дверцу, потом стеклянную, войти в кабину, нажать кнопку <1-й этаж>, спуститься вниз и наконец узнать, что озна... Кабина подняла чье-то тело. Вернее, там, привалившись к стенке, согнувшись, поддерживая левую руку правой, стоял мужчина. -- Д'Аржан! -- воскликнул Жозэ. В лифте действительно стоял д'Аржан. У него был крайне взбудораженный вид, лицо его время от времени искажалось от боли. -- Старина, что с вами? Вы ранены? -- Кажется, не очень серьезно, -- тихо сквозь зубы проговорил д'Аржан. -- Пойдемте! Жозэ увлек д'Аржана в приемную и усадил в кресле. -- О! -- воскликнул д'Аржан, силясь выдавить улыбку. -- Я еще легко отделался. -- В плечо? -- спросил Жозэ. -- Да. -- Вы сможете добраться до моего кабинета? Здесь не очень-то жарко... Жозэ помог ему дойти. На уровне плеча в плаще д'Аржана виднелась выжженная пулей дырочка. С помощью Жозэ д'Аржан снял с себя плащ и пиджак. Рана слегка кровоточила, но, к счастью, оказалась поверхностной. Пуля только коснулась плеча... -- Рана легкая, -- сказал репортер. -- Разорвите рубашку, -- попросил литературный обозреватель. -- Не надо. Дайте мне ваш носовой платок... Я смочу его под краном. Жозэ закатал д'Аржану рукав до самого плеча, обнажил его худую загорелую руку и, свернув платок, промыл рану и наложил повязку. -- Так что же произошло? -- Все очень просто. Видимо, я попался под руку нашему писателю... -- Как это так? -- Должен признаться, что, когда мы с вами расстались, я уже был настороже. Наша редакция и люди, которые здесь работают, бесспорно, интересуют нашего приятеля, я имею в виду того, чье лицо мы мечтаем увидеть. Почему он позвонил Симони и уговаривал его пойти повидаться с вами? Короче говоря, меня тревожило, что вы остаетесь здесь в одиночестве. Я медленно спускался вниз. Когда я выходил из здания, мне показалось, будто кто-то мелькнул справа от меня, в конце улочки. Но это мог быть случайный полуночный прохожий, и я, как обычно, пошел налево к своему дому. Я сделал несколько шагов. Все было спокойно. Проехали две или три машины. Метров через пятьдесят мне почему-то вздумалось обернуться. Я увидел у дверей редакции какую-то фигуру. Но в то же мгновение она растворилась в темноте. И вот тут я дал маху. Я бегом вернулся назад и, видимо, привлек внимание этого... посетителя. Но я подумал о вас, что страшно оставлять вас одного. У входа никого не было, и я вошел в холл. Как вы знаете, там всегда горит свет, только у лифта темновато. Я никого не увидел... Д'Аржан сделал гримасу. -- Не двигайте рукой, -- сказал Жозэ. -- Дня через два все пройдет. А сейчас, конечно, поболит. -- Я пошел к лифту, -- продолжал д'Аржан, -- по-прежнему никого. Но, вероятно, этот субъект решил, что я его вижу или увидел еще раньше. И он выстрелил. Я услышал, как мимо меня просвистела пуля... -- С какой стороны стреляли? -- Слева от лифта. Там есть чуланчик, куда уборщицы складывают свои щетки и тряпки. -- А второй выстрел, ранивший вас? -- Минутку... Мне стало жутковато. Я не трусливее других, но все же... Ведь я стоял перед врагом, и довольно предприимчивым врагом, не имея возможности дать отпор. У меня было два пути отступления: входная дверь и лифт. Я выбрал лифт. Если бы я побежал к выходу, я бы попал на освещенное пространство. Я открыл решетчатую дверцу, потом внутреннюю и тут же обе захлопнул за собой. Я сразу же понял свою глупость. Я просто потерял голову. В лифте я превратился в великолепную мишень, ведь кабина автоматически освещается, как только в нее заходишь... -- И в этот момент я вызвал лифт. Я услышал выстрел... -- Нет, -- прервал его д'Аржан, улыбаясь через силу. -- Вы вызвали лифт после второго выстрела и этим спасли мне жизнь. Ведь второй раз в меня стреляли, когда я уже стоял в кабине. -- Значит, он стрелял снаружи, сквозь стекло? -- спросил Жозэ. -- Совершенно верно. Почти в упор. Пуля задела мне плечо и пробила второе стекло кабины. От боли я присел. Стрелявший, возможно, решил, что я серьезно ранен, и в этот момент благодаря вам лифт стал подниматься... -- Да, словом, вы были на волоске... -- И все же я убежден, что ему был нужен не я. -- А кто же? -- Вы, именно вы! Вы же были один на всем этаже. -- Черт побери! -- проговорил репортер, почесывая затылок. -- Вы во что бы то ни стало хотите нагнать на меня страху. Но я благодарен вам. Вы вернулись ради меня. Одного я не понимаю... Если мне угрожает этот... этот субъект, -- предположим, он и есть Дубуа, -- то почему же он так глупо привлекает к себе мое внимание. Он позвонил Симони и назвал ему мою фамилию. Симони предостерег меня. Потом убийца является ночью в редакцию, чтобы прикончить меня. Хм! Тут что-то не то. -- Можно предположить и другое, -- сказал д'Аржан, -- что этот господин пришел сюда без всяких дурных намерений. Думал, что в редакции никого нет. Я же оказался ненужным свидетелем. Я мог бы впоследствии опознать его, и он решил убрать меня с пути. -- Это, пожалуй, логичнее, -- заметил Жозэ, опустив голову. -- Во всяком случае, вы подоспели вовремя. -- Вы думаете, он выстрелил бы в третий раз? -- Кто знает, все может быть! -- И опять нам не удалось увидеть его лицо, -- сказал Жозэ. -- Он держался в тени. А ведь стрелял с очень близкого расстояния. Д'Аржан задумался. -- Не знаю... Я видел вытянутую в сторону кабины руку, она была в кожаной перчатке. Впрочем, я в этом не убежден. Возможно, это мне показалось. Вы же понимаете, как меня ошарашил этот выстрел. Потом... Понизив голос, д'Аржан продолжал: -- Я испугался, очень испугался! -- А сейчас как вы себя чувствуете? -- спросил репортер. -- Ничего, даже, пожалуй, совсем хорошо. Рана, правда, побаливает, но в общем-то она пустяковая. А я ведь чуть не сыграл в ящик! -- Да, -- задумчиво проговорил Жозэ, -- этот человек с легкостью пускает в ход револьвер, но, видимо, ему далеко до снайпера. Он стреляет много и плохо... Три выстрела в Муассаке, два сегодня, -- он рассмеялся и покачал головой. -- Все-таки мне кажется, что это один и тот же преступник. Мы ничего о нем не знаем. Ничего. Надо ждать. Который теперь час? Уже три. Меньше чем через два часа приедет шофер и отвезет меня в Бурже. Д'Аржан встал и принялся неловко натягивать на себя пиджак. -- Неприятная история, -- сказал Жозэ, помогая ему. -- Надо было бы наложить вам настоящую повязку, но здесь нет ничего подходящего. -- У меня дома найдется все, что нужно, и я могу действовать правой рукой, -- успокоил его д'Аржан. -- Это же царапина. -- Проводить вас? -- Не стоит. Думаю, что наш друг, этот писатель-гангстер, уже удрал. -- Да, кстати, а где был ночной сторож? Он ничего не слышал? -- Нет, -- ответил д'Аржан. -- Внизу его не было. Я знаю, он частенько отправляется с типографскими рабочими выпить стаканчик вина в соседний кабачок. Возможно, наш посетитель знал об этом. -- Да, судя по всему, этот господин осведомлен неплохо, -- заметил Жозэ. Он достал свой портсигар и не спеша открыл его. -- Очень хорошо, что сторож ничего не знает. Лишние разговоры могут только повредить. Я и вам советую не распространяться насчет этого ночного происшествия. Что-нибудь придумайте. Скажите, что у вас ревматизм и вам трудно двигать рукой. Вот и все. Еще раз прошу, следите за событиями. А я надеюсь, что тоже добуду в Муассаке какие- нибудь интересные сведения. Кстати, я забыл вам сказать, что наш шеф родом из Муассака. Вы это знали? -- Нет, не знал, -- удивленно ответил д'Аржан. -- Правда, он с детства живет в Париже, но в Муассаке у него домик, который перешел к нему по наследству, где живет его древняя тетка. Он иногда навещает ее и даже попросил меня зайти к ней передать от него привет. -- Что вы собираетесь сейчас делать? -- спросил д'Аржан. -- Вы останетесь здесь? -- Конечно. -- Но это опасно. Жозэ покачал головой и медленно проговорил: -- Мне кажется, что никакой опасности нет! Взглянув на удивленное лицо товарища, Жозэ добавил: -- Я лично убежден, что во всех поступках этого убийцы много театрального. Он незаурядный преступник. Во всяком случае, так он сам считает. Что, по-вашему, означает телефонный звонок Симони и разговор обо мне? Убийца слышал, что я -- специалист по запутанным уголовным делам. И вот он соблазняет меня, как бы бросает мне вызов, наслаждается этим, усложняя игру. Если б он сейчас меня прикончил, игра потеряла бы всякий смысл. Кроме того, мне кажется, этот человек чувствует себя очень уверенно. -- Ну, а зачем он стрелял в меня? -- Хм... Очередная инсценировка, я думаю. Вы говорили, что преступник не отличается ловкостью? А, может, наоборот, он слишком ловкий и умышленно только поцарапал вас? Вообще я считаю, что пока ему нечего опасаться меня. Я ничего не могу предпринять против него. Ведь я ничего не знаю или знаю слишком мало и понятия не имею, кто он. Если он захочет повидаться со мной, я его приму без всякого страха. Но можете быть спокойны, после этой кутерьмы, которую он тут устроил, он не придет. Кстати, в редакции еще есть народ, отсюда недалеко до ротационного, да и вахтер, должно быть, вернулся. Прощайте, старина, не забудьте промыть рану. Да, подождите! Как только доберетесь до дому, позвоните мне. В отделе информации есть прямой телефон, я буду там. Репортер проводил д'Аржана до лифта и тщательно осмотрел следы пуль на стеклах кабины. Картина была совершенно ясна. В тот момент, когда д'Аржан вошел в лифт, в него выстрелили почти в упор. В переднем стекле пуля оставила звездообразное отверстие. Пробив стекло, она задела плечо д'Аржана и вышла через заднее стекло кабины. Жозэ спустился на первый этаж. Он открыл стеклянную и решетчатую дверцы с задней стороны кабины и принялся рыскать вдоль стены. -- Что вы ищете? -- спросил д'Аржан. -- Пулю, что я еще могу искать! -- тихо проговорил Жозэ. Он зажег карманный фонарик и стал шарить по щелям. -- Не ушла же она в подвал! Вдруг Жозэ радостно вскрикнул. -- Нашли? -- спросил д'Аржан. -- Она врезалась в стол. -- Жозэ раскрыл ладонь, перекатывая маленький сплющенный кусочек свинца. -- Семь шестьдесят пять... Он сунул пулю в карман и добавил: -- Мы еще с вами потолкуем обо всем этом... Так. Ну, как вы себя чувствуете, старина? Дойдете один? -- Разумеется. До свидания и счастливого пути. Возвращайтесь поскорее. -- Если не случится ничего непредвиденного, я буду здесь очень скоро. Лечитесь и не забудьте сразу же позвонить из дому. -- Обязательно. Жозэ нажал кнопку лифта. Он заметил, что вахтер дремал в своей каморке. Наверху было тихо и спокойно. Жозэ медленным шагом прошел по коридору. В отделе общей информации вокруг столов на полу валялись бумажки. Корзинки были переполнены. Среди общего хаоса маленький столик Рози Соваж выделялся чистотой и порядком. Жозэ подошел к столику. Слева -- телефон, справа -- табель-календарь, чернильница, пепельница, тарелочка со скрепками. Все было прибрано, симметрично расставлено. Ни одной забытой бумаги. Ящики заперты. Картотека упорядочена. Репортер облокотился на стол и задумался. Спать ему не хотелось, да он и не чувствовал усталости, хотя недосыпал много ночей подряд, а сегодня даже не прилег. Рози называла его <человеком-которому-никогда- не-хочется-спать>. Этим он славился среди своих товарищей. А на самом-то деле в свободное время он любил поспать. Но если что-то занимало его ум, он долго сохранял удивительную свежесть. До чего ж все-таки загадочная история! Честно говоря, название хорошее: <Молчание Гарпократа>. Гарпократ -- бог с пальцем у рта. Молчание! Вот именно, молчание. У этого писателя нет лица, нет никаких примет, нет адреса, а фамилия Дубуа явно вымышлена -- распространенная фамилия, которую, не дав себе особого труда, он превратил в редкую, заменив <ю> на <у>. Два револьверных выстрела, сделанных в темноте бесплотным существом, привидением. Мужчиной? Женщиной? Даже это неизвестно. И голос у него бесполый. Скорее всего -- нарочно искаженный... Рука в кожаной перчатке, говорил д'Аржан. Но, может, у литературного обозревателя просто разыгралось воображение. Размышления Жозэ Робена прервал телефонный звонок. <Д'Аржан>, -- подумал он. -- Алло, алло! -- Это вы, Робен? -- Да, я. Ну как, дошли благополучно? -- Прекрасно. Только что наложил повязку. -- Очень больно? -- Нет, не очень. -- Ну и хорошо. Спокойной ночи. -- К сожалению, не могу пожелать вам того же. -- Не волнуйтесь. У меня полный порядок, и я скоро пролечу над вашей головой. -- Желаю удачи. -- До свидания... Получите первый репортаж к двенадцати дня. -- Идет! Репортер повесил трубку. Он пожал плечами. Такая уж у него профессия. Порядочные люди спят себе в своих постелях, а такие, как он, в самое неподходящее время носятся по дорогам, на ходу едят, торопливо разговаривают по телефону, лихорадочно листают железнодорожные справочники, судорожно роются в своих блокнотах и спешат передать материал -- скорее, как можно скорее, чтобы линотиписты склонились к клавишам, чтобы с грохотом завертелись ротационные машины и начали выплевывать пачки свеженьких газет. Такова уж профессия! Жозэ взглянул на часы. Хотя стрелка здорово продвинулась вперед, ждать оставалось порядочно. Пожалуй, можно выпить кофе в соседнем баре. Жозэ встал. В этот момент снова зазвонил телефон. Городской. Впрочем, в такой поздний час на коммутаторе уже никого не было. Жозэ снял трубку. Первой мыслью было, что это опять д'Аржан. Наверное, забыл сообщить какую-нибудь подробность. -- Алло, алло... Это вы, д'Аржан? Никакого ответа. Но Жозэ чувствовал, что там, на другом конце провода, кто-то есть, по гулкой тишине понимал, что его номер соединен с другим. -- Алло, алло, это вы, д'Аржан? В ответ раздался смех, очень странный смех, то пронзительный и визгливый, то раскатистый с необычными переливами. Насмешливый, издевательский, он не замолкал. Жозэ нервно потряс трубку. -- Алло, алло... Кто вы? Чего вы хотите? Но странное существо на другом конце провода продолжало хохотать. Краска бросилась в лицо Жозэ. Он понял, что кто-то просто глумится над ним и позвонил специально, чтобы заставить его послушать этот смех. Этот же <кто-то>, видимо, разговаривал с Симони. Тот же не поддающийся определению бесполый голос! Жозэ хотел было в раздражении бросить трубку, но передумал и продолжал прижимать ее к уху. Иронический хохот с вызывающими переливами не прекращался. Еще несколько раскатов, несколько басистых нот -- и трубку повесили. Жозэ Робен снова остался один на один с тишиной. Мосье Никто таинственно кружил вокруг него. 6. ГОСТИНИЦА <РОЗОВАЯ ГРОЗДЬ> ...было бы вовсе недурно, если б каждый путешественник гонялся не столько за абсолютной верностью (которой достичь он почти всегда не в силах), сколько за искренностью... Ф. Достоевский В то утро часов в восемь маленький двухместный самолетик <Север-1000> приземлился на аэродроме Монтобана. Вскоре после этого по дороге на Муассак стрелой мчалось такси. Поля и виноградники покрывал густой туман. На листьях платанов, растущих вдоль шоссе, лежали мелкие капли росы. Фермы с коричневыми черепичными крышами зябко кутались в серые лохмотья тумана. Время от времени шеренги тополей и ив прорезали непроглядную мглу, возвышаясь словно привидения и то появляясь, то исчезая, в зависимости от направления ветра. Машина бесшумно катила по блестящему гудрону. Оставив позади реку Тарн, она въехала в Муассак, в район Сент-Бланш. Этот район сильно пострадал во время недавнего наводнения. Большинство домов было восстановлено, но попадались и такие, что сохранили еще следы этого стихийного бедствия. Все, казалось, было погружено в сон. Такие провинциальные городки вообще в ранний утренний час очень тихи, а в то утро туман еще более усиливал ощущение непреодолимого сна, которое исходило от низких домов и пустынных улиц. У порогов лавчонок шушукались домашние хозяйки, потом внезапно расходились в разные стороны и сразу же растворялись в тумане. Запоздавшие школьники бежали вдоль домов, разрисованных темными фестонами потеков. Такси въехало на улицу генерала Гра и остановилось у мрачного, безмолвного здания суда. Было холодно. От грязных тротуаров и мокрых стен поднимался пар. Видимо, накануне ночью шел дождь. Темное небо нависло над крышами. Сквозь завесу тумана мерцали огни -- в нескольких окнах еще горело электричество. Небольшого роста молодой блондин со светлыми глазами, в застегнутом доверху сером плаще, вышел из такси и направился к площади Реколле. В руке у него был чемоданчик. В маленьком бистро, неподалеку от рынка, Жозэ Робен выпил у стопки стакан кофе и спросил дорогу. У кабатчика был заспанный вид. В витрине соседней кондитерской репортер увидел довольно аппетитные коржики. Он зашел туда, съел три коржика и поболтал с хозяйкой. Но она оказалась не очень разговорчивой. Когда репортер вышел, вдруг поднялся сильный ветер. Жозэ укрылся в здании рынка -- большом и пустынном, по которому разгуливали предательские сквозняки. Он с тоской вспомнил о кондитерской: там было тепло и вкусно пахло. Полил дождь. Неподалеку от Робена остановились две кумушки. Он незаметно приблизился к ним и закурил. -- ...ужасно, -- говорила одна. -- ...знал, что у него золото, -- шмыгая носом, прошептала вторая. -- Надо купить газету... -- ...всегда был какой-то странный. Последнее время совсем не выходил из дома. Его и не видели почти. -- И вообще непонятно, на что он жил. Разве что летом, туристы. Да и то... -- ...говорят, в доме страшная грязь... -- Какой-то чудак! -- Все-таки ужасно. -- Теперь только о таком и слышишь. Газеты расписывают всякие преступления, грабежи да кражи. -- Да. Знаете, я даже как-то не верила во все это. Считала -- не может быть столько ужаса, наверное, эти газетчики придумывают. А вот видите, оказывается, ничего подобного, все правда. Мы сами убедились. -- Конечно, соблазнительно! Старик с деньжатами. Да и не стерегся. Для грабителей лакомый кусочек! -- Ну зато я для них не лакомый кусочек! * * * Ливень утих, и кумушки ушли. Жозэ осмотрелся. Слева от него пролегала улица Сент-Катрин, она вела к вокзалу. Прямо -- длинная улица вела к церкви Сен-Пьер и к знаменитому старинному монастырю. Где-то в том же направлении и находилась нужная Робену улица Кабретт. Еще дальше должна была проходить железнодорожная линия Тулуза -- Бордо. В той стороне, на фоне грязного неба, вырисовывались смутные очертания какого-то холма. Репортер пошел в сторону монастыря. Среди тумана показался прославленный портал со стрельчатыми сводами, окаймленными каменными кружевами. Не доходя метров сто до церкви, Жозэ в нерешительности остановился, затем направился к обшарпанному двухэтажному зданию. У входа на тротуаре стояли три кадки с бересклетом. Под окнами второго этажа висела потрескавшаяся деревянная вывеска: <ГОСТИНИЦА-КАФЕ ``РОЗОВАЯ ГРОЗДЬ''>. Буквы напоминали готический шрифт. По обе стороны названия -- две аляповатые виноградные грозди, нарисованные черной краской. Трудно было догадаться, что общего у этой дыры с виноградной гроздью. Серый фасад гостиницы во многих местах облупился, двери и оконные рамы требовали окраски. Репортер открыл дверь. В кафе было чисто. На полу, который только что побрызгали, в углу лежала куча сырых опилок. Но стены были покрыты густым слоем грязи и копоти, а висевшие на стенах рекламы были десятилетней, а то и двадцатилетней давности. За стойкой хлопотала черноволосая женщина с увядшим лицом. Облокотившись на один из мраморных столиков, небритый приземистый человек с брюшком читал газету. Оба они тотчас взглянули на вошедшего. -- Здравствуйте, -- сказал Жозэ, садясь рядом с мужчиной. Женщина приветливо ответила, а мужчина с любопытством уставился на посетителя и тихо проговорил: -- Сегодня не жарко. -- Да, прохладно, -- согласился Жозэ. -- У вас часто бывают такие туманы? -- Да не очень. Пожалуй, это впервые с начала ноября... -- ответил мужчина. Все шипящие он выговаривал с присвистом. -- Можно кофе? -- попросил Жозэ. -- Минуточку, -- ответила женщина, вытирая стаканы. -- Сейчас получите свеженький. И хозяину, и хозяйке на вид было лет по сорок -- сорок пять. Хозяин, наверное, как раз подметал пол, когда ему принесли газету. Он поставил щетку рядом с собой, прислонив ее к столику. Он перевернул прочитанную страницу, бегло просмотрел объявления и повернулся к репортеру: -- А вы не здешний? -- Нет, я только приехал. -- Сегодня утром? -- Да, -- ответил Жозэ, не вдаваясь в подробности. Мужчина бросил нерешительный взгляд на щетку, но жена приказала: -- Жино, убери опилки. -- Да-да, сейчас. <У него итальянский акцент, -- подумал Жозэ. -- А кто его жена? Нет, она не итальянка>. -- Вы мне не скажете, как пройти на улицу Кабретт, -- медленно спросил Жозэ. -- На улицу Кабретт? Хозяин провел ладонью по седым небритым щекам и поднял брови. -- Вы приехали насчет убийства? -- Да, -- ответил Жозэ. -- Вы из тайной? -- Нет... -- Значит, от газеты? -- Да. -- А, понятно, -- проговорил хозяин и, встав, взялся за щетку. -- Да, мрачная история! -- А улица Кабретт недалеко отсюда? -- спросил Жозэ. -- Нет. Идите в сторону монастыря, портал вы видели? Потом повернете налево, а потом -- еще раз налево. Это совсем крошечная улочка. Посредине есть переулочек. Вот там и... -- Это тупик, -- бросила хозяйка из-за своей стойки. -- Вы были знакомы с этим букинистом? -- спросил репортер. -- Нет, мы его не знали, -- ответила женщина. -- Мы ведь недавно перебрались сюда. Видите, купили старую гостиницу, придется ее ремонтировать, и здорово. -- Понимаете, нам на этой улице делать нечего, -- объяснил хозяин. -- Это старый квартал, в нем никто и не живет. Там только сараи, склады всякие и все еле держится. Хозяйка принесла стакан и налила в него коричневатую жидкость, которая называлась кофе. Жозэ выпил глоток и посмотрел сквозь витрину на улицу. Шел мелкий дождик. -- Может, вам нужна комната? -- спросила хозяйка, взглянув на чемоданчик, который Жозэ поставил на пол рядом с собой. -- Пожалуй... -- Мы можем вам дать с окном на улицу. Она только что оклеена обоями. -- Вы уже начали ремонт? -- Пока только самое необходимое. Дом ведь очень старый. -- У нее были добрые, глубоко посаженные карие глаза и тонкие черты лица, но в уголках рта уже появились морщинки. Видимо, здесь хозяйничала она. Толстячок изредка бросал на нее боязливо-почтительный взгляд. -- Должно быть, эта история взбудоражила весь квартал, -- сказал Жозэ. -- Еще бы! -- ответил хозяин. -- Приходили жандармы и даже сам комиссар... -- Вы его знали? -- Кого? Комиссара? -- Нет, букиниста, старика Мюэ? -- Нет, мы его не знали. Мы же здесь недавно. -- А покупатели у него были? На что он жил? -- Сам не понимаю, -- проговорил хозяин, качая головой. -- Он торговал не только книгами, -- принялась рассказывать хозяйка. - - Он продавал еще всякие старинные вещи. Покупателей у него, наверное, было не густо. -- Она повернулась к мужу. -- Мосье Рессек, кажется, ходил туда время от времени? -- Мосье Рессек? -- Ну да, он преподает в коллеже и живет у нас. Если придете обедать, вы его увидите. Жозэ встал. -- Я оставляю у вас чемоданчик и приду к вам ночевать... А что преподает мосье Рессек? -- Он учитель истории. Но он такой молчаливый... -- Хозяйка рассмеялась и снова ушла за стойку. С улицы донесся шум машин. Кабатчик подошел к двери и откинул занавеску. -- Это, кажется, они... -- Кто? -- спросил Жозэ. -- Из суда, кто же еще! Они приехали, чтобы установить... Тело отнесли в мэрию. * * * Жозэ уже раньше довелось побывать в Муассаке. Он тогда любовался порталом монастыря Сен-Пьер, великолепным образцом архитектуры, в котором сочетались романский и готический стили. Но в то утро ему было не до скульптур святых. Его интересовали прежде всего улица Кабретт и старый дом, где был убит Гюстав Мюэ. Жозэ повернул налево, как ему указал приземистый толстяк с итальянским акцентом, и вскоре увидел улочку, которую искал: она извивалась между желтыми и серыми древними домишками. Дождь продолжал идти. Мелкий, холодный, нескончаемый. Он явно зарядил на весь день. На углу улочки стояли три машины: синяя, черная <симка> и пикап. Около машин расхаживал жандарм. Когда журналист проходил мимо, жандарм вопросительно взглянул на него и шагнул в его сторону, с намерением остановить незнакомца. Жозэ сделал вид, что не заметил этого, и углубился в улочку. Метров через тридцать стоял еще один жандарм. Репортер шел вдоль облезлых домов, улочка казалась нежилой. Деревянные двери с выбитыми филенками, закрытые ставни, ржавые ворота, опутанные густой паутиной. Наверху, из чердачных оконцев, торчали пучки сена. Жозэ миновал низкий забор, за которым виднелся двор, заваленный железным ломом, и вышел в тупик; по обе стороны возвышались глухие стены. Лавка находилась в домике, который замыкал тупик. Жозэ остановился и с любопытством посмотрел вперед. У домика букиниста стояла группа людей в плащах. Входная дверь была открыта. Здесь тоже стоял жандарм. Он вопросительно задрал подбородок и приблизился к Жозэ. Тот показал ему свое удостоверение. Жандарм удовлетворенно опустил голову. -- А кто эти люди? -- спросил репортер. -- Прокуратура, -- помедлив, с певучим местным произношением ответил жандарм. -- Из газет там всего двое. А вы не стесняйтесь, подходите. Жозэ сделал шаг, но тут же обернулся к жандарму: -- Это следователь Рамонду? -- Да, Рамонду, -- восторженно подтвердил жандарм. -- Ах так! Репортер подошел к низенькому мужчине с бородкой, который тщательно обследовал вход в коридор. Услышав чьи-то шаги, следователь, которого до сих пор было видно только в профиль, резко повернулся на каблуках и скорчил гримасу, которая означала улыбку. -- Мосье Рамонду, -- обратился к нему Жозэ, -- я осмелился вас побеспокоить, чтобы приветствовать. Надеюсь, вы меня узнали? Следователь протянул ему руку. -- Черт побери, конечно, узнал, но не могу сказать, чтобы у меня ваше появление вызвало восторг. Теперь уже Жозэ кисло улыбнулся. -- Почему же? -- удивленно спросил он. -- А очень просто, раз вы здесь, значит, дело серьезное, и мы не скоро его распутаем. Ну, ладно... -- И, обернувшись к остальным, он представил: -- Познакомьтесь, Жозэ Робен -- известный парижский репортер, специалист по уголовным делам. А это -- секретарь суда и двое ваших собратьев -- корреспонденты местных газет. Да, опять из Парижа вы первым примчались, мосье Робен. Ну а теперь, господа, за работу... Где комиссар? Следователь ничуть не изменился. Жозэ встретился с ним впервые года три тому назад, во время следствия по одному делу. Таким он остался у него в памяти -- нервный, подозрительный, во все сующий свой нос... Суетливые руки, живой взгляд и взъерошенная бородка. -- Комиссар, я вас слушаю, -- сказал следователь. Комиссар, спокойный тучный мужчина лет тридцати, показав рукой на лавку, доложил: -- Ну так вот, после того, как была проведена констатация, все осталось в том же положении. Дверь, вот так же как сейчас, была приоткрыта, вернее полузакрыта. Как вам известно, бакалейщица из соседней лавки, недоумевая, почему старик не пришел за молоком, отправила свою дочь узнать. Девочка толкнула дверь в коридор. В глубине она увидела труп, испугалась и со всех ног бросилась к матери. -- Значит, дверь даже не была плотно закрыта? -- спросил следователь. -- Так точно. Девочка это подчеркнула. Она только чуть толкнула дверь, чтобы войти. Жозэ, отойдя на несколько шагов, внимательно рассматривал лачугу. Одноэтажный домишко. Планировка очень простая. В центре коридор, слева лавка, справа квартирка: одна комната и кухня. В кухне квадратное окно, покрытое пылью, слева дверь лавки и витрина, за которой виднелись стопки сильно потрепанных книг. -- Ну, а дверь в лавку? -- спросил следователь. -- Она была заперта, как сейчас. Ручка находится внутри. -- Непривлекательная картина, -- процедил сквозь зубы Рамонду. -- Пройдемте-ка внутрь. В этот момент к ним подбежал один из жандармов. Он протянул следователю записку и, запыхавшись, сказал: -- Телефонограмма от прокурора из Монтобана. -- Что еще стряслось? -- воскликнул следователь, разворачивая листок. -- Эге! Что такое? Лицо его помрачнело. -- Вот так история! Да, но... Ну-ка... Он внимательно перечитал телефонограмму и повернулся к Жозэ. -- И вы мне ничего не сказали, мосье Робен? -- А что я вам должен был сказать, мосье Рамонду? -- Как же, вот у меня телеграмма от прокурора, он получил указания из Парижа. Значит, дело очень важное. Прокурор не собирался приезжать, он занят. А сейчас вдруг сообщает, что это дело государственной важности и он прибудет с минуты на минуту. Вы-то знали это, да или нет? И почему вы так быстро оказались здесь? Преступление было обнаружено только вчера во второй половине дня... Жозэ Робен в нескольких словах изложил основные факты. -- Впрочем, вы все это прочтете в <Пари-Нувель>. Правда, наш ночной выпуск продается только в Париже, но информация будет немедленно передана многим телеграфным агентствам, а может быть, это уже и сделано. -- Да, не зря я сразу почувствовал, что ваше появление здесь не предвещает ничего хорошего, -- проговорил следователь. -- Ну что ж, а теперь, господин репортер, постарайтесь ничего не упустить и помочь нам. Следователь вошел в коридор. От темных стен несло плесенью. Здесь пахло и старой кожей, и влажной бумагой, и сырой штукатуркой, и еще тысячью вещей. Воздух был удивительно спертый и затхлый. -- Там обнаружили труп? -- спросил следователь, показывая в глубь коридора. На полу у приоткрытой двери в лавку мелом был нарисован белый крест. -- Да, -- подтвердил комиссар. -- Как было установлено экспертизой, старик упал здесь. Он умер сразу. -- Три пули в сердце? -- тихо спросил Жозэ. -- Да, три выстрела в упор. На жилете были отчетливо видны три прожженные дырки. Убийца стрелял с очень близкого расстояния. После того, как его жертва рухнула, он не дотронулся до тела. Следователь Рамонду прошел в лавку. Это было длинное и узкое помещение. Вдоль стен стояли полки. Чего только не было на них! Старые книги, выщербленные чашки, тарелки в цветочках. Много безделушек. Все было покрыто слоем пыли. В редких промежутках между стеллажами висели дешевые картины. Запах плесени и старой бумаги в лавке был еще навязчивее. До чего же тяжелый запах! Казалось, что лавка никогда не проветривалась и затхлость, создававшаяся всем этим старьем, не улетучивалась, а только сгущалась изо дня в день, из года в год. Следователь бродил по лавке, морща свой острый нос. Ему явно был неприятен этот едкий запах. Все собравшиеся молча ходили за ним по пятам. Сквозь грязную витрину проникал тусклый свет. Все молча осматривали помещение, силясь представить себе загадочное существование старика среди этих потрепанных книг и потрескавшихся тарелок, и каждый думал о разыгравшейся в этих стенах трагедии. К букинисту пришел посетитель. Возможно, старик даже просто забыл запереть входную дверь. Услышав шум, он встал. И тут же из револьвера в него всадили три пули подряд. -- Похоже, -- говорил следователь, -- что здесь все в том же порядке, как и было. Не видно ни следов борьбы, ни чтобы преступник искал что- либо. -- Да, -- подтвердил полицейский. -- Я собрал показания нескольких соседей. Судя по всему, все осталось на своих местах. Лавка всегда так и выглядела. Только вот у двери рассыпана стопка книг. А так здесь нет ни особого порядка, ни особого беспорядка. -- Да вы и сами посмотрите: на всем лежит толстый слой пыли. Все перешли в квартиру. Дверь в нее находилась напротив двери в лавку. За комнатой помещалась кухня, которая освещалась окном, выходившим на улицу. В комнате окна не было. В углу стояла кровать темного орехового дерева. Остальная мебель состояла из шкафа, двух комодов, вольтеровского кресла с вылезающим отовсюду волосом и трех колченогих стульев. -- Электричества нет? -- спросил Рамонду. -- Есть, только все лампочки перегорели, за исключением коридорной, -- объяснил полицейский. -- Старик жил в темноте, как крот. Видите... -- И он показал на ночной столик, где стоял пузырек весь в потеках стеарина. Из горлышка торчал крошечный огарок. Рядом лежала почти пустая коробка серных спичек. -- Откройте дверь в кухню! -- распорядился следователь. -- Будет виднее. В комнату проник тусклый утренний свет, осветив жалкую мебель. И тут тоже всюду лежала пыль, пахло лежалой бумагой и отсыревшим деревом. Печки не было. Старые календари-рекламы были единственным украшением стен. Кухня выглядела также невзрачно. Пол был выложен потрескавшимися неровными плитками. В раковине лежало несколько грязных тарелок. Над камином висели плохо вымытые кастрюли. Старик готовил прямо на очаге. Топил дровами -- один из углов кухни был завален хворостом. В очаге -- огромная куча пепла. Ничем не покрытый маленький деревянный столик, весь в старых винных пятнах. Два стула. Больше ничего. Все это производило мрачное впечатление холода, нищеты и запущенности. -- Где нашли золотую монету? -- спросил Жозэ. -- В коридоре, у входной двери, -- ответил полицейский. -- Монета Латинского союза\footnote{Латинский монетный союз был заключен в 1865 г. между несколькими европейскими странами с целью унификации чеканки золотых монет. В 1927 г. Союз распался. -- \textit{Прим. перев.}}. -- Эге! По теперешнему курсу это 38 франков 50 сантимов, -- заметил один из местных журналистов, с которым следователь познакомил Робена. -- Если бы их было много! -- промолвил Робен. -- Вот это-то и надо выяснить, -- словно про себя пробормотал следователь. -- Говорят, старик был скрягой. Все возможно. -- Мы обыскали все закоулки, -- сказал комиссар. -- Осмотрели плитки, потолок, пол... Ничего. В шкафах только старое тряпье. -- Ему, видно, было безразлично, что есть и где спать... -- Это правильно, -- согласился комиссар, кивая головой. -- По словам соседей, он вечно торчал в лавке. Даже ночью, закрыв ставни, подолгу сидел там. -- А что он делал? -- Читал. Говорят, только и делал, что читал. И несмотря на это, у него было великолепное зрение. В семьдесят три года он не носил очков! -- Любопытный старик, ничего не скажешь, -- задумчиво заметил Жозэ. Следователь Рамонду, заложив руки за спину, в раздражении расхаживал мелкими шажками между окном и камином. -- Все это прекрасно, господа, но ровно ничего нам не дает. Этот заядлый книжник был убит тремя выстрелами из револьвера. Вот из чего мы должны исходить. А я не вижу ни одной наводящей подробности. Беспорядка нет. Нищенское жилье, потерянная золотая монета и в глубине коридора -- труп. <В самом деле, ни одной наводящей детали! -- подумал Жозэ. -- Но разве так может быть? Наверняка улики здесь, они где-то разбросаны по этим холодным и пыльным помещениям. Они должны быть здесь. Мало смотреть во все глаза. Увы, бывает так, что смотришь, смотришь, а ничего путного не видишь. Голые стены, пыль...> -- А какого калибра револьвер? -- спросил Жозэ. -- Семь шестьдесят пять, -- ответил комиссар. -- Обычный браунинг с восьмью патронами. У настоящих гангстеров -- 9-ти или 11- миллиметровые... Следователь продолжал семенить по кухне. Вдруг он остановился у камина и подозрительно уставился на кучу пепла. -- Что это такое? -- спросил он, показывая своим худым пальцем на очаг. Комиссар присел на корточки, разгреб пепел, из которого выступило что- то белое. -- Вы забыли осмотреть пепел! -- укоризненно воскликнул следователь. - - Надо думать обо всем. Находка оказалась клочком бумаги. Вернее -- скомканной бумажкой. Полицейский старательно расправил ее. Это была страничка обычного формата, небрежно выдранная из тетради или альбома. На листке было что-то написано от руки. Комиссар взглянул на него, пожал плечами и передал его следователю. -- Не думаю, что это может пригодиться. -- И он снова принялся разгребать кочергой пепел. Следователь взял листок и стал подозрительно рассматривать его. Он осторожно зажал его между указательным пальцем и ногтем большого, боясь стереть отпечатки пальцев, которые могли оказаться на нем. -- Да это же стихотворение! -- воскликнул он. Комиссар обернулся к нему и снова пожал плечами. Следователь совершенно неожиданно вскипел: -- Да, это стихотворение, и нужно обратить на него внимание. Не забывайте, что здесь замешана литература! И он добавил как бы про себя: -- И с чем нам только не приходится сталкиваться! Жозэ подошел к следователю. Он еле удержался, чтобы не выдать своего удивления. Листок, который держал следователь, напомнил Жозэ о черновике, подобранном им в коридоре редакции, черновике стихотворения, который выпал из кармана главного редактора. Жозэ узнал почерк Бари. Он был твердо уверен, что не ошибается. Что же все это значит? Каким образом стихотворение главного редактора <Пари-Нувель> попало сюда, в запущенную кухню убитого букиниста? Да, вероятно, следователь прав. Здесь орудовали не обычные грабители, не стандартные гангстеры. <Здесь замешана литература>. Как поступить? Поделиться своим открытием с Рамонду? Сообщить полиции? Нет, надо повременить. Кто знает, Рамонду может проявить слишком много горячности, втянет в это дело одну следственную комиссию, за ней другую и наломает дров, как слон в посудной лавке. От этого маленького бородача можно всего ожидать. -- Что вы об этом думаете, мосье парижанин? -- спросил Рамонду. -- Разрешите, -- и Жозэ наклонился, чтобы прочитать написанное на листке. Стихотворение называлось <Волшебство молчания>. Начиналось оно так: Тишина окутала мой дом, Словно снежный покров, Словно чудесное одеяние, Королевская немая мантия... -- Неплохо, -- заметил репортер. -- Кто автор? -- Вы что, смеетесь надо мной, а? -- <Королевская немая мантия>, -- вполголоса продекламировал Жозэ. -- Немая? -- буркнул следователь. -- Вы думаете, что здесь есть какая- то связь с именем старика? Нет, я решительно ничего не понимаю в этом деле. Я считал, что это обыкновенный ночной грабеж. Вы мне говорили, что тот странный роман называется <Молчание...> -- Гарпократа. Это греческий бог, бог молчания. * * * В полдень Жозэ поднялся к себе в номер. Дождь продолжался. Сквозь штору журналист видел густую сетку, повисшую над городом. Судебное следствие не продвинулось ни на шаг. На место преступления прибыл прокурор при суде первой инстанции. Он досконально обследовал лачугу Гюстава Мюэ. Никто ничего не знал. Никто не слышал выстрелов. Врач утверждал, что убийство было произведено ночью, часа в три-четыре. Когда было обнаружено преступление, в доме все выглядело, как обычно. Ставни в лавке и на кухне были открыты. Место, кон