терес. Римо следует иметь это в виду и опасаться попыток ограбления, предупредил он. - В этих двух чемоданах почти миллион долларов. Наличными. Остаток вернете в обычном порядке. - Нет, - сказал Римо, глядя в худое, желчное лицо Смита. - То, что останется, я сожгу. - Да вы что? Сжигая доллары, вы тем самым уничтожаете аккумулированную в них энергию американского народа! - воскликнул Смит. - Я знаю, Смитти. Вы, конечно, истинный потомок основателей Америки... - Я просто не могу понять... - А я - тупой полицейский - южанин, - продолжал Римо, - который если и видел когда-нибудь своих родителей, то наверняка в рабочих комбинезонах. - Чиун говорит, что вы более высокого происхождения. - Не надо мне более высокого, - возразил Римо. - Я горжусь тем, что в душе я - южанин. Вам известно, кто такой южанин? Это - отнюдь не плантатор, а грязный, с натруженной шеей работяга-фермер. Это не владелец ранчо, а работающий на него рядовой ковбой. Это - не американец итальянского происхождения, а жалкий полукровка. Это - еврей-филантроп, то есть я. - Не думайте, что я не понимаю, как много сделали те люди для Америки, - торжественно заявил Смит. - "Те люди"! Вот именно; для вас они всего лишь "те люди". Римо схватил пачку долларов, совершенно новых, еще пахнущих краской, плотно упакованных в твердые, как дерево, бруски, и стальными пальцами превратил пачку в труху. На колени Смита посыпалось зеленое конфетти. - Это же десять тысяч долларов, Римо! В них - труд американцев. - Нет, это другие десять тысяч, в них - труд "тех людей". - Всего хорошего, Римо, - сказал поднимаясь, Смит. Римо видел, как в этом скромном столпе моральной чистоты растет раздражение, и на него нахлынуло какое-то теплое, доброе чувство к нему особенно когда Смит попытался было что-то сказать, уже стоя в дверях, и не смог найти подходящих слов. - Счастливо, Смитти, - засмеялся Римо, - удачного вам дня! Он закрыл "дипломаты", выждал немного, пока Смит покинет стены банка, и спокойно вышел на улицу, где его должны были ограбить. Возле банка Римо не заметил никаких подозрительных личностей, казалось, никто не проявил к нему интереса. Он прошелся вокруг здания банка и тоже никого не заметил. На всякий случай он решил пройтись еще раз, и только тут его внимание привлекла машина. Он понял, почему, увидев ее впервые, он не заподозрил ничего дурного. На переднем сиденье машины мужчина и женщина изображали влюбленных, занятых друг другом. Неплохо придумано! Но именно эта "влюбленность" и выдала их. Пройдя мимо них в третий раз, он окончательно убедился, что это спектакль. "Сущность любви, - сказал однажды Чиун, - в ее преходящем характере. Она как сама жизнь. Быстротечна. Краткий миг и больше ничего". Зная теперь своих грабителей, Римо бодро зашагал, размахивая дипломатами, по Четырнадцатой улице. Дойди до постоянно забитой машинами площади. Юнион-сквер, он замедлил шаг, чтобы "влюбленные" не потеряли его в уличной сутолоке. Он оглянулся. Нет, злоумышленники следовали за ним по пятам в машине. Более того, теперь это были целых две машины, державшиеся рядом. В следующую же минуту из второй машины выскочили двое здоровенных чернокожих мужчин в шляпах с обвислыми полями. А из первой "возлюбленный" и еще один белый мужчина. Все четверо двинулись к Римо. Совместная работа. Кто сказал, будто нью-йоркцы не умеют работать дружно и слаженно, независимо от их расовой принадлежности, вероисповедания и цвета кожи! Римо решил обойти всю Юнион-сквер, чтобы посмотреть, решатся ли они на ограбление средь бела дня, на глазах у честного народа. Оставленные далеко позади машины продолжали стоять на месте, мешая движению запрудившего площадь транспорта Четверо мужчин вприпрыжку следовали за Римо, изо всех сил стараясь не отстать. На бегу они придерживали полы пиджаков, но выдавали их не выпуклости на определенных местах тела, а то, как они двигались. Имеющие при себе оружие люди не просто идут, они как бы "несут" себя. Когда Римо пошел на второй круг, четверка разделилась на две группы, чтобы напасть на свою жертву с двух сторон. Римо направился к центру расположенного на площади скверика. Четверка последовала за ним. Чернокожие нацелились на его голову, а белые - на "дипломаты". Однако с "дипломатами" произошла осечка. Они одновременно взлетели к двум черным подбородкам. Послышался громкий хруст костей. А оба чемоданчика тем временем обрушились на спины белых. Со стороны же все это выглядело так, словно на одного бедолагу напали четверо бандюг. При этом, как заметил Римо, прохожих заставляло останавливаться только любопытство, и ничто другое. Ни криков о помощи. Ни попыток помочь Римо. Так, некоторый интерес. Один из белых грабителей попытался было выхватить револьвер, но Римо ударом ноги переместил зубы бандита из челюсти в горло. Вколотив широкополую черную шляпу черного в центральную часть его мозга, Римо уложил второго белого всего лишь легким ударом локтя. Ударь он чуть сильнее, и пришлось бы потом нести костюм в чистку. Висок разбит, но кожа не порвана и ни капель крови, ни сгустков мозгового вещества. Одним простым рубящим ударом пятки Римо перебил позвоночник последнему из оставшихся на ногах члену четверки. А потом Римо испытал шок. Его потрясла реакция публики. Любопытство прохожих было удовлетворено, и они как ни в чем не бывало продолжили свой путь, переступая через тела на дороге. Единственным человеком, нарушившим благодушное безразличие, оказалась навьюченная сумками и пакетами особа, по мнении которой, городской департамент коммунального хозяйства плохо справляется со своими обязанностями. Римо посмотрел туда, где, по-прежнему преграждая путь транспорту, стояли две машины. Водители удирали во все лопатки. Женщина - в сторону Ист-ривер, а мужчина - к Гудзону. У Римо не было желания их догонять, и, влившись в поток нью-йоркцев, спешащих по своим делам, он просто пошел дальше, надеясь при этом остаться в живых. На углу Третьей авеню Римо решил почистить ботинки. Мальчишка-чистильщик взглянул на носок правого ботинка Римо и потянулся за грязной бутылкой с зеленоватой жидкостью. - Что это? - поинтересовался Римо. - Простой водой кровь с кожи плохо смывается, объяснил мальчишка. Для этого у меня есть специальный раствор. Римо взглянул на ботинок. Да, в самом деле - на нем была капля крови. От частого употребления зеленоватая жидкость налипла на краях горлышка. "Нью-Йорк, Нью-Йорк, какой замечательный город", промурлыкал Римо слова песенки. В кабине чистильщика был включен небольшой транзисторный приемник, и как раз передавали сводку новостей. Римо прислушался. В Филадельфии убит главарь мафии. В связи с этим мэр Нью-Йорка заявил, что равнодушное отношение общественности к социальным проблемам является самим серьезным камнем преткновения на пути к улучшению положения в городе. 6 Для Римо купили дом, которому мог бы позавидовать крупный нью-йоркский рэкетир. Это был особняк на одну семью в районе Куинса, где живут представители среднего класса. Римо встретил Чиуна в аэропорту. Вместе с ним прибыл и багаж - восемь сундуков, пять больших баулов и шесть фанерных ящиков. - Мне сказали, что мы переезжаем, так что я решил захватить небольшую смену одежды, - сказал Чиун. При этом он настоял, чтобы один из фанерных ящиков был погружен на заднее сиденье рядом с Римо. За их машиной следовали еще три с "небольшой сменой" чиуновской одежды. Римо знал, что в ящике находится устройство для записи идущих в одно и то же время телевизионных передач с огромным кадмиевым аккумулятором, благодаря которому Чиун сможет посмотреть очередной фильм своего любимого сериала, когда приедет в Нью-Йорк. Если бы не этот аппарат, он ни за что не уехал бы из Техаса, не посмотрев "Пока Земля вертится" или "Доктор Лоуренс Уолтерс, психиатр". Римо сидел на заднем сиденье такси зажатый между ящиком и дверью. Он сердито взглянул на Чиуна. - Видишь ли, - сказал Чиун, понимая причину раздражения Римо, - крайне нежелательно пропустить момент, когда мимо промчится очередная волшебная колесница. Иначе мгновение красоты, являющее собой столь малую частицу безбрежной пустыни жизни, будет утеряно для меня навсегда. - Чиун, я же говорил тебе, что можно покупать видеозаписи этих проклятых шоу. - Я много чего слышал в своей жизни, но верю только в то, что могу пощупать, - ответил Чиун и похлопал ладонью по ящику, отчего Римо испытал дополнительное неудобство - его еще плотнее прижало к дверце машины. Взглянув поверх ящика на Чиуна, Римо отметил, что хотя тот занимал относительно меньше места, но тем не менее чувствовал себя вполне удобно, так как тело его каким-то образом сжалось и стало более узким. Римо поведал Чиуну о том, что его обеспокоило. - Сегодня днем в Нью-Йорке я допустил непростительную оплошность, сказал он, имея в виду кровь на ботинке. Рассказывать Чиуну о ботинке и крови было ни к чему. "Оплошность" означала, что удар был нанесен неправильно - не то, чтобы это было совсем плохо, но достаточно плохо, чтобы заподозрить снижение уровня точности. Это означало, что снижается уровень совершенства в технике исполнения, а для настоящего мастера это - серьезный повод для тревоги. - Злость и гнев, - сказал Чиун. - Вот в чем причина. - Я не был зол. Я отбивался сразу от четверых. Ни одного из них я прежде не видел. - Гнев, как яд, отравляет жизнь. В тот момент ты не должен был испытывать гнева. Потому что гнев выводит человека из равновесия. Восстановить его могут только приверженность цели и спокойствие. - Да, в этом смысле я действительно был зол. Я и сейчас зол. - Тогда приготовься к другим оплошностям. А за оплошностями следуют ошибки, за ошибками - несчастные случаи и потери. А для нас с тобой... Чиун не закончил фразу. - Мы будем работать в состоянии душевной гармонии, папочка, - заверил Римо. - Но знаешь, я до сих пор не нахожу себе места от злости. Караван такси остановился в конце улицы, по обе стороны которой за деревьями виднелись красные, опрятные кирпичные дома с черепичными крышами. На подъездных дорожках стояли автомобили. На чистых, ухоженных газонах играли дети. Римо увидел табличку с фамилией владельца, прикрепленную к тяжелым чугунным воротам, от которых к дому пролегала дорожка из плитняка "Римо Бедник" прочитал он на табличке. Так вот кем он будет в этот раз! Римо Бедник. Не выпуская из рук "дипломаты", Римо следил за разгрузкой. Как только она закончилась, была немедленно включена телевизионная аппаратура Чиуна, а Римо принялся за упражнения, которые должны были вернуть ему гармонию духа и тела. Сидя в позе "полный лотос", он представлял себя сначала субстанцией, потом духом, а затем духом в сочетании с вселенским духом и вселенской материей. Когда он вышел из состояния медитации и увидел себя в хорошо обставленном доме, гнев хотя и не покинул его, но немного утих. Все воспринималось совсем по-другому, словно это быт вовсе не он, а кто-то другой. Спустившись на первый этаж, Римо занялся поисками места, где можно надежно спрятать деньги. Холодильник. Распахнув дверцу, он увидел, что холодильник забит до отказа пятью аккуратно сложенными малиновыми кимоно. Ручка регулятора температуры была на максимальной отметке. Сам Чиун в это время в комнате наверху смотрел 287-ю серию, в которой вторая жена Уэйна Хемптона, бежавшая с начальником охраны корпорации "Мальгар" Брюсом Кеботом, понимает, наконец, что она все-таки любит свою дочь Мери Сью Липпинкотт и что они обе, видимо, влюблены в одного и того же человека - известного кардиолога Вэнса Мастерса, пораженного тяжелым недугом, над излечением которого он теперь работает. Сам доктор Вэнс Мастерс не знает, что болен. Ему должны были сообщить об этом врачи еще в сентябре прошлого года, но так и не сообщили. Тем не менее в 287-й серии все представлено так, будто это должно было произойти не в прошлом сентябре, а вчера. Оторвать Чиуна от телевизора, когда шел этот серии, было совершенно невозможно, а посему Римо и не спешил потребовать, чтобы для малиновых кимоно было найдено другое место. Чиун всегда выбирал для них место похолоднее, так как низкопробные корейские красители, которыми Чиун так гордился, почему-то быстро выцветали и блекли все больше и больше после каждой стирки. Римо задумался и тут же вспомнил про чулан. Там был шкаф для детских игрушек! Но он оказался заполнен голубыми кимоно. Римо спустился в подвальное помещение. Развешанные в нем желтые и оранжевые кимоно придавали подвалу карнавальный вид. С дипломатами в руках Римо снова поднялся в комнату Чиуна. Чиун сидел в зеленом кимоно перед телевизором и, затаив дыхание, ожидал момента, когда Мери Сью Липпинкотт сообщит, наконец, доктору Мастерсу, что он болен как раз той самой смертельной болезнью, которую он пытается лечить. Римо молча ждал, пока на экране не появилась женщина, сообщившая о своем волнующем открытии, сделанном ею во время очередной стирки. Это открытие обеспечило ей любовь мужа, привязанность сына, уважение и восхищение соседей и собственную уверенность в своем психическом здоровье. И все это благодаря стиральному порошку "БРА" с добавкой лимонного экстракта. Римо раскрыл "дипломаты" и высыпал их содержимое, завалив банкнотами пол вокруг Чиуна. - Взгляни, - сказал он. - Это мне? - спросил Чиун. - Нет. Это - деньги на связанные с операцией расходы. - Это очень много, - сказал Чиун, - туг целое императорское состояние. - Мы могли бы взять их и смотаться. Кто нас остановит? На эти деньги твоя деревня могла бы безбедно жить десять поколений. Да что там десять! Сто! Римо улыбался. Чиун покачал головой: - Если я присвою эти деньги, то лишу Синанджу будущего, разорю свой собственный дом, ибо в этом случае вся наша добросовестная служба на протяжении долгих веков будет запятнана мой кражей. После этого на сотни лет многие поколения Мастеров Синанджу могут остаться не у дел. Как было известно Римо, деревушка Синанджу в Корее постоянно бедствовала: земля ничего не рожала, рыба не ловилась, никакого иного промысла не существовало, и ее обитатели не вымерли только потому, что из поколения в поколение очередной Мастер Синанджу подавался на заработки и становился либо наемным убийцей - ассасином, либо инструктором. За это хорошо платили. За этот счет жила вся деревня. - При том, как бережно люди Синанджу расходуют деньги, Чиун, этого миллиона им хватит на сотню поколений. Чиун снова покачал головой: - Мы ничего не понимаем в деньгах. Мы понимаем в искусстве убивать. На эти деньги, может быть, и смогут прожить сто поколений, а что будет со сто первым? - Папочка, тебя действительно беспокоит будущее? - Тот, кто за него отвечает, не может не беспокоиться. Так как твой гнев? Он все еще продолжает слепить тебе глаза? - С этими словами Чиун передал Римо отпечатанную на машинке и сложенную вчетверо записку, вывалившуюся вместе с банкнотами на пол. - О! - воскликнул Римо. - "О!" - передразнил его Чиун. - О, записка! О, как он ходит! О, оружие! О, удар! О, жизнь! О! Римо развернул записку как раз в тот момент, когда на экране снова появилась Мери Сью Липпинкотт. Ах-ах! Вот сейчас она скажет доктору Мастерсу о его болезни! Записка была от Смита. И напечатана, несомненно, им самим, о чем свидетельствовало не только множество опечаток, но и ее содержание, - такие бумаги директора санаториев не диктую своим секретаршам. "Памятка по поводу взяток: 1. Не рекомендуется предлагать крупные взятки - в вас сразу же распознают новичка. Лучше начинать с малой суммы, а затем постепенно ее увеличить. Если вам во что бы то ни стало необходимо чего-то добиться, увеличивайте сумму. Однако в любом случае необходимо поторговаться. 2. Представляется целесообразным следующие размеры еженедельных вознаграждений местным полицейским: 200 долларов - капитану, по 75 - лейтенантам, по 25 - сержантам и др., 15 - рядовым патрульным. 3. Начинать также следует с минимума, а потом постепенно увеличивать суммы. Пусть поработает их воображение. 4. Прикиньте, нельзя ли для налаживания контакта с инспекторами ограничиться 5000 долларов. С более высокими чинами необходимо вести себя осмотрительно и по возможности не вступать в контакт, ибо можно нарваться на скандал и даже на арест. К ним следует подбираться осторожно, не минуя никого в иерархии - снизу вверх. 5. Купите "кадиллак" или "линкольн", причем непременно у местного торговца - дилера и за наличные. Не жалейте денег на чаевые в ресторанах. Всегда носите при себе пачку потолще. Удачной охоты! Записку уничтожьте". Римо разорвал записку в мелкие клочки. - "Записку уничтожьте!" - проворчал он. - Нет, я отправлю ее в редакцию "Дейли ньюс", причем срочно, чтобы они успели тиснуть ее в ближайшем номере! Записку уничтожьте! Римо нашел на желтых страницах телефонного справочника адрес магазина, торгующего автомобилями "кадиллак", убедился, что он расположен недалеко от дома, и немедленно отравился туда. Войдя в демонстрационный зал, он, не долго думая, ткнул пальцем в одну из выставленных там машин: - Вот эту! - Простите, сэр? - угодливо выгнув спину и заглядывая Римо в глаза, спросил продавец. - Я хочу вот эту. - Прямо сейчас, сэр? - подобострастно потирая руки, спросил продавец. - Сейчас. - Может быть, я вам ее сначала покажу? - Нет необходимости. - Кхм... Она стоит одиннадцать тысяч пятьсот долларов, включая стоимость кондиционера и... - Залейте бензин и дайте мне ключи. - Документы на машину... - Отправьте их мне по почте. Я хочу купить машину. Это - единственное, что мне надо. Так оформите же покупку и все! Мне не нужны бумаги. Мне не нужна скидка, Мне не нужна пробная поездка. Мне необходимы ключи. - Как вы намерены платить за нее, сэр? - Деньгами, конечно, как же еще! - Я имею в виду форму оплаты, сэр. Римо достал из кармана пухлую пачку стодолларовых купюр и отсчитал сто пятнадцать бумажек. Они были совершенно новенькие - упругие, хрустящие. Продавец ошалело смотрел на деньги и растерянно улыбался. Потом он позвал менеджера. Тот, взглянув на банкноты, проверил одну из них на свет и на ощупь. Его явно насторожила свежесть купюр, поэтому он проверил наугад еще несколько штук. - Вы что - любитель изящных искусств? - спросил его Римо. - Нет, нет! Я - любитель денег, и это хорошие деньги. - Так могу я получить, наконец, ключи от машины? - И даже мою жену в придачу, - пошутил менеджер. - Мне нужны только ключи. Римо сообщил менеджеру необходимые для оформления документов данные адрес и фамилию, - и продавец поспешил в остекленный офис. Но не только для оформления бумаг. Ему не терпелось, чтобы управляющий как можно шире разнес молву о человеке, который уплатил за машину наличными. Вручая Римо ключи от бежевого четырехдверного "флитвуда", продавец не скрывал восторженной радости по поводу такого удачного покупателя, что несомненно плодотворно скажется на его жалованье. По дороге домой Римо остановился у мебельного магазина, где заказал два ненужных ему цветных телевизора и ненужный спальный гарнитур. И здесь он сообщил свою фамилию, адрес и уплатил за все наличными. Заехав в тот вечер в местный полицейский участок, Римо с удивлением почувствовал, что совсем не просто дать взятку полицейскому. Сам он, когда был полицейским, никогда взяток не брал, да и многие из его коллег тоже никогда бы не взяли. Конечно, кое-что перепадало порой на Рождество во время дежурства на участке, но это нельзя назвать взяткой. К тому же, все зависит от того, что, за что и как принимать. Хотя доходы игорного бизнеса - отнюдь не чистые деньги, многие полицейские не считали их грязными. Грязными считались барыши от наркобизнеса и заказных убийств. В целом, как считал Римо, мало кто из полицейских способен взять хотя бы цент, если, конечно, они не очень сильно изменились за прошедшие десять лет. Что касается Смита, чьи предки сколотили состояние на нещадной эксплуатации рабов, а затем, разбогатев, имели наглость возглавить движение аболиционизма - за смену рабства, то его готовность навешивать на полицейских ценники, как в супермаркете, уже сама по себе было оскорблением. Римо вышел из машины на грязной улице и, взбежав по выщербленным ступенькам, вошел в здание окружного полицейского участка. Его охватила ностальгия. Во всех полицейских участках царил этот до боли знакомый запах. Он оставался таким же, как десять лет назад и как сто лет назад. Он такой же и в любом другом участке, будь то в десяти или в ста милях отсюда. Это был запах усталости. Смесь запахов человеческого напряжения, выкуренных сигарет и всем том, что делает запах именно таким. Но в первую очередь это был запах усталости. Римо подошел к столу дежурного лейтенанта, сказал что он недавно поселился в этом районе, и представился. Лейтенант был формально вежлив, но в лице его читалось презрение. Когда Римо протянул дня пожатия руку, лейтенант принял ее с ироничной ухмылкой. В ладони у Римо была сложенная купюра. Римо думал, что лейтенант развернет ее, взглянет на него и швырнет деньги ему в лицо. Ничего подобного не произошло. Рука проворно исчезла, зато на лице появилась приятная улыбка. - Я хотел бы поговорить с начальником участка. Скажите ему, чтобы он мне позвонил, хорошо? - Конечно, мистер Бедник. Добро пожаловать в Нью-Йорк! Когда Римо выходил из участка, он слышал, как лейтенант, который к тому времени наверняка уже оценил достоинство купюры, крикнул ему вдогонку: - Очень, очень рады вашему приезду в Нью-Йорк! Римо вдруг понял, чего он опасался. Он надеялся, что взятка будет отвергнута, что Смит окажется неправ, и начал не с того. Правильнее было бы начать снизу. Остановить рядового патрульного полицейского прямо на улице, завести с ним разговор, а потом предложить ему некоторую сумму на семейные расходы. И вот так, постепенно, двигаться по полицейской иерархической лесенке вверх. Вместо этого он сразу отправился в окружной участок, где его могли принять, например, за следователя из прокуратуры штата, а лейтенант, если у него были какие-то проблемы с начальством, мог бы запросто на нем отыграться. Однако все прошло гладко. Римо был разочарован. Выйдя на улицу и вдохнув насыщенный всяческой химией нью-йоркский воздух, Римо мысленно отчитал себя. В его работе проколы не позволительны, и так рисковать он больше не будет. Было забавно ехать в роскошной машине, включив стереоприемник, как будто и эта машина и праздная езда на ней были элементами его истинного бытия. Свернув на свою улицу, он заметил стоящую в коже квартала полицейскую машину без опознавательных знаков. То, что это была полицейская машина, было понятно даже в темноте. Об этом безошибочно свидетельствовали и маленькая антенна радиотелефона, и тусклая, давно не видевшая полировки эмаль кузова. Любой дурак мог без труда опознать полицейскую машину, и Римо порой удивлялся - почему полиции не приходит в голову использовать в целях конспирации, скажем, какую-нибудь красно-желтую роскошную машину с откидным верхом или, наоборот, полуразвалившуюся тачку, облепленную переводными картинками? Он быстро припарковал машину и кинулся в дом. Что там успел натворить Чиун? Он мог всего лишь "просто защитить себя" или "не позволить нарушить его уединение", что порой приводило к неприятной необходимости куда-то рассовывать мертвые тела. Римо влетел в дверь, которая оказалась незапертой. В гостиной за низким кофейным столиком сидел одутловатый, с брюшком, визитер в штатском. Чиун, устроившись на полу, внимательно слушал еж. - Пусть не обеспокоит вас это грубое вторжение, сказал Чиун визитеру. - Продолжайте, как если бы мы находились в цивилизованном обществе. Затем Чиун повернулся к Римо. - Римо, садись и послушай замечательные истории этого джентльмена. Очень волнительные. Как он профессионален! И постоянно рискует жизнью. - Теперь уже нет, - сказал визитер. - А вот когда я был патрульным, то участвовал в двух перестрелках. - В двух перестрелках! - с напускным восхищением воскликнул Чиун, Бы кого-нибудь убили? - Я ранил одного из них. - Ты слышишь, Римо? Как это волнительно! Бандит ранен, пули свистят, женщины визжат... - Да нет, женщины не визжали, - возразил визитер, спохватившись. Да, позвольте представиться! Я капитан Милкен. Моррис Милкен. Лейтенант Рассе передал мне, что вы хотите меня видеть. Я пока поговорил с вашим слугой. Отличный парень. Правда, излишне возбуждается, когда речь заходит о насилии и тому подобном. Но я заверил его, что если и существует в этом районе дом, которому гарантируется полная безопасность, то это - ваш дом. - Очень любезно с вашей стороны, - сказал Римо. - Капитан говорит, что если мы почувствуем малейшую угрозу, даже если нам всем лишь покажется подозрительным какой-нибудь незнакомец на улице в нашем квартале, то мы можем ему позвонить, - сказал Чиун. - Для человека моего возраста и хрупкой комплекции такая возможность исключительно ценна. - Мы гарантируем безопасность пожилых людей в нашем округе, - отчеканил капитан Милкен. - Я как раз хотел поговорить с вами об этом и рад, что вы нашли время заехать, - сказал Римо. - Чиун, я хотел бы побеседовать с капитаном наедине. - О, да. Конечно. Совсем забыл, что я - всего лишь ваш покорный слуга и преступил границы дозволенного. Я возвращаюсь на подобающее мне место. - Прекрати, Чиун. Хватит. - Как прикажете, хозяин. Любое ваше слово - для меня приказ. Чиун подался, поклонился и прошаркал в соседнюю комнату. - Чего не отнимешь у этих старичков, так это понятие об уважении, заметил капитан, - не так ли? В смирении этого старикана есть своеобразны прелесть. - Да уж, смиренен и кроток, как цунами, пробормотал Римо. - Что вы сказали? - Да так, ничего. Давайте перейдем к делу. Капитан Милкен улыбнулся и протянул руку ладонью вверх. - По две сотни в неделю вам, - сказы Римо, - и соответственно поменьше вашим людям. По семьдесят пять - лейтенантам, по двадцать пять сержантам и детективам и по пятнадцать - патрульным. Об остальном договоримся позже. - Вы, я вижу, человек опытный, - заметил Милкен. - Всем надо жить, я это понимаю. - В нашем округе не так-то много возможностей для бизнеса. Во всяком случае я ничем не могу вам помочь в таких сферах, как проституция и наркотики. Заняты уже и некоторые другие сферы. - Вы пытаетесь узнать, чем я занимаюсь, правильно? - Да, это так. - Если узнаете и скажете "нет", я тут же приторможу. А если скажете "да", но решите, что получаете недостаточно, дайте мне знать. А пока я буду заниматься своим делом и прошу только об одном - чтобы меня не беспокоили каждый раз, когда, скажем, у кого-то в этом округе уведут машину. - В таком случае вы, может быть, слишком высоко оцениваете нашу скромную услугу. - Мажет быть, - сказал Римо, - но таков мой стиль. Милкен поднялся и достал из кармана бумажник. - Звоните в любое время, когда у вас возникнет необходимость, - сказал он, открывая бумажник и протягивая Римо свою визитку. - Интересный значок, - заметил Римо. Милкен посмотрел в бумажник. В нем лежала пятиконечная золотая звезда с изображением слитого кулака в центре. - Что он означает? - спросил Римо. - Это значок организации, в которой я состою, сказал капитан Милкен. - Она называется "Рыцари Щита". Вам приходилось слышать о ней? - Нет. Не могу этим похвастаться. Капитан Милкен улыбнулся: - А по-моему, вам следовало бы узнать о ней поподробнее. Возможно, наши планы заинтересуют вас лично. Не хотите встретиться с нашим руководителем? Это инспектор Уильям Макгарк. Чертовски интересный парень! - Макгарк, - повторил Римо, закладывая имя в память. - Конечно, с удовольствием. - Прекрасно. Я это устрою. Уверен, что он тоже захочу встретиться с вами. 7 Джеймс Хардести-третий появился в двери вертолета, На холмистых просторах Вайоминга пощипывал сочную травку принадлежащий ему скот. Стерегущие его ковбои галопом мчались к посадочной площадке, чтобы засвидетельствовать почтение хозяину. Они называли его просто Джимом, а между собой говорили, что этот миллионер в душе такой же ковбой, как и они. Хардести, высокий, худощавый мужчина с невыразительным лицом, спрыгнул на землю и мощным рукопожатием чуть было не сдернул с лошади подскакавшего первым старшего ковбоя. Джим Хардести был действительно простым парнем, таким, как они, если, конечно, не считать, что у него - куча денег. Если бы кто-то из ковбоев задался целью проанализировать взаимоотношения Хардести с ними, то он усмотрел бы в них определенную закономерность. Выяснилось бы, что в год "А" Хардести демонстрировал "близость к народу пять раз, в год "Б" - четыре раза, три раза в год "В", и потом снова пять раз в следующем году, и так далее по схеме 5-4-3, 5-4-3. По его расчетам, такая система отнимала у него не так уж много времени и вместе с тем достаточно эффективно поддерживала в его работниках высокий моральный дух. Эта система предусматривала также угощения с выпивкой, которые он устраивал для всех работающих в Чейенне. - Где найдется другой, такой же богатый, как Джим Хардести, босс, который станет якшаться со своими работниками? - задал кто-то однажды риторический вопрос. - Да любой босс, знающий толк в производственных отношениях! - ответил один из работников. На следующий день его рассчитали. Приветливо здороваясь со всеми, кто встречался ему по пути, Джим Хардести прошелся по ранчо "Бар-эйч", более известному ему под индексом В. 108.08. Эта формула вмещала в себя данные о товарности ранчо, его общей стоимости, стоимости за вычетом налогов и иных расходов, а также особый показатель, получаемый путем деления количества голов скота на стоимость его прокорма. - Эти парни из "Бар-эйч" когда-нибудь загонят меня в гроб, - посмеивался Большой Джим Хардести. Угостите-ка меня фирменной говядинкой "Бар-эйч", сказал он, и ковбои его повели туда, где за холмом стоял фургончик полевой столовой, возле которого жарились на костре бифштексы. Говядина приносила высокие прибыли, которые возросли еще больше, когда консервный завод Джима Хардести поднял слегка цены, а вслед за ним подняли цены также и фирма Джима Хардести, перевозящая мясопродукты, и городская мясоторговая база Джима Хардести. Хотя по существу эта акция являлась нарушением антимонопольных законов, на практике она нарушением не считалась, поскольку формально владельцами консервного завода, автотранспортной фирмы и мясоторговой базы были друзья Джима Хардести, а не он сам. Однако если кто-то сочтет, что они - всего лишь подставные лица, так ведь это, извините, надо еще доказать! Стабильно высокие прибыли Джима Хардести гарантировала неспособность ем конкурентов тягаться с ним. Он прекрасно знал свое дело и мог без труда доказать любому владельцу ранчо или скотобойни, или торговой базы, что, пытаясь сбить цены на продукцию Джима Хардести, они прежде всего затягивают петлю на собственной шее. Если попадался упрямец, не желавший или не способный согласиться, то друзья Джима Хардести помогали ему это уразуметь. В беседе с глазу на глаз. А среди людей посвященных слышались мрачные намеки: мол, если хочешь полноценный гамбургер, не заказывай его у Джима Хардести. Конечно, это не касалось Джима Хардести непосредственно, поскольку между ним и гамбургерами было много слоев персонала, и к тому же Большой Джим, как известно, лишь однажды прибег к насилию, да и то потому, что какой-то тип осмелился сквернословить в присутствии дам. Он тогда пустил в ход кулаки и только. Да, господа, ничего не скажешь, Джим Хардести настоящий мужик. Соль земли! Поэтому можно понять удивление работников ранчо, когда, провозгласив тост "за прекрасных работяг, на которых можно во всем положиться!", он вдруг откинулся назад и потерял сознание. Да он мертв! Сердечный приступ? Постойте, дайте-ка понюхать бокал. Его отравили! Кто ставил на стол выпивку? А ну тащите сюда повара! Когда повару накинули на шею веревку, он, дрожа от страха, признался, что это он отравил Хардести. Сделал он это ради того, чтобы расплатиться с многочисленными долгами. Обнажив свою татуированную руку, он указал на многочисленные следы уколов и объяснил, что пристрастился к героину, залез по уши в долги, а двое незнакомцев пообещали не только оплатить его долги, но и снабжать его всю оставшуюся жизнь героином, если он отравит Хардести. - Снять с него живьем шкуру! - закричал один из рабочих, размахивая длинным охотничьим ножом. - Постойте! Надо же поймать тех двоих. Пока их не поймаем, нельзя его убивать. Дрожащего и плачущего повара привели к шерифу, который сказал, что допросит его, составит точное описание тех двоих и объявит их розыск. Тех двоих повар еще раз увидел в ту же ночь в своей камере. На них была полицейская форма штата Вайоминг, а разговаривали они со смешным акцентом и интонацией жителей восточных штатов. Что делали тут эти двое невысоких, приземистых мужчин, похожих на двустворчатые металлические шкафы для хранения документов? Были ли они действительно полицейскими штата Вайоминг; которым поручено отвезти его в тюрьму? Повар получил ответ на интересовавший его вопрос в придорожной канаве. Один из: полицейских приставил револьвер к голове повара и нажал на спусковой крючок. Повар не слышал выстрела - его барабанные перепонки оказались на территории соседнего графства. А тем временем Николас Парсоупоулюс, резвясь на пороге своего шестидесятилетия с четырьмя девицами из кордебалета в гигантской ванне в собственном доме в Лас-Вегасе, решил глотнуть отличного вина. Только спустя полчаса девушки сообразили, что он мертв. - Мне показалось, что он как-то изменился что ли, - объясняла блондинка. - Стал приятнее, чем обычно. В ходе расследования обстоятельств его смерти выяснилось, что Парсоупоулюс был важнейшим звеном в преступном бизнесе и контролировал вербовку и поставку проституток в бордели и притоны на всей территории страны - от побережья до побережья. Его отравили. Круглое лицо инспектора Макгарка светилось радостью. Вайоминг - хорошо! Лас-Вагас - тоже хорошо! Он подошел к карте США, висевшей на стене его кабинета в здании Управления полиции Нью-Йорка. Вдоль восточного побережья в карту были натыканы булавки с круглыми красными головками. Взяв из коробки еще две, Макгарк воткнул одну из них в Вайоминг, другую - в Лас-Вегас. Вернувшись к столу, он снова взглянул на карту. Это были первые операции, предпринятые за пределами восточных штатов, и проведены они были без сучка и задоринки. Те, кто убил Хардести, уже успели вернуться и в положенное время заступить на дежурство в Харрисбурге, штат Пенсильвания. Те, кому было поручено расправиться с Парсоупоулюсом должны по идее, двигаться сейчас в патрульной полицейской машине по улицам Бронкса. Расчеты по времени были безукоризненны. Проблемы технического обеспечения, своевременного выхода людей на цели и возвращения, их обратно были решены без каких-либо затруднений. Теперь ничто не может остановить наступление тайной полицейской армии. Но самое главное было впереди. Никто и никогда не возводил фундамент власти исключительно с помощью силы. За демонстрацией силы должно последовать что-то еще. Макгарк порылся в стопке лежавших перед нии на столе бумаг и выудил несколько листков с текстом, отпечатанным крупным, как в заголовках, шрифтом. Это была речь, и в ней содержалось то, что последует за убийствами. Вопрос состоял в том, кто выступит с этой речью. Как Макгарк ни старался, он не мог назвать кого-то, кто подходил бы для этой цели. Если бы Даффи обладал здравым смыслом и если бы не сгубил его этот фордхемовский вздор, если бы, он вместо этого почаще ходил в храм Иоанна Крестителя, где люди меньше всего интересуются книгами, особенно всей этой либеральной мутью, то он мог бы сгодиться на это. Но конгрессмен Даффи был мертв. Макгарк стал читать строчку за строчкой. "Вы называете себя нью-йоркцами и думаете, что живете в городе, причем в одном из великих городов мира. Но это не так. Вы живете не в городе, вы живет в джунглях. Вы испуганно забились в свои пещеры и не смеете выйти на улицу, потому что боитесь зверей. Так позвольте мне сказать вам: "Это ваши улицы, это ваш город, и я намерен вернуть его вам!" Не вы, а звери окажутся в клетках. Не вы, а звери будут бояться показаться на улице. Звери будут знать, что это - город для людей, а не для диких зверей. Кто-нибудь, несомненно, назовет меня расистом. Но кто больше всех страдает от преступников? Чернокожие. Люди, старающиеся воспитывать своих детей так, как воспитываются все другие дети. Вы понимаете, о ком я говорю. Я говорю о добрых честных чернокожих, таких как дядя Том, потому что они не хотят жить в джунглях. Я говорю и от их имени, так как знаю, что и они отвергают обвинение в расизме. Если я говорю, что самый маленький ребенок сможет спокойно, ничего не опасаясь, разгуливать по этому городу, то разве это расизм? Если я не хочу, чтобы моего или вашего ребенка изнасиловали на большой перемене в школе, разве это расизм? Если мне надоели призывы поддержать тех, кто не выполняет своих обещаний и угрожает мне, когда я прошу прибавки к жалованью, разве это расизм? Я говорю "нет", и все честные граждане - белые и черные - громогласно заявляют вместе со мной: "НЕТ!" Суть нашей программы, нашей платформы в следующем: "Мы говорим "нет" зверям. Мы говорим "нет" бандитам. Мы говорим "нет" злодеям и растлителям, шныряющим по нашим улицам. И мы будем говорить им "нет" до тех пор, пока не искореним всех до единого". Слова речи явственно звучали в голове инспектора Макгарка. Он внимал им с таким напряженным искренним вниманием, что понял: только один человек сможет прочитать их как надо, и этот человек - майор Уильям Макгарк из Нью-Йорка. "Покажем им, что это возможно в масштабе города. Покажем им, что это возможно и в масштабе штата. А потом - и в масштабе всей страны. А если так..." Макгарк включил аппарат внутренней связи. - Слушаю вас, инспектор, - послышался женский голос. - Достаньте, пожалуйста, мне глобус, хорошо? - Да, инспектор. С капитаном Милкеном пришел джентльмен, который хотел бы с вами поговорить. - Ах, да, тот самый... Пусть войдут. 8 - И чем же занимается Римо Бедник? Вопрос был задан человеком с круглым лицом инспектором Макгарком. Лицо и поза капитана Милкена выражали подобострастие, выходившее за рамки обычного почтения к старшему по званию и служебному положению. И это было очень заметно со стороны. - Бизнесом, - ответил Римо. - Каким бизнесом? - Разве капитан Милк