них среди полей и лесов. - Если тебе не хочется, можешь не надевать. - Но если тебе будет приятно, я... - Ева-Энн, хватит разговоров! Немедленно ступай переодеваться! - Хорошо, Джон. - И девушка скрылась в зарослях. Оставшись в одиночестве, сэр Мармадьюк решил обдумать ситуацию, в которой они оказались. Что дальше? Этот вопрос молотом стучал в его голове. Сломанная трость - серьезная улика. Кто может свидетельствовать в его пользу? Кто может подтвердить его невиновность? Никто! Напротив, все знали, что он собирался драться с Брендишем и направился на место поединка с целью обменяться со своим противником выстрелами. Так что положение крайне опасное и угрожающее. И все-таки наш герой нисколько не жалел о своем дон-кихотском поступке. Его жизнь так резко изменилась, она вдруг обрела смысл, и, окажись сэр Мармадьюк в подобных обстоятельствах еще раз, он не задумываясь поступил бы точно также. Теперь, сидя в приятной тени, он прислонился к дереву и, насвистывая, открыл блокнот и записал следующее: Примерное расстояние до Лондона - около 60 миль. Время, необходимое на преодоление этого пути пешком - от 4 до 40 дней (принимая во внимание погоду, обстоятельства и Еву-Энн). Следует купить: котелок; приправы; еще одну пару прочных туфлей для Евы; то же самое для себя; крепкую, но легкую трость с железным наконечником; кровать, матрац и т.п. для Евы; то же самое для себя; легкую палатку (для Евы); складной табурет (для Евы); ведро; чайник; топор; сильную лошадь или пони. Он удовлетворенно перечитал список, припоминая, что еще может пригодиться в дороге. Но тут послышался шелест, и сэр Мармадьюк поднял взгляд. - Ева! - воскликнул он. - Ева-Энн! Она застенчиво взглянула на него из-под полей новой шляпки. Девушка выглядела просто прелестно, изящное платье лишь подчеркивало достоинства ее фигуры, от которой исходила энергия юной женственности. Встретившись с его восхищенным взглядом, Ева отвернулась и спрятала лицо в ладонях. - О, Джон, - прошептала она, - почему ты так смотришь на меня? - Прости, дитя мое, - он не мог отвести от нее глаз, - но это такое чудесное превращение! - Правда, Джон? - Без сомнений! - В самом деле, - вздохнула она, - я чувствую себя в этом наряде такой грешницей! Я знаю, мне не следует забываться, но эти вещи так прекрасны, что... Они мне нравятся, Джон, увы! Я тщеславна! Как ты думаешь эта изысканная одежда способна изменить сердце и душу вместе с внешностью? - Иногда такое случается, Ева, но это не твой случай. - А теперь скажи мне правду, Джон, мне идет этот наряд? - Да, - с улыбкой ответил он. - Конечно, да. Она наклонила голову и робко осмотрела себя, сэр Мармадьюк с восхищением любовался, как кокетливость шляпки и платья оттеняют природную скромность девушки. - Мне все кажется, что это не я, Джон, - тихо прошептала Ева-Энн, - а какая-то важная дама, которая сроду не доила коров и не знает, как выглядит сбивалка для масла. Мне кажется, что изменилась не только я, но весь мир вокруг, даже ты, Джон! - Потому что я глазею на тебя? Прости меня. Сэр Мармадьюк как-то странно рассмеялся и отвернулся. - Я полагаю, ваша милость проголодалась? - спросил он подобострастно. - Присаживайтесь. - На траву?! - испуганно воскликнула девушка. - Но я ведь испачкаю это чудесное платье! - На мое пальто, сударыня. Если ты нарежешь хлеб, я... Ох! Я забыл про соль и перец! Старый дурак! - Зато не забыл про зеркало, Джон! Да и зачем соль тому, кто действительно голоден? Они принялись за еду, и она им показалась восхитительной даже без соли и перца. А пока они ели, между ними произошел следующий разговор. Ева. Интересно, скоро ли мы доберемся до Лондона? Сэр Мармадьюк. Меня этот вопрос тоже занимает. Хочешь еще говядины? Ева. Нет спасибо. А далеко до Лондона? Сэр Мармадьюк. Довольно прилично. Ева (мечтательно). Ты там часто бываешь, Джон? Сэр Мармадьюк (весьма решительно). Нет! Ева. Но почему? Сэр Мармадьюк. Я предпочитаю сельское уединение. Однако, если мы постараемся, то доберемся до Лондона за четыре-пять дней. Ева (тихо). О! Так скоро! Сэр Мармадьюк. Я сказал, если постараемся... Нельзя ли попросить тебя отрезать еще один кусочек этого замечательного хлеба? Ева (склонившись над караваем). Я не могу идти все время в этом прекрасном платье, Джон. Сэр Мармадьюк. Ерунда, Ева. Так тебе очень хочется поскорее попасть в Лондон? Ева. Нет, Джон, уже не очень. Сэр Мармадьюк. А как же Воксхолл? Ева. Не такое уж это и счастье - увидеть Воксхолл. Сэр Мармадьюк. Отчего такая перемена, дитя мое? Ева. Я... я поняла, что, как и ты, предпочитаю сельское уединение. Сэр Мармадьюк. Так значит, ты будешь не против, если мы вдвоем побродим по безлюдным сельским краям? Ева (подняв на него сияющие глаза). Нет, Джон! Сэр Мармадьюк. Тогда нам следует поскорее раздобыть лошадь. Ева (изумленно). Лошадь? Сэр Мармадьюк. Она понесет твою палатку, дитя мое. Ева. Но у нас нет никакой палатки, Джон. Сэр Мармадьюк. Именно поэтому ее необходимо немедленно приобрести. А кроме того нам нужны котелок и еще целая куча других крайне необходимых в дороге вещей. Поэтому нам и пригодится лошадь. Девушка внезапно расхохоталась и столь же внезапно опять посерьезнела. - Ах, Джон, - вздохнула она, - мой добрый друг Джон, ты так внимателен и добр ко мне. - Ева-Энн, - беспечно откликнулся наш герой, - истина состоит в том, что я ненавижу таскать на себе тяжелую поклажу, такую, как, например, этот мешок. - Его могу понести я, Джон. И палатка мне совсем не нужна. - Может и так, но с ней все же будет гораздо удобнее. - Ты самый настоящий друг, Джон, если бы я была твоей... - Ты бы понесла мой мешок? - Я бы получше узнала тебя, Джон, мне так хочется делить с тобой все твои тревоги и радости. Твой взгляд часто бывает так печален, и меня это очень огорчает. Что тебя печалит, Джон? - Я сам. - Ах, Джон, не смейся надо мной. - Боже упаси! Я и есть основная причина собственного беспокойства, дитя мое. Я привык винить всех и вся вокруг: обстоятельства, друзей, врагов, всех, кроме самого себя, но эта черта вообще свойственна людям. - Может, ты влюблен, Джон? И любовь твоя безответна? - Нет-нет, от этой беды я, к счастью, избавлен. - А ты когда-нибудь любил, Джон? Сэр Мармадьюк вздрогнул, бросил хмурый взгляд на нож, пальцы его судорожно сжали рукоятку, но в следующее мгновение он поднял глаза и прочел во взгляде девушки такую нежность, что на какое-то время привычная холодная сдержанность покинула его. - Да, однажды. Это было много лет назад, я был молод, а она еще моложе, совсем девочка. Мы собирались пожениться, но в день свадьбы она сбежала с тем, кого я считал своим лучшим другом. На том все и кончилось. - О, как это жестоко и подло! - воскликнула девушка, ее серые глаза сверкнули неистовым огнем. - Бессердечное, жестокое создание! - Скорее бедное и несчастное! - покачал головой сэр Мармадьюк. - Ее счастье длилось недолго, она умерла через год, в одиночестве и крайней нужде. - А что случилось с тем, кто повинен в этом зле? - Он жив и здоров. Я не смог его разыскать, хотя потратил на поиски долгие годы. - Он заслуживает смерти! - процедила Ева сквозь зубы. - Наверное, дитя мое. - И все же хорошо, что ты не нашел его, ведь возмездие - это дело Бога. Быть может, человек этот раскаялся в своем грехе. - Быть может, дитя мое. - И больше ты никогда не любил, Джон? - Нет, и никогда никого уже не полюблю. Сердце мое холодно, оно умерло двадцать лет назад. - Ты так уверен, Джон? - Абсолютно! - Разве может сердце умереть? Нет, я не верю! - В этом я уверен, как ни в чем другом, дитя мое. А теперь, поскольку я доел последнюю корку, нам пора отправляться в путь. Глава XIII, в которой речь пойдет о деревянном сарае и ночных страхах Ночь застигла путников в дикой и пустынной местности. Они устало поднимались по нескончаемому склону, лишенному какой-либо растительности, которая могла бы послужить укрытием. В лицо бил яростный ветер, а проливной дождь хлестал из бушующей тьмы так сильно, что в какой-то момент наши герои, не сговариваясь, остановились и, переводя дыхание, повернулись спиной к злобным ударам дождя и ветра. - Ох, - выдохнула Ева, съежившись и дрожа всем телом, - это совершенно невыносимо, Джон! - Да, довольно неприятно, - согласился тот. - Этот дождь испортит мое чудесное платье! - Этот дождь означает постоялый двор, дитя мое! - Нет-нет, Джон, только не это! - Как хочешь, Ева-Энн, но мокрая трава - не самое лучшее ложе, а дождь и ветер вряд ли послужат нам одеялом. - Надо найти тот сарай, о котором я тебе рассказывала. - Отличная мысль! - сэр Мармадьюк с тоской вгляделся в темноту, бушующую ветром и дождем. - Но здесь так темно и... о Джон, я заблудилась! - Безусловно, дитя мое. У меня давно возникло подобное подозрение. Если бы мы час назад вышли на ту дорогу, если бы ты послушалась меня... - Но мы же не вышли! - возразила Ева. - А могли бы, Ева-Энн, и теперь бы уже грелись у уютного камина на каком-нибудь постоялом дворе.. - Но мы же не греемся! - раздраженно воскликнула девушка. - Мне тоже так кажется, дитя мое. Будь неладен этот ветер! - Дождь еще хуже, Джон. Так жаль мое чудесное платье. - Ты, наверное, очень устала, Ева-Энн? - Нет, честное слово, нет! - Твой голос свидетельствует о другом, дитя мое. Да и я притомился. - А я к тому же сбилась с пути! - обреченно прошептала девушка. - Заблудилась и... - И я тоже заблудился, дитя мое. Ей-богу, я до сих пор не нашел своей дороги, да и не имею такого желания, ну так что ж? Будь у нас палатка... - Но у нас ее нет, Джон! - Как ты догадлива, дитя мое. Что ж, тогда нам ничего не остается, как идти вперед. Брось свою поклажу и держись за меня. - Бросить?! Джон, не требуй от меня этого! Там же ложки, вилки, полфунта масла... - Брось их, мы купим еще. - Ни за что, Джон, это грех! - Грех? Ты все-таки ухватись за меня покрепче, Ева-Энн. - Джон, твой сюртук насквозь промок. - И твое платье, Ева! И ноги, наверное, тоже? - Конечно, Джон, как и твои. Больше всего мне жаль моих прекрасных чулок, они уж точно пропадут. - Купим другие. - Боюсь, Джон, ты слишком расточителен. Но до сих пор я никогда не носила шелковых чулок. Они так приятны на ощупь. Конечно, это греховное тщеславие, но все равно они мне так нравятся, и мне по-настоящему жаль... Какой дождь! - Адская ночь! - Сэр Мармадьюк съежился под очередным порывом ветра и дождя. - Такая ночь способна убить всякую романтику, погасить пыл юности и привести человека средних лет в самое удрученное состояние. Да и кто, скажите на милость, способен сохранить веру в свою судьбу, когда холодные струи стекают по спине, а в сапогах вода так и хлюпает? Никто! И уж, конечно же, не одинокий холостяк сорока пяти лет. - Но ты вовсе не одинок, Джон, ведь я с тобой! - Она сжала его руку. - Ты рад этому, Джон? Ответь мне! - Да, Ева... да и в то же время нет. - Я понимаю, что приношу тебе лишь одно беспокойство, - вздохнула она. - Заставляю тебе делить со мной мои страхи и тревоги... - Как раз этому-то я и рад, дитя мое. Помогая тебе, я забываю о собственной никчемности. Но... - Свет! Я вижу свет! - вскричала девушка. - Смотри, вон там! Сэр Мармадьюк поднял голову. Вдали, пробиваясь сквозь ветер, дождь и тьму, мерцал робкий желтый луч. И путники поспешили к этому приветливому сиянию, превратившемуся вскоре в окно большого сарая. Сэр Мармадьюк изо всех сил забарабанил в дверь. - Эй, кто там? Это ты, Том? - откликнулся на стук пронзительный голос. - Это путники, сбившиеся с пути. - Кто-нибудь другой посоветовал бы вам попытаться найти то, что вы так опрометчиво потеряли, но вам повезло - вы встретили истинно великодушного человека. А уж если вы и приплатите... Я даже собаку не смог бы выгнать в такую ночь. Эй, перестаньте дергать дверь! - Тогда откройте ее! - Я так и сделаю, если ты наберешься терпения, приятель. Послышалась возня, и дверь широко распахнулась. Взгляду наших путников открылись просторная комната, освещенная ярким светом потрескивающего очага, и маленький человечек с орлиным носом, изумленно уставившийся на них. - Женщина! - воскликнул он и внимательно оглядел девушку, закутавшуюся в плащ. - Да, леди, - кивнул сэр Мармадьюк. - Прошу вас. Входите! - Человек потер руки и поклонился. - Приветствую вас в Зале Истинной Свободы, и поверьте, для сарая здесь не так уж и плохо, господа. Я знавал пристанища и похуже. Эти стены и крыша - отличная защита от непогоды, к тому же принадлежат они не мне, так что располагайтесь как дома! - Спасибо, - сдержанно поблагодарил сэр Мармадьюк. - Не стоит благодарностей, сэр. Я всего лишь Джимми Вэмпер, а Джимми можно и не благодарить. Господи, да Джимми никогда не прогнал бы усталых путников, будь это даже два бродячих пса, и, если выражаться охотничьим языком, кобель с... - Дверь, - поспешно прервал его сэр Мармадьюк, - вы забыли запереть дверь! - Да, да, - закивал человечек. - Так располагайтесь же как дома, друзья. Для вас и для леди вон в том углу найдется сено, на котором можно поспать. Это не мое сено, так что не стоит благодарить Джимми Вэмпера. - Но огонь-то, я полагаю, ваш, мистер Вэмпер, а от котелка исходит крайне аппетитный дух. - Верно, сэр, - Вэмпер потер ладони. - Верно, и Джимми приглашает вас к вышеупомянутому очагу и котелку, но ужин, предназначенный для двоих, вряд ли насытит четверых. - Во всяком случае, он горяч и весьма аппетитно пахнет. - Возможно, друг мой. Превосходная говядина с луком, репой и... - В таком случае, мистер Вэмпер, я покупаю его у вас... - Ого! - воскликнул Вэмпер, приподнимая крышку котелка и втягивая аромат. - Идет, мой друг, я согласен! - Сколько вы хотите? - Ну, скажем... три боба и таннер*. - Для ровного счета пять шиллингов. - Сэр Мармадьюк достал туго набитый кошелек. - Нет, Джон, - вступила в разговор Ева, гревшаяся у весело потрескивающего пламени, - он просит всего лишь три шиллинга и шесть пенсов, но даже этого слишком много... - Конечно, - кивнул сэр Мармадьюк, - но ты забыла о приятном тепле, так, значит, шесть шиллингов, мистер Вэмпер. - Но, Джон... - Ева, ты очень голодна? - Да, Джон, но... - Тогда семь шиллингов, мистер Вэмпер. При этих словах Ева перевела взгляд на котелок и нахмурилась. - Вы очень щедры, сэр! - Вэмпер поклонился и еще радостней потер ладони. - Но учитывая обстоятельства и из уважения к вашей даме, я решительно отказываюсь взять больше, чем пять бобов! - Вот, - сэр Мармадьюк отсчитал монеты, - ваши семь шиллингов. - Он высыпал деньги в подставленную ладонь мистера Вэмпера. - Сэр, Джимми склоняет голову перед вашим великодушием. И уверяю вас, что содержимого этого котелка хватит и для вас, и для леди. - А как же ты, друг мой? - обеспокоенно спросила Ева. - Пусть будут благословенны ваши глаза и ваше сердце, мэм. Джимми обойдется хлебом, сыром и луком. Вы не должны забивать свою хорошенькую головку мыслями о бедном Джимми! Хотя есть еще и Том, а Том - это очень серьезная проблема, особенно когда он голоден. Бедняга Том! - Том? - Сэр Мармадьюк внимательно огляделся. - Мой приятель, сэр, мой верный спутник. Половина этого котелка предназначалась ему. Я жду его уже несколько часов, но сегодня не самая подходящая погода для прогулок, и Том, видать, решил переночевать где-нибудь в другом месте. И вот, усевшись перед уютным очагом, они принялись за ужин. Стены просторного сарая грохотали от порывов ветра и дождя. Сарай, приютивший наших путников, представлял собой огромное сумрачное помещение с массивными балками под потолком и стенами, сложенными из грубо обтесанных бревен. Пламя отбрасывало вокруг причудливые тени, ветер тоскливо завывал в каминной трубе, а когда на крыше что-то зашумело, Ева, испуганно оглянувшись, придвинулась поближе к сэру Мармадьюку. Покончив с ужином, пригревшись у веселого огня, Ева вскоре начала клевать носом, да и сэр Мармадьюк с трудом подавлял зевоту. Сидевший по другую сторону очага Вэмпер перестал жевать, достал массивную черную бутылку и, причмокивая, с бульканьем начал вливать в себя ее содержимое. - Ром! - вдруг воскликнул он. Его голос, скрипучий и веселый, резанул чувствительный слух джентльмена. - Ром! Не хотите ли глотнуть, сэр? А, может, и леди пожелает? Сэра Мармадьюка передернуло. - Спасибо, нет! - вежливо улыбнулся он. - Эх, Тому осталось совсем немного, - вздохнул мистер Вэмпер. - Знаете, друг мой, я, как выпью, так начинаю вспоминать об убийцах и виселицах. Видите ли, я впервые попробовал ром как раз во время одной казни. Тогда вздернули троих бедолаг, а я был так мал, что только-только ходить начал... Господи! - вздохнул он и снова глотнул из бутылки. У Евы перехватило дыхание. Сэр Мармадьюк наклонился к ней, ласково коснулся стиснутых ладоней девушки. - Дитя мое, - нежно сказал он, - мне кажется, тебе пора спать. - Спать? - голос ее прервался, в широко раскрытых глазах мелькнул ужас. - Пойдем приготовим для тебя постель. - Где, Джон? - Вон там, мэм! - Мистер Вэмпер ткнул в темноту устрашающего вида ножом. - Там есть сено, мягкое и душистое, мэм, оно в вашем распоряжении. Видите ли, это не мое сено, но даже если бы оно принадлежало мне, я бы от всей души предоставил его вам! В дальнем углу действительно обнаружилась солидная охапка свежего сена, при виде которого сэр Мармадьюк не смог подавить зевок. - Твое платье и обувь высохли, Ева-Энн? - поинтересовался он. - Да, Джон, но... - Тогда заройся поглубже в сено и позволь мне укрыть тебя плащом. Она беспрекословно повиновалась, но когда он наклонился, чтобы укрыть ее, она обхватила его за плечи и притянула к себе. - Джон, - прошептала она, - мне не нравится этот человек! - Неудивительно, дитя мое. - Где ты собираешься спать, Джон? - спросила она все тем же напряженным шепотом. - Где-нибудь неподалеку от тебя, дитя мое. - Это хорошо, не уходи далеко, я боюсь, Джон. Обещаешь? - Обещаю, Ева-Энн. А теперь спи, ты слишком измучилась, так что давай, закрывай глаза! - Хорошо, Джон, - тихо прошептала она, - но будь рядом, прошу тебя. - Дай мне руку. - Он сел рядом. - Я посижу с тобой, пока ты не заснешь. - Храни тебя Господь, Джон! Так он сидел, пока теплая ладонь девушки не обмякла, и Ева-Энн не задышала глубоко и ровно. Тогда сэр Мармадьюк осторожно встал, с наслаждением зевнул, взглянул на сохнущее у огня пальто и направился к очагу. В тот момент, когда сэр Мармадьюк поднимал пальто, раздался стук в дверь, и с улицы послышался хриплый нечленораздельный крик. - Господи, помоги мне, это Том! - поежившись, воскликнул мистер Вэмпер и поспешно вскочил. - Садитесь, сэр, и не обращайте внимания на моего товарища, он может показаться вам несколько грубоватым, но не пугайтесь, ибо сердце у Тома золотое, особенно, если речь заходит о прекрасной половине. - С этими словами Вэмпер принялся отпирать дверные засовы. Сэр Мармадьюк насторожился. После недолгой возни с запорами Вэмпер распахнул дверь, и внутрь вместе с неистовым порывом ветра ворвался огромный детина в насквозь промокшей одежде. Выглядел новый персонаж довольно свирепо. Детина швырнул на пол мокрую шляпу. Сэр Мармадьюк разглядел тусклые волосы неопределенного оттенка, заросшее лицо и злобный взгляд. Верзила резким пинком захлопнул дверь, отряхнулся и издал звериный рык: - Чертова ночь, десять тысяч проклятий! Брови сэра Мармадьюка поползли вверх - выговор у этого человекоподобного существа был на редкость правильным. - Ничего, Джимми, будь проклята эта погода, ничего! Ни одного чертова... - Он внезапно замолчал. Угрюмый взгляд уперся в джентльмена. Набычившись еще больше, человек несколько мгновений оценивающе рассматривал сэра Мармадьюка. Потом его глаза скользнули к очагу. Сэр Мармадьюк оглянулся. Шляпка Евы-Энн. - Вот как? Здесь женщина? - спросил детина, красные пухлые губы растянулись в неприятной улыбке. Сэр Мармадьюк слегка нахмурился, наклонился и поднял шляпку. - Так здесь женщина, Джимми? - Да, Том, леди. Пришла сюда вместе с этим джентльменом. Мокрая, как Венера, выходящая из моря, и столь же изящная и красивая... - Леди, Джимми, и красивая? Ну это я сам оценю позже, а сейчас я голоден. - Конечно, Том, у нас есть сыр и... - Сыр?! - свирепо воскликнул Том. - А что случилось с тушеной говядиной? - Бедная леди была очень голодна, Том, а столь красивой особе бедный Джимми не смог отказать. Ты же меня знаешь, Том! И... - Я купил ужин! - сухо произнес сэр Мармадьюк. - Ах вот как! И за сколько же? - Цена хорошая, Том, очень хорошая. - Семь шиллингов, - обронил сэр Мармадьюк. - Семь... Черт возьми! А ну, Джимми, раскошеливайся! - Осторожней, Том, - вскричал мистер Вэмпер, вырываясь из крепких рук своего товарища. - Я всегда рад с тобой поделиться. Давай отойдем, и я тебе все объясню. - Объяснишь? Ха, черт тебя побери, ты всегда что-нибудь объясняешь! - проворчал Том, но все-таки последовал за приятелем в угол комнаты. Усевшись у очага, сэр Мармадьюк внимательно наблюдал за ними. Суматошная жестикуляция маленького человечка, неторопливые кивки верзилы; временами, когда порывы ветра стихали, до слуха джентльмена доносились обрывки разговора. Сэр Мармадьюк прислушивался, но мало что мог разобрать. - Гиден, Том, и много... и отолоз, говорю тебе... даю слово... ты же знаешь Джимми. Сэр Мармадьюк взял крепкое полено и начал задумчиво тыкать им в огонь; через какое-то время он заметил, что держит в руках вовсе не полено, а спицу от тележного колеса. Прошло еще несколько минут. Внезапно он осознал, что верзила неотрывно смотрит на него сквозь пламя очага. Сэр Мармадьюк продолжал беззаботно помешивать угли, пока, наконец, Том не заговорил. И хотя слова и голос его были грубы, но сэр Мармадьюк понял, что человек этот когда-то получил хорошее воспитание. - Что скажешь, приятель? - Ничего. - Ты, конечно же, совсем не то, что мы? - Безусловно, - спокойно ответил сэр Мармадьюк, не поднимая головы, - слава Богу! - Полегче, если не хочешь иметь неприятностей. Понятно? - Это зависит от обстоятельств. - К черту обстоятельства! Что за игру ты ведешь? Ну, давай, выкладывай! - Выражайтесь яснее. - Кто ты и откуда? - Путник. - Куда направляешься? - Куда-нибудь. Том презрительно рассмеялся. - Ты всегда так неразговорчив? - Обычно да. - Ну со мной это не пройдет, придется поработать языком. Давай... Сэр Мармадьюк зевнул, прикрыв рот рукой. - Спать хотите, господин хороший? - проревел Том. - Да. - Так вот, послушай, приятель, сегодня я расположен поболтать с тобой. Тут, как я понял, присутствует леди, почему бы ей не присоединиться к нам? Сэр Мармадьюк поднял голову и взглянул на бродягу. Глаза под тяжелыми веками возбужденно блестят, брови нахмурены. Лоб перерезает неровный белый шрам, наполовину скрытый темными прядями тусклых волос. Какое-то время они не сводили друг с друга глаз, не произнося ни слова. В сарае повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь заунывными всхлипами ветра. - Помоги нам Господь, что за ночь! - суетливо воскликнул мистер Вэмпер, переводя встревоженный взгляд с одного на другого. Двое не пошевелились и не произнесли ни слова, все так же глядя глаза в глаза. Беснующийся ветер рвал и метал, стены скрипели и жалобно стонали, эти тоскливые звуки не мог заглушить даже громкий шум дождя. Затем неожиданно и громко Том спросил, казалось, против собственной воли: - Какого черта вы на меня так уставились? - У вас шрам над правой бровью. Тяжелые веки сузились, глаза превратились в сверкающие щелочки, лохматая голова подалась вперед. - И что с того? Сэр Мармадьюк перевел взгляд на рваный выцветший платок, обмотанный вокруг волосатой шеи. - Я удивлен, - коротко ответил он. И в третий раз вопрос, казалось, слетел с языка Тома помимо воли: - Чему вы удивлены? Сэр Мармадьюк зевнул и поднялся. - Невероятным вещам! - он небрежно кивнул и медленно направился в дальний угол, покачивая в руке спицу от колеса. Некоторое время он неподвижно стоял, глядя на едва различимую фигуру Евы, почти целиком скрытую душистым сеном. Тонкие брови джентльмена были нахмурены, казалось, он о чем-то мучительно размышляет. - Невероятно! - пробормотал он. - Невозможно, это было бы слишком уж поэтично. Памятуя о своем обещании, он лег так, чтобы Ева могла дотянуться до него рукой. Брови его, по-прежнему, оставались нахмурены. Он смотрел на потрескавшиеся стропила, едва различимые в мерцающем свете очага. Казалось, тяжелые балки шевелятся, словно какое-то фантастическое существо. "Я не должен спать, - приказал он себе, борясь с усталостью. - Я не должен спать!" Но сено было таким мягким, его аромат успокаивал, баюкал, и глаза сэра Мармадьюка сами собой закрылись. - Джон, Джон, проснись! Проснись же! Тсс, слушай! В сарае царила тишина. Ветер, судя по всему, стих, дождь прекратился. Было темно, лишь в очаге тускло мерцали тлеющие угли. И вдруг тишину нарушил неясный звук. Сэр Мармадьюк приподнялся на локте. Он напряг все органы чувств, ибо Этот странный, зловещий, повторяющийся звук не предвещал ничего хорошего. - Кто-то крадется к нам... чья-то рука шарит по стене, - почти беззвучно прошептала Ева. Сэр Мармадьюк справился с дрожью и начал отчаянно шарить по сену, пока пальцы не нащупали крепкую тележную спицу. Тогда он медленно и осторожно поднялся, сначала на колени, затем на ноги. Сидя на корточках, широко раскрыв глаза, он вглядывался в темноту, готовый к безжалостной схватке. Благородный джентльмен уступил место первобытному дикарю, спокойному и беспощадному. Осторожный шорох приближался. Сэр Мармадьюк не отрывал взгляда от слабого мерцания очага. Теперь он отчетливо различал мягкий звук шагов. Внезапно какая-то неясная тень закрыла свет очага. Сэр Мармадьюк напряг зрение - на него надвигалась человеческая фигура: голова, плечи, руки. Он прыгнул и нанес стремительный удар, споткнулся, вскочил и снова ударил. Раздался блеющий крик, полный ужаса и боли; длинные руки взметнулись вверх, но сэр Мармадьюк, используя спицу, как шпагу, сделал быстрый выпад. Раздался стон, тело с шумом рухнуло на пол, и на какое-то мгновение воцарилась абсолютная тишина, которую в следующий миг разорвал пронзительно-дрожащий крик. - Том! Том... О, Том! Сэр Мармадьюк, вглядываясь в темную неподвижную массу у своих ног, услышал быстрый топот, скрип двери. Затем раздался голос девушки: - Джон, милый Джон, с тобой все в порядке? - Да, дитя мое. - Что... что это было, Джон? - Подлость и низость. С этими словами сэр Мармадьюк склонился над распростертым телом и подтащил его к почти совсем погасшему очагу. Он бросил в угли вязанку хвороста, и вскоре разгоревшееся пламя осветило лицо Тома. Из рваной раны, наполовину скрытой грязными волосами, сочилась кровь. Но взгляд джентльмена был прикован к старому шраму на лбу. Сэр Мармадьюк не побрезговал даже убрать грязные пряди, чтобы получше разглядеть рубец. Помедлив минуту, он развязал грязный шейный платок раненого и разорвал ворот рубашки. Обнажилась поросшая щетиной шея, и сэр Мармадьюк увидел то, что искал. В следующее мгновение он резко отпрянул, поднялся на ноги и вгляделся в лицо поверженного противника. Глаза у того были закрыты, ноздри со свистом втягивали воздух. Сэр Мармадьюк перевел взгляд на тяжелую спицу. - Джон, он умер? - Живехонек! - сквозь зубы ответил сэр Мармадьюк. Нагнувшись и подхватив Тома под мышки, он подтащил его к распахнутой настежь двери. - Зачем ты это делаешь, Джон? - Его место на дороге, Ева-Энн. На дороге. - Но дождь все еще льет. Он ведь может простудиться и умереть. - Не думаю, - мрачно ответил сэр Мармадьюк, - Но если это произойдет, то лучше ему умереть на улице. С этими словами он вытащил тело все еще находящегося без сознания человека из сарая, захлопнул дверь и поспешно запер на засов. Ева с ужасом наблюдала за его действиями. Джентльмен подошел к огню и мрачно уставился на пламя, его красивое лицо совершенно утратило свою привычную невозмутимость. Ева робко приблизилась и коснулась его руки. - Джон? Джон, что случилась? Почему ты так мрачен? Сэр Мармадьюк опустил голову и спрятал лицо в ладонях. Когда он вновь посмотрел на девушку, губы его улыбались. - Здесь было зло, Ева-Энн. - И голос, и лицо джентльмена обрели былую невозмутимость, - но теперь это зло исчезло, и ты можешь спать спокойно, дитя мое. - Спать? Но я не смогу заснуть, Джон. Это какое-то проклятое место, давай уйдем отсюда. - На улице холодно и мокро, дитя мое, так что лучше посидеть у огня и подождать рассвета. Он принес плащ и пальто и устроил для девушки подобие кресла. Так сидели они бок о бок в полном молчании, смотрели на огонь и прислушивались к шуму дождя. Ева задремала и вскоре заснула, опустив голову на колени спутника. Сэр Мармадьюк неотрывно смотрел на веселое пламя, стараясь не двигаться, чтобы не потревожить ее сон. Огонь слабел и слабел, пока не погас совсем. Сэр Мармадьюк продолжал сидеть так же неподвижно, целиком погрузившись в воспоминания. Он снова был молод, и снова душевная боль терзала его душу. Юношеские печали и разочарования нахлынули с прежней силой. Картины, о которых он хотел бы забыть навсегда, туманили взор. Но мало-помалу сумрак уступил место неясному тусклому свету. Сэр Мармадьюк очнулся от своих горьких мыслей. Он поднял голову - свет лился сквозь трещины в крыше и стенах сарая. Наступал новый день. Но сэр Мармадьюк не двигался, наблюдая, как солнечный луч подбирается к прекрасному девичьему лицу. Ева вздохнула и, открыв заспанные глаза, сощурилась от яркого солнечного света. - Джон! - Девушка блаженно улыбнулась. - Я видела сон. - И что же это был за сон, дитя мое? Она привстала, поправила одежду и привела в порядок взъерошенные волосы. Вид у нее был немного смущенный. - Я что, так и заснула на твоих коленях, Джон, а ты всю ночь сторожил мой сон? Твои бедные ноги, наверное, совсем затекли. Как это неразумно и бессовестно с моей стороны! Ты так бледен, Джон. Но теперь твоя очередь спать, а я буду сторожить твой покой, только давай сначала уйдем из этого ужасного места. Давай выйдем на солнышко. - Сначала расскажи мне о своем сне, - он с наслаждением вытянул затекшие ноги. - Это был обычный глупый сон, - она покачала головой. - Пожалуйста, уйдем отсюда. Сэр Мармадьюк надел пальто, закинул за спину свой мешок и открыл дверь. Он обежал все вокруг внимательным взглядом, но всюду сияла свежестью промытая листва, солнечные лучи играли на траве. Следов Тома нигде не было видно. - О, Джон, - девушка весело огляделась. - "Утро радость несет!" Взгляни, как красиво! - Она раскинула руки, словно желая обнять это чудесное утро. - Бог очень добр, и он всегда приходит на помощь. Улыбнись же, Джон! Сэр Мармадьюк повиновался. Ева-Энн подхватила его под руку вывела из полумрака сарая под лучистое сияние нового дня. Глава XIV, которая знакомит читателя с Горацием, ослом воистину замечательным Сэр Мармадьюк, еще не до конца проснувшись, приподнялся и огляделся. Он находился в неглубокой канаве, заросшей травой и полевыми цветами; откуда-то сверху доносился аромат жимолости. Отовсюду слышался птичий щебет, из поднебесья лилась жизнерадостная песнь жаворонка, а где-то совсем рядом журчал ручей. Летний воздух был наполнен веселой суматохой, но сэр Мармадьюк словно не замечал ничего вокруг. Он с беспокойством озирался, пока наконец не заметил приколотого к рукаву пальто клочка бумаги. Записка, написанная крупными округлыми буквами, гласила: Милый друг Джон, я отправилась на поиски обеда. Жди и не беспокойся о любящей тебя Еве. P.S. Не потеряй булавку, она еще пригодится. Сэр Мармадьюк успокоенно откинулся на мягкую траву; только сейчас он услышал и радостную песнь жаворонка, и веселое журчание ручья, ощутил аромат цветов. Он был счастлив лишь от одной мысли, что жив. - Гораций! - раздался совсем рядом хриплый голос. - Подумай о своей мерзкой шкуре, дьявольское отродье! Еще раз так сделаешь, и уж я тебя взгрею. Ух, как я ненавижу тебя, глупая скотина. За пять бы шиллингов тебя продал, только где найти дурака, который захочет расстаться даже с такими деньгами ради вислоухого отродья Сатаны. Ну-ка убери свою мерзкую морду от котла, или я отрежу твои дурацкие уши! И оставь в покое башмаки, они вовсе несъедобны! И не лезь копытом в сковородку, бесстыжая тварь! Сэр Мармадьюк высунул голову из канавы и посмотрел в сторону, откуда доносилось сварливое ворчание. За кустами стояла небольшая палатка, перед ней восседал на табурете толстый человек. Он плел корзину, непрерывно отвлекаясь от своего занятия, дабы излить очередную порцию брани и упреков на небольшого и крайне грязного осла, мирно пощипывавшего траву. - Гораций! - человек погрозил ослу кулаком. - Гораций, ты слышишь меня, гнусная скотина? Я ненавижу тебя всего, от твоего тупого носа до кончика твоего грязного хвоста, от копыт до холки! Так бы и утопил тебя в кипящем эле, будь мне это по карману. Тут осел поднял свою лохматую голову и, не прекращая жевать, тряхнул сначала одним ухом, затем другим. - Ну это уж наглость! - проворчал человек. - Сейчас я хорошенько пну тебя в брюхо, вот что я сделаю! Осел стукнул копытом и заревел. - Ладно, Гораций, ты у меня дождешься! Я знаю одного парня, который даст за тебя два фунта и десять шиллингов, но уж с ним-то ты не подурачишься. Этот парень тебе спуску не даст, наглая ты скотина, он тебе все внутренности отобьет, он-то тебя заставит работать, это так же верно, как то, что меня зовут Сэмюэль Спэнг! Осел тряхнул головой, повернулся к своему хозяину задом, взбрыкнул копытами, и ошарашенный мистер Спэнг очутился на земле. - Ну ты мне заплатишь, - заорал он в ярости, - я сейчас отобью все твои поганые кишки! - Не делайте этого, мистер Спэнг. Человечек резко обернулся. При виде сэра Мармадьюка, величественно возвышающегося над кустами жимолости, его и без того круглые глаза округлились еще больше. - Не делать? - изумленно переспросил он. - Что не делать? - Не бейте своего осла. - Почему это? Разве он не заслуживает хорошей трепки за свой дьявольский нрав? - Я всегда полагал, что ослы - самый терпеливые животные... - Терпеливые? Взгляните на Горация! В прошлое воскресенье он насквозь прокусил мне брюки. Что вы на это скажете? - Удивительно! - Вот именно! - кивнул мистер Спэнг с самым мрачным видом. - А кусается-то он пребольно! Но наглая скотина этим не удовлетворилась, в тот же самый день он съел мой картуз. - Съел картуз? - серьезно переспросил сэр Мармадьюк. - Ну да, мой любимый картуз! Разве это не мстительное существо? - И все же не бейте его. - Да почему? Разве он не моя собственность? - Да, до тех пор, пока его кто-нибудь не купил у вас, - глаза джентльмена пристально изучали животное. - Да кто его купит? - горестно откликнулся человечек. - Кто купит этого четвероногого мерзавца, скажите на милость? - Я. - Вы?! - Даю вам за него два фунта и десять шиллингов. - Ну да, как же! - насмешливо воскликнул мистер Спэнг. - Идите своей дорогой, приятель! - Вот ваши деньги. - Сэр Мармадьюк достал кошелек. Человечек задумчиво взглянул на монеты. - Сколько? - Я даю вам ту цену, которую вы сами и назначили, - два фунта и десять шиллингов. Мистер Спэнг энергично затряс головой. - Даже и не мечтайте! Два фунта и десять шиллингов! Я вот что вам скажу - я и за пять золотых гиней не продам своего Горация! Ведь это само воплощение осла! Все в нем на месте, никаких недостатков, если, конечно, не считать излишней наглости, черт бы его побрал! В этом грешном мире есть много ослов, но Гораций только один, и пяти фунтов не хватит, чтобы купить его! - Десять! - Боже! - выдохнул мистер Спэнг, рухнув на табурет. - Десять фунтов за Горация! - Гиней! - Сэр Мармадьюк зазвенел монетами. - Десять гиней за Горация, палатку, вьючное седло и все остальное снаряжение. - Бог мой! - вырвалось у владельца осла. - Вот это щедрость, разрази меня гром, коли это не так! Сэр Мармадьюк спустился по склону и, отсчитав деньги в подставленную руку, повернулся к своему приобретению, а мистер Спэнг принялся перечислять. - Один осел, один шатер, один чайник, две кружки - одна оловянная, другая треснутая, одно вьючное седло, вилка, ложка, почесыватель. - А это что? - изумился сэр Мармадьюк, когда мистер Спэнг показал ему крепкую палку с длинным железным наконечником. - Кого вы думаете, уважает в этом грешном мире Гораций? Короля? Нет. Папу Римского? Нет. Гораций ценит и уважает лишь вот это! - Спэнг потряс палкой. - Почесыватель! Глядите, - размахивая палкой, он направился к ослу, но хитрое животное, выплюнув какой-то цветастую тряпку, отступило на всю длину привязанной к колу веревки. - А что это он ест? - осведомился сэр Мармадьюк. - Ах ты негодник! - воскликнул мистер Спэнг и подобрал порядком изжеванный шейный платок, - ведь я же купил его совсем недавно! - Он повернулся к ослу с явным намерением дать ему хорошего пинка, но тут вмешался сэр Мармадьюк. - Эй, постойте, не трогайте моего осла! - Не трогать?! Да вы только взгляните, что он сделал с моим лучшим платком. - Во сколько он вам обошелся? - Я купил этот платок на прошлой неделе на ярмарке в Петворте за шесть пенсов. - Я даю вам шиллинг. - Шиллинг! Целый боб!? - Спэнг захлопал глазами, - Боже! - Осел должен хорошо питаться, - без тени улыбки заявил сэр Мармадьюк, - а поскольку он теперь является моей собственностью, то я должен позаботиться о фураже для него. Так что берите шиллинг и верните ему платок. - Разрази меня гром! - воскликнул Спэнг, кладя шиллинг в карман. - Никогда не слышал, чтоб ослов кормили платками, но если вы так хотите, - он швырнул платок ослу. Животное с крайне высокомерным видом обнюхало подношение, затем нехотя принялось жевать, прикрыв глаза и прядая ушами. - Похоже, ему нравится, - сказал сэр Мармадьюк задумчиво. - Ах, ах, ах! - проворчал Спэнг, - жаль, что у нас нет утюга, придется ему довольствоваться измятым платком. - А овес у вас к нему не прилагается? - спросил сэр Мармадьюк, продолжая с огромным интересом наблюдать за своим четвероногим приобретением. - Овес? - воскликнул мистер Спэнг, в изумлении распахнув круглые глаза. - Если вы попробуете дать ему овса, он полезет на дерево подобно вспугнутой белке. - А сено? - Сено? - Спэнг покачал головой. - Сено для Горация, что для меня шампанское с устрицами. Нет, приятель, он питается травой, иногда ему перепадет куст чертополоха, а вообще он ест