ромышленников пострадало в последнее время. Вопрос стоял принципиально: если вооруженный псих с легкостью изничтожает цвет национальной автоиндустрии, это нездорово отражается на репутации страны. Дурацкая история, подумал Лестер Трингл, и самое дурацкое в ней то, что этот псих разослал в газеты письмо и подписал его. Он сомневался, что тот предпримет штурм больницы, но на всякий случай Трингл был наготове: потому он и отставил свой пистолет, который столько лет носил на поясном ремне, ради этого автомата, способного вдоль красного лазерного луча выдать тысячу пуль в минуту. Когда работаешь командой, как Трингл сегодня, у автоматов с лазерным прицелом есть одно крупное достоинство: сильно уменьшается шанс, что тебя ненароком пристрелит твой же напарник. Лазер позволял поражать мишень практически наверняка. Легонько касаешься курка, выпускаешь на волю луч. На цели появляется красная точка, с десятицентовик, не больше, видимая при любом освещении, и днем, и ночью. Появись она там, где у человека сердце, можешь спорить на годовое жалованье, что если нажать курок до конца, пули пойдут точно туда. Следовательно, гораздо меньше вероятность, что во время операции подстрелишь случайного прохожего или других агентов, что для Лестера Трингла, который собирался дослужить до пенсии и открыть потом таверну в Ки-Вест, штат Флорида, было очень существенно. Заслышав в коридоре звук, похожий на треск автоматного огня, Трингл оторвал спину от стены. Звук стих почти мгновенно. Странно. Странно потому, что даже кратчайшее нажатие на курок этих автоматов вызывает очередь в дюжину выстрелов, не меньше, и длительностью в целую секунду. -- Эй, Сэм! -- позвал Трингл. -- Что там у тебя? Из холла восточного крыла не донеслось ни звука. В том конце здания лифта не было, и агент Сэм Биндлштейн охранял выход на лестницу. Трингл вытащил из-под пуленепробиваемого жилета радиотелефон. -- Харпер, слышишь? -- Что? -- проскрипел в ответ голос Келли Харпера. -- Кажется, тут что-то началось. Я не могу отойти от двери. У тебя там спокойно? -- Вроде да. -- Тогда беги сюда и береги спину. Трое до зубов вооруженных агентов -- вот все, что местное руководство ФБР сочло достаточным для этой работы. Но сейчас, когда один из агентов не отвечал, а второй оставил свой пост, Лестер Трингл засомневался всерьез, не промахнулось ли оно со своими расчетами. Он безуспешно вызывал Биндлштейна по радиотелефону и тут заметил, что какой-то больной -- тощий, с выступающими скулами -- приближается к нему. -- Эй! -- окликнул его Трингл, подняв автомат на уровень груди. -- Вы не с этого этажа! -- Я заблудился, -- сказал Римо. -- Никак не найду свою палату. Вы не поможете? -- Вам нужен другой этаж. Сюда вход запрещен. Направо по коридору -- лифт. Спуститесь в холл, там вам кто-нибудь поможет. Но больной все приближался. Тут Трингл заметил, что хотя руки его обнажены, из-под балахона торчат ноги в черных штанинах, а на настоящих больничных пациентах, кроме этих балахонов, ничего нет. Он нацелился автоматом самозванцу в живот и легонько коснулся курка. На месте желудка загорелась красная точка. -- Приказываю, стойте! -- крикнул Трингл. -- Приказам не подчиняюсь с тех пор, как выбыл из морской пехоты, -- ответил Римо. -- Тогда прошу: остановитесь. Иначе буду вынужден открыть огонь. Красная точка дрожала, потому что больной продолжал идти. Руки его были пусты, но темные, без блеска, глаза смотрели твердо и уверенно. -- Последнее предупреждение. Стой, где стоишь! -- Говорю ж, заблудился. Значит, не знаю, где нахожусь. Как я могу стоять, где стою, если понятия не имею, где это? Трингл дал ему подойти на десять ярдов, а затем нажал на курок. Залп был короткий, выстрелов на двенадцать, и стена за спиной самозванца осыпалась облаком пыли и кусков штукатурки. Но он шел, как заговоренный. Красная точка по-прежнему плавала на его желудке. Трингл недоуменно моргнул. Призрак он, что ли? Неужто пули прошили его насквозь? Он опять выстрелил. Залп вышел длиннее. На этот раз Трингл заметил мимолетное, смазанное стремительностью движение уклонившегося от пуль самозванца. Трингл прицелился с поправкой. Красная точка поднялась выше. Трингл выстрелил снова. Пациент отклонился влево. Стрельба в узком коридоре звучала не так громко, как можно было предполагать, потому что автомат был с глушителем. Трингл выругался. Наверно, это глушитель мешает. Но, едва додумав, он тут же отверг эту мысль. Лазер, по идее, должен исправлять все огрехи глушителя. Трингл с силой нажал на курок, выпустив длинную очередь. Человек в больничном одеянии отнесся к ней наплевательски и продолжал приближаться. -- Почему ты стреляешь в больного? -- изумился агент Келли Харпер, труся с автоматом наперевес с другого конца коридора. -- Потому что нечего ему здесь делать, -- с жаром сказал Трингл. -- А почему ему ничего не делается? Или ты лупишь холостыми? -- Посмотри лучше, на что похожа стена, -- огрызнулся Трингл. И впрямь. Стена за человеком в ночной рубашке и по обе стороны от него была разбита до бетонного костяка и махрилась клочьями покраски и штукатурки. -- Может, у тебя лазер сломался? -- спросил Харпер. -- Попробуй свой, -- предложил Трингл. -- Это ФБР! -- выкрикнул Харпер. -- Стой! -- А ты попробуй заставь меня, -- ухмыльнулся Римо. -- Хорошо. Ты сам напросился, -- сказал Харпер, наводя прицел на ничем не защищенную грудь приближающегося человека. К этому времени тот уже почти вплотную подошел к фебеэровцам. Харпер нажал на курок, намереваясь выпустить короткую очередь, но по какой-то непонятной причине его автомат сам собою уставился в потолок. Он попытался снять палец с курка, но тот будто приклеился и отрываться не пожелал. Затем Харпер заметил, что этот, в рубашке, стоит рядом и с жестокой улыбкой на губах легко массирует ему локоть. Харпер понял, что и уставленное в потолок дуло, и примерзший к курку палец -- все из-за этого почти нежного прикосновения к локтю. Римо опустил агента на пол. Трингл между тем пятился задом, чтоб удобней стрелять. -- Только что ты убил агента ФБР, -- ледяным тоном обвинил он. -- Не убил. Отключил, и все. Так же, как сейчас отключу тебя. -- Черта с два! -- крикнул Трингл и выстрелил, не заботясь о лазерном луче. С такого расстояния не промахнешься. Ничего подобного. Пули прошили стену, но в цель ни одна не попала. Самозванец захохотал. -- Не сметь смеяться над ФБР! -- со слезами отчаяния вскричал Трингл. -- Это почему же? Трингл не ответил. Ему было некогда. Он пытался вытащить пустой магазин, чтобы вставить новый. На учениях это удавалось ему меньше, чем за две с половиной секунды, что считалось очень похвальным. Однако в настоящих боевых условиях этой скорости оказалось маловато, потому что не успел он выдернуть старый магазин, как автомат вдруг начал разваливаться и в итоге остался в руках каким-то разобранным на блестящие детали хламом. Лазерный прицел между тем продолжал действовать. Трингл понял это по тому, как танцевала красная точка на беспечной физиономии самозванца. Некоторые части автомата Трингла оказались у него в правой руке, а левая медленно поднималась к залитому слезами лицу агента. Больше Трингл уже ничего не видел, потому что без сознания свалился на пол. Римо оттащил обоих агентов в кладовую и прикрыл одеялами, потому что там было прохладно. Через несколько часов они очухаются в достаточной степени, чтобы выслушать порицания по службе, и только одному Римо будет известно, что они не виноваты. Их было всего трое, а троих на него -- мало. Римо вошел в незапертую палату "12-Д". Хьюберт Миллис, широко раскрыв глаза, лежал на постели с торчащими изо рта, носа и на кистях прозрачными трубками. На фоне гудящей и попискивающей электроники его дыхания было почти не слышно. Римо осторожно поводил рукой перед глазами раненого. Никакой реакции. Чувствовалось, что близка, очень близка смерть. Легко нажать на висок будет милосердней убийства. Римо протянул правую руку. Замер. Убрал руку. Много он убивал на своем веку, но это -- случай особенный. Лежащий перед ним беспомощный человек -- не преступник, он не нарушал закона, он всего лишь бизнесмен, которому по чьей-то злой воле случилось попасть в список лиц, подлежащих уничтожению. Но убить его попросил его собственный, Римо, отец! Он медленно поднял руку еще раз. Тут вдруг перестал попискивать электрокардиограф. Издав долгий, монотонный, высокий "скри-и-и-и-и-п", ожила другая машина. В коридоре зазвенели звонки. Кто-то закричал: "Синий код! Палата "12Д"!" Комната наполнилась медиками. Они не обратили никакого внимания на разгромленный коридор, а мимо Римо промчались, словно его тут не было. Медсестра разорвала рубашку на тощей груди Хьюберта Миллиса. Врач, прижав к ней стетоскоп, покачал головой. Кто-то передал ему два металлических диска, проводами присоединенных к машине на колесиках. -- В стороны! -- крикнул врач. Все отступили. Когда диски коснулись груди Миллиса, тело подскочило на кровати. Три раза доктор повторял эту процедуру, одним глазом косясь на кардиограф, прямая линия в оконце которого означала, что сердце не работает. Наконец врач отбросил диски и отступил назад. -- Все. Бесполезно. Сестра, приготовьте его к перевозке. И так и не заметив Римо, доктора вышли из палаты. Сестра осталась стоять у кровати. Римо коснулся ее руки. -- Что произошло? -- Сердце остановилось. -- Значит, он умер? -- Да. Вы были с ним здесь, в комнате? Кто вы? -- Это неважно. Скажите, что его убило? Мне важно знать. -- Просто остановилось сердце. Мы этого, собственно, ожидали. -- Так это не из-за волнения? -- Какое волнение! Он был в коме. Его не взволновала бы и бомбежка. -- Спасибо, -- сказал Римо. -- Не за что. Но все-таки, что вы тут делали? -- Боролся с собственной совестью, -- на ходу, через плечо бросил Римо. -- И кто победил? -- Ничья. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Когда Римо вернулся из больницы, стрелок сидел перед телевизором. Показывали очередную серию "Новобрачных". -- Ну как? -- поинтересовался он, не отрывая взгляда от экрана. -- Миллис мертв. -- Отлично. Молодчага, сынок. Садись, посмотри телевизор. -- Лучше лягу посплю. -- Конечно, сын. Что хочешь, то и делай. -- Мы скоро уедем? -- спросил Римо. -- Не гони лошадей. У меня еще есть дела, -- сказал стрелок. -- Какие? -- Дела, понимаешь? Просто дела. Не мешай, а? Хочу посмотреть. -- Я думал, твое дело -- Миллис. -- Так оно и было, -- сказал стрелок. -- Миллис мертв. -- И чего ты от меня хочешь? Золотую медаль? Это был твой должок мне, потому что ты путался там, на крыше. Теперь мы квиты, и с этим все. У меня еще и другие дела есть. Римо ушел в спальню, лег, но сон не шел к нему. Всю жизнь он мечтал о том, чтобы иметь семью, но, кажется, семья -- это совсем не то, как он себе ее представлял. Для своего отца он ровно ничего не значил. Тот за дверью в голос хохотал над фильмом, который видел не меньше десяти раз. И это -- семья?! Чиун при всем его занудстве все-таки о нем беспокоился. А Чиун -- не семья, во всяком случае, не по крови. Может, "семья" -- это всего лишь этикетка, наклейка, бумажка, если за нею нет любви, доверия и заботы? Римо не знал. Он лежал на кровати и придумывал, что бы такое сказать отцу. Но все главные вопросы -- кто Римо такой, где он родился и прочее -- были уже заданы, ответы получены, так что вопросов больше не осталось, и Римо чувствовал себя опустошенным. В соседней комнате зазвонил телефон. Стрелок взял трубку. Римо сфокусировал слух. Обыкновенные люди не умеют слушать направленно, концентрируясь на одном или двух голосах, не умеют отфильтровывать фоновые шумы. Римо же мог направлять внимание в узкий звуковой диапазон и, к примеру, из-за закрытой двери без особых усилий слышать полностью весь телефонный разговор. -- Когда расплатитесь за Миллиса? -- спрашивал отец. -- Как только достанете Лаваллета, -- ответил голос. -- Минутку! Договоренность была: товар -- деньги. -- Миллис еще не остыл, а дело срочное. Я не могу сейчас объяснить. Мне нужен Лаваллет, и немедленно. -- Так мы не договаривались, -- сказал стрелок. -- За Лаваллета плачу вдвойне, -- ответил голос. -- Вдвойне? Так вы что, в самом деле хотите убрать Лаваллета? -- А что, у вас есть сомнения? -- Да нет, почему же. Ладно, согласен. -- Сегодня в восемь утра он будет у себя в офисе. Только учтите: никаких выстрелов в голову. Попадете в голову или в лицо -- ничего не получите. -- Я помню. -- Это действительно важно. У меня есть для этого свои основания. Стрелок положил трубку, и Римо услышал в пустой комнате его голос: -- Еще бы. Но будь я проклят, если что-нибудь понимаю! Лайл Лаваллет тоже повесил трубку и взвинченно рассмеялся. Игра почти сделана. Еще один рискованный ход, и он отхватит большой куш. Двадцать лет назад -- кто бы мог представить себе такое? Кто бы мог подумать об этом тогда, когда эти три неблагодарных подонка повыгоняли его из своих компаний? Ну а теперь пришло время расплаты, и "дайнакар" -- лучшее средство. Месяца не пройдет, как Лаваллет возглавит всю автомобильную промышленность страны. Железной рукой он возьмет ее под уздцы так, как не снилось даже Генри Форду. И кто знает, что потом? Может быть, Вашингтон. Может быть, Белый дом. Почему нет? Пока что все срабатывает, как надо. Это была блестящая мысль -- нанять киллера и себя самого, Лайла Лаваллета, наметить первой жертвой. Благодаря этому потом, когда жертвами пали другие автопромышленники, никому в голову не пришло заподозрить самого Лаваллета. И это сработало! В автокомпаниях поднялась паника. Перепуганные советы директоров бросились к нему за помощью. Единственным пробелом остается киллер. Ни к чему, чтобы он болтался вокруг. Чего доброго, арестуют, начнет болтать... Хотя он и не знает, кто его нанял, толковый следователь может разговорить любого и сообразить, что к чему. Киллера нужно убрать, потому-то Лаваллет и назначил ему свидание у себя в офисе. Киллер явится утром. Его встретят полковник Брок Сэвидж и команда наемников. Стрелку -- конец. Конец всем проблемам. Прелесть, как ладно все складывается. Лаваллет натянул сеточку на покрытые лаком волосы и осторожно улегся в постель. Надо поспать немного. Нельзя появиться перед телекамерами усталым! А появиться придется. Кому же, как не ему, объявить всему миру, что сбрендивший "зеленый", нагнавший ужас на весь Детройт, мертв? ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ -- Так вот он какой, "дайнакар". Когда приступаете к производству? Лайл Лаваллет искоса посмотрел на своего нового, только что приступившего к работе консультанта по связям с общественностью и сказал: -- Пусть это вас не беспокоит. Есть дела поважнее. Они находились в просторном гараже главного здания завода "Дайнакар индастриз". Консультант был в полном недоумении: судя по газетам и выпускам теленовостей, Лаваллет хоть сейчас готов начать выпуск "дайнакаров". Однако внутри завод выглядел голой пусто, как бейсбольный стадион в декабре. Рабочих нет, конвейерные линии не установлены, ни деталей, ни оборудования. Не завод, а огромный пустой ангар. -- Не вполне уверен, что уловил вашу мысль, мистер Лаваллет, -- неуверенно произнес он. До того, как пойти в консультанты, чтобы "заработать по-настоящему", он пятнадцать лет был газетчиком, и сейчас журналистское чутье настойчиво подсказывало ему, что он вляпался в какую-то аферу. Даже зрелище изящного черного "дайнакара", одиноко стоящего посреди гаража, не развеяло этого чувства. -- Слушайте внимательно, и вам все станет ясно, как дважды два, -- сказал Лаваллет. -- Сначала я, конечно, готовился запустить производство, но потом, когда в округе стал хозяйничать этот "зеленый" киллер, все изменилось. -- Каким образом? -- спросил консультант. -- Во-первых, когда подстрелили Мэнгена, осиротевшие директора его компании начали со мной переговоры об объединении и совместном производстве "дайнакаров". Верно? -- Верно. -- Во-вторых, вы сами вчера передали газетчикам утку о том, как "Америкэн автос" обратилась ко мне с точно таким предложением. Они клюнут, непременно клюнут и позвонят нам, как только выйдут утренние газеты. Ну не позже полудня. -- И как это объясняет то, что вы не собираете "дайна-кары"? -- Одну минуту. Я еще не кончил. В-третьих, всем известно, что Ривелл из "Дженерал автос" наложил в штаны от страха и скрылся, якобы в отпуск. Что нам теперь требуется? Опять намекнуть газетчикам, что и управляющие "Дженерал автос" явились по мою душу! -- И просят возглавить их тоже? -- Именно. -- То есть вы не прочь управлять всеми тремя компаниями, плюс еще и "Дайнакаром"? -- Вот теперь до вас дошло. -- Но это еще никому не удавалось! -- Но на свете еще не бывало Лайла Лаваллета! Ну теперь вам ясно, почему сейчас здесь замерла жизнь. Слившись с компаниями "Большой Тройки", я смогу в полной мере использовать их производственные мощности для сборки "дайнакаров". Таким образом, всего через год удастся сделать то, на что при других условиях мне понадобилось бы столетие. "Дайнакар" появится в каждом гараже. Понимаете? -- Вполне, -- сказал консультант. Понял он только одно: Лайл Лаваллет, этот Непризнанный Гений Автоиндустрии, здорово не в себе. Размечтался! Ну кто поверит, что три кита автоиндустрии, существующие, чтобы взаимодополнять друг друга, все, как один, дружно обратятся к одному и тому же человеку? Может, в России об этом еще и можно было бы говорить, но -- в Америке?! -- Отлично, -- сказал Лаваллет. -- Вот и продолжайте распространять слухи об объединении. Теперь, когда у меня есть "дайнакар", только мне одному по силам спасти всю "Большую Тройку". А что, может, стоит где-нибудь как бы мимоходом окрестить меня -- знаете как? "Непризнанный Спаситель"! Кажется, неплохая идея. -- Идет, -- кивнул консультант. А почему нет? Деньги Лаваллет платит большие. -- И еще один жизненно важный момент, -- прибавил Лаваллет. -- Да, сэр? -- Проследите, чтобы фотографировали меня всегда слева. Так я фотогеничнее. -- Будет сделано, мистер Лаваллет. Скажите, а эта машина, она что, и в самом деле ездит на мусоре? Лаваллет с укором покачал головой. -- Не на мусоре. На отходах. Мы всегда говорим: отходы. Если к этой штуке прилипнет прозвище "мусоромобиль", потребитель может заартачиться, и поди его потом уговори. Запомните хорошенько: отходы! -- Он пригладил рукой волосы. Отлично. Каждый волосок на своем месте. -- И чтобы ответить на ваш вопрос, скажу, что ездит она, как по волшебству, и что это величайшее открытие в автомобилестроении, может быть, со времен изобретения колеса. Вставьте это в какое-нибудь интервью. Величайшее открытие со времен изобретения колеса! -- Будет сделано, мистер Лаваллет. В Белом доме президент Соединенных Штатов пил в спальне кофе, когда вошедший помощник подал ему краткий перечень важнейших событий минувшей ночи. Главной новостью значилось, что Хьюберт Миллис, президент "Америкэн автос", скончался в 1.32 ночи в Детройте. Президент принял решение. Он отпустил помощника, открыл ящик ночного столика и снял трубку телефона без наборного диска, затиснутого между двумя грелками и старым номером "Плейбоя". Он ждал, когда Харолд У. Смит снимет трубку. Он собирался поставить Смита в известность, что КЮРЕ, этот оплот порядка в Америке, должна быть распущена. Организация не выполнила своих функций. Отныне придется прибегать к более традиционным средствам соблюдения законности, таким, как ФБР. Ему всегда нравилось ФБР, особенно с тех пор, как он сам однажды сыграл фебеэровца в кино. Однако на звонок никто не ответил. Президент подождал еще немного. По прошлому опыту он знал, что Смит редко отсутствует на рабочем месте, а когда отлучается, то носит с собой портативный спецрадиотелефон. Прошло пять минут. По-прежнему никакого ответа. Президент повесил трубку. Не горит, отложим приказ о расформировании на несколько часов, и все. Несколько часов ничего не значат. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ Чиун, Мастер Синанджу, позволил швейцару гостиницы "Детройт-плаза" себе услужить. Когда подкатило такси, швейцар в форме, напомнившей Чиуну камзолы придворных французского Короля-Солнце, почтительно открыл для него заднюю дверь и мягко закрыл ее после того, как Чиун уселся. Затем с выжидательной улыбкой швейцар склонился к окошку такси. -- Хорошо сделано, -- похвалил его Чиун. -- А теперь убери свое лицо из поля моего зрения. -- Видимо, вы недавно в нашей стране, сэр, -- ответил швейцар, все еще улыбаясь. -- У нас в Америке хорошая служба обычно вознаграждается. -- Отлично, -- сказал Чиун. -- Вот тебе в награду совет: не заводи детей, иначе в преклонные годы их неблагодарность принесет тебе множество огорчений. -- Я говорил о совсем не такой награде! -- возмутился швейцар. -- Тогда вот другая, -- проговорил Чиун. -- Людям, которые задерживают других людей, спешащих по своим важным делам, случается, ломают шею. Вперед, водитель! Таксист влился в поток машин и спросил: -- Куда едем, приятель? -- К конторе этого автомобилыдика. Лаваллета. -- А, "Дайнакар индастриз"! Знаю. Домчу мигом. -- В каком это направлении? -- встревожился Чиун. -- Направлении? Я бы сказал, на запад. -- Тогда почему ты едешь на север? -- Чтобы попасть на автостраду, которая идет на запад, нужно сначала поехать на север, -- добродушно пояснил таксист. -- О, мне хорошо известны уловки занимающихся твоим ремеслом. Направляйся на запад. -- Как это? -- Очень просто. Поверни колеса на запад, и все. -- По прямой?! -- Плачу только за мили, приближающие нас к месту моего назначения. За западные мили, -- сказал Чиун. -- За ненужные отклонения от заданной цели платить не собираюсь. -- Да как же по прямой-то? На пути могут встретиться разные пустячки вроде небоскребов. -- Я даю тебе разрешение такие препятствия объезжать. Но на запад, неизменно на запад. Я тебе помогу. Буду подсчитывать за тебя западные мили, -- сказал Чиун, уставясь на пощелкивающий таксометр. Водитель пожал плечами: -- Хорошо. Босс у нас -- ты. -- Я не босс, -- поправил его Чиун. -- Я -- Мастер. -- Ладно. Лишь бы я был водитель, -- согласился таксист. Пока они ехали, Чиун не отрывал глаз от таксометра, но думал при этом о Римо. Он не солгал, когда сказал Смиту, что Римо потерян для Синанджу. Появление Римо Уильямса-старшего -- кровного отца Римо -- повело воспитанника Чиуна по другой тропе, его жизненный путь направился прочь от Синанджу. Чиун надеялся предотвратить это осложнение, убив стрелка еще до того, как Римо узнает о его существовании. Не получилось. Однако Чиун солгал, когда сказал Смиту, что Римо мертв. В некотором смысле оно, конечно, так и было. Без направляющей руки Чиуна, удерживающей ученика в русле правильного дыхания и -- шире того -- существования вообще, могучие возможности Римо скоро ослабнут и, может быть, исчезнут совсем. Так уже бывало раньше, когда Римо оставался один, без Чиуна. Не исключено, что это может случиться и теперь. Римо перестанет быть Синанджу. Но чего Чиун опасался пуще всего, так это что Смит, узнав, что Римо не умер и существует неподконтрольно Чиуну, прикажет убить Римо, и связанный контрактом Чиун будет вынужден подчиниться приказу. Время для крайних мер еще не пришло. Еще не упущен последний шанс вернуть Римо в лоно Синанджу. Вот почему этим прохладным утром Чиун направился к автомобильщику. Не ради автомобильщика. Не ради Смита. И уж, конечно, не ради того, чтобы послужить этой дурацкой стране белых людей, которым -- всем до единого -- неведома благодарность. Чиун ехал туда в надежде, что если на жизнь этого Лаваллета будет еще одно покушение, предполагаемый киллер придет туда не один, а прихватит с собой Римо. Тогда-то все и разрешится, думал Чиун. На веки веков. К заводу "Дайнакар индастриз" такси подъехало сорок минут спустя. -- Сорок девять долларов двадцать пять центов, -- сказал таксист. Было бы в три раза меньше, если бы они ехали по автостраде. -- Цена разумная, -- кивнул Чиун, порылся в складках кимоно и выудил оттуда одну из новеньких, только что выпущенных правительством США сувенирных золотых монет с обозначенным достоинством пятьдесят долларов. Таксист посмотрел на нее скептически: -- Что это такое? -- Что видишь. Пятьдесят долларов золотом. Американских. -- А чаевые? Только не надо мне пудрить мозги этим "не заводи детей"! У меня их уже девять. Потому-то мне и нужны чаевые. -- Вчера котировка этих монет на Лондонской бирже равнялась четыремстам сорока шести долларам двадцати пяти центам. На мой взгляд, триста девяносто семь долларов -- весьма приличные чаевые за езду в правильном направлении. -- Откуда мне знать, что она настоящая? -- усомнился водитель. -- Когда через пять секунд ты умрешь из-за своего дерзкого языка, я выну вторую такую же и, чтобы облегчить переход в мир иной, положу их тебе на веки. Достойно ли пользоваться для такого дела фальшивкой? -- Так это что, настоящее золото? -- А я тебе что говорю? -- И стоит взаправду четыреста сорок шесть долларов? -- Четыреста сорок шесть долларов двадцать пять центов, -- поправил его Чиун. -- Хотите, я подожду, чтобы доставить вас обратно в отель? -- спросил таксист. -- Не хочу, -- отказался Чиун. Охранника у ворот огромной пустующей автостоянки "Дайнакар индастриз" заинтересовало, что за дело привело Чиуна на завод. -- Это мое дело, а не твое. Дай пройти. -- Что ты не служащий, это точно. В такой-то одежке! Вот что, без разового пропуска впустить не могу. У тебя есть пропуск, а, старина? -- Есть, -- Чиун поднял открытую ладонь к носу охранника. -- Пожалуйста. Охранник поглядел, ожидая увидеть в ладони удостоверение, но ничего не увидел. Не увидел в первый раз, потому что ладонь оказалась пустой. А во второй -- потому что Чиун ухватил его за нос большим и указательным пальцами и сжал так, что все поплыло перед глазами, и охранник рухнул прямо на стул в своей будочке. Проваливаясь в беспамятство, охранник в последние полсекунды все-таки понял, что с ним произошло. Он слыхивал раньше, что есть в человеческом теле чувствительные нервные окончания, и если на них нажать особым образом, то человек теряет сознание. Но ему было невдомек, что такие нервы имеются в кончике носа. Часа через три очнувшись, он все еще обдумывал эту мысль. В огромном пустом гараже Лайл Лаваллет сидел за рулем своего "дайнакара" и тихонько рычал, изображая работу мотора. Что он не один, Лаваллет заметил только тогда, когда машина слегка накренилась направо. Повернув голову, он увидел рядом с собой преклонных лет старика-азиата в красном парчовом, затканном шелком кимоно. -- Я -- Чиун, -- сказал старик. -- Я здесь для того, чтобы охранять твою никчемную жизнь. Лаваллет узнал старика. Это был тот самый китаец, который на демонстрации "дайнакара" телом прикрыл Джеймса Ривелла от пуль. -- Что вы тут делаете? -- спросил он. -- Я уже сказал. У тебя уши заложило? Я здесь для того, чтобы охранять твою никчемную жизнь. -- Я стою больше десяти миллионов долларов. Я бы не назвал эту сумму никчемной! -- Десять миллионов долларов. Десять миллионов песчинок. Это одно и то же. Мусор. -- Сэвидж! -- крикнул Лаваллет в открытое окно "дайнакара". Полковник Брок Сэвидж услышал крик из комнатки на выходе из гаража, где сидел с другими наемниками. Он снял винтовку с предохранителя, махнул рукой своим людям, чтобы они следовали за ним, и подбежал к "дайнакару" со стороны водителя. Лаваллет, явно перепуганный, еле выговорил: -- Он, -- и указал на Чиуна. -- Окружить машину! -- приказал Сэвидж. -- Ты! Выходи! -- рявкнул он Чиуну и сунул дуло в окно -- так, чтобы, если придется стрелять, изрешетить безоружного китайца. Лаваллет, сообразив, что Сэвидж изрешетит заодно и его, потому что он, Лаваллет, находится точно на линии огня, завопил: -- С другой стороны, придурок! Ты же меня пристрелишь! Сэвидж обежал машину. Там Чиун ткнул в него пальцем: -- Не вздумай в меня целиться. -- Выходи, китаеза! -- И прекрати мне приказывать. Я не подчиняюсь приказам белых, которые одеваются, как деревья. -- Идиот, я наемник! Самый высокооплачиваемый наемник в мире. Я -- профессиональный убийца! -- Нет, -- сказал Чиун. -- Ты -- профессиональный покойник. С точки зрения Лаваллета, это выглядело так, будто старик просто пролетел сквозь запертую дверь "дайнакара". Брок Сэвидж указательным пальцем нажал на курок. Чиун, в свою очередь, нажал на указательный палец Сэвиджа, и оружие вывалилось у того из рук. Чиун поднял его и с легкостью переломил ствол надвое. Сэвидж потянулся за ножом "ниндзя-баттерфляй", который открывается, как складной метр. Широко взмахнул рукой -- и нож оказался рядом с ружьем, на полу. Сэвидж бросил взгляд на сломанное лезвие и, вытянув перед собой руки, хотел вцепиться Чиуну в горло. -- Киай-ай! -- выкрикнул он боевой клич, тут же смолкший, так как Сэвидж под воздействием прижатого к его височной артерии пальца Чиуна рухнул на пол и потерял сознание. Чиун повернулся к остальным наемникам. -- Его увечья не опасны. Я не хочу причинять вам вред. Унесите его и больше не появляйтесь. Подбежали двое, подхватили обмякшую тушу Сэвиджа и уволокли ее прочь. Чиун подтолкнул Лаваллета к двери, ведущей в корпус заводоуправления. В кабинете Лаваллета Чиун сказал: -- Тебе повезло, что я здесь. Небезопасно оставаться под защитой этих частных намордников. -- Наемников, -- поправил Лаваллет. -- Только один из нас прав, -- фыркнул Чиун, -- и не думаю, что это ты. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ Стрелок заснул на диване, смотря телевизор, а когда проснулся, взглянул на часы, взял чемоданчик и бесшумно вышел из номера. Пусть Римо спит. Бесконечные вопросы паренька будут только помехой. Тот уже и так порядком поднадоел со своей вечной трезвостью, дурацкой рисовой диетой и припевом: "Я-не-могу-объяснить-как-у-меня-получаетсято-что-я-делаю". Покончив с заданием, стрелок уедет, а Римо Уильямса -- к черту. Больно нужен! Пусть возвращается к своему китайцу. Охранник у входа на автостоянку "Дайнакар индастриз", похоже, спал в своей будке. Стрелок планировал припарковаться неподалеку и как-нибудь пробраться на территорию, но спящий охранник -- подарок небес, а дареному коню в зубы не смотрят. Он спокойно въехал в ворота и остановился невдалеке от главного здания. Он вынул "беретту-олимпик" из кейса, сунул ее в кобуру под мышкой. Приспособления, превращающие "беретту" в винтовку, он оставил в кейсе. Не понадобятся. Он прошел огромным пустым складского типа помещением, посреди которого одиноко стоял "дайнакар". Тело его было напряжено, все внимание -- на предстоящей задаче. Странно, что нет охраны. Может, это ловушка? Однако он не замечал ничего опасного, так же, как не видел Римо. прятавшегося за спинкой кресла в машине, выскользнувшего из задней двери и следующего за ним по пятам. Вообще говоря, спроси его кто, стрелок бы признался в своей растерянности. До последних минут он считал, что нанял его один из президентов автокомпаний, которые были перечислены в списке. Однако что получается? Он убил Мэнгена, и не влезь чокнутый китаец, убил бы Ривелла. Значит, оставались Миллис и Лаваллет. Теперь, когда Миллис умер, остался один Лаваллет. И все было бы просто, кабы наниматель не позвонил и не велел сегодня убить и его тоже. Так на кого ж он работает? Вот получит последний гонорар, откроет рывком дверь "дайнакара" и выяснит, кто там сидит за рулем. Ну ладно, это -- потом. Сейчас главное -- не вляпаться в западню. На складе никого не было. В холле высокого управленческого корпуса, примыкающего с задней стороны к производственному, -- тоже. Стрелок приостановился, чтобы зажечь сигарету, и почему-то лицо Марии вдруг встало у него перед глазами. А он ведь не вспоминал о ней с тех самых пор, как к нему привязался этот Римо. Он затянулся, потушил сигарету в пепельнице на чьем-то пустом столе и вошел в лифт, чтобы подняться наверх. Может, и западня. Если так, он к ней готов. Чиун был тоже готов. Он сидел на коврике перед входом в кабинет Лаваллета. Автомобильщику было приказано оставаться внутри, и тот ослушался приказа только один раз, когда вышел сказать, что поступил анонимный звонок, предупредивший, что киллер уже в дороге, чтобы его, Лаваллета, убить.-- Он один? -- поинтересовался Чиун. -- Не знаю. Этого мой информатор не сказал. -- Иди назад в кабинет. -- Он меня прикончит! -- зашипел Лаваллет. -- Полковник Сэвидж и его люди ушли. Я -- живая мишень! -- Чтобы убить тебя, ему надо пройти мимо меня, -- сказал Чиун. -- В кабинет, быстро. Он запихнул Лаваллета внутрь, закрыл за ним дверь и снова уселся на коврик, в ожидании глядя на лифт. Наступал час расплаты. Римо и сам не знал, зачем выслеживает отца, зачем прятался на заднем сиденье его машины. Увидев, что человек со шрамом входит в лифт, он нашел лестницу и, движимый побуждением невнятным, но неодолимым, решительно направился вверх. Когда двери лифта распахнулись, стрелок принял боевую стойку: согнул колени и выставил вперед крепко зажатую в обеих руках "беретту". Ему казалось, он готов ко всему на свете. Однако открывшееся ему зрелище -- старый китаец, спокойно сидящий на ковре в центре приемной, -- все-таки его удивило. -- Опять ты?! Лицо Чиуна было -- сама суровость. -- Где мой сын? -- Уж не о моем ли сыне ты говоришь? А ведь представь, он, похоже, уверен, что так и есть! -- А в чем уверен ты сам? -- холодно спросил Чиун. -- В том, что он -- чокнутый. Чиун плавно поднялся с пола -- будто вырос из него, как подсолнечник. -- Кто бы он ни был, Римо -- сын Синанджу. Ты посмел оскорбить Синанджу. Готовься к смерти. Стрелок выскочил из кабины лифта, дважды выстрелив на ходу. Одна пуля ударила в дверь позади Чиуна, но того там уже не было. Каким-то образом китаеза оказался тремя футами левей. И мерещится это стрелку, или старик и впрямь уже стоит к нему ближе? Он опять выстрелил -- Чиун снова таинственным образом очутился совсем в другом месте, не сделав при этом ни единого видимого телодвижения. Это было похоже на волшебство: с физиономией мрачной и решительной старый китаец будто перелетал по комнате. Теперь их разделяло футов двенадцать, не больше, и стрелок веером выпустил четыре пули. Однажды ведь он уже достал старика рикошетом. Какого черта это не удается ему сейчас? Грохот и вспышки собственных выстрелов заставили стрелка моргнуть, и крошечной микросекунды, ушедшей на взмах ресниц. Мастеру Синанджу хватило, чтобы вновь переместиться. Открыв глаза, стрелок увидел, что находится в просторной приемной в полном одиночестве. Из-за двери с табличкой "ЛАЙЛ ЛАВАЛЛЕТ, ПРЕЗИДЕНТ", придушенно спросили: -- Эй, там уже есть кто-нибудь мертвый? Я могу выйти? Э-эй! Нет, ну это уж слишком. Куда ж он делся? Комната, конечно, большая, но спрятаться тут негде. Может, старик стал невидимым? Может, у него чтонибудь вроде шапки-невидимки? Стрелок решил ретироваться и начал было пятиться назад к лифту, но далеко не продвинулся, застыл, будто его пригвоздило. Правую руку, в которой он держал "беретту", охватило адским огнем. Он завизжал. Пистолет со стуком упал на пол. С правой рукой происходило что-то невыносимо ужасное! Прижимая ее к себе, он рухнул на колени и уголком залитого слезами глаза заметил, что Мастер Синанджу выходит из лифта. -- Как?! -- с трудом вымолвил он. -- В догадках можешь истратить вечность, -- ледяным тоном ответствовал Чиун. Его взгляд наводил ужас. -- Теперь будешь отвечать на мои вопросы. Чиун опустился на колени рядом со скрюченным стрелком и коснулся точки на внутренней стороне его левой кисти. Стрелок закричал. -- Это всего лишь прикосновение, -- сказал Чиун. -- Я могу сделать боль еще сильнее. Могу сделать и так, что ее не станет. Что ты предпочитаешь? -- Пусть ее не станет! -- Где Римо? -- В отеле. -- Хорошо. Ты сказал мне правду. -- Пусть она прекратится! Пусть ее не станет! Прошу! -- Кто тебя нанял? -- невозмутимо спросил Чиун. -- Не знаю. Никогда не видел его лица. -- Это нехороший ответ. -- Другого у меня нет. Сначала я думал, что это Лаваллет, но теперь не знаю. Это может быть кто угодно. Помоги, помоги мне! Я сейчас умру. -- Нет, позже. Зачем бы автомобильщику нанимать тебя, чтобы ты его убил? -- Спроси его, спроси его самого. Дай мне передохнуть немного. Чиун прикоснулся к руке стрелка. Перекрученные суставы разошлись, освободив нервные окончания. Стрелок, обмякнув, рухнул на пол и обессиленно замер, недвижимый. Чиун был у входа в кабинет Лаваллета, когда открылась дверь на лестницу. Не требовалось оборачиваться. В приемную вошел Римо. Он понял это по мягким шагам, никто другой не мог бы ступать с такой кошачьей грацией. Кроме, конечно, самого Чиуна. -- Папочка, -- сказал Римо и тут увидел распростертое на полу тело стрелка. -- Нет! -- вскричал он. -- Он не мертв, Римо, -- мягко сказал Чиун. -- А-а. -- Я собирался прийти за тобой, когда покончу с делами здесь. -- Приказ Смита? -- Нет. Я сказал императору, что ты мертв. Ложь во спасение. -- Послушай, вы оба давно знали, кто он такой, верно? -- спросил Римо, показывая на тело на полу. Чиун помотал головой, так что белые прядки над ушами затрепетали. -- Нет, Римо. Истина неведома никому. И меньше всех -- тебе. -- Этот человек -- мой настоящий отец. Вы это от меня скрывали. Вы пытались убить его! -- Если я и таился, Римо, то только для того, чтобы не причинить тебе горя. -- Какого еще горя? -- Горя, какое ты бы испытал, если бы Смит приказал тебе уничтожить этого негодяя. Но теперь это моя задача, -- чтобы помочь тебе, я принял ее на свои плечи. -- О, Чиун, что же мне делать?! -- воскликнул Римо. -- Каково бы ни было принятое тобой решение, ты должен исполнить его быстро, -- сказал старик, длиннющим ногтем указывая на стрелка, который меж тем уже поднялся на ноги, держа пистолет в руках. -- Прочь с дороги, малыш, -- хрипло приказал он. -- Я должен убить этого желтого недоноска. -- Нет, -- качнул головой Римо. -- Я сказал, прочь с дороги. Ты что, не слышишь? Римо взглянул на Чиуна. Тот невозмутимо сложил руки на груди и прикрыл глаза. -- Ну что ж ты стоишь, Чиун! -- Без ученика у Синанджу нет будущего. Без будущего у меня нет прошлого. Меня будут помнить, как последнего Мастера Синанджу, Мастера, который отдал Синанджу неблагодарному белому. Будь что будет. -- Нет, Чиун, -- Римо повернулся к стрелку. -- Опусти оружие. Пожалуйста. Разве нельзя договориться как-то иначе? -- Иначе -- никак нельзя, -- промолвил Чиун. -- Именно. В кои-то веки этот олух прав, -- сказал стрелок. -- Ну-ка, уйди с дороги! На чьей ты, черт возьми, стороне? -- Да, Римо, скажи нам, -- подхватил Чиун. -- Ты на чьей стороне? Стрелок навел на него пистолет. Чиун стоял под дулом как вкопанный, закрыв глаза. Стрелок медленно надавил на курок. Римо в отчаянии выкрикнул что-то и, подчиняясь рефлексам, которые столько лет вырабатывал у него Чиун, двинулся на стрелка. Человек со шрамом, развернувшись, выстрелил в Римо. Пуля просвистела мимо. -- Ну, малыш, ты сам напросился, -- сказал стрелок и снова выстрелил. -- Ты и в меня?.. Удар пришелся стрелку точно в грудную кость. Кость сломалась. И это было только начало. Сила удара сотрясением отдалась по всему телу, положив почин цепной реакции ломающихся костей, распадающихся в желе мышц. Стрелок со шрамом застыл и бесконечно долгое мгновение стоял недвижно. Распались кости черепа, искаженное болью лицо, казалось, смягчило свое выражение. А потом он рухнул на пол, как высыпается из рваного мешка картошка. Последнее, что видел стрелок, была надвигающаяся на него пустая ладонь Римо. Последнее, что он слышал, был голос Марии, и ему стал ясен смысл ее предсмертных слов: -- К тебе придет человек. Мертвый, поправший смерть, он принесет тебе гибель в пуст