я на кухню за своим кофе, при виде его засияла, как стосвечовая лампочка. -- Доброе утро, любимец женщин, -- поздоровалась она. Любимец женщин попытался хлопнуть Ди-Ди по заду, когда она проходила мимо него, причем она никак на это не отреагировала. Ну и ну, подумал я, где-то внутри этой поглощенной в себя недотроги явно сидит блудливая кошечка. Она приготовила себе кофе и села за стол рядом с жокеем; нельзя сказать, что они флиртовали, но были явно на дружеской ноге. Я поставил в духовку тосты, достал сок, масло, мармелад. Сэм Ягер наблюдал за мной, комично приподняв брови. -- Разве Тремьен не говорил, что вы писатель? -- наконец спросил он. -- Большую часть времени. Хотите тостов? -- Один тост. Слегка подрумяненный. Вы не похожи на долбаного писателя. -- Многие люди не похожи. -- Не похожи на кого? -- На тех, кто они есть. Будь они долбаные или нет. -- На того, кто в прошлом году участвовал в восьмидесяти девяти заездах, выиграл скачки Гранд нзпгал и стоит третьим в списке лучших жокеев. -- Вы ясновидящий? -- удивился он. -- В самое ближайшее время я задам вам несколько вопросов относительно того, как вы оцениваете своего босса в качестве тренера. -- И будет лучше, если твои оценки окажутся положительными, -- с наигранной строгостью вмешался в разговор Тремьен. -- Окажутся чертовски положительными, разве нет? -- Конечно, если в тебе есть хоть доля здравого смысла, -- согласился Тремьен, кивая головой. Я вытащил из духовки тосты и заложил в держатель новую порцию. В ходе всего завтрака Сэм был явным лидером. Его присутствие ощущалось физически, и у меня промелькнула мысль: как он уживается с Ноланом? Ведь это же две стороны одной медали. Я задал этот вопрос Ди-Ди, после того как Тремьен и Сэм ушли контролировать тренировку второй смены; спросил я ее об этом в конторе, куда зашел, чтобы проверить по старым формулярам кое-какие факты. -- Уживаются? -- с иронией в голосе переспросила Ди-Ди. -- Нет, они не могут ладить друг с другом. Она замолчала, раздумывая, стоит ли продолжать, пожала плечами и добавила: -- Сзм недолюбливает Нолана за то, что в его распоряжении слишком много лошадей из наших конюшен. Нолан выступает практически на всех скакунах, принадлежащих Фионе. С этим бы Сэм еще смирился, но Тремьен заявляет к скачкам любителей большее количество лошадей, чем остальные тренеры. Это приносит ему, естественно, большее количество побед. Владельцам, которые делают крупные ставки, это нравится. Ведь Нолан, как бы мы к нему ни относились, прекрасный наездник. Он возглавляет список лучших жокеев-любителей уже много'лет подряд. -- Почему он не хочет перейти в профессионалы? -- Сама мысль об этом нагоняет на Сэма страх, -- спокойно ответила Ди-Ди. -- Но я не думаю, что это когда-либо произойдет. Сейчас же это совсем маловероятно из-за обвинения. Нолану нравится его статус любителя. На Сэма он смотрит свысока -- как белый воротничок на голубой. Именно поэтому... Она осеклась на полуслове, как будто на пути от головы до языка поставили преграду. Я сразу же заинтересовался, но постарался не подать виду: -- Поэтому что? -- Нечестно выбалтывать чужие секреты. -- Продолжайте, пожалуйста, -- попросил я, но без особого нажима. -- Я буду нем как рыба и не проболтаюсь. -- Это не поможет вам в ваших писательских трудах. -- Но эТо поможет мне понять всю здешнюю систему работы и отгадать секрет успеха без учета таланта Тре-мьена. Предположим, частично его можно объяснить соперничеством двух жокеев, не желающих уступать друг другу пальму первенства. -- А у вас изворотливый ум, -- взглянула она на меня. -- Никогда бы не подумала. Ди-Ди размышляла, мне же ничего не оставалось, как ждать ответа. -- Дело не только в скачках, -- наконец произнесла Ди-Ди. -- Дело в женщинах. -- Женщинах? -- На этом поприще они тоже соперничают. В тот вечер, когда Нолан... я имею в виду вечер, когда Олимпия умерла... Я заметил, что все они говорят "когда Олимпия умерла" и никто еще до сих пор не сказал "когда Нолан убил Олимпию", впрочем, Ди-Ди была близка к этому. -- Сэм положил глаз на Олимпию, -- каким-то отрешенным тоном сказала Ди-Ди. -- Нолан привел ее на вечеринку, и, естественно, Сэм начал к ней клеиться. В ее спокойном голосе я уловил какие-то нотки снисхождения к Сэму и явного осуждения Нолана, несмотря на то что именно последний оказался в проигрыше. -- А Сэм... э-э... знал Олимпию? -- До того вечера -- нет. Никто ее не знал. Нолан придерживал ее для себя. Когда же он ее привел и она бросила первый взгляд на Сэма, то сразу начала хихикать. Я там была и сама это видела. На женщин Сэм производит такой эффект, -- Ди-Ди подняла брови. -- Не удивляйтесь. Я тоже подвержена его влиянию. Ничего не могу с собой поделать. Он веселый. -- Это заметно, -- согласился я. -- Заметно? Немудрено. Как только Нолан отошел, чтобы приготовить ей коктейль, она сразу же кинулась на шею Сэму. А когда тот вернулся, их с Сэмом уже не было. Я же говорила вам, в какую оранжевую дрянь она была одета... в самый раз для визита по письменному приглашению. Нолан, видимо, решил, что они уединились в конюшнях, быстренько рванул туда, но безрезультатно. -- Она снова замолчала, обуреваемая сомнениями в необходимости всех этих откровений, но, по всей видимости, закончить ей было труднее, чем начать. -- Нолан, изрыгая проклятия, в бешенстве вернулся в гостиную и сказал мне, что он задушит эту... э-э... суку. В принципе он обвинял ее, а не Сэма в том, что остался в дураках. Он, Нолан, белый воротничок -- ив дураках! Поскольку он не хотел, чтобы эта история стала достоянием остальной публики, то быстренько заткнулся, хотя и кипел от гнева. Ну вот и приехали -- все произошло именно так. -- Именно так, -- медленно повторил я. -- Flo в суде об этом никто не рассказал. -- Естественно, нет. Я имею в виду, что об этом мало кто знал, и это давало Нолану мотив. -- Да, давало. -- Но это не означает, что он собирался ее убить. Это всем известно. Если бы он набросился на Сэма и убил его, было бы совсем другое дело. -- А это не вы заявили в суде, что слышали слова Нолана о том, что он удушит эту суку? -- Нет, естественно, не я. Прежде чем он подошел ко мне, его слова успели услышать другие, но они не знали, почему он их говорит. В то время это не имело значения. Естественно, никто меня с тех пор не спросил, знаю ли я причину этого высказывания, вот так все и покрыто мраком неизвестности. -- Но обвиняющая сторона должна была спросить Нолана о мотиве этих слов? -- Да, конечно, но он ответил, что взбесился из-за того, что не мог ее найти, и ничего более. Просто экстравагантная фигура речи, и никакой угрозы. -- Сэм тоже не ответил на вопрос почему. Видимо, из-за того, что откровенный ответ не лучшим образом отразился бы на его и без того шаткой репутации. -- Именно. Но в любом случае он не допускал, что Нолан всерьез намеревался убить ее. Он сам сказал мне об этом. Он также поведал мне, что они с Ноланом не в первый раз спят с одними и теми же девушками, что Нолан иногда уводил девушку у него из-под носа, что делалось это все забавы ради и об убийстве не могло быть и речи. -- Сэм чаще выходил победителем, -- предположил я. -- Возможно, -- пожала плечами Ди-Ди. -- У меня уйма работы. -- Часть ее вы уже сделали. И моей тоже. -- Надеюсь, это не попадет в книгу? -- ужаснулась она. -- Обещаю, что нет, -- заверил я. Я ретировался в свою комнату и, поскольку жизненный путь Тремьена начал обретать какие-то осязаемые формы, стал прикидывать построение своей книги -- разбивку на главы и заголовки. До сих пор я не написал еще ни строчки, и меня приводила в ужас лежащая передо мной пачка бумаги. Мне приходилось слышать о писателях, которые не могут оторваться от пишущей машинки, как от своей любовницы. У меня бывали дни, когда я прокручивал в голове свои мысли, но так и не брался за перо, ибо чувствовал, что не смогу отразить их на бумаге. Мне самому не верилось, что я выбрал такое неблагодарное занятие, -- лучше бы себе сидел и глазел в одиночестве на звезды. Я вспомнил расхожий постулат о том, что следует делать то, к чему лежит душа, и решил отложить все дела до завтра. Если все будет в порядке, я решу свои проблемы без особых усилий. В глухом лесу старший инспектор Дун угрюмо смотрел на груду костей, а патологоанатом докладывал ему о том, что эти останки принадлежат явно молодой девушке и что они лежат здесь почти год. Пока фотограф щелкал своим аппаратом, лесник отметил на крупномасштабной карте это место. Патологоанатом сказал, что без детального исследования невозможно определить причину смерти и даже этот анализ может не дать определенного результата. С определенным почтением к праху погибшей эксперт уложил череп и кости в ящик, по форме напоминающий гроб, отнес в машину и увез эти останки в морг. Старший инспектор Дун, видя, что искать следы автомобильных шин, отпечатки пальцев или окурки бесполезно, оставил с собой двух констеблей, поручив им порыться в траве в поисках возможно сохранившихся обрывков одежды, обуви и тому подобных, не успевших сгнить вещей; именно таким образом под слоем опавших листьев были найдены мокрые грязные джинсы, бюстгальтер маленького размера, трусы и блузка с выцветшей надписью на груди. Старший инспектор Дун наблюдал, как констебли упаковывают эти жалкие остатки одежды в пластиковый пакет, и думал о том, что ни один из этих предметов не был найден на месте, где лежали кости, и даже поблизости от них. Девушка, заключил он, в момент смерти была раздета догола. Он глубоко вздохнул. Он терпеть не мог таких дел. У него у самого были дочери. Со второй смены Тремьен вернулся в хорошем расположении духа, он даже что-то насвистывал сквозь зубы. Он прямиком отправился в контору, выдал Ди-Ди свежую порцию инструкций и сделал несколько коротких телефонных звонков. Потом он зашел в столовую, сообщил мне о положении дел и попросил оказать ему пару услуг, причем выразил уверенность (очень вежливо), что я не смогу ему отказать. Покореженный джип отправили на свалку. За заменой, подержанным, но вполне пригодным "лендровером", нужно было ехать в Ньюбери. Тремьен хотел, чтобы я поехал туда вместе с ним на "вольво", а затем пригнал новую машину обратно в Шеллертон. -- Вез всяких разговоров, -- согласился я. Индустрия скачек вновь набирала темп, уже в среду открывался ипподром в Виндзоре. Тремьен заявил к скачкам четырех своих лошадей и желал, чтобы я отправился туда вместе с ним и полюбовался на результаты его работы. -- С удовольствием -- ответил я. Еще он сказал, что собирается вечером пойти к друзьям поиграть в покер, и спросил, не смогу ли я приглядеть за Гаретом. -- Разумеется, -- сказал я. -- Он вполне взрослый и может сам о себе позаботиться, но... вот... -- В компании веселее. Всегда лучше, когда кто-то рядом. Он кивнул. -- Всегда к вашим услугам, -- заверил я его. -- Ди-Ди считает, что мы злоупотребляем вашей любезностью, -- прямо заявил он. -- Это так? -- Нет, -- удивился я. -- Мне нравится то, что я делаю. -- Кухарка, нянька, бесплатный шофер, бесплатный конюх? -- Вполне подходит. -- Вы имеете право отказаться, -- неуверенно промычал он. -- Как только мне надоест, я сразу же извещу вас. Что до настоящего момента, то мой статус меня вполне устраивает, мне приятно быть полезным. О'кей? Тремьен кивнул. -- К тому же это помогает мне лучше узнать вас. Для нашей книги. Впервые за все время нашего знакомства я заметил на его лице слабую тень беспокойства -- он, видимо, не хотел выставлять всего себя напоказ толпе, хотя я и не собирался раскрывать каких-либо секретов без его на та соизволения. Меня пригласили не для того, чтобы я все кругом вынюхивал, а затем забавлял публику жареными фактами; от меня требовался всесторонний портрет человека, подтверждающий неукротимую жажду жизни. Можно, конечно, упомянуть об одной или двух бородавках, но нельзя выпячивать самые незначительные огрехи. День катился по намеченному курсу; кроме того, по дороге в Ньюбери Тремьен пронесся галопом по своим постъюношеским годам и поведал о своем знакомстве с тотализатором (естественно, с подачи отца). Он поведал, что отец советовал ему делать максимальные ставки, поскольку в ином случае не почувствуешь ни радости победы, ни горечи поражения. -- Отец был, естественно, прав, -- говорил Тремьен. -- Но я более осмотрителен. Я играю в покер, беспокоюсь о своих лошадках, делаю скромные ставки, немного выигрываю, немного проигрываю -- мой пульс от этого не скачет. Я знаю некоторых владельцев, которые во время. забегов бледнеют и трясутся. Их вот-вот хватит кондрашка от неуверенности, выиграют они крупную сумму или все проиграют. Мой папаша был из этой породы, я же подобного не понимаю. -- Вся ваша жизнь -- тоже азартная игра, -- сказал я. На секунду он застыл в недоумении. -- Вы подразумеваете мою тренерскую работу? Здесь вы правы. Когда победил мой Заводной Волчок, я дрожал от восторга, но ведь и горечи поражений я тоже испытал немало. Так что можно сказать, что я в большей мере делаю ставку на свой душевный покой, чем на денежный выигрыш. Я записал этот пассаж. Тремьен, автоматически крутя баранку, покосился на мой блокнот, и я подумал: "Он явно доволен, что эта цитата может попасть в книгу". Мне это показалось логичным -- пусть сам герой напрямую беседует с читателем, я же буду ему лишь немного помогать. Вечером, когда Тремьен ушел играть в покер, Гарет попросил меня научить его готовить. Эта просьба поставила меня в тупик. -- В этом нет ничего сложного. -- А как вы сами научились готовить? -- Не знаю. Возможно, наблюдая за своей матерью. -- Я взглянул на его лицо и осекся. -- Извини, я совсем забыл. -- Мне было нелегко с моей матерью. Она всегда говорила, что я путаюсь у нее под ногами. Моя же мать всегда разрешала мне, насколько я помнил, вылизывать из миски остатки сладкой массы, приготовленной для кекса. И еще она любила поболтать со мной, пока возилась на кухне. -- Ну, так что же ты хотел приготовить? Мы проследовали на кухню, и Гарет настоятельно попросил меня испечь картофельный пирог с мясом, причем настоящий, а не тот, что продается в магазине и воняет коробкой и которым невозможно накормить даже пигмея. -- Будем делать пирог, согласен. Но прежде найди того пастуха*, -- усмехнулся я. Моя шутка вызвала и у него улыбку, он внимательно начал наблюдать за тем, как я рублю мясо, режу лук, развожу сухую подливку и готовлю приправу. -- Порошковая подливка сокращает время готовки, -- объяснил я. -- Твоя мать пришла бы в ужас, но, кроме того, она размягчает мясо и придает ему особый вкус. Я растворил в воде часть порошка, вылил раствор в мясо, добавил кусочки нарезанной луковицы и сдобрил все это сушеной зеленью. Затем накрыл кастрюлю крышкой и поставил на слабый огонь. -- А теперь мы должны решить, -- предложил я, -- брать ли картошку в клубнях или измельченные гранулы. Свежий картофель не пойдет? Нет? Тогда гранулированный. Он кивнул. -- Будем готовить в соответствии с инструкциями на пакете. -- Давай вскипятим восемь унций воды и четыре унции молока, -- прочитал я. Гарет поднял на меня глаза. -- Вы говорили, что воду следует кипятить. А в чем это лучше делать? Я улыбнулся. -- Лучше всего для этого дела подойдет жестянка из-под кока-колы. Их везде навалом, все привыкли бросать их где попало; стоит промыть их водой, смыть всех пауков -- ив них можно готовить. Эти жестянки всегда чистые. -- Шикарно, -- оценил он мой совет. -- Но для нашей картошки нам потребуются масло и соль... А не могли бы вы записать то, что купили на прошлой неделе, чтобы я имел возможность все это снова купить? -- Безусловно. -- Мне бы хотелось, чтобы вы не уезжали. В его голосе я услышал страх одиночества. -- Я еще пробуду здесь три недели, -- обнадежил его я. -- А тебе не хотелось бы совершить со мной в следующее воскресенье, если выдастся хороший день, небольшую прогулку по близлежащим полям и лесам? Он просиял. Мое предложение ему явно пришлось по вкусу. -- Можно, я захвачу с собой Кокоса? -- Естественно. -- Исключительно стремно! С этими словами он радостно высыпал сушеный картофель в кипящую воду, после чего мы все это варево положили на противень с уже поджаренным мясом, затем поставили блюдо в гриль, чтобы подрумянить верх. Этот наш кулинарный изыск удовлетворил нас обоих. -- А в наш пох^д мы захватим спасательный набор? -- спросил он. -- Конечно. -- И костер разожжем? -- Если только на вашей земле, при условии, что твой отец разрешит нам. Ведь у нас в Англии не разрешается разжигать костры где заблагорассудится. Во всяком случае, без крайней на то необходимости. В любом случае всегда следует получить согласие владельца частной собственности. -- Отец разрешит нам. -- Я тоже так думаю. -- Я сгораю от нетерпения. Во вторник утром патологоанатом положил свой отчет на стол старшего инспектора Дуна. -- Кости принадлежат взрослой молодой женщине примерно четырех или пяти футов ростом. Возраст -- около двадцати лет, плюс-минус два года. На черепе остатки волос, по которым невозможно определить их истинную прижизненную длину. -- Когда примерно она умерла? -- спросил Дун. -- Полагаю, прошлым летом. -- А каковы причины смерти? Наркотики? Солнечный Удар? -- Если это наркотики, то нужно будет брать остатки волос на анализ, чтобы понять, с чем мы имеем дело. Но травка здесь явно не замешана, как мне кажется. Дело в другом. -- А в чем же может быть дело? -- вздохнул Дун. -- У нее раздроблена челюстная кость, -- ответил врач. -- . Это точно? -- Абсолютно. Ее задушили. Жизнь в усадьбе Тремьена шла своим чередом: утренняя проездка, завтрак, вырезки из газет, обед, ужин, обработка материала, небольшая выпивка. Утром следующего дня я застал в конторе плачущую Ди-Ди и предложил ей платок. -- Не обращайте внимания, -- сказала она, всхлипывая. -- Могу я предложить свою жилетку? -- Не пойму, почему я с вами так откровенна? -- Слушаю вас. Она промокнула слезы и бросила на меня быстрый извиняющийся взгляд. -- Видимо, оттого что я старше вас. Мне ведь уже тридцать шесть. -- По тому, с каким отчаянием это было сказано, я понял, что она явно тяготится своим возрастом, будто сама цифра 36 вызывает у нее ужас. -- Тремьен сказал мне, что вы испытали разочарование на личном фронте? -- неуверенно спросил я. -- Но он этого никак не уточнил. -- Разочарование?! Ого? Я любила эту скотину. Я даже гладила ему рубашки. Мы много лет были любовниками, а он постоянно относился ко мне, как к игрушке, которую в любой момент можно выбросить. И вот сейчас Мэкки готовится стать матерью. Ее глаза вновь наполнились слезами, в которых нельзя было не прочитать тоску по давно желаемому материнству. Такую боль в лице мне приходилось видеть только у женщин, похоронивших любимого человека. -- А вы знаете, в чем тут дело? -- загадочно спросила Ди-Ди. -- Этот подонок не соглашался на ребенка до нашего замужества. Только после. А жениться на мне он вовсе не собирался. Теперь я это прекрасно знаю, но я надеялась ради него... и теряла время... три года. Она сглотнула, подавляя очередной спазм плача. -- Скажу вам откровенно, сейчас я готова иметь дело с любым мужчиной. В свадебном кольце я больше не нуждаюсь. Мне нужен только ребенок. Ее голос вновь захлебнулся в протяжном плаче, в нем слышались нотки похоронного вытья. В таком отчаянном настроении она могла принять любое неразумное решение, которое в конечном счете могло бы привести ее либо к безумию, либо к бесплодию. Но в данный момент эти возможные последствия ее явно не волновали. Она промокнула глаза, вытерла нос и как-то встряхнулась, будто беря себя в руки, пытаясь сдержать обуревающие ее эмоции. Когда я вновь взглянул на нее, она снова безучастно печатала на машинке, делая вид, что нашего разговора вовсе и не было. Во вторник днем старший инспектор Дун приказал своим полицейским прочесать всю округу, где были найдены кости. Основное внимание он акцентировал на необходимости найти туфли. Также им были даны указания, относящиеся к иным найденным вещественным доказательствам. В их распоряжении были миноискатели, реагирующие на любое присутствие металла. Они должны были осмотреть каждый упавший листок и пометить на карте всякую безделицу, которая могла бы иметь отношение к этому делу и тем самым помочь следствию. В среду, вернувшись с очередной утренней проездки, мы вновь застали на кухне Сэма Ягера. На этот раз он приехал не на собственном автомобиле, а на заказанном грузовике, чтобы забрать у Перкина пару штабелей тиковой древесины, которую тот обещал отдать ему по дешевке. -- У Сэма есть суденышко, -- сухо сообщил мне Тре-мьен. -- Старая разбитая посудина, которую он медленно превращает в шикарный гарем. Сэм одобряюще усмехнулся и не стал этого отрицать. -- Каждому жокею волей-неволей приходится заботиться о своем долбаном будущем, -- сообщил он мне. -- Я покупаю старинные лодочки и переделываю их так, что они выглядят как новенькие. Последнюю из них я продал какому-то гребаному газетному магнату. Эти на деньги не скупятся, особенно если товар хороший. Никаких искусственных заменителей они не терпят. Вот и новая неожиданность, подумал я. -- А где вы держите свою плавучую резиденцию? -- спросил я, поджаривая хлебец. -- Мэйденхед. На Темзе. У меня там недалеко стоянка, которая мне весьма дешево досталась. Эти лодочки внешне весьма непрезентабельны, но в этом есть свой смак. Никакой долбаный воришка не подумает, что там могут находиться какие-либо ценные вещи. Поэтому нет нужды держать сторожевого пса. -- Так вот почему ты решил захватить эту древесину именно сейчас -- ведь твой плавучий дом лежит по пути к ипподрому, -- догадался Тремьен. -- Не могу понять, откуда у него такая интуиция? -- изображая на лице лукавое удивление, спросил меня Сэм. -- Ну хватит об этом, -- буркнул Тремьен, явно проводя линию между тем, что Сэм может себе позволить сказать, а от чего ему лучше воздержаться. Они начали обсуждать лошадей, на которых Сэму предстояло участвовать в скачках в Виндзоре на следующий день. -- Творожный Пудинг, хоть не так уж и молод, но вполне резв: его нельзя списывать со счетов, -- уверял Тремьен. -- Великолепную же еще рано так гонять, лошадь может взбрыкнуть и не выдержать. Она еще слишком неопытна, старайся чувствовать ее настроение. -- Согласен, -- осмыслив сказанное, согласился Сэм. -- А как насчет Бессребреника? Можно попытаться сразу вырваться в лидеры гонки. -- Твои соображения? -- Ему по душе возглавлять бег. Иначе бы его опережали более резвые лошади. -- Тогда держись в лидерах. -- Так и сделаю. -- Нолан в забегах любителей будет скакать на Ирландце, -- сообщил Тремьен. -- Естественно, пока жокей-клуб не положит этому конец. Сэм, хотя и нахмурился, но никак не выказал своей злобы. Тремьен сказал, что Сэму завтра предстоит участвовать в скачках на ипподроме в Тустере, и добавил, что в пятницу забегов не будет. -- В субботу же я намереваюсь отправить фургоном четверых или пятерых своих скакунов в Чепстоу. Ты тоже поедешь туда. Вместе со мной. К счастью, Нолан сейчас в Сандауне на лошади Фионы участвует в Охотничьих скачках на приз Уилфрида Джонстона. Мэкки тоже, может быть, приедет в Сандаун, и мы ее там увидим. Вез всякого следа недавних слез за своим традиционным кофе зашла Ди-Ди и, как прежде, села рядом с Сэмом. Тот, будучи явно профессиональным соблазнителем, никак не хотел встревать в сложившиеся устои своего босса. Ди-Ди, даже затащив Сэма в постель, вряд ли сумела бы сделать его отцом своего ребенка. Здесь у Ди-Ди не было никаких шансов. Ей явно не везло с решением своих личных проблем. Тремьен дал ей очередные указания о подготовке фургонов для субботней перевозки лошадей; мне показалось, что Ди-Ди это давно известно, и напоминаний не требовалось. -- Не забудь также позвонить и сделать заявки на наших лошадей, которые будут участвовать в скачках в Фолкстоне и Вулверхэмптоне. Заявлять ли лошадей на скачки в Ныобери, я решу этим утром, перед тем как уехать в Виндзор. Ди-Ди кивнула. -- Распорядись, чтобы упаковали наши жокейские костюмы для скачек в Виндзоре. Ди-Ди кивнула. -- Позвони шорнику, чтобы он проверил нашу тренировочную упряжь. Ди-Ди кивнула. -- Ну вот вроде и все. Он повернулся в мою сторону: -- Мы отправляемся в Виндзор в двенадцать тридцать. -- Хорошо, -- ответил я. Тремьен вновь поехал в Дауне наблюдать за проездкой второй смены, заодно намереваясь опробовать новый "лендровер". Сэм Ягер пошел к Перкину, чтобы забрать и загрузить свое тиковое дерево. Ди-Ди взяла свой кофе и удалилась в контору; я же принялся сортировать вырезки по степени их значимости, откладывая в сторону самые важные. Примерно в это же время старший инспектор Дун зашел в комнату с табличкой "Расследование происшествий" и выложил на стол фрагменты костей, которые его люди принесли из леса. В этой комнате также висели высушенные на радиаторе центрального отопления остатки одежды. Были здесь и некогда белые, а теперь потерявшие форму, изношенные мокрые кроссовки. Сбоку от них валялись четыре пустые банки из-под кока-колы, проржавевшая игрушечная пожарная машина, сломанные солнцезащитные очки, сморщенный кожаный ремень с разболтавшимися застежками, бутылка из-под джина, еще почти новая пластмассовая расческа, старый резиновый мяч, перьевая ручка с позолоченным пером, футлярчик с розовой губной помадой, шоколадные обертки, дырявая садовая лопата и разорванный собачий ошейник. Старший инспектор Дун прошелся по комнате, со всех сторон рассматривая эти "трофеи". Его лицо выражало напряженную работу мысли. -- Расскажи мне, девочка, -- сказал он, -- поведай мне, кто же ты. Но вещи молчали, не давали ответа. Он позвал своих констеблей и приказал им расширить сектор поисков. Сам же он решил, так же как и вчера, просмотреть списки пропавших -- может, это наведет наконец на какую-нибудь мысль. Он знал, что^эта девушка, возможно, приехала сюда издалека, хотя и допускал, с не меньшей степенью вероятности, что она могла оказаться и местной жительницей. Жертвами частенько становились местные. Поэтому он решил начать именно со списков пропавших в данной местности. В списках значились двенадцать подростков, которые постоянно убегали из дому, -- любой из них мог стать жертвой; четверо находящихся под надзором, но не явившихся на проверку парней; две пропавшие проститутки и шестеро исчезнувших по неизвестным причинам. Одной из этих шести исчезнувших была Анжела Ври-кел. Возможная причина исчезновения: сбежала, боясь ответственности за то, что дала скаковой лошади стимулятор. Эта фамилия не привлекла внимания старшего инспектора. Его больше заинтересовала пропавшая дочь известного политического деятеля. Возможная причина исчезновения: связалась с плохой компанией, отличается непредсказуемостью поведения. Дун подумал: окажись пропавшая ею, это явно не повредило бы его карьере. ГЛАВА 9 Тремьен сказал мне, что единственным местом, куда он меня не может взять с собой на виндзорском ипподроме, является святая святых -- комната для взвешивания. В остальное же время, добавил он, я не должен отходить от него ни на шаг. Еще он выразился в том плане, чтобы я приклеился к нему и ему не приходилось бы оглядываться на каждом шагу. В соответствии с этим его указанием я вился за ним, как собачий хвост. Когда он останавливался на минутку, чтобы поговорить с кем-либо, то представлял меня своим другом Джоном Кендалом, а не каким-нибудь Босуэллом*. Он предоставил мне возможность самому разбираться с той грудой информации, которая сыпалась на меня со всех сторон, и редко давал какие-либо объяснения, ибо при всей его занятости подобные объяснения легли бы на его плечи тяжким бременем. Жребий выпал так, что все его четыре лошади должны были выступать в забегах подряд, одна за другой. По приезде в Виндзор мы быстро перехватили по бутерброду, пропустили по стаканчику, а затем началась непрерывная суета: в весовую -- забрать седло с костюмами, проложенными свинцовыми пластинами, в стойло -- лично проверить упряжь и подтянуть подпруги (Тремьен всегда хотел, чтобы его лошади выглядели красиво), на площадку для парадной выездки -- чтобы переговорить с владельцами и дать последние указания жокеям, на трибуны -- смотреть заезды, снова в стойла -- поздравить победителей или выслушать оправдания жокеев, опять в весовую -- за новым седлом и новой одеждои, и так по нескольку раз. Нолан тоже присутствовал на ипподроме. С тревогой в голосе он спросил Тремьена, не получал ли тот какой-либо информации из жокей-клуба. -- Нет, -- ответил тот. -- А ты? -- Никакого долбаного писка. -- Выходит, тебя допустили. И не задавай вопросов. Не нарывайся на отказ. Если бы они хотели, то давно бы уже сообщили, что ты не допущен. Подумай лучше о победе. Владельцы Ирландца уже здесь, и их карманы набиты деньгами, которые им не терпится на тебя поставить. Сделай им приятное. Как? -- Лучше бы они заплатили мне побольше, чем в прошлый гребаный раз. -- Ты прежде выиграй. Тремьен в очередной раз нырнул в весовую, оставив меня наедине с Ноланом, который задыхался от злобного скептицизма. Он пожаловался мне, что эта гребаная публика позволила себе отпускать насмешки в его адрес, но ему плевать на это, он с.. ть хотел на их долбаное внимание. Нолану явно следовало бы вымыть рот сдлылом; мне с трудом удавалось ловить его мысль в потоке непристойностей. То же самое смело можно было сказать и о Сэме, который возник позади нас и хлопнул Нолана по спине, вызвав тем самым еще большее его раздражение. Как и Нолан, Сэм тоже был одет с иголочки, и я пришел к выводу, что в официальных помещениях ипподрома принята именно такая форма одежды. Их жокейские костюмы могли быть самых фантазийных расцветок: розовыми, багряными, пурпурными -- у кого на что хватало воображения, -- но все они прежде всего считали себя бизнесменами. Я сразу же почувствовал явный холодок в их отношениях. -- Будь осторожен на Творожном Пудинге, -- сказал Нолан, -- осаживай его; я не хочу, чтобы ты загнал его перед скачками в Челтенхэме, иначе ему не одолеть Кима Мура. -- Я не нуждаюсь в советах всяких гребаных любителей, -- ответил Сэм. Ким Мур -- основной его долбаный соперник. -- Гребать я хотел гребаных соперников. Взрослые люди, подумал я, а матерятся, как впервые узнавшие эти слова школьники. В одном им можно было отдать должное: каждый был уверенным, здравомыслящим и в высшей степени опытным жокеем. Сэм выжал из Творожного Пудинга все возможное. В бинокль, который мне одолжил Тремьен, я следил за его золотистой каской от старта до самого финиша. Он шел ровно -- третьим или четвертым, не боясь пропускать вперед других наездников. Виндзорский ипподром представлял собой большую восьмерку, а на ипподромах такого рода на первом месте стоит тактика. Временами жокеев можно видеть только - спереди, что лишает возможности определить, кто лидирует в скачке. На одном из поворотов Творожный Пудинг плохо взял барьер, едва не ткнувшись мордой в землю, и Сэм чуть было не вылетел из седла. Стоящий рядом со мной Тремьен отпустил выражение, ничуть не уступающее по силе тем, которыми так любил изъясняться Нолан. Однако и лошадь и жокей каким-то чудом избежали падения, а Сэм сказал потом, что этот инцидент обошелся им в три или четыре корпуса. Чтобы нагнать эти три корпуса за оставшееся до финиша короткое время, Сэм дал Пудингу несколько секунд на восстановление равновесия и прошел два последних барьера с таким отчаянным безрассудством и пренебрежением к собственной безопасности, что вызвал мое неподдельное изумление. Сэм безжалостно пришпоривал, борясь за каждый дюйм. Тремьен опустил бинокль и почти равнодушно наблюдал за стремительным финишем. Он только удовлетворенно хмыкнул, когда морда Творожного Пудинга за несколько метров до финиша показалась впереди. Поздравления еще не успели отзвучать, когда Тремьен чуть ли не бегом вошел в комнату, где чествовали победителей, увлекая меня за собой. После восторженных, слов в его адрес Тремьен бросился осматривать взмыленное запыхавшееся животное -- нет ли у него каких-либо повреждений или порезов (их не оказалось), затем дал короткое интервью прессе и пошел за Сэмом в весовую, чтобы взять новое седло для Великолепной. Когда он вышел, я увидел, как к нему приблизился Нолан и стал жаловаться на то, с какой жестокостью обошелся Сэм с Творожным Пудингом и что эта жестокость лишает его, Нолана, шансов на победу в Челтенхэме. -- Скачки в Челтенхэме состоятся еще через шесть недель, -- спокойно отреагировал Тремьен. -- Уйма времени. Нолан вновь скорчил недовольную гримасу. -- Сэм поступил совершенно правильно. Ступай и сделай то же на Ирландце, -- с невозмутимым терпением отрезал Тремьен. Нолан гордо удалился в таком гневе, который был явно неуместен перед заездом. Тремьен вздохнул, но не проронил ни слова. Мне показалось, что он мог стерпеть от Нолана больше, чем от Сэма, хотя Сэм ему был явно более симпатичен. Причиной тому могло быть многое: социальное положение, аристократические манеры, связи. В следующем заезде -- скачках с препятствиями -- Сэм проявил исключительную галантность по отношению к Великолепной. С его легкой руки эта неопытная молодка ни разу не споткнулась и явно чувствовала, чего от нее хотел наездник. Она пришла к финишу третьей, и это, урх я понял, вполне удовлетворило Тремьена; для меня же было истинным удовольствием наблюдать за тем, как реализуются заранее намеченные планы. - На пути на весовой к денникам за Ирландцем, который должен был выступать в следующем заезде, Тремьен передал мне конверт с банкнотами я попросил поставить всю сумму на победу Ирландца. -- Не люблю, когда люди видят, что я сам делаю ставки, -- объяснил он, -- потому что они тут же понимают, что я уверен в победе, и сами ставят на ту же лошадь, а это уменьшает мой выигрыш. Обычно я делаю это через букмекера по телефону, но сегодня я должен был убедиться в состоянии грунта. Дорожка после снегопада могла стать опасной. Вы не сделаете это для меня? -- С удовольствием. Он кивнул и отошел, я же поторопился к окошкам тотализатора и протянул сумму, которой бы мне хватило на то, чтобы прожить год. Ничего себе -- "ставлю по маленькой". Я нашел его на парадной площадке и спросил, отдать ли ему билеты. -- Нет. Если он придет первым, заберите мой выигрыш, пожалуйста. -- Хорошо. Нолан разговаривал с владельцами, источая обаяние и всячески сдерживаясь в выражениях. В жокейском костюме он выглядел по-прежнему щеголеватым, сильным и самоуверенным, но, как только он оказался в седле, все его чванство как рукой сняло. Профессионализм взял верх, он сосредоточился и успокоился. Я плелся за Тремьеном, с трибун мы смотрели, как Нолан демонстрирует свое исключительное мастерство, на фоне которого остальные любители выглядели как ученики воскресной школы. Он выигрывал секунды, преодолевая барьеры с необыкновенной легкостью, всякий раз вовремя давая лошади сигнал к прыжку. Расчет, а не везение. Присущее ему мужество, за которое его полюбила Мэкки, проявилось и здесь. Владелицы -- мать и дочь -- не находили себе место от волнения. Хотя они и не были бледны и не находились еще на грани обморока,, однако из их слов следовало, что поставленные в тотализаторе деньги могут вернуться к ним только с победой, до финиша же им еще долго предстояло кусать губы. Нолан, как бы задавшись целью переплюнуть Сэма Ягера, с легкостью преодолел три последних барьера и пришел к финишу, опередив ближайшего соперника на десять корпусов. Тремьен позволил себе глубокий выдох, а владелицы бросились обнимать друг друга и Тремьена и наконец перестали дрожать. -- Вы могли бы сделать Нолану хороший денежный подарок, -- без экивоков сказал Тремьен. Но женщины посчитали, что такого рода награда может смутить его. -- Дайте деньги мне, а я передам их ему. Никакого смущения. Но мать с дочерью ответили на это, что лучше они побегут встречать свою лошадь-победительницу. Так они и сделали. -- Жадные твари, -- сказал Тремьен мне в ухо, когда мы наблюдали, как они выпендриваются перед фотографом на фоне лошади. -- Они что, и в самом деле ничего не дадут Нолану? -- спросил я. -- Это запрещено правилами, и они об этом знают. Любителям не положено платить за победу. Нолан в любом случае должен был выступать на этой лошади, он никогда не упустит такого шанса. А я благодаря своемужокею верну деньги в двойном размере, -- голосе егозвучал юмор. -- Мне всегда казалось, что жокей-клуб ошибается, запрещая профессиональным жокеям делатьставки на самих себя. Он аправился в весовую забрать седло Сэма и взвесить упряжь для Бессребреника, я же пошел к тотализатору за выигрышем, оказавшимся примерно равным ставке. Нолан скакал на явном фаворите. Когда я поделился этим своим соображением с Тремьеном, стоявшим у парадной площадки и наблюдавшим за выездом Бессребреника, он объяснил мне, что на Нолана ставят все, а это всегда уменьшает сумму выигрыша. Ирландец же уже дважды в этом сезоне приносил победу. Он добавил, что нынешний его двойной выигрыш сам по себе уже достоин удивления, он ожидал меньшей суммы. Он тут же сказал, что я окажу ему услугу, если отдам ему деньги по пути домой, а не прилюдно, поэтому я слонялся по ипподрому с целым состоянием в левом кармане брюк, с мыслью о том, что если потеряю эту сумму, то никогда не смогу ее возместить. Мы поднялись на трибуны, чтобы наблюдать заезд, Бессребреника, который сразу вырвался вперед, как и предполагалось, но не сумел удержать лидерства на самых важных последних пятидесяти ярдах. Затем трое жокеев, державшихся позади, увеличили скорость, и, хотя Бессребреник не сбавил темпа, они обошли его. -- Очень плохо, -- пожал плечами Тремьен. -- Вы и в следующий раз будете придерживаться этой тактики? -- спросил я, когда мы спускались с трибун. -- Очевидно. Мы пытались не выпускать его сразу вперед, но получалось еще хуже. Его беда в том, что он не может сделать рывка перед финишем. Он весьма резв, но никогда не знаешь, на какие скачки его заявлять. Мы подошли к парадной площадке, где расседлывали неудачников. Сэм, помахивая уздечкой, уныло улыбнулся Тремьену и сказал, что Бессребреник сделал все, что мог. -- Я видел, -- согласился Тремьен. -- Тут ничем не поможешь. Сэм отправился в весовую, а Тремьен глубокомысленно заметил, что, может быть, стоит попробовать Бессребреника в скачках любителей и посмотреть -- может, Нолану удастся что-нибудь сделать. -- Вы умышленно заставляете их соперничать друг с другом в одних и тех же скачках? -- Я исхожу из интересов владельцев, -- подмигнул мне Тремьен. -- Пойдемте выпьем? По-видимому, он договорился вст