нула вам оторванную голову? Неужели ты не видишь, как один человек держит тебя на весу? Как ребенка. - Так ты Синанджу? - с присвистом повторил иранец. - Уж будь уверен, ты, задница в шерстяном одеяле, - заверил его Римо. Этой фразе не хватало ритма, но ему эта страна ужасно не нравилась и хотелось отсюда поскорее убраться. Вот наконец он своими глазами увидел эту сказочную страну Персию, а она жутко воняет. В этой стране канализация никогда не работала как следует. - Синанджу возвращается, - произнес предводитель фанатиков - А шах вернется? - Это меня не касается, - ответил Римо. - Я тебе сказал. Меня не волнует, во что вы верите. Но вы не станете пытаться убить американского президента. Слышишь? Вход воспрещен. Повторяй за мной. Вход воспрещен. - Вход воспрещен. - Можете найти себе другого Верховного Сатану, если вам так этого хочется. Меня это не волнует. Бегайте по своим улицам и вопите во все горло. Бегайте вокруг собственных посольств и взрывайте их. Делайте все что хотите, но Америка - это ни-ни. - Ни-ни, - повторил иранец. - Хорошо, - удовлетворенно произнес Римо. - Каждой группе, с которой ты будешь говорить, каждой группе, которую вы намереваетесь послать в Штаты, ты передашь предостережение Синанджу. Американский президент - это ни-ни. А если вы не послушаетесь, то Синанджу вернется, и мы подвесим ваши головы, как в давние времена подвешивали цветы. - Что? - Головы, как ягоды, - сказал Римо. - Не понимаю, - отозвался предводитель. - Головы, как грибы, - Римо пытался подыскать нужное слово. - У вас что, нет легенды о том, как мы подвешиваем ваши головы, как грибы? - Разбрасываете их по земле, как дыни по бахче, - подсказал иранский предводитель. - Точно! - обрадовался Римо. - Точно. Как дыни по бахче. И он на короткое время подвесил иранца вниз головой, держа его за ноги, чтобы лучше дошло. Разумеется, иранец помнил эту легенду лучше, чем Римо. Римо, как правило, пропускал мимо ушей легенды и сказки Персии - той Персии, которая потом стала Ираном, - потому что у него, как правило, не было никакого желания сюда приезжать. И он, разумеется, как правило, был прав в этом своем нежелании. Иран воняет. Персия, вероятно, тоже воняла. Легенды обычно представляются более красивыми, когда их рассказывают, чем когда видишь их воочию. Предводитель вернулся к костру, получив дальнейшие указания. Всю ночь, пока молодые иранские богомольцы-добровольцы ежились, пытаясь согреться в своих шерстяных и меховых одеждах, пытаясь не допустить до своих тел холод, они думали о нем - о том, кому не нужна одежда. Они думали о голосе во мраке ночи. Они думали о голове, разлучившейся с телом. Просто смерть - это одно. Но смерть, притаившаяся во мраке ночи, - это совсем другое. Их научили не бояться смерти. Тысячи их друзей погибли как камикадзе во время войны с Ираком. Разумеется, их друзья кричали и пели, несясь навстречу смерти. Но то, с чем встретились они сегодня, - это не славная смерть. Это ночь. И она знает все. Она здесь. Всегда здесь. Она приходит в свое время, и она придет за ними. Они шепотом говорили себе, что это Верховный Сатана, и хотя все они горели желанием погибнуть в борьбе с Верховным Сатаной, встреча с настоящим Верховным Сатаной - это что-то совсем иное. Утром предводитель негромко обратился к ним. Он говорил шепотом, и их уши напряженно вслушивались в этот тихий шелест слов над остывшими углями костра. Он сказал, что вовсе не Верховный Сатана - владыка прошедшей ночи. Это был тот, кто явился из времен шахов древности, из времен раньше Мохаммеда, тот, чьим основным занятием была смерть - такая смерть, когда головы катятся по земле, как дыни по бахче, как это случилось прошедшей ночью. Один из преданных, родом из Кума, слышал о людях, творящих смерть именно таким образом. Но это люди с Востока, а видение было белым. - Синанджу, - негромко произнес предводитель. - Видение было из Синанджу. И он стал говорить дальше. Он сказал, что есть только один способ спастись от этого видения, а именно: не причинять вреда и даже не думать о том, чтобы причинить вред американскому президенту. Они не поедут в Америку и не станут сколачивать банды героев-самоубийц, которые нанесут удар в змеиную голову Верховного Сатаны. Вместо этого они нанесут удар по какому-нибудь другому Верховному Сатане. Быть может, соседи-арабы это более удобная мишень. В Бейруте всегда можно покончить с собой, взорвав бомбу. Кувейт - это просто жемчужина для тех, кто желает убить кого-нибудь, кто подвернется под руку. А в Эр-Рияде, в Саудовской Аравии, полно богатых арабов, которых можно зарезать, забить до смерти и, конечно же, взорвать в их собственных спальнях, и даже в Мекке - в святыне из святынь. Предводитель обвел взглядом молодые лица вокруг догоревшего костра. Ни один голос не возвысился, чтобы призвать к возобновлению войны против Верховного Сатаны, живущего в Вашингтоне, округ Колумбия, США. Кроваво-красное солнце освещало иссохшее утро, и прямо из этого солнца раздалось посвистывание. - Доброе утро, - произнес человек, появившийся прямо из-за линии горизонта. Это был человек, но его лицо было лицом видения прошедшей ночи. Он улыбался, и хотя на нем была лишь майка с короткими рукавами и легкие брюки, казалось, он не замечает холода. Если бы хоть один из них бросился бежать, они бы все пустились наутек. Но они сидели у костра, как пригвожденные к месту. - Вы, милашки, будете сопровождать меня до Тегерана, а там вы вручите мне один из ваших идиотских пластиковых цветочков, скажете мне, что я отправляюсь в рай, а потом впихнете меня в самолет компании Пэн-Эм и отправите меня отсюда к черту. Это было лучшее из всего того, что они услышали за это утро. Римо тоже подумал, что у него получилось неплохо. Особенно про "отсюда к черту". К восходу следующего дня он уже был в Атланте, в пентхаусе отеля "Пичтри Плаза", и все пытался вспомнить мелодию, которую насвистывал накануне в иранской пустыне. Он решил, что неплохо справился с заданием. Ему понравилась та его часть, в которой он прибег к мистике. У него всегда бывали проблемы с мистикой, но на этот раз, кажется, сработало. - Ну? - донесся скрипучий голос из самой большой комнаты просторного гостиничного номера. - Прошло чудесно, - откликнулся Римо. - Как по волшебству. Все как ты говорил. Он услышал легкий свист выдыхаемого воздуха, а потом: - Конечно, все прошло хорошо. Римо вошел в комнату. Тщедушный хилый человечек сидел посреди комнаты в мерцающем и переливающемся желтом утреннем кимоно. Жидкие пряди белых волос, как нимб, обрамляли желтое азиатское лицо, обтянутое кожей, напоминающей пергамент. Косматая борода колыхалась в такт движению губ. - Я сказал тебе, что надо делать, - произнес старик. - Я выразился ясно. Разве что-то было неясно? - Ага, точно, - подтвердил Римо. - Ты выразился ясно. Но, понимаешь, ты все время называл Иран Персией и говорил о шахах древности и о том, как чтили они Дом Синанджу, ну и, сам знаешь. - Может быть, я и не знаю, но я выясню, - сказал Чиун, правящий Мастер Синанджу, наставник Римо, в очередной раз уловивший первый дымок огня неблагодарности. - Ты был прав, - сказал Римо. - Легенды там все еще живы - о Синанджу и о шахах древности. Все еще живы. - А почему бы им не быть там до сих пор живыми? - спросил Чиун. Голос его был ровным и холодным, кик первый лед, сковавший пруд. - Правильно, - попытался успокоить его Римо. - Ты был прав. - Совсем не правильно, - отпарировал Чиун. - Ты совсем не прав. Я лучшие годы своей жизни ассассина посвятил тому, чтобы обучить хоть чему-нибудь белого человека, а он все-таки удивляется, что то, что я ему говорю, обстоит так, как я говорю. Удивляется! Разве тебя удивляет, что на тебя не действует холод или что мир может начать двигаться медленнее у тебя перед глазами? Разве тебя удивляет, что руки твои обладают той силой, какую вселенная предначертала иметь человеку? - Нет, папочка, - негромко подтвердил Римо. - И тем не менее слава Синанджу, то, что в былые времена великий Дом ассассинов пользовался должным уважением среди цивилизованных народов, удивляет тебя. Персы помнят своих ассассинов. Американцы не помнят ничего, им даже незнакомо чувство благодарности. - Я очень благодарен тебе, папочка, за все, чему ты меня обучил. - Ты - худший из белых. - Когда дело доходит до знания что есть, чего нет, то тут никто не может с тобой сравниться, - сказал Римо. - Я никогда не подвергал это сомнению. Ни разу. - Французы вполне приемлемы, хотя они и не моются. Итальянцы - да, даже итальянцы вполне приемлемы, хотя у них изо рта плохо пахнет. Даже британцы. И тем не менее я обречен судьбой на то, чтобы у меня был ученик-американец. Гибридный белый, результат смешения кровей. И все же я дал ему все, не жалея сил и не жалуясь. Твое сумасшедшее правительство заключило со мной контракт, а потом всучило мне что-то вроде вот этого, - он ткнул пальцем в Римо, - и потребовало, чтобы я превратил это в ассассина. Мне следовало тогда же вернуться домой. Меня бы никто не осудил. Я мог бы просто сказать, что этот бледный кусок свиного уха слишком уродлив, чтобы я мог находиться в его присутствии, а потом мне надо было просто уйти от тебя и навсегда покинуть эту страну идиотов. Но вместо этого я остался и начал тебя обучать. И что я получаю в ответ? Неблагодарность. Удивление, что то, что я говорю, - есть истина. - Все, что я хочу сказать, - попытался объяснить Римо, - это то, что старые легенды со временем, ну, как бы это сказать - окутываются ореолом славы. - Конечно. А как иначе можно относиться к грозному величию славы Дома Синанджу? - вопросил Чиун. Римо сел прямо перед Чиуном. Старик слегка развернулся внутри своего кимоно - теперь он смотрел в противоположную сторону. - Папочка, - обратился Римо к чиунову затылку. - Я почитаю Дом Синанджу, потому что и сам я - часть Синанджу. Я его неразрывная составная часть. Но весь остальной мир не придерживается столь же высокого мнения о наемных убийцах. И то, что Синанджу помнят в Иране спустя много столетий, мне воистину доставило удовольствие... да, доставило удовольствие. Римо понравилась эта фраза Он решил, что очень ловко вывернулся из столь щекотливого положения. Чиун некоторое время сидел тихо. Потом он снова повернулся и посмотрел на Римо. Сработало! Римо так удивился, что даже не смог припомнить, было ли еще когда-нибудь так, чтобы до Чиуна дошли его объяснения и извинения. Надо бы запомнить, как именно у него это сегодня получилось. Он почувствовал себя увереннее и улыбнулся. - А ты не забыл сказать им про головы, валяющиеся на земле, как дыни на бахче, или ты просто сказал "фрукты"? - задал вопрос Чиун. - Я дошел до дынь, - ответил Римо. - Ты забыл про дыни! - воскликнул Чиун, и костлявый палец с длинным заостренным ногтем вылез из-под кимоно и уставился вверх, в потолок многокомнатного пентхауса в отеле "Пичтри Плаза". Чиун хотел придать особую значимость своим словам. - Если бы ты слушал меня внимательнее, то не забыл бы про дыни. Ты бы вспомнил про головы, разбросанные по земле, как дыни по бахче. Ты бы лучше выполнил свое задание. Но с какой стати кто-то должен меня слушать? Невозможно ничему научить человека, который думает, что знает все. - Конечно же, я не знаю всего, - запротестовал Римо. - А я знаю, - отрезал Чиун. И на этой ноте он закончил свою речь утверждением, что Римо должен слушать все, что ему говорят, в будущем - так, как должен был бы слушать в прошлом. Чиун представлял собой не единственную проблему, с которой Римо пришлось столкнуться после исполнения иранского задания. У портье в гостинице его ждало сообщение. Ему звонила тетя Кэтрин. А значит, Римо должен был позвонить по известному ему номеру - такому, звонок по которому автоматически включал кодирующее устройство, исключавшее подслушивание. На его звонок ответили далеко к северу от того места, где он сейчас находился. Трубку сняли в санатории, стоявшем на берегу залива Лонг-Айленд. В штаб-квартире. - Где вы пропадали? Римо, Белый Дом в отчаянии. Мы обещали обеспечить его охрану в течение ближайшего, самого критического месяца, а потом вы вдруг взяли и пропали. - Они имеют охрану, - ответил Римо. - Лучшую охрану, какую только можно вообразить. - Римо. Белому Дому пришлось окружить все здание, перегородить все подходы к нему бетонными баррикадами, чтобы не дать подъехать грузовикам, начиненным взрывчаткой. А это значит, что они публично перед всем миром признали свою слабость. Но мы знаем, что есть группы добровольцев, которые готовы расстаться с собственной жизнью, но убить президента США. Мы не можем остановить их, используя обычные силы наших спецслужб. Вы заверили нас, что президент будет в безопасности. Где вы сейчас? - Дома. Точнее, в таком месте, которое служит мне домом на этой неделе. - А как насчет охраны президента? - У президента самая лучшая охрана, какая только может быть, - ответил Римо. - Но он ее не видит. Где охрана? - Если он ее не может видеть, это еще не значит, что ее нет. - Пожалуйста, не становитесь корейцем, когда разговариваете со мной, Римо. У нас проблемы с иранскими камикадзе, поклявшимися убить президента. - Смитти, - с величайшим терпением произнес Римо. - Не волнуйтесь вы об этом, ладно? Об этом уже позаботились. Доктор Харолд В. Смит, говоря с Римо, видел перед собой только телефонный аппарат. Раз Римо сказал, что об этом позаботились, то значит, об этом позаботились и говорить не о чем, и теперь Смит хотел побыстрее прервать разговор. Если говорить по этой линии дольше, чем это действительно необходимо, то увеличивается риск подслушивания, не взирая ни на какие шифровальные устройства, а в последние дни Смит все больше и больше беспокоился о сохранении секретности своей организации, КЮРЕ. За те годы, что Харолд В. Смит руководил КЮРЕ, он очень постарел. Рука была уже не столь тверда, да и движения не столь проворны. Даже широта мысли немного притупилась. Но что на самом деле постарело - так это его дух. Он устал. Может быть, причина была в том, что когда организация только-только создавалась, с ней было связано так много надежд. Секретное агентство, которое должно было работать вне рамок конституции борясь с врагами Америки. В один прекрасный день общество должно было полностью избавиться от преступников. Это была великая цель, но ее так и не удалось достичь. Неустанная борьба КЮРЕ позволяла держаться с преступным миром на равных, а когда для усиления в борьбу был введен Римо, который должен был наказывать тех, кто тем или иным образом избежал законного наказания, то какого-то принципиального улучшения все равно не произошло. Лодка тащила много воды. Это было не движение вперед, а просто вопрос выживания, - и все это вместе взятое превратило Смита в усталого старого человека, который слишком о многом беспокоится. Но за все эти годы еще ни разу не было так, чтобы Римо сказал, что о чем-то позаботились, если об этом не позаботились. - Хорошо, - сказал Смит. - Я сообщу ему. Он положил трубку и выглянул в окно - окна санатория Фолкрофт позволяли видеть то, что происходит снаружи, но не позволяли снаружи заглянуть внутрь. Вода в заливе Лонг-Айленд пенилась, темные тучи клубились в небе, а яростные порывы ветра прижимали неразумные парусники к берегу - туда, где им следовало бы быть уже час назад. Во рту у Смита пересохло. Он посмотрел на свою руку. Она была в пятнах - это от старости. Наставник Римо тоже стар, но на вид совершенно не стареет. И Римо, похоже, не стал старше ни на один день. А он, Смит, состарился. Но волновало его не старение тела, а то, что сознание стареет быстрее. Он уже не надеялся на себя. Он выдвинул ящик стола, снял трубку маленького красного телефона и принялся ждать. Он узнал голос. Так, как узнало бы его и большинство американцев. Это был голос президента. - Сэр, - сказал Смит. - Обо всем позаботились. - Но где он? Я его не видел. - О деле позаботились. Эти бетонные баррикады, воздвигнутые против грузовиков, больше не нужны. - Предполагалось, что вы пошлете его сюда, чтобы он охранял меня. Я его не видел, - повторил президент. - Он справился с делом, сэр. - Я понимаю, что это звучит глупо, но он что, может становиться невидимым? - Я не знаю. Он может предугадать направление взгляда, но ничего определенного я сказать не могу, - ответил Смит. - А старик - тот еще лучше, так? Президент часто задавал этот вопрос. Ему нравилось слышать, что есть на свете человек, которому но меньшей мере восемьдесят лет и который превосходит по своему мастерству ужасного ассассина-убийцу, состоящего на службе у Смита. Президент даже не знал, что ассассина зовут Римо, а его наставника - Чиун. - Во многих отношениях старик лучше, - подтвердил Смит. - Ему не меньше восьмидесяти, так? - Да, сэр. - И вы говорите, что мы в безопасности? - Вам не угрожают грузовики, начиненные взрывчаткой, и люди, которые готовы пожертвовать своей жизнью, чтобы убить вас. - Ну, ладно. Это меня устраивает. А старик тоже говорит, что мы в безопасности? - Я не уверен, что он участвовал в этом деле, - признался Смит. - А он регулярно занимается спортом? Я - регулярно. У него есть какой-нибудь свой комплекс упражнений, чтобы оставаться в такой чертовской форме? - Есть, но это что-то такое, о чем мы с вами не знаем. Они тренируют не мускулы. - Они творят чудеса, черт побери. Знаете, самое трудное в этом деле - это никому не проболтаться о них. - Знаем только вы и я, - напомнил ему Смит. - Представляете, что было бы, если бы стало известно, что правительство взяло на службу эту парочку? Представляете, что будет, если станет известно о существовании моего агентства? На другом конце телефонной линии раздался смешок. - Да, представляю, что сделала бы пресса! Уж они бы пустили нам кровь и безумно бы этим насладились. Президент повесил трубку, а Смит отметил про себя, что, по крайней мере, человек в Белом Доме не изменился. Он не таил зла против журналистской братии, для которой нет лучшего лакомства, чем президентская печенка, даже если ради того, чтобы до нее добраться, придется развалить всю страну. Смит убрал телефон и снова взглянул в окно на залив Лонг-Айленд. Никто не изменился. Ни Римо, ни Чиун, ни президент. Только Смит. Мрачный молодой человек с кислым и желтым, как лимон, лицом и достижимой целью превратился в мрачного старика с кислым и желтым, как лимон, лицом и достижимой целью. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Абнер Бьюэлл дождался, пока последняя актриса и ее нагловатый агент покинут вечеринку. Они задержались слишком уж долго для людей, собирающихся заручиться его финансовой поддержкой для съемок нового фильма. Они засиделись за его новой трехмерной игрой "Зайлон", ее версией для взрослых, где зайлонская дева бегает по экрану, периодически теряя одежду, а чудовище Оргморк гоняется за ней, выставив вперед огромных размеров половой член. Игра предназначалась для двоих - мужчины и женщины. Женщина должна была провести девушку сквозь лабиринты электронных препятствий так, чтобы она потеряла как можно меньше одежды и в конце концов оказалась в безопасности в замке. А мужчина, управляющий движениями Оргморка, должен был догнать и схватить девушку, сохраняя при этом половой орган в, как это называлось, "указательном положении", хотя, на самом деле, его угол подъема был значительно выше, чем, скажем, у стрелок дорожных указателей. Кульминационный момент игры - тот, ради которого ее покупали, - наступал тогда, когда чудовище догоняло девушку и насиловало ее. Очень натурально, вплоть до визгов. В детской версии игры оно ее просто разрывало на части, и кроме того, как девушка, так и Оргморк - оба были одеты. Эта игра была гвоздем сезона, а Абнеру Бьюэллу она наскучила за два дня. Он сам ее создал. Он также создал "Зонкмэна" - там вспыхивающий на экране рот под музыку пожирал голубоватый гамбургер, и Бьюэлл уверенно и быстро набрал в этой игре максимальный счет. Прыщавым юнцам, которые могли набрать в этих играх крупный счет, полагались небольшие призы, но Абнер Бьюэлл знал, что ни один из них и близко не подойдет к его результату. Но, будучи изобретателем, компьютерным гением, породившим все эти игры, он никогда не дал бы миру понять, что лучшие из игроков не наберут и половины тех очков, которые может набрать он. Это разрушило бы образ игры - эти юнцы, у которых из внутренностей - или откуда там? - исходит запах жевательной резинки, должны быть уверены, что они в этом деле - лучшие в мире. А они таковыми быть не могли, и именно потому, что они были недооформившимися юнцами. Абнер Бьюэлл изобретал для них эти игры затем, что в процессе этого сложного творчества он на какое-то время спасался от того, что мучило его с той самой поры, как он окончил Гарвард с наивысшим отличием в возрасте десяти лет. Скука. Ужасающая серость нескончаемой скуки жизни. В двенадцать лет он уже имел докторскую степень по математике и подумывал о том, чтобы получить еще одну - по английской литературе, но вовремя понял, чти и это не поможет. Тогда он задумал и осуществил идеальное ограбление банка, и это развлекло его, как минимум, на двадцать минут, но возбуждение прошло, как только он понял, что у полиции нет ни малейшей надежды поймать его. Сейчас ему было двадцать три года, он не мог сосчитать, сколько у него денег, он владел семью домами и только что с мрачным видом просидел весь вечер, ужиная с самыми, как это называлось, изумительными людьми на всем побережье. Из его дома в Малибу открывался вид на то, что осталось от берега. Он барабанил пальцами по шелковой скатерти, а агент, "раскручивавший" актрису, расписывал ему все чудеса, которые творит его подопечная. Бьюэлл видел, как она стреляет в его сторону глазами, и видел, как все остальные гости уходят. Он сказал что-то непристойное, и актрису это очень позабавило. Он начал оскорблять ее. Она сказала, что это ее возбуждает. Он сказал, что она его утомляет. У нее был ответ и на это. Он сорвал с нее одежду. Она сказала, что всегда мечтала сыграть в одну из его видеоигр обнаженной. - Твой агент здесь, - напомнил ей Абнер Бьюэлл. - Он уже видел, как я снималась в кино обнаженной. - Я помогу, - с готовностью вызвался агент. - Хотите, я тоже разденусь? Сниму с себя все до конца. - Если хоть один из вас через двадцать одну секунду еще будет находиться в моем доме, то я прекращаю финансирование фильма, - сказал Абнер Бьюэлл. В конце концов это помогло. Как только дверь за ними закрылась, кривая улыбка пересекла его лицо. Обычно лицо его ничего не выражало. Не лицо, а пластиковая маска - такое выражение лица любят напяливать на себя фотомодели. Даже его неопределенно-коричневатые волосы казались продуктом переработки какого-то углеводородного сырья. Абнера Бьюэлла не волновало, как он выглядит, он об этом даже не думал. Какое отношение имеет внешность к действительности? А самая действительная действительность - это та, которой Абнер Бьюэлл собирался развлечься сегодня ночью. Как минимум, полчаса. Затянувшаяся допоздна вечеринка кончилась, и солнце уже начало всходить за Скалистыми горами. В Нью-Йорке уже было девять часов утра. Бьюэлл включил панель, составленную из нескольких телевизионных экранов, и набрал нью-йоркский номер. - Будьте добры, попросите Памелу Трашвелл, - попросил он дежурную по компьютерному центру. Он не только слышал ее голос, но видел ее на экране. Сначала он хотел было воспользоваться модулятором и изменить свой голос на женский, но потом отказался от этой затеи. - Она еще не пришла, - ответила дежурная. - Попросите ее позвонить. - По какому номеру, сэр? - Она знает, - сказал Бьюэлл. Ожидая звонка, он нажал несколько клавиш и вызвал из компьютерной памяти на экран повторение начала игры. Вот он, первый игрок. Его ввели в игру просто деньги - он привык к ним, как к наркотику, и его удалось довести до той черты, до какой только было можно. Впрочем, Бьюэлл был вполне уверен, что Уолдо Хаммерсмита можно-таки было заставить нанести Памеле Трашвелл тяжкие телесные повреждения. Но он не был уверен, что смог бы заставить его совершить убийство. На то был полицейский. Полицейский обошелся ему относительно недорого. Абнер так построил эту игру, что денежные средства, которыми он мог пользоваться, были достаточно ограничены, и он не мог ввести в игру новые суммы, пока не получит то, что он называл "суперсчет". Суперсчета он добивался тогда, когда ему удавалось буквально развернуть какую-нибудь личность на сто восемьдесят градусов. Если Бьюэллу это удавалось, тогда он мог увеличить фонд игры стократно. Но оставаться в рамках бюджета игры - это не самое главное. Настоящий фокус заключался в том, чтобы не потерять ни одного игрока. За потерю игрока полагался штраф - десять тысяч очков. Ожидая звонка, Абнер Бьюэлл прокрутил видеопленку. Вот он, маленький, коренастый, элегантно одетый Уолдо Хаммерсмит - Уолдо, сверхподозрительный шофер такси, благодаря которому Абнер Бьюэлл получил тысячу очков в тот момент, когда Уолдо не стал задавать вопрос, откуда на него свалилась такая удача. Потом на экране появился Уолдо, нервно дергающийся и потеющий в пустой комнате. А потом пошел очень удачный кусок. Памела Трашвелл - такая подчеркнуто-вежливая - и Уолдо Хаммерсмит, шарящий рукой вслепую и хватающий девушку за грудь. Абнер чуть ли не рот раскрыл от удовольствия. - Здорово, - негромко произнес он. Эта сцена принесла Абнеру пять тысяч призовых очков. А потом экран показал полицейского, догоняющего Хаммерсмита и хватающего его за шиворот. Хорошо, что краски такие яркие - вот он, бывший шофер такси мужчина средних лет, перепуганный и густою покрасневший, как юная девица. Такие детали составляют непременный антураж хорошей игры - вроде визга зайлонской девы, которую насилует Оргморк, или как музыкальное сопровождение в более ранних играх. Вот сцена, в которой Хаммерсмит хочет умереть от унижения, а Памела Трашвелл готова забыть все, лишь бы только положить этому конец, - за эту сцену очки не полагались, но следить за ней было одно удовольствие. Бьюэлл даже чуть было не улыбнулся. Как он залез под юбку - это тоже было здорово. Памела выглядела так, будто ее укололи шилом. Он остановил пленку и прокрутил ее назад, чтобы снова увидеть лицо Памелы. Назад, и снова вперед, а потом опять назад. Широко распахнутые глаза на круглом красивом лице, обрамленном белокурыми локонами. Отважная британка, подумал Бьюэлл. Надо бы создать новую игру и назвать ее "Отважный британец". Пусть пять фигурок в красной униформе маршируют сквозь джунгли мимо аллигаторов. И пусть аллигаторы сожрут двоих из них, а потом выплюнут косточки. Это будет вариант для детей. Бьюэлл увидел, как лейтенант Кейси беседует с Хаммерсмитом, а потом стреляет ему в голову. Бьюэллу это не понравилось. Потеря игрока обошлась ему в десять тысяч штрафных очков. Он смотрел, как тело бывшего шофера такси корчится на старом нью-йоркском пирсе, а жизнь покидает его. Нераскрытое преступление. Он покачал головой. За нераскрытое преступление никаких очков не полагалось. Это был вынужденный ход - просто чтобы спасти игру. Очки полагались только за реальные достижения. Заставить Уолдо Хаммерсмита забыть весь свой здоровый пролетарский скептицизм - это достижение. Но заставить Кейси его убить - вовсе нет. Кейси был плохим полицейским, он всю жизнь занимался мелким рэкетом, и сделать его чуть-чуть богаче - значило просто подтолкнуть его чуть-чуть вперед по той скользкой тропинке, на которой он и так уже находился. Его раздражало, что из-за Кейси он получил десять тысяч штрафных очков, и он вызвал на экран картинку, показывающую Кейси в данный момент. Иногда такая картинка не появлялась вовсе, а иногда она показывала только ногу, или только руку, или потолок. Абнер Бьюэлл никогда не мог предугадать, куда Кейси положит то, что, как он полагал, было секретным переговорным устройством, но что, на самом деле, было видеокамерой, работающей на автономном питании, сигнал от которой воспринимался спутником и мог быть ретранслирован в любую точку земного шара. Впервые он задействовал Кейси тогда, когда один из служащих банка обнаружил ошибку в счетах "Инста-чардж". Бьюэлл вызвал на экран этот эпизод. Вот он, Джо Кейси, стреляющий в банковского служащего из движущегося автомобиля. Ноль очков. В следующий раз он задействовал Кейси тогда, когда под ногами начал путаться другой полицейский. Его Кейси застрелил с крыши здания из винтовки с оптическим прицелом. Ноль очков. Абнер Бьюэлл выглянул из окна на гладь Тихого океана, тронутую первыми утренними лучами. Он был недоволен собой. Да, в этой игре обычное мастерство ему изменило - всякий раз, когда ему не удавалось заставить людей сделать правильный ход, он убивал их. Такое в компьютерной игре было не положено, такого не было даже в первых версиях "Зонкмэна" На экране возникло размытое изображение рукоятки пистолета - просто темное пятно. Кейси опять таскает переговорное устройство в кармане. Абнер Бьюэлл проверил джойстик. Джойстик у Бьюэлла и коробочка у лейтенанта Кейси работали согласованно. Рядом с рычагом джойстика находилась маленькая красная кнопка. Бьюэлл привет ее в состояние готовности. На экране появилась надпись. "ВСЕ ГОТОВО КО ВЗРЫВУ". - Что это такое? - раздался детский голос с экрана. - Это мой пистолет, а это мое особое переговорное устройство, - ответил Кейси. Экран стал светлее. В углу показалось проволочное ограждение. Внизу - бетон. Кейси находился во дворе какой-то школы. Возможно, вокруг него много детей. Бьюэлл мгновенно все просчитал. За детей никаких очков не полагалось. В то же время, он не заложил в программу и никаких штрафных очков за убийство ни в чем не повинных людей. Надо сделать это прямо сейчас. Абнер Бьюэлл ввел в память компьютера пятьсот очков минус за каждую невинную жизнь и вдвое больше - тысячу - за жизнь ребенка, если он окажется убит в ходе игры. На какое-то мгновение он заколебался, а не слишком ли это жестоко по отношению к нему самому - не слишком ли велик штраф, но потом великодушно позволил себе оставить именно это количество очков. Бьюэлл нажал кнопку переговорного устройства. - Послушайте, Кейси, сколько сейчас вокруг вас детей? - Около десяти, устройство, - ответил Кейси. Кейси всегда называл голос, с которым он разговаривал, просто "устройство". Он, впрочем, и не знал ничего больше - только то, что голос доносится из устройства. - Вы не могли бы перебраться куда-нибудь, где мы сможем поговорить без посторонних? - Дети понятия не имеют, о том что происходит, - сказал Кейси. - Куда-нибудь подальше от людей, даже и от детей. Детские голоса раздавались совсем близко. Им тоже хотелось что-нибудь сказать в "устройство". - На другой стороне улицы еще больше народу, - донесся голос Кейси. - Сейчас в Бронксе час пик. - Сколько людей на другой стороне улицы? - Двадцать, - доложил Кейси. И вдруг замигала голубая сигнальная точка на соседнем экране - вся стена была превращена в настоящую экранную мозаику ради осуществления игровых идей Бьюэлла. Это вышла на связь Памела Трашвелл, а потом появилось и ее лицо. Бьюэллу надо было принять решение немедленно. На экране с изображением Памелы начали расти очки, которые она отнимала у него за то, что он медлит с ответом. В таких делах фактор времени значит очень много - иначе игра не была бы такой захватывающей. В игре должны существовать две вещи: что-то, что вы должны приобрести, и что-то, что может вас уничтожить. А оставлять ту или иную фишку без внимания означало самое страшное: это уменьшало количество денег, которые Бьюэлл мог использовать для продолжения игры. Он принял решение. Абнер Бьюэлл нажал красную кнопку на джойстике. На другом краю континента, в школьном дворе в Нью-Йорке, взорвавшееся переговорное устройство разнесло на клочки грудную клетку коррумпированного полицейского и убило, разбросав веером смертоносные кусочки металла, еще семерых детей. Абнер Бьюэлл потерял на этом семь тысяч очков. Чтобы восполнить потерю, ему придется теперь полностью изменить чью-нибудь личность, развернуть ее на сто восемьдесят градусов и заставить сделать то, что этот человек никогда бы не сделал при других обстоятельствах. В противном случае Бьюэлл может проиграть игру разгромным счетом. Он уже был близок к тому, что скоро на экране высветится надпись: "Игра окончена". - Доброе утро, мисс Трашвелл. - Это опять вы? - отозвалась она. Камеры, установленные под потолком компьютерного центра, давали ее отчетливое изображение на экране у Бьюэлла. Щеки Памелы Трашвелл начали покрываться краской гнева. Она подавала знаки кому-то из сослуживцев. Она написала на листе бумаги: "Это он". Сослуживец прочитал записку и подозвал менеджера. - Не повезло вам на днях, а? - сказал Бьюэлл. - Сначала кто-то пытался вас пощупать. А потом еще залез под юбку. - Вы гнусный извращенец. - Памела, детка, как вы думаете, что я хочу вас заставить сделать? - Думаю, вам нужны какие-нибудь гнусности. Я думаю, вы больны и вам нужна помощь. - Памела, я хочу, чтобы вы кое-что для меня сделали. Бьюэлл увидел на экране, как менеджер протянул Памеле записку: "ПУСТЬ ГОВОРИТ ПОДОЛЬШЕ". - Наверное, какую-нибудь гадость, - сказала Памела. - Это зависит от того, как вы сами на это посмотрите. Я хочу, чтобы вы сделали что-то такое, что в обычной ситуации вы делать не станете. Что-то ужасное. - Я не сделаю ничего ужасного, благодарю вас. Меня так воспитали. - Скажите, что вы считаете ужасным, - попросил Бьюэлл. - Много чего, - ответила она. Абнер Бьюэлл нажал клавишу "Сложность-А" на клавиатуре компьютера На экране появилось имя с пояснением: "Ближайшие родственники в США" - Я хочу, чтобы вы убили свою тетю Агнес. Вы ведь с ней живете, так? - сказал Бьюэлл. Памела Трашвелл хмыкнула. Он увидел, как улыбка четче обозначила ямочки у нее на щеках. - Дайте задание посложнее, Джек. - Что вы хотите сказать? - Вы ведь не встречались с моей тетей Агнес, правда? - Значит, вы это сделаете? - Разумеется, нет. Я ничего такого не сделаю. Послушайте, Джек, почему бы вам не сделать одолжение себе самому и не сходить к психиатру промыть мозги? Это пойдет вам на пользу. - Я хочу посмотреть, как вы убьете тетю Агнес. Я хочу, чтобы вы облизали пожарный гидрант в полдень на Таймс-сквер. Я хочу, чтобы вы совокупились с диким зверем на Сент-Питерс-сквер, я хочу, чтобы вы дали в нос Ее Величеству, я хочу, чтобы вы лягнули герцога Эдинбургского по яйцам и швырнули фунт крем-брюле в лицо принцу Чарлзу и леди Диане. - Звучит заманчиво, любимый, - рассмеялась Памела. Бьюэлл ее видел. Сучка хохочет. Ее веселье стоило Бьюэллу штрафных очков. Она не относилась к нему серьезно. Ей все это доставляло удовольствие. К ее столу подошел сослуживец и протянул записку. Бьюэлл сумел прочитать. Там было написано. "МЫ ЕГО ЗАСЕКЛИ". Бьюэлл наблюдал за тем, как в зале компьютерного центра поднялось возбуждение. Появился менеджер, а кто-то в задних рядах шепотом сообщил кому-то, что удалось определить номер телефона этого извращенца. Абнер ждал, пока возбуждение достигнет кульминации. - Памела, чему вы так радуетесь? - поинтересовался он. - Слушай, ты гомик поганый. Мы тебя засекли! - Пусть ваш менеджер позвонит мне, если вы меня засекли. - Линия будет занята - вы ведь на ней висите. - Набирайте номер, - велел Бьюэлл. - Пусть менеджер наберет номер, если вы такие умные. Он увидел, как Памела махнула рукой менеджеру и что-то шепнула. Менеджер кивнул, подошел к соседнему аппарату и набрал номер. На экране номер семь у Бьюэлла замигала лампочка. Дозвонились. Абнер нажал команду ВЗРЫВ. У менеджера вылетели глаза, словно кто-то изнутри головы выстрелил ими из рогатки. Рот раскрылся от боли, и он выронил трубку из рук. Все в зале повскакали с мест и прикрыли уши руками. Высокочастотный сигнал сработал. Бьюэлл заработал триста очков. Лучше, чем ничего. Памела швырнула трубку и побежала на помощь менеджеру, и Бьюэлл тоже отсоединился. Сучка. Надо сделать так, чтобы ее уволили из компьютерного центра. Бьюэлл был его владельцем, хотя никто об этом не знал. Уволить ее - это для него проще простого. Надо было сделать это уже давно, когда она только-только начала создавать для него проблемы. Она одна из всех, кто получал дополнительные выплаты по "Инста-чардж", добросовестно сообщила в банк об ошибке и продолжала стоять на своем, пока банк ошибку не признал. Это привело к тому, что было начато расследование, и оно продолжалось до тех пор, пока Бьюэлл не взял на содержание лейтенанта полиции Джо Кейси. И с того самого дня Памела Трашвелл стала объектом пристального внимания со стороны Бьюэлла - его девочкой для битья, козой отпущения. Но до сих пор ей все время удавалось обыграть его. Чертова отважная британка. Но тут он подумал, что с британцами у него всегда бывали проблемы. Около года тому назад ему удалось проникнуть в компьютеры, обслуживающие правительство Великобритании, и он чуть было не заставил правительство Ее Величества выйти из НАТО и подписать договор о дружбе с Советским Союзом. Но британцы обнаружили неполадки в самый последний момент, начали расследование, и Бьюэллу пришлось убираться восвояси. Он не любил проигрывать, но те проблемы, которые он создал для британцев, позволили ему считать, что эту игру он не проиграл. В своем реестре он записал: "Ничья", К игре можно будет еще вернуться. Абнер Бьюэлл прошел в спальню, надеясь уйти от скуки, забывшись на несколько часов сном, но как только он лег в постель, в мозгу у него молнией вспыхнул замысел новой игры. Зачем тратить время, дергать за ниточки, заставляя маленьких ничтожных людишек или малые нации совершать бессмысленные действия? Они же все не имеют никакой ценности. Можно сделать что-то грандиозное. Самое великое действо. Ядерная война. Игра "Конец света". То-то будет треск! Он лежал в постели и думал. Конечно, если разразится мировая ядерная война, то он тоже погибнет. Он немного поразмышлял об этом, потом во мраке спальни изрек свой вердикт по этому вопросу; - Ну так что же? Всем суждено рано или поздно умереть, а лучше погибнуть в огне ядерной войны, чем сдохнуть от скуки. Вот, наконец-то, игра под стать его таланту. Объекты: Соединенные Штаты и Советский Союз. Цель: заставить одну из этих стран развязать Третью мировую войну. Он заснул с улыбкой на устах и умиротворенностью в сердце. По крайней мере, если ему удастся начать Третью мировую войну, то эта отважная британская сучка, Памела Трашвелл, тоже получит свое. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Обычно Харолд В. Смит давал Римо поручения по закрытой телефонной линии, для чего использовалась разветвленная система связи со множеством секретных номеров. В прошлом для этой цели использовались телефоны, по которым можно было послушать молитву, сделать ставки у нью-йоркских букмекеров, и даже телефон мясоперерабатывающего завода в Рейли, штат Северная Каролина. Когда же Римо получил у портье своего отеля сообщение, что тетя