Эбрар, бывший издатель <Тана>: <Забудьте о вчерашнем номере газеты>. -- Адриан Эбрар не прав, -- все так же спокойно ответил Жозэ. -- С читателем надо считаться. Он захлопнул подшивку и спросил: -- Это последние номера? А более старых у вас нет? -- Посмотрите в архивных комплектах. А что вы ищите? -- Сам не знаю. -- Как не знаете? Рози Соваж с улыбкой поглядела на Жозэ. -- Ну-ка, дорогой мой Робен, не хитрите. Вы напали на какой-то след. Не смейте от меня скрывать. Что случилось? Вы все еще занимаетесь убийством в Гренобле? Нет? А чем? Жозэ неопределенно покачал головой и направился к шкафу. Порывшись на полках, он вынул несколько газет, разложил их на столе и стал водить пальцем вдоль колонок. -- Не нашли? -- спросила его Рози. -- Нет, что-то не вижу. Репортер не спеша положил газеты на место. -- Да что вы ищете? -- снова поинтересовалась девушка. -- Ладно, -- сказал Жозэ, не отвечая на вопрос. -- Я хочу спать. Утомление на меня вредно действует. Смешно, но когда я устаю, я теряю ощущение реальности и начинаю фантазировать... -- Как фантазировать? -- Вы будете смеяться, если я вам скажу. -- А все-таки скажите. -- Нет, лучше я вам задам один вопрос. За эти дни между Тулузой и Ажаном не было убийства? Рози поняла, что репортер не шутит, и, нахмурив брови, задумалась. -- Между Тулузой и Ажаном? А почему именно между Тулузой и Ажаном? Ну и загадки вы мне задаете. Подождите... Есть убийство на почве ревности в районе Рошфора, драка в Арле -- кончилась убийством, большой пожар около Монпелье. Но между Тулузой и Ажаном... что-то ничего не припоминаю. В Тулузе у нас есть собственный корреспондент... Сегодня от него ничего не поступало... Вчера тоже нет. Сейчас проверим... У меня куча телефонограмм, я просмотрю... Так... Пожар в Бресте, нет, это на две строки. Вооруженное ограбление в Перпиньяне -- неинтересно... На строительстве под Лиможем раскрыта афера... Нет, не то. Ничего не вижу подходящего. -- Ну, а в других газетах в последние дни вам ничего не попадалось? -- Нет, -- подумав, ответила Рози, -- по-моему, ничего не было. Я ведь пристально слежу за нашими конкурентами. Нет... Никаких сенсационных происшествий между Тулузой и Ажаном... Девушка продолжала проглядывать лежавшую у нее на столе стопку телеграмм и телефонограмм. В кабинет вихрем влетел один из молодых редакторов. -- Жозэ, привет! Как дела? -- Хорошо. Молодой человек уселся за маленький столик и принялся лихорадочно что- то писать. -- Морис, что случилось? -- спросила Рози Соваж. -- Что-нибудь особенное? -- Нет, просто надо поджать драку в Арле до нескольких строк. Не влезает. Ну и работка! И вообще с сегодняшним номером настоящая катастрофа. Норбер вопит. И есть отчего -- материалов куча, так и прут со всех сторон... -- Жозэ, я нашла нужное вам убийство, -- удивленно воскликнула Рози. - - Но это не блеск. Жозэ нагнулся и через плечо Рози прочитал телеграмму. Она была очень короткой -- несколько строк, переданных корреспондентом в Тулузе. * * * Сперва слова прыгали перед глазами Жозэ так, словно они вот-вот сбегут с листка. Жозэ сжал кулаки. Надо взять себя в руки и спокойно все перечитать с самого начала... Из Тулузы, да, передано по телефону из Тулузы... Так, теперь перейдем к самому сообщению. Сухое, ничем не примечательное. Далеко отсюда, в одном из уголков страны, было совершено очередное преступление, весьма банальное убийство. О нем можно напечатать четыре строки среди десятка прочих происшествий в этом же роде. Читатели Бреста или Страсбурга пробегут его без всякого волнения или сострадания, потом подумают: <Да, хулиганы разнуздались, что и говорить -- бандитизм процветает! Одному жить опасно, особенно если у тебя водятся деньжата...> Вот и все, что подумают читатели. -- Вы это и искали? -- спросила Рози. -- Минутку... Жозэ внимательно вчитывался: <В Муассаке во вторник днем был обнаружен труп букиниста Гюстава Мюэ. Старик был убит несколькими револьверными выстрелами. Он лежал в коридоре своего дома. Гюставу Мюэ было семьдесят три года, и он жил в доме один. Убийство было совершено в целях ограбления. Рядом с трупом была найдена золотая монета, очевидно, потерянная убийцей или убийцами. Букинист славился скупостью, и ходили слухи, что у него припрятана крупная сумма денег. Предполагается, что грабитель или грабители не собирались пускать в ход оружие, но старик оказал сопротивление, и они решились на убийство. Предварительное следствие показало, что убийство было совершено ночью или рано утром во вторник. Первым поднял тревогу торговец, сосед букиниста. Его обеспокоило, что старик не пришел, как обычно, в лавку. Полиция занимается расследованием>. Вот и все. Жозэ поднял голову. Сонливость прошла. Было одиннадцать часов вечера. -- Ну и что? -- нетерпеливо спросила Рози. -- А вот что. Я должен немедленно повидаться с Бари и д'Аржаном. -- Зачем? В связи с этим?.. -- Совершенно верно. -- Я сгораю от любопытства. А что мне делать с этим преступлением? -- Напечатать о нем на первой полосе пять или шесть колонок. -- Да что вы, Жозэ, это же чепуха. Обычное убийство, к тому же у нас нет никаких подробностей. Я дам телеграмму нашему тулузскому корреспонденту и... -- Подождите, сегодня вторник, двадцать шестое ноября. Старик был убит сегодня утром или ночью. -- Да, мы и так уже здорово запоздали. Ох, уж эти периферийные корреспонденты! Они никогда не торопятся. -- А в других утренних газетах вы ничего не видели? -- Нет, уверяю вас, ничего. И потом, за день столько всего было, что преступление в Муассаке пройдет незамеченным или же о нем напечатают несколько строк в каком-нибудь уголке. -- Вот и хорошо! Теперь мы всем вставим фитиль! -- Каким образом? -- Я уже вам сказал, надо дать это дело на первой полосе. -- Так, у нас на первой полосе уже идет история с Гонкуровской премией, знаете, с этим неизвестным лауреатом. -- Ну и что? Так все и оставим, только если Бари и д'Аржан не будут возражать, шапка будет что-нибудь вроде: <Убийце -- Гонкуровская премия>. А в скобках: <От нашего специального корреспондента в Муассаке Жозэ Робена>. -- Ничего не понимаю! -- Послушайте, Рози, все очень просто, и через несколько минут я вам объясню, но сейчас мне нужно поговорить с Бари. Время не терпит. -- С Бари? Ах да... А вы знаете, что он родом из Муассака? -- Да? А я думал, что он парижанин... -- Он живет в Париже с раннего детства, но родился в Муассаке. Он мне как-то мимоходом сказал об этом. Впрочем, это не имеет никакого значения. -- Конечно, -- согласился Жозэ. -- Я сейчас... 4. ЧЕЛОВЕК В ЗЕЛЕНОЙ НАКИДКЕ Все люди правдивы, просто меняется самая правда, вот и все. Тристан Бернар Жюль, ночной сторож <Пари-Нувель>, дремал над каким-то любовным романом, когда вдруг услышал стук дверцы лифта. <Наверное, кто-нибудь из редакторов...> -- подумал он. Посетители редко приходили в газету в такой поздний час. Жюль перевернул страницу. В коридоре под чьими-то тяжелыми шагами заскрипели половицы. Это не была уверенная походка завсегдатая -- человек явно не ориентировался в редакции и искал, у кого бы навести справку. <Ни минуты покоя>, -- подумал Жюль. Ему было уютно, тепло, он прочитывал абзац, потом клевал носом... Так он проводил время в ожидании, когда можно будет отправиться домой и лечь спать. Правда, до ухода он должен был взять в ротационной первые оттиски газеты и отнести их заведующему отделом информации и главному редактору, если к тому времени они еще будут на месте. Да, придется пойти посмотреть. Шедшему по коридору незнакомцу скорее всего нужен был кто-то из редакции, а возможно, он просто хотел дать какое-нибудь опровержение. И так бывало. Прибегала заплаканная женщина, муж которой попал в участок, и просила: <Если можно, оставьте одни только инициалы, я заплачу сколько нужно>. Жюль вышел из своей каморки, и в тот же миг на него налетело странное существо, закутанное в накидку из сукна зеленого цвета, каким обычно покрывают канцелярские столы. На голове у этого существа была шляпа, которая была ему мала и сидела на самой макушке. Это был высокий худой мужчина, с лицом, похожим на лошадиную морду. У него был мясистый красный нос и очень пышные седые усы. -- Я бы хотел поговорить с Жозэ Робеном, репортером <Пари-Нувель>. -- Не знаю, здесь ли он еще, -- ответил Жюль. -- Сейчас посмотрю. А как доложить? -- Гастон Симони, член Гонкуровской академии. Жюль почтительно кивнул головой, пригласил посетителя в свою комнатушку и предложил присесть. -- Спасибо, -- сказал Симони и, широким жестом раскинув свою накидку, сел на стул. Голос у него был низкий, и говорил он медленно, с расстановкой, словно заикаясь, но он не заикался и не нервничал. У него были крошечные карие глаза и неподвижный взгляд. После каждой фразы он наклонял голову и запахивал свою зеленую накидку. Некоторое время Гастон Симони был один, потом вернулся Жюль и сказал: -- Мосье, прошу вас. Он провел Симони в самый конец коридора, в кабинет Жозэ Робена, небольшую комнатку с очень скромной обстановкой -- стол, шкаф для бумаг с дверцей-шторкой и два соломенных кресла. -- Мосье Робен? -- медленно спросил Гастон Симони. Жозэ кивнул головой и пододвинул посетителю кресло. Незнакомец протянул ему руку. -- Очень рад с вами познакомиться, мосье Робен, и прошу прошения, что побеспокоил вас в такой поздний час. Но... Жозэ предложил гостю сигарету, но тот отказался. -- Должно быть, вы догадываетесь о цели моего визита. Я пришел в связи с этим злосчастным делом... -- Очень польщен, -- ответил Жозэ, -- признаюсь, я никак не ожидал, что буду иметь счастье увидеть вас здесь сегодня вечером! Гастон Симони с утомленным видом покачал головой. -- Я знаком с вашим творчеством, -- продолжал Жозэ, -- и искренне восхищаюсь им. Признаюсь, я редко читаю стихи, но... -- Не будем сегодня обсуждать мои стихи, -- прервал его Симони. -- Я счастлив, что вам они нравятся, но, к сожалению, я пришел к вам побеседовать о произведении другого автора. -- О <Молчании Гарпократа>? -- тихо спросил репортер. -- Да, мосье. Вам уже известна эта печальная история. Вам я могу признаться, что чувствую себя отчасти виноватым. Жозэ нахмурился. -- Да, да. Ведь это я толкнул нескольких своих коллег голосовать за... за этого Дубуа, дьявол бы его побрал. Вы, может быть, слышали, какая обо мне слывет молва? Меня считают брюзгой, нелюдимым. Я ненавижу всю так называемую литературную кухню, все эти рекомендации, интриги, комбинации, которые так любят некоторые из нас. Когда я получил эту рукопись и прочел ее -- я ведь читаю все произведения, которые мне присылают, -- я подумал: это настоящий роман, вот наконец автор, который не пошел по проторенной дорожке. Гастон Симони понизил голос и посмотрел в глаза собеседнику: -- Ужасно, мосье, но <Молчание Гарпократа> -- истинный шедевр. Превосходный роман... -- В общем, -- сказал Жозэ, -- вы отстаивали безвестного человека, начинающего писателя. Это делает вам честь. -- Правильно, мосье, но теперь вы знаете, что за этим последовало. Мосье Дубуа не пожелал явиться. И все мы, и я в том числе, стали посмешищем литературных кругов. Тем более, и это не секрет, Воллар-то считал, что премия уже у него в кармане. Воллар -- очень тщеславный юноша и был убежден, что получит большинство... Все, казалось, было решено, понимаете? Но я счел нужным разрушить его планы. Я ведь тертый калач в подобных дебатах. И я добился большинства голосов за Дубуа. Такой прекрасный роман, шедевр... Ну, я отвлекаюсь... Так вот, как я вам уже сказал, я настоял на своем. К сожалению! -- Но еще не все потеряно, -- заметил Жозэ, стряхивая пальцем пепел со своей сигареты. -- Вы так думаете, мосье Робен? Я был бы счастлив, если б вам не пришлось отказаться от своих слов. Жозэ удивленно взглянул на Симони. Человек в зеленой накидке нагнулся к нему. -- Это правда, что ваша газета намеревается дать шесть колонок под шапкой об убийстве, которое будто бы описано в <Молчании Гарпократа>? -- Откуда вы узнали? -- спросил Жозэ. -- Значит, это правда. -- Симони тяжело вздохнул. -- Мне даже известно, что вы печатаете мой портрет на фоне силуэта мифического лауреата. -- Откуда вы узнали? -- снова спросил Жозэ. Поэт заерзал в кресле. Казалось, что ему не по себе. Он вытащил из глубины своей накидки руки и стал возбужденно размахивать ими. -- Откуда? Я вам отвечу, как в детективном романе: мне позвонил сам убийца. -- Что? -- подскочил Жозэ. Симони спрятал было руки в складках накидки, но тут же вынул их и пригладил свои усы длинным указательным пальцем с выпуклым пожелтевшим ногтем. -- Сейчас я сидел у себя дома, и вдруг раздался телефонный звонок. Сначала я решил не брать трубки, у меня даже мелькнула мысль, не отвечая, нажать на рычаг. После такого дня хотелось побыть в тишине, посидеть спокойно. За вечер меня уже несколько раз вызывали мои собратья по перу, журналисты, приставали ко мне со всякими вопросами и предложениями в связи с этим проклятым романом. Как вы понимаете, я всех посылал к дьяволу. Да, так вот, телефон продолжал настойчиво звонить. Ну а я, понимаете ли, со дня на день жду рождения внука. Мой сын живет в Бордо, и я... Короче говоря, я ответил и услышал какой-то странный голос. Я сразу же решил, что кто-то меня разыгрывает. Мой собеседник, видимо, боялся, что я не стану разговаривать, он сразу представился как автор романа <Молчание Гарпократа> и тут же сообщил мне ряд подробностей об этом произведении. -- Какие подробности? -- спросил Жозэ, очень внимательно слушавший рассказ. -- Ну, словом, он доказал мне, что хорошо знаком с романом. Во мне проснулось любопытство. Мой собеседник процитировал мне первую и последнюю фразы романа. Когда он понял, что я готов его слушать, он заявил, что преступление, описанное в романе, только что совершено в действительности... Вы представляете себе, как я был поражен?! Я не удержался и принялся его расспрашивать. Он отвечал мне без всякой заминки. По его словам, букинист, убитый в <Молчании Гарпократа>, -- не вымышленный герой, а реально существующий... вернее -- существовавший человек. Сообщение о его убийстве вот-вот появится в газетах. Оно напечатано в местной прессе. Гастон Симони перевел дыхание и продолжал: -- Мне казалось, что я сплю и мне приснился кошмар. Ведь этот телефонный разговор как бы завершал весь сегодняшний день. Не знаю, понимаете ли вы до конца мое положение. Поставьте себя на мое место. Да, а потом он заговорил о вас... -- Обо мне? -- Да, о вас, о Жозэ Робене, репортере <Пари-Нувель>. Он даже подчеркнул, что вам известны некоторые детали этого дела и вы собираетесь ими воспользоваться, чтобы... Жозэ медленно встал. Его лицо становилось все серьезнее и внимательнее. Он бросил в пепельницу недокуренную сигарету и, опустив голову, принялся шагать вокруг стола. -- Он сказал мне, что вы -- специалист по уголовным делам... Должен заметить, что я знал и раньше ваше имя... -- Спасибо, --- поблагодарил Жозэ. -- Так вы говорите, что голос звучал странно? Что вы имеете в виду? Говорил мужчина или женщина? -- Не знаю, -- неуверенно ответил Симони. -- Фальцет. И очень неестественный. Это-то и показалось мне странным, я никак не мог понять, мужской он или женский. Репортер вернулся к своему креслу, сел, но тут же снова вскочил и провел ладонью по своим взъерошенным светлым кудрям. -- Да... Дело чрезвычайно запутанное... -- Мой собеседник точно указал мне место убийства, -- продолжал поэт. -- Город Муассак в департаменте Тарн-и-Гаронна. -- Правильно. Вы знаете этот городок? -- Немножко. Симони нервно пригладил свои усы. -- Это ужасно! -- Посмотрим, как все развернется. Твердо пока известно одно: некий Гюстав Мюэ, букинист, житель Муассака, был найден в своей лавке мертвым. Его убили тремя револьверными выстрелами. Мы уже связались с полицейским комиссаром городка. Все подтвердилось -- убийство произошло вчера. -- Вчера? -- Да. -- Значит, он сперва написал свой роман, а потом убил? -- Да. Он сначала описал преступление, а потом убил! -- И мы ему присудили Гонкуровскую премию?! -- Вы не могли знать. Вы дали премию роману. -- Это ужасно! Гастон Симони с трудом проглотил слюну. -- Мосье Робен, скажите, вы на самом деле собираетесь дать этой истории широкую огласку? Умоляю вас, не надо. Или хотя бы повремените. Ради этого я и пришел к вам. Вы представляете себе, какой поднимется шум! Скандал! Полиция будет нас допрашивать... Начнется следствие... <Этот человек сошел с ума, они все спятили, -- мелькнуло в голове Жозэ. -- Или же я тронулся. Кажется, последнее уголовное дело вывихнуло мне мозги...> Человек в зеленой накидке, размахивая своими тощими бледными руками, продолжал: -- Подумайте о последствиях... На карту поставлена честь нашей Академии. Вы представляете себе -- убийца получает Гонкуровскую премию! Мы ведь думали, что поощряем молодой талант, неведомого гения, а выясняется, что он убийца. Преступник! Литература поощряет преступление! Симони говорил медленно, делая паузы между словами. Репортер вежливо кивал головой. -- Мы живем в чудовищное время, -- продолжал Симони. -- Наш век -- век грабежей и преступлений, век гангстеров... Он потряс указательным пальцем, словно его внезапно охватил ужас. -- Наша роль плачевна... Я только сейчас это понял. Мы присудили премию преступнику! Это символично. Вы меня понимаете? -- Понимаю, -- ответил Жозэ. -- Но боюсь, что сейчас, уже невозможно замять дело. Я журналист. Это мое ремесло. Я обязан информировать своих читателей. Кроме того, мы должны считаться с коммерческой стороной. Предположим, мы промолчим, но другие наверняка проявят меньше такта. Да и вообще, все равно уже поздно... Вы слышите шум? Человек в зеленой накидке прислушался. -- Это машины печатают последний выпуск, -- пояснил Жозэ. От глухого гула содрогалось все здание. Маленькая стеклянная пепельница на столе Жозэ дребезжала. Журналист переставил ее на другое место. -- А я-то надеялся, что еще не поздно, -- упавшим голосом проговорил Симони. -- В котором часу вам позвонили? -- спросил Жозэ. -- Точно не могу сказать, наверное, около двенадцати ночи... Это же чудовищно! -- Вы говорите о телефонном звонке? -- Нет, вообще обо всем... Ну и время! Симони опустил голову и прошептал, словно обращаясь к себе самому: -- Но это шедевр... Настоящий шедевр... -- Простите? -- переспросил репортер. -- Это я о рукописи... Настоящий шедевр. В коридоре послышались торопливые шаги, и оттуда донесся голос д'Аржана: -- Робен, Робен, вы у себя? Вас ждет Бари. Дверь открылась, в кабинет вошел литературный обозреватель. Он сразу же узнал Симони по его зеленой накидке. -- Прошу извинения... -- Наш друг Жак д'Аржан, литературный обозреватель <Пари-Нувель>, -- представил Жозэ. -- Мосье Гастон Симони, член Гонкуровской академии. Д'Аржан почтительно поклонился, Симони протянул ему руку. -- Мосье д'Аржан, я часто читаю ваши статьи. В них есть чувство меры и здравый смысл. -- Благодарю вас, мэтр, -- сказал в ответ д'Аржан. -- K сожалению, нам дают так мало места и литература настолько не в чести у широкой публики, что... Жозэ скорчил гримасу. Симони кивал головой. -- Боюсь, что завтра литература, как вы соизволили сказать, будет в большой чести у широкой публики, хотя мы охотно без этого обошлись бы. -- Все это очень прискорбно, -- вежливо поддержал д'Аржан. Симони запахнул накидку и спрятал в нее руки. -- Да, сейчас уже невозможно замолчать сегодняшние события. Однако, господа, я вас прошу об одном: все-таки подумайте о нас, вернее о престиже, который еще сохранила наша Академия и который кое-кто с удовольствием втоптал бы в грязь. Предполагаю, что наш президент соберет представителей прессы и обратится к ним с просьбой проявить в освещении дела сдержанность и такт. Кто-то решил сыграть с нами шутку, кровавую шутку... -- Сделаем все, чтобы разоблачить его, обещаем вам, -- убежденно сказал Жозэ. -- О, если бы! -- вздохнул поэт и встал. Он поднял руку, опустил ее и добавил: -- Самое ужасное, что, когда я познакомлюсь с этим омерзительным существом, я не в силах буду подавить в себе восхищение им. И, понизив голос, он заключил: -- Это ужасно, но его роман -- действительно выдающееся произведение. Что поделаешь! Он пожал руку Жозэ, потом д'Аржану и толкнул приоткрытую дверь. -- Да, еще одна просьба. Я буду вам очень благодарен, если вы сообщите мне, как будет двигаться ваше расследование. Я знаю, мосье Робен -- знаток своего дела... -- Обязательно, -- пообещал Жозэ. -- Не хотите ли поговорить с нашим главным редактором, мэтр? -- предложил д'Аржан. -- Нет, не стоит. Сейчас уже поздно. Я целиком полагаюсь на вас и надеюсь, что у нас еще будет случай встретиться. Вам надо ведь работать, да? Не буду больше вас задерживать. До свидания, мосье. Симони решительным жестом надел на свою лысую голову черную фетровую шляпу и вышел. Оба журналиста, стоя в дверях, смотрели вслед поэту: он, сгорбившись, удалялся по коридору. Полы его зеленой накидки развевались. Поравнявшись с отделом информации, Симони обернулся. Секунды три он, казалось, рассматривал обоих журналистов, столь непохожих друг на друга: Робен -- коренастый розовощекий блондин с ясными голубыми глазами, д'Аржан -- худой брюнет с длинным овалом лица и взглядом, скрытым очками в тяжелой роговой оправе. Но не внешность журналистов вызвала интерес у Симони. Он сделал несколько шагов назад и, приподняв шляпу, сказал: -- Простите, чуть не забыл. Вы не могли бы мне достать вечерний выпуск вашей газеты? Вернее, утренний. Он робко улыбнулся и смущенно потеребил свои седые усы. -- Конечно, -- ответил д'Аржан. -- Минутку... Жозэ остался вдвоем с поэтом. В огромном здании сейчас было относительно тихо. Стук телетайпов наконец прекратился. Ротационные машины перестали сотрясать стены. Из всех дверей доносились голоса -- ночные редакторы расходились по домам. Гастон Симони настороженно огляделся и, подойдя вплотную к Жозэ, тихо сказал ему: -- Мосье Робен, я должен... я должен признаться, что... Жозэ, почтительно склонив голову, слушал поэта. -- Я плохо себя чувствую, -- продолжал поэт, тяжело дыша. -- Этот телефонный звонок невероятно меня разволновал. У меня больное сердце, а день был такой беспокойный... -- Может, вы посидите в кресле? Или что-нибудь примете? -- Нет, нет. Просто я бы хотел поехать домой. Человек в зеленой накидке явно трусил. Он нервно теребил полы своей накидки и все время оглядывался. Лицо его было мертвенно-бледно. -- Я живу довольно далеко... Набережная Анжу, на острове Сен-Луи. -- Хотите, мы попросим, чтобы вас проводили? -- Я буду очень признателен. Вернулся д'Аржан с газетой. На первой полосе, над шестью колонками, чернела жирная шапка: <Такое не пришло бы в голову ни одному писателю. Убийце -- Гонкуровская премия! Действительно ли неизвестный автор <Молчания Гарпократа>, которому десять академиков присудили Гонкуровскую премию, -- убийца букиниста в Муассаке? Полная тайна. (От наших специальных корреспондентов Жозэ Робена и Жака д'Аржана)>. -- Вот этого-то я и хотел избежать, -- прошептал Симони, внимательно прочитав заголовок. Жозэ развел руками, словно говоря: мы ничего не можем поделать... Все кончено... Симони медленно сложил газету и сунул ее под накидку. Репортер облегченно вздохнул. Поэт не увидел фотографии, помещенной д'Аржаном внизу шестой колонки. Жозэ обрадовался. Слава богу, хоть этого не заметил. Фотомонтаж сделан был довольно ловко и зло: <Симони, задрапированный в свою знаменитую накидку, на фоне черного силуэта. ``Кто же автор <Молчания Гарпократа>? -- гласила подпись. -- Этот вопрос задает себе вместе со всеми Гастон Симони, поэт, известный своим сборником стихов <Цветы тени>, один из самых уважаемых членов Гонкуровской академии''>. -- Я позвоню в гараж, -- предложил Жозэ. -- А вы, д'Аржан, проводите мосье Симони, хорошо? -- Еще раз заранее благодарю вас за все, что вы сможете сделать для нас! -- и поэт пожал руку репортеру. Симони с д'Аржаном направились к лифту. В слабо освещенном коридоре несколько секунд развевалась зеленая накидка, потом она исчезла за поворотом. * * * Наступил час, когда типография погружается в непродолжительный сон. Тюки газет готовились для отправки в экспедиции. Линотипы замолкли, слышалось только шлепанье фальцовочных машин. С рассветом начиналась короткая жизнь листков, покрытых жирной типографской краской. В наборных цехах несколько рабочих ходили вдоль столов, которые по старинке называются талерами, и, сгребая металлические строки, кидали их в маленькие скрипучие вагонетки, чтоб отвезти в переплавку. Завтра все эти мертвые столбики оживут. Металл выплеснется на матрицы, и новые строки встанут в формы, зажужжат прессы, оттискивая полосы газеты, которые потом поступят на вращающийся барабан ротационной машины. <Одним больше, одним меньше>, -- стандартная фраза, которую говорит каждый, уходя из цеха. Все редакторы разошлись по домам. Ушел из своей каморки около лифта и Жюль, ночной сторож. В два часа десять минут в редакции оставалось всего четыре человека, они сидели в кабинете главного редактора. При свете лампы с зеленым абажуром Бари лихорадочно листал железнодорожный справочник. Неподалеку от него Рози Соваж сосредоточенно читала пробный оттиск газеты. У двери, в глубоком кожаном кресле, приложив ко лбу ладонь, полулежал д'Аржан. Казалось, он дремлет. Вдоль стены, заставленной стеллажами с книгами и брошюрами, тихо ходил взад и вперед Жозэ Робен. Рози отложила газету и посмотрела на Бари. Лысая голова главного редактора поворачивалась то вправо, то влево, то опускалась, то поднималась. Бари водил указательным пальцем по иероглифам открытого перед ним справочника. -- Нет, бессмысленно пытаться согласовать поезда, -- проговорил он глухим голосом -- сказывалась усталость от этого бурного вечера -- и отодвинул от себя расписание. -- Если вы хотите быть в Муассаке как можно раньше, лучше всего -- летите. -- Я же это и предлагала, -- мягко заметила Рози. Бари нахмурил брови. Поставив локти между бумагами, которыми был завален стол, он уткнулся в переплетенные пальцы. Теперь его лысый череп был ярко освещен, а на лицо падала тень, и оно напоминало причудливо вылепленную маску. Над темными глазами нависли густые брови, большой круглый нос выдавался вперед, а рот и подбородок оставались в темноте. <Он похож на деревянную скульптуру>, -- подумал д'Аржан. Но вот Бари пошевелил головой, передернул плечами. -- Я понимаю, что очень важно побывать на месте преступления и самому все посмотреть... Это ваш метод, да и вообще... Но я не хотел бы вас отпускать в такое горячее время. Мне почему-то кажется, что основной узел -- в Париже. Это -- парижское дело. Жозэ сделал шаг в сторону Бари. -- Вам кажется! Хм! Я не люблю предчувствий и предпочитаю хороший, веский довод. -- Я хочу сказать, что убийца наверняка сейчас в Париже, -- раздраженно возразил Бари, -- и что он отсюда не уедет. Что ему делать в Муассаке? Там он может засыпаться. Зачем ему лезть волку в пасть? Стоит ли вам терять время на эту поездку? -- Минутку, минутку, -- тихо проговорил Жозэ, -- вы же сами понимаете, что в Муассаке есть надежда что-то пронюхать... собрать материал. Обстановка, соседи, пересуды, мелкие улики, которые можно обнаружить, не прилагая больших усилий. -- Ну хорошо, -- согласился Бари, -- но я бы предпочел, чтобы этими мелочами занялся другой репортер, а вы пошли бы по иному пути, более интересному, на мой взгляд. В общем, я считаю, что это убийство необычное и преступник -- тоже необычный человек. Это литературное преступление. Понимаете? Литературное преступление -- красиво звучит, а? Можно завтра дать такой заголовок... -- Ну, а дальше что? -- полюбопытствовал д'Аржан. -- А дальше вот что: Робену следовало бы пообщаться с литераторами, вместе с вами, разумеется, и пользуясь вашей помощью. Я убежден, что урожай был бы богатый. Вы, дорогой д'Аржан, умеете правильно оценивать явления, вы достаточно прозорливы, но все же вы не детектив, а литературный обозреватель. А мне нужен прежде всего очень сведущий, опытный репортер, человек, который сумеет разглядеть закулисную сторону дела. -- Мне кажется, -- вмешалась Рози, -- что вы снова допускаете ошибку, о которой вам только сейчас говорил Робен. Вы исходите из того, что автор <Молчания Гарпократа> и убийца -- одно и то же лицо. Но это же не доказано. Бари поднял руки. -- Сдаюсь. -- А вот представьте себе, -- продолжала девушка, -- что какой-нибудь господин прочитал рукопись Поля Дубуа, -- я ведь знаю автора только под этим именем, -- так представьте себе, что этому господину захотелось претворить в действительность то, что было рождено воображением писателя. -- Вполне правдоподобно, -- пробормотал Жозэ, кивая головой. -- Притянуто за волосы, -- пробурчал Бари. -- Ничуть, -- упорствовала Роза. -- Сколько людей стали преступниками под влиянием вредного чтива! Это был бы не первый случай. Д'Аржан привстал с кресла. -- Во всей этой истории есть одна поразительная вещь. Конечно, бывает, что писатель выводит в своем произведении реальных, я хочу сказать -- живых, существовавших на самом деле людей, со всеми их качествами и даже не под вымышленными именами. Бывает, но редко, не правда ли? Что же сделал этот господин Дубуа? Он взял именно такого героя, букиниста Гюстава Мюэ, и описал его живым, а потом превратил в труп! Он, так сказать, дважды подверг его перевоплощению: в своей книге и... в действительности. Букинист-то ведь мертв. И умер он так, как это было предсказано... На мой взгляд, похоже, что автор и убийца -- одно и то же лицо. Не знаю, убедил ли я вас. -- Да, я с вами согласен, -- сказал Бари. -- Эта загадочная личность - - литератор. Литература вскружила ему голову. -- Возможно, -- согласился Жозэ. -- А теперь... Он подошел к вешалке и снял свой плащ. Д'Аржан встал. -- Ну как, Робен, вы решили ехать в Муассак? -- спросила Рози. -- Конечно. Самолет вылетает в пять. Бари поворчал немножко, но уже отдал все распоряжения. Я пойду отдохну и соберусь с мыслями... -- Где? -- поинтересовался Бари. -- У себя в кабинете, естественно. Вы же знаете, что я живу у черта на рогах... У меня слишком мало времени, чтобы добираться до своей постели. -- Я могу вас отвезти, моя машина стоит внизу, -- предложил главный редактор. -- Благодарю вас, но я, пожалуй, останусь здесь, мне и тут будет очень хорошо. Бари надел свой плащ, вынул из кармана перчатки. Рози уже стояла на пороге кабинета. Дверь была открыта. Жозэ размышлял. Вернее, следуя своему обычному методу, перед тем как начать расследование, он восстанавливал в памяти все детали, имеющие отношение к этому делу. В голове мелькали обрывки фраз, перед глазами возникали какие-то туманные картины, смутные лица. Он терпеливо ждал, пока та или иная картина или лицо примет законченную форму. Словно в теплую ванну, погрузился Жозэ в эти реминисценции. Прошло несколько секунд, вдруг его сознание отметило одну деталь, мелкую, незначительную. Когда Бари вынимал перчатки, из кармана его плаща выпал крошечный, скатанный из бумаги, шарик, и покатился к двери. Потом Рози случайно вытолкнула этот шарик за дверь. Чепуха, просто маленькая, пустяковая деталь. Ведь никто не придает значения летающей в воздухе пылинке, клочку бумаги на земле, оброненному билету метро... Жозэ рассеянным взглядом проследил за шариком, потом тряхнул головой и, оторвавшись от своих мыслей, пожал протянутую руку Бари и простился с Рози Соваж. -- Д'Аржан, вы уезжаете с ними? -- спросил он. -- Нет, вы же знаете, я живу рядом. -- Тогда задержитесь на минутку. -- Не ждите меня! -- крикнул д'Аржан вслед редактору и Рози. -- Они хотят доработать свой план наступления, -- рассмеялась девушка. -- Послушайте, д'Аржан. Я улетаю в Муассак. Пробуду там недолго. Бари прав. Скорее всего, главное -- в Париже. Но я обязательно хочу все увидеть собственными глазами. Значит, вы следите за развитием событий. Вам надо проникнуть во все литературные круги, которые прямо или косвенно могут иметь отношение к этому делу. Да, чуть не забыл... Это очень важно. Вам необходимо любой ценой раздобыть экземпляр рукописи, хотя бы на время, чтобы внимательно ее прочесть. Поддерживайте связь с Морелли и с Гастоном Симони. Прежде всего с Симони. Эта история с телефонным звонком поразительна. Словом, не упускайте ничего. В случае надобности я вас вызову. Согласны? -- Абсолютно во всем, -- и д'Аржан протянул руку репортеру. -- Не решаюсь пожелать вам спокойной ночи. -- Ничего, -- засмеялся Жозэ. Д'Аржан мялся, он явно хотел сказать что-то еще. -- Спокойной ночи, -- проговорил Жозэ. -- Вы... Вы остаетесь здесь? -- наконец спросил д'Аржан. -- Конечно. -- А мне кажется, что... -- Чушь, хотите меня запугать? Я не Симони, и потом, мне убийца не звонил. -- У вас нет пистолета? -- Нет, при себе нет. Жозэ улыбнулся, глядя на растерянный вид д'Аржана. -- Мне кажется, Бари прав, -- сказал д'Аржан, -- господин Дубуа не в Муассаке. Он в Париже. И даже где-то неподалеку. Его беспокоит наша газета. Иначе почему он, позвонив Симони, разговаривал с ним о репортере <Пари-Нувель>? -- Хотел отдать должное моим заслугам детектива-любителя, -- продолжал улыбаться Жозэ. -- Может быть, но все равно оставаться здесь одному неблагоразумно... -- Да что вы! Внизу сидит вахтер, да и в ротационном еще есть рабочие. У меня под рукой телефон. Идите и спите спокойно. Пока что мне ничего не угрожает... -- Спокойной ночи, -- сказал наконец д'Аржан, поднимая воротник плаща. Жозэ направился по коридору к себе в кабинет. Он услышал, как захлопнулась дверка лифта и кабина, мурлыкая, стала спускаться. Репортер уселся за свой стол, взял чистый лист бумаги и принялся писать: <Понедельник 25 ноября -- убийство Постава Мюэ. Вторник 26 ноября -- присуждение Гонкуровской премии. Переполох в литературных кругах. Волнение прессы. Вечером убийца звонил поэту Симони. Симони пришел поговорить с Жозэ Робеном>. Подумав, Жозэ добавил: <Около трупа -- золотая монета. Мюэ был скуп. Побудительная причина -- литература? Проверить: день и час, когда был убит букинист. Зеленая накидка дрейфит. (Больное сердце.)> Жозэ погладил колпачок своей авторучки и продолжал: <Горпехруд, Гарпократ. Бог с пальцем у рта. Бесспорный шедевр. Непризнанный гений. Преступник получает Гонкуровскую премию?> Жозэ поднял голову и потянулся. Сон как рукой сняло. Впрочем, у него всегда так и бывало. Стоило ему заняться делом, как он переставал ощущать усталость. Он прислушался. На этаже было тихо. Лишь снизу, со стороны цехов, доносились какие-то неясные звуки, да еще снаружи в кабинет проникал отдаленный, слабый гул спящего города. Редакция помещалась на четвертом этаже. На третьем и втором этажах находились административно-хозяйственные отделы. Полная тишина. Приятная, успокаивающая, но необычная для этого здания, где с утра до позднего вечера кипит бурная жизнь. Скоро придут уборщицы; с щетками в руках они будут переходить из кабинета в кабинет, подметать и собирать в корзинки разбросанные бумажки. <Разбросанные бумажки>, -- повторил про себя Жозэ и вспомнил о клочке бумажки, выпавшем из кармана Бари. Какая-нибудь чепуха, наверняка. Может быть, старый билет в кино или ненужная записка, которую Бари собирался выбросить и сунул в карман. Но внутренний голос твердил: помни, старинный метод говорит -- нет ничего ненужного, каждая деталь, даже самая незначительная на первый взгляд, играет роль. Жозэ встал и вышел в коридор. Он сразу же увидел на пороге кабинета Бари бумажный шарик. Он никуда не делся, никуда не закатился. Жозэ подошел и поднял бумажку. Это оказался листик, вырванный из записной книжки. На нем стояло число: 18 июля. Жозэ узнал почерк главного редактора. Изящный почерк, не соответствующий характеру Бари. Все буквы были округленной формы, четкие, старательно выведенные, и многие из них не сливались с соседними. <Вот как! А я и не подозревал, что наш главный редактор дружит с музой>, -- сказал себе Жозэ. На листке было набросано стихотворение, вернее, начало стихотворения, черновик. Видимо, он не удовлетворил автора, и тот, перечеркнув его двумя волнистыми линиями, скомкал. <Потерянное стихотворение>, -- прошептал Жозэ. Вот что было на бумажке: Сегодня вечером... (Название) Прощай, прощай, сгущается вечер, Город погружается в сон, Где же огни мои? (Автор сперва написал: <где же пути мои>, потом зачеркнул слово <пути> и заменил его словом <огни>.) Где же память о тебе, Прощай, прощай. В тишину Оденется город, В безмятежность... На этом стихотворение обрывалось. Жозэ присвистнул. Первым его желанием было смять бумажку, и он уже размахнулся, чтобы забросить ее подальше, но передумал, развернул листик, старательно разгладил его и заново перечитал стихотворение... В этот момент с первого этажа здания донесся выстрел. Затем второй. 5. УБИЙЦА ГДЕ-ТО БЛИЗКО Угадай, если можешь, и выбирай, если осмелишься. Нивель де ла Шоссе Жозэ побежал к лифту. Он нажал на кнопку вызова. Зажегся красный глазок. Тихо заколебались тросы. Кабина пошла наверх. Жозэ снова подумал о Симони, о человеке в зеленой накидке, который боялся возвращаться домой по темной набережной. <Я живу довольно далеко, набережная Анжу, на острове Сен-Луи>. Перед глазами Жозэ возникла прогуливающаяся по набережной фигура в развевающейся накидке. Потом ее сменило лицо Бари, его тяжелый затылок, круглый большой нос, лысый череп. <Мне почему-то кажется, что основной узел в Париже>. До чего же долго поднималась кабина! Секунды текли с убийственной медлительностью. Что увидит он там, внизу? В памяти всплыла одна фраза. Он машинально повторил ее про себя. И теперь она не выходила у него из головы. <Убийца где-то близко... Убийца где-то близко...> Жозе посмотрел направо, потом налево, вглядываясь в оба конца коридора, и подумал, что так же вот осматривался Симони, ожидая, что кто-то вдруг появится. Неизвестно кто... Вот это и было самым тягостным в сегодняшнем вечере. Беспрерывно возникали все новые вопросы. Загадочное существо. У книги нет автора. Нельзя представить себе, как он выглядит. По телефону слышали его голос, но непонятно было даже, женщина это говорит или мужчина. Никто. Господин Никто. Полная неопределенность. А теперь еще вдобавок эти выстрелы в ночной тишине... Еще какая-то драма, и он ничего не может узнать, потому что кабина никак не поднимется. Гул лифта постепенно замирал. Показалась крыша кабины. Сейчас раздастся щелчок, кабина вздрогнет и остановится. Останется открыть решетчатую