алюминия в форме трехконечной звезды, напоминающей эмблему фирмы "Мерседес". Здание было построено финнами и предназначалось для Международного отдела ЦК КПСС. Но когда оно было закончено, представителям ЦК оно не понравилось; им не хотелось покидать центр Москвы, поэтому здание было передано ПГУ, которому оно пришлось по вкусу, так как расположено на окраине города, вдали от любопытных взоров. Сотрудники ПГУ живут по легенде даже в своей стране. А поскольку многие из них выезжают за рубеж как "дипломаты", им меньше всего хочется, чтобы их заметил выходящими из здания ПГУ какой-нибудь назойливый турист с камерой в руках. В структуре ПГУ есть сверхсекретное Управление, расположенное отдельно от всех не в Ясеневе. Это Управление С - политическая разведка. Его сотрудники не только не встречаются со своими коллегами из ПГУ, они даже не знакомы между собой. Их занятия и тренировки проходят индивидуально, чтобы избежать лишних контактов. Все объясняется советской психологией: русские помешаны на секретности и страхе измены. Этот страх отнюдь не изобретение коммунистов, он уходит корнями в далекое прошлое. Нелегалы Управления С - это мужчины, а иногда и женщины, которых специально готовят для длительной жизни за рубежом по тщательно проработанной легенде. Несмотря на это, нелегалов раскрывают и даже перевербовывают. Некоторые сами вызываются на откровенность. Зная все это, ПГУ и Управление С стараются сами сузить степень их информированности: нельзя предать то, чего не знаешь. Нелегалы живут в небольших квартирах в центре Москвы, проходят инструктаж и обучение поодиночке. Чтобы постоянно держать связь с ними, начальник Управления С работает на площади Дзержинского. Кабинет находится на шестом этаже здания (тремя этажами выше кабинета председателя Чебрикова и двумя - выше первых заместителей генералов Цинева и Крючкова). Днем в среду, восемнадцатого марта, в то время как Престон беседовал с Левинсоном, именно в этот скромный кабинет вошли двое для встречи с начальником, вся сознательная жизнь которого была отдана тайному шпионажу. То, с чем пришли посетители, его не обрадовало. - Только один человек соответствует вашим требованиям, - неохотно ответил он. - Он уникален. Один из посетителей - представитель ЦК - предъявил небольшую карточку. - В таком случае, товарищ генерал-майор, вы должны освободить его от текущей работы и направить по указанному здесь адресу. Начальник мрачно кивнул. Он знал этот адрес. Когда посетители ушли, он задумался о документе, который они ему предъявили. Документ был из ЦК, хотя на нем отсутствовали какие-либо пометки, у него не было никаких сомнений в том, откуда исходит приказ. Он вздохнул с сожалением: трудно расставаться с одним из лучших воспитанников, замечательным агентом, но приказ есть приказ. Он офицер, и оспаривать приказы ему не положено, тем более этот. Нажав на кнопку селекторной связи, он сказал: - Вызовите майора Валерия Петровского ко мне. x x x Первый самолет из Йоханнесбурга прибыл в Восточный Лондон - четвертый по величине город в Южной Африке - вовремя. Он приземлился в Бен Шеман - небольшом аккуратном аэропорту, оформленном в бело-голубых тонах. В главном вестибюле их встретил водитель-полицейский в штатском и провел к "форду" на стоянке автомобилей. - Куда поедем, капитан? - спросил он. Вилджоен вопросительно взглянул на Престона. - В Управление железнодорожного транспорта, - ответил тот. Водитель кивнул, и они поехали на Флит-стрит. По одну сторону улицы располагался вокзал, по другую - старые обшарпанные одноэтажные здания администрации Управления. Магическое удостоверение Вилджоена помогло им немедля попасть к начальнику финансового отдела. Он выслушал Престона и сказал: - Да, мы платим пенсии всем бывшим работникам железной дороги. Кто вас интересует? - Брандт, - назвал Престон. - К сожалению, я не знаю его имени. Он работал стрелочником много лет назад. Начальник вызвал помощника, и все вместе они направились по обшарпанным коридорам к картотеке. Помощник, порывшись в бумагах, достал пенсионную карточку. - Вот единственный Брандт, который здесь есть. Коос Брандт. - Его возраст? - поинтересовался Престон. - Шестьдесят три года, - ответил, взглянув на карточку, помощник. Престон покачал головой. Если Фрикки Брандт ровесник Яну Марэ, а его отец примерно на тридцать лет старше, значит, ему должно было быть за девяносто. - Человеку, которого я ищу, должно быть около девяноста лет, - сказал он. Директор и его помощники были непреклонны: среди пенсионеров других людей по фамилии Брандт больше нет. - В таком случае назовите нам трех старейших пенсионеров, которые получают пенсию у вас. - Картотека составлена в алфавитном порядке, а не в возрастном, возразил помощник. Вилджоен отвел начальника в сторону и что-то зашептал ему на ухо на африкаанс. Сказанное возымело действие. Начальник выглядел потрясенным. - Займитесь этим, - велел он помощнику. - Выбери всех, кто родился до 1910 года. Мы подождем у меня в кабинете. Через час помощник подал им три пенсионные карточки. - Есть тут один, которому девяносто, но он был грузчиком, другому - восемьдесят, он работал уборщиком. А этому - восемьдесят один, этот был стрелочником на сортировочной станции. Стрелочника звали Фоури, и он жил где-то в районе Куигни. Через десять минут они уже ехали по старому району Восточного Лондона, построенному полвека назад. Некоторые убогие домики были подремонтированы, другие так и стояли развалюхами - в них жили бедные рабочие семьи. У Моор-стрит до них донесся лязг из железнодорожных мастерских и сортировочной станции; там ремонтировали составы для перевозки грузов из доков Восточного Лондона через Питермарицбург в Трансвааль. Дом стрелочника они нашли в квартале от Моор-стрит. Дверь открыла пожилая негритянка с лицом, напоминающим грецкий орех, и забранными в пучок седыми волосами. Вилджоен обратился к ней на африкаанс. Старуха указала рукой куда-то за горизонт, что-то пробормотала и плотно закрыла дверь. - Она говорит, что он в институте. Вы случайно не знаете, что она имеет в виду? - спросил Вилджоен у водителя. - Знаю, сэр. Старый железнодорожный институт, сейчас его называют Турнубулл парк. Он находится на Патерсон-стрит. Это клуб отдыха железнодорожных рабочих. Клуб оказался большим одноэтажным зданием. Перед ним находились бетонированная автостоянка и три площадки для игры в кегли. Войдя в дом, миновали множество бильярдных и телевизионных холлов и оказались в шумном баре. - Папаша Фоури? - переспросил бармен, - Он на улице, смотрит игру в кегли. Они нашли старика сидящим на солнышке возле одной из площадок и потягивающим пиво. Престон задал ему свой вопрос. Старик, прежде чем ответить, некоторое время разглядывал пришельцев. Затем кивнул и сказал: - Да, я помню Джо Брандта. Он умер много лет назад. - У него был сын Фредерик, Фрикки? - Совершенно верно. Молодой человек, вы заставляете меня припоминать такие давнишние события. Он был милым мальчиком, иногда приходил к нам на станцию после школы. Джо брал его в поездки на локомотивах. Отличное развлечение для мальчика в те годы. - Это было в конце тридцатых годов? - спросил Престон. Старик кивнул. - Да, примерно в то время, после того, как Джо с семьей поселился здесь. - В 1943 году Фрикки ушел на войну, - сказал Престон. Папаша Фоури некоторое время смотрел на него слезящимися глазами, пытаясь вспомнить события пятидесятилетней давности. - Да, так оно и было, - сказал он. - Он не вернулся домой. Джо сообщили, что он умер где-то в Германии. Это был удар для Джо. Он обожал мальчика, строил на его счет большие планы. Он так и не оправился после получения телеграммы. Умер он в 1950 году, как я считаю, от горя. Жена тоже вскоре умерла. - Вы только что сказали "после того, как Джо с семьей поселился здесь", - напомнил Вилджоен. - Из какой части ЮАР они приехали? Папаша Фоури был озадачен. - Они были не из Южной Африки, - сказал он. - Они были африканерами? - повторил Вилджоен. - Кто вам это сказал? - Так нам сообщили в армии, - ответил Вилджоен. Старик улыбнулся. - Возможно, Фрикки выдавал себя в армии за африканера, - сказал он. - Нет, они приехали из Германии. Иммигранты. Где-то в середине тридцатых годов. Джо до конца своих дней плохо говорил на африкаанс. Мальчик, разумеется, говорил хорошо, изучал язык в школе. - А где хранятся данные на иммигрантов ЮАР? - Вместе с другими государственными архивными документами в подвале здания правительства, - ответил Вилджоен. - Могут сотрудники архива сделать для меня проверку, пока мы здесь? - поинтересовался Престон. - Разумеется. Позвоним из полицейского участка. Полицейский участок находился на Флит-стрит. Он располагался в трехэтажном здании из желтого кирпича, похожем на крепость, рядом с манежем Кафрских стрелков. Они позвонили, подали свою заявку и отправились обедать, лишив обеда архивариуса в Претории. К счастью, помог компьютер. Он быстро выдал номер нужной папки. По документам архивариус сделал краткую справку и послал ее телексом в Восточный Лондон. Телекс Престону и Вилджоеиу принесли, когда они допивали кофе. Вилджоен его перевел. - Боже мой, - удивился он, - кто бы мог подумать? Престон задумался. Он встал и подошел к другому столику, за которым сидел водитель. - В Восточном Лондоне есть синагога? - Да, сэр. На Парк-авеню, в двух минутах ходьбы отсюда. x x x Синагога, с выкрашенными в белый цвет стенами и черным куполом, венчалась звездой Давида. В четверг днем здесь никого не было, кроме негра-привратника в старой армейской шинели и шерстяной шапочке. Он дал им адрес раввина Блюма в пригороде Салбурна. В три часа они уже стояли у его двери. Он открыл дверь сам: рослый мужчина пятидесяти с небольшим лет, седой, бородатый. Одного взгляда было достаточно - он был слишком молод. Престон представился. - Не могли бы вы сказать, кто был раввином до вас? - Раввин Шапиро. - Жив он и где его найти? - Входите, - пригласил их Блюм. Он проводил их в дом, провел по коридору, в конце которого открыл дверь, В комнате перед камином сидел старик и пил кофе. - Дядя Соломон, к тебе пришли. Через час Престон вышел из дома и присоединился к сидящему в машине Вилджоену. - В аэропорт, - приказал Престон водителю и обратился к Вилджоену: - Вы можете организовать встречу с генералом Пьенааром завтра утром? x x x Еще два человека в советских вооруженных силах были переведены со своих постов на выполнение специального задания. В ста километрах к западу от Москвы, на повороте с Минского шоссе в лесу расположен центр РИЭС (разведка источников электромагнитных сигналов). Здесь ловят радиосигналы воинских частей стран Варшавского Договора и из-за рубежа. Тут можно перехватить сообщения, передаваемые и получаемые далеко за пределами советской границы. Одно подразделение комплекса изолировано и принадлежит исключительно КГБ. Офицер, подключенный к выполнению специального задания, был радиооператором этого отделения. - Он - лучший из тех, кто у меня есть, - пожаловался начальник в чине полковника своему заместителю, когда люди из ЦК ушли. - Лучший - не то слово. Если ему дать соответствующую аппаратуру, он услышит, как таракан чешет свою задницу в Калифорнии. Вторым отобранным был полковник Советской Армии. По нашивкам на форме, которые он, правда, редко носил, можно было определить, что он служит в артиллерии. Вообще-то он был больше ученым, чем солдатом, и трудился в научном отделе Управления боеприпасов. x x x - Итак? - поинтересовался генерал Пьенаар, когда все расселись по кожаным креслам вокруг кофейного столика. - Наш дипломат Ян Марэ виновен или нет? - Еще как виновен, - ответил Престон. - Какие доказательства, г-н Престон? Когда он сбился с пути истинного, кто его завербовал? - Он нигде не сбивался, его никто не вербовал, - заявил Престон. - Он не сделал ни одного неверного шага. Вы читали его автобиографию? - Да, и к тому же, как вам сообщил капитан Вилджоен, мы все проверили: от даты рождения этого человека по сегодняшний день. Все точно. - Это так, - сказал Престон. - История детства точна до мельчайших деталей. Я думаю, он и сейчас будет пять часов говорить о своем детстве, ни разу не сбившись и не допустив ни одной неточности. - Значит, она правдива. Ведь ее можно проверить, - сказал генерал. - Правдиво все, что подтверждается. История правдива до того момента, как два молодых солдата спрыгнули с немецкого грузовика в Силезии и побежали. После этого - сплошная ложь. Позвольте я все объясню, начав с истории человека, бежавшего с Яном Марэ, Фрикки Брандта. В 1933 году в Германии к власти пришел Адольф Гитлер. В 1935 году немецкий железнодорожный рабочий Иосиф Брандт обратился в южноафриканскую миссию в Берлине и попросил предоставить ему политическое убежище, мотивируя это тем, что он как еврей боится репрессий. Его обращение не осталось без ответа, он получил визу для въезда в Южную Африку со своей семьей. В ваших архивах должно быть подтверждение его обращения и выдачи визы. - Совершенно верно, - кивнул генерал Пьенаар. - Когда Гитлер пришел к власти, много евреев переселилось в Южную Африку. Наша статистика в этом плане выгодно отличается от статистик некоторых других стран. - В сентябре 1935 года, - продолжал Престон, - Иосиф Брандт со своей женой Ильзой и десятилетним сыном Фридрихом садится на пароход в Бременхавене и через шесть недель прибывает в Восточный Лондон. Здесь много немцев и мало евреев, но они предпочли остаться здесь. Глава семьи нашел работу на железной дороге. Чиновник иммиграционной службы сообщил местному раввину о прибытии новичков. Раввин, энергичный молодой человек по имени Соломон Шапиро, навестил вновь прибывших и предложил им войти в еврейскую общину. Они отказались, из чего он предположил, что приехавшие хотят адаптироваться в нееврейском сообществе. Он был разочарован, но у него не возникло никаких подозрений. В 1938 году мальчику, которого на местный манер теперь звали Фредерик, или Фрикки, исполнилось 13 лет. По еврейскому обычаю подошло время бар-митцва - совершеннолетия еврейского мальчика. Как Брандты ни старались избегать национальных обрядов, этот - человеку, у которого единственный сын, - обойти было невозможно. Раввин Шапиро вновь навестил их, чтобы спросить, хотят ли они совершить обряд. Брандты наотрез отказались. У раввина появились тревожные подозрения, которые переросли в уверенность. - Какую уверенность? - озадаченно спросил генерал. - Уверенность в том, что они не евреи, - ответил Престон. - Он сказал мне об этом вчера вечером. Во время церемонии совершеннолетия мальчика благословляет раввин. До этого раввин должен удостовериться в его еврейском происхождении. У евреев национальность определяется не по отцу, а по матери. Мать должна представить документ - кетубу, который подтверждает, что она еврейка. У Ильзы Брандт не было кетубы. Не могло быть и речи о бар-митцве. - Значит, они въехали в Южную Африку, указав ложную причину, - подытожил генерал Пьенаар. - Но это было так давно! - Дело не только в этом, - возразил Престон. - У меня нет доказательств, но думаю, что я прав. Иосиф Брандт не соврал, когда сказал южноафриканской миссии много лет назад, что ему угрожает гестапо. Так оно и было, опасность над ним нависла не из-за национальности, а из-за убеждений. Он был коммунистом. Он знал, что, если скажет об этом в вашей миссии, ему визы не дадут. - Продолжайте, - мрачно буркнул генерал. - К восемнадцати годам Фрикки полностью разделял убеждения отца и как коммунист готов был работать на Коминтерн. В 1943 году двое молодых людей вступили в южноафриканскую армию и ушли на войну: Ян Марэ из Дуйвельсклофа - воевать за Южную Африку и Британское Содружество, а Фрикки Брандт - воевать за родину своих убеждений - Советский Союз. Они не встретились ни во время начальной подготовки, ни в строю, ни в Италии, ни в Мусберге. Они встретились в Сталаге 344. Я не знаю, был ли Брандт автором плана побега, но он выбрал в спутники молодого человека, высокого и светловолосого, как сам. Я думаю, что именно он, а не Марэ, предложил бежать в лес, когда сломался грузовик. - А как же воспаление легких? - спросил Вилджоен. - Не было никакого воспаления, - ответил Престон. - И к польским партизанам - католикам они не попадали. Скорее всего они попали к партизанам-коммунистам, с которыми Брандт изъяснялся на немецком. Те привели их к красным. У них они попали в НКВД. В период с марта по август что-то произошло. Насчет промозглых камер - это все ерунда. У Марэ узнали подробности его детства, Брандт все их запомнил, потом, подучив получше английский и изменив немного внешность, надел на шею личный знак Яна Марэ. После этого настоящий Ян, надобность в котором отпала, скорее всего был ликвидирован. В НКВД Брандта немного помяли, чтобы он выглядел худым и больным, и передали англичанам в Потсдаме. Он полежал какое-то время сначала в госпитале в Бьелефельде, затем в окрестностях Глазго. К зиме 1945 года все южноафриканские солдаты вернулись домой, он вряд ли мог столкнуться с кем-либо из полка Делла Рей. В декабре он отправился в Кейптаун, куда прибыл в январе 1946 года. Правда, была одна неувязка. Он не мог ехать в Дуйвельсклоф, да и не собирался этого делать. Некто из Штаба обороны послал старику Марэ телеграмму о возвращении сына, который числился "без вести пропавшим, предположительно, убитым". К ужасу Брандта-Марэ он получил телеграмму - здесь я уже предполагаю, но логично допустить - с просьбой от отца Марэ вернуться домой. Брандт притворяется больным и ложится в военный госпиталь Винберг. Но старика-отца это не остановило. Он вновь шлет телеграмму, на сей раз чтобы сообщить, что сам приедет в Кейптаун. В отчаянии Брандт обращается к своим друзьям из Коминтерна. Все улажено. Старик сбит на пустынной дороге в долине Мутсеки. После этого проблем больше не возникало. Молодой человек не попал на похороны, это ни у кого в Дуйвельсклофе не вызвало удивления, у юриста Бенсона не возникло никаких подозрений даже когда его попросили продать недвижимость и переслать деньги в Кейптаун. В кабинете генерала воцарилось молчание, было слышно, как муха жужжит, ползая по окну. Генерал кивнул несколько раз. - Похоже на правду, - согласился он. - Но нет никаких доказательств. Мы не можем доказать, что Брандты не были евреями, тем более что они были коммунистами. У вас есть что-нибудь, что поможет развеять сомнения? Престон вынул из кармана фотографию и положил ее на стол перед генералом Пьенааром. - Это последняя фотография настоящего Яна Марэ. Видите, он был в юности заядлым игроком в крикет. Он был нападающим. Если вы посмотрите, как держит мяч, вы увидите, что он левша. Я неделю в Лондоне наблюдал за Яном Марэ в бинокль. По тому, как он водит машину, курит, ест, пьет, видно, что он правша. Генерал, с человеком многое можно сделать: изменить внешность, изменить волосы, речь, лицо, манеры. Но невозможно превратить левшу в правшу. Генерал Пьенаар, который полжизни играл в крикет, внимательно рассматривал фотографию. - Тогда кого мы имеем в Лондоне, г-н Престон? - Генерал, вы имеете агента-коммуниста, который уже более сорока лет работает под крышей южноафриканской дипломатической службы на Советский Союз. Генерал Пьенаар поднял глаза и обратил свой взор на монумент "Фоортреккер" за окном. - Я раскрошу его на мелкие кусочки, - прошептал он, - я втопчу их в грязь! Престон кашлянул. - Принимая во внимание то, что у нас тоже возникли проблемы из-за этого человека, не могли бы вы воздержаться от каких-либо действий пока не побеседуете лично с сэром Найджелом Ирвином? - Хорошо, г-н Престон, - кивнул генерал Пьенаар. - Я переговорю с сэром Найджелом. Какие у вас планы? - Я хотел бы вылететь в Лондон сегодня вечером. Генерал Пьенаар поднялся и протянул ему руку: - Счастливо, г-н Престон. Капитан Вилджоен проводит вас до самолета. Спасибо за помощь. Из гостиницы, где он укладывал вещи, Престон позвонил Деннису Грею, приехавшему из Йоханнесбурга, чтобы забрать сообщение для отправки его шифровкой в Лондон. Через два часа придет подтверждение и сообщение, что завтра, в субботу, Хеммингс ждет Престона в своем кабинете. Около восьми часов вечера Престон и Вилджоен стояли в зале аэропорта. Объявили рейс на Лондон. Престон предъявил посадочный талон, Вилджоен неизменное удостоверение. - Я хочу сказать вам, англичанин, вы чертовски хорошая жагдхонд. - Спасибо, - поблагодарил Престон. - Вы знаете, что такое жагдхонд? - Догадываюсь, - аккуратно подбирая слова, произнес Престон, - охотничья собака - медлительная, неуклюжая, но с мертвой хваткой. Впервые за эту неделю капитан Вилджоен засмеялся, запрокинув голову. Потом снова посерьезнел: - Можно задать вам вопрос? - Да. - Зачем вы положили цветы на могилу? Престон посмотрел на сверкающий в темноте огнями лайнер в двадцати метрах от них. По трапу поднимались последние пассажиры. - Они отняли у него сына, а потом убили. Положить цветы на могилу - единственное, что можно сделать для старика. Вилджоен протянул ему руку. - До свидания, Джон, желаю удачи. - До свидания, Андриес. Через десять минут самолет взлетел, держа курс на север, в Европу. Глава 11 Сэр Бернард Хеммингс и Брайан Харкорт-Смит молча выслушали доклад Престона. - Боже мой, - произнес сэр Бернард, когда Престон закончил, - значит, и тут рука Москвы. Мы серьезно поплатимся, ущерб огромен. Брайан, оба находятся под наблюдением? - Да, сэр Бернард. - Пусть так все и останется на субботу и воскресенье. Не будем предпринимать никаких шагов, пока комитет "Парагон" не выслушает Престона. Джон, я знаю, ты устал, но все-таки к вечеру в воскресенье подготовь доклад. - Да, сэр. - Сдай мне его утром в понедельник. Я обзвоню членов комитета и созову срочное совещание на утро понедельника. x x x Майор Валерий Петровский чувствовал внутреннюю дрожь и волнение, входя в гостиную дачи в Усове. Он никогда лично не встречался с Генеральным секретарем ЦК КПСС и не мог предполагать, что такое когда-нибудь случится, Он провел беспокойные, даже жуткие три дня. Когда начальник откомандировал его для выполнения специального задания, Петровского изолировали в квартире в центре Москвы, охраняемой днем и ночью людьми из Девятого управления КГБ. Естественно, он предположил наихудшее, хотя не имел ни малейшего представления о том, в чем мог провиниться. Затем последовал неожиданный приказ в воскресенье вечером одеть лучший костюм и следовать за охранниками в машину. На "Чайке", не проронив ни слова, они довезли его до Усова. Он не знал, куда его привезли. И только когда майор Павлов сказал ему: "Сейчас вас примет товарищ Генеральный секретарь", он понял, где находится. Во рту пересохло, когда он вошел в гостиную. Он пытался взять себя в руки, уговаривая себя, что сможет с достоинством опровергнуть любые обвинения. Войдя, он встал по стойке смирно. Человек в инвалидном кресле несколько минут молча его рассматривал, затем поднял руку и жестом пригласил подойти ближе. Петровский сделал четыре строевых шага вперед и замер. Когда советский лидер заговорил, в его тоне не было нот обвинения. Он говорил вкрадчиво. - Майор Петровский, не стойте истуканом. Подойдите ближе, к свету, чтобы вас было видно, садитесь. Петровский был ошеломлен. Сидеть в присутствии Генерального секретаря - неслыханное дело для молодого майора! Он сделал, как ему велели, присел на краешек указанного стула, выпрямив спину и сжав колени. - Вы знаете, зачем я вас пригласил? - Нет, товарищ Генеральный секретарь. - Я так и предполагал. Никто об этом не знает. Теперь я вам скажу. Вы должны выполнить задание, имеющее огромное значение для Советского Союза и дела революции. В случае успеха выигрыш для нашей страны будет огромен, в случае провала - катастрофа. Я лично выбрал вас, Валерий Алексеевич, для выполнения этого задания. У Петровского голова пошла кругом. Первоначальный страх перед угрозой позора и ссылки сменился безудержным ликованием. С тех пор как его, выпускника-отличника Московского университета, перебросили из министерства иностранных дел в Первое Главное управление, с тех пор как он согласился работать в Управлении "С", он мечтал о важном задании. Но даже в самых дерзких мечтах он не мог себе представить что-либо подобное. Он позволил себе посмотреть Генеральному секретарю прямо в глаза. - Благодарю вас, товарищ Генеральный секретарь, за оказанное доверие. - Детали вам изложат потом. Времени для подготовки мало, но вы - человек тренированный, в отличной форме. Вы получите все, что необходимо для выполнения задания. Я хотел лично встретиться с вами по одной причине. Вы должны знать об этом. Я решил сам вам об этом сообщить. В случае успеха операции, а я не сомневаюсь в этом, вы получите повышение и награды, о которых не могли и мечтать. Я об этом позабочусь. Если полиция или армия страны, в которую вы будете посланы, выйдут на ваш след, вы должны будете без всяких колебаний принять все меры к тому, чтобы вас не взяли живым. Вы меня поняли, Валерий Алексеевич? - Да, товарищ Генеральный секретарь. - В любом случае вас ждет ад, если попадетесь живым. Вас будут допрашивать, никакое мужество не поможет вам устоять перед химическими средствами, вы все скажете. Это обернется кошмаром для Советского Союза, вашей Родины. Майор Петровский глубоко вздохнул. - Я не подведу, - сказал он, - я живым не дамся. Генеральный секретарь нажал кнопку под столом, дверь открылась. Появился майор Павлов. - Ступайте, молодой человек. Здесь, в этом доме, знакомый вам человек изложит суть задания. Потом вы получите подробные инструкции. Мы не встретимся до тех пор, пока вы не вернетесь. Когда дверь за майорами КГБ закрылась, Генеральный секретарь долго смотрел на языки пламени, пляшущие в камине. "Такой приятный молодой человек, - думал он, - как жаль". x x x Пока Петровский шел за майором Павловым по длинным коридорам в гостевое крыло, ему казалось, что его грудь едва вмещает переполняющие его чувства ожидания и гордости. Майор Валерий Алексеевич Петровский был убежденным русским солдатом и патриотом. Он настолько прекрасно владел английским, что не только понимал значение фразы "умереть за бога, короля и отечество", но и чувствовал ее. Собственно, в бога он не верил, но доверие главы его страны вселяло в него решимость неукоснительно выполнить то, что велено. Об этом он думал, вышагивая по коридору в Усове. Майор Павлов остановился у двери, постучал и открыл ее. Он посторонился, пропуская Петровского вперед. Затем он закрыл дверь и удалился. из-за стола с разложенными листами бумаги и картами поднялся седовласый человек. - Значит, вы - майор Петровский? - спросил он, улыбаясь и протягивая руку. Петровского удивило заикание старика. Ему был знаком этот человек, хотя они никогда не встречались. В ПГУ о нем ходили легенды, он воплощал собою торжество советской идеи над капитализмом. - Да, товарищ полковник, - ответил Петровский. Филби внимательно изучил его личное дело и знал его до мельчайших подробностей. Петровскому было тридцать шесть лет, десять лет он вживался в образ истинного англичанина, дважды совершал ознакомительные поездки в Великобританию, каждый раз по надежной легенде, не подходя ближе, чем на километр, к советскому посольству и не выполняя никакого задания. Подобные поездки предпринимались с единственной целью - познакомить нелегалов с той повседневностью, в которой им придется жить и работать, когда они получат задание - как открыть банковский счет, что делать, если случайно попал в дорожную аварию, как ездить в лондонском метро. Поездки давали возможность пополнить лексикон современным сленгом. Филби знал, что сидящий перед ним молодой человек не только говорит на идеальном английском, но и владеет диалектами четырех регионов Англии, прекрасно знает ирландский и валлонский. Он перешел на английский. - Садитесь, - пригласил Филби, - я расскажу в целом о задании. Другие уточнят детали. Времени мало, катастрофически мало, вам придется схватывать все на лету и запоминать сразу. Пока они разговаривали, Филби понял, что после тридцатилетнего отсутствия на родине, несмотря на то, что ежедневно читал газеты и журналы оттуда, из них двоих ему не хватало слов, его язык был старомодным и высокопарным. Молодой русский говорил на современном языке. Филби за два часа изложил план "Аврора". Петровский старательно запоминал. Его потрясла смелость замысла. - Несколько дней вы проведете в обществе четырех людей. Они дадут имена, адреса, даты, сроки передачи сообщений, места встреч со связником и запасные варианты. Все это вы должны запомнить. Единственное, что можно взять с собой - это блокнот с одноразовыми шифрами. Ну, вот и все. Петровский молча кивал, слушая Филби. - Я заверил Генерального секретаря, что не подведу, - сказал он. - Все будет сделано как надо и в срок. Если компоненты прибудут, все будет исполнено. Филби встал. - Хорошо, сейчас вас отвезут обратно в Москву, туда, где вы пробудете до отъезда. Когда Филби пересек комнату, чтобы позвонить по внутреннему телефону, Петровский вздрогнул от громкого воркования, донесшегося из угла. Он взглянул туда и увидел большую клетку, в которой сидел красивый голубь с забинтованной лапкой. Филби обернулся и извиняюще улыбнулся. - Хопалонг, - сказал он, набирая номер телефона майора Павлова, - нашел его на улице со сломанным крылом и лапкой. Крыло уже зажило, а лапка нет. Петровский подошел к клетке и пальцем погладил птицу. Голубь, прихрамывая, отошел к задней стенке. Вошел майор Павлов. Он как обычно ничего не сказал, только знаком пригласил Петровского следовать за ним. - До встречи. Желаю удачи, - напутствовал Филби. x x x Члены комитета "Парагон" расселись, каждый прочитал доклад Престона. - Ну что, - сказал сэр Энтони Пламб, начиная обсуждение. - Теперь мы по крайней мере знаем, что, где, когда и кто, правда, не знаем почему. - А также - сколько? - Мы знаем размеры ущерба, - вмешался сэр Патрик Стрикленд. Необходимо информировать союзников, хотя ничего важного, кроме фиктивного документа, с января в Москву не поступало. - Согласен, - сказал сэр Энтони, - Джентльмены, мы должны закончить расследование. Что будем делать с этим человеком? У тебя есть идеи, Брайан? Генеральный директор отсутствовал, поэтому Брайан Харкорт-Смит один представлял МИ-5. Он старательно подбирал слова. - Мы полагаем, что с Беренсоном, Марэ и Бенотти связь замкнулась. Мало вероятно, что в этой цепочке есть еще какие-нибудь звенья. Беренсон - очень важная фигура, цепь явно создана для него. Люди, сидящие вокруг стола, согласно закивали. - Что ты предлагаешь? - спросил сэр Энтони. - Арестовать их всех, всю цепочку, - ответил Харкорт-Смит. - Но речь идет об иностранном дипломате, - запротестовал сэр Губерт Виллиерс из министерства внутренних дел. - Полагаю, что Претория согласится снять с него иммунитет, - вмешался сэр Патрик Стрикленд. - Генерал Пьенаар наверняка уже доложил обо всем господину Бота. Они, без сомнения, захотят получить Марэ после того, как мы с ним побеседуем. - Логично, - сказал сэр Энтони, - что ты думаешь, Найджел? Сэр Найджел Ирвин сидел, уставившись в потолок, и, казалось, был погружен в собственные мысли. Когда прозвучал вопрос, он встрепенулся, будто проснувшись. - Я как раз думал, - тихо сказал он. - Мы их арестуем. А что дальше? - Допрос, - ответил Харкорт-Смит. - Оценим потери и сообщим союзникам о раскрытии всей цепочки, чтобы слегка подсластить пилюлю. - Да, - согласился сэр Найджел, - хорошо. Ну а дальше что? Он обратился к трем министрам и секретарю кабинета. - Мне кажется, у нас есть четыре возможности. Можем арестовать Беренсона и официально судить его по всей строгости закона в соответствии с Актом о государственной тайне. Нам придется это сделать, если мы его арестуем. Но выиграем ли мы дело в суде? Мы знаем, что мы правы, но сможем ли мы убедить в этом адвокатов? Кроме того, арест и суд вызовут публичный скандал, который не может не отразиться на нашем правительстве. Сэр Мартин Флэннери, секретарь кабинета министров, понял, что имеет в виду Найджел. Он единственный из присутствующих знал о намерении премьер-министра провести летом всеобщие выборы. Об этом ему конфиденциально сообщила сама г-жа Тэтчер. Проведя всю свою сознательную жизнь на государственной службе, сэр Мартин был предан нынешнему правительству так же, как до того был предан трем предыдущим, два из которых были лейбористскими. Он будет так же относиться к любому следующему правительству, избранному демократическим путем. Он закусил губу. - Второе, - продолжал сэр Найджел, - мы можем оставить Беренсона и Марэ в покое и передавать через них в Москву дезинформацию. Это может длиться недолго. Беренсон занимает слишком высокий пост и много знает, его вряд ли удастся провести. Сэр Перегрин Джонс кивнул. Он знал, что тут сэр Найджел прав. - Мы можем арестовать Беренсона и попытаться узнать от него, что он передал, обещав взамен не отдавать под суд. Вообще-то я против безнаказанности. Нельзя быть уверенным в искренности предателя. Пример тому Блант. К тому же это всегда становится достоянием гласности и вызывает еще больший скандал. Сэр Губерт Виллиерс, министерство которого обеспечивало правосудие, согласно кивнул. Он тоже ненавидел дела с освобождением виновного от ответственности. Все знали, что и премьер-министр придерживается такого же мнения в этом вопросе. - Остается, - сказал Найджел, - задержать неофициально и допросить. Но поскольку я, очевидно, старомоден, то не склонен к такому варианту. Преступник может сказать, что передал пятьдесят документов, и никто из нас не поручится в том, что он не передал еще столько же. Воцарилась тишина. - Все варианты достаточно неприятны, - согласился сэр Энтони Пламб, но, похоже, что придется принять предложение Брайана, если иных нет. - Есть, - деликатно вставил сэр Найджел, - а если Беренсона завербовали "под чужим флагом"? Большинство присутствующих знали, что значит "под чужим флагом", только сэр Губерт Виллиерс из министерства внутренних дел и сэр Мартин Флэннери из кабинета министров удивленно подняли брови. Сэр Найджел объяснил: - Это означает, что человека вербуют люди, которые якобы работают на одну страну, а на самом деле работают на другую. Этот метод любит израильская разведка Моссад, широко и охотно им пользуется. Например, с преданным своей родине западным немцем, работающим на Ближнем Востоке, встречаются во время его отпуска в Германии два немца, которые, предъявляя неопровержимые доказательства, заявляют, что работают в западногерманской разведке. Они излагают историю о том, что работающие в Ираке французы продают технологические секреты НАТО, чтобы обеспечить своей стране более крупные коммерческие заказы. Не поможет немец своей стране, докладывая о поведении коллег-французов? Будучи патриотом, тот соглашается и годами работает на Иерусалим. Так происходило не раз. Такое логично предположить, - продолжал сэр Найджел, - мы изучили личное дело Беренсона от корки до корки. Вербовка "под чужим флагом" может многое объяснить в нем. Несколько человек согласно кивнули, вспомнив личное дело Беренсона. Сразу после университета он начал работать в Форин-офис. Он хорошо зарекомендовал себя, трижды выезжал за границу, постепенно, хотя и не слишком быстро, продвигался вверх по служебной лестнице. В середине шестидесятых годов женился на леди Фионе Глен и вскоре получил назначение в ЮАР, куда отправился с женой. Возможно именно там, встретившись с традиционным южноафриканским гостеприимством, он проникся к Африке симпатией и восхищением. В то время у власти в Британии были лейбористы, в Родезии шли волнения. Его открытое восхищение Преторией было воспринято не слишком благожелательно. Когда в 1969 году он вернулся в Великобританию, до него дошли слухи, что следующее его назначение предстоит в нейтральную страну, например, Боливию. Можно только гадать, но вполне вероятно, что леди Фиона, которая была не против Претории, отказалась покинуть своих любимых лошадей и светских друзей ради трех лет пребывания где-то в Андах. Как бы то ни было Джордж Беренсон попросил перевести его в министерство обороны, что считалось безусловным понижением. Но при богатстве жены ему приходилось с ней считаться. Освободившись от ограничений, диктуемых службой в министерстве иностранных дел, он стал членом нескольких проюжноафриканских обществ дружбы, куда обычно вступают люди, придерживающиеся крайне правых политических взглядов. По крайней мере сэр Перегрин Джонс знал, что известные и слишком откровенные правые политические убеждения Беренсона не позволили ему, Джонсу, рекомендовать его к представлению на дворянский титул. Кстати, это тоже могло вызвать обиду Беренсона. Когда час назад члены "Парагона" прочли доклад Престона, некоторые подумали, что за симпатией Беренсона к ЮАР кроется тайная симпатия к СССР. Теперь предположение сэра Найджела Ирвина представило все в ином свете. - "Под чужим флагом"? - задумчиво проговорил сэр Пэдди Стрикленд. - Ты думаешь, он считал, что передает секреты Южной Африке? - Меня самого мучает эта загадка, - откликнулся Ирвин, - Если он тайный коммунист или сочувствующий, почему Центр не дал ему советского шефа? Я знаю по крайней мере пятерых человек в их посольстве, которые справились бы с такой задачей. - Признаться, я в недоумении, - сказал сэр Энтони Пламб. Он поднял глаза и вновь их опустил, поймав взгляд сэра Найджела Ирвина с другого конца стола. Ирвин быстро подмигнул. Сэр Энтони Пламб уставился в личное дело Беренсона, лежавшее перед ним. Хитрюга Найджел, - подумал он, - ты ведь не просто предполагаешь, ты уверен. Действительно, двумя днями ранее Андреев кое-что рассказал. Немного. Просто передал разговор в буфете советского посольства. Они немного выпили с сотрудником Управления "С" и болтали об общих проблемах. Андреев что-то заметил о пользе вербовки "под чужим флагом", сотрудник Управления "С" усмехнулся, подмигнул и указательным пальцем слегка постучал по носу. Андреев трактовал этот жест как признание того, что в настоящее время в Лондоне идет операция "под чужим флагом" и что его собеседник о ней знает. Когда он рассказал об этом эпизоде сэру Найджелу, тот согласился с такой трактовкой. Еще одна мысль пришла в голову сэру Энтони. Если ты действительно что-то знаешь, Найджел, значит, у тебя есть источник информации в самой резидентуре. Старый лис. Затем возникла другая, уже менее приятная мысль. Почему бы не сказать об этом открыто? Всем сидящим за столом можно доверять, не так ли? Червячок беспокойства зашевелился у него внутри. Он поднял голову. - Я считаю, что мы должны серьезно подумать над предложением Найд