сигары упал в грудную полость. - Извините, - пробормотал он. С минуту он напряженно размышлял. - А не сможете ли вы нам еще кое в чем помочь? - произнес наконец он. Из нагрудного кармана своего до блеска начищенного мундира он достал свернутый в трубочку листок. Он был восьми дюймов в ширину и двадцати четырех дюймов в длину. Когда его развернули, все увидели двенадцать темных полосок с текстом. - Что это такое? - спросил детектив, протягивая бумагу Чиуну. И пояснил: - Это ксерокопия. Оригинал был найден под головой трупа. Чиун внимательно посмотрел на листок. Тщательно изучил края. Пощупал бумагу, затем с умным видом кивнул. - Это копия документа, сделанная американской машиной для производства подобных копий. - Да, нам известно, что это ксерокопия, но что означают эти надписи? - Написано на двенадцати языках. Один из них мне не известен, я никогда не видел подобной письменности. Китайский я знаю, французский и арабский знаю, иврит и русский - тоже. А вот та же надпись на настоящем языке - по-корейски. Санскрит и арамейский я знаю. Суахили, урду и испанский знаю. Но язык первой надписи мне не известен. - Мы считаем, что это ритуальное убийство, и записка - часть ритуала. Убийство ради удовольствия или что-то в этом роде, - сказал детектив. Римо через плечо Чиуна заглянул в послание. - А каково твое мнение, Римо? - поинтересовался Чиун. - Он что, эксперт? - спросил детектив. - Он только учится, - ответил Чиун. - Точно не знаю, - сказал Римо, - но мне кажется, что на всех языках сообщается одно и то же. Чиун кивнул. - А что означает этот символ? - Римо указал на грубый рисунок прямоугольной формы, расположенный посреди текста на неизвестном языке. - В послании на других языках это называется Уктут, - ответил Чиун. - А что такое Уктут? - снова спросил Римо. - Не ясно. А что такое Джой-172? - задал Чиун свой вопрос. - Не знаю. А почему ты спрашиваешь? - Об этом тоже говорится в послании. - Что все это значит? - вмешался детектив. - Мы никак не можем в этом разобраться. Чиун поднял вверх свои тонкие руки в жесте, изображающем незнание. Вновь оказавшись на душных и грязных нью-йоркских улицах, где непрерывно гудели зажатые в чудовищных пробках машины, Чиун все объяснил. - В этом послании содержится требование репараций. Текст труден для понимания, потому что написан высокопарным слогом религии. Ясно лишь, что написавший его требует, чтобы некий Джой-172 был наказан за какое-то оскорбление, нанесенное некоему Уктуту. И пока власти страны не накажут этого самого Джоя-172, слуги Уктута будут продолжать утолять его боль кровью. - Я все еще не понимаю, - сказал Римо. - Либо твоя страна выдаст им Джоя-172, кем бы он ни был, либо последуют новые смерти, - объяснил Чиун. - А кому до этого дело? - спросила Бобби. - Мне, - ответил Римо. - Эта умная, красивая и очаровательная юная леди говорит дело, - сказал Чиун. - Если ты такой умный, то можешь отправляться на поиски своего Джоя-172, - обратилась Бобби к Римо. - Она говорит дело, когда не болтает вздор, как сейчас, - закончил свою мысль Чиун. Римо улыбнулся. - Мне кажется, я знаю способ найти этого Джоя-172. Вы когда-нибудь ездили на нью-йоркской подземке? - Нет, - ответил Чиун. И он явно не собирался этого делать. ГЛАВА ПЯТАЯ Антуан Педастер Джексон считал своей обязанностью учить белых уму-разуму. Хотя бы эту старуху с потрепанной хозяйственной сумкой, - едет, видите ли, в последнем вагоне маршрута "Д" после семи часов. Разве она не знает, что белым не полагается ездить в это время в подземке? Впрочем, похоже, она начала это понимать, когда он вразвалку ввалился в пустынный вагон вместе со своим дружком, Красавчиком Уильямсом. Оба они учились в последнем классе средней школы имени Мартина Лютера Кинга, и Красавчик должен был выступать с речью от их класса на выпускном вечере, потому что читал быстрее всех остальных учеников и при этом даже не шевелил губами, ну разве что на трудных словах. Но в школе имени Мартина Лютера Кинга даже учителя не умели произносить трудные слова. - Ты знаешь, где находишься? - поинтересовался Антуан. Старушка с морщинистым лицом, на котором запечатлелись долгие годы тяжелого труда, подняла глаза от молитвенника, зажав пальцем текст "Аве Марии". Вокруг ее круглого лица был повязан выцветший желто-красный платок. Она покрепче зажала сумку между коленей. - Извините, но я плохо говорю по-английски, - проговорила она. - Это нью-йоркская подземка, - сообщил Красавчик, готовящийся выступать от класса на прощальном вечере. - После часа пик, красотка, - добавил Антуан. - Тебе не полагается быть в здесь в такое время, - поддержал друга Красавчик. - Извините, я плохо говорю по-английски, - повторила старушка. - Че у тебя там, в этой твоей сумке? - поинтересовался Красавчик. - Перештопанная старая одежда. - Бабки есть? - Увидев ее замешательство, Антуан пояснил: - Деньги? - Я бедная женщина. У меня лишь несколько монет - на ужин. Тут Антуан изобразил страшную обиду и ударил своей черной рукой по белому лицу. - Ненавижу врунов. Разве тебе не говорили, что ложь - это грех? - Стыдно врать, - заметил Красавчик и ударил женщину по другой щеке. - Нет-нет! Только не бейте, - закричала женщина, закрывая голову руками. - Убери руки! - потребовал Антуан и стукнул ее по голове. Потом решил испытать новый каратистский удар ребром ладони на ее правом плече, но понял, что кулак гораздо надежнее. Следующий удар сорвал со старушки платок и рассек ухо, из которого потекла кровь. Красавчик поднял старушку на ноги и хорошенько стукнул головой о стекло, а Антуан принялся обшаривать карманы. Им удалось обнаружить один доллар семнадцать центов, и Красавчик стукнул ее еще раз - за то, что у нее оказалось слишком мало денег. Они вышли на следующей остановке, рассуждая о том, как здорово протекает их деятельность по очистке подземки от белых, решивших проехаться по ней после наступления темноты. Им было и невдомек, что тем самым они очищают нью-йоркскую подземку от всех пассажиров, включая негров и пуэрториканцов. Они посмотрели вслед пустому поезду, направляющемуся в сторону Мошолу, конечной станции маршрута "Д". Доллар семнадцать центов мало на что могли сгодиться, но юноши все же решили покинуть подземку. Они оказались в белом квартале, где зараженные расизмом владельцы магазинов не запирают товар на замок и не прячут его подальше от глаз, как торговцы в черных кварталах. Свободные от подобного расистского мелкособственнического менталитета, Антуан и Красавчик почувствовали себя в своей тарелке в этих магазинах и супермаркетах, где все было выставлено напоказ и все можно было потрогать, рассмотреть и подумать, стоит ли товар покупать. В конце этой небольшой прогулки по Гранд-Конкурсу у них было три баллончика с краской, три бутылки кока-колы, четыре шоколадки, восемь конфет, журнал с обнаженными красотками и кусок дорогого мыла. Им даже не пришлось тратить на это свои доллар семнадцать центов. - Какого черта ты упер мыло? - спросил Красавчик. - Может, удастся его продать. - Чушь. Кто в нашем квартале станет покупать такое мыло? - Мы могли бы и сами им воспользоваться, - задумчиво сказал Антуан. Однажды ему довелось увидеть по телевизору, как женщина поливала мыло водой, а затем натирала образовавшейся пеной лицо. - Это еще зачем? - С водой и все такое. - Дурак. Все это чушь, дядя Том. Ты и есть дядя Том. - Никакой я не Том, - обиделся Антуан. - И не называй меня больше Томом. - Тогда что ты будешь делать с мылом? - Я думал, это конфета, вот и все. - Ну, тогда просто выбрось его. Антуан бросил мыло в окно жилого дома, и оба с хохотом убежали. Им пришлось спасаться бегством, потому что всем известно, что расистски настроенные полицейские готовы упечь черного в каталажку буквально ни за что. А вот в баллончике с краской был большой смысл. Красавчик был одним из лучших художников в школе имени Мартина Лютера Кинга. Однажды ночью он, повиснув на канате, расписал потолок гимнастического зала, а Антуан снизу светил ему фонарем. Все было сделано для того, чтобы насолить Де Уитту Клинтону. Шедевр украсил потолок из звукопоглощающего материала, стоимостью тридцать тысяч долларов. Теперь там красовалась надпись, сделанная красной и зеленой краской "КРАСАВЧИК". - Красиво, - сказал тогда Антуан. - Нет, только не это! - воскликнул утром директор. - Я властелин планеты, - сказал Красавчик, и вот теперь, убегая задворками Бронкса, он строил планы создания истинного шедевра. Вместо того, чтобы писать "КРАСАВЧИК" на потолке или всего лишь на каком-то одном вагоне метро, он нагрянет в депо и разрисует весь поезд целиком, если хватит краски. Депо начиналось там, где подземка выходила наружу, и по царившей внутри темноте Красавчик понял, что сейчас он создаст свое лучшее творение. Только нужно было отыскать подходящий поезд, где не оставили бы своего автографа другие художники. Но это оказалось не так-то просто: не подворачивалось ни одного без надписи вроде "Чико", "Рэм-1", "Дубль-В" ити "Джой-172". В конце концов Красавчику пришлось принять непростое решение. Он будет писать поверх уже имеющихся надписей. Чтобы баллончиков хватило надолго, он решил писать, не отрывая руки. У него был хороший почерк, один из лучших в школе, и учитель как-то сказал ему, что с таким почерком он может стать президентом коллегии или, на худой конец, корпорации. Он как раз заканчивал первую петлю буквы "5" - получился зеленый флюоресцирующий полумесяц, когда вдруг между вагонами появилось лицо. Причем белое лицо. Лицо мужчины. Красавчик и Антуан пустились было наутек, но тут заметили, что мужчина один. И не очень крупный. Можно даже сказать, худой. - Привет, - произнес Римо. - Ты кто, приятель? - спросил Антуан. - Я ищу одного человека. - Римо спрыгнул с подножки. Ни Антуан, ни Красавчик не обратили внимания на то, что человек приземлился на хрустящий гравий так тихо, словно воздушный шарик на мягкий фетр. - Скорее напрашиваешься на неприятность, - сказал Красавчик. - Сейчас схлопочешь, - добавил Антуан. - У меня нет времени на пререкания. Но думаю, уговоры здесь не помогут, - заключил Римо. Антуан и Красавчик хихикнули и разошлись по сторонам, намереваясь подступить к Римо спереди и сзади. Белый стоял неподвижно. Тогда Красавчик применил карате, нацеливая удар точно в голову противника. Он представил себе, что раскалывает кирпич, и уже вообразил, как голова расколется пополам. Он даже предвкушал, как станет рассказывать, что одним ударом замочил белого. Но мечты его были прерваны вполне реальной болью в правом запястье. И хотя кожа была цела, пальцы не двигались, словно кисть крепилась к руке с помощью пакета с желе. Красавчик выронил баллончик с краской. Увидев это, Антуан бросился бежать, явно намереваясь выбраться из депо, но успел пробежать всего четыре ступени. На пятой отказала нога. Он упал и принялся кататься по гравию призывая мамочку, крича, что он невиновен и готов оказать властям любое содействие, выражая при этом теплые чувства ко всему человечеству и готовность жить в мире с людьми. - Кто такой Джой-172? - спросил Римо. - Я не знаю! Клянусь! - завывал Антуан. - Попробуй вспомнить, - посоветовал Римо. Тут Антуан почувствовал режущую боль в шее, хотя не заметил, чтобы у белого в руках был нож. - Правда не знаю. Знаю Чико и Рамада-85. Они живут в южной части города. - Неужели никогда не слыхал о Джое-172? - Нет. Он никто. - Значит, ты все-таки его знаешь? - Я сказал, он никто. Эй, Красавчик, скажи этому парню, кто такой Джой-172! - Никто, - ответил Красавчик, стараясь не шевелить больной рукой. Если опустить ее вниз и дышать очень осторожно, то боль в запястье еще можно было как-то терпеть. Главное - правильно устроить локоть. Слово "никто" Красавчик произнес очень тихо. - Откуда он? - Ниоткуда, парень. Он никто. - Попытайся вспомнить. - Я и так пытаюсь. Не такая уж он большая шишка, чтобы быть откуда-нибудь. - А где это "ниоткуда"? - Парень, ты что, тупой? Таких мест до фига! - Назови хоть одно, - попросил Римо, слегка прикоснувшись к повисшей руке. Красавчик издал страшный вопль и неожиданно припомнил, что кто-то говорил ему, будто Джой-172 учится в школе под названием "Стайвезант". - Отлично. Вот мы все сейчас туда и пойдем. - Средняя научно-техническая школа Бронкса, - быстро поправился Красавчик. - Они там все продали интересы своих черных собратьев. Я видел там какого-то Джоя-172. Говорят, он оттуда. - Ты уверен? - переспросил Римо. И в момент очередного приступа нестерпимой боли Красавчик принялся орать, что ни в чем нельзя быть уверенным, а Антуан добавил, что разыскиваемый скорее всего учится именно в средней научно-технической школе Бронкса. Вот если бы ему понадобился Чико, они бы его хоть из-под земли достали. Чико знают все. Они могли бы дать даже домашний адрес. - Спасибо, - сказал Римо. Подумав немного, он взял баллончик с зеленой флюоресцентной краской и, сорвав с них рубашки, написал "Римо" у каждого на груди. - Я и сам художник, - заметил он и, насвистывая, отправился на поиски средней научно-технической школы Бронкса, которая, как оказалось, была совсем рядом. Римо оглядел все стены, но там не было и следа Джоя-172. Город большой, и пытаться найти среди целой прорвы специалистов по росписи стен одного было равносильно тому, чтобы вычленить отдельную особь из стаи саранчи. И тут у него родилась идея. Зайдя в открытую допоздна скобяную лавку, он купил баллончик белой краски, а потом уговорил шофера такси отвезти его в Гарлем. Для этого потребовалась пригоршня двадцатидолларовых купюр и мягкое поглаживание шофера по шее. Когда Римо попросил таксиста притормозить возле пустой стоянки, тот попытался кивнуть, но не смог - шея причиняла нестерпимую боль. С пустынной улицы Римо выскользнул на стоянку. Если уличная преступность сделала остальные районы Нью-Йорка ночью почти безлюдными, то Гарлем в это время суток просто вымирал - местные жители запирались по домам, а на улицу никто и носа не высовывал. Кругом царила тишина, нарушаемая лишь случайной группой подростков или сбившихся в кучу людей постарше. Магазины были закрыты металлическими щитами; немногочисленные уличные фонари освещали грязные тротуары. Вдоль стены бесшумно бежала крыса. Именно эту стену Римо и искал. Даже в смутном свете ночных фонарей он различил четкие линии и яркие цвета, сливающиеся в мозаичное панно с изображением красивых черных лиц - оно было написано новым поколением на полуразрушившихся кирпичах, положенных предыдущим. Это была "стена уважения", и Римо было немножко жаль портить ее. Яркой белой краской он аккуратно вывел на стене "Джой-172", перешел на другую сторону улицы и принялся ждать. Первым надругательство над стеной, которую по обычаю и общему согласию трогать было нельзя, заметил молодой парень, на шее у которого висел ключ. Он остановился как вкопанный, словно на него вылили ушат холодной воды. Римо расположился на каком-то крыльце. Серый сумрак постепенно сменялся рассветом. Парнишка убежал. Римо почувствовал сильный запах вчерашней грудинки, смешанный с запахом недельной давности апельсинов и гниющих куриных костей. Свет фонарей погас. Парнишка вернулся назад с тремя приятелями. Когда солнце было уже высоко, Римо получил то, что хотел. Возле стены, запрудив улицу, собралась большая толпа. Молодые парни в рабочих куртках, люди постарше в разноцветье красных и желтых нарядов и в туфлях на платформе, пропойцы, нетвердо стоящие на ногах, и какая-то толстая дама, одетая в столько слоев одежды, что напоминала покрытый брезентом стог. К толпе направлялись двое здоровенных парней с прическами в стиле "афро", которые вели сопротивляющегося подростка, заломив ему руки за спину. Очки его съехали набок, глаза были широко раскрыты от страха, обутые в кроссовки ноги беспомощно болтались в воздухе. - Это он! - закричала женщина. - Тот самый Джой-172. - Убить гада! - заорал мужчина. - Кончайте с ним! - взвизгнул какой-то малыш. - Задайте ему хорошенько! Римо поднялся со ступенек и смешался с толпой, где уже громко обсуждался вопрос, как поступить с сидящим на другой стороне улицы белым. Прорезав толпу, он направился к открытому пространству, где двое крепких парней пытались поставить юнца на ноги. Он быстро расчистил вокруг себя место, причем окружающим показалось, будто мелькнули чьи-то руки, и кое-кто в толпе упал. Стоявшие впереди, предприняв несколько безуспешных попыток воспользоваться ножами или кастетами, попытались отступить. Задние стали напирать, и стоявшие впереди ответили тем же. В толпе началась давка. Тогда Римо крикнул, призывая всех сохранять спокойствие, но не был услышан. - Полагаю, - произнес он тогда как бы невзначай, - что вы не станете воспринимать эту надпись на стене как свидетельство высокой культуры и выражение национальной гордости? Не получив ответа, он нанес обоим державшим юнца парням по удару в челюсть, что моментально вызвало у них сильное кровотечение. Они упали на тротуар, как спелые сливы, а Римо, схватив мальчишку, вновь двинулся через толпу. Пройдя два квартала, он увидел наряд полиции, пережидавший, чтобы, прежде чем они вмешаются, толпа как следует спустила пары. - Эй, парень, спасибо тебе, - сказал пацан. - А я тебя не отпускаю, малыш, - ответил Римо, прижимая ладонь мальчишки к запястью, чтобы тот не сбежал. Они стояли в пустынном переулке - вдали лежал битый кирпич, словно здесь недавно прошел воздушный налет. - Это ты пишешь на стенах "Джой-172"? - Нет, правда, клянусь, - ответил мальчишка. На вид ему было лет двенадцать, и он был на фут ниже Римо. Майка на нем была разорвана, обнажая тощую грудь и костлявое плечо. - Хорошо. Тогда я отведу тебя обратно к толпе. - Да, это я, - признался юнец. - Что ж, в таком случае давай поговорим. - Но на "стене почтения) - это не я. - Знаю. Это я сделал для тебя. - Ты сволочь, - выругался мальчишка. - Зачем ты это сделал? - Мне нужна была помощь всех твоих собратьев, чтобы повидаться с тобой. - Не больно-то ловко ты управляешься с баллончиком. У тебя слабая рука. Правда, слабая. - Просто я никогда раньше не портил стены. - С какой стати я должен тебе помогать? - задал юнец вполне законный вопрос. - Если поможешь, получишь двести баксов, а если нет, я проткну тебе барабанные перепонки, - не менее доходчиво объяснил Римо. - Предложение заманчивое. А где деньги? Римо извлек из кармана пачку банкнот и отсчитал ровно двести долларов. - Я скоро вернусь, - сообщил мальчишка. - Просто хочу удостовериться, что деньги нефальшивые. В наши дни держи ухо востро. Римо распрямил ладонь и, ткнув парня в позвоночник, подбросил его, так что поношенные кроссовки на мгновение зависли у Римо над головой. - А-а-а! - заорал мальчишка и почувствовал, что, перевернувшись в воздухе, летит вниз головой прямо на булыжную мостовую. Он вот-вот уже готов был столкнуться с землей, как вдруг словно стропы парашюта подхватили его и сильная рука поставила на ноги. - Деньги в порядке, - сказал он тогда. - Чем я могу тебе помочь, друг? - Видишь ли, - объяснил Римо, - я ищу кое-каких людей, которые просто помешались из-за одной штуки. - Мне жаль этих идиотов, - искренне признался пацан. - Они вне себя из-за одного предмета, на котором ты оставил свой автограф. Примерно как толпа возле "стены почтения". - Да там собралась просто жалкая кучка. - Тех, о ком говорю я, еще меньше. - Возьми свои деньги, парень, - сказал пацан. - Подожди. Если я их не накрою, то рано или поздно они накроют тебя. - Но ведь ты не собираешься меня им передать? - Нет. - А почему? - Мальчишка тряхнул головой. - Потому что они слишком строго карают за порчу собственности. - А как? - Например, вырывают сердце. Мальчишка присвистнул. - Так это они пришили политика и богатую даму? Римо кивнул. Мальчишка снова присвистнул. - Я должен знать, что именно ты изрисовал за последнее время. - Расписал. - Хорошо, расписал. - Дай подумать. Школьные туалеты. Римо покачал головой. - Два вагона на маршруте "А". - Тоже вряд ли. - Может, мост. - Где? - Возле Тремонт-авеню. В жилом квартале. - А там не было церкви или какого-нибудь религиозного памятника? Мальчишка покачал головой. - Возможно, это была картина или что-то в этом роде. - Я никогда не пишу поверх чужих работ. Только на вещах. На камнях и всяком таком. - И на камнях? - Конечно. Я всегда пишу на камнях. - Где именно? - Один раз в Центральном парке. Несколько раз в Проспект-парке. Собственно что такое камни? - Где еще? - В музее. Есть там один недалеко от Центрального парка. Там еще перед входом мужик на коне. - А как выглядел камень из музея? - Большой. Квадратный. С какими-то кругами и птицами, и все такое. Старинный. А птички такие, как будто их вырезал какой-то малыш. - Спасибо, - поблагодарил Римо. ГЛАВА ШЕСТАЯ Неподалеку от Центрального парка Римо обнаружил Музей естественной истории, массивное каменное здание с широкими ступенями и конной статуей Тедди Рузвельта, мужественно глядящего на стремительную атаку дикарей, а точнее, на Пятую авеню, что проходит с другой стороны парка. Бронзовый Рузвельт возвышался над двумя стоящими возле него бронзовыми индейцами, столь же бесстрашно взирающими остановившимся взором на парк. Римо пожертвовал деньги на музей и спросил, где здесь выставка камней. Служитель музея, одуревший от монотонной выдачи билетов, признал в нем человека, который как никто понимает значение природы и важность Музея естественной истории, и сообщил, что в музее очень много камней. Какой именно ему нужен? - Большой такой, - объяснил Римо. - С надписью. - Мы не коллекционируем надписи, сэр, - сказал служитель. - Хорошо, у вас есть камни? Только большие - Римо вдруг стало жарко, но не потому, что день был душным и влажным, а потому, что, если бы организация действовала, там заранее бы все выяснили и дали ему имя человека, с которым следовало связаться, и все было бы в порядке. А вместо этого он ищет камни в музее. Если он прав, то все дело можно закончить в один день. Дайте ему священный камень, и убийцы обязательно придут к нему. - Собственно говоря, камни мы тоже не коллекционируем. - Это особый камень. На нем гравировка. - А, так вы имеете в виду отдел материальной культуры Южной Америки. Это направо, на первом этаже. Римо прошел мимо чучела медведя, искусственных джунглей, двух высушенных мускусных быков и чучела яка, поедающего пион, и попал в полутемный зал с коллекцией огромных камней. На всех был затейливый резной узор. Массивные головы с приплюснутыми носами и миндалевидными глазами. Змеи, обвивающие длинноногих птиц. Воспоминания в камне о людях, исчезнувших с лица земли в ходе наступления западной цивилизации. Но, как говаривал Чиун, народ нельзя уничтожить мечом - только лучшей жизнью: меч убивает, но не меняет людей. Впрочем, Чиун никогда не высказывался по поводу южноамериканской культуры, как полагал Римо, лишь потому, что этот регион был отрезан от остального мира, пока сюда в 1500 году не пришли европейцы. А поскольку предки Чиуна, скорее всего, здесь никогда не служили, он и считал, что эта местность еще не открыта. - Ты, наверное, имеешь в виду, что никогда не читал книг о культуре этих народов, - уточнил тогда Римо. - Я имею в виду, что эта местность еще не открыта, - повторил Чиун. - Дикие края, населенные странными людьми, как и в вашей стране, пока я не прибыл сюда. Хотя на твоей родине мне было легче, потому что там много потомков европейцев и африканцев Но уж поскольку я ее открыл, будущие поколений Синанджу будут знать о вашей загадочной, непостижимой нации. - А как же насчет Южной Америки? - Она пока не открыта. Но если что-нибудь выяснится, дай мне знать. И вот Римо находился в музее, пытаясь что-нибудь выяснить, хотя это ему плохо удавалось, Рисунки на камнях очень напоминали египетские, но египтяне использовали более мягкий камень. Эти же камни были очень твердые. В дальнем конце зала, выходящем на север, была большая дверь без надписи; возле нее дежурили два охранника. - Я ищу некий камень, - обратился к ним Римо. - На нем еще недавно кто-то оставил автограф. - Туда входить запрещено, - ответил один из стражей. - Значит, он там? - Я этого не сказал. Чтобы войти внутрь, требуется разрешение отдела древностей. - А где отдел древностей? - Он сегодня закрыт. Там дежурит только референт. - А где находится этот отдел? - Не волнуйтесь, мистер, они все равно не разрешат вам войти. Туда больше не пускают обыкновенных посетителей. Только особых людей. Так что можете не стараться. - Но я хочу постараться, - сказал Римо. Ассистентка находилась в крохотной комнатушке, где стоял стол и куда было трудно втиснуться. Референт подняла глаза от какого-то документа, посмотрев на Римо поверх очков в голубой оправе. Рыжеватые волосы обрамляли ее утонченное лицо. - Его нет, а я занята, - сказала она. - Я желаю взглянуть на камень в зале, который закрыт. - Но я же уже сказала: его нет, а я занята. - Понятия не имею, о ком вы говорите, но я хочу видеть камень. - Все, кто желает его видеть, проходят через директора, Джеймса Уиллингэма. А его, как я уже сказали, сейчас нет. - Но я прохожу не через Джеймса Уиллингэма. Я, так сказать, прохожу через вас. - Он будет завтра. - А я хочу увидеть камень сегодня. - Но в нем нет ничего особенного. Правда. Специалисты еще даже не определили, к культуре какого народа он принадлежит. Тогда Римо наклонился и, глубоко заглянув ей в глаза, едва заметно улыбнулся. Она покраснела. - Ну же, - прошептал он голосом, который словно окутал ее. - Ладно, - согласилась она, - но только потому, что вы чертовски привлекательны. С научной точки зрения это сплошная бессмыслица. Звали ее Валери Гарднер. Она получила степень магистра гуманитарных наук в университете штата Огайо и теперь работала над докторской диссертацией в Колумбийском университете. В ее жизни есть все, кроме настоящего мужчины, объяснила она по дороге в зал, посвященный Южной Америке. "В Нью-Йорке не осталось настоящих мужчин, добавила она". - Мне всего-то и нужен человек, - говорила исследовательница, - который был бы сильным, но нежным, чувствительным к моим нуждам, который был бы рядом, когда я этого хочу, и исчезал бы, когда хочется побыть одной. Вы понимаете? Или, может, у меня завышенные требования? - Да, - ответил Римо, начиная подозревать, что Валери Гарднер, даже если и повстречает мужчину, не сможет его заметить, потому что звуковые волны, непрерывно испускаемые ее ртом, затуманят ей зрение. Валери сделала знак охранникам отойти от дверей и отперла зал ключиком, который висел у нее на шее. - Директор просто рехнулся из-за этого камня - непонятно почему. Что он из себя представляет? Какая-то ерунда. Эта ерунда оказалась с Римо величиной. Камень стоял на отполированном пьедестале розового мрамора, а мягкий свет хрустальных люстр окутывал его искусственным сиянием, как когда-то далеким утром. Возле камня тихо булькал небольшой фонтан, вырезанный, как оказалось, из единого куска нефрита размером в пять футов, - прозрачная вода сочилась из каменных губ, расположенных над чашей идеально круглой формы. Сам камень напоминал кусок вулканической породы с совершенно бессмысленными на первый взгляд кружками и линиями, и, лишь получше вглядевшись, Римо различил птиц, змей и нечто, напоминающее человеческое лицо с убором из перьев на голове. Но это, без сомнения, был именно тот камень, который Римо искал, Через весь камень по диагонали, от жирной змеи до нескладной птицы, шла роскошная светящаяся надпись: "Джой-172". - Эта надпись здесь - единственное достойное произведение искусства, - сказала Валери. - Полностью разделяю ваше мнение, - согласился Римо. Он уже увидел достаточно. Камень весьма походил на символ, обнаруженный на послании, которое полиция извлекла из-под тела миссис Делфин, и на одиннадцати известных языках послания называемый "Уктут". - Видели бы вы лицо Уиллингэма, когда он обнаружил надпись! - болтала Валери. - Он просто лишился дара речи! А потом отправился к себе в кабинет и полдня висел на телефоне. Целых полдня. Звонил в другие города, на другие континенты, и все такое. За один день выбросил больше тысячи долларов на телефонные разговоры! - Откуда вы знаете? - поинтересовался Римо. - Я отвечаю за бюджет. Сначала я думала, что попечители нас просто убьют, но они почему-то это одобрили. И даже согласились финансировать двух охранников у дверей. Но вы только посмотрите на этот камень - он же не имеет никакой ценности! - Почему вы так считаете? - Да ему, на мой взгляд, не более тысячи лет, а посмотрите, какие убогие рисунки. Сравните это с творениями ацтеков и инков. Вот они действительно великолепны! Этот в сравнении с ними - просто детский лепет. А хотите узнать нечто совсем умопомрачительное? - Конечно, - сказал Римо, отступив на шаг, потому что при слове "умопомрачительное" рука Валери прикоснулась к его ширинке. - Этот камень осмотрело туристов больше, чем все остальные экспонаты. Они съезжались со всего мира. Это совершенно необъяснимо! - Думаю, что какое-то объяснение этому все-таки есть. А почему не стерли надпись? - Я предлагала, но Уиллингэм об этом и слышать не хочет. - Вы можете с ним связаться сегодня? - Он никогда не появляется здесь по выходным. У него поместье в Уэстчестере, и его оттуда не выманить. - Скажите ему, что кто-то портит этот памятник культуры. - Но я не могу этого сделать - меня уволят! Согнув два пальца и сложив их вместе, Римо провел ногтями по кругу, украшенному резьбой, которую сделали каменными инструментами в столь далекие времена, что это событие не сохранилось в памяти племени актатль. Из-под его пальцев вышла крупная стружка розоватого цвета. Посередине резьбы легла длинная белая царапина толщиною с электрический шнур. - Что вы натворили! - воскликнула Валери, прижимая руку ко рту. - Что вы натворили! Господи, это какой-то сумасшедший дом! - Но теперь вы позвоните Уиллингэму, верно? - ласково произнес Римо. - Верно. Убирайтесь отсюда! Вы и представить себе не можете, что наделали! - Нет, кажется, могу. - Послушайте, - Валери указала на царапину, - это и так плохо, но если вы останетесь здесь, то может произойти убийство. Римо пожал плечами. - Звоните. - Прошу вас покинуть помещение! - Ни за что. - Ты слишком хорош собой, чтобы умереть. - Я никуда не пойду. Поскольку он был худощав, а она считалась лучшим защитником в команде по хоккею на траве, она уперлась плечом ему в спину и попыталась его толкнуть. Но спина не сдвинулась с места. Он весил никак не больше ста пятидесяти фунтов, поэтому она предприняла новую попытку, на этот раз кинувшись на него со всего разбега. Когда она вот-вот должна была врезаться в него, спина неожиданно исчезла с ее пути, и она полетела прямо в стену, но тут вдруг, столь же неожиданно, чьи-то руки обхватили ее за талию. Нежно ставя ее на ноги, они словно ласкали ее. - Наш девиз: любовь, а не война, - изрекла Валери. - Позвоните Уиллингэму. - Сделайте еще раз так же руками, - попросила она. - Потом. - Ну, хотя бы разочек. - Позже я сделаю для вас все, что пожелаете. - На свете больше нет такого мужчины. Римо подмигнул. Валери опустила глаза на ширинку. - Надеюсь, вы не из тех мужланов, которые только и умеют, что махать кулаками, а потом ничего не могут в постели? - Пусть сначала сюда приедет Уиллингэм, а там увидите. - Да от вас мокрого места не останется. Правда. - Пожав плечами, Валери направилась к стене, на которой висел зеленый металлический шкафчик. Там находился телефон. - Мало того, что этому камню понадобилась проточная вода, так у него еще и собственный телефон. Видели бы вы счета за переговоры, которые с него ведутся! Просто невероятно. Посетители как ни в чем не бывало звонят здесь за музейный счет, а Уиллингэму хоть бы хны. Разговор Валери с Уиллингэмом быстро превратился в мольбы Валери, чтобы директор перестал орать. Ожидая его приезда, девушка выпила восемнадцать стаканов воды, выкурила четырнадцать сигарет, несколько раз закуривая сразу три, дважды ходила в туалет и повторяла: "Господи, что же мы наделали?" - каждые семь минут. Уиллингэм появился через час. И моментально понял, что с камнем. Он оказался грузным, неуклюжим человеком с большими веснушками, вылезшими после зимней спячки. На нем был желтовато-коричневый костюм и синий галстук с широкими концами. - О! Нет! - сказал он. Темные карие глаза его закатились, и он покачнулся. Потом он потряс головой и тяжело вздохнул. - Нет, - твердо повторил он, поджав губы, - похоже, он уже пришел в себя. Глаза его сузились, и он направился к камню, не обращая внимания на Римо и Валери. Там он встал на колени и три раза коснулся головой мраморного постамента. Затем он порывисто обернулся к Валери и спросил: - Когда вы это обнаружили? - В тот самый момент, когда я это сделал, - весело ответил за нее Римо. - Так это сделали вы? Но зачем? - Я решил, что это не представляет большой художественной ценности. - Как вы могли сделать такое? - продолжал вопрошать Уиллингэм. - Как вы могли? Тогда Римо вновь сложил вместе два пальца и тем же легким движением руки прочертил еще одну линию через круг, украшающий великий камень. Вместе две линии образовали букву "X". - Вот так, - сказал он. - Это вовсе не так уж сложно. Секрет, как и любой секрет владения телом, в правильном дыхании и ритме. Дыхание и ритм. Кажется, что я проделал все быстро, но на самом деле главное - чтобы рука была медленнее, чем камень. Можно сказать, камень движется навстречу вашим пальцам. Несколькими быстрыми движениями, при которых из-под пальцев разлеталась каменная пыль, он поверх надписи "Джой-172", поверх голенастой птицы и ползущей змеи аккуратно вырезал: "РИМО". - Я могу сделать это и левой рукой. - О-о-о! - простонала Валери, закрывая ладонями глаза. Уиллингэм лишь молча кивнул. А затем вышел из зала и закрыл за собой дверь. Тут Римо услышал жужжание. С потолка спустилось огромное металлическое жалюзи и, лязгнув, упало на пол. Комната была заблокирована. - Черт, - крикнула Валери и рванулась к телефону на стене. - Хочу вызвать полицию, - бросила она через плечо. - Этот зал сделан как сейф. Нам никогда отсюда не выбраться. После вашего безумного поступка Уиллингэм пойдет на все. Теперь мы будем гнить здесь. Зачем вы это сделали? - Для самовыражения. - Линия отключена, - произнесла Валери. - Мы в ловушке. - Все люди в ловушке, - философски заметил Римо, припоминая давний разговор с Чиуном, когда тот высказался относительно тюремного заключения. "Разница, - сказал тогда Мастер Синанджу, - лишь в размерах ловушки". - Я не нуждаюсь в вашей философии. Мне просто надо выбраться отсюда. - Выберетесь. Но ваш страх работает против вас. - Еще один религиозный фанатик вроде Уиллингэма с его скалой. Почему они всегда мне попадаются? - Валери опустилась на пьедестал, Римо сел рядом. - Послушайте, вы же всю жизнь находились в ловушке. Как и каждый из нас. Она покачала головой. - Я не согласна. - Если человек беден и не может позволить себе путешествовать, он, как в ловушке, заперт в родном городе. Если богат, то привязан к земле, если, конечно, он не космонавт. Но и их свобода ограничена запасом воздуха, который необходимо взять с собой. Они не могут снять костюмы или покинуть космический корабль. И кроме того, каждый человек ограничен в свободе собственной жизнью. С одной стороны нашу жизнь ограничивает рождение, с другой - смерть. Мы не можем уйти от себя, так что эти стены лишь немного ограничивают пространство нашей и без того несвободной жизни. - Я хочу выбраться отсюда, а вы болтаете какую-то чушь. - Я могу указать вам выход отовсюду, кроме вашей собственной ограниченности, - изрек Римо, и сам поразился, до чего он в этот момент был похож на Чиуна. - Помогите мне выбраться отсюда! - Хорошо, только сначала покончу с одним делом. - Что вы хотите сказать? - Я тот, кто поймал в западню Уиллингэма и его дружков! - О, Боже! - воскликнула Валери. - Значит, не только мы в западне, но и Уиллингэм тоже? - Именно так, - ответил Римо. - Он попал в западню из-за своей преданности этому уродскому камню. А я его поймал. - Я бы предпочла быть на его месте, - вздохнула Валери и, уронив голову на руки, принялась причитать, что ей почему-то всегда попадаются вот такие. От парня из Патерсона, Нью-Джерси, которому, чтобы возбудиться, надо было прицепить к поясу средневековый меч пяти футов длиной, она перешла к мойщику посуды из Бруклина, который намыливал ее кремом для бритья, прежде чем трахнуть. И вот теперь случилось худшее: она оказалась взаперти вместе с парнем, который считает, будто внешний мир в западне, потому что с ними заперт еще и кусок скалы. - Но почему мне всегда попадаются именно они? - вопила Валери, отлично зная, что ее крики не будут услышаны, потому что вся эта чертова комната забрана в свинец. Даже чудесные окна, выходящие на север, были закрыты ставнями. Уиллингэм говорил что-то о защите от северного ветра, будто этот уродский камень мог схватить насморк. - Господи, почему такое всегда происходит именно со мной? Ну, почему? - А почему бы и не с вами? - вполне логично заметил Римо, но когда он попытался объятием успокоить ее, она отшатнулась, заявив, что лучше займется этим с заливным моржом, чем с ним. Наконец ее гнев сменился усталостью. Она начала зевать и поинтересовалась у Римо, который час. - Уже поздно, - ответил он. - Мы сидим здесь уже пять часов сорок три минуты. Сейчас восемь часов тридцать две минуты и четырнадцать секунд. - Я не заметила, чтобы вы смотрели на часы, - сказала Валери. - Я сам - лучшие часы в мире. - Отлично, - произнесла Валери и заснула, свернувшись калачиком возле камня. А еще через час металлическое жалюзи со скрежетом поднялось. Валери проснулась. Римо улыбнулся. - Слава Богу, мистер Уиллингэм, это вы! - воскликнула Валери и тут же затрясла головой. Мистер Уиллингэм был почти голым - в одной лишь набедренной повязке и ниспадающем одеянии из желтых перьев. В руках он держал каменный нож. За ним шли шестеро мужчин. Двое подбежали к Валери, повалили ее и прижали руки к полу. Остальные четверо бросились на Римо - двое схватили его за ноги, двое других потянулись к запястьям. - Привет, ребята, - сказал Римо. Он дал им себя поднять, и они водрузили его на самую вершину камня, по имени Уктут. Затем с высоко поднятым ножом к нему приблизился Уиллингэм. Он говорил на языке, который был Римо незнаком: речь его напоминала скрежет камня о камень и какое-то щелканье - язык этот оставался скрытым от людей многие столетия. - Твое сердце не сможе