. Они спустились во двор, оставив меня одного на вершине, и я почувствовал себя отверженным у ворот рая. Мой звездный час наступил и прошел. Они были отсюда, а я - посторонний, из мира внизу. Я снова оделся - здравый смысл вернулся ко мне - и вспомнил, зачем пришел на вершину. Я спустился во двор, но, глянув вверх, заметил, что Анна ждет меня на башне. Остальные посторонились у стены, давая мне пройти. Я видел, что Анна одна среди них носит белую длинную накидку и капюшон. Высокая башня имела открытую площадку. Очень знакомо, как бывало в кресле у камина в холле, Анна устроилась на верхней ступеньке, оперевшись локтем о колено. Вот и вернулось прошлое, тот день, двадцать шесть лет назад, и мы вновь были одни, как тогда, в помещичьем доме в Шропшире, и Анна принесла в мою душу мир. Я хотел опуститься у ее ног, взять за руку, но вместо этого просто стоял у стены. - Ну вот ты, наконец, и нашел свою гору, - произнесла она. - Долго же тебе пришлось искать. Голос ее был мягким, спокойным и совсем таким же как раньше. - Это ты позвала меня сюда, когда разбился самолет? - спросил я. Она засмеялась, и я понял, что не было никаких разлук, время не двигалось на Монте Верите. - Я хотела, чтобы ты пришел ко мне гораздо раньше. Но твоя душа отвернулась от меня, как будто ты выключил приемник. Для разговора по телефону нужны двое. Теперь тоже так? - Так, - ответил я. - Но в наших новых изобретениях для связи используются радиолампы, а не души. - Твоя душа была так долго глуха, закрыта. Жаль. У нас столько общего. Виктор мне писал, когда хотел рассказать, о чем он думает. Тебе бы этого не потребовалось. Тогда во мне и проснулся лучик надежды и осторожно, наощупь, я спросил ее: - Ты читала его письмо? А мое? Ты знаешь, что он умирает? - Да, - ответила она. - Он болен уже много недель. Поэтому я хотела, чтобы сейчас ты был здесь, чтобы мог быть рядом с ним, когда он умрет. Ему будет хорошо, если он узнает, что ты видел меня, разговаривал со мной. Он будет счастлив. - А почему ты не хочешь пойти к нему сама? - Так будет лучше. Тогда он сохранит мечту. "Мечту? Что она имела в виду? Может, они не были такими всесильными на Монте Верите. Понимала ли она опасность, которая им грозила?" - Анна, - забеспокоился я. - Я сделаю все, что ты мне скажешь. Я вернусь к Виктору и буду с ним до последней минуты. Но времени мало. Важнее то, что вы все здесь в большой опасности. Завтра, может даже сегодня ночью, люди из долины собираются подняться на Монте Вериту, они ворвутся сюда и убьют вас. Вы должны уйти отсюда до их прихода. Если вы не можете защитить себя сами, позволь мне как-то помочь вам. Мы не так далеко от цивилизованного мира. Что-то ведь можно сделать. Я спущусь в долину, разыщу телефон, свяжусь с полицией, с армией, с властями... Я говорил и говорил, потому что, хотя и сам не ясно представлял, что можно предпринять, мне очень хотелось, чтобы они доверились мне, поверили в меня. - Ведь теперь, - продолжал я, - жизнь здесь станет для вас невозможной. Даже если я сумею предотвратить нападение в этот раз, в чем я сомневаюсь, все равно это случится на следующей неделе, в следующем месяце. Больше вы не будете здесь в безопасности. Вы так долго жили, отгородившись от мира, что не знаете, каков он сейчас. Даже эту страну недоверие разорвало надвое, а люди из долины уже не те суеверные крестьяне, что были прежде. Теперь у них современное оружие, и жажда убийства поселилась в их сердцах. Ни у тебя, ни у других на Монте Верите нет никаких шансов. Она не отвечала. Она сидела на ступеньке, одинокая и молчаливая в белой накидке и капюшоне. - Анна, - снова начал я. - Виктор умирает. Может быть, уже мертв. Когда ты уедешь отсюда, он не сможет тебе помочь, не смогу и я. Я любил тебя всегда. Мне не надо говорить об этом, ты сама догадывалась. Когда ты ушла на Монте Вериту двадцать шесть лет назад, ты разбила жизнь двум мужчинам. Теперь я нашел тебя. Есть другие места, далеко отсюда, куда не добралась цивилизация, мы сможем жить там - ты и я. И остальные, если они захотят уехать с нами. У меня достаточно денег, чтобы устроить все это. Тебе не о чем будет беспокоиться. Я уже видел себя, решающего различные вопросы с консульствами и посольствами, занимающегося оформлением паспортов и покупкой одежды. Я представил себе карту мира, перебрал в уме горные хребты от Южной Америки до Гималаев и от Гималаев до Африки. Или пустынные районы на севере Канады, не заселенные и неисследованные, или необъятные пространства Гренландии. А сколько было островов, бесчисленных островов, где не ступала нога человека, и куда залетали только морские птицы. Мне безразлично было, что она выберет: горы или острова, дикие чащи или пустыню, непроходимые леса или арктическое безмолвие. Я так давно не видел ее и хотел только одного: навсегда быть вместе. Теперь это стало возможным. Виктор не сможет предъявить свои права, потому что он умирает. Я был резким, откровенным и сказал ей об этом. И я ждал ее ответа. Она засмеялась своим теплым, таким любимым с прежних времен смехом, и я почти рванулся обнять ее, потому что в этом смехе было столько жизни и радости, столько обещания. - Так как? - спросил я. Она поднялась со ступеньки, подошла и встала рядом со мной. - Жил-был однажды человек, - сказала она. - Как-то он пришел на вокзал Ватерлоо и с надеждой, горячо попросил у кассира билет до Рая. Только в одну сторону. Когда кассир ответил, что такой станции нет, он бросил ему в лицо чернильницу. Вызвали полицию, человека увели и посадили в тюрьму. Ты ведь просишь у меня то же самое - билет до Рая, а это - Монте Верита. Я почувствовал себя задетым, даже раздраженным. Из всех моих планов она ни слова не приняла всерьез, она посмеялась надо мной. - Что ты предлагаешь? - спросил я. - Ждать здесь за стенами, пока придут люди и разнесут их? - Не беспокойся о нас, - ответила она. - Мы знаем, что нам делать. Она говорила так равнодушно, будто мы обсуждали какие-то мелочи. С болью в сердце я видел, как нарисованное мною будущее ускользает от меня. - Так у вас есть какой-то секрет? - спросил я почти укоризненно. - Ты можешь сотворить чудо, спасти себя и других? А как же со мной? Ты можешь взять меня с собой? - Ты не захочешь сам, - она дотронулась до моей руки. - Знаешь, нужно время, чтобы создать Монте Вериту. Это ведь не только когда обходишься без одежды и поклоняешься Солнцу. - Понимаю, - согласился я, - и готов начать все с начала, обрести новые ценности. Все, что я делал в мире, бессмысленно. Талант, усердие, успех - ничего не значат. Но если бы я мог быть с тобой... - Как - со мной? Я не знал, что ответить. Вопрос был неожиданным и слишком прямым. Но в глубине души я понимал, что хочу всего, что может быть между мужчиной и женщиной. Не сразу, конечно, позже, когда мы найдем какую-нибудь гору, пустыню или нечто еще и укроемся там от мира. Не было нужды повторять ей это. Главное ведь - я готов был следовать за ней куда угодно, если бы она мне позволила. - Я люблю тебя и любил всегда, - сказал я. - Разве этого недостаточно? - Нет. Только не на Монте Верите. Она отбросила капюшон, и я взглянул на ее лицо. В ужасе я смотрел и не мог пошевелиться, не мог вымолвить ни слова. Я оцепенел, а мое сердце заледенело. Одна сторона ее лица была чудовищно изъедена, почти уничтожена. Болезнь охватила лоб, щеку, шею; кожа иссохла, покрылась пятнами. Глаза, которые я так любил, потускнели и провалились в глазницы. - Да, - сказала она. - Это не Рай. Не помню, кажется, я отвернулся. Я оперся о камень и глядел вниз, туда, где огромная гряда облаков закрывала мир. - Так было и с другими, - продолжала она. - Они все умерли. Я еще жива, потому что крепче остальных. Проказой может заразиться любой, даже бессмертный с Монте Вериты, но это неважно, и я ни о чем не жалею. Помнишь, как-то давно я тебе говорила, что идущий в горы должен отдать все. Вот это и случилось. Я больше не страдаю, поэтому не надо страдать из-за меня. Я ничего не ответил. Я чувствовал, что плачу, но не вытирал слез. - На Монте Верите нет иллюзий и нет мечты, - говорила Анна. - Все это принадлежит миру. Миру принадлежишь и ты. Если я разбила твою мечту обо мне, прости меня. Той Анны, которая была когда-то, уже нет, но есть другая. И какую ты будешь помнить дольше, зависит от тебя. А теперь спускайся в мир людей и выстрой себе гору Истины. Где-то были кустарники, трава, низкорослые деревья, где-то была земля и камни, и шум бегущих потоков. Ниже, в долине стояли дома, в них жили мужчины и женщины и воспитывали детей. Там горел в очагах огонь, вились дымки и светились окна. А еще где-то были дороги, и они вели в города, где много улиц, домов и людей. Все это было внизу, под облаками, под Монте Веритой. - Не волнуйся и не бойся, - успокоила Анна. - Люди из долины не могут повредить нам. Только вот что... - она запнулась, и, даже не глядя на нее, я знал, что она улыбается, - ...пусть Виктор сохранит мечту. Она взяла меня за руку, и мы вместе спустились с башни и прошли через двор к стене. Остальные смотрели на нас - те, другие, с обнаженными руками и ногами и стриженными волосами. Я заметил новообращенную девушку, которая отказалась от мира и была теперь одной из них. Я видел, как она обернулась и посмотрела на Анну. В ее глазах не было ни ужаса, ни страха. Она смотрела на Анну с торжеством и ликованием, все зная и все понимая. То, что испытывала Анна, испытывали они все, разделяли ее страдания и принимали их. Анна совсем не была одинока. Все посмотрели на меня, и выражение их глаз изменилось. Теперь в них была не любовь, а сострадание. Анна попрощалась со мной. Она лишь тронула меня за плечо, потом стена открылась, и она ушла от меня навсегда. Солнце стояло уже невысоко и начинало клониться к западу. Теперь облака поднимались на гору от мира, раскинувшегося внизу. Я покинул Монте Вериту. В деревню я пришел к вечеру. Луна еще не взошла. Вскоре, часа через два, она должна была появиться над восточным гребнем и осветить все небо. Они уже ждали - люди из долины. Их было сотни три, даже больше, и они собрались группами у лачуг. Все они были вооружены: кто винтовками и гранатами, а кто - топорами и мотыгами. Они разожгли костры вдоль дороги, идущей между домами, сидели и стояли у огня, ели, пили, курили и разговаривали. Некоторые держали на поводках собак. Хозяин первой хижины стоял на пороге вместе с сыном. У них тоже было оружие. Мальчик держал мотыгу, а из-за пояса торчал нож. Отец угрюмо посмотрел на меня осоловевшими глазами: - Ваш друг умер, - сказал он. - Мертв уже много часов. Я протиснулся за ним в дверь и вошел в комнату. Там горели свечи: одна в изголовье, другая у ног. Я склонился над Виктором и взял его за руку. Хозяин солгал мне, Виктор еще дышал. Он открыл глаза, когда почувствовал прикосновение. - Ты видел ее? - спросил он. - Да, - ответил я. - Я знал это. Я лежал здесь, но чувствовал, что это случится. Она - моя жена. Все эти годы я любил ее, но увидеть ее суждено было тебе. Ревновать уже поздно, правда? Огонь свечей был слишком слабый, и он не видел теней у двери, не слышал голосов и возни на улице. - Ты дал ей мое письмо? - Оно у нее. Она просила тебя не беспокоиться и не волноваться за нее. С ней все в порядке. С ней все будет хорошо. Виктор улыбнулся и выпустил мою руку. - Все правда, - прошептал он. - Моя мечта о Монте Верите оказалась правдой. Она довольна и счастлива и никогда не состарится, всегда будет прекрасной. Скажи, ее волосы, ее глаза, ее улыбка все такие же? - Точно такие же, - ответил я. - Анна навсегда останется самой красивой женщиной из всех, каких мы с тобой только знали. Он промолчал. Я ждал у его постели и вдруг услышал звук рога, ему ответил второй, третий. Толпа на улице зашевелилась. Люди вскидывали на плечи оружие, тушили костры, собирались вместе, чтобы тронуться в путь. Раздался лай собак. Послышался возбужденный смех. Когда звуки замерли, я вышел на улицу и стоял один в опустевшей деревне, глядя на полную Луну, поднимавшуюся из темной долины.