ности, страшной озлобленности.
     Д'Аржан не шелохнулся.
     Он так и сидел, понурив  голову, опустив плечи, с закрытыми глазами. Из
него уже ничего нельзя было вытянуть.
     * * *
     Несколько дней спустя писатель Жюль Воллар встретился с репортером Жозэ
Робеном. Обменявшись приветствиями, они заговорили о событиях, которыми были
заполнены все газеты.
     --  Скажите, дорогой мой, что же подразумевал  д'Аржан, говоря,  что мы
чего-то никогда не узнаем?
     Жозэ развел руками.
     -- Мы не  надеялись понять  все  его поступки и узнать,  чем  они  были
вызваны. Чтобы  полностью восстановить  всю картину,  нужно  проделать очень
кропотливую работу, а на это требуется время и терпение.  Но у меня вызывают
сомнение  его  слова.  Хотя, пожалуй, он прав. Все узнать  очень трудно. Кто
такой д'Аржан? Молодой человек из приличной семьи. Их род, кажется, довольно
старинный. Но герб д'Аржанов давно уже  потускнел.  Сам  д'Аржан, хоть  и не
бедствовал, всегда был стеснен в средствах. Он вынужден был писать статейки,
корпеть над хроникой. А он считал, что рожден  для совсем  иной судьбы... Но
это лишь домыслы... Интересно, конечно, было бы узнать истину...
     -- Да, правильно, -- проговорил Воллар. -- И потом он  жил один. У него
не было ни друзей, ни любовницы... Одиночество, полное одиночество.
     --  Опасное  одиночество.  Есть еще одна причина  --  только  пусть это
останется между  нами, --  но мне  кажется, что д'Аржан  был влюблен в  Рози
Соваж. И он заметил, что между нею и нашим шефом Максом Бари устанавливаются
все более нежные отношения. Но я  не стал говорить об этом.  У  правосудия и
без того достаточно материала.
     -- Конечно. Тем более, что основную побудительную причину вы определили
правильно. Ему вскружили голову лавры Гонкуровской премии.
     Так беседовали Робен и Воллар, пробираясь сквозь парижскую толпу.
     Париж был подернут сумеречной дымкой. Прохожие спешили по  своим делам.
За пеленой тумана чернели массивы домов. Тысячи людей сновали по  тротуарам,
бесконечные  вереницы машин тянулись по мостовой... Зимний Париж:  блестящий
асфальт,  темные, почти черные стены;  неоновые вывески -- единственное, что
вносило  яркие краски  в  серый пейзаж. Несмолкаемый  городской гул  окружал
Робена и Воллара.
     -- Толпа... -- задумчиво произнес Воллар.
     -- Что вы хотите сказать? -- спросил Жозэ.
     --  У нас неправильное отношение  к толпе. Толпа --  не безликая масса.
Нужно научиться видеть лица.
     --  Вы правы, --  согласился журналист. --  Нельзя судить о человеке по
его внешности. В каждом человеке кроется что-нибудь свое, но что именно?..
     -- Вот это мы и должны раскрыть.
     --  Да, таково  уж  наше ремесло, -- улыбнулся Жозэ. И  вытянув  вперед
руку, он сказал:
     -- Дорогой Воллар, видите вон там на углу кабачок?
     -- С виду он неприглядный... Вы меня пугаете. Хозяин убил кого-нибудь?
     -- Нет,  нет.  Кабатчик -- честный  малый. Он родом с берегов Гаронны и
подаст нам  такое белое вино,  что  пальчики оближете.  А  что вы скажете  о
хорошем  куске  ветчины,   привезенной  с  Гаронны?  Такая  пища   обогащает
литературу.  А  после  вы  мне  расскажете  о  романе,  над  которым  сейчас
работаете. Надеюсь, он веселый. Я обожаю веселые истории.