сь какая-то запись на иврите. - Так-так... - сказал он. - Но что это означает? - Биология, - прочитала Зава. Комната Б-27 Преподаватель - доктор Мойше Гаван. Римо захлопнул книгу и бросил ее обратно на пол рядом с остальными. - Ну что ж, навестим доктора Мойше Гавана, - предложил он. Они двинулись по коридору института Вейсмана на поиски комнаты Б-27. Она оказалась в подвальном этаже, в правом крыле. Несмотря на ранний час, вокруг бурлила жизнь. Мимо троицы чужаков сновали взад и вперед люди. Они в основном были старше, чем предполагал Римо, и многие были в форме. Те, кто помоложе, выглядели довольно кисло. Римо подумал, что у них зеленые годы и зеленый вид. - Мы что, пришли во время пожарной тревоги? - прошептал он Заве. - У них учения? - Это не пожарные, - прошептала она в ответ. - Это полицейские. Возле комнаты Б-27 собралась толпа. Там стоял запах, который Римо не спутал бы ни с чем на свете. Этот запах преследовал его повсюду. Пахло смертью. - Оставайтесь здесь, - сказал он Заве и Чиуну, - а я попробую выяснить, что случилось. - Здесь пахнет свининой, - сообщил Чиун. - Я лучше подожду в машине. - И с этими словами он двинулся прочь, махнув рукой Заве, чтобы она шла за Римо. Римо протиснулся через толпу студентов и преподавателей и оказался рядом с дюжим полицейским. Тот обернулся и грубым голосом сказал что-то на иврите. На это Римо ответил по-корейски, упомянув мать полицейского и ослиные уши. Полицейский пробурчал еще что-то, и Римо уже собирался перейти на более понятный язык, когда между ними выросла Зава, предъявила какую-то карточку и заговорила с полицейским, стараясь его успокоить. Полицейский поднял руку, и они прошли дальше. Римо и Зава остановились у двери комнаты Б-27. Если бы они двинулись дальше, то угодили бы в кровавую лужу. Кафельный пол был словно застлан кровавым ковром. В центре комнаты они увидели свастику, сложенную из рук и ног того, кто еще недавно был человеком. Вокруг свастики стояли подносы с разделанными свиными эмбрионами. - Некоторые люди слишком рьяно относятся к своей работе, - сказал Римо. - Как увлекутся, так и не могут остановиться. Зава отошла от дверей. Римо пригляделся и увидел карточку в верхнем правом углу свастики. Там значилось: "Доктор Мойше Гаван". Грубый голос за спиной Римо что-то спросил. Римо обернулся, увидел полицейского, а за спиной блюстителя порядка и Заву. - Он хочет знать, закончили вы или нет, - пояснила Зава. - Закончил, - сказал Римо. - Пошли. Он снова стал пробираться через толпу. Впереди шли и о чем-то беседовали полицейский и Зава. Римо похлопал ее по плечу. - Спросите его, где тут поблизости телефон. Мне надо срочно позвонить, - сказал Римо. - Мне тоже, - сказала Зава. - Бросим жребий, - сказал Римо. Зава спросила полицейского, где тут телефон, и их препроводили в офис и уверили, что линия никем не прослушивается. Здесь проводилось немало важных правительственных работ, и потому с безопасностью якобы дело обстояло самым наилучшим образом. Они бросили монету, Римо выиграл и набрал номер Смита. Поскольку время было раннее и мало кто пользовался линией в эти часы, связь была установлена в рекордное время. Римо пришлось ждать каких-то пятнадцать минут. Смит был бодр, но выслушал Римо без энтузиазма, особенно когда дело дошло до сообщения о смерти доктора Мойше Гавана. - Вы поступаете хуже некуда, - прокомментировал Смит отчет Римо. - Растет гора трупов, вы взорвали установку, которая стоит миллион... - Вы уже об этом слышали? - Такие новости распространяются быстро. Из-за этого чуть было не возник международный скандал. Слава Богу, никто не знает, что это дело ваших рук. Вы, надеюсь, проследите, чтоб об этом действительно никто не знал? - Если вы будете молчать, то и я не стану хвастаться, - успокоил его Римо. - Ну и что у вас имеется, кроме ваших подвигов и почти нарушенной секретности? - Песня в душе, - буркнул Римо. - Послушайте, Смитти, я понятия не имею, что тут творится. Это ваша работа. Вы должны узнать, почему чуть не рухнула наша "крыша", вы должны проследить взаимосвязь между всеми этими покойниками, и вы должны найти человека или людей, с которыми я потом кое-что сделаю. - Спокойно, Римо, спокойно, - услышал он в трубке голос Смита. - Работайте, думайте, а я скоро передам вам необходимые инструкции. - Чудесно, - сказал Римо. - Я просто сгораю от нетерпения. Только, пожалуйста, поторопитесь. Кстати, вы не забыли выслать Чиуну его видеокассеты? Если он не получит их в самое ближайшее время, то превратит меня в отличный гамбургер. - Кассеты высланы вчера. Насчет гамбургеров мне ничего не известно. - Отлично. До скорой встречи. Римо положил трубку. Настроение у него было кислое. "Думайте, думайте!" Он немного пошевелил мозгами и решил, куда при случае лучше послать Смита вместе с его компьютерами. Факты просты. Зава Фифер убила единственного человека, от которого можно было бы получить сведения о происходящем. И вообще, где бы она ни появлялась, вокруг начинали громоздиться друг на друга покойники. Что с ней делать? Вот о чем стоит подумать! Он вышел из офиса. У дверей ждала Зава. - Закончили? - спросила она. - Да, - сказал Римо. - Прошу. - Спасибо. Зава двинулась было в офис, но Римо окликнул ее: - Зава! О чем вы беседовали с этим полицейским? Он почувствовал, что задал верный вопрос. - Ни о чем. А что? - Бросьте, мне можете выложить все начистоту. Я хочу знать все. - И Римо сделал шаг в ее сторону. - Он просто интересовался, не могли ли вы быть там раньше. Ему показалось, что он вас уже видел. Что ж, это звучало правдоподобно. Надо зайти с ней в офис и выжать всю правду. - Так, и что же вы ему ответили? - Я сказала, что это исключено. Что вы были все это время со мной, - сказала Зава и пошла звонить. Римо остановился и задумчиво нахмурился. Зава, конечно же, не могла убить Гавана, так как провела эту ночь в его обществе. Но как объяснить тех четырех типов, которые напали на нее в пустыне? Римо почесал затылок и пошел на улицу. Ему не нравились эти головоломки. Он отправился на стоянку, где в джипе восседал с прямой спиной Чиун. Восходящее солнце красиво подсвечивало тучи на горизонте и пески. Римо прислонился к джипу и пожалел, что бросил курить много лет назад. - Ты удручен, сын мой, - сказал Чиун. - Да, это местечко действует мне на нервы. - Я тебя понимаю. Трудно работать в краях, лишенных подлинной красоты. Солнце поднялось чуть выше, отчего пески заиграли так, словно были из чистого золота. - Не в этом дело, - уныло произнес Римо. - Меня бесит другое: мы пока что ничего толком не сделали. - Ничего не сделали? - удивился Чиун. - А кто прошлой ночью убил плохих людей, хотя, конечно, ты не поднял правильно локоть, когда наносил удар. Это, по-твоему, называется ничего не сделать? А те двое у отеля, которые поставили под угрозу безопасность моих драгоценных чемоданов? Ты разобрался с ними - теми методами, которым я тебя научил. Конечно, ты использовал мои приемы не самым удачным образом, но все равно это кое-что да значит. А разве тысячелетняя мудрость - это ничего? Разве золото, полученное в уплату, это ничего? Ты удивляешь меня, Римо. Еще несколько недель в этих местах, и ты поможешь израильтянам решить проблему перенаселения здешних городов. Римо только хмыкнул. - Нет, твоя хандра вызвана исключительно уродливостью здешних ландшафтов, - стоял на своем Чиун. - О, где вы, великолепные дворцы прошлого? Римо смотрел на тучи, которые ползли по горизонту, оставляя за собой мокрый песок пустыни. - Ты не беспокойся, - усмехнулся Римо. - Смитти сказал, что твои драмы уже высланы. - Смит - идиот, - буркнул Чиун. - Кончится тем, что мои прекрасные истории окажутся на Северном полюсе. - Помолчав, он добавил: - Впрочем, мы можем вернуться в отель, если хочешь. Прямо сейчас. Когда к джипу подошла Зава, Чиун пританцовывал вокруг Римо, приговаривая: "Прямо сейчас, сейчас, сейчас!" - В чем дело? - спросила Зава Римо. - Он хочет поскорее выяснить, злокачественная или доброкачественная опухоль у Бренды, не потерял ли судья Попинджей свое место из-за разногласий с Мегги Барлоу, а также поможет ли методика лечения наркомании доктора Белтона выздороветь маленькой дочурке миссис Бакстер с тем, чтобы она смогла принять участие в розыгрыше большого скакового приза. - Что-что? - Ничего. Он хочет поскорее вернуться в отель. - Мы не можем отправить его в машине с полицейскими? - осведомилась Зава. - Если им не вздумается помешать ему смотреть сериал "Пока Земля вертится", то почему бы и нет? - Что? - Да ничего. Короче, пусть возвращается в машине с полицейскими. Римо отвел Чиуна к машине полиции, которая ждала его, и маленький кореец уютно устроился на заднем сиденье, лопоча о том, сколь велик Рэд Рекс, звезда сериала "Пока Земля вертится". - Ему поистине нет в мире равных, - говорил Чиун, когда за ним закрыли дверцу. - Изумительный лицедей! Я встретил его однажды. В Голливуде. Да, да! Не хотите ли посмотреть его фотографию с дарственной надписью? Он подарил ее мне лично. А я научил его, как двигаться... Римо и Зава смотрели вслед удаляющейся машине... Двое полицейских, ехавших с Чиуном, повернувшись друг к другу, растерянно спрашивали "Ма? Ма?", пока Чиун не повторил свой монолог еще раз, уже на иврите. Зава посмотрела на Римо, потом на небо, которое покрылось тучами. - Похоже, будет дождь, - сказал Римо, - лучше поднять верх у джипа. Когда они пошли к машине, Зава не спускала глаз с Римо. Ее глаза пытались проникнуть внутрь его, пока они закрепляли брезентовый верх. Римо показалось, что он кое-что заметил в глубинах ее глаз, но он быстро вспомнил слова Чиуна: "Глаза вовсе не окна души. Они вводят в заблуждение. Истинное окно души - это желудок. Живот. Там начинается жизнь, и там она кончается. Смотри на живот, Римо". Римо, собственно, так и поступил сейчас. Он посмотрел на живот Завы. Его опытный взгляд различил под рубашкой хаки, как сокращаются ее мускулы. Как только они закрепили брезентовый верх джипа, упали первые крупные капли дождя. - Гроза идет с юга, - сказала Зава. - Поедем ей навстречу. Римо завел мотор. Зава села рядом с ним. Они двинулись навстречу грозе. Они проезжали городки, проезжали киббуцы. Они проезжали мимо детей, которые играли в озерцах - залитых водой воронках от бомб. Они проезжали ржавые русские танки с полинявшими египетскими эмблемами. После некоторого молчания Зава сказала: - Те, на кого я работаю, не видят никаких враждебных действий, направленных на подрыв безопасности вокруг оружия, которым мы, кстати, и не владеем, что бы там ни писал по этому поводу журнал "Тайм". Они не видят в убийствах никакой взаимосвязи. Они уверены, что это просто жертвы маньяка, а значит, этим должна заниматься полиция. - А вы что по этому поводу думаете? - осведомился Римо. - По-моему, они заблуждаются, - медленно отвечала Зава. - Я чувствую, как вокруг нас сгущаются тучи. Опасность. Я чувствую, как у нас на шее затягивается петля. - Она помолчала, потом быстро добавила: - Но мое начальство не доверяет смутным ощущениям. Они хотят встретиться с вами и выслушать ваше мнение. - Нет уж, увольте, - сказал Римо. - Я человек необщительный и застенчивый. - И я вас об этом тоже прошу, - сказала Зава. - Мне ведь кажется, что вы прибыли сюда, чтобы действительно помочь нам всем. Поверьте мне, Римо, я работаю ни на военных, ни на разведку. - Серьезно? - Я работаю на "Захер лахурбан". - А что это такое? - Это агентство, которое ведает безопасностью ядерных объектов. Название в переводе означает: "Помните о разрушенном храме". Первые два храма евреев были разрушены до основания, оставив нас без дома. Для нас Израиль - последний храм, последний оплот. Римо свернул на обочину и остановил машину. - Ой! - воскликнула Зава. - Смотрите! Прошел дождь, и распустились цветы. Словно по мановению волшебной палочки, пустыня вдруг превратилась в благоуханный ковер из красных, белых, желтых и голубых цветов. Зава выскочила из машины и побежала по этому чудному ковру. Римо пошел следом. Зрелище получилось удивительным: они были в саду, который понравился бы и самому Чиуну. Они шли рядом, соприкасаясь бедрами, плечами, локтями. Зава чувствовала, как цветы ласкают ей ноги, а свежий ветер гладит лицо. - Когда не стало моего жениха, - сказала Зава, - я решила, что перестала что-либо чувствовать. Я думала, что никогда больше не буду счастливой. Жизнь для меня имела смысл только для того, чтобы защищать других от повторения таких трагедий. Зава говорила медленно, тщательно подбирая слова, словно переводя свои чувства с иврита на английский. - По правде сказать, Римо, я увидела вас и испугалась. Мы оба работаем, делая примерно одно и то же, и я не сомневаюсь: вы чувствуете примерно то же, что и я. То есть единственное, что делает жизнь осмысленной, - это наша работа. - Но погодите... - начал было Римо. - Нет, дайте мне договорить. Я знаю, что ни вы, ни я ничего поделать не можем. Но я вижу, как плохо жить без надежды, без радости. Нельзя изгонять их из жизни. Надо надеяться... Римо посмотрел в глаза Завы и понял: они не обманывают. Он посмотрел ей в глаза и увидел самого себя. Он увидел себя, каким он был десять лет назад, пока не возымела еще действие дрессировка у Чиуна. Он тогда еще считал, что в убийстве есть какой-то смысл, кроме проявления навыков убийцы. Как давно это было. В глазах Завы Римо увидел другую девушку. Девушку, у которой было дело, забиравшее ее целиком, без остатка. Очень похожую на Заву. Храбрую, честную, преданную, мягкую и безжалостную, добрую и красивую. Девушку, которую Римо когда-то любил всем сердцем. Ее звали Дебора. Она была агентом израильской контрразведки. В ее задачу входил поиск нацистских преступников. Она разыскала доктора Ганса Фрихтмана, палача Треблинки. В штате Вирджиния. Там она и встретила Римо. Они провели вместе час, а потом Фрихтман убил ее дозой героина, которой хватило бы на целый полк. Позднее Римо отплатил Фрихтману той же монетой, но Дебору вернуть не мог никто. Ни он, ни Чиун, ни КЮРЕ со всеми их компьютерами, ни даже Зава. - Римо! - услышал он голос Завы из цветов. - Сделай так, чтобы я снова научилась чувствовать. Тогда я снова смогу быть счастливой. Римо шел среди цветов и чувствовал себя кем-то вроде Волшебника Изумрудного Города. Что хотел Железный Дровосек? Сердце! Что хотела Зава? Возможность чувствовать. Железный Дровосек получил мешочек с опилками. Ну а что он, Римо, сможет дать Заве? Римо посмотрел на цветочный ковер, протянувшийся чуть ли не до горизонта. Один голос в нем уверял, что еще несколько дней, и здесь от этого великолепия останется одна солома. Другой голос возражал: это не повод не обращать внимания на сегодняшнюю красоту. Римо взял Заву за руку и усадил ее на ковер. - Однажды я получил письмо, - сказал он. - От кого и почему, сейчас не важно. Но скажите, у вас когда-нибудь была сестра? Зава покачала головой. В глазах ее появились слезы. Римо сел рядом и продолжил: - Короче, я получил письмо. В нем говорилось. "Каждый из нас несет свое прошлое, словно крест, и играет судьбой, словно глупец. Но время от времени мы должны прислушиваться к голосу логики. А логика нашего положения состоит в том, что любовь нас погубит. Если бы мы могли стряхнуть с себя наши обязанности, словно пыль! Но, увы, нам этого не дано!" Римо откинулся в траву, утонул в цветах и с удивлением подумал, что помнит то письмо слово в слово. Он был рад, что сохранил умение помнить. - "Мы дали друг другу час времени и обещание, - продолжил он. - Будем же хранить воспоминания об этом часе, ибо они делают нас добрыми. Не позволяйте врагам разрушить их. Ибо если мы сохраним в себе самое доброе, то непременно встретимся тем утром, которое будет длиться вечность. Это так же верно, как и то, что текут волны реки Иордан. Это обещание, которое мы обязаны сдержать". Римо заметил, что у него дрожит голос. Он замолчал, попытался сглотнуть. Но у него пересохло в горле. Ну почему Чиун обучил его всему на свете, по не рассказал, как надо поступать, чтобы не дрожал голос и не пересыхало горло? Римо заморгал и вдруг увидел нежное лицо Завы Фифер, которое вдруг заполнило собой небо. Она улыбалась, и губы се были мягкими. Ее взгляд нельзя было уже назвать пустым. Римо, правда, не мог объяснить, чем наполнились ее глаза, но так или иначе в них появилось нечто новое. - У меня есть лишь час, - сказал он. - Я сдержу обещание, - прошептала Зава, наклоняясь все ближе. Римо прижал ее к себе, и они отправились в шамму. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Ирвинг Одед Маркович похлопал себя по животу. Потом по предплечьям. Потом по бедрам. Убедившись, что кровь в его жидах течет быстро, он ударил кулаком по стене подвала. Один раз правой рукой, второй раз левой. Затем он ударил по стене ногой - сначала правой, потом левой. После этого он обежал комнату пятьдесят раз. Затем упал на пол и полсотни раз отжался на руках. Потом перевернулся на спину и пятьдесят раз перешел из лежачего положения в сидячее и наоборот. Зачем встал и снова похлопал себя по животу. Он решил, что готов. Ирвинг подошел к старому ржавому сундуку. Он его захватил с грузового корабля "Бродяга", на котором пятнадцать лет назад прибыл в Хайфу. Он распахнул крышку и стал одеваться, не спуская в то же время глаз с картинок из журналов, которыми оклеил крышку с внутренней стороны. Глаза и промежности израильских красоток были закрашены черным фломастером. Ирвинг натянул на свои широкие плечи белую рубашку, а на свои мускулистые ноги бежевые брюки. Завязывая коричневый галстук, он еще несколько раз пнул стенку. Затем нацепил на плечо кобуру, в которой покоился тяжелый восьмизарядный пистолет итальянского производства. Наконец он надел бежевый пиджак и пошел наверх. - Это ты, Ирвинг? - услышал он из кухни пронзительный голос. - Да, ма, - откликнулся Ирвинг. Разговор шел на иврите. Он сел на мягкий коричневый диван перед батареей и извлек из-под нее свои кроссовки. Надев их, он встал и подошел к зеркалу в холле. - Что ты хочешь на ланч? - раздался из кухни все тот же пронзительный голос. Ирвинг внимательно изучил свое классически еврейское лицо, чтобы удостовериться, что с его внешностью полный порядок. - Ничего, ма. Я не приду на ланч. Нос был сломан. Работа Зигфрида Грубера, в 1944 году, во время учебной подготовки штурмовиков. Все в порядке. - Ты не придешь на ланч? - удивился голос на кухне. - Но ты же умрешь с голоду! Волосы курчавые. Результат обработки туалетным набором "Ремингтон" и феном "Супер Макс". Получился неплохой перманент. - Нет, ма, не проголодаюсь. Я перехвачу что-нибудь. Слабый покатый подбородок и карие глаза, результат пластической операции, и эффект от контактных линз. Просто превосходно! - В чем дело, Ирвинг? - осведомился голос на кухне и сам же ответил: - Я все знаю. Ты просто встретил симпатичную девушку и пригласил ее на ланч. Почему ты никогда не приглашаешь друзей домой, Ирвинг? Ирвинг оторвался от зеркала и постучал в стену пальцем. - Ма, это не девушка. Просто у меня есть кое-какие срочные дела. - А! - В голосе появилось разочарование. - Это с тем славным человеком, что работает в правительственном учреждении? - Именно, ма, - отозвался Ирвинг Одед Маркович. - С ним. Он двинулся через столовую, направляясь к двери черного хода. - А к обеду вернешься? - не унимался голос из кухни. - Да, ма, - сказал Ирвинг и вышел из дома. Он спустился с крыльца, прошел через задний двор, где был разбит маленький садик, а затем через ворота вышел в переулок. Когда он оказался на улице, ему хотелось вопить от радости. Наконец-то, тридцать лет спустя, снова предстояло дело. Тридцать лет подготовки, тридцать лет упражнений, тридцать лет ненависти. Теперь же он, человек, который убил Ирвинга Одеда Марковича голыми руками, полковник элитных гитлеровских частей, напомнит миру о себе. Наконец-то фатерлянд снова призвал его. У него даже слюни потекли от возбуждения. Инструкции были недвусмысленны. Приказы исходили от того, кому он всецело доверял. Из верхних эшелонов. Он был готов действовать. Теперь таких, как он, оставалось лишь двое. Остальные пытались сбежать или растеряли боевой дух. Теперь оставались лишь они с Хорстом. Им и предстояло довести до конца то, что задумал фюрер. Сначала после войны ничего не происходило. Он кочевал с места на место, наблюдая, как крепнет еврейское государство, и поддерживая себя в хорошей форме. Затем медленно, но верно он превратился в активиста Американского еврейского движения. Митинги в Масачусетсе, лоббирование в Вашингтоне, митинги в Нью-Йорке. Проникновение в растущий, начинающий процветать Израиль. Помощь с целью последующего уничтожения. Дорфману нужно было лишь выполнять определенные инструкции и время от времени посылать весточку "родителям". Но наконец он получил сигнал: войти в доверие. Просочиться. Пропавший без вести "сын" Марковичей вернулся в Землю Обетованную. Дорфман помогал в часовом магазине "отца", ходил за покупками для "матери". Долгие годы он вынашивал ненависть, ел их пищу, продолжал обманывать их родительские чувства. В его сердце была лишь черная смерть. Но теперь настал его час. Вскоре не станет никаких Марковичей. Ему оставалось убить лишь двоих. Всего-навсего две смерти, и прощай, Израиль. Прощай, осточертевшая физиономия его "папочки", мелочная опека его "мамочки". Что ж, может, тогда убитый им Ирвинг перестанет посещать его в кошмарных снах. Итак, только двое. Двое американских агентов. Как там их зовут? Ах да, Римо и Чиун. Ему говорили, что они считаются опасными противниками. Ирвинг Одед Маркович чувствовал приятную тяжесть пистолета в кобуре. Ему казалось, он слышит, как бьется сердце его оружия. Пистолет пел, сиял, бурлил жизнью. Ничего, ничего, обещал он. Скоро в бой. Ирвинг медленно шел по улице Бен Иегуда, чувствуя, как припекает солнце, несмотря на то, что еще не было одиннадцати. Он потел и радовался. Ему хотелось, чтобы солнце шпарило все сильнее и сильнее, пока кожа у этих людишек не почернела бы, дома не обрушились и евреи не набросились бы друг на друга, словно взбесившиеся собаки. Отличная шутка. Ей уже тридцать лет, а она по-прежнему доставляет ему удовольствие. Насвистывая и заложив руки в карманы, Ирвинг зашел в отель "Шератон". Он вошел в поджидавший пассажиров лифт, нажал кнопку и поехал на восьмой этаж. Он не ломал голову над хитростями стратегии. Он просто дождется нужного момента, распахнет дверь и уложит их обоих. Все очень просто. Никаких изысков из телесериалов. Никакого газа в вентиляционный люк, никакой серной кислоты через душ. Просто два куска свинца, которые полетят примерно со скоростью звука и врежутся в податливую плоть. Бах! бах! - и порядок. Легче легкого. Ирвинг Одед Маркович вышел из лифта на восьмом этаже и двинулся к номеру люкс, где, по его сведениям, остановились американцы. Он осмотрелся, потом прислушался. В номере кто-то был: он слышал, как там говорили на иврите. Он толкнул дверь правым плечом. Раздался треск. Дверь слетела с петель и шлепнулась на кровать. Пригнувшись, Ирвинг влетел в номер, на ходу вынимая свой гладкий вороненый итальянский пистолет. Уже оказавшись в номере, он приметил маленькую фигурку, сидевшую примерно в десяти футах от него. Тридцать лет Ирвинг тренировал мускулы и реакцию ради этого момента. Не отрывая глаз от фигурки в желтом кимоно, он навел на хозяина номера пистолет. Нацелив его на человечка с лысиной, окаймленной кустиками седых волос, он спустил курок. Раз и два! Пистолет с глушителем дважды глухо кашлянул, но эти звуки утонули в коврах и гардинах, которых в номере было хоть отбавляй. Не успели стихнуть звуки выстрелов, как цветной телевизор в центре комнаты затрещал и стал испускать искры. На потемневшем вдруг экране обозначились два отверстия в паутине трещин. Тонкий азиатский голос невозмутимо произнес: - Можешь передать императору Смиту: нет никакой необходимости уничтожать старый приемник, даже если ты доставил новый. Я и сам мог бы с этим разобраться. Когда телевизор перестал трещать, Ирвинг выпрямился. На кровати сидел и вертел в руках дверную задвижку маленький тщедушный старичок. - Это была учебная программа, - продолжал он как ни в чем не бывало. - Передай императору, что я оценил быструю доставку и преклоняюсь перед его мудростью. А теперь попрошу мои дневные драмы. Маркович прицелился как следует, так что на мушке оказался нос этого чертова китайца. "Возьми себя в руки, Хельмут, - сказал он себе. - Стрельба по телеэкранам - это же просто стыд и срам. Помни, главное - не утратить навыков". Его палец снова нажал на спуск, он услышал тихий кашель пистолета, почувствовал легкую отдачу. Выстрел получился хороший. Мягкий, четкий, все как по учебнику. Маркович подумал, что никогда не узнает, что делал этот китаец в номере американца и какие там драмы он просил - ведь сейчас его желтые мозги будут размазаны по стенам. - Насколько я понимаю, ты не американец, а просто жалкий любитель, каковых в этой малопривлекательной стране хоть отбавляй, - услышал он голос желтокожего старичка. Ирвинг с удивлением уставился на дымящееся отверстие в изголовье кровати и затем, обернувшись на голос, увидел, что азиат по-прежнему преспокойно восседает за письменным столом. Ирвинг повернулся к старичку с криком: - Что за фокусы, сволочь?! Он нацелил пистолет в живот китайцу, а в мозгу его вертелось: "Курьер? Любитель? Малопривлекательная страна? Нет, - сказал он себе. - Не надо обращать внимания на эту ерунду. Ты Хельмут Дорфман. Замечательный стрелок. Подумай о стимулах, пусть сила сознания направит нулю - и тогда стреляй!" Он снова нажал на спуск. Зеркало над письменным столом треснуло, во все стороны полетели осколки. Желтый мерзавец преспокойно устроился на кресле в другом конце комнаты в позе лотоса. Он говорил: - Американцам нельзя доверить даже пустяка. Даже при доставке посылок на дом нечего ждать красоты. Вот я предвкушаю наслаждение. Что же я получаю вместо этого? Какого-то детину с крашеными волосами, пластмассовыми штучками на глазах и шрамами на шее от пластической операции. Он является ко мне с пистолетом и начинает крушить мебель. Чем она тебе так не угодила? Ты - борец с уродством нашей жизни? Отлично, но в таком случае тебе потребуется пушка куда большего калибра. В голове у Марковича все пошло кругом. Откуда этот чертов китаец узнал о пластической операции? Как он догадался насчет крашеных волос? Почему он распознал с первого взгляда, что у него контактные линзы? Неужели это ловушка? Его пистолет, словно действуя по собственной воле, нацелился азиату прямо в сердце. Маркович воскликнул: - Умри же! Умри во имя германской нации! Пистолет дважды дернулся у него в руке. Ирвинг зажмурился, потом медленно открыл глаза. Азиат стоял прямо перед ним и сердито качал головой. - Нет, нет, только не за германскую нацию. Ни в коем случае. Они наняли представителей Дома Синанджу для одной работы, а потом не заплатили. Хочешь, я тебе об этом расскажу? Маркович отупело стоял посреди номера. Его взгляд переходил с поврежденной кровати на разбитый телевизор, потом на письменный стол. Спинка кресла была растерзана в клочья, и в воздухе еще плавали частички обивки, планируя на ковер. Щепки разбили лампу и врезались в шкаф. Но азиат был целехонек и стоял у него перед носом. - Слушай же, - сказал азиат теперь откуда-то из-за спины Марковича. - Они попросили меня решить вопрос с маленьким человеком с усами. До него дошло, что я должен появиться, и тут он так перепугался, что убил женщину. Маркович издал яростное рычание, схватил пистолет двумя руками и, нацелив его в лицо восточному мерзавцу, выстрелил. Курок щелкнул, но выстрела не последовало. В патроннике не оказалось патрона. Маркович заморгал. Он уставился на ствол пистолета. Он был прям. Неужели кто-то подмешал отраву в его пищу? Неужели это оказалось возможно? - А потом они отказались нам платить, - как ни в чем не бывало продолжал старичок. - Мы вовсе не виноваты, что он покончил с собой. Вот болван! Ты знаешь, что он имел привычку бросаться на пол и грызть ковер? Нет, это слишком. Сначала шутить шутки над верным сыном рейха, а потом делать идиота из великого фюрера? Это чересчур! Этот человек во что бы то ни стало должен умереть! - Ты просто демон! - вскричал человек, которого когда-то звали Хельмутом Дорфманом. - Ты нечистая сила. Я должен убить тебя голыми руками. Он протянул руки к человечку, его руки, закаленные многими годами, проведенными в море, постоянными упражнениями, уже собирались ухватить за горло того, кто позволил себе клеветнические речи насчет самого фюрера. Но не успели его пальцы сомкнуться на шее врага, как перед его глазами что-то мелькнуло. Внезапно он понял, что его руки куда-то исчезли и ему теперь нечем убивать наглого негодяя. Он застыл, потом недоуменно вскинул руки. По его пиджаку хлынули два потока крови. В горле застыл страшный вопль, не имея возможности вырваться наружу. Он понял, что ноги пока что остались при нем, но он не успел сорваться с места, чтобы бежать без оглядки. Снова перед глазами что-то мелькнуло, какое-то пятно словно описало кривую вокруг него, и кто-то дернул его за плечи. Некоторое время Ирвинг пребывал в шоке, затем его охватила невыносимая боль, его рот открылся, а глаза, напротив, закрылись. Ему показалось, что он плывет в воздухе, а ноги вдруг куда-то исчезли, как и руки за несколько мгновений до этого. Тут он почувствовал, что лежит на спине на толстом ковре. Затем он уже ничего не чувствовал, кроме нечеловеческой боли. Затем и боль исчезла, а на ее месте возникла страшная пустота. Чиун решил спуститься вниз и подождать в вестибюле. Когда же доставят его видеокассеты? "К счастью, - думал он, - скоро появится Римо. Пусть немного приберется, а то в номере сделалось... неуютно". ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ - Римо, - сказала Зава. - Это Йоэль Забари, глава "Захер лахурбана", а это Тохала Делит, мой непосредственный начальник. Господа, это Римо Уильямс. - Мистер Вил Ямс? - повторил Йоэль Забари. - Мистер Забор, мистер Делюкс, - сказал Римо. - Забари и Делит, - поправила Зава. - Понял, - отозвался Римо. Они стояли в комнате на третьем этаже агентства по ядерной безопасности. Они приехали сюда после трех с половиной часов гонки по пустыне. Но это не выветрило из их памяти воспоминания о ковре из благоуханных и красочных цветов. В офис Забари внесли два дополнительных мягких красных кресла и поставили одно против стола Забари, другое - напротив того места, где обычно сидел Делит. Итак, Зава и Римо вошли в комнату, где уже сидели Забари и Делит. Зава, лицо которой приобрело румянец и удивительную нежную гладкость, подошла и села рядом с Забари, напротив Делита. - Присаживайтесь, пожалуйста, - сказал Забари Римо по-английски, но с сильным акцентом. - Зава, ты выглядишь очаровательно. Мистер Уильямс, я очень рад нашей встрече. Римо обратил внимание, что эти слова произнесла половинка рта хозяина кабинета. Выражение его настоящего глаза и интонации, с которыми были сказаны эти слова, означали примерно следующее: "Очень приятно встретиться со столь опасным человеком в обстановке, где в случае чего его можно спокойно отправить на тот свет". Римо сел в кресло напротив Забари. - Ловко вас изукрасили! - сказал он. - Что, мина? Да, жить здесь - невелика радость. Ну и страна у вас, я вам скажу! Зава засопела, и щеки ее приобрели цвет супа с помидорами. Забари, однако, отнесся к этому совершенно спокойно и ответил миролюбиво: - Это и есть знаменитая американская прямота, так? Ну, разумеется, мистер Уильямс, мы не можем нести ответственность за возникшие у вас проблемы. Туристы, отправляясь на ночную прогулку по пустыне, должны соблюдать осторожность. Как гласит Талмуд: "Сегодня человек здесь, а завтра в могиле". Левая половина его лица исказилась подобием улыбки. Правая часть лица Римо также изобразила нечто, смахивающее на улыбку. - В Книге Синанджу сказано, - отозвался он. - "Я прожил на земле пятьдесят лет, чтобы убедиться в том, что предыдущие сорок девять были ошибкой". - А! - довольно отозвался Забари. - Но Талмуд также гласит: "Господь презирает того, кто говорит одно, а думает совсем другое". - В Книге Синанджу на это сказано: "Мы спим, вытянув ноги, свободные от правды и свободные от неправды". - Ясно, - откликнулся Забари. - Талмуд в своей мудрости так наставляет нас: "Тот, кто совершает преступление, - преступник, даже если он в то же самое время и секретный агент". - Хорошо сказано! - похвалил Римо - А в Книге Синанджу записано: "Совершенный человек не оставляет за собой следов". - М-м-м, - промычал Забари, размышляя над услышанным, затем процитировал снова: - "Беспокойство убивает даже самых сильных". Римо ответил нараспев, как это обычно делал Чиун: - "Хорошая подготовка - это еще не знание, а знание - еще не сила. Но соедините хорошую подготовку и знание, и получится сила". Или, по крайней мере, у меня возникает такое впечатление, что сила не заставит себя долго ждать. Хотя, возможно, я и неправ. Забари покосился своим нормальным глазом на Римо и чуть подался вперед в кресле. - "Досужая болтовня ведет к греху", - сказал он, а затем, словно вспомнив, откуда цитата, договорил: - Этому нас также учит Талмуд. - "Дважды подумай и промолчи", - отозвался Римо и также привел источник: - Так говорит Чиун. Делит и Зава Фифер сидели и молча внимали словесной перестрелке, переводя глаза с одного дуэлянта на другого, как зрители на теннисном матче. Подача перешла к Забари. - "Даже вор молит Бога, чтобы тот ниспослал ему удачу", - изрек он. - "Не пытайся уложить человека острым словом, - отозвался Римо. - Оно может стать оружием против тебя самого". Делит и Зава повернули головы и сторону своего шефа Йоэля Забари. - "Молчание хорошо для людей ученых. А для глупцов - еще лучше". Головы повернулись в сторону Римо. - "Учись убивать взглядом. Это оружие подчас понадежнее, чем руки". - "Человек рождается со стиснутыми руками, - услышали присутствующие голос Забари. - Он надеется завладеть всем миром. Но умирает он с пустыми руками и ничего не берет с собой". Римо не заставил себя долго ждать: - "Для человека понимающего все может оказаться оружием". Матч окончился. Забари расхохотался и пристукнул ладонью по столу со словами: - Это наш человек, - адресовался он к Заве. Зава тепло улыбнулась. - Я рад, что доставил вам удовольствие, - отозвался Римо. У меня в запасе оставалось лишь одно: "Когда приходит весна, зеленеет трава". Забари рассмеялся еще пуще и сказал: - И у меня тоже оставалось про запас последнее изречение: "Человек должен научить сына какому-то ремеслу и умению не тонуть в воде". Римо и Зава тоже рассмеялись и смеялись до тех пор, пока Делит деликатно не покашлял. - Ты прав. То, - сказал Забари, отсмеявшись, - но ведь тебе известно, как я люблю Талмуд. - И все же Забари не смог удержаться от левосторонней улыбки, когда начал: - Итак, мистер Уильямс... - Римо. - Отлично, Римо. Итак, мы проверяли вас раз, и два, и три, но так и не сумели найти доказательств того, что вы на самом деле американский агент. Римо хотел было осведомиться, как им удалось установить, что он был вообще каким-то агентом, но вместо этого ограничился репликой: - Ну что ж, это веское утверждение. Забари посмотрел на Делита, который кивнул. - Утверждение, основанное на том, - продолжал Забари, - что где бы вы ни оказались, обе стороны начинают нести тяжкие потери. Помимо уничтожения четырех террористов, - Забари сделал паузу, чтобы сплюнуть в корзинку для бумаг, - был взрыв на израильском сернодобывающем комплексе, недалеко отсюда. Наш агент Зава Фифер сообщила, что вы находились в том районе. Мы не имеем права упускать из виду подобное... скажем так... совпадение. У Завы был такой вид, словно она жалела, что нет возможности упустить это совпадение из виду. - Что ж поделаешь, если я такой невезучий, - сказал Римо. - Но я думал, что цель нашей встречи - обмен мнениями, а не дополнительное изучение моего послужного списка. - Верно, - откликнулся Забари, темнея левой частью лица. - Дело в том, что мы не в состоянии обнаружить связь между этими террористами и злодейскими убийствами израильских граждан, так я говорю, То? Тохала Делит провел рукой по своей шевелюре и, не глядя в свои бумаги, как обычно расположенные у него на коленях, спросил: - Мистер Уильямс... Римо, а вам не удалось обнаружить взаимосвязь? Римо посмотрел на лица собравшихся. Обстановка в кабинете была наэлектризована до предела, когда он ответил: - Нет. На лице Завы не дрогнул ни один мускул. Забари откинулся на спинку кресла. Делит вздохнул. - В таком случае что, по-вашему, происходит? - спросил Забари. - Сложный вопрос, - отозвался Римо. - Насколько я могу предположить, арабы хотят добиться монополии на куриный бульон. Пока нашим людям не удалось выяснить ничего ценного. - Вот-вот, - подал голос Тохала Делит. - Я об этом и говорил, Йоэль. Израиль просто нафарширован разными иностранными агентами. И нет никакой связи между теми убийствами, покушениями на жизнь уважаемого Римо и проблемами безопасности, ответственность за которую является нашей задачей. - Я в принципе готов согласиться, То, - сказал Забари, потом переключился на своего американского гостя: - Люди, которые пытались вас убить, возможно, увидели в вас всего-навсего очередного американского шпиона, от которого было бы желательно избавиться. Это и впрямь не имеет никакого отношения к нашему агентству и нашему... проекту. И хотя все в кабинете прекрасно знали, что скрывается за словом "проект", никто не мог заставить себя высказаться открытым текстом. Тохала Делит посмотрел на свои широкие швейцарские часы и сделал знак Забари. - Ах да. То, ты прав. Прошу вас извинить, - обратился Забари к Римо, - сегодня Йом Хазикарон. - Увидев замешательство на лице Римо, он пояснил: - День поминовения. Боюсь, пора заканчивать, поскольку у нас с мистером Делитом еще много разных дел. Забари и Делит встали с мест. Зава тоже встала, чтобы проводить Римо. - Однако, - продолжал Забари, - я бы предложил вам несколько изменить ваше деловое расписание, коль скоро ваше инкогнито раскрыто. Например, посвятите больше времени изучению этой вашей книги Синай-Джю. Мне было бы крайне грустно, если бы, находясь в Израиле, вы бы отправились на встречу с вашими предками. Римо встал и слегка поднял брови. Что это, не замаскированная ли угроза? - Обо мне не беспокойтесь, - сказал он Йоэлю Забари. - Как гласит Книга Синанджу: "Не бойтесь смерти, и тогда она не станет вашим врагом". Зава пошла к двери, провожая Римо, а Забари стоял и грустно качал головой. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ Служба проводилась, как всегда, вечером накануне израильского Дня независимости, который неизменно падал на пятый день Ийара,