ной и заберет меня с собой... Наконец-то он узнал, что такое истинная любовь... Видите ли, Дэвид, я - его жена. Многие годы я держала это в тайне, потому что он так хотел, но сегодня... Почему вы так странно смотрите на меня, Дэвид? Пока Белинда говорила, луна поднялась совсем высоко и высветила все до последней черточки. Тоненькая и, несмотря на белоснежные волосы, молодая, она прижималась щекой к валику рокового кресла; маленькие руки нежно поглаживали обивку. Пораженный кротостью и чистотой, осенявшей весь ее облик, Дэвид не мог не вспомнить другого человека, сидевшего на этом самом месте, лицо, на котором навсегда застыла издевательская усмешка и которое не смягчила даже смерть. - Боже, - прошептал он, - и вы не боитесь... сидеть здесь? - Я часто это делаю, Дэвид. Я его очень любила. Он был моим мужем... и я убила его, чтобы спасти от самого себя. - Вы?! - Дэвид остолбенел. - Вы?.. - Да. - Она вздохнула. - Оставался единственный способ... Потому что я любила его. Он погубил мою молодость, но я любила его. Он разбил мне сердце, но я все равно любила его. Он оскорблял и унижал меня, но я продолжала его любить!.. Только... только, Дэвид, в тот раз он собирался сделать нечто такое, чему нет прощения - даже моего. Он хотел совершить грех, который невозможно искупить, и потому я убила его, Дэвид... Я отправила его к Богу, и Господь, в бесконечном своем милосердии, потому что Он все понимает, может быть, еще простит его. - А... где была Антиклея? С вами? - Нет, Дэвид. Я стояла на верху лестницы, дверь сюда была открыта, и я услышала, что сказал девочке Невил. Она вообще-то крепкая, но тут заплакала. Это такой жестокий стыд... Потом вырвалась и убежала. Тогда я спустилась вниз и вошла. Он был один. Я начала умолять его, встала на колени... Он хотел пнуть меня ногой... О, Невил!.. Но не дотянулся, у него только слетела туфля... Он сидел и писал завещание в пользу Томаса Яксли. Я выхватила бумагу, плакала, умоляла... А он снова заговорил о том, что намеревался сделать... смеялся над моими мольбами и слезами... Бедный Невил!.. Передо мной на столе лежал кинжал, и я, продолжая плакать и умолять, взяла его и убила Невила. Убила, потому что любила. И теперь он узнал, понял наконец... что моя любовь, разбитое сердце, мои страдания... не были напрасны... - Она глубоко вздохнула. - Сегодня он придет за мной, за своей женой! Сегодня ночью я буду с ним, буду утешать его, разделю с ним все, что в своем милосердии предопределил ему Господь. Поэтому, Дэвид, я сегодня так счастлива. Счастлива как никогда. Тихий голос умолк, лицо Белинды светилось внутренним сиянием, глаза закатились в экстазе. Небо, похоже было, очистилось от туч - в окно падал ровный столб лунного света. Дэвид, словно в гипнотическом трансе, оцепенело уставился на него. Очнулся он от прикосновения маленькой руки. - Бедный мальчик, вы совсем промокли, - пожалела его Белинда. - И всегда выглядите таким одиноким... Но теперь у вас есть Антиклея! Вы любите ее, Дэвид? Очень любите? - Да... видит Бог, - ответил он хрипло. - Я попрошу Его благословить вас обоих и вашу любовь... Тс-с... Послушайте!.. О, вы слышите? - прошептала она. - Вы слышите его? Он идет... мой Невил пришел за мной! Дэвид застыл, широко раскрыв глаза и едва дыша. Донеслись тихие звуки, которые приближались, делались громче... Они заставили его похолодеть, лоб Дэвида покрылся потом - то была неровная, но проворная походка хромого. Шаги становились все громче и ближе, и вот уже Дэвид понял, с какой стороны они приближаются, стремительно обернулся и в ужасе вперился в темный угол. Маленькая прохладная ладонь сжала его пальцы, ухо защекотал полный восторженного, ликующего удивления шепот: - Смотрите, Дэвид, смотрите! Стоявший в темном углу книжный шкаф бесшумно отделился от стены и сдвинулся в сторону, открыв узкий черный проем. В проеме шевельнулась призрачная тень... Белинда была уже на ногах. - Невил?.. - Она порывисто простерла к нему руки. - Невил, любимый мой Невил! Дэвид глядел во все глаза. Белинда нетвердыми шагами пересекла лунную полосу, подошла к призрачной фигуре... и вдруг метнулась к Дэвиду, толкнула так, что он врезался во что-то спиной, и в тот же миг его ослепила вспышка пламени и оглушил грохот выстрела. Ошеломленный внезапностью происходящего, он в ужасе прижался к стене, потом понял, что миссис Белинда снова сидит в кресле и что-то бормочет. Она вновь и вновь повторяла молитву благодарности: - Господи милосердный... благодарю Тебя... благодарю Тебя... Внезапно за черным проемом в углу кабинета послышались гул, топот ног, звуки ударов - и все без единого возгласа или крика. Там происходила отчаянная схватка. Дэвид пришел в себя, подкрался к потайному ходу и только начал вглядываться в черноту, как ее озарила вспышка красного пламени. Оглушительно бабахнул выстрел. Дэвид отпрыгнул в сторону, прижался к шкафу и затаился, не отрывая глаз от страшного угла, откуда теперь доносились тяжелые шаги. Шаги на секунду остановились у самого выхода, а потом в темном углу появился Джаспер Шриг. Он был без шляпы, по лицу его текла струйка крови, а в руке дымился пистолет. Дэвид вздрогнул, оторвался от шкафа и схватил его за руку. - Джаспер! Что это, что это было? - Смерть, дружище. Либо моя, либо его. Мне пришлось выбирать. Это смерть, дружище Дэвид, и еще одно загубленное дело... - Кто, кто это был? - Призрак. Томас Яксли, разумеется. Теперь он лежит там, ждет моих ребят... - Где лежит, Джаспер? - В подземном ходе, что ведет отсюда к его дому. Я взломал ту дверь, дружище! Скоро его заберут, погрузят на телегу... В кого он стрелял? - Не знаю... Миссис Белинда находилась ближе... - Миссис Белинда? Хм, где же она? - Здесь. - Здесь? - переспросил Шриг, вытирая кровь с лица рукавом сюртука. - Оглянитесь, дружище. Дэвид обернулся, увидел пустое кресло, распахнутое окно... Не считая их со Шригом, в комнате никого не было. - Исчезла! - Точно, - кивнул Шриг, внимательно осматривая пространство между креслом и окном. - Как вы полагаете, куда? - Бог знает, Джаспер. - Я тоже. Она ушла... Секундочку! Мы, наверное, весь дом перебудили, впрочем, это и неудивительно. Но здесь сейчас не место дамам. Помогите запереть двери - закроемся ото всех! Тем временем снаружи захлопали двери, зазвучали испуганные голоса, поднялась беготня, и вскоре кто-то замолотил в дверь. Раздался встревоженный, но все равно властный голос герцогини: - Кто в кабинете? Что случилось? - Всего лишь я, мэм, Джаспер Шриг. Все уже совершенно compus mentus, или, выражаясь иначе, тишь да гладь, мэм. - Кто стрелял? - Только я и призрак, мэм. Но сейчас все тихо и прекрасно, и впредь станет еще тише. Так что возвращайтесь в постель, ваша светлость, мэм, и не беспокойтесь, сударыня. - Вы поймали убийцу? - Да, благодарю вас, мэм, - ответил Шриг и тихо добавил, обращаясь к Дэвиду: - А теперь - за миссис Белиндой, дружище, и поживей! - Но где она? - Судя по всему, на пути в церковь. - Но как? Как вы догадались? - Господи, да разуйте же глаза, друг мой! Посмотрите сюда! И сюда! А теперь на окно! - Кровь! - ужаснулся Дэвид. - Вне всяких сомнений. Ей досталось то, что предназначалось вам. - Боже мой! Теперь я вспомнил, Джаспер! Она бросилась на меня!.. Она спасла мне жизнь... - Весьма похоже на то, дружище. В лунном свете вы были отличной мишенью. Так вы идете? Они вылезли через окно. В ясном свете высокой луны на полу широкой террасы тут и там темнели пятна, ведущие в одном направлении. Дэвиду вдруг стало зябко в мокрой одежде, он задрожал. - Церковь наверняка запирают на ночь, - сказал он. - Бьюсь об заклад, она сумеет войти. Показались темные контуры здания. Массивная дверь оказалась приоткрытой. На пороге Шриг задержался, поднял руку. Под сводами церкви звучало пение - удивительно нежное и чистое, но чем дальше, тем чаще прерываемое мучительными приступами кашля. Шриг неподвижно стоял в темноте портика, пока пение не умолкло совсем. - Дружище, - прошептал сыщик, - я никогда не слышал ничего подобного! Тогда Дэвид положил руку на плечо своему спутнику и нагнулся к его уху. - Джаспер, - сказал он, - вы не арестуете ее. Вы не посмеете. - Боюсь, вы правы, друг мой, закону до нее не дотянуться... А наше мокрое дело я припишу Томасу Яксли. Если это и не вполне близко к истине, то достаточно справедливо и никому не причинит вреда. Власти будут удовлетворены. С этими словами он взялся за дверную ручку и вошел в церковь. Белинда стояла на коленях перед надгробием Лорингов, склонив голову на старинный камень, так часто орошаемый в последнее время ее слезами. Сейчас на нем темнела другая влага, а с бескровных губ миссис Лоринг срывался шепот: - Милосердный Боже... Ты всевидящ, и Ты всезнающ... о, великий, добрый Боже... Благодарю Тебя!.. Сейчас, Невил, сейчас, мой милый... я уже иду... Кончились мои горести и беды... кончилось твое одиночество... Протяни руки, возьми меня, мой любимый!.. О, Невил... Мистер Шриг поспешно подхватил ее на руки и заботливо опустил на плиту. Белинда лежала с улыбкой на устах; просветленное лицо обрамляли седые волосы, рассыпавшиеся поверх недавно выбитой надписи: СВЯЩЕННОЙ ПАМЯТИ... - Выходит, не только маленькие дети бывают ангелами, - пробормотал Шриг. - Кажется, я слышу взмахи ее крыльев! Глава XLVIII, которая разрешает все сомнения Стояло великолепное раннее утро. Деревья в горизонтальных солнечных лучах - день ведь только-только занимался - отбрасывали длинные тени на росистую траву; в воздухе витали ароматы плодородной земли - не медовое благоухание луговых цветов, но теплый, насыщенный запах созревающих хлебов и яблок. Ибо миновали уже июль с августом, и мы перенеслись в сентябрь. Дэвид стоял у открытого окна, наслаждаясь неброским сельским пейзажем, расцвеченным чистыми пастельными тонами спелой пшеницы, клонящейся под тяжестью колосьев, и багрянца лесов на фоне прозрачно-голубого неба. Листва пламенела всеми оттенками красновато-коричневого, алого, розового и золотого. За ближайшим лесом темнела крыша Лоринг-Чейза - родового гнезда, в котором последние восемь недель трудилась не покладая рук целая армия рабочих. Наконец Дэвид с сожалением отвернулся от окна, подошел к явно слишком маленькому зеркалу и попытался по мере возможности обозреть свой наряд - атласный галстук и белоснежный воротничок, превосходно сшитый синий сюртук со стоячим воротом и цветастый жилет. Поскольку зеркало больше ничего не отражало, Дэвид посмотрел вниз, на белые лосины и сияющие, украшенные кисточками ботфорты, которые уже сами по себе были nec plus ultra[18]. [18] Дальше некуда, верхний предел (лат.). И однако, несмотря на все это великолепие, чело Дэвида прорезали две-три морщинки сомнения, а во взгляде читалось легкое беспокойство, ведь для него этот день был единственным в своем роде. Он надел сделанную по последней моде шляпу и бросил на себя последний оценивающий взгляд. Внизу его поджидали плотный завтрак и поднявшийся ни свет ни заря хозяин гостиницы. Круглоголовый пожилой человек готов был в лепешку расшибиться, только бы угодить Дэвиду, однако делал это не теряя достоинства, ибо рвением сим новоявленный владелец Лоринг-Чейза был обязан отнюдь не своему столь элегантному платью. - Чего изволите, сэр Дэвид? - осведомился Том. - Есть первоклассная ветчина и, значит, еще говядина, сэр... Осмелюсь посоветовать вам отведать и того, и другого, сэр. - Превосходно, - ответил Дэвид, устраиваясь за столом. - Не скажете, который час? - Четверть шестого, сэр. Еще целых девять часов с гаком, раз эта, как ее... церемония назначена на два пополудни. - Так вы все знаете, Том Ларкин? - А то как же - вся деревня знает, ага, и желает вам счастья. - Спасибо, Том, я верю, что это от чистого сердца. - Еще бы, сэр, не сомневайтесь! Какая жалость, что вы устраиваете ее не в Лоринге. - На то были причины, Том. В открытое окно вместе с ароматом садовых цветов донеслись скрип тяжелых колес, мерный стук копыт и веселый, но не допускающий возражений окрик: - Стой, Полли Фем, суши весла! Кто-то быстро прошел по двору, и в открытое окно просунулась ухмыляющаяся физиономия Джима Крука. - Доброе утро, сэр Дэвид! А я чапаю мимо, дай, думаю, отклонюсь от курса на парочку галсов, чтобы пожелать вам, сэр, здоровья, счастья, долголетия и вообще попутного ветра! - Спасибо, конечно, на добром слове, Джим, - ответил Дэвид, делая суровое лицо, - только что это такое - через окно! Войди-ка внутрь и, как положено, повтори все это за кружкой эля! Том, кружку... всем по кружке "старого"! Давай сюда, Джим! Возница вошел и замялся со шляпой в руке. Дэвид подмигнул ему и подтолкнул к столу. Хозяин принес эль, и тост был произнесен надлежащим образом. - Экая жалость, сэр, что мастера Шрига здесь нет, - вздохнул хозяин. - Бывало, как смачиваю глотку пинтой-другой "старого" - а это, почитай, каждый день, - все поминаю его разными словами... Это ж хитрец, каких поискать, а глаза - ну что твои буравчики! - Ага, это уж точно, - подтвердил его точку зрения Джим. - Вот уж кто днем и ночью смотрит в оба. А как лихо взял на абордаж Тома Яксли!.. Хозяин цокнул языком. - И не говори! Прижучил чертова призрака. Господи, вот умора - я тут как-то помянул о призраках при старом Джоуэле, так старик в меня плюнул - провалиться мне на этом месте, плюнул! Не попал, правда. - Сэр, я слыхал, что событие произойдет сегодня днем в Глинде? - Да, Джим. - В два часа! - вставил хозяин. - Через девять часов. - Гм, - пожевал губами Дэвид, - кажется, я рановато собрался. - А я опаздываю, сэр, - сказал Крук, поднимаясь. - Мой Полли, хоть и надежен, да медлителен, ровно старый дредноут. Так что мне пора. - Тогда, может быть, вы подбросите меня до развилки, Джим? - спросил Дэвид, тоже вставая. - С нашим удовольствием, сэр Дэвид. Правда, моя колымага не для таких одежд, как ваши, сэр, но, если вас устраивает, я всегда готов. - Устраивает, - заверил его Дэвид и хлопнул себя по шляпе. Пожав руку Тому Ларкину, они вышли на улицу, прыгнули на козлы фургона, Джим тряхнул вожжами и скомандовал Полифему "полный вперед". Надменное животное поразмыслило над предложением, попрядало ухом, подняло ногу, но, еще мгновение подумав, поставило ее обратно и фыркнуло. - Но-о, трогай, Полли! Ну, чего размечтался? - принялся увещевать коня возница, но тут как раз кто-то торопливо обошел фургон сзади, и перед ними предстал мистер Спрул собственной персоной. Он подобострастно поклонился, дотронулся до своей шляпы, еще раз поклонился, снял ее совсем и прижал к тяжко вздымающейся груди. На мокром лбу церковного старосты осталась красная полоса. - Сэр Дэвид!.. О, сэр, ваша честь! - заговорил он, невзирая на одышку. - Я спешу позволить себе вольность воспользоваться торжественным и в высшей степени наиважнейшим событием, чтобы покорнейше просить разрешения вашей чести пожелать вашей чести всех самых лучших благ, а также богатства, и удачи, и радости, тем более что я, сэр Дэвид, ваша честь, являюсь человеком, чей самый наметанный глаз всегда готов с первого взгляда распознать истинное благородство, и сердце мое смиренно трепещет и замирает от преданности, которую... - Однако дальнейший ход его мысли так и остался для всех за семью печатями, поскольку Полифем, выразительно фыркнув, рванул с места, и продолжение фразы вместе с согнутым в три погибели мистером Спрулом потонуло в туче пыли. Пока тяжелый фургон громыхал по тенистой извилистой дороге, спутники обменивались мнениями о самых разнообразных вещах: о подтвердившихся видах на урожай, о предстоящей жатве, о погоде, о поместье и многочисленных изменениях и усовершенствованиях, произведенных Дэвидом. Ни словом не упомянули лишь преступления и преступников, ибо тайне Лоринг-Чейза исполнилось уже девять недель, она быстро отходила на задний план и вскоре должна была кануть в Лету. Дойдя до развилки, Полифем снизошел до просьбы хозяина и остановился. Дэвид спрыгнул на землю. - До встречи, Джим, - сказал он. - Лоринг теперь мой, и коль скоро мы соседи, то должны навсегда остаться друзьями. - Уж я-то со всей душой, сэр Дэвид! - Крук заулыбался, отдал пальцем честь, и фургон загромыхал по дороге. Дэвид сидел на старом мостике через изгородь, который по причине своего почтенного возраста служил на своем веку многим ожидающим молодым людям, хотя, безусловно, ни один из них не смотрел на узкую петляющую тропинку такими жадными глазами и не дрожал так сильно от нетерпения, как Дэвид. Птицы в соседнем леске распевали последние осенние песни. Прочистил голос певчий дрозд. Но что Дэвиду песни? Он напрягал слух в ожидании куда более сладостных для него звуков, чем любые песни, гимны, трели или пересвисты, его интересовала только легкая поступь той, с кем он расстался восемь бесконечно долгих, томительных недель тому назад. На голос певчего дрозда откликнулся черный дрозд; их сладкозвучное соперничество наполнило тенистую рощу виртуозными переливами и трелями, но разве мог Дэвид внимать им? Минуты текли, и росло его нетерпение. Он уже начал тревожиться, чуть ли не впал в отчаяние. Достав спрятанный на груди, под украшенной жабо сорочкой, сложенный листок бумаги, Дэвид развернул его и бегло пробежал глазами. Он наизусть помнил в нем каждое слово. Да, вот эта строка: "В семь часов". И здесь же: "...любимый... дорогой..." Что могло случиться? Может быть, она захворала?.. Господи, Боже, а вдруг какое-нибудь несчастье? Дэвид вскочил и в тревоге забегал взад-вперед. В это мгновение начали тихо и печально вызванивать далекие часы Лорингской церкви. Семь мелодичных ударов. И тут же лязгнуло железо о камень, застучали копыта, звук которых приглушала росистая трава, и вот уже из-за поворота вылетела всадница! Ее лошадь в мыле, что свидетельствует о быстрой езде. Она скачет к нему, ее стройная фигура грациозно покачивается в такт каждому движению скакуна, и глаза ее сияют в тени изящной шляпки. - Дэвид! Он был уже рядом, его руки протянулись к ней, помогая спрыгнуть на землю, и Антиклея со счастливым вздохом упала в его объятия. Сердце Дэвида готово было выпрыгнуть из груди. Наконец-то она у него в руках, больше он ее не выпустит. Правда, объятия пришлось чуть-чуть ослабить, иначе было бы неудобно целоваться. - Два месяца, Дэвид! - прошептала она. - Это было невыносимо! - Но сегодня, - прошептал он в ответ, - о, моя Антиклея... сегодня... - Сегодня, - вздохнула она. - А у тебя волосы короче, чем были. - А ты, - ответил он, - даже еще прекраснее, чем снилась мне. Ты - самая красивая. - Ты так считаешь, Дэвид, это правда? - Ее руки обняли его крепче. - А я не спала всю ночь... не могла... И утром одевалась при оплывшей свече, не дождалась рассвета. Они подошли к почтенному мостику и прислонились к перилам. Им стольким нужно было поделиться, что они не говорили ничего, только глядели друг другу в глаза - в них светились обожание и счастье. - А это наш милый старый мостик! - сказала наконец Антиклея. - Мне пришлось бежать тайком, чтобы встретиться с тобой, Дэвид, в этот самый счастливый из дней! Сегодня мы оставляем старую жизнь позади... навсегда. Но мы будем часто приходить сюда, правда? - Конечно! А старая жизнь - Бог с ней, ибо... О, Антиклея, в этой старой жизни... я подозревал тебя... - И поделом. У тебя было достаточно оснований, Дэвид, и я вела себя, как идиотка. И потом... я ведь сначала тоже в тебе сомневалась... Но когда узнала правду... когда поняла, что ты невиновен... тогда, о мой дорогой, я испытала такое счастье, такой удивительный восторг, что все остальное больше не имело значения. Да, даже твои подозрения, потому что ты любил меня вопреки всему, милый! И еще, я не осмеливалась все рассказать тебе, потому что очень боялась за Белинду. - И правильно, - одобрил Дэвид. - Джаспер Шриг назвал ее ангелом. Наверное, он был прав. - Я знаю, что он прав, Дэвид! - Ну, а сегодня, моя Антиклея, начинается новая жизнь, и я молю Бога, чтобы она стала счастливее, достойнее и радостнее, чем прежняя... Господи, сделай меня достойным! - И меня тоже. - Да, но, видишь ли, Антиклея, в конечном счете тебе таки придется взять фамилию Лоринг... - Какие пустяки, раз я стану женой Дэвида Лоринга, - сказала она нежнейшим голоском. - И, Дэвид, я приложу все старания, чтобы стать тебе хорошей женой, несмотря на рыжие волосы! Лошадь мирно пощипывала сочную траву возле тропинки, черный дрозд, забыв на время осеннюю печаль, разразился заливистой трелью, солнце послало любознательный луч сквозь шелестящую листву, ибо наверняка до сих пор никто из влюбленных не вздыхал и не целовался у этого шаткого мостика с таким пылом. Серебряный звон с далекой колокольни возвестил о том, что наступил девятый час утра. Антиклея оторвалась от губ Дэвида. - Любимый, я должна идти. Но мы расстанемся всего на шесть часов! - Господи, целых шесть часов! - простонал он. - Всего шесть! - поправила она. - Только шесть, Дэвид, и я стану твоей до конца жизни и даже после, мой дорогой, - навсегда.