драки. Но беда, если бы драка произошла вне столовой. Я слышал раздраженный голос шефа и беспомощную брань шофера над открытым мотором. По-видимому, неполадки в машине. Из столовой вышло несколько парней, они весело смеялись. -- Что вы здесь околачиваетесь? -- заорал Гофман. -- Попробуйте что-нибудь с этим сделать. Этот идиот ничего не понимает. Может только крутить баранку! Шофер, со вспотевшим лицом, снова завел мотор. Мотор заработал на минуту и утих. Парни поспешно исчезла в полумраке столовой. -- Одни болваны, всюду только одни болваны! -- бесился шеф. -- Мне срочно нужно в Мтоко, сколько я еще буду ждать? Там у него была черная девка, и каждый вечер он заезжал к ней. Шофер с отчаянием искал неполадку. Я понял, в чем уязвима армия Гофмана: здесь не было специалистов, он не имел и технического персонала. Большинство в отряде составляли люди, которые никогда не работали. Умели только то, чему научились на войне или на тренировках. Управлять бронетранспортером -- да, но сменить втулки или амортизаторы -- это было сверх их сил. Пилоты вертолетов одновременно работали и механиками, они оплачивались лучше всех в корпусе. Лучше, чем офицеры. -- Засорился бензопровод, -- сказал наконец шофер. -- Я не могу с этим ничего сделать, там масса грязи, все нужно вычистить. -- Уже два джипа не на ходу, -- орал капитан. -- При первой же акции взять их на буксир и расстрелять, иначе не получим новые. Подготовь бронетранспортер! Его решение отправиться в Мтоко на бронетранспортере было непреклонным. -- Что здесь болтаешься, -- набросился он на меня. -- Все вы одинаковы, болваны! -- Шеф, -- сказал я, -- испорчена мембрана бензонасоса. Нужно сменить насос, можно его взять у тех джипов, которые не на ходу. Мгновение он смотрел на меня. -- Сколько -- это будет длиться? -- спросил он. -- Десять минут, если будет тот же тип двигателя. -- Выполняйте! Он уже мне не "тыкал". -- Слушаюсь, капитан! Через четверть часа джип увозил его к черной красотке, -- Вы тот, новый? -- спросил он, когда мотор завелся и заработал без перебоев. Я кивнул. -- Но если он у меня сдохнет по дороге, срежу вам премию! Ворота открылись, патруль у пулемета на сторожевой вышке поднял руки в знак приветствия. Резко похолодало. Вечер наступил так, будто шквалом погасило лампу. Я с удовольствием влез под одеяло. Джон Тенсер уже лежал. Я заметил, каким он был уставшим. С автоматом на шее бег за бронетранспортером не так уж прост. Остальные заканчивали день в столовой. Думали, что еще раз -- веселятся, верили этому. Радиокомбайн играл вовсю, мы слышали трубы и барабаны даже на казарменной койке. Тенсер приоткрыл глаза и слабо усмехнулся. -- Сыт этим по горло, а? Я кивнул. Мы впервые остались наедине. Теперь появилась возможность, которую я ждал уже несколько дней. -- Как ты думаешь, можно достать в Солсбери фальшивые документы? -- спросил я прямо. Это был единственный человек, который разбирался в подобных вещах. -- Думаю, что нет, -- ответил он тихо. -- У меня здесь нет никаких связей, а без них не получится. Уйти можно и без документов, -- Но не в Европу, -- вздохнул я. -- В Европу нет, это не выйдет, -- И он повернулся на другой бок, больше мы не разговаривали. Трубы и рев пьяных голосов. Я тоже должен однажды порядочно нализаться и забыть обо всем, Мне показалось, что на дворе начинает светать, но оказалось, что это был огромный месяц. Темно-зеленый. Бог его знает, откуда у него взялся такой цвет. Цвет джунглей в долине реки Замбези. Уже бежит четвертая неделя тренировок. Это много или мало? Как -- примерно -- я буду смотреть на все через год или два, что со мною будет через пять лет? Или меня завтра где-нибудь закопают? Или останусь лежать в высокой траве, и меня обглодают дикие звери? Как страстно я желал бы вернуться... но не могу, я за решеткой. За решеткой джунглей, пустынь и рек, за колючей проволокой базы под чужими тропиками на самом дне черного континента. Но почему вернуться должен именно я, сколько людей тут останется, почему я прошу у судьбы исключения? Сирена дико завыла. Я вскочил. Тревога! Глубокая ночь или уже утро! Дежурные взводы выбегали из казарм и неслись к бронетранспортерам. "Алоетте" с десантом в этот момент поднимался в воздух. -- Давай! Давай! Поднажмите, ребята! -- орал сержант Маретти от пулемета. Мы ввалились в кузов каждый на свое место. Как новички, мы должны были участвовать во всех ночных акциях, чтобы набраться опыта. С вертолета отдавал приказы поручик Беневенто, руководивший всем патрульным отрядом. В долине реки Мазое -- приблизительно сорок километров -- группа партизан после полуночи напала на ферму белых. Воздушный десант мог прибыть на место примерно через пятнадцать минут. Транспортеры -- самое раннее через час. Гул моторов разбудил спящую саванну, У нас еще было время, мы еще могли следить за тенями убегающих зверей и огромными незнакомыми звездами на ясном небосклоне или просто дремать с прикрытыми глазами. Никто не говорил. Темнота была ясной и редкой, пронизанной лунным светом. Мы ехали с погашенными фарами. Машина качалась и подпрыгивала, оставляя сзади широкую полосу примятой травы, а перед нами -- непроницаемый волнистый океан. Если на местности будет овраг или вывороченный одинокий ствол дерева, его никто не заметит. Наедем на полной скорости, и не поможет даже стальная обшивка. Командиры машин определяли направление только по компасу. Мы прижались друг к другу и застегнули воротнички рубашек. Холод немилосердно пробирался к телу. Никто не думал о предстоящем столкновении, о бое или смерти. Если десант прибудет на место вовремя, партизаны отступят, если прибудет позднее, все равно они уже уйдут. Мы обязаны как следует прочесать окрестности, но до рассвета мы не слезем с машин, так как в густых зарослях, на кукурузных или табачных плантациях, легко нарваться на засаду. Большинство ночных акций кончалось одинаково. Я вспомнил Гута, попытался его представить рядом с собой, но мне это не удалось. В такой ситуации я не мог его себе представить. -- Горит, -- тихо сказал Маретти. -- Все уже, вероятно, кончено. Мы подняли головы. На северо-востоке дрожало желтое сияние. Мы выезжали из саванны. Здесь начиналась широкая долина реки. Машина увеличила скорость. Потом послышался сигнал вызова радиостанции. Сержант надел наушники и бесстрастным голосом отвечал: -- Да, да, понимаю. Слушаюсь... -- Мы ехали колонной -- пять темных грозных силуэтов, семьдесят человек личного состава. Две машины перед нами изменили направление. -- Приготовиться! -- приказал Маретти. -- Еще идет бой. Мы продолжаем движение прямо к ферме, а те две машины заблокируют левый берег реки, чтобы противник не мог уйти. Мороз пробежал у меня по спине. Дело принимало серьезный оборот. В этот раз это не был только ночной выезд. Сияние пламени вело нас прямо к цели. Здесь нельзя было заблудиться. Потом мы услышали пулеметы. -- Оружие на боевой взвод! -- приказал Маретти и включил дальний свет. Из темноты вынырнула широкая ухоженная дорога между плантациями. Мы почувствовали запах дыма. Он тянулся низко над землей и образовывал белые полосы. Перед транспортером сержанта Додеса брызнул гейзер глины, а вслед за ним -- другой. Гранаты! Началось! Маретти нажал на спусковой крючок пулемета, грохот нас оглушил. Мы резко свернули на табачное поле. Транспортер Додеса застыл в неестественном положении поперек дороги. Его фары погасли. Только из амбразур били полосы жгучих искр и впивались в темноту. Додес должен помочь себе сам. Мы встретились с передовым охранением, которое должно задержать продвижение подкреплений. -- Быстрее, быстрее! -- орал Маретти. Короткими очередями мы начали обстреливать обочины дороги. Появились первые горящие домики. Обычные круглые хижины черных рабочих из бамбука и глины. Здания фермы пылали ярким белым пламенем. Только кирпичный жилой дом еще не поддавался. Шофер включил сирену атаки. Очередь из пулемета застучала по стальным бортам нашего бронетранспортера. Машина завибрировала. Мы ехали между горящими хижинами по освещенной колее. Жуткий вой сирены вызывал ужас. Пулемет затих. Из фермерского дома появилась цепь десантников. Беневенто. Теперь настало их время. А на другой стороне реки вспыхнули фары. Туда добрались остатки патрульного отряда. Светящиеся стрелы хлестали по водяной поверхности. Нападающие бежали на другую сторону, но мы их все еще не видели. -- Давай, ребята, давай! -- выкрикнул Маретти и нажал на спуск пулемета. Однако поток искр был направлен вверх в темноту. На мгновение мы отвели глаза от амбразур. Маретти упал на колени на стальной пол, и только пальцы судорожно сжимали гашетку. Первым опомнился Тенсер. Оторвал руку, -- и тело рухнуло к его ногам. Потом он нажал на спусковой крючок. Поток стрел косил полосы камыша на берегу реки. Пусто. Только мы стреляли как одержимые. Никто не пытался пробиться на другой берег. -- Назад, к ферме! -- приказал Тенсер. Шофер повернул машину. Пальба на другом берегу утихла. Противник исчез, улетучился, растворился. Только хозяйственные постройки освещали окрестности ослепительным пламенем. Мы вынесли сержанта из машины и положили его к ногам поручика Беневенто. Пятидесятилетний мускулистый итальянец с римским профилем. Казалось, что униформа трещит на нем от каждого движения. Он только показал на стену дома. -- Белых -- направо, черных -- налево. А где Додес? -- Завязли с транспортером на дороге, атака ручными гранатами, -- сказал Тенсер и закурил сигарету. -- По всей вероятности, удержится. -- Все осмотреть, не удаляться вне пределов освещения, -- приказал поручик. Остаток ночи мы свозили мертвых. Черные рабочие, трудившиеся на ферме. Мужчины и женщины из селения. Семья белых, жившая в доме, спаслась. Старый англичанин с девяностолетней матерью и взрослой дочерью. Перед рассветом машины, возвращающиеся с другого берега, привезли команду транспортера Додеса и сложили ее на правую сторону к стене дома. Несмотря на то, что, собственно, даже не было боевых действий, потери были чрезвычайно тяжелыми. Утром прилетел капитан Гофман с белым районным комиссаром и черными представителями Аfrican Council* и African Advisory Board**. В их сопровождении фермер Хармер со своей матерью опознавали мертвых. Среди них не было никого из чужих, все работали на ферме. Ни одного незнакомого из нападавших. ------------ * Африканский комитет (англ.). **Африканский консультативный совет (англ.). --------------- -- Черные, работающие на фермах белых, для партизан -- враги, -- сказал мне Тенсер, когда мы стояли над длинным рядом убитых. -- Хотят их запугать и принудить не работать на белых. Хозяйство от этого быстрее бы обанкротилось. Застрелить представителя Африканского комитета или Африканского консультативного совета для них важнее, чем застрелить белого комиссара. Я живу в Африке двадцать лет и служил в самых разных местах. Расизм -- не главная преграда, здесь проходит социальная революция в самой явной форме. Она, как стихийное бедствие, всюду начинается одинаково. Старая госпожа Хармер, тощая, костлявая, со сморщенным лицом, громко плакала. -- Что с нами будет, что теперь с нами будет, -- причитала она над рядом тел, поразительно однообразных в утреннем сиянии солнца. -- Что будет? -- оборвала ее раздраженно взрослая, такая же некрасивая внучка. -- Первым самолетом летим в Европу. Я сыта по горло! Мы должны были давно это сделать, но это уже зашло слишком далеко. Или ты еще надеешься на правительственные обещания? Ты не в своем уме, живешь как во времена королевы Виктории, и отец тоже сумасшедший! -- Теперь она уже кричала. -- Не забудь, что тут похоронены твои мать и дедушка! -- прикрикнул на нее строго Цецил Хармер из группки людей, стоящей около капитана Гофмана. -- Извините, она все еще в шоке, но ночью была великолепна, стреляла как ваши парни, капитан. Тенсер неопределенно мне улыбнулся, и мы пошли садиться в машину. Нас это не касалось. На стальном полу чернело темное пятно. Сержант Маретти. -- Он один тут отличается здравым смыслом, -- сказал тихо бывший телохранитель. Или кто он там, собственно говоря, был на самом деле. -- Здесь не удастся ничему воспрепятствовать, мы только делаем вид, что поддерживаем жизнь трупа. Нам за это платят, но диагноз мы знаем. -- И он снова улыбнулся слабой, ничего не говорящей улыбкой. -- Гофман спасает золото с тонущего корабля. Это опасно, но если он способен угадать момент и, прежде чем корабль пойдет ко дну, выбраться из него с тем, что выловил, -- почему бы и нет? Он оскалил зубы и сдвинул широкую шляпу на затылок. Солнце раскаляло обшивку. Все было опустошено: и цветочные клумбы, и заборы, и декоративные кусты. Хозяйственные строения еще тлели, а от круглых хижин остались кучки горячего пепла. -- Ничего не будем ждать, отец! -- кричала мисс Хармер. -- Уедем на транспортере капитана. За то, что осталось, нам все равно никто ничего не даст. Я не останусь тут, чтобы меня прирезали, ни за что не останусь даже на одну ночь! Я оперся о броню в том месте, которое оставалось еще в тени, и устало закрыл глаза. Прочь! Я должен отсюда уйти! Ни в чем не хочу принимать участие. Все, что тут разыгрывается, -- это ужасно, но насколько ужаснее судьба миллионов черных, которые то же самое испытывают целые столетия. Одна трагедия настигает другую, и так без конца. Вечно одинаковые судьбы людей. В одиннадцать мы дали прощальный залп салюта. Здесь с похоронами торопятся. Могилы белых остались в саду дома, а черных -- на берегу реки. Районный комиссар и представители Африканского комитета и Африканского консультативного совета вежливо помогали мисс Хармер грузить багаж в командирский вертолет. Потом в него сели расстроенный фермер и его мать. Неожиданно все для них потеряло цену, смысл; всей их прошлой жизни словно и не было. Они возвращали все до последнего клочка земли, оставляя тут свои души. Однажды так уйдут все. Винты вертолета гнали волны горячего воздуха. -- Занять места в машинах! -- приказал поручик Баневенто, стоявший у пулемета нашего транспортера, и мы двинулись во главе колонны обратно на базу. ТОЛЬКО ДЛЯ БАНТУ! Из белых уже никто не вернется. -- Краус! -- крикнул в окно через москитную, сетку сержант Грааб. -- К шефу! Я вскочил с казарменной койки. Наш отряд отдыхал, остальные прочесывали границу с Мозамбиком. Все вертолеты и бронетранспортеры были в деле. Ночное нападение на ферму, во время которого мы понесли более чем двадцатипроцентные потери, пробудило командование от летаргии. Откуда нападающие пришли и куда исчезли? Никто не сомневался в том, что нападение совершено Патриотическим фронтом Зимбабве. Если они пришли из Мозамбика, то для них должна быть закрыта дорога обратно. Они не смогут достичь границы раньше, чем вертолеты корпуса. А мы пока подремывали в послеполуденной жаре на казарменных койках под разноцветными картинками голых красоток. Я натянул брюки, набросил рубашку и направился к командирскому зданию на другую сторону лагеря. Тяжелое солнце давило мне в спину. Вдалеке дрожала Иньянгани, и горячий ветер из Мозамбика доносил отчетливое гудение вертолетов. Капитан сидел в плетеном кресле за письменным столом и в упор смотрел на большую специальную карту границы, висевшую на противоположной стене. Он дремал с открытыми глазами. Когда я вошел, он потянулся и кивнул головой на другое кресло. -- Послушай, Ганс, -- сказал он и снова вернулся взглядом к карте. Каждому, кого он вызывал по каким-либо причинам, он "тыкал" и называл по имени. -- Послушайте, -- поправил я его медленно, и только тогда он действительно вернулся откуда-то с границы. -- Вы на самом деле -- инженер-механик? Из бумаг на столе он вытащил анкету, которую тогда, в порту, под визг полицейских сирен заполнял Тони Шефер. Мне показалось, что это было невероятно давно. Тогда нам даже не пришло в голову сказать неправду, изменить свое имя, национальность или профессию. Для нас это было несущественно, для нас дело шло о том, чтобы сбежать, не попасться в руки полиции. Но теперь капитан пристально смотрел на меня своими светлыми глазами и вертел в руке этот документ. -- Конечно, -- сказал я, потому что все-таки временами думал, что мое прошлое что-то значит, хотя хорошо знал, что оно не значит ничего, -- Вы чех? -- Да. -- Так мы с вами почти земляки. -- Губы, окаймленные императорскими усами, растянулись в улыбке, -- Почти... -- Гм... Вы способны привести в порядок машинный парк? Я непонимающе посмотрел на него, -- Как это -- в порядок? Гофман встал, прошел к холодильнику, стоявшему в углу комнаты, и принес две банки мюнхенского пива. -- Наш корпус, -- сказал он и подал мне одну из них, -- получает новые машины только в обмен на машины, уничтоженные в бою. Так это определено контрактом. Террористы, конечно, не имеют тяжелых орудий и уничтожают машины редко и, скорее всего, случайно. Как сегодня ночью транспортер сержанта Додеса. Однако идет усиленное изнашивание. Запасные части, правда, я могу получить бесплатно, это тоже есть в контракте, только у меня нет никого, кто был бы способен квалифицированно производить ремонт. Я не могу притащить бронетранспортеры с границы и послать их в ремонтные мастерские. Этим я нарушил бы контракт. -- Он медленно открыл банку и долго пил. -- Понимаете, о чем я думаю? Я торопливо обдумывал. Могу я сказать "да"? Справлюсь ли я с этим? Никогда ничего подобного я не делал. Моя профессия была совсем иной, Гофман, очевидно, думал, что инженер-механик должен справиться со всем. -- А что водители? -- спросил я. Он махнул рукой: -- Умеют только крутить баранку. Они -- солдаты, а иногда даже и этого нет. Солдат из них мы должны сделать здесь. Это было ясно. Авантюристы со всего света имели другую квалификацию. -- Один я с этим не справлюсь, -- сказал я. -- Конечно, мы создадим ремонтное отделение, а вы будете им командовать. Людей можете отобрать себе сами. Но это не освобождает вас от участия в боевых действиях. Будете получать доплату и время на проведение ремонтов. -- Может быть, я попытаюсь взяться за это, но не ждите чуда. Без квалифицированных работников... -- Отлично. Вы получите звание сержанта и скомплектуете ремонтное отделение. Просмотрите все машины, до конца недели я хочу получить список самых необходимейших запасных частей. Мне кажется, что период спокойствия кончился. Мы должны подготовиться к регулярным боям. Политические совещания в Солсбери не ведут ни к чему, это делается для того, чтобы выиграть время, а этим партизан никто не остановит. Мы будем завалены работой. И должны выжать из командования все, что удастся. Мне пришло в голову, что это -- случай, значение которого я не могу еще определить. У меня будет большая свобода передвижения и, может быть, даже возможность привозить из Солсбери запасные части. И таким образом пересечь на транспорте границу, отправиться через всю Африку... Я улыбнулся; разумеется, это была бессмыслица. Фантазия. -- Это все, можете идти! -- Слушаюсь, капитан! Я бросил пустую жестяную банку от пива в корзину и вышел на двор. На следующий день я взялся за работу. Машинный парк был страшно изношен и запущен. С утра до вечера я лежал под транспортерами и грузовиками и искал неисправности. Всюду они были одинаковы. Амортизаторы, втулки и рулевое управление. Только подшипники еще чудом не вышли из строя. Всю транспортную технику "Анти-Террористической Унии" Гофмана можно было отправить в металлолом. При движении по здешней пересеченной местности эти неисправности скоро бы проявились. Капитан эту возможность, вероятно, уже давно предвидел; мне пришло в голову, что он предвидит еще кое-что. Использует случай или у него есть какой-то план? Вовремя передвинуться со всем корпусом и техникой, пока это еще возможно, туда, где ситуация не будет такой горячей и где ему охотно заменят старый металлолом на новые боевые машины? Заключить контракт с другим правительством? Сообщения в газетах не предвещали ничего хорошего. Если начнутся всеобщие бои черных против белых, что тогда станет он делать с не способным к передвижению корпусом? Ситуация в стране была для легионеров неблагоприятна. Давление иностранных держав, направленное на то, чтобы правительство Яна Смита ушло в отставку, постоянно возрастало, а англичане и американцы вели переговоры с негритянскими группами. Местный Республиканский альянс обвинял Смита в излишнем либерализме по отношению к африканцам и требовал жесткой позиции и ориентации на Южно-Африканскую Республику. Патриотический фронт отвергал переговоры с белыми и был полон решимости добиться своих прав боем. Схватки на местах могли в любой момент перерасти в вооруженный конфликт. Однако политические трения корпуса не касались. Мы должны были только стеречь границы и препятствовать "гориллам" проникать с иностранных баз в страну. Жалованье выплачивалось регулярно, и пища была отличной. Никто, кроме капитана, о будущем не беспокоился. Однажды после обеда, когда у нас было свободное время, мы сидели в столовой и не знали, как убить время, Тенсер сказал мне: -- Если дело дойдет до конфликта раньше, чем истечет срок контракта, с Гофманом будет покончено. Мы первые поплатимся, нас пошлют в самые горячие места -- это, я надеюсь, тебе ясно. Я поддакнул. Радиокомбайн орал самые новейшие шлягеры, кругом пили пиво и шампанское. Игра в карты никого не интересовала, ничто никого уже не интересовало. Как можно быстрее нализаться и дождаться вечерней поверки. Сегодня оказалась бы кстати тревога -- просмотреть деревню черных, а заодно всех женщин. Мне было ясно, что на самые опаснейшие места послали бы нас, за это ведь нам и платят. -- Однако, -- сказал Тенсер,-- шефу будут нужны свои люди живые, а не мертвые. Поэтому я не боюсь. Прилив новичков не так велик, чтобы не обращать внимания на потери. Без людей он здесь ничего не значит. Держу пари, что он уже ведет переговоры бог знает с кем, и как только истечет срок контракта или, возможно, еще раньше... -- Поднимем якоря, -- усмехнулся я. Он кивнул. Только вот все еще не решено, как из этого выберусь я. Может быть, потянусь с Гофманом вдоль по Африке. И что дальше? Где раздобуду документы? Документы хочет иметь каждый, только для Гофмана это нежелательно. -- Сержант! В столовую ввалился поручик Беневенто, пропотевший и запылившийся. Он осмотрелся, кивнул мне и ринулся прямо к стойке с пивом. -- Привез вам бизнес, -- выдохнул он через плечо. -- Идите к шефу! Я поднялся. Поручик жадно пил пиво, и по вискам у него стекали огромные капли пота. С того времени, когда я предложил капитану образцово разработанный, на многих страницах, план ремонтных работ и заявку на запасные части, ко мне изменилось отношение всего офицерского состава. Я стал специалистом, человеком, с которым считаются. Запасные части мы еще, конечно, ждали, и я не знал, чем это все кончится на практике. Я боялся этого. Тенсер дружески улыбнулся и многозначительно постучал пальцем по рюмке. Это означало, что рассчитываться буду я. Разумеется, я буду платить -- за все в жизни платят. Мне потребовалось много времени, прежде чем я это понял. Я вышел на раскаленный лагерный плац. Открытая печь! Воздух опалил меня. Назойливый, никогда не исчезающий запах дезинфекционных препаратов против москитов и бог знает какой еще нечисти, которыми вся площадь лагеря и окрестности регулярно опрыскивались с вертолетов, стоял над задыхающейся землей. Я направился к командирскому зданию. За бронеавтомобилем, на котором только что вернулся поручик Беневенто, стоял привязанный тросом гражданский вездеход "форд" с двумя детьми на задних сиденьях. Перед ним стоял капитан Гофман со стройной белой женщиной. Ей могло быть, по всей вероятности, тридцать-тридцать пять лет. Широкая тропическая шляпа на голове и легкое хлопчатобумажное платье песочного цвета. -- Наш специалист, миссис, -- сказал Гофман с услужливостью официанта, когда я подошел. -- Ручаюсь за то, что вечером вы будете дома. -- Потом он посмотрел на меня. -- У миссис Шиппер по пути из Солсбери случилась неисправность в машине, сержант. К счастью, ее встретил Беневенто на патрульной машине и взял на буксир. Я вежливо поклонился. Давно я не видел белую женщину -- конечно, кроме старенькой госпожи Хармер и ее некрасивой внучки. В этой было нечто такое, что не вызывало сомнения в том, что это настоящая африкаанер, старожилка, которая здесь родилась и предки которой колонизировали эту страну. Смуглая, нежная, но уже слегка увядшая кожа, продолговатое энергичное лицо и светлые коротко остриженные волосы. Это была не красотка с обложки журнала, а женщина, привыкшая решать и приказывать. Я не мог ее представить себе в постели: не из-за ее тела, оно было, без сомнения, в порядке, а из-за выражения лица, Строгого и непреклонного. Ничего такого настоящая дама не позволяет, а если и позволяет, так только один-два раза в жизни (в прочной непросвечивающей рубашке), если желает рожать детей. Она посмотрела на меня зелеными изучающими глазами и неслышно ответила на приветствие. -- Могу я вам пока предложить прохладительные напитки, миссис? -- растаял капитан и широким жестом пригласил ее в кабинет. Миссис кивнула детям -- девочкам в возрасте примерно десяти-одиннадцати лет, и все исчезли в командирском доме. Я сел в машину и повернул ключ зажигания. Ничего. Я повернул снова. Стартер не работал. Неисправность в электропроводке, но что я -- электромонтер? Я открыл капот и беспомощно посмотрел на мотор. Должен им быть! Эта дама была, видно, женой фермера Шиппера. Крупнейшие табачные плантации в окрестностях. Одна ехала из Солсбери, только с детьми, как будто не знала, что откуда угодно может вынырнуть черная команда. Я начал тщательно просматривать кабели. Где-то должна быть нарушена цепь. Если не найду неисправность, будет стыдно. От столовой уже шагал поручик Беневенто, грязный, полуголый, с рубашкой в руке. -- Так что? -- спросил он ехидно. -- Приказать, чтобы выпрягали, или повезем даму домой? Я бы проводил ее с большим удовольствием. -- И он с неподражаемой итальянской мимикой скорчил мне гримасу. -- Выпрячь, -- сказал я. Я ничуть не сомневался в том, что он проводил бы ее с удовольствием. Белая или черная -- любая будет молчать. Это было его любимое изречение, когда он записывал на свой счет любовные истории. Он пожал плечами и пошел дальше. Я снова склонился к мотору и последовательно проверил крепление всех контактов. Кабель от аккумулятора остался у меня в руке. Я перевел дух. Он был оборван прямо в зажиме, от тряски на плохих дорогах; неисправность почти не было видно. Я отрезал часть изоляции, подсоединил к контакту и затянул гайкой. Потом завел мотор. Мотор заработал, готово! Мною овладело чувство уверенности в себе: никакого чуда, конечно, но дело пойдет! Будет из меня ремонтник. В дверях появилась миссис Шиппер с капитаном. -- Что я говорил, миссис? Инженер Краус ведает всем нашим машинным парком. В моем корпусе работают лучшие специалисты, и правительство хорошо это сознает. Если оно само не сложит оружия, нас здесь никто не победит. Можете быть спокойны, вам не грозит никакая опасность. Порядок удержим. Я не убежден, -- не опрометчиво ли было спешить с продажей? Он чванился и кичился, в таком виде его я еще никогда не видел. -- Не опрометчиво, -- ответила она строго. У нее был глухой, немного суровый голос. Его тембр меня не удивил, это шло ей. Она могла бы командовать и капитаном. Я закрыл капот и посмотрел ей в лицо. Девочки со смехом карабкались на задние сиденья. На мгновение наши взгляды встретились. -- Благодарю вас, господин. -- Пожалуйста, леди. Она снова резко посмотрела на меня. Вероятно, не была уверена в таком обращении -- наглость это или комплимент? -- Сержант! -- Слушаюсь, капитан! -- гаркнул я и вытянулся по стойке "смирно". Я знал, что шефу нравится воинская дисциплина. -- Проводите миссис с барышнями домой. Возьмите джип и трех парней. Через минуту будет темно. Темнота означает опасность. Мгновение спустя после наступления темноты превосходство "Анти-Террористической Унии" кончается. Техника перестает иметь значение, остается только глубокая, непонятная африканская ночь. -- Слушаюсь! -- Это не все... Госпожа Шиппер села в машину и с равнодушным видом смотрела на ворота лагеря. Бог знает о чем она думала, что вертелось у нее в голове. Я подумал, что ей все равно, будет ли у нее сопровождение или нет. Она не испугалась бы ехать на ферму -- два часа в направлении мозамбикской границы -- сама. Видимо, недооценивала опасность. Она была здесь просто дома, белая госпожа Шиппер, с ней ничего не могло случиться. Вероятно, до сих пор не заметила, что времена меняются. Хотя... этому я не мог поверить, эта женщина ведь не могла быть так слепа. Просто ли она не боялась или была готова рисковать? -- Посмотрите и приведите в порядок грузовик миссис Шиппер. -- Слушаюсь! Сегодня же ночью? -- спросил я для уверенности. -- Сегодня же ночью! -- Насколько это будет возможно, -- сказала нетерпеливо сидевшая за рулем леди. -- Потом я с вами рассчитаюсь. Пальцы левой руки нетерпеливо барабанили по рулевому колесу. -- Насколько это будет возможно! -- повторил капитан. -- Поеду вперед, --сказала она раздраженно. -- Я уже слишком задержалась. Догоните меня по дороге. Благодарю вас, капитан. Она завела мотор и двинулась к воротам. -- Поднажмите, ребята! -- проворчал Гофман -- Слушаюсь! -- Подождите! -- Он кивнул мне. -- Эта дама только что продала ферму с плантациями, просто со всеми потрохами. Бегут, -- добавил он торопливо, и его поведение снова стало нормальным. -- Нападение на Хармеров перепугало всех поселенцев в окрестности. Районный комиссар вешает его нам на шею, говорит, что мы не способны обеспечить безопасность области, что мы никого не поймали, что "гориллы" делают здесь все, что хотят. Ни старый Хармер, ни Шиппер не пользуются любовью у черных. С Хармером они уже покончили, у Шипперов не должно повториться ничего подобного, понимаете? Приведите им в порядок грузовик, пусть исчезнут отсюда как можно быстрее. Это все, что мы можем сделать для них. Черные могут проникнуть ночью куда захотят, даже если бы я имел парней в три раза больше. -- Ясно! Через несколько минут в полном вооружении мы выезжали. Тенсер, Джоел и Вердинг -- все из моего ремонтного отделения. Облако пыли указывало нам направление, в котором ехала госпожа Шиппер. Дорога была скверной, местами она терялась в саванне, местами от нее оставалась только полоса изборожденной колесами глины. Солнце катилось к западу. Уже стемнело, когда мы въехали на плантацию. Госпожа включила фары, но мы ехали за ней без освещения, скрытно. Никто не должен знать, что у нее есть сопровождение. Дорога почти не изменилась, только промоины стали глубже и облаков пыли уже не было видно. Быстро начало холодать. С полей поднимались резкие горячие ароматы. Мне напомнило это летние вечера дома, в деревне. Васильки и дикие маки. Только аромат был чужой, и холод неприятно пробирался к телу. Я все еще не мог привыкнуть к скачкам температуры, Я не имел представления, где лежит ферма Шиппера, и мы ехали, ориентируясь только на красный задний фонарь первой машины. Мы миновали несколько негритянских деревень с тусклыми отблесками костров перед круглыми хижинами и отзвуками незнакомых голосов. Женщины готовили ужин -- как всюду, на всем белом свете. Понимают ли они, что делается вокруг них? На чьей они стороне? Или для них это только одно из стихийных бедствий, что преследуют их из века в век? А они живут между бурями, готовят ужин и надеются найти и ухватить кусочек своего ничтожного счастья. Я не знал их и не способен был их себе представить. Но ведь какое-то счастье у них было, пусть совсем крохотное, будничное. Возможно, только огонь и полная миска, кто знает, Я устал об этом думать. Я предпочел мысленно вернуться к той незнакомой женщине, судьба которой на мгновение открылась предо мной, как перед случайным свидетелем. Что за драма разыгрывается, что уже кончается, и что начинается? Продала ферму и бежит. Сколько их уже ушло и скольких это еще ждет. Только черные остаются в деревнях и следят за дорогой, по которой когда-то Приходили, полные энтузиазма, те, что теперь уходят. Я снова почувствовал неимоверное облегчение оттого, что меня это не касается, что я тут чужой и не имею ни к этой стране, ни к этим людям никакого отношения. Каждый должен решить свои трудности сам, и я их решаю... собственно, ничего я не решаю -- меня несет по течению. Сижу за рулем джипа и не знаю, вернусь ли я когда-нибудь. Неприятно об этом думать, но человек не может избавиться от мыслей. Мечта и отдаленная цель. Она все более отдаляется и кажется только сном. Или стрелкой внутреннего компаса. Но рано или поздно кто-то бросит гранату, нажмет на спусковой крючок и... -- Не спи! -- прикрикнул я на Тенсера, который сидел у пулемета. -- Или нас прикончат. -- Я не сплю, обдумываю, -- сказал он тихо. -- Пока в Африке были такие женщины, как эта, у нас здесь была какая-то надежда. Теперь у нас нет ничего, только понос, -- добавил он удрученно. Джоел, сидевший возле меня, довольно заржал и сказал: -- Как только заработаю денежки, наплюю на все это, у меня нет охоты сдохнуть, как Маретти. Чуть было не взял из-за него грех на душу, из-за этой свиньи. Хотя, в сущности, он был неплохой парень, -- и он снова, захлебываясь, рассмеялся. Беглый официант, наемник и авторемонтник в корпусе Гофмана. -- У меня есть предложение, парни, -- сказал тихо сидевший на заднем сиденье Вердинг. -- Когда поедем в Солсбери за запасными частями, ограбим банк. В этом нет ничего сложного, двоих ребят с автоматами в этих мундирах вполне достаточно. Потом дадим деру через Заир в Анголу, там нас не выдадут. Ну? -- спросил он строго. Это было серьезное предложение, подходящее для этой дороги и ночи. -- В Анголе нас пристрелят, -- зевнул Тенсер. -- Это я, сынок, знаю. Как только раскусят, что мы служили у Гофмана, получишь пулю в лоб. Для них дело не в деньгах или в том банке, а в "Анти-Террористической Унии". Шефа там не любят. Тишина. Только гул мотора. На темную равнину неба выскользнул огромный мерцающий месяц. Равнодушное женское лицо, латунный диск с кратерами и тенями. Холодная маска! Она одна видит вещи в истинном свете. Она видит не просто дорогу и на ней джип и вездеход "форд", а пропасть между людьми на дороге и теми, что живут на континенте. Видит вечную армию, жаждущую покорить черный континент. Такую же, как сто, двести, лет тому назад. Слоновая кость и золото! Чем мы отличались от них? Только регулярной, при любых обстоятельствах, выплатой жалованья. Кто выживет, вернется далеко не бедным. Вдалеке возник рой дрожащих светящихся точек. Деревня и ферма. Мы были на месте. Госпожа несколько раз громко просигналила -- видимо, тем, кто был в доме. Бешено залаяла собачья свора. Голоса собак, хриплые и дикие, далеко разнеслись в ясной ночи, Силуэты хижин вдоль дороги. Примитивная, всюду одинаковая архитектура. Мы проехали деревню и через несколько минут остановились перед широкими железными воротами. Весь дом и хозяйственные постройки были обнесены высоким проволочным забором. Свора собак яростно подпрыгивала за воротами и приветствовала госпожу. Потом ворота автоматически открылись, и мы въехали внутрь. Собаки кучей бросились на машины, но это не было проявлением недружелюбия. Перед низким белым домом, выстроенным в старинном колониальном стиле прошлого столетия и окруженном цветочными клумбами, вспыхнула цепочка огней. Однако прислуга нигде не появлялась. Только между белых стеклянных дверей стоял, сгорбившись, пожилой человек в полосатой пижаме с автоматом в руке, Бернард Шиппер, пришло мне в голову. Собаки теперь бесновались около него. Подскакивали и жались к его ногам. Мы остановились прямо под террасой. -- Я уже стал опасаться за вас. --сказал он слабо и обнял девочек одну за другой. -- Доставляете мне только хлопоты, Корнелия. -- Все в порядке, Бернард, -- сказала ласково госпожа. -- У нас была неисправность, но нас взяли на буксир господа из "Анти-Террористической Унии". Капитан Гофман был очень любезен. Они осмотрят наш грузовик. Теперь была моя очередь выйти из машины. -- Сержант Краус, -- представился я и пожал мужчине руку. -- Нам доставило удовольствие проводить ваших дам, -- сказал я с улыбкой. Это был вовсе не пожилой человек. Может быть, немного старше, чем я, что-то около сорока. Был он только невероятно немощным и разбитым, со впалым желтым лицом. Тропики! Сколько людей кончает вот так. Все хозяйство наверняка лежало на этой женщине. Госпожа поспешно вошла в дом и с вешалки у двери сняла толстый кожаный бич. Несколькими ударами, звучащими как выстрелы из пистолета, она разогнала собачью свору. -- Прощу прощения, -- сказала она, извиняясь, -- на ночь в доме мы не оставляем прислугу. Бояться собак вам не надо, они не переносят только запаха черных, так они выдрессированы. Как только уложу детей, приготовлю вам перекусить. Машина -- сзади, в складском помещении, в том самом большом здании, за домом. -- Слушаюсь! -- гаркнул я так, что Бернарда Шиппера передернуло. -- Не беспокойтесь, леди, мы позаботимся о себе сами. Я сел в джип, и мы проехали по дорожке, посыпанной белоснежным песком, между цветочными клумбами вокруг дома к хозяйственным постройкам. Это была прекрасная ферма. Немного старомодная, но как будто вырезанная из иллюстрированного журнала. Всюду образцовый порядок и чистота. Ночью; однако, здесь должны были оставаться только собаки. Белые боялись черных. Усадьба, в сущности, больше ничего не стоила. -- Посмотрим машину, а потом вздремнем, -- сказал я ребятам. -- С работой подождем до утра, а часовых будем сменять через каждые два часа. Машину поставьте в саду, чтобы нам было видно. Никогда не знаешь, что может случиться. Я вошел в склад и зажег свет. Это был не обычный грузовик для транспортировки сельскохозяйственных культур, а полуторатонный африканский вездеход с крытым кузовом. Он мог служить для чего угодно. Например, для перевозки товаров и животных, но можно было в нем и жить. Удобное транспортное средство для экспедиции. Я несколько раз обошел его и заглянул под капот. Мне надо будет на нем поездить и испытать, но для этого теперь неудобное время. По-видимому, надо ей сказать об этом. Я закрыл ворота и вышел во двор. Джоел разворачивал джип на бетонированной площадке. Я кивнул ему: -- Свяжись с базой, пусть нас не ждут, сегодня с этим нам не удастся ничего сделать, -- и я направился обратно к дому. Свет перед входом уже погас, и только несколько окон сияло в темноту. Мгновение я обдумывал, могу ли я войти в зал, но потом решил, что лучше сесть к плетеному столику на террасе и ждать, пока кто-нибудь появится. Глубокая тишина лежала над спящей страной, еще не слышалось даже пения цикад. Собачья свора куда-то исчезла, и только временами я слышал топот вдали. Это были здоровенные барбосы, я не хотел бы с ними встретиться. Я удобно вытянулся в кресле. Дом, насыщенный дневным жаром, выдыхал приятное тепло. В освещенном зале появилась