одни, и продолжал. - Мы послали водолаза осмотреть днище судна. Но когда он ходил по дну, то сделал открытие. Обнаружив основное повреждение на днище, он решил обойти судно и с другой стороны, чтобы выяснить, нет ли еще каких-нибудь поломок. И вот тут-то он наткнулся на остов маленького парусника, лежащего на дне совершенно целым и невредимым. Это рабочий из наших местных жителей, и он тотчас узнал лодку, принадлежащую покойной миссис де Винтер. Первой моей реакцией была радость по поводу того, что Максим не слышал этого разговора. Очень тихо и медленно я сказала: - А почему бы не оставить лодку там, где она есть, не поднимая никакого шума. Она ведь никому не может помешать там, где она сейчас находится. - Я последний человек на свете, который хотел бы поднять этот вопрос, и если бы это зависело от меня, я бы сделал все возможное, чтобы пощадить мистера де Винтера. Но беда в том, что водолаз сделал еще одно, более важное открытие. Дверь каюты была плотно закрыта, так же, как и окна. Но водолаз поднял камень со дна, разбил стенку каюты и заглянул внутрь. Каюта была полна воды, которая, очевидно, просочилась через днище, так как других повреждений на судне не было. И тут он до смерти перепугался, миссис де Винтер. Капитан Сирль на минутку остановился и передохнул. - В каюте лежал труп, конечно, уже давно разложившейся, без мяса на костях, но все же еще целый и нетронутый. Видны были, голова, руки, ноги, словом, целый скелет. Водолаз поднялся ко мне в лодку и рассказал все это. Теперь вы понимаете, миссис де Винтер, почему мне необходимо видеть вашего мужа. В полном недоумении я глядела ему в лицо, а потом сказала: - Предполагали, что она была в лодке одна, но, очевидно, он плавала вместе с кем-то, но никто этого не знал. Интересно, кто бы это мог быть? Ведь никто не заявлял об исчезновении кого-нибудь из ее знакомых или родственников. И странно, что кто-то оказался в ее каюте, тогда как она сама была найдена в море, далеко от места нахождения лодки и много времени спустя. Капитан Сирль покачал головой. - Я знаю не больше вашего. Единственное, что известно точно, - в каюте лежит тело и его необходимо опознать. И тут не избежать огласки, миссис де Винтер. Ужасно жаль, что вам обоим, живущим здесь в согласии и покое и желающим только счастливой семейной жизни, придется пережить такие неприятности. - Если бы только можно было скрыть все это от мистера де Винтера, ничего не говорить ему! - Охотно согласился бы на это, если бы мог. Но я должен исполнить свои обязанности независимо от моих личных переживаний. Он оборвал свою речь, так как в комнату вошел Максим. - Хелло, капитан Сирль. Я не знал, что вы здесь. Что-нибудь случилось? Я больше не могла выдержать и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. Я только мельком взглянула на Максима, однако у меня создалось впечатление, что он утомлен и небрежно одет. Я постояла в холле, наблюдая за Джаспером, который жадно лакал воду из своей миски. Он подошел ко мне, и я приласкала его. Затем вышла на террасу. Мысли мои были невеселы: наступил кризис, и я должна выстоять в этом жизненном испытании, или все погибнет уже навсегда. Моя постоянная застенчивость, страхи, комплекс неполноценности - все должно быть побеждено. Если я не сумею преодолеть все это, то у меня не останется никаких шансов на будущее. Стоя на террасе, я услышала шум отъезжающей машины и поняла, что капитан Сирль уехал. Я пошла в библиотеку. Максим стоял у окна, но не обернулся на звук моих шагов. Я подошла к нему вплотную и встала рядом с ним. Взяла его руку и приложила к своей щеке, но он продолжал молчать. - Я раскаиваюсь, я так ужасно раскаиваюсь, - сказала я, поцеловав сначала руку, а затем каждый палец отдельно. - Я не могу и не хочу, чтобы ты переносил сове горе в одиночку. Я хочу разделить его с тобой. Я уже больше не ребенок, я стала старше за последние двадцать четыре часа и превратилась во взрослую женщину. Он обнял меня за плечи и крепко прижал к себе. - Ты простил меня, совсем простил? Он, наконец, заговорил: - Простить? Что я должен был тебе простить? - Ты думал, что прошлой ночью я сделала это нарочно: сознательно надела белое платье, чтобы огорчить тебя. - Ах, вот в чем дело! Я и забыл. Я сердился на тебя? - Да, Максим. Не можем ли мы начать все сначала и вместе встречать все, что пошлет нам жизнь. Я не прошу твоей любви, я знаю, что это невозможно. Но я хочу быть твоим другом, компаньоном, всем, чем ты пожелаешь меня видеть. Он обхватил мое лицо руками, и я впервые рассматривала его лицо так близко: тонкое, узкое, оно еще больше заострилось и обтянулось, под глазами - темные круги. - Действительно ли ты меня так сильно любишь? Я не могла говорить и не могла отвести глаз от его усталого лица. - Слишком поздно, дорогая, мы уже потеряли наше маленькое счастье. - Нет, Максим, нет! - Да, это уже произошло. - Что именно? - То, что я всегда предчувствовал. Счастье нам с тобой не суждено. - Что ты хочешь сказать, Максим? Я не понимаю. - Ребекка выиграла, - сказал он. - Ее тень все время была между нами, проклятая тень, которая постоянно пыталась нас разлучить. Как я смел втянуть тебя, мою любимую, в свою жизнь, когда я всегда знал, что это случиться. Я помню, как она умирала, сохраняя свою издевательскую улыбку на губах. Она и тогда знала, что в конце концов победит. - Максим, о чем ты говоришь, объясни мне. - Ее лодка. Водолаз нашел ее сегодня на морском дне. - Знаю. Капитан Сирль приезжал, чтобы рассказать об этом. Ты, очевидно, думаешь о трупе, который лежит в каюте? - Да. - Это только означает, что она плавала не одна. И нужно будет установить, кто именно находился на лодке вместе с ней. - Там не было никого, кроме Ребекки. Она была на судне одна. Это ее тело лежит там, в каюте. - Нет, - сказала я, - нет. - Тело женщины, которую похоронили в нашем фамильном склепе, - это было тело какой-то неизвестной, которую никто не разыскивал. И вообще, никакого несчастного случая не было. Ребекка вовсе не утонула. Я застрелил ее, отнес в каюту, вывел судно в море и затопил его. А теперь взгляни мне в глаза и повтори, если можешь, что любишь меня. 20 В библиотеке было очень тихо. Слышно было, как Джаспер зализывает себе лапу. Когда люди испытывают большое потрясение или физическую травму, они не сразу чувствуют боль и тяжесть утраты. Я встала на колени рядом с Максимом и прислонилась к нему всем телом. То, что он сказал мне, разбило все мои мысли и представления вдребезги, и я лишь думала о том, как начать собирать осколки. Вдруг он начал меня целовать и целовал так, как никогда до сих пор. Я обняла его за шею и закрыла глаза. - Я так сильно люблю тебя, так сильно, - пробормотал он. В первый раз говорил он мне слова, которые я так ждала услышать сперва в Монте-Карло, затем во Франции и, наконец, здесь, в Мандерли. Он все продолжал целовать меня жадно, отчаянно, все повторяя мое имя. Затем неожиданно отодвинулся и сказал: - Вот видишь, я был прав. Слишком поздно. Ты уже больше меня не любишь. Хорошо. Забудь это. Я больше не буду целовать тебя. - И вовсе не слишком поздно. Я люблю тебя больше всего на свете. Но только что, когда ты обнимал меня, я была так потрясена, что не способна была реагировать. - Ты больше не любишь меня, и вот почему ты ничего не чувствуешь. Для тебя это пришло слишком поздно. Я должен был так обращаться с тобой четыре месяца назад. Я должен был сообразить это. Женщины не похожи на мужчин. - Я бы хотела, чтобы ты снова целовал меня, ну, пожалуйста, Максим. - Нет, мы не можем потерять друг друга. Мы должны всегда быть вместе, и между нами больше уже не будет мрачных теней прошлого. - Как мы может остаться вместе теперь, когда это произошло. В лучшем случае нам осталось провести вместе несколько дней, а может быть, всего лишь несколько часов. Я ведь объяснил тебе, что они нашли лодку с телом Ребекки. Я уставилась на него: - И что же они сделают теперь? - Они опознают тело, и это будет нетрудно. - Что-нибудь сохранилось от ее одежды? - Остались кольца на пальцах. После этого все вспомнят о другой женщине, похороненной под ее именем. - Что же ты будешь делать? - Не знаю, не знаю. Ко мне мало-помалу вернулось самообладание, и я стала вспоминать разные забытые уже слова. Так, однажды, во Франции, сидя со мной рядом в машине, Максим сказал: "В моей жизни приблизительно год назад произошло событие, которое сломило меня. Мне нужно было начинать все сначала". На вопрос миссис ван Хоппер он ответил: "Я собрался в путь довольно неожиданно для самого себя". И ее реплика: "Говорят, он никак не может пережить гибель своей жены". А теперь Максим сказал: "Я застрелил Ребекку в коттедже у моря, а водолаз нашел ее лодку и ее тело в каюте". - Что мы будем делать, Максим, что мы будем говорить? Скажи, знает ли об этом кто-нибудь, кроме тебя и меня? - Нет, никто. - А Фрэнк, уверен ли ты, что и Фрэнк не знает? - Как он мог узнать! Там не было никого кроме меня. И было очень темно. - Он замолчал и опустился на стул, уронив голову на руки. Я подошла и встала на колени рядом с ним. Затем я отвела его руки от лица и заглянула ему в глаза: - Я люблю тебя, люблю веришь ли ты мне? Он поцеловал меня в лицо, затем поцеловал мои руки и крепко прижал к себе. - Я думал, что сойду с ума, сидя здесь совершенно один и постоянно думая о том, как и когда будет обнаружено мое преступление. Я должен был писать письма в ответ на соболезнования, засыпавшие меня со всех сторон. Заметки в газетах, интервью. Есть, пить и притворяться перед Фритсом, слугами, миссис Дэнверс, которую я не уволил лишь из боязни, что она, хорошо знавшая Ребекку, что-нибудь заподозрит. Фрэнк, скромный и всегда сочувствующий, который говорил мне: "Почему вы не поедете куда-нибудь? Я справлюсь здесь и без вас." Жиль и Би, дорогая, бестактная Би, которая все повторяла: "Ты выглядишь тяжелобольным. Почему ты не хочешь показаться врачу?" Я крепко держала его руки в своих: - Однажды я едва не рассказал все это тебе; это было в тот день, когда Джаспер побежал к коттеджу, а ты вошла туда, чтобы найти кусок веревки. - Да, я помню. Тебе следовало все рассказать мне. Тогда мы были бы вместе все эти долгие дни и недели. - Ты держалась замкнуто и настороженно, я боялся, что ты несчастна со мной. У нас ведь огромная разница в возрасте. Мне казалось, что с Фрэнком ты чувствуешь себя свободнее и лучше, чем со мной. Ты была всегда боязлива, скована и держалась очень странно со мной. - Как я могла подойти к тебе ближе, когда знала, что ты всегда думаешь о Ребекке. Как я могла требовать от тебя любви, зная, что в твоей душе царит Ребекка! - О чем ты говоришь - спросил он, пытливо заглядывая мне в глаза. - Когда ты обнимал меня, гуляя по саду, или сидел за столом, я чувствовала, что ты всегда сравниваешь меня с Ребеккой и вспоминаешь вашу совместную жизнь. Разве это неправда?! Он оттолкнул меня и, встав, начал шагать по библиотеке, сжимая и разжимая свои руки. - В чем дело? Что ты хочешь этим сказать? О боже, неужели ты думаешь, что я любил Ребекку и убил ее любя! Я не только не любил ее - я ее ненавидел. Наш брак с первых же дней превратился в фарс. Она была порочна, отвратительна, насквозь испорчена. Мы никогда не любили друг друга и не были счастливы, никогда, ни одной минуты. Она вообще не была способна испытывать любовь и нежность. Она даже не могла соблюдать приличия. В сущности, она даже не была нормальной. Конечно, она была умна, дьявольски умна. Каждый, с кем она встречалась, был уверен, что она добра, благородна, одарена всеми талантами. Если бы она познакомилась с тобой, вы гуляли бы по саду под руку, она бегала бы взапуски с Джаспером, говорила бы о музыке, живописи и цветах и покорила бы тебя так же, как покоряла всех людей. Когда я женился на ней, все считали меня счастливейшим из людей. И действительно, она была так эффектна, занимательна, так совершенна, что даже бабушка (в ту пору очень придирчивая к людям) полюбила ее от всего сердца и говорила мне: "У Ребекки есть все главные качества: ум, красота и воспитание". И я этому верил, хотел верить, хотя где-то в глубине сознания у меня и тогда были сомнения. Что-то такое таилось в ее глазах, что я смог расшифровать лишь значительно позже. ...Вдруг я вспомнила, как бедный, слабоумный Бен говорил мне: "Вы добрая, не такая, как та, другая. Вы не отдадите меня в приют. Та, высокая, тонкая, была похожа на змею". Максим продолжал шагать взад и вперед и все говорил, говорил: - Помнишь, как однажды в Монте-Карло я привез тебя в машине на высокую скалу над пропастью и сказал, что захотел вспомнить свое прошлое. В первый раз я был на этом самом месте с Ребеккой, и здесь она рассказала мне о самой себе такие вещи, которые я никогда в жизни не повторю ни одному человеку. Тогда я понял, что я натворил, на ком женился: "красота, ум, воспитание!.." О, Боже! - он рассмеялся и никак не мог остановить свой истерический смех. - Максим, - вскрикнула я, - Максим! Он зажег сигарету, снова зашагал и снова заговорил: - Я едва не убил ее тогда же. Это было так легко. Один неверный шаг, легкое скольжение и... Помнишь глубину этой пропасти? Я тогда напугал тебя. Ты сочла меня сумасшедшим. Может быть, ты и была права. Совместная жизнь с дьяволом не может не отразиться на психике. Мы тогда заключили соглашение: я буду вести дом, сделаю его самым известным и гостеприимным домом на всем английском побережье. Нас будут посещать самые известные люди и будут завидовать нашему счастью. Я не убил ее. Я наблюдал за ней, а она смеялась. Мы сели в машину, вернулись в город, а затем и в Англию. Она выполнила свое обещание: о нашем открытом доме и о супружеском счастье говорили повсюду. Она знала, что я очень привязан к Мандерли и пожертвую всем, лишь бы сохранить свой дом. Она знала, что я никогда не подам в суд на развод, чтобы дать людям повод к сплетням и возможности показывать на нас пальцем. Ты презираешь меня, не так ли? Ты не можешь понять моих переживаний? Я ничего не ответила и только прижала его руку к своему сердцу. Интерес к дальнейшему повествованию был почти вытеснен из моего сознания невероятными открытиями: он не любил Ребекку, никогда не любил! - Я слишком много думал о Мандерли, и его я ставил на первое место. А такую любовь не проповедуют в церкви. Христос ничего не говорил о любви к камням, скалам, дому, земле, на которой родился, к своему маленькому королевству. - Мой дорогой, - сказала я, - Максим, любовь моя. - Я приложила его руки к своему лицу, а потом к своим губам. - Ты понимаешь меня, понимаешь? - О да, да, конечно. - Но я глядела в сторону, и он не видел моего лица. Какое значение имело все это! У меня на душе было светло и радостно: он не любил Ребекку, никогда не любил Ребекку. - Я не хочу вспоминать все эти годы и не хочу говорить об этом. Мы постоянно разыгрывали фарс перед друзьями, родными и слугами, даже перед верным, добрым, безукоризненным Фритсом. Все любили ее, восторгались ею, и никто не знал, как она издевалась над людьми за их спиной, как передразнивала всех и всякого. Бывало, у нас проходил большой прием, и она величаво прохаживалась среди гостей, улыбаясь всей своей ангельской улыбкой. А на следующий день она уезжала на целую неделю в Лондон, где держала холостяцкую квартиру, забиралась туда, как зверь в свою берлогу. Я строго соблюдал наши условия. У нее был прекрасный вкус, и это она превратила Мандерли в такое прекрасное поместье, о котором вечно пишут, которое постоянно фотографируют и посещают. Сады, цветники и даже азалии Счастливой долины - все это создание Ребекки. До нее здесь были только хорошие природные условия, но все было довольно заброшенным и одичавшим. Тоже и в самом доме: большинство старинных вещей, которые с такой гордостью показывает посетителям Фритс, приобретено Ребеккой. Мой отец не имел никакого вкуса к таким вещам, и внутренняя отделка дома оставляла желать лучшего. И так мы жили день за днем, месяц за месяцем. Я на все был согласен из-за Мандерли. Она была осторожна в первые годы, и о ней нигде ничего дурного не говорили. Но, по-моему, она стала менее строго соблюдать наши условия. Знаешь, как мужчина становится пьяницей: сначала он выпивает лишь изредка, затем все чаще и чаще, пока это не становится у него непреодолимой потребностью. Так было и с Ребеккой. Она начала приглашать своих друзей в Мандерли, но сначала делала это так осторожно, что я не сразу спохватился. Затем она начала устраивать пикники в коттедже на берегу. Однажды я вернулся из Шотландии, куда ездил на охоту с друзьями, и нашел здесь с полдюжины ее приятелей, которых никогда не видел раньше. Я сделал ей предупреждение. "А вам-то какое дело?" - пожала она плечами. Я ответил, что она может проводить время в Лондоне как и с кем ей угодно, а в Мандерли - хозяин я. Он улыбнулась и ничего не сказала. После этого она принялась за Фрэнка, бедного, застенчивого и такого преданного Фрэнка. Однажды он пришел ко мне и заявил, что уходит от меня, что желает поступить на другую службу. Мы спорили с ним два часа здесь, в библиотеке, и в конце концов, он сознался во всем: она ходила за ним по пятам, приходила к нему домой и во что бы то ни стало хотела заманить его к себе в коттедж. Бедный, скромный Фрэнк, который ничего не знал о нашей жизни и считал нас, как и все, счастливой супружеской парой! Я заговорил об этом с Ребеккой, и она разразилась таким потоком нецензурной брани, что я не знал, куда деваться. После этого она уехала в Лондон и оставалась там целый месяц. Когда она вернулась, я думал, что теперь она будет вести себя лучше. Но в ближайшую субботу Жиль и Би приехали к нам на уик-энд, и она уговорила Жиля прокатиться с ней на паруснике по морю. Когда они вернулись, я догадался, что она пыталась соблазнить Жиля. Я видел, что Би внимательно наблюдает во время обеда за Жилем, который говорил громче обычного и слишком много. А Ребекка сидела все время во главе стола с видом ангела с картины Ботичелли. ...Теперь все в моем представлении стало на свои места: понятны были странные манеры Фрэнка, когда он говорил о Ребекке, и молчаливость Беатрисы, обычно ей несвойственная. Я сама создала себе ад. Если бы я заговорила с Максимом, он давно рассказал бы мне обо всем, и мы могли бы счастливо прожить все это время, не разделяемые черными тенями прошлого. - Жиль и Би больше никогда не приезжали к нам на уик-энд, и мы никогда не обсуждали их последнее посещение. Думаю, однако, что Би кое о чем догадалась, так же, как и Фрэнк. Ребекка опять стала держать себя очень хорошо, и поведение ее здесь, у меня на глазах, было безупречным. Но если я куда-нибудь уезжал, я никогда не мог быть спокойным: она могла снова взяться за Фрэнка или за любого из обслуживающих нас рабочих. И тогда бы бомба разорвалась, и наша жизнь получила бы огласку. У нее был кузен, некий Джек Фэвелл. Он воспитывался за границей, но теперь вернулся в Англию. Он постоянно приезжал сюда. - Я знаю его, - сказала я, - он был здесь в тот самый день, когда ты уезжал в Лондон. - Почему ты не сказала мне об этом? Я узнал все от Фрэнка, который случайно видел его машину возле дома. - Я не хотела говорить, чтобы не напоминать о Ребекке. - Напоминать мне, - усмехнулся Максим. - Как будто мне еще нужно было о ней напоминать. Она приглашала Джек в коттедж на берегу. Слугам она говорила, что на всю ночь уходит в море, а сама проводила ночи вместе с ним в коттедже. Я опять предостерег ее, что не потерплю его присутствия в Мандерли, и если застану его здесь, то просто пристрелю. Она пожала плечами, но обошлось без брани. Я заметил, что она плохо выглядит: бледнее обычного, нервна и явно утомлена. Но пока все шло без особых перемен. Однажды она уехала в Лондон и в тот же день вернулась назад. Так она обычно не поступала, и я ее не ждал. Я пообедал у Фрэнка в его домике и вернулся домой около половины одиннадцатого. В холле я увидел ее шарф, перчатки и подумал: какого дьявола она вернулась! Но дома ее не было, очевидно, она ушла в свой коттедж. Я почувствовал, что больше не в состоянии выносить эту жизнь, полную фальши и лжи. И решил так или иначе положить этому конец. Я взял с собой ружье и решил хорошенько припугнуть ее и ее кузена. Прислуга даже не видела, что я вернулся домой. Я тихо пробрался в сад и направился к бухточке. Я увидел свет в окне и направился прямо в коттедж. К моему удивлению, она была совсем одна. Она лежала на диване, а рядом стояла пепельница, доверху наполненная окурками. Она выглядела больной, измученной. Я сразу начал говорить о Фэвелле... Я достаточно долго терпел эту жизнь, полную унижений и позора. Но теперь - конец. - Что вы делали в Лондоне, меня не касается. Можете быть там с Фэвеллом или с кем-то другим - это ваше дело. Но не здесь, не в Мандерли. - А что если мне больше нравится здесь? Что вы сделаете? - Вы знаете мои условия, я честно соблюдал наш позорный договор, чего нельзя сказать о вас. Я терпел достаточно долго, Ребекка. Но больше не желаю. Она бросила сигарету в пепельницу, встала с дивана и потянулась, подняв руки над головой. - Ты прав, Максим, пора начинать новую страницу в нашей жизни. Она начала ходить по комнате - взад и вперед, засунув руки в карманы брюк, очень бледная, очень худая; в своем костюме матроса она была похожа на мальчика, но мальчика с лицом ботичеллиевской мадонны. - Думали ли вы когда-нибудь о том, - заговорила она, - как трудно вам будет собрать какой-нибудь материал для суда, если захотите развода? Все ваши друзья, все ваши слуги убеждены, что мы очень счастливая супружеская пара. - А Фрэнк, а Беатриса? - спросила я. - У вашего Фрэнка нет никакого материала против меня, а Беатриса докажет в суде только то, что приревновала ко мне своего мужа, которому вздумалось однажды свалять дурака. О нет, Макс, чертовски трудно будет хоть что-нибудь доказать. - Она издевательски улыбалась. - А я могу заставить Дэнни дать любую присягу в суде, а за ней в слепом неведении присягнут и остальные слуги. Ведь все думают, что мы живем, как счастливые супруги. Ну и как же вы сможете доказать, что это не так? Она села на край стола, покачивая одной ногой, обутой в сандалию из синих и белых полосок. - Мы, Дэнни и я, могли бы выставить вас перед судом полным дураком. И вам бы после этого не поверил ни один человек. И снова она встала передо мной, раскачиваясь на каблуках. - Если у меня будет ребенок, Макс, вы никогда не сможете отказаться от него. Он будет расти здесь, в Мандерли, будет носить ваше имя, и вы ничего не сможете поделать. Вы ведь хотели бы иметь сына и наследника вашего дорого Мандерли? Это было бы величайшей радостью в вашей жизни, Макс. И вот вы увидите моего сына, Макс, в колыбельке под каштановым деревом, а затем бегающего по лугам и газонам за бабочками, когда он немного подрастет. Вы будете следить за тем, как он растет и развивается и радоваться тому, что после вашей смерти он останется здесь в качестве законного владельца Мандерли. Она замолчала на минутку, а затем начала громко хохотать: - О, боже, как смешно, как весело, как безумно увлекательно... Я сказала вам, что собираюсь открыть новую страницу своей жизни. Теперь вы поняли, в чем дело? И все ваши арендаторы, все местные жители будут в полном восторге: "Это то, что мы все ждали, на что надеялись, миссис де Винтер." А я буду безукоризненной матерью, Макс, как была безукоризненной женой. И никогда, и никому не придет в голову... - В одной руке она держала сигарету, а другую сунула в карман и глядела мне в лицо, все так же усмехаясь. ...Когда я выстрелил в нее, она продолжала стоять против меня. Я попал прямо в сердце, и пуля прошла навылет. Она не сразу упала, а продолжала стоять с широко открытыми глазами, все так же улыбаясь. Голос Максима упал до шепота, а его рука, которую я держала в своих, была холодной, как лед. - Я совсем забыл, - снова начал он, - что из тела вытекает так много крови. Я принес морской воды в ведре и стал тряпкой мыть пол. Все было залито кровью, даже у камина, к которому она не подходила, стояла большая лужа крови. После того, как я вымыл весь пол, я поднял тело Ребекки и отнес его на лодку. Положил ее на пол в каюте и попытался вывести лодку в море. Ветерок налетал порывами, и вывести судно против прилива было нелегко. Я давно не ходил под парусом, так как никогда не плавал вместе с ней и совсем отвык от этого спорта. С большим трудом я вывел судно из бухточки в залив, но дальше вести его не сумел. Было ужасающе темно. Абсолютно безлунная ночь. Кое-как, ощупью, я спустился в каюту, заклинил дверь и открыл водопроводные краны. Вода начала проступать на полу. После этого кинжалом, который специально захватил с собой, я пробил в днище одну за другой три дыры, а сам перешел на шлюпку. До этого сбросил с парусника в море спасательный круг, канат и весла, чтобы создать видимость крушения, и стал наблюдать за медленным погружением судна в море. Когда оно исчезло, я медленно отравился назад. Вот и все. Больше мне почти нечего сказать. Я привязал шлюпку к причалу, так это обычно делала она, и снова вошел в коттедж. Пол был весь мокрый, но это могла сделать и она сама. Затем я вернулся в дом, поднялся в спальню и разделся. В это время разыгралась непогода, подул сильный ветер и пошел дождь. Ко мне постучала миссис Дэнверс. Я открыл ей и разговаривал с ней, одетый в халат. Она беспокоилась о Ребекке, а я советовал ей идти лечь спать. Я затопил судно слишком близко к берегу. Если бы я сумел вывести его подальше в залив, ее бы никогда не нашли. - Это все из-за кораблекрушения. Если бы не это, ее бы так и не нашли. Я очень устала, но Максим продолжал говорить: - Я знал, что это когда-нибудь случится. Даже когда я ездил в Эджкомб и опознал то тело, я знал, что это только отсрочка и что, в конце концов, все-таки выиграет Ребекка. Даже когда я встретил и полюбил тебя, я знал, что это ничего не изменит и, в конце концов, все-таки выиграет Ребекка. И она об этом знала. Я помню улыбку, которая осталась на ее лице. - Нет, - сказала я. - Ребекка умерла, вот о чем мы должны помнить. Она не может вернуться и привлечь тебя к ответственности. Она не сможет больше причинить тебе вред. - Но там лежит ее тело. Водолаз видел его. - Придется давать объяснения, и нужно обдумать, что именно сказать. Это тело неизвестного тебе человека, которого ты никогда не видел. - Что-то осталось из ее вещей, например, кольца на пальцах. Даже если все сгнило, какие-нибудь остатки вещей сохранились, каюта не тронула, и никто не прикасался к телу в течение всех этих месяцев. Это не тот случай, когда труп таскало по морю и било его о прибрежные камни. - Но тело гниет в воде, даже когда его никто не трогает. Не так ли? - Не знаю, не знаю. - А как это выяснится? Что они собираются делать? - Завтра в пять тридцать утра водолаз опустится в море, и они попытаются поднять лодку со дна. С тоже буду присутствовать при этом. Сирль пришлет за мной лодку в нашу бухточку к пяти утра. - А что они будут делать дальше? - Они попытаются отбуксировать лодку в Керритс. Если же не смогут, то при помощи крана поднимут ее на свое спасательное судно. Там же будет и врач. - А зачем же врач, что он будет делать? - Не знаю, не знаю. - Если они установят, что тело Ребекки, ты должен сказать, что в прошлый раз, в Эджкомбе, ты просто ошибся. Ты был болен. Да и тогда не утверждал, а лишь высказал предположение. - Никто не может свидетельствовать против себя. Ты был у себя дома в постели, и никто во всем свете не знает правды, кроме тебя и меня. Даже Фрэнк. - Да, да. Они подумают, что лодка перевернулась и затонула в момент, когда она была в каюте. Она могла спуститься туда за ножом или веревкой, или еще за чем-нибудь, и вдруг налетел резкий ветер с мыса и опрокинул судно. Они именно так и решат, не правда ли? - Не знаю, - ответил она, - не знаю. В это время рядом с библиотекой в маленькой комнате раздался телефонный звонок. 21 Максим подошел к телефону и закрыл за собой дверь. В библиотеке появился Роберт и начал убирать стол после чая. Я встала лицом к окну так, чтобы он не увидел моего лица. Впрочем, слуги в доме очень скоро узнают о наших неприятностях. Я слышала голос Максима из соседней комнаты и испытывала острую боль где-то в глубине, в желудке. Я провела все время рядом в Максимом, внимая его тихому голосу и сопереживая всей душой. Я тоже убила Ребекку и затопила ее лодку в заливе, вместе с ним прислушиваясь к шуму ветра и дождя. Разговаривала с миссис Денверс через дверь. Но где-то, в другой части моей души, царила мысль: он вовсе не любил Ребекку, он никогда не любил Ребекку. И вдруг я осознала, что в моем сердце больше нет страха, что мое будущее светло и прекрасно... Я больше не боюсь Ребекки и не испытываю к ней ненависти. Теперь, когда я знаю, что она была злой, порочной и развратной, она больше ничем не могла меня затронуть. Она для меня больше не существовала. Все могущество Ребекки растаяло в воздухе, как утренний туман. И так как Максим никогда не любил ее, я больше не испытывала ненависти к ней. Ее тело вернулось вместе с лодкой, носившей пророческое название "Возвращаюсь", но я навеки освободилась от нее. Я могла навсегда остаться с Максимом, обнимать его, любить. Я уже не была ребенком, и никогда им не буду. Больше не будет "я", "меня"; "мне", а будет "мы", "нас", "нам". И эту беду мы будем переносить вместе: я и он. Ни капитан Сирль, ни Фрэнк, ни Беатриса, ни все мужчины и женщины графства, которые будут читать газеты, не смогут разлучить нас. Мы всегда будем единым целым. Я больше не была наивной простушкой. Я готова давать клятвы, присягать, богохульствовать и молиться. Ребекка не выиграла, Ребекка проиграла. Максим вернулся в комнату. - Звонил полковник Джулиен. Он только что беседовал с Сирлем. Он едет с нами завтра утром. - Зачем? - Он представитель власти в Керритсе, и они обязан присутствовать. - Что он сказал? - Он спросил меня, не знаю ли, чье бы это могло быть тело в каюте. - Что ты ответил? - Я сказал, что не имею понятия, и что мы до сих пор предполагали, что Ребекка была на своем судне одна. - Что еще спросил? - Он спросил, не считаю ли я возможным, что ошибся при опознании тела в Эджкомбе? - Он это сказал, уже сказал? - Да, и я ответил, что не знаю и что это вполне возможно. - Он будет вместе с тобой, Сирлем и с доктором завтра утром на лодке? - Да. А кроме них, полицейский инспектор Уэлч. - Но при чем здесь полицейский инспектор? - Он обязан присутствовать, когда находят какой-нибудь труп. Я замолчала и почувствовала знакомую боль в желудке. - Может быть, они не сумеют поднять лодку? И тогда они ничего не смогут сказать по поводу тела. - Не знаю. Я думаю, что поднимается юго-западный ветер, но нет, оказывается, он упал, и для водолаза будет завтра утром удобно работать при спокойном море. Снова зазвонил телефон, как-то особенно резко и требовательно. Когда Максим вернулся в библиотеку, он сказал: - Ну вот, уже началось. - Что ты хочешь сказать? Что началось? - Это был газетный репортер из "Хроники." Он спросил меня, правда ли, что найдена лодка, принадлежавшая покойной миссис де Винтер? - Я ответил, что действительно найдена лодка, но это все, что нам пока известно. Может быть, вовсе и не ее лодка. Затем он спросил, могу ли я подтвердить слух о том, что в каюте найдено тело. Очевидно, кто-то уже разболтал. Конечно, не Сирль. Очевидно, водолаз или кто-либо из его дружков. Этих людей ведь не заставишь молчать. - Что ты ответил по поводу тела? - Я сказал, что ничего не знаю и не могу дать никаких показаний. И буду ему очень обязан, если он больше не будет звонить мне. - Он обозлится и будет выступать против тебя. - Тут уж ничего не поделать. Я не желаю давать заявления для газет. Я не желаю, чтобы мне звонили репортеры и задавали вопросы. - А может быть, их следовало бы привлечь на свою сторону? - Если нужно будет бороться, я буду бороться один, и вовсе не желаю, чтобы рядом со мной стояла газета. - Репортер будет звонить другим: полковнику Джулиену или капитану Сирлю. - Но от них он узнает не больше, чем от меня. - Если бы только мы могли что-нибудь предпринять. Просидеть здесь столько часов в бездействии, ожидая завтрашнего дня! - Нам нечего делать, - ответил Максим. Он взял в руки книгу. Но я видела, что он не читает. Он словно бы все время прислушивался к телефону. Но больше никто не звонил. Мы переоделись к обеду. Затем пообедали. У Фритса, как и всегда, было невозмутимое и бесстрастное лицо, можно было подумать, что он ничего не знает о наших неприятностях. После обеда мы снова посидели в библиотеке, но разговаривали мало. Я сидела на полу, положив голову на колени Максиму. Его пальцы гладили мои волосы. Время от времени он наклонялся, чтобы поцеловать меня. Раньше это было механическое поглаживание, как будто он не делал никакого различия между мной и Джаспером. Теперь же его пальцы ласкали меня. Мы иногда обменивались несколькими словами, как люди очень близкие, между которыми нет никаких тайн и преград. И как странно, что именно теперь, когда все наше благополучие повисло на ниточке, я чувствовала себя бесконечно счастливой. По-видимому, ночью шел дождь: когда я встала, сад был как умытый. Максим не разбудил меня утром. Видимо, он встал украдкой, прошел в свою туалетную, а затем ушел из дома к назначенному часу. Я встала, приняла ванну, оделась и спустилась к завтраку в обычное время, в девять часов. Меня ожидала целая куча писем в это утро. Читать их все подряд я не стала, так как там было одно и то же: благодарность за прекрасный бал. Фритс спросил меня, следует ли поддерживать завтрак Максима теплым, и я ответила, что не знаю, когда он вернется домой. После завтрака поднялась в будуар и села за письменный стол. Комнату явно не убирали и даже не проветривали. Я позвонила горничной и, сделав ей замечание, попросила вынести засохшие цветы. - Извините, мадам. - Чтобы это больше не повторялось. - Да, мадам. Никогда не думала, что так легко быть требовательной и строгой. На моем столе лежало меню. Я прочла его и увидела, что были предложены те же холодные закуски, которые подавали к ужину на балу. Я перечеркнула меню и позвонила Роберту: - Скажите миссис Дэнверс, чтобы она заказала горячий завтрак. Если и осталось много закусок от ужина, то мы не желаем их больше видеть за нашим обеденным столом. - Да, мадам. Я вышла из комнаты вслед за ним и спустилась в маленькую оранжерею, срезала свежие розы и вернулась в будуар. Там было уже убрано, и в вазы налита свежая вода. Я занялась расстановкой цветов, когда услышала стук в дверь. - Войдите. Это была миссис Дэнверс. Она держала меню в руках. Выглядела бледной и усталой, под глазами были большие круги. - С добрым утром, миссис Дэнверс. - Не понимаю, - ответила она, - почему вы отсылаете меню через Роберта и через него же передаете указания. Почему вы так поступаете? Я держала в руке розу и смотрела через нее. - Все эти закуски подавались уже вчера, я видела их на серванте. Сегодня я предпочитаю горячий завтрак. Если на кухне не хотят есть эти закуски, выкиньте их. В этом доме хозяйничают так расточительно, что небольшой дополнительный расход будет незаметен. Она молча уставилась на меня. Я поставила стебель в вазу вместе с другими и снова заговорила: - Не говорите мне, что вам нечего подать к завтраку. У вас ведь составлены меню на все случаи. - Я не привыкла, чтобы мне передавали приказания через Роберта. Когда миссис де Винтер хотела что-нибудь изменить в меню, она сама звонила мне по домашнему телефону и лично передавала свои пожелания. - Боюсь, что меня очень мало интересует, что делала и чего не делала покойная миссис де Винтер. Теперь миссис де Винтер - это я. И если я предпочту передавать свои распоряжения через Роберта - я так и буду делать. В комнату вошел Роберт и сказал: - Репортер из газеты "Хроника "просит вас к телефону. - Скажите ему, что меня нет дома. - Да, мадам. - Итак, миссис Дэнверс, вы хотите сказать мне еще что-нибудь? Если нет, то вам лучше уйти и сделать распоряжения на кухне по поводу ленча. А у меня сегодня мало времени. - Но почему репортер хочет говорить с вами? - спросила миссис Дэнверс. - Не имею никакого понятия, миссис Дэнверс. - Правда ли то, что рассказал вчера Фритс, вернувшись из Керритса, что найдена лодка миссис де Винтер? - Ничего по этому поводу не знаю. - Капитан Сирль был здесь вчера, об этом мне сказал Роберт. А Фритс рассказал, что водолаз, спускавшийся в море для обследования судна, нашел лодку миссис де Винтер. - Возможно, что это и так. Но вам лучше дождаться времени, когда вернется мистер де Винтер и спросить у него. - Почему мистер де Винтер ушел сегодня так рано? - Это касается лишь его. - Фритс говорит, что в кабине лодки найдено тело. Откуда же там могло быть тело? Миссис де Винтер всегда плавала одна. - Право, бесполезно расспрашивать меня, миссис Дэнверс. Я знаю не больше вашего. - В самом деле? - она смотрела на меня, а я равнодушно отвернулась в сторону. - Пойду распоряжусь по поводу ленча, - и она направилась к выходу. Я промолчала. Что бы она ни делала и ни говорила, мне это теперь безразлично. Она не могла больше запугать меня. Она потеряла свою власть надо мной вместе с Ребеккой. Где теперь Максим, думала я, зачем снова звонил репортер? Стояла такая же удушливо-жаркая погода, как вчера, и я снова чувствовала боль в желудке. В половине двенадцатого в комнату вошел Фритс. - Мистер де Винтер у телефона, мадам. - Это ты? - сказал Максим. - Да. - Я привезу к ленчу Фрэнка и полковника Джулиена. Мы приедем к часу дня. - Хорошо. - Они подняли лодку, - сказали он. - Я только что вернулся из порта. Сирль был здесь, и полковник Джулиен, Фрэнк и все прочие. Наверное, кто-нибудь из них стоит рядом и поэтому он говорит со мной таким сдержанным и холодным тоном. - Ну что же, очень хорошо. Ожидаю вас всех к часу дня. Я так и не узнала, что там произошло. Повесила трубку и пошла искать Фритса, чтобы сообщить ему, что к ленчу нас будет не двое, а четверо. Последний час тянулся бесконечно долго. Я пошла наверх и переоделась в более легкое платье. Было без пяти час, когда я услышала шум машины у подъезда, а затем голоса в холле. Вошли Максим, Фрэнк и полковник Джулиен. Я вспомнила, что на маскараде он появился в костюме Кромвеля. Сейчас он выглядел совсем иным. - Как вы поживаете? - он говорил со мной спокойным и важным голосом, как доктор. - Скажите Фритсу, чтобы он подал шерри, - сказал Максим, - а я поднимусь, чтобы умыться. - Мне это тоже необходимо, - сказал Фрэнк. Прежде чем я успела позвонить, вошел Фритс с шерри. Полковник Джулиен отказался пить, а я взяла рюмку, чтобы немного взбодрить себя. - Это ужасно неприятная история, миссис де Винтер, - сказал полковник. - Очень сочувствую вам и вашему муж