ла на господина Крокера. Члены парламента по очереди поднимались и расспрашивали ее о доме на Глочестер Плейс, о том, кто платил за дом, когда она впервые обратилась к герцогу с просьбой о повышении, запоминала ли она обстоятельства сделок или записывала в блокнот. - Если ко мне обращался один человек, я полагалась на свою память или на память Его Королевского Высочества, но если мне приносили список, я отдавала его герцогу. Но списки писала не я. Однажды принесли очень длинный список. - Это список существует? - Нет. Я приколола его на полог нашей кровати, и наутро Его Королевское Высочество забрал его. Позже я видела его в бумажнике герцога. Раздался громкий смех со стороны оппозиции. - Вы помните, от кого конкретно вы получили этот список? - Думаю, или от капитана Сандона, или от господина Донована, но оба будут отрицать это. - Вы получали много писем с прошениями? - Сотни. - А вы показывали эти письма, в которых содержались обещания заплатить вам деньги, Его Королевскому Высочеству? - Он был осведомлен обо всех моих действиях. Так как ее ответ привел представителей правительства в замешательство, полковник Уордл вызвал своего следующего свидетеля, мисс Тейлор, которая, покраснев и чувствуя себя очень неловко, сменила у барьера госпожу Кларк. - Часто ли вы, - спросил ее полковник Уордл, - заезжали на Глочестер Плейс в тот период, когда госпожа Кларк находилась под покровительством герцога? - Очень часто. - Вы когда-либо слышали, чтобы герцог Йоркский разговаривал с госпожой Кларк о наборе рекрутов полковником Френчем? - Только один раз. - Расскажите, пожалуйста, что тогда произошло. - Насколько я помню, герцог сказал: "Меня постоянно беспокоит полковник Френч. Он требует от меня все больше и больше". А потом, повернувшись к госпоже Кларк, он сказал: "А как он ведет себя по отношению к тебе, дорогая?" - может, он назвал ее другим ласковым словом. А госпожа Кларк ответила: "Сносно. Не могу сказать, что прекрасно". Вот и все. - Это был весь разговор? - Потом герцог сказал: "Френч должен решить, наконец, что ему надо, иначе я положу всему этому конец, это касается и его самого, и набора рекрутов". Герцог использовал именно это выражение. Полковник Уордл заявил, что у него нет больше вопросов к свидетельнице. Она повернулась, собираясь уйти, но тут поднялся министр юстиции. Со стороны представителей оппозиции раздался сочувственный шепот. Голос, звучавший так мягко и вкрадчиво, когда допрашивали госпожу Кларк, теперь стал резким и жестким. - Как давно вы знакомы с госпожой Кларк? - Около десяти лет. Может, дольше. - Где вы познакомились с ней? - В доме в Бейсуотере. - С кем вы жили в Бейсуотере? - С моими родителями. - Кто ваши родители? - Мой отец - дворянин. - С кем вы живете сейчас? - С сестрой. - Где вы живете? - В Челси. - В меблированных комнатах или у вас есть дом? - В собственном доме. - У вас есть профессия? - Если содержание пансиона можно назвать профессией. - Кто жил с госпожой Кларк на Крейвен Плейс? - Когда мы с ней познакомились, с ней жил ее муж. - А кто жил с ней после? - Его Королевское Высочество герцог Йоркский. - А не жила ли она с каким-либо другим мужчиной? - Мне об этом ничего не известно. - Вы состоите с ней в родственных отношениях? - Мой брат женат на ее сестре. - Чем занимался ее муж? - Я всегда считала его состоятельным человеком. - Вы жили с ней на Тэвисток Плейс? - Я вообще никогда не жила с ней. - Вы когда-либо ночевали в ее доме? - Да, изредка. - Вы считали ее скромной, порядочной женщиной, когда она жила на Тэвисток Плейс? - Она жила со своей матерью. Больше мне ничего не известно. Свидетельница была вся в слезах. Со стороны представителей оппозиции раздался негодующий ропот. Министр юстиции не обратил на это внимания. - По чьей просьбе вы согласились давать показания? - По просьбе госпожи Кларк. - Вы знакомы с господином Даулером? - Да. - Говорила ли вам госпожа Кларк, что она представила герцогу Йоркскому господина Даулера как своего брата? - Нет, никогда. - Сколько времени прошло с тех пор, когда вы слышали разговор Его Королевского Высочества и госпожи Кларк, касающийся полковника Френча? - Не могу точно сказать. Разговор происходил на Глочестер Плейс. - Вы когда-либо встречали полковника Френча в доме на Глочестер Плейс? - Я слышала, как дворецкий объявлял о его приходе. Но мне трудно сказать, представляли нас друг другу или нет. - И через пять лет вы дословно помните использованные в разговоре выражения? - Я много думала о том разговоре. - Что заставляло вас думать о нем? - Мне стало любопытно, о ком они говорят. - В какое время года происходил разговор? - Я не помню. - Зимой или летом? - Я не помню. - Однако вы уверены в точности высказываний? - Да. - Вам не кажется это странным? - Нет. - Действиельно ли дела вашего отца находятся в плачевном состоянии? Возникла минутная пауза, а потом свидетельница тихо ответила: - Да. - Сколько у вас учениц? - Двенадцать. - Сколько лет вашей младшей ученице? - Семь. В зале раздались громкие крики: "Нет, нет...", так как все увидели, что мисс Тейлор крайне утомлена. Министр юстиции пожал плечами и сел. Мисс Тейлор сказали, что она может идти. Господин Крокер вызвал госпожу Мери Энн Кларк для дальнейшего допроса. В течение часа он расспрашивал ее о доме на Глочестер Плейс, о количестве слуг, о том, где спали слуги, кто платил им, сколько у нее было экипажей, сколько лошадей, какие драгоценности она носила, закладывала ли она свои бриллианты. Потом, бросив взгляд на переданную ему министром юстиции бумагу, господин Крокер спросил: - Вы когда-либо жили в Хэмпстеде? После небольшой паузы свидетельница ответила: - Жила. - В каком году? - С конца 1807 до середины 1808 года. - В чьем доме вы жили? - В доме господина Николса. - В этот период вы пользовались своим именем? - Да. - Вы когда-нибудь называли себя госпожой Даулер? - Нет, никогда. - Сколько раз вы виделись с господином Даулером после его возвращения из Португалии? - Я виделась с ним в прошлое воскресенье в моем доме и сегодня, в комнате для свидетелей. - Значит, вы больше не встречались с ним после его возвращения в Англию? - Полагаю, достопочтенный джентльмен сам может ответить на этот вопрос, так как чердачное окно в его доме выходит на окна моего дома. Со стороны оппозиции раздались свист и громкие аплодисменты. - Вы уверены, что больше не встречались с господином Даулером? - Если достопочтенному джентльмену так хочется и если это приведет к чему-нибудь, я могу ответить, что виделась с ним чаще. Я не собираюсь скрывать, что господин Даулер мой близкий друг. - Где еще вы виделись с господином Даулером после его возвращения? - В его отеле. - Когда? - В первый же вечер после его возвращения. Но я держала это в секрете, так как не хотела, чтобы члены моей семьи или чужие люди знали о нашей встрече в тот вечер. - И долго вы находились с господином Даулером? - Я сообщила, что находилась в обществе господина Даулера. Я хочу спросить у председателя, считает ли он этот вопрос пристойным, пристало ли палате общин задавать подобные вопросы. Поднялся господин Вилберфорс и заявил, что это совершенно некорректный и аморальный вопрос, что комитет не иеет права вмешиваться в личную жизнь свидетельницы. Но его слова потонули в гневных выкриках, и косподин Крокер повторил свой вопрос. - Ваше пребывание в четверг у господина Даулера закончилось после полуночи? - Мой визит закончился в пятницу утром. К сильнейшему разочарованию представителей всех парламентских партий, господин Крокер прекратил дальнейшие расспросы, и заседание объявили закрытым. Когда госпожа Мери Энн Кларк шла к своему экипажу, к ней подбежал посыльный и протянул записку. Она прочла ее и обратилась к посыльному: - Ответа не будет. Приехав домой на Вестбурн Плейс, она засунула записку за раму зеркала, рядом с открытками, полученными на день св. Валентина. Записка была подписана инициалами всем известного члена парламента от тори: "Как насчет трехсот гиней и ужина сегодня?" Глава 4 Расследование палаты общин стало предметом всеобщего интереса. О войне на полуострове позабыли, ежедневно ведущие газеты публиковали подробную запись всех выступлений. Наполеон и Испания имели второстепенную важность. Памфлетисты строчили без устали, карикатуристы и сочинители стишков в поте лица трудились над описанием Великой Дискуссии. Торговля оживилась. Как по волшебству, появился фарфор: стаффордширские кувшины с изображением госпожи Кларк во вдовьих одеждах и со списком офицеров в руке; огромные цветные портреты герцога Йоркского в ночной сорочке, вылезающего из кровати; карикатура на Даулера и других свидетелей. На всех углах продавались дешевые издания с описанием жизни всех свидетелей. Десятки шутливых куплетов выплеснулись на улицы, их распевали даже в театрах. Последним криком моды явилось при решении спорных вопросов с помощью монеты вместо "орла или решки" загадывать "герцог или Кларк". В лондонских салонах не было другой теы разговора. Во всех кофейнях и пивных обсуждали одно и то же событие. Госпожа Кларк брала взятки, но знал ли об этом герцог? Мнения разделились. Помимо двух крупных партий, одна из которых считала, что герцог сам прикарманивал деньги, а другая - что герцог чист и непорочен, существовала небольшая группа людей, которые качали головами и говорили, что главное значение имеет связь герцога с госпожой Кларк. Принц крови, женатый человек, содержал любовницу, дарил ей лошадей и бриллианты, а в это время люди голодали. Мужчины и женщины надрывались на фабриках, солдаты погибали в сражениях, большинство англичан с трудом сводили концйы с концами, а главнокомандующий, сын самого короля, развлекался со шлюхой. Этот вопрос терзал сердца многих. Это был камень преткновения. Напыщенные проповедники и уличные ораторы дали себе волю. Обыватели высказывались у себя дома: "Считается, что мы должны уважать Ганноверов. Они показали нам пример. Если Бурбоны вели себя во Франции точно так же, неудивительно, что у лягушатников полетели головы с плеч..." Атмосфера в обществе была накаленной, страсти разжигались теми, кому это было выгодно: самими виновниками случившегося. Вилл Огилви сидел в одиночестве за столом в своей конторе и улыбался, наблюдая, как от искорки загорелась солома, как пламя постепенно поднималось все выше и выше, охватывая огромного монстра - общественное мнение. Именно этого он и добивался с самого начала, и солома, горевшая в этом огне, уже сыграла свою роль. Мей Тейлор была одной из соломинок. Родители забрали из ее школы всех учениц, домовладелец на Чейн Роу попросил ее съехать. Он дал ей три дня. Полчаса в палате общин разрушили ее жизнь. У нее не пансион, глумились правительственные памфлетисты, а дом терпимости, где уличных потаскух обучали их ремеслу. Мы выиграли? Мы проиграли? Каждый день Мери Энн задавала себе один и тот же вопрос. Она не знала, что лидер палаты, который в отличие от нее чувствовал настроение парламента, переправил в Виндзор протоколы заседаний. Он знал, что даже его союзников одолевают сомнения, он чувствовал, как с каждым днем растет неприязнь к герцогу. Итак, из палаты общин в Виндзорский замок: "Я считаю необходимым предупредить Ваше Величество о том, что ситуация осложняется..." "Герцогу было известно, что она собирается предпринять, и он закрыл на это глаза" - именно такое мнение царило в здании парламента. Представители правительства производили жалкое впечатление. Эдам, Гринвуд из конторы "Гринвуд и Кокс", армейские агенты - полковник Гордон, военный министр и его помощник представили массу документов, которые ничего не доказывали, а только подтверждали факт, что повышения по службе действительно имели место и впоследствии информация об этом публиковалась в официальном бюллетене. Единственным оружием, которое еще оставалось в руках правительства, была дискредитация основной свидетельницы, госпожи Кларк. Нужно было опорочить ее репутацию и тем самым заставить всех усомниться в правдивости ее показаний. Одними из свидетелей, набранных специально для этой цели, были господин Рейд, владелец отеля на Сен-Мартин Лейн, и Самюэль Уэллс, официант. Оба утверждали, что дама, которая была с господином Даулером в прошлую пятницу, часто называла себя госпожой Даулер, но до настоящего момента - они могут поклясться в этом - они и понятия не имели, что у нее нет права носить это имя. Следующим шел господин Николс, булочник, который подтвердил показания предыдущих свидетелей. Господин Даулер часто бывал в этом доме в тот период, когда там жила госпожа Кларк. В первый раз она представилась вдовой, но позже сказала ему, что вышла замуж за господина Даулера. Она никогда не платила ему за жилье, но отдала в качестве платы свои музыкальные инструменты, а еще у него есть принадлежащие ей письма, которые когда-то собирались сжечь, но потом забыли и так и ос тавили в комоде. Но письма он представит только по требованию палаты. Ему было велено удалиться, а палата стала решать, следует читать эти письма или нет. Лидеру палаты пришлось срочно принимать решение. Если письма дискредитируют госпожу Кларк, справедливость восторжествует и все закончится хорошо. Если же письма затрагивают герцога, тогда другое дело. В них могут содержаться сведения, которые только навредят ему. После некоторого размышления господин Персиваль пришел к выводу, что риск слишком велик, и объявил, что принадлежность писем госпоже Кларк не является веской причиной для их приобщения к делу. Полковник Уордл смекнул, что в этих письмах могут содержаться очень ценные для оппозиции сведения, и оспорил решение лидера. После долгих пререканий письма были представлены и зачитаны председателем. Первое письмо было от Самюэля Картера. Бедный Сэмми, служивший в Западной Индии, никогда не предполагал, что его письмо, написанное в 1804 году в Портсмуте и содержащее просьбу предоставить ему отпуск для покупки мундира, будет зачитано в палате общин. Второе письмо тоже было от Сэмми, и третье. Палата была шокирована случайно раскрывшимся фактом, что лакей госпожи Кларк был назначен прапорщиком. Два письма от баронессы Ноллкенс - имя, хорошо известное в дипломатических кругах, - в которых она благодарила госпожу Кларк за оказанную ей услугу и просила передать Его Королевскому Высочеству, что она крайне признательна ему. Три письма от генерала Клаверинга с просьбой о встрече и мольбой о том, чтобы госпожа Кларк походатайствовала перед главнокомандующим о разрешении сформировать несколько новых батальонов. Представители правительства сидели мрачные, оппозиция сияла от восторга. Уцелевшие по чистой случайности письма не содержали прямых доказательств обвинения, однако они помогли установить, что герцог действительно многим оказывал одолжение. Когда зачитывали письма, в зале стояла мертвая тишина. Потом полковник Уорлд вызвал госпожу Кларк, чтобы она опознала почерки. Она так и сделала, хотя совершенно не помнила содержания писем, которые считала уничтоженными. Полковник Уорлд ухватился за выпавшую ему возможность расспросить ее о событиях, описанных в письмах. Это она достала Самюэлю Картеру патент на должность? Обращалась ли она к герцогу? Знал ли Его Королевское Высочество, что речь идет о том самом человеке, который прислуживал ему на Глочестер Плейс? Обращалась ли она к герцогу по делу баронессы Ноллкенс? Ее ответы очень удовлетворили его. - Вы узнаете, - продолжал он, - почерк генерала Клаверинга? - Да. А в этом найденном сегодня письме от герцога я прочла упоминание о полковнике Клаверинге и его батальонах. Письмо зачитали, однако эта процедура постоянно нарушалась взрывами хохота. "О мой ангел, быдь справедлива ко мне и знай, что ни одну женщину на свете не любили так, как я тебя. Каждый день, каждый час убеждают меня, что счастье моей жизни зависит только от тебя. Я с нетерпением жду послезавтра. Я сожму мою любимую в объятьях. Клаверинг ошибается, мой ангел, если считает, что будут форироваться новые подразделения: у нас нет таких намерений. Мы собираемся добавить по второму батальону к уже сформированным корпусам. Тебе следует сказать ему об этом и убедить его, что обращаться с прошениями бесполезно. Тысяча благодарностей, любовь моя, за носовые платки - думаю, мне не надо говорить, какое удовольствие они мне доставляют, когда я беру их и вспоминаю о нежных ручках, которые сшили их. Моя поездка оказалась очень удачной, все находится в отличном состоянии. Весь вчерашний день ушел на инспекцию Дуврских заводов, смотр войск и исследование побережья до самого Сэндгейта. А сейчас я отправляюсь по побережью в сторону Хастингса. По дороге я буду проводить смотры во всех частях. Прощай, счастье мое, моя единственная любовь". Письмо было адресовано, как ни странно, Джорджу Фаркуару, эсквайру, а не госпоже Кларк. Однако эта деталь ускользнула от внимания членов парламента. Откровения, содержащиеся в письмах, которые хранились в Хэмпстеде, в значительной степени подорвали уверенность тех, кто поддерживал правительство, поэтому шестнадцатого февраля лидер палаты, в надежде восстановить веру в герцога Йоркского, сделал важное заявление, касающееся назначения майора Тоунина. Несколько дней назад госпожа Кларк сообщила, что агентом, который назвал ей имя Тоунина, был капитан Сандон. Капитан Сандон признал это, однако он умолчал об одном очень важном факте, который обнаружил господин Эдам: в багаже капитана Сандона имелись письма от госпожи Кларк. Одно письмо касалось майора Тоунина и его назначения и было написано самим герцогом. Господин Эдам разговаривал об этом с Его Королевским Высочеством, который сразу же заявил, что письмо было поддельным. - Я веду к следующему, - продолжал лидер палаты. - Если письмо действительно окажется поддельным, мы увидим, что госпожа Кларк использовала для достижения своих целей не только ложь, но и фальсификацию. Если же письмо окажется подлинным, я сам поддержу обвинения. Но я настолько уверен в первом, что без колебаний ставлю этот вопрос перед палатой и предлагаю вызвать капитана Сандона для дачи свидетельских показаний. Полковник Уордл согласился. Он никогда не слышал ни об этом, ни о каких других письмах, принадлежащих капитану Сандону. Но пусть их представляют - он был уверен, что они поддержат обвинение и не принесут никакого вреда госпоже Кларк. Появился капитан Сандон и, к полному изумлению лидера палаты и всего комитета, заявил, что ему ничего не известно об этом письме. Возможно, и было такое письмо. Он не помнит. Сейчас оно не существует. Оно уничтожено. Он помнит об это письме, но оно куда-то делось. Он не может вспомнить содержания письма. Письмо пропало. Его низкая ложь была столь очевидна, причем не только господину Персивалю, но и всей палате, что после получасового пристрастного допроса его взяли под стражу, и палата единогласно решила отправить его домой в сопровождении пристава и произвести в доме обыск с целью поиска пропавшего письма. А пока решили вызвать госпожу Кларк. Ее допрашивал господин Персиваль. - Вы помните, что в 1804 году к вам обращался капитан Сандон по поводу дела, связанного с майором Тоунином? - Я помню, что капитан Сандон работал на майора Тоунина. - Не могли бы вы вспомнить, пересылали ли вы какие-либо записки майору Тоунину через капитана Сандона? - Я ничего подобного не помню. Возможно, что-то такое и было, но с тех пор прошло много времени. - Пересылали ли вы какие-либо бумаги майору Тоунину через капитана Сандона? - Что за бумаги? - Любая записка, написанная вами или кем-то другим. - Не думаю, что я это делала. Я всегда соблюдала особую осторожность, отдавая кому-либо записки, написанные моей рукой. - А могли вы забыть, что послали такуж бумагу майору Тоунину через капитана Сандона? - Нет, я помню все, что касалось герцога Йоркского. - Получил ли капитан Сандон какие-то проценты от майора Тоунина за посредничество? - Думаю, да. Майор Тоунин показался мне щедрым человеком, к тому же капитан Сандон вряд ли проявлял бы такую заинтересованность в деле, если бы не ожидал вознаграждения. - Вам известно, о чем допрашивали капитана Сандона сегодня? - Нет. В течение всего допроса свидетельница давала четкие и полные ответы на вопросы. Всем стало ясно, что, если и было в действительности такое письмо, она забыла о нем. Палата терпеливо ждала возвращения капитана Сандона и пристава. Прошло более часа, прежде чем он опять предстал перед барьером, и лидер палаты тут же принялся его допрашивать. - Вы нашли бумагу? - Нашел. - Вы принесли ее с собой? - Она у посыльного. У него есть и другие письма, связанные с этим делом. Посыльный передал суду стопку писем. Верхним было интересующее всех письмо. В полной тишине господин Персиваль протянул его председателю, который начал громко читать: - "Я только что получил ваше письмо. Дело Тоунина останется без изменения. Да благословит вас Господь". Подпись отсутствовала. Письмо было адресовано Джорджу Фаркуару, эсквайру, Глочестер Плейс, 18. На скамьях поднялся шум. Неужели письмо настолько важно? Его действительно написал герцог? Но кто такой Джордж Фаркуар? Господин Персиваль продолжил допрос капитана Сандона. - Зачем вы скрывали письмо? - У меня не было причин скрывать письмо. Мне просто стыдно. - Вам кто-нибудь советовал не упоминать об этом письме? - Нет. - Когда госпожа Кларк передавала вам это письмо, она говорила, что оно написано герцогом? - Я не помню, что конкретно она сказала, но смысл был таков, что письмо пришло от герцога. - Вам известен почерк герцога Йоркского? - Я никогда в жизни его не видел. - Вам не показалось, что письмо написано почерком госпожи Кларк? - Нет, не показалось. - Кто такой Джордж Фаркуар, эсквайр, которому адресовано письмо? - Не имею ни малейшего представления. Капитану Сандону разрешили удалиться. Для дачи свидетельских показаний вызвали госпожу Кларк. Ее допрашивал министр юстиции. - Вы когда-либо видели это письмо? - Полагаю, что видела, так как оно написано герцогом. Но я не представляю, как оно могло оказаться у этого человека, если только не через меня. - Посмотрите на печать. Она вам знакома? - Это личная печать герцога Йоркского. Надпись гласит: "Никогда не уклоняться". - Кто такой Джордж Фаркуар? - Сейчас такого человека не существует. У меня было два брата, которые служили во флоте. Они погибли, и Джордж был одним из них. Герцог всегда отправлял письма, адресованные мне, на его имя. - Вы когда-нибудь подделывали чей-либо почерк? - Нет, у меня не было в этом нужды. Может, когда-нибудь я в шутку и делала такое. Есть такая игра - я понимаю, смешно рассказывать о ней здесь, - один человек записывает имя мужчины, потом имя женщины, потом пишет, где они и чем занимаются, потом скатывает бумажку в трубочку и говорит: "Разве это не почерк такого-то?" И если почерк совпадает, то те, кого указали в бумажке, становятся друзьями. - Вы можете подделать почерк герцога Йоркского? - Я не знаю. Ему лучше судить. Несколько раз, когда он был рядом, я пыталась писать его почерком. Он смеялся, что мне удавалось изобразить его подпись "Фредерик", но я никогда не пользовалась этим. Если бы такое случилось, меня уже давно привлекли бы за это к суду. - Вы всегда пишете одним и тем же почерком? - Мне трудно сказать, как я пишу. Обычно я очень тороплюсь, когда что-либо пишу. - Вы водили рукой вашей матери, когда она подписывала векселя, которые были представлены военному трибуналу в связи с обвинениями, предъявленными вашему брату. Разве это нельзя назвать другим почерком? - Когда я вожу рукой своей матери, я не тороплюсь. Думаю, это фактически мой почерк, а не ее, так как она почти не в состоянии пользоваться своей рукой. - Получается, что вы можете писать двумя различными почерками? - Не вижу, чтобы они сильно различались. - Вы не видите разницы между вашим собственным почерком и почерком, которым подписаны векселя, представленные военному трибуналу? - Мне кажется, они не сильно отличаются друг от друга... Вы намекаете, что подпись на векселях была поддельной? - Я ни на что подобное не намекаю. Вы направляете руку матери? - Она держит перо, я держу его чуть пониже и таким образом направляю ее руку. Вы можете посмотреть, как мы пишем, когда вам угодно. - Значит, на обоих векселях стоит фактически ваша подпись? - Если вам хочется рассматривать все именно так, ради Бога. Я просто использовала руку своей матери, а почерк был моим. Засдание закончилось. Было решено назначить специальный комитет, который исследует остальные письма, написанные госпожой Кларк и найденные у капитана Сандона. Комитет должен будет представить отчет к следующему дню. Таким образом, семнадцатого февраля было зачитано несколько писем из тех, которые, по туверждению госпожи Кларк, были написаны ее почерком - хотя ей разрешили только прочитать адреса на конвертах, а не сами письма. Большинство из писем были датированы летом 1804 года. В каждом письме имя герцога Йоркского прямо или косвенно связывалось с назначением различных офицеров, в том числе и майора Тоунина: "Скажите Спеддингу, чтобы он написал, что ему нужно. Г. говорит, так будет лучше... Не могли бы вы еще раз спросить о звании лейтенанта в наших войсках в Индии? Г. уверил меня, что продаются два патента... Я разговаривала с Г. о патенте майора. Он отнесся к этому вполне благосклонно. Полагаю, вы можете заплатить мне за это сто фунтов?.. Очень сожалею, но эту вакансию уже забрал лорд Бриджуотер. Его Королевское Высочество обещал предупредить меня, как только что-нибудь появится... Мне очень неприятно поднимать этот вопрос, но вы можете передать Бэкону и Спеддингу, что каждый из них должен заплатить мне по двести фунтов. Сообщите мне их решение, так как мне надо говорить с ним об этом... Я сообщила, что вы имеете отношение к этому делу... Герцог издал приказ сообщить о назначении Тоунина в официальном бюллетене..." Письма произвели неизгладимое впечатление на членов палаты. Все поняли, что письма были обнаружены по чистой случайности: ни госпожа Кларк, ни полковник Уордл не знали, что они находятся у капитана Сандона. Если бы это было им известно, они уже давно представили бы их в качестве вещественных доказательств. Господин Персиваль спросил полковника Гордона, военного министра, действительно ли, по его мнению, письмо, которое послужило началом сегодняшнего расследования - "Я только что получил ваше письмо. Дело Тоунина останется без изменений. Да благословит вас Господь", - написано почерком герцога. - Самое большее, что я могу сказать, - почерк очень похож. Но я не могу утверждать, что письмо написано самим Его Королевским Высочеством. - Вы когда-либо обсуждали этот вопрос с герцогом Йоркским? - Да, обсуждал. - О чем был разговор? - Последний разговор состоялся в половине одиннадцатого сегодня утром, когда я, как обычно, пришел к герцогу для обсуждения дел. Первое, что он сказал мне: "Так как вас обязательно вызовут в парламент и будут задавать вопросы, я ничего не стану обсуждать с вами. Однако я хотел бы повторить вам то, что говорил не раз: мне ничего не известно, и я считаю письмо подделкой". Потом были допрошены другие свидетели, но никто из них не мог с полной уверенностью утверждать, что письмо было написано самим герцогом. Одним из свидетелей был клерк из банка Коуттов. Он заявил, что почерк идентичен почерку герцога, однако без подписи он не может присягнуть в этом. Лидер палаты предпринял последнюю попытку обвинить госпожу Кларк в фальсификации, вызвав господина Бенджамина Тауэна. - Чем вы занимаетесь? - Я художник по бархату. - Вы были знакомы с госпожой Кларк, когда она жила на Глочестер Плейс? - Да. - Вспомните, говорила ли она что-либо, касающееся почерков? - Да. Во время разговора она заметила, что могла бы подделать подпись герцога, и показала мне, как она это делает. Я тогда не смог определить, где ее подпись, а где - герцога. - Вы хотите сказать, что она сама завела разговор на эту тему и тут же показала вам, как она подделывает почерк? - Да. - Она показала, как подделывает подпись герцога? - Да. На листке бумаги. Она написала то ли "Фредерик", то ли "Йорк", то ли "Олбани" - я не помню. - Вы что-нибудь сказали по этому поводу? - Я сказал, что это очень серьезно. - А что она ответила? - Она рассмеялась. Следующим свидетеля допрашивал Фолкстоун. - Какую область рисования вы преподаете? - Изображение цветов, ландшафтов, фигур и фруктов. - Вы учите своих учеников писать буквы каким-нибудь особенным образом? С завитушками и так далее? - Да. - Скажите, а госпожа Кларк утверждала, что она может подделывать только подпись герцога или что ей удается имитировать его почерк? - Она говорили только о подписи. - Вы были доверенным лицом госпожи Кларк? - Нет. - Когда вы дали ей последний урок? - Я не помню, мне надо посмотреть в своих записях. - Когда вы расстались с ней, вопрос с оплатой был улажен? - Она была должна мне. - Она уплатила свой долг? - Нет. Свидетель в нектором замешательстве покинул зал, и заседание объявили законченным. Было решено отдать спорное письмо на исследование человеку, который сможет определить, кем оно написано. Его мнение помогло бы парламенту вынести свое решение по этому вопросу на следующем заседании. Глава 5 Как только Мери Энн закрывала глаза, перед ее внутренним взором представали два векселя и ей слышался голос матери: "Зачем ты подписываешься моим именем, что это значит?" и ее собственный голос, когда она, потеряв терпение, раздраженно ответила: "Ради всего святого, делай, как я тебе говорю. Чарли нужны деньги, он может по этим чекам получить наличные. Будет выглядеть гораздо лучше, если векселя подпишешь ты, а не я". Потом, схватив руку матери, она принялась водить ею. - Значит, если встанет вопрос о деньгах, они придут ко мне? У меня нет денег, чтобы послать Чарли. - Конечно, нет. Не будь такой глупой. Эти векселя были отосланы Чарли, он по ним получил наличные, потом они вернулись. Их опять вытащили на свет, и они стали предметом тщательного изучения на военном трибунале. О них позабыли, так как Чарли оправдали. Потом опять о них вспомнили, теперь уже в палате общин. На эти векселя наложено какое-то дьявольское проклятье. Неужели она тогда поступила неправильно? Может, ее поступок был противозаконным? Может, это и есть фальсификация, когда водишь чьей-либо рукой? Она не может поклясться на Библии, что ее мать на самом деле знала, что подписывает. Она очень плохо себя чувствовала и была слишком слаба, чтобы понять все, что касалось векселей, чеков, денег. Она не знала, чем ее дочь занималась с Расселлом Маннерсом на Олд Берлингтон-стрит, 9. А что, если они привезут ее мать в палату, поставят ее перед барьером и начнут расспрашивать? От этой мысли ей становилось плохо... Она почти теряла сознание: на стуле сидит ее мать, дрожащая, запуганная и затравленная министром юстиции. Мери Энн начинала метаться, прижимая руки к глазам. Сколько еще будет продолжаться эта мука? Когда настанет конец? Ничего хорошего из этого не выйдет, только ее имя изваляют в грязи. Позор, бесчестие, ложь и грязные разоблачения. Она выпила предписанный доктором порошок и содрогнулась. Два дня постельного режима. Никаких визитов друзей или родственников. Так велел доктор, и она подчинилась его приказу. Но ей не было покоя: над ней висело новое обвинение - фальсификация. Стук в дверь. Опять Марта, решила она, пришла поправить подушки. - В чем дело, Марта? Можешь ты дать мне поспать? - Лорд Фолкстоун принес вам цветы. - Тогда поставь их в воду. - Он надеется, что вам лучше, мэм, и желает вам всех благ. - Он говорил, что хочет видеть меня? - Он не осмелился. Она зевнула и бросила взгляд на часы. Только половина десятого. Время тянется так медленно. Может, разговор с Фолкстоуном отвлечет ее, и тогда ей удастся заснуть. Он такой привлекательный, даже очень привлекательный и, очевидно, влюблен в нее как теленок: он потерял жену и, кажется, еще не оправился, но тяжелая утрата придает чувствам законченность, она сама познала эту истину. Она села и потянулась за шалью, потом немного подкрасилась и капнула пару капель духов на подушку. - Скажи его светлости, чтобы он поднялся. Марта ушла. Бледная и томная, она откинулась на подушки. Лампа рядом с кроватью едва освещала ее лицо, и этот полумрак очень шел ей. Стук в дверь показался ей самоуверенным, и ей стало даже интересно: слишком давно мужчина не стучался в ее дверь. - Войдите, - сказала она, и ее голос звучал не вяло, а нежно, мягко, чувственно, обещающе. - Как хорошо, что вы приехали. Мне было так одиноко. - Я на минутку. Готов поклясться, вам лучше. - Конечно, лучше. Но почему вас это так беспокоит? - Когда в палату приехал доктор Меткалф и сообщил, что вы больны и не сможете сегодня выступать, я едва досидел до конца заседания. Я вызвал доктора к барьеру и допросил его. Он удовлетворил любопытство суда, заявив, что вы действительно больны, но от этого мне еще больше захотелось увидеть вас. Вам что-нибудь нужно? Что вам принести? Вы уверены, что доктору можно верить, - я могу послать за своим? - Со мной все в порядке, просто я очень устала. Я надеялась, что за выходные смогу отдохнуть, но ошиблась. Итак, расскажите мне, как идут дела. - Великолепно. Весь день допрашивали специалистов по почеркам. Двое с почтамта, контролеры франков, они принесли микроскопы. Еще один - из банка Коуттов, и трое - из Английского банка. Все дали один и тот же ответ, хотя Персиваль изо всех сил пытался все исказить. - И что же они ответили? - Очень похоже, но они не могут поклясться, что почерк полностью идентичен. Они думают, что почерк один и тот же, и все. У них был ужасно глупый вид, когда я спросил, читали ли они в газетах протокол заседания, на котором обсуждалась подлинность письма. Естественно, они все ответили, что читали, а это значило, что фактически они давали пристрастную оценку, заранее зная о сомнениях относительно подлинности письма. - Итак, правительственная партия никуда не продвинулась? - Абсолютно. Расследование стоит на месте, и вопрос можно решить только голосованием. После экспертов мы допрашивали старого Клаверинга, который решил отрицать знакомство с вами. И отрицал, пока не увидел ваши письма. Он нас здорово развлек. Его допрашивал Сэм Уитбред, и он так его уделал, что старик был рад убраться от него подальше. Его свидетельские показания никак не повлияли на обвинения, но, увидев, как он отвечает на вопросы, как мямлит и ходит вокруг да около, все пришли к выводу, что и он обращался к вам за назначением. Потом вызвали Гринвуда и Гордона. Ничего существенного. Они представили целую груду совершенно ничего не значащих бумаг. Все заскучали. Вообще-то, интерес пропал, как только стало известно, что вы не придете. - Как жестоко с их стороны развлекаться, глядя на мои мучения. Жертва, брошенная на растерзание львам. - Вовсе нет. Вы никогда не выглядели, как жертва. Такое впечатление, что вы в любой момент превратите заседание в веселый спектакль. Министр юстиции - медведь, а вы - охотник, который травит его. Все члены парламента просто с ума сходят от вас, в том числе и члены правительства. Даже Вилберфорс забыл о рабах-неграх и говорит только о вас. Я слышал, как он во время разговора с одним из своих друзей со вздохом сказал: "Она хорошая - в глубине". - В глубине чего? - В глубине души. Он сказал, будто вы попали под влияние злого человека. - Возможно, он прав. Если верить памфлетам, столько людей оказывало на меня влияние, что от меня почти ничего не осталось. Вы читали их? - Я не унижаюсь до того, чтобы читать всякую мерзость. Мне кажется, я утомляю вас? - Ни капельки. Ваше присутствие успокаивает меня. - Дело с письмом выглядит очень странно. Послушайте только, что говорят в кулуарах: Сандон понял, что, раз письмо написано герцогом, оно сыграет на руку обвинению, поэтому он сделал вид, будто потерял его. Ему даже в голову не приходило, что Эдам представил его суду. - А почему Эдам представил его? Ведь оно только вредило им. - Как вы не видите - потому что он сам не верил, что письмо подлинное. А сейчас, из-за того, что Сандон все так безнадежно запутал, это письмо, а потом и другие письма приобщили к вещественным доказательствам - и получилось, что они сами все устроили! Именно поэтому письмо и принесет победу нашему делу. Персиваль сам себя ударил. Готов поспорить, что завтра же Его Королевское Высочество выкинет Эдама. - Он побоится выгнать его. Эдам держит его в клещах. Я всегда это говорила. - Вы действительно ни о чем не сожалеете? Это замечательно. - Какой смысл сожалеть сейчас? Слишком поздно. - Ходят слухи - хотя им никто не верит - что за всем стоит Кент. Я знаю, как зародилось подобное подозрение: однажды вы в своих свидетельских показаниях заявили, что были знакомы с Доддом, личным секретарем Кента. Но ведь все знакомы с Доддом. Она не ответила. Она помнила, что надо быть осторожной. Идеалист Фолкстоун даже не догадывался, что за всем стоит заговор. - Вы хорошо его знаете? - Кого, Додда? О Боже, нет. Он такая зануда. Он живет по соседству, на Слоан-стрит, и любит иногда заглядывать на огонек. - На вашем месте я держался бы от него подальше. При дворе сплетничают вовсю. Именно это показалось мне особенно дерзким, когда я жил во Франции - еще до Террора, естественно, когда была сильна власть идеалов. Казалось, что большая их часть возродилась после того, как была свергнута тирания, и есть будущее, ради которого стоит жить. Слава Богу, он углубился в свою любимую тему. Опасность миновала, сейчас, по крайней мере. Через десять минут надо налить ему бренди, чтобы отвлечь внимание, потом можно разрешить сесть на кровать. Его внимание было отвлечено, но не с помощью бренди. Опять появилась Марта, которая сообщила, что звонят в дверь. - Вас хотят видеть полковник Уордл и майор Додд. Молчание. Изобразить ужас. Потом изумление. - Как странно! Они пришли вместе? Интересно, зачем? - Полковник Уордл надеется, что вы примете его. - Зря надеется. Лорд Фолкстоун поднялся со стула. - А не может ему показаться странным, что меня вы согласились принять, а ему даже слова не хотите сказать? - Пусть думает. Я могу встречаться с теми, чье общество доставляет мне удовольствие. - Я в замешательстве. Прошу вас, примите его. Если он узнает, что я здесь, могут пойти всякие глупые сплетни. Его светлость боится быть скомпрометированным. Он упал в ее глазах. Он уже не казался таким привлекательным. - Хорошо. Пусть поднимается. Его светлость успокоился. В спальню вошел полковник Уордл. Вместо ожидаемой самодовольной ухмылки, тычка под ребра, замечания: "А вы, кажется, меня обставили?" - с намеком на общество, в котором она пребывает, она увидела тревогу: член парламента о