ягче в обращении и не казался таким недоступным, как вначале. - Сегодня довольно прохладно. Я накину на вас свое пальто. И я, как школьница, радовалась, что на мне его пальто, радовалась его присутствию, возможности сидеть рядом с ним, даже если он со мной и не разговаривал. Я мечтала, чтобы память сохранила мне эти минуты в его обществе. Я сказала ему об этом, и он рассмеялся. - Что именно хотите вы запомнить: погоду, красоту Монте-Карло или мое умение водить автомобиль? - Я хотела бы, чтобы мне было тридцать шесть лет, чтобы на мне было черное шелковое платье, а на шее - нитка жемчуга. - Если бы вы были такой, то не сидели бы со мной в автомобиле. И перестаньте грызть ногти, они и так достаточно некрасивы. - Боюсь, вы сочтете меня дерзкой, но я все-таки спрошу: почему вы ежедневно катаетесь со мной? Я понимаю, что вы делаете это из-за своей доброты. Но почему вы выбрали именно меня объектом своего милосердия? - Я не выбрасываю вас из машины потому, что вам не тридцать шесть лет и вы одеты не в черный шелк. Его лицо не выражало ничего, и было непонятно, смеялся ли он про себя или нет. - Вы знаете обо мне решительно все. Правда, рассказала я вам немного, но ведь и прожила-то я короткую жизнь и со мной ничего не случилось, кроме потери моих близких. О вас же я знаю столько же, сколько знала в первый день знакомства. - А что вы знали тогда? - Что вы жили в Мандерли и потеряли свою жену... Слово "жена" соскользнуло с языка, но тут же я испугалась: нельзя было это говорить, он никогда не простит мне этого, никогда уже не вернутся часы нашей приятной дружбы и болтовни. Возможно, он завтра же уедет, а миссис ван Хоппер встанет с постели и возобновится наш, опостылевший мне образ жизни. Я так углубилась в свои мысли, что не заметила, как автомобиль остановился перед отелем. Я взглянула в его лицо, оно было совсем чужим. Не было ни друга, ни брата, который еще недавно бранил меня за привычку грызть ногти. Наконец, он повернулся ко мне и заговорил: - Сегодня вы сказали, что хотели бы сохранить свои воспоминания. Ну, а у меня как раз обратное: я хотел бы забыть прошлое, так будто его никогда и не было. Мне не всегда удается изгнать свои воспоминания, иногда они выскакивают, как джин из запечатанной бутылки. Так было, например, во время нашей самой первой прогулки, когда я привез вас на край пропасти. Вы спросили меня, изменилось ли здесь что-нибудь, и я ответил - нет. На самом деле изменилось что-то во мне. Я был там несколько лет назад с женой. А сейчас вдруг почувствовал, что воспоминания изгладились из памяти и прошлое стало мне безразличным. Изгладились благодаря вашему присутствию. Лишь из-за вас я остался в Монте-Карло, иначе уже давно уехал бы в Италию, Грецию, а может быть, и дальше... К черту ваше пуританство, ваши слова насчет моей доброты и милосердия!.. Я ездил с вами на автомобиле потому, что хотел быть с вами, находиться в вашем обществе. А если вы мне не верите, можете вылезать из автомобиля и идти домой пешком... Я сжалась на сиденье рядом с ним и не знала, как поступить. - Ну так что же? Почему вы не вылезаете? - Я хочу домой... - голос предательски дрожал, я покраснела и могла сейчас заплакать. Он молча включил мотор. Быстро, слишком быстро мы доехали до отеля. По моим щекам текли слезы, но я не хотела, чтобы он их заметил, не доставала платок и молча глотала их. Он вдруг взял мою руку, поцеловал ее и вложил в нее свой носовой платок. В романах, описывающих страдания героини, обычно говорят, что "слезы украшали ее". Я взглянула в зеркальце. Со мной случилось как раз наоборот: красные глаза, распухший нос, в своей убогой одежде я выглядела еще хуже, чем обычно. Меня больше не ожидали никакие радости. Мне предстоял ленч наедине с миссис ван Хоппер, так как сиделка отпросилась у нее на сегодня. После завтрака она заставит меня играть с ней в безик. Я буду задыхаться в душной комнате, а он в это время уедет куда-нибудь к морю и будет наслаждаться свежим ветром и солнцем. Я чувствовала себя брошенной маленькой девочкой, но, несмотря на свое смущение, высморкалась в его платок и вытерла лицо. - К черту! - со злостью произнес он, затем неожиданно положил руку на мои плечи и привлек меня к себе. - По возрасту вы годитесь мне в дочери, а я уже отвык обращаться с такими молоденькими. Правя одной рукой, он все ускорял и ускорял ход машины. - Можете ли вы забыть все, что я наговорил вам сегодня? В семье меня называли Максимом, может быть, и вы станете называть меня так же? Мы слишком долго обращались друг к другу официально. Он снял с меня шляпу, забросил ее на заднее сиденье, наконец наклонился ко мне и поцеловал в макушку. - Обещайте мне, что никогда не будете носить черные шелковые платья, - и он рассмеялся. И снова солнце засияло для меня, и жизнь заиграла всеми красками, и миссис ван Хоппер была изгнана из моей жизни. Ленч и игра в карты отнимут лишь несколько часов, а затем начнется другая жизнь. И если она спросит, почему я опоздала к игре в безик, я отвечу: "Я забыла о времени, я завтракала с Максимом". Сегодняшний день сблизил нас больше, чем все предыдущие. Он поцеловал меня, но я вовсе не смутилась. Это произошло так естественно, и мне было приятно, но никакого волнения, непременно сопровождающего поцелуй, судя по романам, не вызвало. - А что, Макс де Винтер все еще живет в отеле? - спросила миссис ван Хоппер после завтрака. - Да. Он бывает в ресторане, - ответила я. Я боялась, что теннисный тренер или еще кто-нибудь рассказал ей о моем время провождении, но она больше ничего не спросила и принялась неудержимо болтать: - Он очень привлекателен, но труднодоступен. Конечно, он мог бы и пригласить меня в Мандерли, но не сделал этого, был очень сух и сдержан... Я никогда не видела его жену, но, говорят, она была очень красива и элегантна, словом - блестящая женщина. Насколько я знаю, он обожал ее. А погибла она трагически и совершенно неожиданно... Говорят, что, когда она была жива, они устраивали в Мандерли грандиозные приемы... И она называла его Максом, а не Макисом, как остальные родственники - бабушка, тетки. Я тоже должна называть его Максимом. Максом называла его только она, и только она имела на это право. 6 Мы с миссис ван Хоппер вели жизнь на колесах, а я всегда ненавидела деятельность, связанную с переездами, - укладывать чемоданы, запаковывать вещи... Заглянешь в опустевшие шкафы и ящики стола, и становится грустно, будто что-то утеряла навсегда. Частичка нашей души, частичка прожитой жизни остается там, где мы были и куда уже никогда не вернемся. Очередная глава нашей жизни заканчивается, тяжелые вещи запакованы и стоят в коридоре, а мелочь будет уложена в последний момент. Корзина для бумаг заполнена разорванными письмами и записками, везде валяются полупустые пузырьки из-под лекарств и пустые банки из-под кремов. Утром, когда я наливала ей кофе, миссис ван Хоппер передала мне письмо и сказала: - Элен уезжает в субботу в Нью-Йорк. У маленькой Нэнси был острый приступ аппендицита, и Элен возвращается домой. Я тоже решилась. Европа надоела мне до смерти. Я тоже еду домой. Как вы относитесь к тому, чтобы побывать в Нью-Йорке? Это сообщение подкосило меня, что, по-видимому, отразилось на моем лице. - Какая вы странная девушка. И вечно недовольны. Не могу вас понять. Неужели вы не знаете, что в Штатах девушка, не имеющая ни копейки, может очень удачно устроиться? Там много молодых людей вашего класса, много развлечений и веселых сборищ. У вас там будет свой маленький круг знакомых, и вы сможете развлекаться, как вам захочется. Ведь вам не нравится в Монте-Карло? - Я уже привыкла к нему. - Ну, а теперь вам придется привыкнуть к Нью-Йорку! Мы едем на том же пароходе, что и Элен. Ступайте в контору и распорядитесь, чтобы билеты и все остальное было немедленно заказано. Сегодня у вас столько работы, что некогда будет огорчаться из-за отъезда из Монте-Карло. Я не сразу пошла вниз. Зашла в ванную, села там и уронила голову на руки. Итак, это случилось. Я должна уехать и уже завтра буду сидеть в купе спального вагона, напротив миссис ван Хоппер и держать на коленях ее шкатулку с драгоценностями или большую сумку, как горничная. Мы будем мыть руки и чистить зубы в крохотном туалете, где всегда стоит графин с водой до середины, лежит кусок мыла с прилипшим волоском, а неизбежная надпись гласит: "Таз под умывальником". Каждый стук колеса будет напоминать мне, что я все больше и больше удаляюсь от него, а он спокойно сидит в ресторане и даже не вспоминает обо мне. Я, конечно, сумею увидеть его и попрощаться, но нам нечего будет сказать друг другу: мы будем прощаться, как чужие. А голос внутри меня будет кричать: "Я так тебя люблю! Я так несчастна!" Мы перебросимся несколькими ничего не значащими фразами и расстанемся навсегда. В последний момент из мрака выйдет миссис ван Хоппер и, увидев ее, он вернется на свое место, за свой столик и углубится в газету. Я пережила все это, не выходя из ванной, и даже представила себе наш приезд в Нью-Йорк. Услышала пронзительный голос Элен, этой несколько уменьшенной копии с миссис ван Хоппер. Увидела ее маленькую уродливую дочку Нэнси. Представила себе американских студентов и банковских клерков с их стандартной внешностью и стандартными разговорами: "Давайте встретимся в среду", "Любите ли вы джаз?" А я должна отвечать вежливо и любезно, хотя хочу только одного: остаться совсем одна, как сейчас в ванной. - Что вы там делаете? - послышался крик миссис ван Хоппер. - Сколько можно там сидеть? Хотя бы сегодня, когда у вас столько дел, вы можете не витать в облаках? ...Он, конечно, вернется недели через две в Мандерли. Там его будет ожидать груда писем и среди них мое, написанное на пароходе. Я постараюсь, чтобы оно было забавным, опишу спутников и мелкие события. Может быть, через несколько недель он снова наткнется на мое письмо, лежащее среди неоплаченных счетов. Второпях напишет несколько слов в ответ... И больше ничего вплоть до Рождества. Тогда я получу открытку с отпечатанными золотым шрифтом словами: "Счастливого Рождества и счастья в наступающем году. Максимилиан де Винтер". А поперек золотых строк он, желая быть любезным, напишет чернилами: "От Максима". Возможно, на открытке еще останется место, и он напишет: "Надеюсь, вам понравилось в Нью-Йорке"... Я стряхнула фантазии и вернулась в реальную жизнь. Миссис ван Хоппер впервые после болезни спустилась в ленчу в ресторан. Я знала, что его там нет: он еще вчера предупредил меня, что уедет в Канны. И все-таки в зал я входила со страхом, боялась, что официант спросит меня: "А вы, мадемуазель, будете завтракать, как всегда, с мистером де Винтером?" Но он промолчал. Весь день я укладывала вещи, а вечером к миссис ван Хоппер пришли знакомые, чтобы попрощаться. После обеда она немедленно легла в постель, а я около половины девятого спустилась в контору под предлогом, что мне нужны багажные квитанции. Клерк улыбнулся мне. - Жаль, жаль, что вы уезжаете завтра. На будущей неделе у нас будет балет. Знает ли об этом миссис ван Хоппер? - Помолчав, он добавил: - Если вы ищете мистера де Винтера, то могу вам сообщить: он звонил из Канн и предупредил, что вернется не - раньше полуночи - Мне нужны квитанции, - повторила я, но вряд ли он мне поверил. Вот так. Вышло, что и последний вечер мне не удалось провести с ним. А может быть, это и к лучшему: я была бы очень грустной и скучной, и, возможно, не сумела бы скрыть свое горе. Всю ночь я проплакала. Так плачут только в двадцать один год. Потом - уже иначе. Утром у меня были распухшие глаза, пересохшее горло и воспаленное лицо. Холодной водой, одеколоном и пудрой я постаралась привести себя в порядок. Затем открыла настежь окно и высунулась в него: может быть, утренний воздух взбодрит меня. Утро было чудесным. Было так хорошо, что я, кажется, охотно согласилась бы остаться в Монте-Карло на всю жизнь. А между тем я в последний раз причесывалась перед этим зеркалом, мылась над этим умывальником и никогда больше не буду спать в этой постели. - Надеюсь, вы не простудились? - спросила миссис ван Хоппер, взглянув на меня. - Нет, не думаю... - неуверенно сказала я, ища соломинку, за которую хватается утопающий. - Терпеть не могу сидеть и ждать, когда все уже уложено. Мы могли бы уехать и более ранним поездом, если бы вы постарались. Телеграфируйте Элен о том, что мы приедем раньше срока. указанного в первой телеграмме, и распорядитесь в конторе, чтобы нам поменяли билеты. Я пошла в свою комнату, надела выходной комплект: неизбежную фланелевую юбку и самодельный джемпер. Моя нелюбовь к миссис ван Хоппер превратилась в лютую ненависть. Даже это - последнее - утро она ухитрилась испортить и отнять у меня всякую надежду. Раз так, решила я, то отброшу и скромность, и выдержку, и гордость! Из своей комнаты я бросилась наверх, шагая через две ступеньки. Я знала номер его комнаты. Добежав до таблички "148", я постучала в дверь. - Войдите, - послышался его голос. Открывая дверь, я уже раскаивалась в своей смелости: вернулся он поздно и, возможно, еще лежит в постели. Может быть, он утомлен и раздражителен. Но он не лежал в постели, а брился у окна в верблюжьей куртке, наброшенной поверх пижамы. - В чем дело? Что-нибудь случилось? - Я пришла попрощаться. Мы сейчас уезжаем. Он посмотрел на меня, положил бритву. - Закройте дверь. Не понимаю, о чем вы говорите. - Это правда. Мы сейчас уезжаем. Она предполагала ехать более поздним поездом, а теперь перерешила: мы едем немедленно. Ну, а я боялась, что не увижу вас больше и даже не сумею поблагодарить... - Почему вы не сказали мне об этом раньше? - Она ведь только вчера решила ехать. Ее дочь отплывает в субботу в Нью-Йорк. Мы встретимся с ней в Париже, поедем оттуда в Шербур и дальше. - Она хочет взять вас в свой Нью-Йорк? - Да... А мне ненавистна даже мысль об этом... Я буду ужасно несчастлива. - Так чего ради вы едете с ней? - Ведь я же вам объясняла: я работаю у нее из-за жалованья и не имею возможности отказаться от него. - Сядьте. - Он снова взялся за бритву. - Я не отниму у вас много времени. Оденусь в ванной и через пять минут буду готов. Схватив со стула одежду, он скрылся в ванной, а я села на кровать и огляделась. Комната была безличной. Лежала груда ботинок - их было гораздо больше, чем могло понадобиться, - и груда галстуков. На туалетном столике - шампунь и пара головных щеток, оправленных в слоновую кость. Я надеялась увидеть хотя бы одну фотографию, но увидела только книги и папиросы. Через пять минут он вышел из ванной. - Пойдем вниз. Побудьте со мной, пока я завтракаю. - У меня нет времени. Я должна бежать в контору, чтобы обменять билеты. - Мне нужно поговорить с вами - и он спокойно пошел к лифту. Он, видимо, не понимал, что поезд отходит через полтора часа, и миссис ван Хоппер наверняка уже звонила в контору и спрашивала - там ли я. Мы сели за стол. - Что будем есть? - Я уже завтракала. Кроме того, я могу побыть с вами не более трех-четырех минут. - Принесите мне кофе, яйцо, тосты, джем и апельсин, - отдал он распоряжение официанту. Затем достал из кармана пилочку и спокойно начал подтачивать ногти. - Итак. миссис ван Хоппер надоело Монте-Карло, и ей захотелось домой? Со мной то же самое. Только она едет в Нью-Йорк, а я в Мандерли. Что предпочитаете вы? У вас есть возможность выбора. - Не смейтесь надо мной! Это неблагородно. - Вы ошибаетесь. Я не из таких людей, которые шутят за первым завтраком. По утрам я всегда в прескверном настроении... Итак, повторяю, выбирайте - желаете ли вы ехать с миссис ван Хоппер в Нью-Йорк или со мной в Мандерли? - Вы предлагаете мне место секретаря или что-нибудь в этом роде? - Я предлагаю вам свою руку, глупышка! Подошел официант, и я молчала, пока он не удалился. - Вы понимаете... я же не из тех девушек, на которых вы можете жениться... - Что вы хотите этим сказать, черт возьми! - Не знаю, как вам это объяснить... ведь я не принадлежу к вашему кругу... - Каков же он, мой круг? - ...Богатое поместье Мандерли... и его окружение... - Вы почти так же невежественны, как миссис ван Хоппер, и почти так же глупы. Я единственный человек, который имеет право судить, кто подходит для Мандерли, а кто - нет. Не думайте, что я действую под влиянием момента или из вежливости. Вы думаете, что я делаю вам предложение из тех соображений, по которым якобы катал вас на своей машине, то есть из-за доброты? Боюсь, дорогая, что когда-нибудь вы заметите, что я отличаюсь особой добротой и никогда не занимаюсь филантропией. Но вы не ответили на мой вопрос: согласны ли вы стать моей женой? Даже в самых смелых моих мечтах я никогда не думала об этом. Как-то раз я вообразила, что он тяжело заболел и вызвал меня, чтобы за ним ухаживать. Дальше этого мои мечты не заходили. - Мое предложение, кажется, не принято? - продолжал он. - Очень сожалею. Я-то думал, что нравлюсь вам. Какой ужасный удар для моего самолюбия. - Вы... вы нравитесь мне... и даже очень... Я безумно люблю вас... Сегодня я проплакала всю ночь: думала, что больше вас не увижу. Он засмеялся и протянул мне через стол руку. - Да благословит вас бог за это! Когда вы достигнете возраста, о котором мечтаете, то есть тридцати шести лет, я напомню вам об этом разговоре, и вы не поверите мне. Как жаль, что вы станете взрослой! Мне было стыдно, что я призналась в любви к нему. Женщины ведь не должны делать такие признания. А он смеялся. Я еще больше сконфузилась. - Итак, о главном мы договорились... - он продолжал поглощать тосты с джемом. - Вы будете водить компанию не с миссис ван Хоппер, а со мной. Ваши обязанности останутся примерно теми же. Я тоже люблю, чтобы мне читали новые книги, люблю сыграть в безик после обеда. Есть, конечно, разница: я принимаю другие лекарства и употребляю другую пасту для зубов. Я нерешительно барабанила пальцами по столику и думал: неужели он смеется надо мной и говорит все это в шутку? - Я грубиян, не правда ли? Вы представляете себе, что предложения делают совсем иначе. Вы одеты в белое платье и держите розу в руке, а я пылко объясняюсь в любви к вам под звуки скрипки. Тогда вы считали бы, что все в порядке... Бедняжка! Постарайтесь не придавать этому значения. Наш медовый месяц мы проведем в Венеции и будем плавать в гондоле, держась за руки. Но долго мы там не останемся, потому что я хочу показать вам Мандерли. Он хочет показать мне Мандерли! Наконец, я осознала, что со мной случилось. Я стану его женой и хозяйкой Мандерли! Рука об руку мы будем гулять по роскошному саду и по лесам поместья. Он все еще ел апельсин, давая мне время от времени ломтик. А мне представилось, как он обращается к толпе своих знакомых и говорит: "Вы, кажется еще не знакомы с моей женой? Вот миссис де Винтер". А гости восклицают: "Она же просто очаровательная!" Но я делаю вид, что ничего не слышу. - Ну, в апельсине осталась кислая и несъедобная часть. Я не стану ее есть. И я почувствовала горечь и кислоту во рту. До сих пор я такое не замечала в апельсинах. - Кто же из нас сообщит новость миссис ван Хоппер? - спросил он. - Вы или я? - Лучше скажите вы, - попросила я. - Ведь она обозлится на меня... Мы встали из-за стола, и я подумала, может быть, он сейчас скажет официанту: "Поздравьте нас. Мадемуазель и я решили пожениться". И все станут поздравлять нас и приветствовать. Но он ничего не сказал. Когда мы вышли из ресторана, он спросил тихо: - Скажите, сорокадвухлетний возраст кажется вам глубокой старостью? - О нет, я вовсе не люблю молодых мужчин. - Да ведь вы их вовсе и не знаете... Мы подошли к комнате миссис ван Хоппер. - Думаю, что я быстрее справлюсь один, - сказал он. - Согласны ли вы повенчаться со мной немедленно или вам хочется заказать себе приданое и заняться прочей чепухой? Все можно устроить очень быстро: получить брачную лицензию, зарегистрировать брак, сесть в автомобиль и отправиться в Венецию или куда вы захотите... Вас смущает, что это будет не в церкви, без подвенечного платья, без колокольного звона, подружек невесты и хора мальчиков? Не забывайте, что я вдовец и уже однажды пережил все эти церемонии... Ну, так как же? В какой-то момент я ощутила сожаление, что все это будет не в Англии. Ну, а к чему мне гости и поздравители? Я вовсе не мечтала венчаться в церкви. Когда он открыл дверь, миссис ван Хоппер встретила нас криком: - Это вы? Где вы пропадали? Я три раза звонила в контору. Мне ответили, что вы там вовсе и не были! Мне захотелось смеяться и плакать одновременно, и я почувствовала какую-то тяжесть в области желудка. - Можете винить во всем меня, - сказал он, входя в ее гостиную и закрывая за собой дверь. Я услышала только ее изумленный возглас и тотчас ушла в спальню. Села у открытого окна и чувствовала себя, как в больничной приемной - сидишь и ждешь, когда выйдет ассистент и скажет: "Операция прошла благополучно. Вам не о чем больше беспокоиться." Интересно, конечно, было бы услышать их разговор, но сквозь стены до меня не долетало ни звука. Может быть, он сказал ей: "Я полюбил ее с первого взгляда, и мы встречались каждый день!" А она ему ответила: "О, мистер де Винтер! Это очень романтично и очень внезапно!" А я думала: какое счастье - выйти замуж за любимого человека! Но о любви своей он ничего не сказал... Мы беседовали за столиком, он пил кофе, ел тосты и апельсин. Он говорил только о женитьбе, а о любви - ни слова. С Ребеккой он говорил, вероятно, не так... Но об этом я не должна думать. Об этом надо навсегда забыть... Его книжечка стихов лежала у меня на кровати. Она открылась на странице с посвящением: "Максу от Ребекки. 17 мая". Я аккуратно вырезала ножичком эту страницу так, чтобы ничего не было заметно, и разорвала ее на клочки. Но и на клочках можно было увидеть скользящий, стремительный почерк. Я собрала клочки, поднесла к ним спичку и смотрела, как они превращались в пепел. Я начинала новую жизнь, разрушая воспоминания о его прежней любви. - Все в порядке, - сказал он, входя в спальню. - Она сначала остолбенела от изумления, а теперь начинает приходить в себя. Я схожу в контору и распоряжусь, чтобы ее скорее доставили на вокзал. Она даже заколебалась, не остаться ли ей, чтобы присутствовать на свадьбе. Но я был тверд, как кремень. Теперь идите и поговорит с ней. Он опять ничего не сказал о своей любви и своем счастье, и не пошел со мной в гостиную. Я пришла, чувствуя себя, как горничная, известившая о своем уходе через подругу. Она стояла у окна с сигаретой в зубах. Маленькая, толстая, в пальто, туго стянутом на пышной груди в маленькой дурацкой шляпке на макушке. - Итак, я должна вас поздравить с умением работать на два фронта. Какими приемами вы этого добились? Что ей сказать? Ее улыбка была крайне язвительной. - Вам очень повезло, что я заболела. Теперь-то я понимаю, как вы проводили время и почему были такой рассеянной и забывчивой... А вам следовало бы все рассказать мне... Он сказал, что собирается через несколько дней жениться на вас... Ваше счастье, что у вас нет родных, а то они задали бы вам кое-какие вопросы... Но все это меня уже не касается. Я умываю руки. Интересно, что подумают о нем его друзья, родные? Но это, в конце концов, его дело. Ну, а вы учли, что он намного старше вас? - Ему всего сорок два года, а я выгляжу старше своих лет. Она засмеялась и, глядя на меня инквизиторским взглядом, спросила: - Скажите мне, как другу: вы не сделали ничего такого, чего не следовало бы делать? Она стала похожа на мадам Блэз, когда та предлагала мне сто франков. - Не понимаю, о чем вы говорите. - Ну ладно, не обращайте внимания... Я всегда говорила, что английские девушки - это темные лошадки, несмотря на их спортивный вид... Итак, я должна ехать в Париж, и вы останетесь здесь и будете ждать, пока ваш возлюбленный не получит лицензию... Должна отметить, что он не пригласил меня на свадьбу. - Он и не собирается устраивать пышную свадьбу. К тому же вы в это время будете на пути в Нью-Йорк. - Хм-хм... Полагаю, что вы отдаете себе отчет в своих действиях. Ваша свадьба, в сущности, очень скоропалительна, вы же знаете его всего лишь несколько недель. Не думаю, чтобы у него был легкий характер, и вам придется приспосабливаться к нему... До сих пор вы вели исключительно беззаботную жизнь, ну, а теперь вам придется стоять на собственных ногах... Откровенно говоря, я не представляю себе, как вы справитесь с обязанностями хозяйки Мандерли. Вы были неспособны сказать и несколько связных слов моим друзьям, когда у меня бывали гости. Как вы будете вести беседу на больших приемах в Мандерли? Они там часто бывали, когда была жива его жена. - Она продолжала болтать, не ожидая ответа. - Конечно, я желаю вам счастья, но, боюсь, вы совершаете ошибку, большую ошибку, о которой будете горько сожалеть... Я прекрасно знала, что я молода, неопытна, застенчива и что мне будет трудно, но в ее словах я уловила злорадство. Чисто по-женски она завидовала мне и считала мое счастье вовсе не заслуженным. Но я решила: бог с ней, о ней я забуду. Скоро она будет сидеть одна в спальном вагоне, а мы останемся здесь, будем вместе завтракать и обедать в ресторане. Теперь у нас будет свободное время, и, может быть, он скажет, что любит меня и чувствует себя счастливым. Признания в любви даются нелегко, для них нужно соответствующее настроение и подходящая обстановка. - Думаю, вы понимаете, почему он женится на вас, - продолжала бубнить миссис ван Хоппер. - Не льстите себя надеждой, что он влюбился. Просто он больше не в состоянии жить один в большом и пустом доме и хочет, чтобы кто-нибудь разделил с ним одиночество. Но вас понять нетрудно: он исключительно интересный и обаятельный человек. 7 Мы вернулись в Англию в начале мая вместе с первыми ласточками и первыми колокольчиками. Это было самое прекрасное время в Мандерли перед пышным расцветом лета. Максим сидел за рулем, а я рядом, нескладно одетая, как обычно, с меховой горжеткой на шее и закутанная в дождевик не по росту, который доходил до пят. В руках у меня была большая кожаная сумка и перчатки. Мы выехали из Лондона ранним утром под проливным дождем. - В Мандерли прибудем часам к пяти, как раз к чаю, - сказал Максим. Это лондонский дождь. Там его не будет. И правда, когда мы доехали до Эксетера, дождь прекратился и выглянуло солнце. Я обрадовалась - не хотелось прибыть в Мандерли под дождем, это было бы плохое предзнаменование. - Ну, как, лучше чувствуешь себя? - спросил Максим. Я улыбнулась и, взяв его за руку, подумала: как все просто для него - вернуться домой, взял пачку накопившихся писем и позвонил, чтобы принесли чай. Понимает ли он, как волнуюсь я, как мне не по себе? По-видимому, он приписывал мое молчание усталости и не понимал моих чувств. Он освободил руку, так как впереди был поворот, и ему нужно было править обеими руками. Я так же боялась приезда в Мандерли, как прежде жаждала его. Жаль, что Максим живет не в одном из тех маленьких коттеджей, мимо которых мы проезжали. Там жизнь для меня была бы проще и понятней. Он стоял бы на пороге с сигаретой в зубах, а я хлопотала бы, накрывая стол к ужину. - Осталось две мили, - сообщил Максим. - Видишь, вот тот лес на склоне холма и полоску моря внизу? - Это Мандерли. И лес этот наш. Я чувствовала себя, как ребенок, впервые пришедший в школу, как прислуга, всю жизнь проживавшая в деревне и попавшая в чужой дом. - Сними дождевик, - сказал Максим. - Здесь, видимо, и вовсе не было дождя. Бедная моя овечка, вытащил я тебя из Лондона, а надо было сначала купить тебе несколько платьев и все такое. - Я вовсе не интересуюсь платьями, ведь тебе тоже не интересно, как я одета. - Большинство женщин интересуется только платьями и больше ничем. - Он повернул на боковую дорогу. - Вот мы и приехали! Мы проехали через железные ворота мимо сторожки привратника, в окнах которой показались любопытные лица. Он, видимо, все же чувствовал, что я смущена и испугана: вдруг он поднес мою руку к своим губам. - Не обращай внимания на любопытство. Им интересно поглядеть на тебя, но это скоро пройдет. Что же касается домоводства, то для этого существует миссис Дэнверс. Тебе ни о чем не надо будет заботиться. Она довольно оригинальная особа и вначале будет, пожалуй, колючей. Но ты будь сама собой. Этого достаточно, чтобы тебя здесь полюбили. Посмотри на этот кустарник. Когда он цветет, это сплошная синяя стена. Я не ответила ему. Вспомнила некогда купленную открытку с видом Мандерли. И вот сейчас стала хозяйкой этого поместья и буду писать приглашения вроде: "Почему бы вам не посетить нас в Мандерли в ближайшую среду". Но пока что мне казалось довольно отдаленным время, когда я буду чувствовать себя спокойно и уверенно в собственном доме. Дорога поворачивала то вправо, то влево. Мы ехали под кронами высоких деревьев, как под аркой. Кругом было тихо, даже шум мотора звучал как-то мягко и спокойно. Бесконечная дорога начала уже действовать мне на нервы. Мы подъехали к сплошной красной стене из рододендронов. - Нравится тебе здесь? - спросил он. - Да, - робко ответила я, не будучи в этом уверена. Рододендроны в моем представлении были скромными комнатными цветами, а здесь они были выше человеческого роста. Высокие и стройные, они стояли стеной, как батальон солдат, и вовсе не походили на цветы в горшках. Еще один поворот, и вот он - дом моей мечты - безукоризненно красивое здание. Вот и лестницы, ведущие на лужайки, которые спускаются к самому морю. Через окно я увидела в холле какую-то толпу. - Будь она проклята, эта женщина, - воскликнул он, резко затормозив. - Ведь знает же, что мне нежелательно такое сборище. - Что случилось? Что это за люди? - спросила я. - Боюсь, что нам придется это перенести. Миссис Дэнверс собрала сюда всю прислугу приветствовать нас. Но не беспокойся, тебе не надо ничего говорить. Я сам скажу, что нужно. С лестницы спустились дворецкий и лакей. Они открыли дверцы машины. Дворецкий был старик с приятным, добрым лицом. Я протянула ему руку. Но он игнорировал мой жест. Взял у меня из рук сумку и маленький чемодан и повернулся к Максиму. - Вот мы и приехали, Фритс, - сказал Максим, снимая перчатки. - В Лондоне был проливной дождь, а здесь будто и не было дождя. Дома все в порядке? - Да, сэр. Благодарю вас, сэр. У нас дождя не было уже целый месяц. Рад вас видеть, сэр. Надеюсь, вы и миледи хорошо себя чувствуете? - Да, да, Фритс, благодарю. Но с дороги мы устали и хотели бы чаю. Не ожидал такой встречи, - он кивнул головой в сторону холла. - Так распорядилась миссис Дэнверс, сэр, - бесстрастно ответил старик. - Идем, - сказал мне Максим. - Это нас не задержит. Я быстро покончу с этой церемонией, и мы сможем спокойно насладиться чаем. Мы вошли в дом, и у меня снова защемило под ложечкой. Фритс и лакей следовали за нами с моей сумкой и дождевиком. Из толпы, с жадным любопытством разглядывавшей меня, вышла скуластая женщина в черном строгом платье, бледная, с глубоко запавшими глазами. Я позавидовала ее выдержке и спокойствию. Она подошла ко мне, и я протянула ей руку. Рукопожатие было безжизненным и холодным. Ее неподвижный взгляд смутил меня. Она произнесла несколько приветственных слов, вернулась в толпу слуг и оттуда продолжала пристально смотреть на меня. Максим спокойно, непринужденно поблагодарил слуг за встречу, взял меня под руку, провел в библиотеку и старательно закрыл за собой дверь. Два спаниеля, лежавших у камина, встали и пошли нам на встречу. Они обнюхали Максима, лизнули его руки и повернули головы ко мне. Старая одноглазая собака, обнюхав меня, убедилась, что это не та, кого она ждет, повернулась к камину. А молодой пес, Джаспер, сунул нос в мою руку, затем положил голову на колени и весело забарабанил хвостом по полу. Я погладила его шелковистые уши, сняла шляпу, бросила горжетку и перчатки на подоконник, осмотрелась. Максим привел меня в просторную комфортабельную, красиво обставленную комнату, стены которой были сплошь закрыты книжными полками. Окна выходили на газон, а вдали поблескивало море. Чай нам подали очень быстро. Это была парадная церемония, разыгранная Фритсом и тем же лакеем. Максим рассеянно просмотрел накопившиеся письма, время от времени улыбался мне и снова возвращался к корреспонденции. Я же пила чай и думала: как мало я знаю о его обычной жизни в Мандерли. После свадьбы мы буквально промчались по Италии и Франции, а я так была полна своей любовью к нему, что все видела его глазами. Он казался более веселым и более нежным, чем я могла предполагать, совершенно непохожим на сухого и сдержанного аристократа, с которым я познакомилась в Монте-Карло. Он много смеялся, что-то напевал и бросал камешки в море. Морщинки между его бровями разгладились, и он уже не выглядел как человек, несущий на своих плечах непомерную тяжесть. Потом мои мысли перешли на Мандерли. Все здесь - и прекрасный дом, и богатая библиотека, и роскошные картинки на стенах, - все поместье принадлежит теперь и мне, так как я стала женой Максима. Я представляла себе, как через много-много лет, когда мы уже постареем, мы вот так же будем сидеть за чайным столом, а рядом будут такие же спаниели (потомки теперешних), и тишину библиотеки будут время от времени нарушать наши сыновья (почему-то я была уверена, что у нас будут именно сыновья). Мои мечты прервал Фритс, он пришел с лакеем, чтобы убрать со стола, и объявил: - Миссис Дэнверс просила спросить вас, миледи, не пожелаете ли вы, чтобы она показала вам вашу комнату? Максим оторвался от писем и спросил: - Закончен ли ремонт в восточном крыле? - О, да, сэр. Насколько я понимаю, все сделано хорошо. Мы боялись, что мастера не успеют, но уже в прошлый понедельник все было готово к вашему приезду. - Вы там что-то перестраивали? - спросила я. - Да нет, просто косметический ремонт: оклеили новыми обоями и покрасили окна и двери, - объяснил Максим. - Мы с тобой будем жить в восточном крыле. Там светлее, чем в западном, а окна выходят на розарий. При моей матушке в восточном крыле были гостевые комнаты. Ну, я сейчас закончу возиться с письмами, а ты пока сходи и постарайся подружиться с миссис Дэнверс. Это как раз удобный момент. Мне очень не хотелось идти без него, я снова почувствовала себя запуганной, но пересилила себя и пошла вслед за Фритсом. Пустой холл показался мне громадным, и в его тишине резко зазвучали мои шаги. Фритс же, в мягкой обуви, ступал бесшумно. - Какой большой зал, - сказала я. - Да, миледи. Мандерли - большой дом. Бывают, конечно, и больше, но и этот достаточно велик. В старину этот холл служил банкетным залом, да и в наше время здесь бывают большие приемы. Я чувствовала себя случайной гостьей, которая осматривает достопримечательности замка, поворачивая голову по направо, то налево. На верхней площадке лестницы меня ожидала черная фигура. Глубоко запавшие глаза смотрели на меня пристально и, пожалуй, неодобрительно. Я оглянулась на Фритса, но он уже исчез, и я осталась наедине с миссис Дэнверс. Я улыбнулась, но не встретила ответной улыбки. - Надеюсь, я не заставила вас долго ждать? - Я здесь для того, чтобы выполнять ваши приказы. Вы можете распоряжаться моим временем, как вам угодно. Она пошла впереди меня по широкому длинному коридору, потом повернула налево и открыла массивную дубовую дверь. Мы вошли в небольшой будуар, дверь из которого вела в просторную спальню, рядом была и ванная. Я подошла к окну и вдохнула аромат розария. - А моря отсюда не видно? - спросила я. - Из этого крыла не видно, даже не слышно, хотя оно совсем рядом. - Жаль, что его не видно. Я очень люблю море... Но комнаты превосходные... очень удобны... Здесь, кажется, делали к нашему приезду ремонт? - Да. - А какой эта спальня была раньше? - Здесь были темные обои и другие занавески. Раньше в этих комнатах никто не жил. Но милорд прислал мне письмо и распорядился отремонтировать. так как собирается жить именно здесь, а не в западном крыле, как раньше. Я подошла к туалетному столику. На нем уже были разложены привезенные мною вещи. Максим подарил мне большой набор щеток, гребенок и прочего. Миссис Дэнверс могла убедиться, что дешевых и случайных вещей в нем не было. - Ваши вещи распаковывала Алиса, - сказала миссис Дэнверс, - она будет прислуживать вам, пока не приедет ваша собственная горничная. - У меня нет собственной горничной. Думаю, Алиса вполне удовлетворит меня. - Леди, занимающие такое положение в обществе, как вы, всегда имеют собственных горничных, - заявила миссис Дэнверс, глядя на меня сверху вниз. - Если вы так считаете, то наймите для меня молодую девушку. - Как скажете. Хотелось, чтобы она ушла и оставила меня одну, но она упрямо продолжала разглядывать меня своими запавшими глазами. - Вы, наверное, уже давно живете в Мандерли? - спросила я, пытаясь завязать дружескую беседу. - Дольше всех живет здесь Фритс. Он начал работать в Мандерли, когда мистер де Винтер был еще мальчиком, а хозяином поместья был его отец. - А после него приехали вы? - Нет, я приехала сюда одновременно с покойной миссис де Винтер. - Ее бесстрастный до сих пор голос оживился, а на бледных щеках проступил легкий румянец. Перемена в ее лице была удивительная. Миссис Дэнверс была полна снобизма, свойственного людям ее профессии, и презирала меня за то, что я "не настоящая леди", что я робка и неловка. И все же ее явное недружелюбие нельзя было объяснить только этим. Нужно было что-то сказать, не могла же я бесконечно играть своими расческами. - Миссис Дэнверс, я надеюсь, мы с вами будем друзьями. Но вы должны кое-что понять... Для меня здесь все очень ново и непривычно. Прежде я жила совсем в других условиях. Но я хочу, чтобы здесь было все хорошо, а главное - чтобы мистер де Винтер был счастлив. Я знаю, что управление хозяйством я могу предоставить вам. Мистер де Винтер сказал мне об этом. Пусть все идет, как шло раньше. Я вовсе не хочу здесь что-либо менять. Я замолкла и подумала: а правильно ли я веду себя с ней? - Очень хорошо, - сказала она. - Думаю, что так будет лучше. Хозяйство лежало целиком на мне, пока мистер де Винтер жил один, то есть больше года. И он не выражал никакого неудовольствия. Конечно, когда была жива миссис де Винтер, здесь шла совсем другая жизнь: всегда было много гостей и для них устраивались разные развлечения. Я и тогда вела хозяйство; но миссис де Винтер любила во все мелочи вникать сама. - Я предпочитаю предоставить все хозяйство вам. В ее глазах читалось, что она презирает меня и понимает, что я ее боюсь. - Могу ли я быть вам еще чем-нибудь полезной? - спросила она. - О, нет! - я сделала вид, будто что-то припоминаю. - У меня здесь все, что нужно, и мне будет здесь удобно. - Но если вам что-либо не понравится, сразу скажите мне об этом. - О, да, миссис Дэнверс. Непременно скажу. - Если мистер де Винтер спросит, где его большой гардероб, скажите ему, пожалуйста, что мы не смогли его перенести сюда. Пытались это сделать, но двери здесь уже, чем в западном крыле, и шкаф невозможно