в полумиле от него. Из него вышли четверо молодых людей и человек со шрамом и продолжили свой путь к "Норт-Адамс экспириенс" пешком. Крепкий тип со шрамом старался казаться дружелюбным; жестикулируя руками, он показал на башню слева от сцены. Он даже расчистил ребятам место, грубо распихав остальных. Римо последовал туда. - Я слышала, что "кто-то" в мотеле, - взволнованно воскликнула рыжеволосая девица. Это точно была Викки Стоунер. "Как быстро распространяются слухи!" - удивился Римо, хотя и раньше слышал, что в среде поклонников тяжелого рока новости распространяются быстрее скорости света и с удивительной точностью. - Он "кто-то", но мы пока не знаем кто, - добавил молодой блондин с индейской повязкой. По тому, как тот стоял, Римо заметил кое-что, не замеченное окружающими, потому что все замечали оружие лишь по его виду и очертаниям, а не по тому, как реагирует на него тело. Римо понял, что блондин вооружен и что он следит за Викки Стоунер. Крепкий мужчина к серой шляпе разглядывал левую башню. Кажется, он не вооружен. Но Римо почувствовал нечто странное в том, как он смотрел на башню, словно рассматривал ее как орудие разрушения. Римо молча сел возле Викки Стоунер и стал ждать. Поле Тайруса заполнялось. Повсюду раздавались многочисленные крики и приветствия, слышались гитарные аккорды. Над полем разносилась чья-то громкая песня, и, наблюдая за тем, как Викки Стоунер засыпает, Римо попытался разобрать слова: Раскрой глаза и облако всоси, Вихрись мой путь далек, И радостно всплакнем на посошок, Ведь завтра - лишь просроченный билет... Горит живот от химии любви. Тебя подачками стремятся удержать. Раскрой глаза, тебе ведь наплевать... Раскрой глаза и облако всоси. Римо поинтересовался у блондина с повязкой смыслом текста песни. - Понимай, как хочешь, старик. Как есть, так и есть. Не в кайф уточнять, врубаешься, чувак? - Конечно, - отозвался Римо. - Это - протест. - Против чего? - Против всего, старик, врубаешься? Против того, что затрахали окружающую среду. Против лицемерия, мужик. Против угнетения. - Тебе электрогитары нравятся? - спросил Римо. - Я от них тащусь. Гитары - кайф. - А ты знаешь, откуда берется электричество? - Это - карма, старик. - Нет, не из кармы, из генераторов, - сказал Римо. - Из природу загрязняющих, умопомрачающих генераторов. - Никогда такого не слышал, старик! - Какого? - Таких слов. Это - улет, старик! Лом. Генераторы - средозагрязняющие, умопомрачающие - генераторы. Кайф! Будучи не в состоянии использовать далее подобную лексику, Римо умолк. Он наблюдал, как мужчина со шрамом покрутился сначала возле одной опоры башни, затем - возле другой, но так ненавязчиво, что это выглядело, будто он просто болтается без дела. "Дэд Мит Лайс" должны были начать в семь вечера. В половине седьмого с такой громкостью, что можно было бы услышать и на дне болота, из динамиков разнеслось известие о сорокапятиминутной задержке. В семь сообщили, что все начнется не раньше, чем через час. В половине девятого объявили, что все начнется с минуты на минуту. В девять часов несколько ослепительных прожекторов обозначили сцену, отделяя ее от окружавшей темноты, и из динамиков прозвучало: "Вот они!" Раздались визга и стоны, но на сцене так никто и не появился. Потом в луче большого прожектора на сцене выросла виселица. Раскачиваясь на веревке, из темноты показалось тело. Оно дергалось, изображая судороги, причем таз двигался как при половом акте. Затем веревка оборвалась, и тело благополучно приземлилось на ноги, живое и невредимое, в белом трико с вырезом почти до лобка. На атласном комбинезоне висели куски сырого мяса, и сочившаяся кровь впитывалась в блестящую ткань. Микрофон на сцене был поднят до нужного уровня, и Мэггот провозгласил: - Привет, скоты! Вас тут как грязи. Как грязи в поле! Это было воспринято с энтузиазмом. Во время радостного улюлюканья Римо заметил, что блондин с индейской повязкой решил действовать. Оружием у него оказалось шило с маленькой ручкой. Только Римо было заметно его неожиданное движение в сторону Викки Стоунер, потихоньку просыпавшейся рядом. Римо предпринял контрдействия. Левой рукой он раздробил запястье нападавшего и резко развернул парня к себе Глаза блондина округлились от неожиданности сначала по поводу вдруг онемевшей в момент удара кисти руки, а потом по поводу того, что происходило у него в сердце. Хотя в нем уже ничего не происходило. Оно перестало биться. Превратилось в желе. Парень рухнул, изрыгая кровь, а толпа продолжала самозабвенно улюлюкать. Кто ползком, кто кувырком - на сцене появились участники группы "Дэд Мит Лайс". Ударник по совместительству должен был бить в гонг. Справа на обособленном участке сцены стояли рояль, орган и клавикорд, среди которых расположился другой член группы. Лохматый тип с духовыми инструментами тоже выполз на сцену. Толпа радостно приветствовала появление всех трех музыкантов "Дэд Мит Лайс". Мэггот взмахнул рукой, и они запели. Римо расслышал нечто связанное с красной кроватью, ра-ра-ра, чьей-то матерью, ра-ра-ра, черепахой и компанией. - Кайф! - взвизгнула Викки в ухо Римо, и тут возвышавшаяся слева башня задрожала от похожего на взрыв хлопка; затем раздался еще один хлопок, с нее посыпались люди, и башня стала падать, как молот, прямо туда, где вместе со всеми радостно прыгала и визжала Викки Стоунер. Толпа мешала свободному движению, поэтому Римо, схватив Викки, как буханку хлеба, прорвался среди людей, устремляясь туда, где, как он чувствовал, они будут в безопасности. Башня рухнула на землю всеми своими восьмью тоннами, с глухим ударом вбив в землю часть толпы шириной до десяти ярдов. Римо с Викки были целы и невредимы. Они стояли у основания башни, там, где она была перебита взрывом на высоте человеческою роста. Именно там, где приложил руку здоровяк со шрамом на лице. Со сцены по-прежнему неслось что-то про мать, кровать и черепаху. Та-ра-ра-ра! - Они не остановились! - крикнул кто-то. - Они продолжают играть! - Вперед, "Дэд Мит Лайс"! Да здравствует "Дэд Мит Лайс"! - проорал Мэггот, что было встречено радостными воплями, заглушившими стоны попавших под башню. - Царствуй вечно, "Дэд Мит Лайс"! - визжала Викки Стоунер. Римо схватил ее за шиворот и поволок с поля за ворота, где уже никто не собирал деньги за вход. - Убери лапы, свинья! - верещала Викки Стоунер, но Римо не отпускал ее. - Отвяжись от меня! - вопила Викки, пока не увидела, куда ее ведут. Они приближались к мотелю, где находился "кто-то". - Он хочет меня, а? - спросила она, часто дыша. - Это он послал за мной, да? Он послал за мной. Кто он? Не можешь сказать, да? А, у тебя есть ключ. Ключ от его номера. У тебя есть ключ от ЕГО номера! Римо уже не нужно было держать ее за шиворот. Викки Стоунер подпрыгивала от возбуждения. - А я подумала, что ты решил меня прикончить, - сказала она. - Я же не знала. Я поимела Нелза Борсона. Знаешь Нелза Борсона? Так вот, его. Было так клево. А потом всю "Гинденбургскую семерку". Прямо в аэропорту. Они ждали самолет. Я поимела их всех! Римо открыл дверь, и когда Викки Стоунер увидела тщедушного, но величественного корейца в темно-синем кимоно, сидевшего на циновке и медитировавшего, у нее вырвался тихий стон радости. Римо закрыл дверь. - О, какой кайф, какой кайф, слава тебе, вечная слава! - воскликнула она, опускаясь перед Чиуном на колени. Чиун позволил себе величаво заметить чье-то присутствие. Пораженная надменным величием его движений, Викки Стоунер уткнулась лбом в циновку. - Поучиться бы тебе у молодежи твоей страны, - сказал Чиун Римо. - Ты еще не знаешь, чего она хочет. - Ты - просто улет, - выдохнула Викки. - Эта малышка понимает больше тебя, Римо. - Славься вовеки! - не унималась Викки. - И она отдает мне должное. - Кто ты? - промолвила Викки - Мастер Синанджу. - Я балдею, Синанджу! Улет! - Видишь, Римо? - Она понятия не имеет, о чем ты говоришь, папочка. Она и слыхом не слыхивала о Синанджу. Вообще о Синанджу на Земле знает от силы с полдюжины человек, да и те помалкивают. - Бриллианты не менее ценны оттого, что они есть не у каждого, - сказал Чиун. - Спокойной ночи, - сказал Римо и отправился в ванную, чтобы найти вату и заткнуть уши, хотя и знал заранее, что это не поможет: от рева Мэггота и "Дэд Мит Лайс" дрожали стены и пол мотеля. А снаружи, в своем "континентале", сидел Уилли-Бомба Бомбелла - разочарованный гений, чьи надежды рухнули, мастер, чье детище оказалось уничтоженным судьбой-злодейкой. Башня упала как надо. Как замечательно она падала! Как красиво! И вдруг из толпы выныривает эта рыжая большеротая девка с похожим на гомика типом с широкими запястьями. Жива и невредима! У Уилли отняли миллион долларов. Этот тип украл кусок хлеба у детей Уилли, вытащил эти деньги у Уилли из-под подушки, залез к Уилли в дом и опустошил его карманы! Уилли должен расквитаться, несмотря на то, что мотель представлял собой ничтожную постройку, стены которой едва ли можно было назвать стенами, и держится-то все на штукатурке. Просто не с чем работать - это тебе не кирпич и даже не дерево. С деревом работать хорошо. Если все правильно сделать, от него разлетаются щепки, как осколки ручной гранаты. А этот мотель? Пустое место. Все равно что чистое поле взрывать. Эта мысль навела гений Уилли-Бомбы на размышления. Предположим, мотель - это поле, а комнаты - гигантские норки сусликов, до которых ему и надо добраться. Может быть сочетание ударной волны с осколками? Тогда он, возможно, прикончит девчонку. И получит миллион. Уилли открыл багажник своей машины и стал соединять провода, смешивать химикаты, собирая какое-то хитрое устройство. Он насвистывал мелодию "Работай и посвистывай" Краем глаза он заметил, как открылась дверь номера, где остановился вор. Белая полоска света упала на стоянку машин перед мотелем. Он увидел, как из двери вышел сам вор - тот самый парень с широкими запястьями, который спас рыжую. И этот тип имел наглость подойти прямо к Уилли. Уилли выпрямился. Он был выше этого малыша почти на шесть дюймов и весил фунтов на сто больше. - Чего надо? - спросил Уилли тоном, от которого у тех, к кому он обращался, непроизвольно опустошался либо желудок, либо мочевой пузырь. - Хочу тебя помучить, - спокойно ответил Римо. - Чего ты там сказал? - Я буду крошить тебя на мелкие кусочки до тех пор, пока ты не станешь умолять, чтобы я тебя прикончил. Что ты здесь делаешь? Поскольку Уилли не собирался просто так отпускать этого нахального придурка, он решил рассказать о своих планах. - Я хочу превратить в отбросы тебя, эту шлюшку и узкоглазого старикашку. - Правда? - искренне заинтересовался Римо. - И как же это ты собираешься сделать? И Уилли рассказал о своих трудностях из-за конструкции мотеля, о своей идее "чистого поля" и о том, как вслед за ударной волной, по его замыслу, последуют еще три взрыва, которые превратят обломки мотеля в смертоносные снаряды. - Довольно рискованно, - заметил Римо. - Часовые механизмы должны быть отрегулированы с точностью до секунды. - То-то и оно, что их нет. На часовые механизмы нет надежды. Взрывы произойдут от толчков, вызванных другими взрывами, вроде цепной реакции. - Замечательно, - согласился Римо. - Жаль, что ты уже этого не почувствуешь, ворюга, - с этими словами Уилли огрел - точнее, ему казалось, что огрел Римо по голове здоровенным кулачищем правой руки, но с ней вдруг произошла странная вещь. Рука словно угодила в расплавленный свинец, а он сам оказался на асфальтовом покрытии стоянки. Над его головой торчала выхлопная труба "континентала". Грудью он ощущал вибрации "Дэд Мит Лайс". Нос уткнулся в пропахший маслом асфальт стоянки. Расплавленный свинец будто полз вверх по правой руке. Он вскрикнул от боли и услышал, как вор говорит, что жгучая боль может прекратиться, если он заговорит, и Уилли решил все рассказать. - С кем ты работаешь? - Ни с кем. Что-то раздробило его локоть на мелкие кусочки, и Уилли снова вскрикнул, хотя на самом деле с его локтем ничего не случилось. Боль исходила от нервных окончаний. Если ими умело манипулировать, то они почти одинаково реагируют как на умелые пальцы, так и на перелом костей. Или на расплавленный свинец. - Ни с кем, клянусь! - А тот блондин? - Мне приказали прикончить только эту рыжую. - Значит, он не с тобой работал? - Нет, должно быть, он сам по себе. - Кто поручил тебе сделать это? - Просто голос в телефонной трубке. Я звонил в Чикаго. А-а-а! Хватит, не надо! Отпусти локоть. Я же ничего не скрываю! О, Господи, да кто ты - палач-мучитель, что ли? Я же говорю. Голос велел мне найти почтовый ящик. - И все? - Нет, он сказал, то Викки Стоунер должна быть здесь и что миллион долларов - не шутка. - А почтовый ящик? - спросил Римо. - Это было что-то вроде проверки, - сказал Уилли. - Там были пятьдесят тысяч и еще одно задание для меня. Насчет того парня, с которым мы были вместе. Мне заплатили, чтобы я с ним разделался. Наличными. Пятьдесят тысяч. Эй, ну хватит же, отпусти локоть! Уилли-Бомба Бомбелла чувствовал, как боль пронзает его плечо, потом - грудь. Он попытался объяснить устройство бомбы, но его не поняли, совсем не поняли. Чтобы остановить боль, он рассказал этому мерзавцу, как можно собрать простое взрывное устройство из того, что имелось у него в машине; он рассказал все честно, потому что готов был на что угодно, даже умереть, лишь бы прекратилась боль. Смерть и то лучше. Он чувствовал, как его запихивали в багажник, и потом наступила темнота, а машина подпрыгивала и тряслась имеете с бомбами, катающимися вокруг. Одна из бомб оказалась возле его правой ноги, и достаточно было лишь легкого удара, чтобы она взорвалась и покончила с этим подонком-мучителем. И Уилли ударил бомбу ногой. ГЛАВА ШЕСТАЯ Раскрой глаза и облако всоси, Вихрись мой путь далек... Бу-бум" "Да здравствуют "Дэд Мит Лайс"!" Потрясающе, старик! Сначала - эта башня, потом - какой-то взрыв неподалеку. Кайф! "Да здравствуют "Дэд Мит Лайс"!" В результате взрывов тела иногда расплющиваются воздухом. Но если тело движется вместе с ударной волной, оно становится похожим на снаряд, не менее грозный, чем пуля. Главное - ни на что не наткнуться. Когда машина взорвалась, Римо постарался ни за что не зацепиться. Он летел мимо березок, вращаясь как волчок, как пропеллер, понимая, что стоит ему задеть за что-нибудь хоть ладонью, его размажет по магистрали номер восемь, как сыр пармезан. Но ни того, ни другого не случилось. Зато именно во время этого стремительного вращения Римо на мгновение понял, что значит "всасывать облако". Правда, он и забыл об этом сразу же, как только кровь снова прилила к его голове. На следующее утро в офис доктора Харолда Смита поступили два сообщения. В одном, от Римо, говорилось о том, что Викки Стоунер находится под надзором и в нужный момент будет доставлена в сенат. Другое прислал из Люцерна, Швейцария, один клерк, подрабатывавший на сборе информации. Он сообщал, что специальный счет в одном из банков вырос с миллиона до полутора миллиона долларов. Со всех концов света раздавались телефонные звонки по поводу этого счета, все связанное с ним хранилось в глубокой тайне, но его аналитический ум подсказывал, что положенные в банк деньги предназначались для того, кто выполнит особое задание. Да, клерк слышал и о последнем телефонном звонке. Он был из Африки, звонил некто Ласа Нильсон. Клерк надеялся, что предоставленная им информация окажется в некоторой степени полезной. Нильсон. Нильсон... Смит уже слышал это имя, но где? Он справился в гигантском компьютерном комплексе в Фолкрофте, куда информация по крупицам поставлялась сотнями людей, не знавшими толком для чего, и лишь один человек имел к ней доступ - Смит. Ничего. Компьютер молчал. Однако у Смита почему-то появилось еще больше уверенности в том, что это имя ему знакомо. На его памяти было даже два имени. Ласа Нильсон и Гуннар Нильсон. И оба определенно ассоциировались с опасностью. Но почему? Как получилось, что ему они известны, а компьютеру - нет? Смит смотрел, как в лонг-айлендском заливе маневрирует кеч, и, наблюдая за этим старинным парусником, он вдруг вспомнил, где слышал о Нильсоне. Он позвонил по селектору своей секретарше. Мисс Стефани Хэзлит знала, что доктор Смит был необычным человеком, однако все научные работники отличались какими-то причудами. И все же это было чересчур. Раннее утро, а шефу вдруг понадобился какой-то старый приключенческий журнал, который можно найти в некой букинистической лавчонке в Манхэттене! Журнал необходимо достать сегодня же, и, если она не сможет заказать его по телефону, пусть прибегнет к помощи секретаря отдела исследований городской среды. Это было уж слишком даже для доктора Смита. А когда она отыскала по телефону магазин, где продавался этот журнал, доктор Смит велел ей съездить туда и обратно на такси. - В Нью-Йорк и обратно, доктор Смит? - Да. - Это будет стоить шестьдесят, семьдесят, а может, и восемьдесят долларов. - Возможно, - ответил доктор Смит. Когда она приехала в магазин, там запросили сотню долларов за журнал, стоивший два цента в 1932 году. Эти цифра, естественно, требовала некоторой корректировки, но не в пять же тысяч раз... Нет, это явно было чересчур. Как и обратный путь в Фолкрофт. Как и пробка на Уэст-сайдском скоростном шоссе. Чтобы отвлечься, она решила почитать журнал, который обошелся Фолкрофту почти в две сотни долларов, не считая ее дневной зарплаты. Он был ужасным. Отвратительным. Жутким. Первая статья была посвящена удавкам-гарроте. В ней рассказывалось, как и из каких материалов изготавливались наилучшие и о том, что, вопреки распространенному мнению, величайшими мастерами в этом виде убийства были вовсе не индусы - туги-душители, а румыны. В следующей статье американский маг Гудини говорил о том, что в его трюках на самом деле не было ничего нового, что они являлись лишь адаптацией техники японских ниндзя, перенятой у легендарнейших убийц древней истории - Мастеров Синанджу. Ну и что? Кому все это надо? Далее следовала статья об одной шведской семье. Однако вопреки ожиданиям в ней ничего не говорилось ни о сексе, ни даже о кулинарных секретах. Речь шла о графе и полковнике Нильсонах. От одних только рассказов про них могло стошнить. История этой семьи - величайших на земле охотников - уходила в прошлое на шесть столетий, в то время, когда Швеция была мощной военной державой. Представители этого семейства частенько оказывались по разным сторонам фронта, нанимаясь к тем, кто больше платил. Они убили польского принца, буквально превратив его ложе в утыканную шпагами могилу, и не позаботились о том, как разобраться между собой претендентам на престол. Один бургундский герцог нанял их убить младенца, который через два десятилетия мог заявить о своих правах на Бургундию, однако отец ребенка тоже нанял их, чтобы упрочить шансы своего сына. Младенец утонул во время купания. Когда герцог узнал, что такая же цена была назначена за его голову, он попробовал откупиться от семейства Нильсонов. Но отец утонувшего ребенка был настолько взбешен, что поднимал цену до тех пор, пока герцог уже не мог заплатить больше. Зная о славе Нильсонов, герцог благоразумно предпочел повеситься. Разумеется, говорилось в статье, это было давным-давно, и нынче уже ни Швеция, ни Нильсоны никому не угрожают. В это было легко поверить, глядя на умилительную фотографию светловолосых братишек Нильсонов, сидевших верхом на пони в белых рубашечках и шортах. Ласе было девять, Гуннару - пятнадцать. Ласа собирался стать певцом, а Гуннар - пойти в медицину. Это оказалось единственным светлым пятном во всем журнале. - Вот, пожалуйста, ваша макулатура, - сказала мисс Хэзлит, протягивая журнал доктору Смиту. - Знаете, мисс Хэзлит, в работе с компьютерами есть одна забавная вещь: поступающая информация на жаргоне называется "мусор-туда", выходящая информация - "мусор-обратно". Но никто никогда не закладывает в компьютер никакого мусора. - Ну, скажу я вам, этот-то журнал - настоящий мусор. - Безусловно, мисс Хэзлит. Большое спасибо. ГЛАВА СЕДЬМАЯ Буйвол сильнее быка, но не поэтому он более опасен. Даже умирающий буйвол может напасть, но и не поэтому он опасен. Буйвол нападает, даже когда он не голоден, даже когда ему ничего не угрожает, но и не поэтому он более опасен. Буйвол опасен потому, что ему нравится убивать. И в этом он похож на многих людей. Африканское болото пропитало его одежду, но Ласу Нильсона это не беспокоило. Двое его носильщиков, прихвати карабины, залезли высоко на дерево, но Ласу Нильсона это не волновало. Его левую ногу покалывало от начинавшегося нарыва, но Ласу Нильсона это не тревожило. Он видел буйвола, пожиравшего цветы, с чавканьем бродившего по богатой растительности африканских экваториальных болот. Его мощной спине и рогам на массивном черепе не страшна была ни одна винтовка, за исключением разве что самых мощных. Да и выстрел должен быть идеально точным. Натянув тетиву лука, Нильсон коснулся стрелой щеки. Буйвол пасся в сорока ярдах, против ветра. Если бы животное почувствовало его запах, он был бы уже мертвецом. Но, благодаря его гениальным способностям, передававшимся в семье из поколения в поколение, преимущества оборачивались недостатками. Зачем целиться в череп, когда проще попасть в туловище? Буйвол поднял голову и прислушался. Нильсон спустил тетиву. Тюк! Стрела попала животному в бок. Буйвол яростно всхрапнул, но толком не почувствовал боли. Просто маленький укол, но буйвол взревел. К ужасу притаившихся на дереве оруженосцев белый желтоволосый человек, опустив лук, закричал: - Эй, буйвол, эй-эй! Я здесь! Огромная черная туша, словно торжествуя, двинулась сквозь болотную жижу, сокрушая кусты. Затем, ощутив под копытами твердую почву, животное рванулось вперед, сотрясая атакующим галопом даже дерево, на котором прятались носильщики. Опущенные загнутые рога стремительно надвигались на Ласу Нильсона, но тот, уперев руки в бока, стоял и смеялся. Он взглянул на носильщиков на дереве и сделал вид, что хочет потрясти его. Один из носильщиков, закрыв глаза, издал вопль. Буйвол был уже в пятнадцати шагах, когда у него изо рта покачалась серая пена. Буйвол взревел. Передние ноги вдруг одеревенели под все еще несущимся по инерции вперед телом. Буйвол с ходу рухнул, взбрыкнул задними ногами и затих. Ласа Нильсон подошел к умиравшему буйволу. Он обнял его голову обеими руками и, поглаживая потную черную шею, поцеловал зверя. - Прекрасное, великолепное животное. Глядя на тебя, я вижу себя; только я бы не стал рваться вперед, раненный отравленной стрелой. Ускоренное кровообращение быстрее разносит яд. Прости, что я тебя не предупредил. Спокойной ночи, милый зверь, до встречи в пламени утренней зари. Ласа Нильсон хлопнул в ладоши, подзывая носильщиков. Но те не осмеливались слезть с дерева. Неужели он не знает, что буйвол может вскочить и с последней искоркой жизни расправиться с ними? Разве он не знает, что за зверь буйвол? Нильсон вновь хлопнул в ладоши. Однако носильщики продолжали сидеть на дереве. Он поднял лук и натянул тетиву. Посмотрев вверх, он прицелился в набедренную повязку, на которой от страха расплывалось мокрое пятно. - Тебе известно, что я могу из лука попасть даже и такую маленькую цель, как твое яичко? - спросил он, и носильщики, прижимая к себе винтовки, сползти с дерева. Отдав одному из них лук, он взял у него винтовку. - А теперь, - продолжил он, - показывайте деревню, где появилась пантера-людоед. До той деревни был еще день пути. Жарким летом она представляла из себя скопление хижин в пыльной ложбине. У них был избыток воды там, где в ней не нуждались, и недостаток - там, где нуждались. Но только цивилизация способна приспособить природу к потребностям человека. Забавно, что путешественники приходят в такие места в поисках истины, хотя истина здесь заключалась лишь в том, чтобы терпеливо сносить последствия собственной лени, невежества и суеверия. Ласа Нильсон церемонно приветствовал вождя. - А как поживает твой любимый брат, друг? - спросил вождь ростом по грудь Нильсону. - Как обычно, - буркнул Нильсон, а потом, словно спохватившись, добавил: - Делает добрые дела. - Он очень хороший человек. Благословенный человек, - сказал вождь. - Где пантера? - Этого мы не знаем. Пантера - очень большой зверь. Такой же, как тигр. Но где она, нам неизвестно. Она задрала козу к северу от деревни, набросилась на человека к югу, к западу от деревни нашли ее следы. К востоку от деревни она убила девушку. Там ее чаще всего и видели. - Ясно, - сказал Нильсон - Насколько я понял, вы не знаете, где и когда ее видели. Он стоял, скрестив руки на груди, посреди пыльной деревушки, а женщины галдели, стараясь вспомнить, в какой день, что и где натворила черная пантера. Нильсон знал, что вразумительного ответа он не получит. Ему начинало казаться, что единственным стоящим существом в округе была пантера. Однако Гуннар послал его сюда, и, в конце концов, Гуннар теперь был главой семьи, хоть и не вел себя подобающим образом. Ласа не собирался нарушать семейные традиции. Кроме того, телефонным звонком в Швейцарию он еще надеялся убедить Гуннара, что он - один из Нильсонов, даже если все остальные шведы и забыли о том, что они - скандинавы, поработившие в свое время ирландцев и грабившие, когда хотели, недостойных англосаксов. И вот пятидесятилетний Ласа Нильсон, который выглядел на тридцать и чувствовал в своем теле силу двадцатилетнего юноши, с презрением слушал коричневого человечка, стараясь не показывать свои истинные чувства, чтобы до Гуннара вдруг не дошел слух о том, что одну из его дражайших обезьянок обидели. - Весьма тебе благодарен, - сказал Ласа, не получивший полезной информации. - Ты мне очень помог. Вождь предложил помощь загонщиков, но Нильсон отрицательно покачал головой. Ему хотелось поохотиться на пантеру. Нильсон не стал говорить вождю, что загонщики превратят гордого зверя в большого испуганного кота. А ему надоело убивать больших испуганных кошек. Он хотел сразиться с черной пантерой по своим правилам и по правилам пантеры. И еще. Надо было что-то делать с носильщиками. Они могли рассказать Гуннару про буйвола, и Ласа Нильсон должен был позаботиться о том, чтобы этого не произошло. Ласа с двумя носильщиками начал охоту, раз за разом огибая деревню постепенно расширяющимися концентрическими кругами. Он вел поиск так, как его научили в семье: не смотрел на отдельные сучки и ветки, а охватывал взглядом всю долину, замечая, где полноводные ручьи и хороший водопой, где были возвышенности, откуда черная пантера могла бы выслеживать жертву. Носильщики нервничали, и он заставил их идти впереди себя. Они дошли до той деревни, где была убита женщина. Ее муж рыдая рассказал, как отправился на поиски и наткнулся на останки. - Сколько дней назад? - спросил Ласа. Однако тот не знал. Всхлипывая, он лишь повторял, что в его жизни уже погас солнечный свет. - Очень жаль, - сказал Ласа, которого тошнило от одного вида этого жалкого создания. На второй день Ласа обнаружил свежие следы. Остолопы-носильщики решили, что это подходящее место для засады на зверя, и предложили забраться на дерево и ждать. - Здесь место, где зверь уже был, а не то, куда он направляется, - сказал Ласа. - Но пантеры часто возвращаются на свой след, - возражали носильщики. - Она направляется не сюда. Я знаю, куда она идет. Она раздражена нашим присутствием, и я знаю, куда она идет. Минуты через три мы найдем более свежие следы. Они двинулись дальше, и через три минуты один из носильщиков вскрикнул, изумленно показывая на влажный след. Вода еще только заполняла отпечаток когтистой лапы. Носильщики отказались идти дальше. - Значит, вы хотите остаться здесь? Оба кивнули. - Тогда я пойду дальше один. Как он и ожидал, они последовали за ним. За носильщиками кое-кто следил; он мог об этом судить по особой тишине позади них, которая наступает, когда крадется хищник. По-другому поют птицы, и исчезают мелкие животные. - Ну что, хотите сейчас забраться на дерево? спросил Ласа. Носильщики, спотыкающиеся от страха, с радостью согласились. Ласа велел отдать ему винтовки и длинные ножи для рубки кустарника, чтобы им было удобнее забираться на дерево. Первый, обхватив ствол дерева ногами, поднялся на несколько футов; за ним последовал второй. Взяв одно из ружей за ствол, Ласа взмахнул им как топором и ударил по коленной чашечке того, кто залез выше. Не успел тот с криками свалиться на землю, как Ласа ловко развернулся, чтобы расправиться со вторым. Бах! - и удар обрушился на колено второго. Первый попытался уползти, но Нильсон разбил ему другую коленку и левое запястье. Второй неподвижно лежал вниз лицом на земле, чуть дыша. Сильным ударом Ласа раздробил ему левое плечо. Разумеется, если бы их нашли в таком состоянии, стало бы совершенно очевидно, кто их так отделал. Но Ласа знал, что у него есть сообщник. Тот, у которого была раздроблена кисть, заплакал и стал молить Ласу сохранить ему жизнь. - Убивать тебя я не стану, - отозвался Ласа. - Даже если ты станешь меня умолять, а ты будешь умолять, вонючая мартышка. Ласа закурил местную мерзко пахнущую сигарету и углубился ярдов на тридцать в джунгли. Позади раздалось характерное шипение и рычание и крик носильщика, молившего о скорейшем конце мучений. Ну что ж, он обещал не убивать его и сдержит слово. Сзади слышались истошные вопли, рычание, хруст костей. Ему вдруг пришло в голову, что куриные кости считаются опасными для домашних кошек, а человеческие, похоже, вовсе не опасны для кошек побольше. Ласа Нильсон докурил сигарету. Он не хотел тревожить пантеру до окончания трапезы. Это нехорошо. Он проверил винтовку, тихо отодвинув затвор. В патроннике виднелась пуля - красотка с медным носиком. Бесшумно, шаг за шагом, он возвращался к дерену. Неожиданно раздался рев, и черная пантера, из раскрытой пасти которой еще капала кровь, бросилась на Нильсона. За долю секунды до выстрела Нильсон сумел оценить размеры и мощь зверя. Это была действительно самая крупная патера из всех, что он встречал. Потом - трах! - и медноносая красотка прошла сквозь небо в мозг животного. Летящее тело пантеры отбросило Ласу в заросли, но он успел отводом винтовки защититься от когтей. Он быт полностью расслаблен - единственный способ уцелеть в подобных ситуациях. Нильсон выбрался из-под тяжеленного тела судорожно подергивавшегося черного леопарда. Пасть зверя смердила, как сточная канава. Он почувствовал боль в левом плече. Надо же! Этот мерзавец все-таки достал его. Он ощупал пальцем рану. Ничего страшного, и даже хорошо, что это увидит Гуннар. Гуннар это оценит, особенно узнав, что носильщики мертвы. Все во имя любви к его дражайшим мартышкам! У подножия дерева Ласа заметил останки носильщиков. Отлично. Пантера потрудилась над ними так, что не осталось никаких следов избиения. Зверюга явно была голодной. Вот и хорошо. Ведь иногда пантеры не нападают. В отличие от красавца-буйвола. К тому времени, когда Ласа добрался до больницы в населенном пункте, именовавшемся на карте городом, там уже все знали. Все, что он рассказал в деревне, а местные жители нашли останки носильщиков. Из деревни его уведомили, что в благодарность посылают шкуру пантеры и двух живых свиней. Ласа Нильсон показал подлинную щедрость, ответив, что передает шкуру вдовам погибших. - Пусть они продадут ее, - печально сказал он. - Как жаль, что их мужей не вернуть. Свиней он оставил себе. Он любил свежую свинину. Ласа появился в больнице, когда доктор Гуннар Нильсон осматривал ребенка, страдающего коликой, и давал наставления его матери. Гуннар был на полдюйма выше и старше на шесть лет, хотя выглядел на все семьдесят. По тонкому загорелому лицу разбегались глубокие морщины, в бледно-голубых глазах была грусть. Из года в год он вынужден был повторять пациентам, что почти ничем не может им помочь. Его больница была лишь одним названием. В ней не было операционной, а новые антибиотики расходились по большим городам и богатым людям. Гуннар Нильсон мог только дать совет и что-нибудь из местных средств, которые, несмотря на свое мифическое могущество, помогали лишь психологически. - Я занят. Пожалуйста, зайди через несколько минут, - сказал Гуннар. - Я ранен, - с упреком сказал Ласа. - Хоть я всего лишь твой брат, я все-таки ранен. - О, прости. Сейчас я тебя осмотрю. Гуннар попросил женщину с ребенком зайти попозже. Он не хотел никого обижать, но в больницу прибыл раненый. Доктор Нильсон прижег рану, так как в его распоряжении не было ни одного достаточно сильного антисептика. Он накалил нож на углях. Ласа не издал ни единого звука, а когда увидел, что ноздри брата ощутили запах паленого мяса, сказал: - Я понимаю, как тебе трудно. Будь у тебя надлежащие медикаменты, ты мог бы лечить людей, а не наблюдать за тем, как они умирают. - То, что мы здесь делаем, Ласа, все же лучше, чем ничего. - Обидно делать меньше, чем можешь. Обидно и несправедливо, потому что люди умирают из-за нехватки денег. - С чего это в тебе вдруг проснулось милосердие, Ласа? - поинтересовался Гуннар, умело перевязывая плечо дешевым бинтом, так, чтобы ткань позволяла ране дышать и вместе с тем предохраняла от загрязнения - Возможно, это не милосердие, брат. Может быть, это гордость. Я знаю, на что ты способен, и меня угнетает, что один из Нильсонов изо дня в день терпит поражение из-за нехватки денег - Если ты предлагаешь мне вернуться к нашему традиционному семейному ремеслу, то придумай что-нибудь другое. Все было окончательно решено двадцать пять лет назад. Как твоя рана? - С точки зрения медицины шестнадцатого века - нормально. - Странно, что этой пантере удалось так близко к тебе подобраться. Раньше такого не случалось. - Старею. - Учитывая твой опыт и то, чему я тебя научил, с тобой не должно было случиться ничего подобного, пока тебе не стукнуло семьдесят. - Ты видел мою рану. Ты видишь всякие раны. Инфекции, опухоли, вирусы, переломы и все прочее, с чем ты не можешь справиться из-за нехватки средств. Интересно, каких лекарств можно накупить на миллион американских долларов? Какую можно было бы построить больницу? Сколько местных врачей можно было бы выучить за такие деньги? - О, сколько жизней можно было бы спасти, Ласа! Лекарства, врачи, другой медперсонал. Имея миллион долларов, я помог бы людям на сто миллионов. Доктор Нильсон вновь сунул нож в огонь. В этих примитивных условиях огонь был лучшим и единственным антисептиком. - Сколько жизней ты мог бы спасти, брат? Доктор Гуннар Нильсон на секунду задумался и затем покачал головой. - Даже и думать об этом не хочу. Только душу себе травить. - Сотню? Тысячу? - Тысячи. Десятки тысяч, - ответил Гуннар. - На эти деньги можно было бы создать самообновляющуюся систему. - А как ты думаешь, - продолжал Ласа, - стоит ли жизнь одного человека жизней тысяч аборигенов?: - Разумеется, нет. - Но она - белая. - Ты знаешь мое отношение к этому. Слишком долго цвет кожи определял продолжительность жизни человека. - Но она богатая и белая. - Тем более, - сказал Гуннар. Ласа поднялся со стула и попробовал напрячь мышцы раненой руки. Боль запульсировала, словно у раны было собственное сердце. - В Соединенных Штатах живет одна богатая женщина, чья жизнь могла бы дать тебе средства для помощи этой стране. Но мы оставили наше ремесло, так что лучше об этом забыть. Мы последние из Нильсонов - так ты распорядился нашей судьбой много лет назад. - О чем ты говоришь? - спросил Гуннар. - Миллион долларов - это реальность, брат, а не гипотетическая сумма. Я излагал план действий. - Мы не воспользуемся семейным опытом и знаниями. - Конечно, нет, - с улыбкой ответил Ласа. - Я согласен с тобой. И, честно говоря, должен тебе признаться: на мой взгляд, одна богатая американка стоит гораздо больше, чем все эти вонючие аборигены с их вонючими джунглями. - Что же ты со мной делаешь?! - Я просто даю тебе возможность наблюдать за тем, как умирают твои пациенты, а белая американка живет своей богатой жизнью. Правда, это не спасет ее, потому что так или иначе она скоро умрет. А ты продолжай гордиться своими идеалами и хоронить своих маленьких черных друзей. - Убирайся вон! - сказал Гуннар. - Убирайся из моей больницы. Ласа вышел из кабинета и стал ждать в приемной вместе с женщиной, чьи десны были красными то ли от жевания бетеля, то ли от какой-то заразы. Ласа в этом не разбирался, да его это и не волновало. Через пару минут из кабинета стремительно вышел Гуннар. - Я здесь, брат, - рассмеявшись, окликнул его Ласа. Братья вышли из больницы и долго прогуливались по деревне. Располагал ли Ласа достоверной информацией насчет денег? Да. Он узнал обо всем четыре дня назад, находясь в верховьях реки. Позвонив по телефону из дома британского офицера, он все перепроверил. На континенте у него еще оставались кое-какие связи, и он в конце концов вышел на того, кто распоряжался деньгами. Все надежно. Полтора миллиона долларов. Тот человек слышал о семье Нильсонов. Он будет рад, если они возьмутся за это задание. - Но когда я вернулся, ты не удостоил меня беседы, а сразу отправился охотиться за этой пантерой, - сказал Ласа. - Боюсь, что тебе нравится сам процесс убийства, брат, - произнес Гуннар. - Мне? - Да-да, конечно, тебе. Зачем ты, отправляясь за пантерой, взял с собой лук и стрелы? - Разве я брал? - Не прикидывайся. Ты опять охотился на буйвола, на животное, которое местные жители приручают как домашний скот? - Буйволу нравится убивать, брат, - возразил Ласа. - Особенно когда на него охотятся. Я объясню тебе, чего опасаюсь. Я боюсь, что здесь дело не в деньгах, а если и в деньгах, то в очень небольших, и ты просто хочешь убить из удовольствия. - Позвони сам, братишка. - Мне бы пришлось кое-чему тебя научить, а я боюсь, что ты воспользуешься этими знаниями для своей забавы. - Ты научил меня охотиться на пантеру. Разве я что-то сделал не так? - спросил Ласа. Доктор Гуннар Нильсон остановился возле рытвины на главной улице деревни. Мальчишка с кривыми, шишковатыми от нехватки витаминов ногами ковылял по грязи. - И еще, брат, почему ты боишься передать мне опыт, который принадлежит мне по праву? Ты же знаешь, что он и уйдет со мной. Я не смогу передать его сыну. И даже если, располагая этим опытом, я стану заниматься нашим семейным ремеслом, много ли я смогу причинить вреда по сравнению с тем, что делают здесь с людьми невежество и нищета? Двенадцать часов спустя Ласа Нильсон был уже в верховьях реки. Он позвонил человеку в Швейцарии и сообщил, что тот может положить деньги на старинный счет Нильсонов. Он только что узнал об этом счете, после нескольких часов напряженной дискуссии. Он узнал об этом счете и о множестве других вещей. Он заверил банкира: деньги достанутся ему, Ласе Нильсону. Уберите с дороги всех остальных. Дилетанты только все портят.