и с кем. Фотограф, оказавшийся проворней других, достал в каком-то дворе лестницу и забрался на старую деревянную ветряную мельницу на углу Саус-Проспект-стрит и Саус-Милл-стрит. Прежде чем кто-либо успел его заметить, он снял телеобъективом в луче света, пробившемся на секунду сквозь тучи, один кадр поверх голов группы людей около МОГИЛЫ. Этой фотографии суждено было обойти всю Америку и весь мир. На ней было лицо Джона Кормэка, которого никто никогда не видел, - лицо старого человека, старше своих лет, больного, усталого и истощенного. Человека, неспособного взять на себя больше ничего, человека, готового уйти. Джон и Майра Кормэк стояли у входа на кладбище и прощались с участниками похорон. Никто из них не мог сказать ни слова, и президент лишь понимающе кивал головой и пожимал руки. После нескольких ближайших родственников подошли его самые близкие друзья и коллеги во главе с вице-президентом и шестью членами Кабинета, ядром комитета по разрешению кризиса. Четырех из них - Оделла, Рида, Дональдсона и Уолтерса он знал с давних пор. Майкл Оделл задержался, на момент, пытаясь что-то сказать, покачал головой и отвернулся. На голову его падал дождь, прижимая густые седые волосы к черепу. Дипломатия Джима Дональдсона также не устояла перед эмоциями. Как и Оделл, он смог лишь посмотреть с состраданием на своего друга, пожать его вялую сухую руку и пройти дальше. Билл Уолтере, генеральный прокурор, скрыл свои чувства за формальностью. "Мои соболезнования, господин президент, искренне сочувствую, сэр", - пробормотал он. Мортон Стэннард, нью-йоркский банкир, переведенный в Пентагон, был самым старым из них. Он присутствовал на многих похоронах друзей и коллег, но ничего подобного никогда не видел. Он хотел сказать что-то протокольное, но смог лишь вымолвить: "Боже мой, мне так жаль, Джон". Брэд Джонсон, ученый и советник по национальной безопасности, лишь покачал головой, как бы не веря тому, что произошло. Юберт Рид, министр финансов, поразил стоящих рядом с Кормэком и его супругой. Он был слишком стеснительный человек, чтобы выказывать свою привязанность, холостяк, никогда не чувствовавший потребности обзавестись женой и детьми. Он посмотрел на Джона Кормэка через залитые дождем очки, протянул руку, а затем вдруг обнял своего старого друга обеими руками. Как будто удивившись своей импульсивности, повернулся и поспешил к остальным членам Кабинета, которые уже садились в ожидавшие их машины, чтобы ехать на аэродром. Дождь вновь приутих, и два здоровых могильщика начали кидать мокрую землю в яму. Похороны закончились. x x x Куинн проверил расписание паромов от Дувра до Остенде и обнаружил, что последний сегодняшний паром уже ушел. Они провели ночь в тихом отеле и утром сели на поезд на станции Чаринг-Кросс. Проезд через пролив прошел незаметно, и поздним утром Куинн взял напрокат у местного агентства голубой "форд" средней величины, и они поехали в старинный фламандский порт, существовавший еще до экспедиции Колумба. Бельгия покрыта сетью самых современных автомобильных дорог. Расстояния там небольшие, и времени на поездки уходит тоже немного. Куинн предпочел из Остенде шоссе Е 5, затем проехал южнее Брюгге и Гента, потом на северо-восток по шоссе Е 3, и к позднему ленчу они были в центре Антверпена. Для Сэм Европа была незнакомой территорией, Куинн же ориентировался в ней довольно хорошо. Она слышала, как он несколько раз бегло говорил по-французски за те несколько часов, что они пробыли в этой стране. Но она не знала, что прежде чем начать говорить, Куинн спрашивал собеседника, не возражает ли тот, если разговор будет вестись по-французски. Как правило, фламандцы говорят немного по-французски, но они любят, чтобы их об этом спрашивали, просто для того, чтобы показать, что они не валлоны. Они припарковали машину, сняли номер в небольшом отеле на Итали-Лей и пошли за угол в один из многих ресторанчиков, расположенных по обеим сторонам Де Кейзер-Лей. - А что именно ты ищешь? - спросила Сэм за столом. - Человека, - ответил Куинн. - Какого человека? - Я узнаю, когда увижу его. После завтрака Куинн побеседовал по-французски с таксистом и они поехали дальше. Он остановился около лавки, торгующей произведениями искусства, сделал две покупки, приобрел также карту города в киоске и еще раз побеседовал с водителем такси. Сэм слышала слова "Фалькон-Рю" и "Шипперстраат". Водитель посмотрел на нее искоса, когда Куинн расплачивался с ним. Фалькон-Рю оказалась заброшенной улочкой, на которой было несколько магазинов, торгующих, помимо других товаров, дешевой одеждой. Куинн купил там морской свитер, джинсы и грубые ботинки. Он запихнул покупки в брезентовый мешок, и они направились в сторону Шипперстраат. Она видела высокие краны над крышами домов, что указывало на близость к порту. С Фалькон-Рю Куинн свернул в узкие и зловещие улочки, образующие зону старых обшарпанных домов между Фалькон-Рю и рекой Шельдой. Они прошли мимо нескольких дюжих мужчин, показавшихся им моряками торгового флота. С левой стороны Сэм увидела большое освещенное окно и заглянула в него. Крупная молодая женщина с грудью и задом, выпирающими из трусов и бюстгальтера, расположилась на кресле. - Боже мой, Куинн, так это же район публичных домов! - воскликнула она. - Я знаю, именно об этом я и спрашивал таксиста. Он продолжал идти, поглядывая на вывески заведений. Кроме баров и освещенных окон, где сидели проститутки и заманивали клиентов, там было мало лавочек. Но на отрезке в двести ярдов он нашел три из тех, что были ему нужны. - Татуировщики? - спросила она. - Доки, - ответил он просто. - Доки - значит, моряки, а моряки - значит, татуировка. Это значит также бары и девушки, а также сутенеры, живущие за счет девушек. Вечером мы вернемся сюда. В назначенное время сенатор Беннет Хэпгуд встал со своего места в Сенате и направился к трибуне. Через день после похорон Саймона Кормэка обе палаты Конгресса отметили их шок и возмущение тем, что произошло на пустынной дороге в далекой Англии на прошлой неделе. Один за другим выступающие требовали отыскать преступников и свершить над ними правосудие. Американское правосудие, чего бы это ни стоило. Председательствующий стукнул деревянным молотком по столу: - Слово имеет младший сенатор от Оклахомы. Среди сенаторов Беннет Хэпгуд не считался тяжеловесом. Если бы не тема обсуждения, то участников было бы немного. Полагали, что младший сенатор от Оклахомы может мало что добавить к уже сказанному. Но он сделал это. Он произнес обычные слова соболезнования в адрес президента, выразил возмущение случившимся и горячее желание увидеть преступников на скамье подсудимых. Затем он остановился и подумал о том, что он собирается сказать дальше. Он знал, что это - игра, и чертовски опасная притом. Ему было кое-что сказано, но у него не было доказательств. Если он ошибся, то его коллеги-сенаторы будут считать его еще одним пустомелей, говорящим серьезные слова без серьезных оснований. Но он знал, что ему нужно продолжать говорить, иначе он потеряет поддержку своего нового и весьма солидного финансового покровителя. - Возможно, нам не нужно заглядывать так далеко, чтобы выяснить, кто же эти преступники, совершившие это ужасное зверство. Гул в зале стих. Те, кто собирался уйти и были уже в проходе, остановились и вернулись на свои места. - Я хотел бы задать один вопрос: правда ли, что бомба, убившая единственного сына нашего президента, была разработана, сделана и полностью собрана в Советском Союзе, и что это доказуемо? Разве это устройство прибыло не из России? Его природная способность к демагогии могла бы увлечь его и дальше, но поднялось смятение и страшный шум. В течение десяти минут средства массовой информации донесли этот вопрос до всей страны. В течение двух часов администрация пыталась уйти от ответа. Затем она согласилась предать гласности содержание выводов доклада доктора Барнарда. К ночи неясная черная ярость против кого-то неизвестного, которая вчера прокатилась ревущей волной среди жителей Нэнтакета, обрела свою цель. Стихийно собравшаяся толпа взяла штурмом и разгромила контору Аэрофлота на Пятой авеню в Нью-Йорке прежде чем полиция смогла оцепить здание. Перепуганные работники побежали наверх, пытаясь укрыться от толпы, но служащие на верхних этажах прогнали их. Они спаслись вместе с остальными работниками в этом здании с помощью пожарных, когда толпа подожгла двери Аэрофлота и пришлось эвакуировать все здание. Департамент полиции Нью-Йорка прислал вовремя подкрепление для защиты советской миссии в Организации Объединенных Наций на 67-й стрит. Растущая толпа жителей Нью-Йорка пыталась пробиться на оцепленную улицу. К счастью для русских ряды полицейских выстояли. Вышло так, что полиция Нью-Йорка боролась с толпой, намеревавшейся совершить нечто такое, чему многие полицейские в душе симпатизировали. То же самое было и в Вашингтоне. Полиция столицы была предупреждена заранее и вовремя смогла оцепить советское посольство и консульство на Фелпс-Плэйс. На отчаянные звонки советского посла в Государственный департамент было дано заверение, что британский доклад все еще изучается и может оказаться фальшивкой. - Я хочу видеть этот доклад, - настаивал посол Ермаков. - Это ложь. Я категорически настаиваю на этом. Это ложь! ТАСС и агентство "Новости", как и все советские посольства в мире, поздно вечером выступили с категорическим опровержением выводов в отчете Барнарда, обвинив Лондон и Вашингтон в злонамеренной клевете. - Как, черт возьми, это стало известно? - потребовал ответа Майкл Оделл. - Каким образом этот Хэпгуд умудрился узнать об этом? Ответа на этот вопрос не было. Никакая крупная организация, не говоря уже о правительстве, не может функциопировать без огромного количества секретарей, стенографисток, клерков и курьеров, каждый из которых может допустить утечку конфиденциальной информации. - Совершенно ясно одно, - размышлял министр обороны Стэннард, - после этого Нэнтакетский договор мертв, как дронт <* Вымершая птица>. Теперь нам придется пересматривать бюджетные ассигнования на оборону, основываясь на том, что сокращения вооружений или каких-либо ограничений не будет. Куинн начал прочесывать бары в узких улочках, идущих от Шипперстраат. Он приехал к десяти вечера и пробыл до закрытия баров, то есть почти до рассвета. Он ходил под видом матроса, полупьяного, говорившего на ломаном французском языке. В каждом баре он вертел в руках маленькую кружку пива, делая вид, что пьет. На улице было холодно, и легко одетые проститутки в освещенных окнах дрожали над электрическими обогревателями. Иногда они заканчивали смену, надевали пальто и бежали в один из баров выпить стаканчик и обменяться грубыми любезностями с барменом и постоянными посетителями. У большинства баров были названия вроде "Лас-Вегас", "Голливуд" или "Калифорния". Их владельцы полагали, что названия, напоминающие о заграничной роскоши, побудят загулявшего моряка поискать эту роскошь за ободранными дверями их заведения. В основном бары были грязноватые, но в них было тепло и подавалось хорошее пиво. Куинн сказал Сэм, что ей придется ждать его или в отеле, или в машине, стоящей за два квартала на Фалькон-рю. Она предпочла ждать в машине, что не помешало ей получить довольно много предложений через окно автомобиля. Куинн сидел и медленно пил пиво, наблюдая приливы и отливы местных и иностранных посетителей в эти улочки и бары. На его левой руке был рисунок, сделанный тушью, купленной в магазине художественных изделий,черная паутина и красный паук в центре. Рисунок был несколько потерт по краям, что указывало на его солидный возраст. Всю ночь он разглядывал левые руки посетителей, но ничего похожего не видел. Он ходил по Гюйстраат и Паули-плейн, брал маленькую кружку пива в каждом баре, а затем возвращался на Шипперстраат и начинал все сначала. Девушки полагали, что ему нужна женщина, но он никак не может решить какая именно. Голубые мужчины не замечали его, так как сами находились в постоянном движении. Пара барменов, когда он заглянул к ним по третьему разу, кивнули ему как знакомому: "Вернулись опять? Снова не повезло?" Они были правы, но не в том смысле, как они думали. Ему действительно не везло, и перед рассветом он возвратился к Сэм, ожидавшей его в машине. Она дремала и не выключала мотор, чтобы мог работать обогреватель. - Ну, что теперь? - спросила она по дороге в отель. - Теперь есть, спать и завтра вечером начать все сначала. Этим утром Сэм была особенно эротична. У нее было подозрение, что Куинн мог соблазниться какой-нибудь девицей в легком одеянии на Шипперстраат. Этого не было, но Куинн не хотел разуверять ее. x x x Питер Кобб встретился с Сайрусом Миллером по своей инициативе на самом верху Пан-Глобал-Билдинг в тот же самый день. - Я хочу выйти из игры, - заявил он прямо. - Дело зашло слишком далеко. То, что случилось с этим мальчиком, это ужасно. Мои соратники думают то же самое. Вы же говорили, Сайрус, что до этого дело не дойдет. Вы сказали, что одного похищения будет достаточно, чтобы... изменить ход событий. Мы и мысли не допускали, что мальчик погибнет. Но то, что с ним сделали эти скоты... это ужасно... аморально. Миллер встал из-за стола и горящими глазами уставился на Кобба. - Не читайте мне лекций о морали, молодой человек. Никогда не делайте этого! Я тоже не хотел, чтобы так получилось, но мы все знали, что это может случиться. И вы, Питер Кобб, Бог вам судья, тоже знали. И этому нужно было случиться. В отличие от вас я молил Бога указать мне путь, в отличие от вас я ночами молился на коленях за этого молодого человека. И Господь ответил мне, друг мой. И Господь сказал: "Пусть лучше этот молодой агнец один пойдет на заклание, чем погибнет все стадо". Мы говорим здесь не об одном человеке, мы говорим о безопасности, о выживании, о самой жизни всего американского народа. И Господь сказал мне: "Пусть случиться то, чему суждено случиться". Этот коммунист в Вашингтоне должен быть свергнут прежде, чем он уничтожит храм Господен, а храм этот - вся земля наша. Так что возвращайтесь на свой завод, Питер Кобб. Возвращайтесь, чтобы перековать орала на мечи, необходимые нам, чтобы защитить нашу страну и уничтожить московского антихриста. Храните молчание. И не рассуждайте больше о морали, ибо это дело рук Божьих, и Он говорил со мной. Питер Кобб вернулся на свой завод очень потрясенным человеком. x x x У Михаила Сергеевича Горбачева также была серьезная конфронтация в тот день. Опять западные газеты были разложены на столе длиной почти во всю комнату. Фотографии в них показывали часть события, а резкие заголовки досказывали остальное. Только из-за этого ему был нужен перевод на русский язык. Переводы, сделанные в министерстве иностранных дел, были приколоты к каждой газете. На столе были также сообщения, не требовавшие перевода. Они были на русском языке и были присланы советскими послами и генеральными консулами со всех стран мира, а также советскими корреспондентами за рубежом. Даже в странах-сателлитах Восточной Европы прошли антисоветские демонстрации. Московские опровержения были постоянны и искренни и тем не менее... Будучи русским и к тому же партаппаратчиком с многолетним стажем, Михаил Горбачев не был тряпкой в вопросах реальной политики. Он знал о дезинформации, не даром же Кремль создал для этого целый отдел. Разве не было в КГБ целого управления, занимающегося распространением антизападных настроений с помощью хорошо нацеленной лжи или, что более действенно, полуправды? Но такой акт дезинформации невозможно себе представить. Он с нетерпением ожидал вызванного человека. Время приближалось к полуночи, и он был вынужден отменить утиную охоту на северных озерах и связанную с ней пряную грузинскую трапезу. Это было одной из его двух страстей. Вызванный человек пришел после полуночи. Генеральному секретарю ЦК КПСС меньше, чем кому-либо, следовало ожидать, что председатель КГБ будет сердечным и приятным человеком, но на лице генерал-полковника Владимира Крючкова была печать холодной жестокости, что вызывало у Горбачева весьма неприятное ощущение. Да, он сам назначил этого человека с поста первого заместителя председателя КГБ на эту должность, когда три года назад добился снятия своего старого антагониста Чебри-кова. Но у него почти не было выбора. Это место должен был занять один из четырех заместителей председателя, и на него произвел впечатление тот факт, что Крючков в прошлом был юрист, и он предложил ему этот пост. Но с тех пор у него появились сомнения в правильности выбора. Он признавал, что на него повлияло желание превратить СССР в "социалистическое правовое государство", где будет главенствовать закон, концепция, ранее считавшаяся в Кремле буржуазной. Это было довольно бурное время, первые несколько дней в октябре 1988 года, когда он созвал чрезвычайный пленум ЦК КПСС и объявил свою "ночь длинных ножей" против оппонентов. Возможно, в этой спешке он проглядел некоторые моменты, вроде прошлой карьеры Крючкова. При Сталине Крючков работал в аппарате генерального прокурора, а эта работа была не для щепетильных, он был замешан в жестоком подавлении восстания 1956 года в Венгрии и стал работать в КГБ в 1967 году. Именно в Венгрии он встретил Андропова, который впоследствии возглавлял Комитет в течение пятнадцати лет. Именно Андропов назначил Чебрикова своим наследником, а Чебриков выбрал Крючкова на пост главы Первого Управления, занимающегося разведкой за рубежом. Возможно, он, Генеральный секретарь, недооценил крепость старых связей. Он посмотрел на высокий лоб, ледяные глаза, густые седые виски и мрачный рот с опущенными углами. И он понял, что этот человек в конечном счете может быть его оппонентом. Горбачев вышел из-за стола и поздоровался с ним, рукопожатие было сухим и жестким. Как всегда во время разговора он смотрел в глаза собеседника, как будто пытаясь увидеть в них беспокойство или робость. В отличие от своих предшественников, его радовало, когда он не обнаруживал ни того, ни другого. Он жестом показал на сообщения из-за рубежа. Генерал кивнул, он уже видел их и даже больше, чем было на столе. Он избегал встречи с глазами Горбачева. - Не будем терять время, - сказал Горбачев. - Мы знаем, что в них говорится. Это ложь. Наши опровержения продолжаются. Нельзя допустить чтобы эта ложь пустила корни. Но откуда она появилась и на чем основана? Крючков презрительно постучал по западным сообщениям. Хотя в свое время он был резидентом КГБ в Нью-Йорке, он ненавидел Америку. - Товарищ Генеральный секретарь, она, кажется, основана на отчете британских ученых, проводивших исследование обстоятельств гибели этого американца. Или ученые солгали, или же кто-то заполучил этот отчет и изменил его. Я подозреваю, что это американские штучки. Горбачев вернулся к столу и сел в кресло. Он тщательно подбирал слова. - Может ли быть так... в любых обстоятельствах... что в этих обвинениях есть доля истины? Владимир Крючков был потрясен. В его организации был отдел, который изобретал, конструировал и изготовлял в своих лабораториях самые дьявольские снасти для того, чтобы убить человека или сделать его инвалидом. Но дело в том, что они не изготовляли никакой бомбы для пояса Саймона Кормэка. - Нет, товарищ Генеральный секретарь, конечно, нет. Горбачев наклонился вперед и постучал по пресс-папье. - Выясните, - приказал он. - Раз и навсегда, да или нет, выясните! Генерал кивнул и вышел. Генеральный секретарь оглядел длинный кабинет. Ему нужен, вероятно, следовало сказать "был нужен", Нэнтакетский договор больше, чем об этом знали в Овальном кабинете. Без него Советскому Союзу грозил бы призрак невидимого бомбардировщика "В-2 Стелс" и кошмар попыток отыскать 300 миллиардов рублей на модификацию противовоздушной обороны. До тех пор пока не кончится нефть. Куннн встретил его на третий вечер. Это был плотный, коренастый мужчина с изуродованными ушами и расплющенным носом. Было видно, что он любитель кулачного боя. Он сидел один у края стойки в баре "Монтана", мрачном заведении на Оуд-Маннстраат, которую метко называли Олд-Мэн-стрит. В баре еще была дюжина посетителей, но никто не заговаривал с ним, и он выглядел так, как будто он и не хотел этого. Он держал кружку пива в правой руке, а в левой у него была самокрутка. На тыльной стороне кисти была татуировка: черная паутина и паук в центре. Куинн прошел мимо стойки и сел за два стула от него. Некоторое время они сидели молча. Драчун только раз взглянул на Куинна и больше не обращал на него внимания. Прошло десять минут. Драчун свернул, сигарету и Куинн дал ему прикурить. Тот кивнул головой, но ничего не сказал. Это был мрачный и подозрительный человек, которого трудно втянуть в разговор. Куинн поймал взгляд бармена и показал на свой стакан. Тот принес еще бутылку. Куинн жестом показал на пустой стакан соседа и поднял бровь в немом вопросе. Он отрицательно покачал головой, полез в карман и заплатил за свое пиво. Куинн внутренне вздохнул. Дело было трудное. Человек выглядел как любитель кабацких драк и мелкий мошенник, у него не хватало мозгов даже на то, чтобы быть сутенером, что, как известно, не требует больших умственных способностей. Было мало шансов на то, что он говорит по-французски, и он был достаточно мрачен. Но возраст его был подходящим - ближе к пятидесяти, и у него была татуировка. Придется удовлетвориться им. Куинн вышел на улицу и нашел Сэм дремлющей в машине за два квартала от бара. Он рассказал ей, что он намерен делать. - Ты с ума сошел! - заявила она. - Я не могу этого сделать. Знайте, мистер Куинн, я - дочь священника в Рокасле! - Говоря это, она широко улыбалась. Через десять минут Куинн снова сидел на своем месте в баре, когда вошла она. Она подняла юбку так высоко, что пояс находился, видимо, у нее под мышками, но был закрыт ее свитером с высоким воротником. Она потратила почти всю пачку бумажных носовых платков "Клинекс", чтобы придать своему и так довольно полному бюсту потрясающие размеры. Она прошла к Куинну и села на стул между ним и драчуном. Тот пристально посмотрел на нее, как и другие посетители бара. Куинн не обратил на нее внимания. Она наклонилась и поцеловала его в щеку, а затем пощекотала ему ухо своим языком. Он все еще не игнорировал ее. Драчун снова уставился на свою кружку, но время от времени украдкой поглядывал на ее грудь, выдававшуюся над стойкой бара. Подошел бармен, улыбнулся и вопросительно посмотрел на нее. - Виски, - сказала она. В космополитическом мире это слово не может выдать страну вашего происхождения. Он спросил ее по-фламандски, не хочет ли она льда, она не поняла, но кивнула головой. Ей принесли лед, и она подняла стакан в сторону Куинна, как будто хотела чокнуться с ним. Тот не замечал ее. Пожав плечами, она повернулась к драчуну и подняла стакан в его сторону. Удивленный любитель кабацких потасовок ответил ей. Сэм нарочно приоткрыла рот и провела языком по нижней, накрашенной блестящей помадой губе. Она бесстыдно соблазняла драчуна. Он улыбнулся ей, показав сломанные зубы. Не ожидая дальнейшего приглашения, она нагнулась и поцеловала его в губы. Откинув руку назад, Куинн смел ее со стула на пол, встал и наклонился к драчуну. - Ты что, мать твою, лезешь к моей девке? - прорычал он пьяным голосом по-французски. Не ожидая ответа, он выдал левой рукой хук прямо в челюсть, отчего тот упал на посыпанный опилками пол. Он упал хорошо, поморгал глазами, тут же вскочил на ноги и бросился на Куинна. Сэм, как ей было сказано, быстро вышла из бара. Бармен тут же нагнулся к телефону под стойкой, набрал номер полиции 101, и когда ему ответили, пробормотал "драка в баре" и назвал свой адрес. В этом районе всегда курсируют патрульные машины, особенно ночью, и первая белая "сьерра" с синей надписью "Полиция" была там через четыре минуты. Из нее вышли два офицера в форме, а за ними еще двое из второй машины, подоспевшей через двадцать секунд. Все же удивительно, какой ущерб могут нанести бару два хороших драчуна за четыре минуты. Куинн знал, что он может переиграть противника, ослабленного алкоголем и сигаретами, и нанести ему гораздо больше ударов, но он позволил ему ударить себя по ребрам пару раз, чтобы поощрить его, затем сильно ударил его левой в область сердца, чтобы сбить его темп. Когда показалось, что тот может прекратить драку, Куинн обхватил его руками, чтобы немного помочь ему. Обхватив друг друга, двое дерущихся катались по полу, круша при этом стулья, столы, стаканы и бутылки. Когда приехала полиция, она тут же арестовала обоих. Полицейский штаб этого района находился в зоне Вест Р/1, а ближайший участок на Блинденстраат. Две полицейских машины привезли их туда по отдельности через две минуты и предоставили попечениям дежурного сержанта Ван Маеса. Бармен подсчитал свои убытки и сделал заявление из-за стойки бара. Забирать его не было нужды, ему надо было делать свое дело. Полицейские разделили сумму убытков на две части и попросили его подписать протокол. На Блинденстраат арестованных за драку всегда сажают в разные камеры. Сержант Ван Маес бросил драчуна, которого он знал по его прежним деяниям, в голую и грязную "вахткамеру" за его столом, а Куинна усадили на жесткую скамью перед столом, пока сержант проверял его паспорт. - А, американец? - спросил Ван Маес. - Вам не следовало ввязываться в драку, мистер Куинн. Этого Кюйпера мы знаем, он всегда попадает в такие истории. На этот раз ему попадет, ведь он ударил вас первый? Куинн покачал головой. - На самом деле я первый трахнул его. Ван Маес прочел заявление бармена. - Да, бармен говорит, что вы оба виноваты. Жаль, теперь мне придется задержать вас обоих. Утром вас отправят в Магистрат из-за ущерба, который вы нанесли бару. А Магистрат означал массу писанины. Когда в пять утра в участок пришла красивая американка в строгом деловом костюме и достала пачку денег, чтобы заплатить за ущерб, нанесенный бару "Монтана", сержант Ван Маес почувствовал облегчение. - Вы платите половину суммы ущерба, нанесенного этим американцем и Кюйпером? Да? - Заплатите всю сумму, - сказал Куинн со скамьи. - Вы хотите оплатить и долю Кюйпера, мистер Куинн? Он же хулиган, с детских лет он попадает в кутузку. У него огромное досье, но преступления мелкие. - Заплатите и за него, - сказал Куинн Сэм, что она и сделала.Поскольку сейчас никто никому ничего не должен, вы намерены выдвинуть обвинения, сержант? - Нет, вы можете идти. - А он тоже может идти? - Куинн жестом показал на "вахткамеру" с открытой дверью и храпящего Кюйпера. - Вы хотите взять его с собой? - Конечно, мы же кореша с ним. Сержант поднял брови в удивлении, растолкал Кюйпеpa, сказал ему, что незнакомец заплатил за него убытки, иначе ему снова пришлось бы провести неделю в тюрьме. Ну, а сейчас он может идти. Когда сержант Ван Маес поднял голову, дамы уже не было. Американец обнял одной рукой Кюйпера, и они вдвоем спускались по ступенькам участка к большому облегчению сержанта. В Лондоне два тихих человека встретились за ленчем в одном из незаметных ресторанов, официанты которого, подав блюда на стол, тут же удалились. Эти два человека знали друг друга в лицо, вернее сказать по фотографиям, и каждый знал, чем другой зарабатывает на жизнь. Если бы у какого-нибудь любопытного человека хватило бестактности спросить их об этом, то ему сказали бы, что англичанин - чиновник министерства иностранных дел, а другой - помощник культурного атташе советского посольства. Но как бы он ни старался проверить это, он никогда не узнал бы, что чиновник министерства иностранных дел на самом деле - заместитель главы советского отдела в Сенчури-Хауз, штабе британской секретной службы или что второй человек, который организует гастроли грузинского национального ансамбля, является заместителем резидента КГБ в посольстве. Оба они знали, что их встреча одобрена их правительствами и состоится она по просьбе русских, и что глава британской секретной службы долго размышлял, прежде чем разрешить ее. Британцы догадывались, о чем будет просить русская сторона. Когда остатки бараньих котлет были убраны со стола, а официант пошел за кофе, русский задал свой вопрос. - Я боюсь, что это так, Виталий Иванович, - мрачно ответил англичанин. В течение нескольких минут он рассказывал о том, что говорилось в отчете доктора Барнарда. Русский был потрясен. - Это невозможно, - сказал он наконец. - Опровержения моего правительства совершенно искренни и правдивы. Британский разведчик молчал. Он мог бы сказать, что когда лгут достаточно долго и когда наконец говорят правду, то в нее довольно трудно поверить. Но он ничего не сказал. Из внутреннего кармана пиджака он достал фотографию. Русский внимательно рассмотрел ее. Это была увеличенная во много раз фотография детали размером с канцелярскую скрепку. На карточке она была длиной в три дюйма. Минидетонатор из Байконура. - Это обнаружили в теле погибшего? Англичанин кивнул. - Она впилась в часть кости, которая застряла в селезенке. - Я не настолько технически грамотен, - сказал русский. - Могу я взять это с собой? - Для этого я и принес ее, - ответил разведчик. Вместо ответа русский вздохнул и достал свою бумагу. Англичанин взглянул на нее и поднял брови в удивлении. Это был адрес в Лондоне. Русский пожал плечами. - Небольшой знак признательности. Нечто попавшее в поле нашего зрения. Они расплатились и разошлись. Через четыре часа оперативный отдел и отдел по борьбе с терроризмом нагрянули в дом на Милл-Хилл, стоящий отдельно от других домов, и арестовали там всех четырех членов отрядов активной службы Ирландской республиканской армии, а также захватили оборудование для изготовления такого количества бомб, что их хватило бы на дюжину крупных взрывов в столице. x x x Куинн предложил Кюйперу найти бар, который еще открыт, и отметить там свое освобождение. На этот раз возражений не последовало. Кюйпер не держал на него зла за драку в баре, на самом деле ему было скучно, а эта потасовка подняла ему настроение. А к тому же его долю штрафа заплатили другие. И помимо всего прочего его похмелью требовалось некое облегчение в виде одной или пары кружек пива, так что если высокий человек платит... Кюйпер говорил по-французски медленно, но довольно внятно. Пожалуй, он понимал язык лучше, чем говорил на нем. Куинн представился как Жак Дегелдр, француз от бельгийских родителей, уехавший много лет назад и работавший моряком на торговых судах Франции. Когда они пили по второй кружке пива, Кюйпер заметил татуировку на руке Куинна и с гордостью продемонстрировал свою для сравнения. - Хорошие были времена, не так ли? - Куинн широко улыбнулся. При воспоминании о них Кюйпер коротко рассмеялся. - Проломил я несколько голов в те дни, - вспомнил он с удовлетворением. - А где ты вступил? - Конго, 1962 год, - ответил Куинн. Кюйпер наморщил брови, стараясь вспомнить, как можно было вступить в организацию "Спайдер" (Паук) в Конго. Куинн заговорщицки наклонился к нему. - Воевал там с 62-го по 67-й, у Шрамма и Вотье. Там все были бельгийцы в те времена. В основном фламандцы. Лучшие солдаты в мире. Кюйперу было приятно это слышать. Он торжественно кивнул, соглашаясь со всем сказанным. - Скажу тебе, эти черные ублюдки получили хороший урок. Кюйперу это понравилось еще больше. - Я почти что поехал туда, - сказал он с сожалением. Он явно упустил шанс убить массу африканцев. - Но я был в тюрьме. Куинн заказал еще пива, по седьмой кружке. - Мой лучший кореш там родом из этих мест, - сказал Куинн, - Там было четверо с такой татуировкой, но он был самый лучший из них. Однажды мы все поехали в город, нашли там татуировщика, и они приняли меня в свои ряды как выдержавшего испытания. Да ты, может быть, помнишь его, если встречал здесь - Большой Пауль. Кюйпер некоторое время раздумывал, морщил брови и, наконец, покачал головой. "Какой Пауль?" - Не помню, черт меня побери! Тогда ведь нам было по двадцать лет. Давно это было. Мы просто звали его Большой Пауль. Здоровый парень, ростом шесть футов шесть дюймов, широкий как грузовик, весил, наверное, фунтов двести пятьдесят. Черт... как же была его фамилия? - Кюйпер расправил брови. - Вспоминаю его, - сказал он. - Хороший товарищ в драке. Но ему пришлось убраться отсюда. Он опередил полицию на один шаг. Поэтому он и отправился в Африку. Здесь его эти сволочи обвинили в изнасиловании. Подожди... Марше, да, точно - Поль Марше. - О, и я вспомнил, добрый старый Марше! - подтвердил Куинн. Стив Пайл, генеральный менеджер банка в Эр-Рияде, получил письмо Энди Лэинга через десять дней после его отправки. Он прочел его в тиши своего кабинета, и когда положил на стол, рука его тряслась. Вся эта затея обернулась кошмаром. Он знал, что новые данные в компьютере банка выдержат электронную проверку, работа полковника по стиранию старых данных была на уровне гениальности, и все же... Допустим, с министром, принцем Абдулом что-то случится? Допустим, министерство в апреле проведет аудиторскую проверку, а принц откажется подтвердить, что он санкционировал создание этого фонда? А у него, Стива Пайла, было лишь слово полковника... Он попытался связаться с полковником Истерхаузом по телефону, но его не было на месте. Пайл не знал, что он был в горах на севере страны и строил планы с шиитским имамом, который верил, что над ним была рука Аллаха, а туфли Пророка были у него на ногах. Пайл сможет связаться с ним только через три дня. x x x Куинн накачивал Кюйпера пивом до второй половины дня. Ему пришлось быть очень осторожным: если поставить слишком мало пива, то язык Кюйпера не развяжется настолько, чтобы преодолеть природную осторожность и замкнутость, а если дать слишком много, то он просто отключится. - Я потерял его из вида в 67-м году, - рассказывал Куинн об ихнем общем знакомом Поле Марше. - Я убрался, когда дело стало дрянь для нас, наемников. Держу пари, он так и не смог выбраться оттуда. Наверное, погиб где-нибудь во рву с водой, бедолага. Кюйпер хмыкнул, оглянулся и похлопал пальцем по носу, как бы говоря, что вот есть все же люди, знающие нечто особое, неведомое другим. - Он вернулся, - заявил он с видимым удовольствием. - Он выбрался оттуда и вернулся прямо сюда. - В Бельгию? - Ага. Кажется в 1968-м, я как раз вышел из тюрьмы и видел его сам. Прошло двадцать три года, подумал Куинн, сейчас он может быть где угодно. "Хотел бы я выпить пива с Большим Паулем и вспомнить добрые старые времена". - Ничего не выйдет, - сказал Кюйпер заплетающимся языком и покачал головой. - Он исчез. Из-за полиции и всего такого. Последнее, что я слышал, он работал на какой-то ярмарке на юге страны. Через пять минут он заснул. Куинн вернулся в отель не совсем твердой походкой. Он также хотел спать. - Пора отрабатывать свое содержание, - сказал он Сэм. - Иди в какую-нибудь туристическую компанию и узнай у них о развлекательных ярмарках, таких парках и иных аттракционах на юге страны. Было шесть часов вечера. Он проспал двенадцать часов. - Есть две таких ярмарки, - сказала ему Сэм утром за завтраком в их номере. - Одна в парке "Бельведер". Это около города Ипр на крайнем Западе, около побережья и французской границы. И есть еще "Валиби" рядом с Вавром, это к югу от Брюсселя, у меня есть буклеты. - Не думаю, чтобы они сообщали в них, что там работает бывший наемник из Конго, - сказал Куинн. - Этот кретин сказал "на юге", так что мы сначала проверим "Валиби". Спланируй маршрут, и мы выписываемся из отеля. Около десяти утра он погрузил их багаж в машину. Когда они разобрались в системе дорог, то быстро поехали на юг, мимо Мишелина, вокруг Брюсселя по кольцевой дороге, а затем снова на юг по шоссе Е 40 на Вавр. После этого они увидели объявление о парке развлечении. Конечно, парк был закрыт. Все такие заведения выглядят весьма печально зимой с их закрытыми брезентом колясками и лодочками, холодными и пустыми павильонами, когда дождь стучит по поручням американских гор и гонит желтые листья в пещеру Али-Бабы. Из-за дождя были приостановлены даже работы по поддержанию парка. И в кабинете администрации тоже никого не было. Они отравились в кафе, находившееся неподалеку. - Ну, что теперь? - спросила Сэм. - Визит на дом к мистеру Ван Эйку, - ответил Куинн и попросил местный телефонный справочник. Веселое лицо директора парка Берти Ван Эйка смотрело с титульного листа буклета над его приветствием всем посетителям. Поскольку это было фламандское имя, а Вавр находился в середине франко-говорящей провинции, в справочнике было всего три человека с такой фамилией. Одного звали Альберт, сокращенно Берти, и судя по сравочнику, жил он за городом. Они позавтракали и отправились искать его. По пути Куинн несколько раз спрашивал дорогу. Это был приятный отдельный дом на длинной сельской дороге, называвшийся Шмен де Шарон. Дверь им открыла миссис Ван Эйк. Она позвала своего мужа, который вскоре пришел в свитере и ковровых шлепанцах. Из комнаты, откуда он вышел, была слышна спортивная программа по телевизору. Берти Ван Эйк родился от фламандских родителей, а будучи занят туристическим бизнесом, говорил одинаково хорошо по-французски и по-фламандски, и его английский язык был отличным. Он с первого взгляда понял, что визитеры - американцы, и сказал: "Да, я Ван Эйк, чем могу вам помочь?" - Я надеюсь, вы сможете помочь нам, сэр, - ответил Куинн. Он вошел в роль простого незамысловатого американца, которая помогла ему обмануть девушку-администратора в Блэквуд-Отеле. - Знаете, я и моя супруга, мы здесь в Бельгии пытаемся разыскать родственников в этой стране. Понимаете, мой дедушка по матери приехал из Бельгии, так что у меня здесь должны быть родственники в этих местах, и я подумал, что хорошо бы найти одного-двух и рассказать об этом в Штатах... Из телевизора раздался рев, и Ван Эйк забеспокоился. Команда "Турне", возглавлявшая бельгийскую лигу, играла против чемпионов Франции команды "Сент-Этьен", и футбольный болельщик не мог пропустить такой матч. - Боюсь, не состою в родстве ни с одним американцем, - начал он. - Нет, нет, вы не так поняли. Мне сказали в Антверпене, что племянник моей матери мог работать в этих местах на развлекательной ярмарке. Поль Марше. Ван Эйк поднял брови и покачал головой. - Я знаю всех моих работников, и никого с таким именем у нас нет. - Здоровый, крупный парень, шесть футов шесть дюймов, очень широкие плечи, татуировка на левой руке... - Да, да, но его зовут не Марше, вы имеете в виду Поля Лефорта. - Наверное, его. Я вспоминаю, что сестра моей матери была замужем дважды, так что, возможно, его фамилия изменилась. Не знаете ли вы случайно, где он живет? - Подождите, пожалуйста. Через две минуты Берти Ван Эйк вернулся с листочком бумаги. Затем он тут же побежал к телевизору. "Турне" забила гол, а он этого не видел. По дороге обратно в Вавр, Сэм сказала: "Я никогда не видела такой ужасной карикатуры на тупоголового американца в Европе