у. Взвизгнули тормоза, и автомобиль рванулся вперед. Бедуин глазами проводил путешественников, пожал плечами и направился за песчаную дюну, где он замаскировал свой "лендровер". Через несколько секунд он тоже ехал в сторону Абу-Даби. -- К чему такая спешка? -- недовольно проворчала Мейбел Уолкер. -- Он и не собирался нападать на меня. -- Не в этом дело, дорогая, -- объяснил Рей. Теперь это был совсем другой человек; он плотно сжал губы, внимательно следил за дорогой и, судя по всему, был готов немедленно разобраться с любым международным конфликтом. -- Нам нужно как можно быстрей добраться до Абу-Даби и первым же рейсом возвращаться домой. Насколько я понял, сегодня утром Ирак напал на Кувейт, черт его побери. Иракские войска могут появиться здесь в любую минуту. Это было 2 августа 1990 года в десять часов утра по местному времени. Двенадцатью часами раньше недалеко от небольшого аэродрома Сафван полковник Осман Бадри в напряженном ожидании стоял у танка Т-72. Эти тяжелые машины составляли главную ударную силу иракской армии. Конечно, тогда полковник не мог знать, что именно здесь, у Сафвана, не только начнется, но и закончится война за Кувейт. Рядом с летным полем, на котором была лишь взлетно-посадочная полоса и ни одного здания, с севера на юг протянулась широкая автомагистраль. На этой автомагистрали, по которой полковник приехал сюда три дня назад, чуть севернее Сафвана была развилка. Повернув на запад, можно было попасть в Басру, а если ехать по шоссе, ведущему на северо-восток, то в конце концов окажешься в Багдаде. В южном направлении, всего в пяти милях от аэродрома располагался кувейтский пограничный пост. Если с того места, где стоял полковник Бадри, смотреть на юг, то можно было увидеть тусклые огни Джахры, а за ними, через залив, отблеск огней столицы, Эль-Кувейта. Полковник Бадри был возбужден. Пришел звездный час и для его страны. Настало время наказать кувейтских подонков за все то зло, которое они причинили великому Ираку, за необъявленную экономическую войну, за нанесенный ими финансовый ущерб, за их высокомерие и самонадеянность. Разве не Ирак долгих восемь лет в кровавой битве сдерживал орды диких персов, которые иначе захватили бы все северное побережье Персидского залива; тогда роскошной жизни кувейтцев пришел бы конец. Так что же, теперь Ирак должен молча смотреть, как Кувейт выкачивает львиную долю нефти из месторождения Румайялах, которые они разрабатывают совместно? И почему Ирак должен терпеливо жить в нищете лишь из-за того, что Кувейт выбрасывает на рынок все больше и больше нефти и сбивает цену? Разве Ирак может покорно сносить издевательства, когда собаки Аль Сабаха настаивают на выплате ничтожного займа в пятнадцать миллиардов долларов, взятого Ираком во время войны? Нет, раис, как всегда, прав. Если заглянуть в историю, то ведь Кувейт испокон веков был девятнадцатой провинцией Ирака, был до тех пор, пока в 1913 году проклятые англичане не провели эту чертову линию в песках и не создали это богатейшее в мире государство. Теперь, этой же ночью, в ближайшие часы, Кувейт будет возвращен Ираку, и Осман Бадри будет участвовать в этом историческом событии. Как армейский инженер Осман Бадри не будет в первых рядах, но он пойдет вслед за передовыми частями вместе со своими мостостроителями, бульдозеристами, саперами, дорожниками. Он откроет путь иракским войскам, если кувейтцы попытаются заблокировать дороги. Правда, разведка с воздуха не обнаружила никаких препятствий. Ни земляных работ, ни бетонных ловушек, ни противотанковых траншей, ни песчаных террас. Но на всякий случай инженерные части под командованием Османа Бадри будут наготове, чтобы при необходимости расчистить путь для танков и механизированной пехоты Республиканской гвардии. В нескольких ярдах от того места, где стоял полковник Бадри, была разбита командная палатка, в которой теснились старшие офицеры. Склонившись над картами и внося последние уточнения в планы вторжения в Кувейт, они уже несколько часов ждали последнего приказа. Приказ "Вперед!" должен был отдать сам раис из Багдада. Полковник Бадри уже разговаривал со своим непосредственным начальником, генералом Али Мусули, который командовал всеми инженерными войсками иракской армии. Полковник был искренне предан генералу, в частности за то, что в феврале тот рекомендовал его для выполнения "специального задания". Сегодня Бадри успел доложить генералу, что его части полностью укомплектованы и готовы двинуться вперед. Во время беседы Мусули представил полковника Бадри проходившему мимо генералу Абдуллаху Кадири, командующему бронетанковыми войсками. Потом Бадри заметил и командующего элитными войсками. Республиканской гвардией, генерала Саади Тумаха Аббаса, когда тот входил в палатку. Полковник Бадри был преданным сыном партии и искренним почитателем Саддама Хуссейна, поэтому его покоробило, когда Кадири, тоже увидев Аббаса, как бы между прочим вполголоса проворчал: "Интриган". Разве Тумах Аббас не пользовался доверием самого Саддама Хуссейна и разве он не был награжден за победу в жестоком сражении у Фао, которое решило исход войны с Ираном? Полковник Бадри отмахивался от доходивших до него нелепых слухов о том, что на самом деле сражение у Фао было выиграно благодаря генералу Махеру Рашиду, теперь бесследно исчезнувшему. В темноте то и дело сновали офицеры гвардейских дивизий "Таваккулна" и "Медина". Мыслями полковник Бадри снова вернулся в ту памятную февральскую ночь, когда генерал Мусули приказал ему передать почти готовый объект в Эль-Кубаи другому офицеру и явиться в Багдад, в генеральный штаб. Мусули сказал, что, вероятно, полковника ждет другое назначение. -- Тебя хочет видеть сам президент, -- неожиданно сказал Мусули. -- Он пришлет за тобой. Иди в офицерскую казарму и будь готов выехать в любое время дня и ночи. Бадри не на шутку встревожился. Что он сделал? Может, что-то не так сказал? Да нет, он не мог даже подумать ничего плохого о президенте, это просто немыслимо. А если был ложный донос? Нет, в таком случае президент не посылает за тем, кого оговорили, его просто забирает команда головорезов бригадира Хатиба и увозит, чтобы дать ему хороший урок. Заметив на лице полковника растерянность, Мусули расхохотался, обнажив белые зубы под пушистыми черными усами. Подражая Саддаму Хуссейну, многие высшие офицеры отпустили такие усы. -- Не бойся, он приготовил для тебя задание, особое задание. Мусули оказался прав. Не прошло и суток, как Бадри вызвали в вестибюль офицерских казарм. Его уже ждал длинный черный штабной автомобиль, в котором сидели двое из Амн-аль-Хасса, частей специальной президентской охраны. Бадри доставили прямо в президентский дворец, где ему предстояла самая волнующая, самая важная, незабываемая встреча. Дворец располагался на углу улиц Кинди и Четырнадцатого июля, возле моста, который тоже назвали мостом Четырнадцатого июля в память первого из двух июльских переворотов 1968 года, приведших баасистскую партию к власти и положивших конец периоду правления генералов. Бадри провели в комнату ожидания и продержали там часа два. Дважды его тщательно обыскали и лишь после этого допустили в приемный зал. Когда остановились сопровождавшие Бадри охранники, тотчас по стойке "смирно" встал и он, дрожащей рукой отдал честь, секунды через три сорвал с головы свой форменный берет и сунул его под левую руку. После этого Бадри стал весь внимание. -- Значит, ты и есть тот самый гений маскировки? Полковника Бадри предупреждали, что нельзя смотреть раису в глаза, но иначе Бадри не мог, ведь президент обращался к нему лично. Впрочем, в тот день Саддам Хуссейн был в хорошем настроении. Глаза стоявшего перед ним молодого офицера светились любовью и восхищением. Хорошо, его можно не опасаться. Сдержанно, не повышая голоса, президент объяснил полковнику задачу. Бадри распирало от гордости и благодарности за оказанное ему доверие. Потом в течение шести месяцев он работал как вол, стараясь сдать объект в назначенные очень жесткие сроки. Работы были закончены на несколько дней раньше запланированного. Раис, как и обещал, предоставил Бадри полную свободу действий. В его распоряжении было все и вся. Если выяснялось, что для работ нужно больше бетона или стали, чем предполагалось, достаточно было позвонить по личному номеру Камилю, и племянник президента тотчас выделял все необходимое из фондов своего министерства. Если Бадри требовалась дополнительная рабочая сила, вскоре привозили еще сотни рабочих -- всегда только завербованных корейцев или вьетнамцев. Они работали на совесть, а жили все лето в жалком барачном городке, что был построен неподалеку от объекта в долине. Потом их всех увезли, куда именно, Бадри понятия не имел. Если не считать этих рабочих, то по дороге на объект не приезжал никто. Единственная дорога, потом тоже уничтоженная, предназначалась только для грузовиков, доставлявших сталь и другие материалы, и для бетономешалок. За исключением водителей грузовиков, все сюда прибывали только на вертолетах советского производства, да и то с завязанными глазами. Перед отправкой с объекта всем посетителям снова завязывали глаза. Это правило соблюдалось даже в отношении самых высокопоставленных начальников. Место для объекта выбирал сам Бадри. Он не один день провел в кабине вертолета, тщательно осматривая горы. В конце концов он остановился на местечке Джебаль-аль-Хамрин, к северу от Киффи, где вдоль дороги в Сулейманию холмы Хамрина постепенно переходили в высокие горы. Полковник Бадри работал по двадцать часов в сутки, спал на чем придется, угрозами, похвалами, лестью и подкупами добивался от подчиненных поразительной разворотливости и закончил работы в конце июля. К этому времени были тщательно ликвидированы все следы работ, убраны все кирпичи и куски бетона, любая железка, которая могла бы, сверкнув на солнце, выдать себя, была стерта каждая царапина на скалах. Для охраны объекта построили три деревни, куда завезли коз и овец. Наконец, стерли и единственную дорогу; двигаясь задним ходом, землеройная машина сбросила гравий и булыжник покрытия дороги в долину. Истерзанная гора и окружавшие ее три долины приобрели такой же или почти такой же вид, какой они имели до начала работ. Вот так он, полковник инженерных войск Осман Бадри, потомок великих строителей, когда-то воздвигнувших Ниневию и Тир, ученик знаменитого русского военного строителя Степанова, большой мастер маскировки, то есть искусства сделать так, чтобы что-то выглядело ничем или совсем другим, построил для Саддама Хуссейна крепость Каала. Никто не мог ее увидеть и никто не знал, где она находится. Прежде чем приступить к маскировке объекта, Бадри долго смотрел, как монтажники и ученые собирали устрашающую пушку, ствол которой, казалось, уходит прямо к звездам. Когда все было готово, монтажники тоже уехали, и возле пушки остался лишь гарнизон объекта. Всему гарнизону предстояло не только нести вахту, но и жить здесь. Никто из них не выйдет из подземного убежища. Человек сможет попасть сюда или выбраться отсюда только на вертолете, да и тот не будет приземляться, а лишь зависнет ненадолго над крохотной лужайкой в стороне от горы. Немногочисленным посетителям по дороге на объект или с объекта всегда будут завязывать глаза. Экипажи вертолетов будут жить на базе иракских ВВС, на которой нет телефонов и не бывает посетителей. По распоряжению Бадри рабочие разбросали семена трав, посадили кустарники, а потом и рабочие и инженеры покинули крепость. Бадри, конечно, этого не знал, но рабочих увезли сначала на грузовиках, потом пересадили в автобусы с зачерненными стеклами. Далеко от крепости, в узком глубоком ущелье, автобусы с тремя тысячами корейцев и вьетнамцев остановили, из них вышли охранники, а через несколько минут взрывы срезали горный склон, который скатился на автобусы и похоронил их навсегда. Потом другая команда расстреляла охранников, ведь они тоже видели Каалу. Воспоминания Бадри прервали возбужденные голоса, донесшиеся из командной палатки. Скоро тысячи и тысячи томившихся в ожидании солдат узнали, что наконец получен приказ о наступлении. Полковник побежал к своему грузовику, вспрыгнул в пассажирское кресло, а водитель тем временем уже включил двигатель. Впрочем, спешить им было некуда: все равно пришлось сначала пропускать машины двух бронетанковых дивизий, которые должны были выполнять роль ударной силы. С оглушительным ревом изготовленные в СССР танки Т-72 покидали летное поле и выходили на шоссе, ведущее в Кувейт. Позднее Осман Бадри рассказывал своему брату Абделькариму, летчику-истребителю, полковнику ВВС Ирака, что вторжение напоминало охоту на куропаток, а не серьезную войну. Беспомощный полицейский пост возле границы был смят и уничтожен в мгновение ока. К двум часам утра танковая колонна перешла границу и покатилась на юг. Если кувейтцы надеялись, что эта армия, четвертая по численности в мире, остановится у Мутлы и будет потрясать оружием до тех пор, пока Кувейт не уступит требованиям раиса, то они ошибались. Если западные правительства полагали, что иракская армия удовлетворится захватом островов Варбах и Бубиян, обеспечивающих им долгожданный выход в Персидский залив, то они тоже заблуждались. Полученный из Багдада приказ гласил: захватить весь Кувейт. Перед рассветом к северу от Эль-Кувейта, возле небольшого кувейтского городка нефтяников Джахры, завязалось танковое сражение. На север рванулась единственная кувейтская танковая бригада, которую за неделю до вторжения отвели подальше от границы, чтобы не провоцировать Ирак. Схватка была неравной, хотя кувейтцы, эти жалкие торговцы и нефтяные спекулянты, сражались на удивление отчаянно и умело. Они задержали ударные части Республиканской гвардии на целый час, дав возможность своим истребителям, "миражам" и "скайрэям", подняться в воздух с аэродрома возле Ахмади. Но у них не было ни малейшего шанса. Огромные советские Т-72 буквально крошили уступавшие им по размерам танки Т-55 китайского производства, стоявшие на вооружении кувейтской армии. За двадцать минут оборонявшиеся потеряли двадцать машин. Вскоре немногие оставшиеся кувейтские танки были вынуждены отступить. Осман Бадри следил за сражением издалека. Конечно, тогда он не мог знать, что придет день, когда те же самые огромные Т-72 дивизий "Медина" и "Таваккулна", которые сейчас, стреляя на ходу, ловко маневрировали в клубах пыли и дыма, будут в свою очередь разгромлены британскими и американскими "челленджерами" и "абрамсами". Тем временем на востоке над иранским небом появилась тонкая розовая полоска. К рассвету передовые отряды иракской армии ворвались на северо-западные окраины Эль-Кувейта. Теперь единая танковая колонна разделилась, чтобы перекрыть все четыре автомагистрали, ведущие к столице: шоссе из Абу-Даби, которое тянулось вдоль залива, шоссе из Эль-Джахры, которое проходило между пригородами Гранада и Андалуз, а также располагавшиеся южнее пятую и шестую кольцевые дороги. Выполнив эту задачу, танки четырьмя колоннами направились в центральный Кувейт, Полковнику Бадри было практически нечего делать. Здесь не оказалось ни траншей, которые должны были бы зарывать его саперы, ни преград, которые пришлось бы взрывать динамитом, ни бетонных надолбов, которые нужно было бы сдвигать бульдозерами. Только один раз полковнику пришлось спасать свою жизнь. Бадри ехал в грузовике через Сулайбикхат, совсем рядом (хотя полковник и не знал этого) с христианским кладбищем, когда откуда-то появился почти невидимый на фоне яркого восходящего солнца "скайрэй" и четырьмя ракетами класса "воздух--земля" поразил шедший перед машиной Бадри танк. Тяжелый танк подбросило, он потерял гусеницу и загорелся. Танкисты в панике стали вылезать из люка. Потом "скайрэй" развернулся и вторым заходом ринулся на шедшие за танком грузовики. Очередь из крупнокалиберного пулемета разорвала асфальтовое покрытие перед носом машины Бадри. Полковник распахнул дверцу и бросился на землю, а растерявшийся водитель что-то отчаянно крикнул и резко крутанул баранку. Грузовик занесло в кювет, и он перевернулся. Никто не пострадал, но Бадри был взбешен. Наглая кувейтская собака! Пришлось пересесть в другой грузовик. Весь день танки, артиллерия и мотопехота двух иракских дивизий расползались по улицам большого города. Время от времени то здесь, то там возникала перестрелка. В Министерстве обороны кучка кувейтских офицеров забаррикадировала все входы и пыталась отразить атаки тем стрелковым оружием, которое нашлось в здании министерства. Иракский офицер, взывая к голосу разума обороняющихся, сказал, что никто из них не останется в живых, если он откроет огонь из танкового орудия. Несколько кувейтцев вступили в переговоры, обсуждая условия капитуляции, а тем временем другие переодевались в гражданское тряпье и скрывались через черный ход. Один из ушедших тайком офицеров вскоре стал руководителем движения кувейтского сопротивления. Упорнее других сражались охранявшие резиденцию эмира Аль Сабаха, хотя сам эмир и его семья давно бежали в Саудовскую Аравию. В конце концов и резиденция была взята. Солнце уже стало клониться к закату, когда полковник Осман Бадри, стоя спиной к морю возле самой северной точки Эль-Кувейта, на улице Персидского залива, смотрел на фасад резиденции эмира, дворца Дасман. Иракские солдаты уже ворвались во дворец, и время от времени оттуда появлялся то один, то другой офицер. Победители, переступая через тела, которыми были усеяны лестница и лужайка, выносили только что сорванные со стен бесценные произведения искусства и бросали награбленное добро в грузовики. Полковник и сам был бы не прочь прихватить что-нибудь из коллекций эмира, чтобы отправить своему отцу в Кадисиях красивый и ценный подарок, но что-то удержало его. Конечно, это "что-то" было отрыжкой той проклятой английской школы в Багдаде, в которой он проучился столько лет, -- и все лишь из-за того, что его отец дружил с англичанином Мартином и восторгался всем английским. -- Мародерство -- это воровство, а воровать запрещают и Библия, и Коран. Так что, мальчики, никогда не берите чужого. Осман Бадри и сегодня помнил каждое слово мистера Хартли, директора частной приготовительной школы. В этой школе, надзор за которой осуществлял Британский совет, учились дети и англичан и иракцев. Потом Осман вступил в партию арабского социалистического возрождения и стал часто спорить с отцом, доказывая тому, что англичане всегда были империалистическими агрессорами, которые ради собственных прибылей столетиями держали арабов в цепях. Отец же, которому сейчас уже за семьдесят (большая разница в возрасте объяснялась тем, что и Осман и его брат родились во втором браке), всегда в ответ улыбался и говорил: -- Конечно, они иностранцы и не почитают Коран, но, сынок, они очень обходительны, и у них есть принципы. А какие принципы у твоего мистера Саддама Хуссейна, скажи? Старику было невозможно доказать, что баасистская партия необходима стране и что вождь этой партии приведет Ирак к славе и процветанию. В конце концов Осман сам прекратил эти споры, опасаясь, как бы нелестные отзывы отца о раисе не услышали соседи; тогда им не миновать больших неприятностей. Но все их разногласия ограничивались политикой; в остальном Осман горячо любил отца. Только из-за этого английского учителя, которого Осман Бадри не видел уже двадцать пять лет, он теперь стоял в стороне и не участвовал в разграблении дворца Дасман, хотя это было в традициях всех его предков, а принципы англичан -- это просто глупость. Зато за годы учебы в частной приготовительной школе он научился бегло говорить по-английски, что оказалось очень полезным, потому что только на этом языке он мог объясняться с полковником Степановым, а Степанов долгое время, пока не кончилась холодная война и ему не пришлось вернуться в Москву, был старшим офицером инженерных войск в группе советских военных советников. Осману Бадри было тридцать шесть лет, и, судя по всему, 1990 год оказывался самым счастливым во всей его жизни. Позднее он говорил старшему брату: -- Я просто стоял спиной к Персидскому заливу, лицом к дворцу Дасман и думал: "Милостью пророка мы совершили это. Наконец-то мы взяли Кувейт. И всего за один день". Через день все было кончено. История распорядилась так, что полковник Осман Бадри ошибся. Тот день был не концом, а лишь началом войны за Кувейт. Пока Рей Уолкер, говоря его собственными словами, "тряс своей задницей" по всему аэропорту Абу-Даби и стучал кулаком по прилавкам билетных касс, доказывая, что американская конституция гарантирует ему право получить два билета на ближайший рейс, для некоторых из его соотечественников подходила к концу бессонная ночь. В семи часовых поясах от Абу-Даби, в Вашингтоне, Совет национальной безопасности работал всю ночь. Раньше в подобных случаях все члены совета собирались в зале совещаний в полуподвальном этаже Белого дома. Теперь же благодаря успехам науки и техники они могли, находясь в разных местах, совещаться с помощью системы специальной видеосвязи, защищенной от подслушивания. Вечером предыдущего дня, когда в Вашингтоне было еще первое августа, пришли сообщения о перестрелке возле северной границы Кувейта. Ничего неожиданного в этом не было. Уже не первый день большие разведывательные спутники КН-11[2] приносили известия о концентрации иракских вооруженных сил к северу от Персидского залива. В сущности, спутники говорили намного больше. чем знал посол США в Кувейте. Неясными оставались намерения Саддама Хуссейна. Что задумал диктатор -- очередную демонстрацию силы или прямую агрессию? В штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли полетели отчаянные запросы, но разведывательное управление ничем не смогло помочь и предпочло отделываться анализом вероятных сценариев, сделанным на базе фотографий из космоса, которые в изобилии поставляло Национальное управление реконгцировки, и политических обзоров, давно известных отделу Среднего Востока Государственного департамента. -- Это может сделать любой дурак, -- проворчал Брент Скаукрофт, председатель Совета национальной безопасности. -- Неужели в иракском правительстве нет ни одного нашего агента? Ему ответили, что "к сожалению, нет". К этой проблеме придется снова и снова возвращаться еще не один месяц. Ответ на вопрос о ближайших намерениях Саддама Хуссейна был получен около десяти часов вечера, когда президент Джордж Буш отправился спать и перестал отвечать на звонки Скаукрофта. В Персидском заливе уже наступил рассвет, а иракские танки, миновав Джахру, входили в северо-западные пригороды столицы Кувейта. Как вспоминали позднее участники совещания, та ночь была на редкость богата событиями. В США в совещании по системе видеосвязи приняло участие восемь человек, представлявших Совет национальной безопасности, Министерство финансов, Государственный департамент, ЦРУ, Объединенный комитет начальников штабов и Министерство обороны. В результате родилось множество распоряжений, из которых большая часть была выполнена немедленно. Аналогичные распоряжения издал и инструктивный комитет КОБРА британского кабинета министров, спешно собравшийся в Лондоне, который отделяют от Вашингтона пять часовых поясов, а от Персидского залива -- только два. И американское и британское правительства распорядились заморозить все иракские финансовые активы, размещенные за пределами Ирака. С согласия кувейтских послов в Вашингтоне и Лондоне такая же участь постигла и кувейтские активы, чтобы ими не смогло воспользоваться посаженное Багдадом новое марионеточное правительство Кувейта. В результате были заморожены многие миллиарды нефтедолларов. Президента Буша разбудили 2 августа в 4 часа 45 минут, чтобы он подписал подготовленные документы. В Лондоне миссис Маргарет Тэтчер уже давно была на ногах и звонила во все колокола. Она поставила свою подпись раньше Буша и тотчас отправилась в аэропорт, чтобы лететь в США. Другим важным шагом был срочный созыв Совета Безопасности ООН в Нью-Йорке. В 4 часа 30 минут была принята резолюция за номером 660, осуждающая агрессию Ирака и призывающая его немедленно вывести свои войска с территории Кувейта. Ближе к рассвету совещание по системе видеосвязи завершилось, и все его участники получили двухчасовую передышку, достаточную для того, чтобы заехать домой, принять душ, побриться, переодеться и к восьми часам утра прибыть в Белый дом на заседание Совета национальной безопасности в полном составе, которое проходило под председательством самого президента Буша. Помимо тех, кто работали всю ночь, на заседание явились Ричард Чейни, представлявший Министерство обороны, Николас Брейди от Министерства финансов и министр юстиции Ричард Торнбург. Поскольку и государственный секретарь Джеймс Бейкер и его заместитель Лоренс Иглбургер были в отъезде, то Государственный департамент по-прежнему представлял Боб Киммитт. Из Флориды прилетел председатель Объединенного комитета начальников штабов Колин Пауэлл. Он вошел в зал заседаний вместе с возглавлявшим центральное командование Норманом Шварцкопфом, высоким, плотным мужчиной, который вскоре станет национальным героем. Джордж Буш покинул заседание в 9 часов 15 минут, когда Рей и Мейбел Уолкеры, слава Богу, уже сидели в креслах пассажирского лайнера, летевшего северо-западным курсом где-то над Саудовской Аравией. Впереди чету Уолкеров ждали дом и безопасность. Президент же через южный подъезд покинул Белый дом, сел в вертолет, стоявший на лужайке, и направился на базу ВВС США Эндрюс; там он пересел на самолет ВВС-1, который взял курс на Аспен, штат Колорадо. В Аспене президент должен был выступить с речью, посвященной нуждам обороны США. Тема оказалась как нельзя более кстати, однако и рабочий день президента обещал быть более насыщенным, чем предполагалось. В воздухе президент долго разговаривал по телефону с главой хашимитского королевства Иордании Хусейном ибн Талалом. Монарх этого небольшого государства, постоянно находившегося в тени своих более могучих соседей, совещался в Каире с президентом Египта Хосни Мубараком. Король Хусейн отчаянно старался уговорить президента США дать арабским государствам несколько дней, чтобы те попытались разрешить конфликт мирным путем. Он предложил провести четырехстороннюю конференцию с участием его самого, президента Мубарека, Саддама Хуссейна и его величества короля Саудовской Аравии Фахда. Последний должен был выполнять функции председателя конференции. Король Хусейн выразил уверенность в том, что участники конференции смогли бы убедить иракского диктатора добровольно уйти из Кувейта. Но для этого потребуется три, может быть, четыре дня, в течение которых все участвующие в конференции правительства воздержались бы от публичного осуждения агрессии Ирака. Президент Буш сказал Хусейну: -- Считайте, вы меня убедили. Я предоставляю вам отсрочку. Несчастный президент тогда еще не успел поговорить с лондонской Железной Леди, которая ждала его в Аспене. Они встретились вечером. Очень скоро у Железной Леди сложилось впечатление, что ее добрый друг снова склоняется к тому, чтобы проявить нерешительность. Два часа она убеждала и убеждала президента, пока тот не забыл о своем обещании королю Иордании. -- Джордж, мы не можем, ни при каких обстоятельствах не можем позволить ему уйти безнаказанно. Джордж Буш ничего не мог противопоставить гневно сверкавшим голубым глазам и холодному, решительному голосу, заглушавшему жужжание кондиционера, и в конце концов был вынужден согласиться, что в намерения Америки не входит потворствовать агрессору. Позднее друзьям президента показалось, что Джорджа Буша тревожил не столько Саддам Хуссейн со всеми его танками и пушками, сколько эта непоколебимая женщина. Третьего августа состоялась конфиденциальная беседа между официальными представителями правительств США и Египта. Президенту Мубараку напомнили, в какой мере его вооруженные силы зависят от поставок американского вооружения, сколько Египет задолжал Всемирному банку и какие суммы получил от США в качестве помощи. Четвертого августа египетское правительство выступило с официальным заявлением, в котором резко осудило агрессию Саддама. К глубокому разочарованию -- но не удивлению -- короля Иордании иракский диктатор тотчас отказался лететь в Джидду на конференцию, на которой ему пришлось бы сидеть рядом с Хосни Мубараком и подчиняться королю Фахду. Для короля Саудовской Аравии оскорбительно прямое заявление египетского правительства явилось тяжелым ударом, ведь Восток всегда гордился своим утонченным этикетом. Король Фахд, за неизменно учтивой и невозмутимой внешностью которого скрывался острый ум политика, был недоволен. Но то был лишь один из двух факторов, сорвавших конференцию в Джидде. Вторым оказались показанные саудовскому монарху фотографии, сделанные американскими спутниками. Фотографии убедительно показывали, что иракская армия не собирается останавливать наступление и что боевые колонны агрессора движутся на юг Кувейта, неумолимо приближаясь к границам Саудовской Аравии. Осмелится ли иракский диктатор развить военный успех и вторгнуться в Саудовскую Аравию? Ответ на этот вопрос давали простые арифметические расчеты. Саудовская Аравия обладала крупнейшими запасами нефти. Второе место в мире занимал Кувейт, которому при существующих темпах добычи своих запасов хватило бы на сто с лишним лет. Третье место принадлежало Ираку. С захватом Кувейта иракской армией ситуация резко менялась. Кроме того, девяносто процентов разрабатываемых и резервных месторождений Саудовской Аравии располагалось в треугольнике, который начинался у портовых городов Дарран, Эль-Хобар, Дам-мам, Джубаил и тянулся в глубь страны. Республиканская гвардия неуклонно приближалась к этому треугольнику, а фотографии говорили, что на территорию Кувейта вторгаются все новые и новые дивизии иракской армии. К счастью, его величество так и не догадался, что фотографии были немного откорректированы. На самом деле иракские дивизии, подошедшие к южной границе Кувейта, уже начали окапываться, однако на фотографиях изображения бульдозеров были тщательно замазаны. Шестого августа королевство Саудовская Аравия официально обратилось к США с просьбой ввести американские войска для его защиты. В тот же день на Средний Восток были направлены первые эскадрильи истребителей-бомбардировщиков. Началась операция "Щит в пустыне". Утром 4 августа бригадир Хассан Рахмани выпрыгнул из штабного автомобиля, взбежал по ступенькам отеля "Хилтон" и, распахнув стеклянные двери, прошел в вестибюль. Командование иракских сил безопасности в оккупированном Кувейте сразу же выбрало отель для размещения своей штаб-квартиры. Рахманн находил забавным, что "Хилтон" располагался бок о бок с американским посольством. Оба здания фасадами выходили на пляж; из окон того и другого открывался изумительный вид на сверкавшие в солнечных лучах голубые воды Персидского залива. Какое-то время американским дипломатам придется ограничиваться этим видом; по предложению бригадира здание посольства было немедленно блокировано солдатами Республиканской гвардии. Пока что осаду никто снимать не собирался. Правда, даже иракская служба безопасности не могла запретить иностранным дипломатам поддерживать радиосвязь со своими правительствами с суверенной территории посольств. Больше того, Рахмани понимал, что у Ирака нет суперкомпьютеров, необходимых для разгадывания сложных шифров, которыми пользуются англичане и американцы. Тем не менее в силах руководителя отдела контрразведки Мухабарата было сделать так, чтобы американцы, если и смогли о чем-то сообщить своему правительству, так разве что о прекрасном виде из окон посольства. Конечно, не исключалась возможность получения американцами информации от их друзей националистов, которых в Кувейте оставалось еще предостаточно. Значит, прежде всего нужно было отрезать внешние телефонные линии посольства или установить на них подслушивающую аппаратуру. Последний вариант казался более выгодным, но, к сожалению, большинство квалифицированных специалистов бригадира остались в Багдаде. Там им тоже хватало работы. Хассан Рахмани повернул к номерам, зарезервированным за сотрудниками контрразведки, снял форменную куртку, бросил ее ординарцу, который, обливаясь потом, только что внес два тяжелых чемодана с документами, и подошел к окну, выходившему на бассейн отеля. Неплохо бы попозже поплавать там, подумал Рахмани, но потом заметил двух солдат, которые набирали воду во фляжки прямо из бассейна, и еще двоих, которые мочились туда же. Хассан Рахмани вздохнул. В свои тридцать семь лет бригадир Рахмани был статен, аккуратен, всегда гладко выбрит. Ему не было нужды отращивать усы в подражание Саддаму Хуссейну. Он знал себе цену, потому что на своем месте был незаменим. Между прочим, это место он занял не по протекции, а только в силу своих высочайших профессиональных качеств. Рахмани считал себя единственным интеллигентным, образованным человеком в толпе кретинов, поднявшихся наверх на гребне политической волны. Почему ты служишь этому режиму, часто спрашивали его зарубежные друзья. Такие вопросы иностранцы чаще всего задавали, когда Рахмани поил их в баре отеля "Рашид" или в еще более укромном уголке. Рахмани дозволялось общаться с иностранцами, такова была специфика его работы. Впрочем, сам он всегда оставался трезвым. Он не был религиозным фанатиком и в принципе не возражал против спиртных напитков, но себе всегда заказывал джин с тоником, предварительно предупредив бармена, чтобы тот наливал ему чистый тоник. Так вот, в ответ на подобные вопросы Рахмани улыбался, пожимал плечами и говорил: -- Я -- гражданин Ирака и горжусь этим. Вы хотели бы, чтобы я служил другому правительству? Конечно, сам Рахмани отлично знал, почему он служит режиму, руководителей которого большей частью тайно презирал. Если бы он был склонен к эмоциям -- а сам Рахмани часто говорил, что они ему совершенно чужды, -- то он бы признался, что одной из истинных причин является искренняя любовь к стране и ее народу, обычным простым людям, интересы которых баасистская партия уже давно не представляла. Но основная причина заключалась в другом. Рахмани хотел преуспеть в жизни. Для человека его поколения в Ираке существовало немного путей к успеху. Он мог бы стать противником диктаторского режима, уехать за границу и там влачить жалкое существование, постоянно скрываясь от наемных профессиональных убийц и зарабатывая крохи переводами с арабского на английский или наоборот. Он мог остаться в Ираке; тогда перед ним открывались три пути. Можно было опять-таки стать противником режима и распрощаться с жизнью в одной из пыточных камер этого зверя Омара Хатиба, которого он ненавидел всей душой, отлично зная, что Хатиб питает к нему такие же чувства. Можно было попытаться стать независимым бизнесменом, что казалось весьма проблематичным в стране, где систематически попирались все законы экономики. Рахмани выбрал третью возможность: используя свой незаурядный ум и проявляя должную находчивость, улыбаться идиотам и занять высокое положение в их рядах. С точки зрения самого Рахмани, в этом не было ничего предосудительного. Служил же Рейнхард Гелен сначала Гитлеру, потом американцам, потом правительству ФРГ. Служил же Маркус Вольф восточногерманским коммунистам, не веря ни одному их слову. Вольф был игроком, он жил своей игрой, хитросплетениями шпионажа и контрразведки. Для Рахмани игральным столом был Ирак. Он знал сколько угодно других профессиональных разведчиков, которые поняли бы его. Хассан Рахмани отошел от окна и сел за стол, чтобы записать самые неотложные вопросы. Если в будущем Кувейт должен стать хотя бы сравнительно надежной и безопасной девятнадцатой провинцией Ирака, то нужно срочно провернуть чертову тьму дел. Главная трудность заключалась в том, что Рахмани не знал намерений Саддама Хуссейна и сомневался, знает ли сам президент, чего он хочет и как долго он намерен оккупировать Кувейт. Если иракские войска скоро уйдут, то не имело смысла затевать гигантскую контрразведывательную операцию, затыкать все возможные источники утечки информации, все лазейки для шпионов. По мнению Рахмани, Саддам Хуссейн мог бы выйти сухим из воды, но для этого нужно будет умело вести переговоры, ловко маневрировать, говорить то, что хотят услышать другие. Первым этапом должна стать назначенная на завтра конференция в Джидде. Там следовало бы, не скупясь на лесть в адрес короля Фахда, заверить, что Ираку ничего не нужно, кроме справедливого распределения запасов нефти, выхода к Персидскому заливу и решения вопроса о невыплаченном долге. Если все эти требования Ирака будут удовлетворены, то иракская армия тотчас вернется домой. Предоставив возможность арабам разрешить конфликт самим и любой ценой не допуская к участию в конференции американцев и англичан, Саддам Хуссейн сможет спать спокойно, не без оснований полагаясь на традиционную любовь арабов к бесконечным переговорам. Западным странам уже через несколько недель эта история надоест, и они решат, что в конфликте должны разбираться сами арабы -- два короля и два президента. Англичане и американцы останутся довольны, если к ним по-прежнему будет течь рекой арабская нефть, чтобы отравлять их города удушающим смогом. Если к тому же в Кувейте не слишком зверствовать, то средства массовой информации скоро оставят кувейтскую тему, всеми забытый Аль Сабах будет мирно доживать свои дни в изгнании где-нибудь в Саудовской Аравии, кувейтцы привыкнут к новому правительству, а конференция под лозунгом "руки прочь от Кувейта" может пережевывать одно и то же еще лет десять, пока проблема не решится сама собой. В принципе такой сценарий вполне реален, нужно лишь выбрать правильную, выгодную позицию, вроде позиции Гитлера перед началом второй мировой войны: я всего лишь ищу пути удовлетворения моих справедливых требований, это мое самое последнее территориальное притязание. Король Фахд попался бы на такую удочку, ведь никто не испытывает особых симпатий к кувейтцам, не говоря уже о сибаритствующем семействе Аль Сабаха. Король Фахд и король Хуссейн в конце концов плюнут на них, как Чемберлен плюнул на чехов в 1938 году. Беда в том, что Саддам Хуссейн, бесспорно, чертовски умный и коварный бандит (иначе он не дожил бы до этих дней), был никудышным дипломатом и стратегом. Не сегодня, так завтра, рассуждал Хассан Рахмани, раис допустит серьезную ошибку, например, захватит саудовские нефтяные месторождения и поставит западные страны перед свершившимся фактом. Тогда Западу ничего не останется, как уничтожить нефтяные скважины и тем самым на поколение расстаться с мечтами о собственном процветании. Запад -- это значит Америка плюс всегда поддерживающая ее Великобритания. Словом, англосаксы, а англосаксов Рахмани знал хорошо. Пять лет в частной приготовительной школе мистера Хартли не прошли даром. Рахмани в совершенстве владел английским, понимал западный образ мыслей и научился остерегаться англосаксонской привычки без предупреждения наносить сильнейший удар в челюсть. Рахмани потер подбородок в том месте, где много лет назад он