ели к кровати. Она позволила уложить себя в постель и теперь лежала, не раскрывая глаз, тошнота постепенно проходила. - Бедняжечка моя! Что они тут вам дали? Успокоительное? Я видела назначение в вашей карте. Этот мягкий голос, такой спокойный и умиротворяющий, мог быть только у того, кто все понимает. Пациентка не раскрывала глаз. Не отваживалась на это. Она лежала, она ждала. - Это было вам не по силам, - продолжал голос. - В первый день так важен покой! Были у вас посетители? - Нет. - Все равно вы нуждались в отдыхе. Смотрите, как вы бледны. Вам нельзя показываться мистеру Уэсту в таком виде. Пожалуй, мне следует позвонить ему и попросить его не приходить. - Нет... пожалуйста, не надо, я хочу его видеть. Мне нужно его видеть. От страха Мада открыла глаза, но не успела она это сделать, как к горлу снова подкатила тошнота, - змеиная голова еще длинней, чем прежде, извивалась над воротником сестры, и Мада впервые увидела крошечный глазок величиной с булавочную головку. Она зажала рот рукой, чтобы не закричать. Сестра Энсел испустила тревожное восклицание. - Что-то вам навредило, - сказала она. - Это не успокоительное. Вы часто принимали его. Что у вас было сегодня на обед? - Вареная рыба. Я к ней почти не прикоснулась. - Интересно, была ли она достаточно свежая. Пойду узнаю, не поступали ли жалобы от других пациентов. А вы полежите спокойно, дорогая, и не расстраивайтесь. Дверь тихо растворилась и снова затворилась; и Мада Уэст, вопреки просьбе сестры, соскользнула с постели и схватила первое оружие, попавшееся ей под руку, - маникюрные ножнички. Затем снова легла в постель и спрятала ножнички под простыней. Сердце гулко билось у нее в груди. Ее душило отвращение. Теперь ей будет чем защитить себя, если змея слишком приблизится к ней. Она не сомневалась больше в реальности всего, что здесь происходило. Все это было явью. Какая-то злая сила завладела лечебницей и ее обитателями - старшей сестрой, сиделками, врачами, ее хирургом, все они были в сговоре, были соучастниками чудовищного преступления, смысл которого понять было нельзя. Здесь, на Аппер-Уотлинг-стрит, тайно готовился злой заговор, и она, Мада Уэст, была одним из заложников: каким- то неведомым образом они хотели использовать ее как орудие для достижения своих целей. Одно она знала твердо. Нельзя показывать, что она их подозревает. Надо попытаться держать себя с сестрой Энсел так, как она держалась с ней прежде. Одна промашка - и она пропала. Нужно притвориться, что ей лучше. Если она не сумеет превозмочь тошноту, сестра Энсел наклонится над ней и... о, эта змеиная голова, высовывающийся язык! Дверь отворилась. Змея снова была здесь. Мада Уэст сжала кулаки под одеялом. Затем через силу улыбнулась. - Вам со мной одно мучение, - сказала она. - Мне было нехорошо, но сейчас получше. У скользящей к ней змеи был в руках пузырек. Подойдя к умывальнику, она налила в мензурку воды и капнула туда капли. - Сейчас все пройдет, миссис Уэст. Скоро конец, - сказала она, и пациентку снова охватил страх, ведь в самих этих словах таилась угроза. Конец? Чему, кому конец? Ей, Маде? Жидкость была бесцветной, но это ни о чем не говорило. Мада взяла протянутую мензурку и прибегла к уловке: - Вам не трудно достать мне чистый носовой платок, он там, в столике. - Конечно, нет. Змея отвернулась, и Мада Уэст тут же вылила содержимое мензурки на пол. Затем зачарованно стала следить, как отвратительная извивающаяся головка заглядывает по очереди в ящики в поисках платка. Вот змейка уже несет его к кровати. Мада Уэст задержала дыхание. Голова приблизилась, и Мада впервые заметила, что шея змеи не гладкая, как у червяка, - так ей показалось с первого взгляда, - а зигзагообразно покрыта чешуей. Странно, но шапочка ладно сидела на голове, а не торчала нелепо, как у коровы, кошечки и овцы. Мада взяла платок. - Почему вы так пристально смотрите на меня? - послышался голос. - Хотите прочитать мои мысли? Мне даже неловко. Мада Уэст не ответила. В вопросе могла скрываться ловушка. - Скажите мне, - продолжал голос, - вы не разочарованы? Я выгляжу так, как вы ожидали? Снова ловушка. Нужно быть осторожной. - Пожалуй, да, - проговорила она медленно, - но я не могу сказать наверняка, когда вы в шапочке. Мне не видны ваши волосы. Сестра Энсел рассмеялась. Мягкий, низкий смех, так пленявший Маду в долгие недели слепоты. Она подняла руки, и через секунду взору Мады Уэст предстала вся змеиная голова, плоская, широкая макушка, красноречивое V. Гадюка. - Нравится? - спросила она. Мада Уэст отпрянула на подушку. Она снова заставила себя улыбнуться. - Очень красивые, - сказала она. - Очень, очень красивые. Шапочка вновь очутилась на голове, длинная шея раскачивалась, затем мензурка была вынута из рук пациентки и поставлена на умывальник. Обман удался. Змея не была всезнающей. - Когда я поеду к вам, - сказала сестра Энсел, - мне не обязательно носить форму... то есть если вы не хотите. Вы же будете тогда частным пациентом, а я - вашей личной сиделкой на ту неделю, что пробуду у вас. Мада Уэст почувствовала, что она холодеет. Волнения этого дня вычеркнули у нее из памяти их план. Сестра Энсел должна была пожить у них неделю. Все было договорено. Главное, не выказать страха. Делать вид, что ничего не изменилось. А потом, когда приедет Джим, она все ему расскажет. Пусть даже он сам не увидит змеиной головы - это не исключено, если ее сверхвидение вызвано линзами, - ему придется принять в расчет ее слова, что по причинам слишком глубоким для объяснения она больше не доверяет сестре Энсел, более того, даже думать не может о том, чтобы та ехала с ними домой. План придется изменить. Она не хочет, чтобы за ней ухаживали. Она хочет одного - быть снова дома, быть с ним. На столике у кровати зазвонил телефон. Мада Уэст схватила трубку, точно в ней крылось спасение. Это был ее муж. - Прости, что я так поздно, - сказал он. - Прыгаю в такси и буду у тебя через минуту. Меня задержал поверенный. - Поверенный? - Да. Фирма "Шорбз и Милуолл", ты же помнишь - в связи с доверенностью на твой капитал. Ничего она не помнила. Перед операцией было столько разговоров о деньгах. Как всегда, одни советовали одно, другие - другое. И наконец Джим отдал все в руки этим Форбзу и Милуоллу. - О да. Все в порядке? - Вероятно, да. Скоро все тебе расскажу. Он дал отбой. Взглянув наверх, она увидела, что змейка не сводит с нее глаз. Не сомневаюсь, подумала Мада Уэст, не сомневаюсь, ты хотела бы знать, о чем мы говорили. - Обещайте не очень волноваться, когда придет мистер Уэст. - Сестра Энсел стояла, держась за ручку двери. - Я не волнуюсь. Просто очень хочу его видеть. - У вас горит лицо. - Здесь жарко. Извивающаяся шея потянулась наверх, затем к окну. Впервые Маде Уэст показалось, что змейке не по себе. Верно, почувствовала напряженную атмосферу. Теперь она знала, не могла не знать, что отношения между пациенткой и ее сиделкой переменились. - Я слегка приоткрою фрамугу. Если бы ты была целиком змеей, подумала пациентка, я могла бы столкнуть тебя вниз. Но, возможно, ты обвилась бы вокруг моей шеи и задушила меня? Окно было открыто, и, задержавшись на минуту, змея нависла над изножием кровати, дожидаясь, возможно, слов благодарности. Затем шея осела в воротнике, язык высунулся и снова скрылся, и сестра Энсел выскользнула из комнаты. Мада Уэст ждала, когда она услышит на улице звук подъехавшего такси. Спрашивала себя, удастся ли ей убедить Джима остаться в лечебнице на ночь. Если она объяснит ему, расскажет о своем страхе, своем ужасе, конечно же, он все поймет. Она сразу догадается, заметил ли он, что здесь что-то неладно. Она позвонит будто бы для того, чтобы спросить сестру Энсел о чем-то, и по выражению его лица, по тону голоса ей станет ясно, видит ли он то же, что и она. Наконец такси подъехало к дому. Мада слышала, как оно замедлило ход, затем хлопнула дверца и - о счастье! - на улице под окном раздался голос Джима. Такси отъехало. Сейчас он поднимается в лифте. Сердце ее забилось часто-часто, она не сводила глаз с дверей. Его шаги в коридоре, снова его голос - должно быть, говорит что-то змее. Она сразу узнает, видел ли он ее голову. Он войдет в комнату, пораженный, не веря своим глазам, смеясь, - ну и шутка, неплохой маскарад... Чего он медлит? Что они копаются там, за дверью, о чем говорят, приглушив голос? Дверь распахнулась, первое, что возникло в проеме, - знакомый зонтик и котелок, затем - неторопливая плотная фигура и... о Боже... нет... пожалуйста, Боже, только не Джим, не Джим, в надетой на него силой маске, силой втянутый в эту дьявольскую игру, в этот союз лжецов... У Джима была голова ястреба. Мада не могла ошибиться. Приметливый взгляд, кончик клюва в крови, дряблые складки кожи на шее. Пока он ставил в угол зонтик, клал котелок и сложенное пальто, она лежала, не в силах вымолвить слова от ужаса и отвращения. - Я слышал, ты неважно себя чувствуешь, - сказал он, оборачивая к ней ястребиную голову, - нездоровится, и к тому же в плохом настроении. Я не стану задерживаться. Отоспишься, отдохнешь, и все будет в порядке. Ее сковало оцепенение. Она не могла отвечать. Лежа неподвижно в постели, Мада Уэст смотрела, как ястреб приближается, чтобы ее поцеловать. Вот он наклонился. Острый клюв коснулся ее губ. - Сестра Энсел говорит, что это реакция, - продолжал он, - шок от того, что ты вдруг прозрела. На разных людей это действует по-разному. Она говорит, когда мы вернемся домой, тебе станет гораздо лучше. "Мы"... сестра Энсел и Джим. Значит, план оставался в силе. - Не уверена, - еле, слышно сказала Мада, - что хочу брать к нам домой сестру Энсел. - Не хочешь брать сестру Энсел? - В голосе звучало удивление. - Но ведь ты сама это предложила. Нельзя же так внезапно все менять. Надо знать, чего ты хочешь. На ответ не было времени. Она не звонила, однако сестра Энсел вошла в комнату. - Чашечку кофе, мистер Уэст? - спросила она. Обычная вечерняя церемония. Но сегодня в ней было что-то странное, словно они заранее о чем-то сговорились. - Благодарю, сестра, с удовольствием. Что это за глупости, почему это вы с нами не едете? Ястреб обернулся к змее, и, глядя на них, на извивающуюся змею, на ее язык, на утонувшую в мужских плечах голову ястреба, Мада Уэст вдруг прониклась уверенностью, что приглашение к ним сестры Энсел исходило вовсе не от нее - сама сестра Энсел сказала, что миссис Уэст понадобится ее помощь во время выздоровления. Предложение это было сделано как-то раз, когда Джим целый вечер шутил и смеялся, а жена лежала с завязанными глазами, с радостью слушая его голос. Сейчас, глядя на скользкую змею, шапочка которой скрывала V гадюки, она знала, почему сестра Энсел хотела поехать к ним, знала также, почему Джим не возражал, почему, если уж на то пошло, сразу же принял ее план, заявил, что он превосходен. Ястреб раскрыл кровавый клюв: - Не хотите же вы сказать, что вы поссорились. - Ну, что вы! - Змея изогнула шею, посмотрела сбоку на ястреба и добавила: - Миссис Уэст немного устала к вечеру. У нас был трудный день. Правда, дорогая? Как лучше ответить? Ни один из них ничего не должен знать. Ни ястреб, ни змея, ни одна из этих ряженых тварей, окруживших ее и все теснее сжимавших свое кольцо, не должна ни о чем догадаться, не должна ни о чем знать. - Я вполне хорошо себя чувствую, - сказала Мада. - Просто немного растеряна. Сестра Энсел права, утром мне будет лучше. Те двое в полном согласии молча общались между собой. Это было, как она теперь поняла, страшнее всего. Животные, птицы, рептилии не нуждаются в словах. Жесты, взгляды - и они уже знают, что к чему. Но погубить ее им не удастся. Пусть она потеряла голову от страха, воля к жизни в ней еще сильна. - Я не буду тебя беспокоить, - проговорил ястреб, - документы могут и подождать. Подпишешь дома. - Какие документы? Если она отведет глаза в сторону, ей не придется смотреть на его голову. Голос был голосом Джима, твердый, ободряющий. - Доверенности на капитал, которые дали мне в конторе Форбза и Милуолла. Они предлагают, чтобы я стал совладельцем. Его слова пробудили что-то у нее в памяти, вызвали воспоминание о чем-то, что было до операции, о чем-то, связанном с ее глазами. Если операция ничего не даст, ей будет трудно подписывать свое имя. - Зачем? - спросила она дрогнувшим голосом. - В конце концов, это мои деньги. Он рассмеялся. И, обернувшись на смех, она увидела раскрытый клюв. Он зиял, как капкан. Затем закрылся. - Конечно, твои, - сказал он. - Но не в этом дело. Дело в том, что я смогу подписывать бумаги вместо тебя, если ты уедешь или заболеешь. Мада Уэст взглянула на змею; узнав, что ей требовалось, та спрятала голову в воротник и струилась к дверям. - Не задерживайтесь надолго, мистер Уэст, - прошелестела сестра Энсел, - нашей больной надо сегодня как следует отдохнуть. Она бесшумно выскользнула из комнаты, и Мада Уэст осталась наедине с мужем. С ястребом. - Я не собираюсь уезжать, - сказала она, - или болеть. - Разумеется. Да разве о том речь! Просто эти голубчики не могут без мер предосторожности. Но, так или иначе, я не буду сегодня к тебе с этим приставать. Правда ли, что голос звучит нарочито небрежно? Что рука, сующая бумаги в карман пальто, на самом деле птичья лапа? Кто знает, может быть, ее ждет еще больший кошмар: преобразившиеся тела, руки и ноги, становящиеся крыльями, лапами, копытами, - пока в окружающих ее людях не останется ничего человеческого. Последней исчезнет человеческая речь. С ней уйдет и последняя надежда. Все заполнят джунгли, со всех сторон будут раздаваться вой, рычание, крики, вылетающие из сотен глоток. - Ты это серьезно - насчет сестры Энсел? - спросил Джим. Она спокойно смотрела, как он подпиливает ногти. Он всегда носил пилку в кармане. Раньше Мада не придавала этому значения - пилка была неотъемлемой частью Джима, как его вечное перо и трубка. Только теперь она поняла, что за этим крылось: ястребу нужны острые когти, чтобы терзать свою добычу. - Не знаю, - сказала она, - мне кажется довольно глупо брать с собой сиделку, раз ко мне вернулось зрение. Он ответил не сразу. Голова глубже ушла в плечи. Его темный деловой костюм напоминал оперение большой нахохлившейся птицы. - Я лично высоко ее ценю, - сказал он. - А ты, естественно, будешь слаба первое время. Я за то, чтобы не менять прежний план. В конце концов, если наши ожидания не сбудутся, мы всегда можем ее отослать. - Возможно, - сказала его жена. Она пыталась припомнить кого-нибудь, кому она могла доверять. Нет, у них никого не осталось. Родных раскидало по свету. Брат с женой жили в Южной Африке, из друзей в Лондоне она ни с кем не была очень близка. Не до такой степени. Никого, кому она могла бы сказать, что сиделка превратилась в змею, а муж - в ястреба. Беспомощность осуждала ее на вечную муку. Она была в своем личном аду. Одинокая, окруженная ненавистью и жестокостью; хладнокровно все взвесив, она больше в этом не сомневалась. - Что ты будешь делать сегодня вечером? - спокойно спросила она. - Поеду в клуб обедать, вероятно, - ответил он. - Как это мне надоело. Слава Богу, еще два дня, и ты опять будешь дома. Да, но, попав домой, вернувшись туда вместе со змеей и ястребом, не окажется ли она еще больше в их власти, чем здесь, в лечебнице? - Гривз точно обещал в среду? - спросила она. - Да, так он сказал, когда звонил мне сегодня утром. В среду он заменит тебе эти линзы на другие, в которых ты будешь различать цвета. Которые покажут и тела в их истинном виде. Вот в чем разгадка. Синие линзы показывают только головы. Это было первое испытание. Гривз тоже в этом замешан, и ничего удивительного, ведь он хирург. Он занимает важное место в заговоре... а возможно, его подкупили. Кто это был, старалась она припомнить, кто первый предложил операцию? Их частный врач, после разговора с Джимом? Кажется, они оба пришли тогда к ней и сказали, что операция - единственный шанс спасти ей зрение. Корни заговора уходят в далекое прошлое, в глубь месяцев, возможно, лет. Но с какой целью, ради всего святого? Мада яростно рылась в памяти - не всплывет ли чей-нибудь взгляд, слово, какой-нибудь знак, который позволил бы ей проникнуть в этот ужасный заговор, это покушение на ее жизнь или на ее рассудок. - Ты даже осунулась, - внезапно сказал Джим. - Позвать сестру Энсел? - Нет... - вырвалось из ее губ чуть ли не криком. - Я, пожалуй, лучше пойду. Она просила не задерживаться надолго. Он встал с кресла - массивная фигура, перья на голове, как клобук, - подошел к ней, чтобы поцеловать на прощанье. Она закрыла глаза. - Спи спокойно, моя любимая, и ни о чем не тревожься. Несмотря на страх, она невольно ухватилась за его руку. - Что с тобой? - спросил он. Знакомый поцелуй вернул бы ее к жизни, но она почувствовала укол ястребиного клюва, кровавого клюва, больно щипнувшего ее. Когда муж ушел, Мада принялась стонать, катаясь головой по подушке. - Что мне делать? - повторяла она. - Что мне делать? Дверь снова отворилась; Мада сунула в рот кулак. Никто не должен знать, что она плачет. Ни слышать этого, ни видеть. Последним усилием воли она взяла себя в руки. - Как вы себя чувствуете, миссис Уэст? У изножья кровати стояла змея, рядом с ней - постоянный врач лечебницы. Приятный юноша, он всегда ей нравился, и, хотя, подобно всем прочим, у него была звериная голова, это не испугало ее. Это была голова собаки, шотландского колли. Коричневые глаза, казалось, поддразнивали ее. У нее самой когда-то был колли. - Могу я поговорить с вами наедине? - спросила Мада. - Разумеется. Вы не возражаете, сестра? - он кивнул на дверь, и сестра Энсел исчезла. Мада Уэст села в постели и стиснула руки. - Вы сочтете, что все это глупости, - начала она, - но дело в линзах. Я не могу к ним привыкнуть. Он подошел к кровати, верный колли, нос вверх в знак сочувствия. - Очень жаль это слышать, - сказал он. - Они вам не режут? - Нет, - сказала она. - Нет, я их даже не чувствую. Просто из-за них у всех странный вид. - И ничего удивительного, так и должно быть. Ведь они скрадывают цвет. - Голос его звучал бодро, дружески. - Когда столько времени проходишь в повязке, наступает нечто вроде шока, - сказал он. - Не забывайте, вам порядочно досталось. Глазные нервы еще не окрепли. - Да, - сказала она. Его голос, даже собачья голова внушали ей доверие. - Вы знаете людей, которые перенесли такую же операцию? - И очень многих. Через день-два вы будете совершенно здоровы. Он потрепал ее по плечу. Добрый песик! Веселый охотничий пес! - И я вам еще одно скажу, - продолжал он. - Ваше зрение сделается лучше, чем раньше. Все станет яснее во всех отношениях. Одна пациентка говорила мне, что у нее было такое чувство, будто она всю жизнь носила очки и только после операции увидела своих друзей и родных в их истинном свете. - В их истинном свете? - повторила Мада его слова. - Именно. Понимаете, у нее всегда было слабое зрение. Она, например, думала, что волосы у ее мужа каштановые, а в действительности он был рыжий, ярко-рыжий. Сперва это было для нее ударом, но потом она пришла в восторг. Колли отошел от кровати, похлопал по стетоскопу, торчащему из кармана, и кивнул головой. - Мистер Гривз сотворил с вами чудо, можете мне поверить, - сказал он. - Ему удалось вернуть к жизни нерв, который он считал мертвым. Вы никогда им не пользовались - он не действовал. Кто знает, миссис Уэст, может быть, вы еще войдете в историю медицины. Так или иначе, хорошенько отоспитесь. Желаю вам удачи. Зайду утром. Спокойной ночи. Он потрусил к дверям. Она слышала, как, идя по коридору, он пожелал доброй ночи сестре Энсел. Ободряющие слова лишь задели ее по больному месту. Правда, в каком-то смысле они принесли облегчение, из них вытекало, что заговора против нее нет. Как и той пациентке с обострившимся чувством цвета, ей было дано не только зрение, но и видение. Она употребила слова, которые произнес врач. Она, Мада Уэст, может видеть людей в их истинном свете. И те, кому она доверяла, кого любила больше всех остальных, оказались ястребом и змеей... Дверь отворилась, и сестра Энсел вошла в комнату, неся успокоительное. - Будем ложиться? - Да, благодарю вас. Заговора, может быть, и нет, так, но вся вера, все доверие покинули ее. - Оставьте лекарство и стакан воды. Я приму его позднее. Она смотрела, как змейка ставит стакан на столик у кровати. Как подтыкает одеяло. Вот извивающаяся шея качнулась ниже и крошечные глазки увидели ножницы, полускрытые подушкой. - Что это у вас там? Язык высунулся и скрылся снова. Рука протянулась к ножницам. - Вы могли порезаться. Я их уберу, вы не возражаете? Чтобы не искушать судьбу. И ее единственное оружие было убрано, но не в туалетный столик, а в карман. Одно то, как сестра Энсел их туда сунула, говорило о том, что она знает о подозрении Мады Уэст. Она хотела оставить ее безоружной. - Не забудьте позвонить, если вам что-нибудь будет нужно. - Не забуду. Нежный, как ей прежде казалось, голос звучал вкрадчиво, фальшиво. Как обманчив слух, подумала Мада Уэст, как отступает от правды. Она подождала до одиннадцати часов, когда, как она знала, все пациенты уже были в постели. Затем погасила свет. Это обманет змею, если той вздумается взглянуть на нее через "глазок" в дверях. Она подумает, что ее подопечная спит. Мада Уэст тихонько встала. Вынула одежду из платяного шкафа и принялась одеваться. Надела пальто, туфли, повязала голову шарфом. Одевшись, подошла к дверям и осторожно повернула ручку. В коридоре было тихо. Она стояла неподвижно. Затем перешагнула порог и поглядела налево, туда, где всегда находилась дежурная сестра. Змея была на месте. Сидела, склонившись над книгой. Свет, падающий с потолка, заливал ей голову. Нет, она не ошиблась. Опрятная элегантная форма, накрахмаленная белая манишка, жесткий воротничок, но над ним раскачивалась змеиная шея и длинная плоская злобная голова. Мада Уэст ждала. Она была готова ждать хоть несколько часов. Но вот раздался долгожданный звук - звонок от пациента. Змейка подняла голову от книги и посмотрела на табло. Затем, надев манжеты, заскользила по коридору в комнату, куда ее вызывали. Постучала, вошла. Не успела она исчезнуть, Мада Уэст вышла в коридор и направилась к лестничной площадке. Ни звука. Она прислушалась, затаив дыхание, затем крадучись стала спускаться. Четыре марша, четыре этажа, но ей повезло - с того места, где сидели дежурные сестры, лестница была не видна. Внизу, в вестибюле, огни были притушены на ночь. Она подождала у подножия лестницы, чтобы убедиться, что ее никто не заметил. Ночной швейцар сидел к ней спиной, склонившись над конторкой, и она не могла разглядеть его лицо, но, когда он выпрямился, она увидела широкую рыбью голову. Мада пожала плечами. Не для того она отважилась на весь этот путь, чтобы ее испугала какая-то рыба. Она смело пошла через вестибюль. Рыба вытаращила глаза. - Вам нужно что-нибудь, мадам? - спросил швейцар. Он был глуп, как она и ожидала. - Я ухожу. Спокойной ночи, - сказала она, проходя мимо, и дальше, через вертящуюся дверь вниз по ступенькам на улицу. Свернула налево и, заметив такси в дальнем конце улицы, крикнула и подняла руку. Такси замедлило ход, остановилось. Подойдя к дверце, Мада увидела, что у шофера черная приплюснутая обезьянья морда. Обезьяна ухмылялась. Внутренний голос говорил Маде, чтобы она не садилась в такси. - Простите, - сказала она, - я ошиблась. Ухмылка сползла с обезьяньей морды. - Надо знать, чего хочешь, дамочка, - прокричал он, включил зажигание и, виляя, скрылся вдали. Мада Уэст пошла дальше. Она сворачивала направо, налево, снова направо; вскоре вдали засияли огни Оксфорд-стрит. Мада прибавила шаг. Подойдя к Оксфорд-стрит, Мада приостановилась, подумав вдруг, а куда же она идет, у кого попросит приюта. И ей снова пришло в голову, что у нее нет здесь никого, ни живой души. Кто мог предоставить ей защиту? Проходящая мимо пара - жабья голова на приземистом туловище и рядом, под руку с ним, пантера, - стоящий на углу и беседующий с маленькой разнаряженной свинкой полицейский-бабуин? Здесь не было людей. Мужчина, шедший шагах в двух за ней, был, как и Джим, ястреб. Ястребы попадались и на противоположном тротуаре. Навстречу с хохотом шел шакал. Мада повернулась и побежала назад. Она бежала, натыкаясь на прохожих - шакалов, гиен, ястребов, собак. Мир принадлежал им, в нем не осталось ни одного человека. Они оборачивались, видя, что она бежит, указывали на нее пальцами, они визжали, лаяли, кидались за ней следом, она слышала сзади их шаги. Она бежала по Оксфорд- стрит, спасаясь от погони, ночь обступила ее тенями, окутала тьмой, свет в ее глазах померк, она была одна в зверином мире. - Лежите спокойно, миссис Уэст, небольшой укол, я не сделаю вам больно. Мада узнала голос мистера Гривза, хирурга, и как в полусне подумала, что им все- таки удалось ее поймать. Она снова была в лечебнице, но теперь это не имело значения - какая разница, здесь или где-нибудь еще... Здесь, по крайней мере, все животные были ей знакомы. Ей успели наложить на глаза повязку, она была благодарна за это. Благословенная темнота скрывала ночной кошмар. - Ну, миссис Уэст, надеюсь, все ваши неприятности остались позади. С этими новыми линзами не будет ни боли, ни путаницы. Мир снова станет цветным. Повязка становилась все тоньше, все прозрачней, - ее опять снимали слой за слоем. Внезапно все залил свет. Был день, ей улыбался мистер Гривз. Да, это его лицо. Рядом с врачом стояла кругленькая веселая сестра. - Где ваши маски? - спросила пациентка. - Для такой пустяковой операции они нам не нужны, - сказал хирург. - Мы всего лишь сняли временные линзы. Теперь лучше, да? Она обвела глазами комнату. Все было в порядке. Четкие очертания - платяной шкаф, туалетный столик, вазы с цветами. Все - естественного цвета, без темной дымки. Но им не обмануть ее россказнями о том, что это был лишь сон. Накинутый ночью шарф все еще лежал на стуле. - Со мной что-то случилось, да? - сказала она. - Я пыталась уйти... Сестра взглянула на врача. Он кивнул. - Да, - сказал он, - да. И, честно говоря, я вас не виню. Линзы, которые я вам вчера поставил, давили на крошечный нерв, и это вывело вас из равновесия. Но все уже позади. Он ободряюще ей улыбнулся. Большие добрые глаза сестры Брэнд, - конечно же, это сестра Брэнд, - смотрели на нее с сочувствием. - Это было ужасно, - сказала пациентка, - даже сказать вам не могу, до чего ужасно. - И не надо, - прервал ее мистер Гривз. - Обещаю вам, что это не повторится. Дверь открылась, и в палату вошел молодой больничный врач. Он тоже улыбался. - Ну, как наша пациентка? - спросил он. - Вполне пришла в себя? - Думаю, что да, - ответил хирург. - Как ваше мнение, миссис Уэст? Мада Уэст, не улыбаясь, смотрела на них - на молодого врача, на хирурга и сестру - и спрашивала себя, как раненая, пульсирующая ткань может настолько преобразить людей, какая клетка, соединяющая плоть с воображением, превратила этих трех человек в животных? - Я думала, вы - собаки, - сказала она. - Вы, мистер Гривз, охотничий фокстерьер, а вы - шотландский колли. Молодой врач притронулся к стетоскопу и засмеялся. - А я и правда шотландец, - сказал он. - Из Абердина. Вы не совсем ошиблись, миссис Уэст. Поздравляю. Мада Уэст не присоединилась к его смеху. - Вам хорошо говорить, - сказала она. - Остальные были куда менее приятны. - Она обернулась к сестре Брэнд. - Про вас я думала, что вы - корова, - сказала она, - добрая корова. Но с острыми рогами. На этот раз рассмеялся мистер Гривз. - Видите, сестра, - сказал он, - то самое, о чем я вам не раз говорил. Пора уже вам на травку, на маргаритки. Сестра Брэнд и не подумала обидеться. Она поправила подушку с ласковой улыбкой. - Бывает, что нас называют самыми чудными именами, - сказала она, - такая уж у нас работа. Все еще смеясь, врачи направились к двери. Мада Уэст, чувствуя, что атмосфера разрядилась, сказала: - Кто меня нашел? Что произошло? Кто привел обратно? Мистер Гривз глянул на нее с порога. - Вы не очень далеко ушли, миссис Уэст, и благодарите за это Бога, не то вы не были бы сейчас здесь. Швейцар пошел за вами следом. - Все позади, - сказал молодой врач. - Весь эпизод занял не больше пяти минут. Вы благополучно оказались в своей постели, и меня тут же вызвали к вам. Вот и все. Ничего страшного не произошло. Вот для кого это было ударом, так для бедняжки сестры Энсел. Когда она увидела, что вас нет в палате. Сестра Энсел... Отвращение, испытанное накануне, не так легко было забыть. - Не хотите ли вы сказать, что наша маленькая звезда тоже была животным? - улыбнулся молодой врач. Мада Уэст почувствовала, что краснеет. Придется солгать. И не в последний раз. - Нет, - быстро откликнулась она. - Разумеется, нет. - Сестра Энсел все еще здесь, - сказала сестра Брэнд. - Она была так расстроена, когда сменилась с дежурства, что не могла уйти к себе и лечь спать. Вы не хотели бы ее повидать? Тяжелое предчувствие охватило пациентку. Что она наговорила сестре Энсел в панике и лихорадке вчерашнего вечера? Прежде чем она успела ответить, молодой врач раскрыл дверь и крикнул в коридор: - Миссис Уэст хочет пожелать вам доброго утра! Он широко улыбался. Мистер Гривз махнул рукой и вышел, сестра Брэнд - за ним, молодой врач, отдав честь стетоскопом и отвесив в шутку поклон, отступил к стене, чтобы пропустить сестру Энсел. Мада Уэст глядела на нее не сводя глаз, затем на губах ее показалась робкая улыбка и она протянула вперед руки. - Я так перед вами виновата, - сказала она. - Простите меня. Как могла сестра Энсел казаться змеей?! Карие глаза, гладкая смуглая кожа, аккуратно причесанные темные волосы под шапочкой с рюшем. И улыбка, медленная сочувственная улыбка. - Простить вас, миссис Уэст? - сказала сестра Энсел. - За что мне вас прощать? Вы прошли через ужасное испытание. Пациентка и сестра держали друг друга за руки. Улыбались друг другу. О Боже, думала Мада Уэст, какое облегчение, как она благодарна за то, что вновь обретенное зрение помогло развеять угнетавшие ее отчаяние и страх. - Я все еще не понимаю, что произошло, - сказала она, прильнув к сиделке. - Мистер Гривз пытался мне объяснить. Что-то с нервом? Сестра Энсел сделала гримаску, обернувшись к двери. - Он и сам не знает, - шепнула она, - но он ни за что не признается в этом, не то попадет в беду. Он слишком глубоко вставил линзы, вот в чем дело. Слишком близко к нерву. Как еще вы остались в живых! Она поглядела на свою подопечную. Глаза ее улыбались. Она была такая хорошенькая, такая приветливая. - Не думайте об этом, - сказала она. - Вы больше не будете грустить, да? С этой самой минуты. Обещайте мне. - Обещаю, - сказала Мада Уэст. Зазвонил телефон, сестра Энсел выпустила руку пациентки и потянулась за трубкой. - Вы сами знаете, кто это, - сказала она. - Ваш бедный муж. - И передала трубку Маде Уэст. - Джим... Джим, это ты? Любимый голос так тревожно звучал на другом конце провода. - Ты в порядке? - сказал он. - Я уже дважды звонил старшей сестре, она обещала держать меня в курсе. Что, черт подери, там происходит? Мада Уэст улыбнулась и протянула трубку сестре. - Скажите ему, - попросила она. Сестра Энсел поднесла трубку к уху. Смуглая нежная рука, матово поблескивают розовые полированные ногти. - Это вы, мистер Уэст? - сказала она. - Ну и напугала нас наша пациентка. - Она улыбнулась и кивнула женщине в постели. - Можете больше не волноваться. Мистер Гривз сменил линзы. Они давили на нерв. Теперь все в порядке. Видит она превосходно. Да, мистер Гривз сказал, завтра мы можем уехать. Пленительный голос, так гармонирующий с мягкими красками, с карими глазами. Мада Уэст вновь протянула руку к трубке. - Джим, у меня была кошмарная ночь, - сказала она, - я только сейчас по- настоящему начинаю все понимать. Какой-то нерв в мозгу... - Так я и понял, - сказал он, - чудовищно. Слава Богу, им удалось его найти. Этот Гривз - сапожник. - Больше это не повторится, - сказала она. - Теперь, когда мне поставили правильные линзы, это не может повториться. - Надеюсь. Не то я подам на него в суд. Как ты себя чувствуешь? - Замечательно, - сказала она. - Немного сбита с толку, но замечательно. - Умница, - сказал он. - Ну, не волнуйся, я приеду попозже. Голос замолк. Мада Уэст передала трубку сестре Энсел, та положила ее на рычаг. - Мистер Гривз правда сказал, что я могу возвратиться домой завтра? - спросила Мада. - Да, если будете хорошо себя вести. - Сестра Энсел улыбнулась и похлопала Маду по руке. - Вы уверены, что по-прежнему хотите, чтобы я поехала с вами? - спросила она. - Ну конечно, - сказала Мада Уэст. - Мы же договорились. Она села в постели. В окна вливались потоки солнечного света, освещая розы, лилии и ирисы на длинных стеблях. Совсем близко на улице слышался шум автомобилей, такой ровный, такой сладостный. Мада подумала о садике, ждущем ее дома, о своей спальне, о своих вещах, о привычном течении домашней жизни, к которому она теперь сможет вернуться. Ведь она снова видит, а страхи и тревоги последних месяцев забудутся навсегда. - Самое драгоценное на свете, - сказала она сестре Энсел, - зрение. Теперь я это знаю. Я знаю, чего я могла лишиться. Стиснув руки перед собой, сестра Энсел сочувственно кивала. - И зрение к вам вернулось, - сказала она. - Это чудо. Вы никогда больше его не потеряете. Она направилась к двери. - Пойду немного отдохну, - сказала она. - Теперь, когда я знаю, что с вами все в порядке, я смогу уснуть. Вам что-нибудь нужно, пока я здесь? - Дайте мне, пожалуйста, крем для лица и пудру, - сказала пациентка, - и помаду, и гребень со щеткой. Сестра Энсел взяла все это с туалетного столика и положила на постель так, чтобы Мада легко могла их достать. Она захватила также ручное зеркало и флакон духов и с заговорщицкой улыбкой понюхала пробку. - Изумительные, - проворковала она. - Это те, что вам подарил мистер Уэст, да? Сестра Энсел уже вписалась в интерьер, подумала Мада. Ей представилось, как она - снова хозяйка дома - ставит цветы в маленькой комнате для гостей выбирает книгу, приносит портативный приемник, чтобы сестре Энсел не было скучно по вечерам. - До вечера. Знакомые слова: столько дней и недель она слышала их каждое утро, они прозвучали в ее ушах как любимая песня, которую с каждым разом любишь все больше. Наконец- то они слились с человеком, человеком, который улыбался ей, чьи глаза обещали ей дружбу и верность. - Увидимся в восемь. Дверь закрылась. Сестра Энсел ушла. Привычный распорядок, нарушенный безумной ночью, вступил в свои права. Но вместо мрака - свет. Жизнь - вместо угрозы смерти. Мада Уэст вынула пробку из флакона и подушила за ушами. Аромат разлился в воздухе, стал частью теплого светлого дня. Она подняла зеркальце, взглянула в него. В комнате ничего не переменилось, в окна проникал уличный шум, вот в дверях показалась маленькая горничная - вчерашняя ласка - и принялась убирать. Она сказала "доброе утро", но пациентка не ответила ей. Возможно, она устала. Горничная убрала и пошла дальше. Тогда Мада Уэст взяла зеркало и снова посмотрела в него. Нет, она не ошиблась. Глаза, которые смотрели ей в ответ, были сторожкими глазами пугливой лани, покорно склонившей голову, будто под занесенным ножом.