до того, как взойдет солнце? - Глупый вопрос, Грентэм. Небольшая пауза. - Да, согласен. Полагаю, он хочет встретиться прямо сейчас. - Нет. У тебя есть тридцать минут. Он попросил быть там в шесть. - Где? - На Четырнадцатой возле Тринидад Плейграунд есть небольшой кафетерий. Там темно и безопасно, и поэтому Садж облюбовал его. - Где он находит такие местечки? - Знаешь, для репортера ты задаешь глупейшие вопросы. Это место называется <У Гленды>, и думаю, тебе следовало бы отправиться, иначе опоздаешь. - Ты будешь там? - Зайду. Просто, чтобы убедиться, что у вас все в порядке. - Кажется, ты сказал, что там безопасно. - Безопасно. Для данного района города. Ты сможешь добраться туда? - Да. Я отправлюсь туда, как только смогу. Садж был старым, с очень черной кожей и множеством блестящих белых волос, торчащих во все стороны. Он носил толстые солнцезащитные очки, с которыми, по-видимому, никогда не расставался, кроме сна, и большинство его сослуживцев в Западном крыле Белого дома считали его полуслепым. Он всегда ходил с наклоненной в сторону головой и улыбался совсем как Рей Чарлз. Иногда он наталкивался на дверные рамы и столы, когда выгружал мусорные ящики или вытирал пыль с мебели. Он ходил медленно и осмотрительно, как будто считал шаги. Он работал терпеливо, всегда с улыбкой, всегда имел доброе слово для каждого, кто готов был ответить тем же. Одна, большая, часть его не замечала и игнорировала, тогда как для другой он был добрым, старым, немного покалеченным чернокожим уборщиком. Садж мог разглядеть даже невидимое. Его территорией было Западное крыло здания, где он занимался уборкой вот уже тридцать лет. Убирал и слушал. Убирал и смотрел. Он прибирал за несколькими ужасно важными персонами, которые часто бывали слишком заняты, чтобы следить за своими словами, особенно в присутствии бедного старого Саджа. Он знал, какие двери оставались открытыми, и какие стены были тонкими, а также какие вентиляционные каналы передавали звук. Он мог исчезнуть в одно мгновение, потом снова появиться в тени, там, где страшно важные персоны не могли увидеть его. Большую часть информации он хранил в себе. Но время от времени он становился обладателем каких-то пикантных сведений, которые можно было объединить с какой-то другой информацией. И тогда Садж мог бы позвонить в суд и сообщить много чего интересного. Но он был очень осторожен. Оставалось три года до пенсии, а он так ни разу и не воспользовался ни одним шансом. Никто даже не подозревал Саджа в связи с прессой. Внутри любого Белого дома всегда находилось достаточное количество больших ртов, которые обвиняли друг друга. Было занятно, на самом деле. Садж поговорит с Грентэмом из <Пост>, потом с волнением дождется развития событий, затем услышит причитания, когда полетят головы. Он был безупречным источником и говорил только с Грентэмом. Его сын Клив, полицейский, организовывал встречи. Всегда в необычное время, в темных и не привлекающих внимания местах. Садж носил солнцезащитные очки. Грентэм тоже надевал такие же, только со шляпой или какой-нибудь шапочкой. Клив обычно сидел с ними и рассматривал публику. Грентэм вошел в кафетерий <У Гленды> в несколько минут седьмого и сразу направился к отдельной кабинке в глубине зала. Кроме них было ещё трое посетителей. Сама Гленда запекала яйца в гриле возле стойки. Клив сидел на высоком табурете, наблюдая за ней. Они пожали друг другу руки. Для Грентэма была налита чашка кофе. - Извини, что опоздал, - сказал он. - Нет проблем, мой друг. Рад видеть тебя, - у Саджа был скрипучий звучный голос. Но никто не слушал. Грентэм жадно пил кофе. - Много работы на этой неделе в Белом доме? - Я думаю! Много возбуждения. Много счастья. - И не говори. Грентэму нельзя было делать записи во время таких встреч. Было бы слишком очевидно, сказал Садж, когда изложил основные требования. - Да. У Президента и его ребят приподнятое настроение от новости о судье Розенберге. Она сделала их очень счастливыми. - А как насчет судьи Дженсена? - Как ты заметил. Президент присутствовал на заупокойной службе, но не выступал. Он планировал произнести надгробную речь, но отказался от такой мысли, потому что ему пришлось бы говорить только очень хорошее о гомосексуалисте. - Кто писал надгробную речь? - Составители речей. В основном, Мабри. Работал над ней весь день в четверг, а потом от неё отказались. - Он ходил также на службу по Розенбергу? - Да. Но не хотел. Сказал, лучше бы отправился к черту аа весь день. Но в конце концов созрел и все-таки пошел. Он абсолютно счастлив, что Розенберга убили. Целый день в среду у него было почти праздничное настроение. Судьба одарила его чудесной возможностью. Теперь он собирается перестроить суд и поэтому находится в крайне возбужденном состоянии. Грентэм напряженно слушал. Садж продолжал: - Составлен небольшой список кандидатов. Первоначально в нем было двадцать кандидатов или что-то около этого. Потом список урезали до восьми. - Кто это сделал? - Кто бы ты думал? Президент и Флетчер Коул. Они приходят в ужас при мысли об утечке информации. Очевидно, в списке только одни молодые консервативно настроенные судьи, большинство из которых малоизвестны. - Какие-то конкретные имена? - Только два. Один по фамилии Прайс из Айдахо и некто Мак-Лоренс из Вермонта. Это все, что мне известно относительно фамилий. Думаю, они оба являются федеральными судьями. Больше ничего по этому вопросу. - А как насчет расследования? - Многого не слышал, но как обычно держу глаза открытыми. По-видимому, дела идут не слишком успешно. - Что-нибудь еще? - Нет. Когда ты запустишь это? - Утром. - Будет весело. - Спасибо, Садж. Солнце уже взошло, и в кафе становилось многолюднее. Легкой походкой подошел Клив и сел рядом с отцом. - Как, парни, насчет того, чтобы закругляться? - Уже закончили, - сказал Садж. Клив оглядел помещение. - Думаю, нам надо уходить. Первым уходит Грентэм, за ним я, а отец может оставаться здесь сколько захочет. - Очень любезно с твоей стороны, - отреагировал Садж. - Спасибо, друзья, - произнес Грентэм, направляясь к двери. Глава 12 Верхик, как обычно, опаздывал. За двадцать три года их дружбы он ещё ни разу не пришел вовремя, да и никогда не возникало проблем из-за опоздания на несколько минут. Он не чувствовал времени, оно его совершенно не волновало. Он носил часы, но никогда не смотрел на них. <Поздно> в понятии Верхика означало опоздание как минимум на час, иногда два, особенно если ожидавший являлся его другом, который рассчитывал на поздний приход и обязательно простил бы. Поэтому Каллахан просидел примерно час в баре, и это было для него как нельзя лучше. После восьмичасовых ученых дебатов он ни во что не ставил Конституцию и тех, кто преподавал её. Его венам нужен был , и после двух двойных со льдом он почувствовал себя лучше. Он смотрел на себя самого в зеркало за рядами бутылок с ликером. Смотрел и ждал Гэвина Верхика. Неудивительно, что его друг не мог найти себя в частной практике, где жизнь была расписана по часам. Когда подали третью двойную порцию, это было после часа и одиннадцати минут ожидания, в начале восьмого вечера, Верхик вошел в бар и заказал себе пива. - Извини за опоздание, - произнес он после того, как они обменялись рукопожатием. - Знаю, ты не теряешь время, попивая в одиночестве свой . - Ты выглядишь усталым, - сказал Каллахан, окинув его продолжительным взглядом. - Старым и усталым. - Верхик быстро старел и набирал вес. Его лоб увеличился на дюйм со времени их последней встречи, а бледная кожа под глазами собиралась в глубокие складки. - Сколько ты весишь? - Не твое дело, - ответил он и взял пиво. - Где наш столик? - Он заказан на восемь тридцать. Я прикинул, что ты опоздаешь как минимум на девяносто минут. - Тогда я пришел рано. - Кто бы говорил, только не ты. Ты прямо с работы? - Я живу теперь на работе. Директор хочет, чтобы мы работали не менее ста часов в неделю, пока что-нибудь не сломается. Я сказал жене, что появлюсь домой к рождеству. - Как она? - Чудесно. Очень терпеливая леди. Мы ладим лучше, когда я живу в офисе. Она была женой номер три. За семнадцать лет. - Я бы хотел встретиться с ней. - Нет, не надо. Я женился на первых двух из-за секса. А они так наслаждались им, что делили его с другими. В третий раз я женился из-за денег, и на неё не очень приятно смотреть. Ты не будешь впечатлен. - Он опорожнил бутылку. - Сомневаюсь, смогу ли я продержаться, пока она умрет. - Сколько ей лет? - Не спрашивай. Я действительно любил её. Честно. Но через два года я стал понимать, что мы не имеем ничего общего, кроме острого ощущения фондовой биржи. Он посмотрел на бармена. - Еще пива, пожалуйста. Каллахан фыркнул, потягивая свой напиток. - Сколько она стоит? - Ничего похожего на то, о чем я думал. В действительности я не знаю. Полагаю, что где-то около пяти миллионов. Она обчистила мужей номер один и номер два, и, мне думается, её притягивал ко мне вызов: а не выйти ли замуж за простого среднего парня. Это, и ещё великолепный секс, сказала она. Они все говорят так, ты знаешь. - Ты всегда выбирал пострадавших, Гэвин, даже в юридическом колледже; Тебя привлекают неврастенички и женщины в состоянии депрессии. - И их привлекает ко мне, - он открыл бутылку и осушил наполовину. - Почему мы всегда обедаем в этом заведении? - Не знаю. Что-то типа традиции. Навевает мысли о юридическом колледже. - Мы ненавидели колледж, Томас. Каждый ненавидит юридический колледж. Каждый, ненавидит юристов. - Ты в прекрасном настроении. - Извини. Я спал всего шесть часов с тех пор, как обнаружили трупы. Директор кричит на меня по меньшей мере пять раз в день. Я воплю на любого, кто ниже меня по должности. Сплошной крик повсюду. - Допивай, большой мальчик. Наш столик готов. Давай выпьем, поедим и поговорим. Попытаемся развлечься вместе за эти несколько часов. - Я люблю тебя больше, чем свою жену, Томас. Ты знаешь это? - Не стоит говорить много об этом. - Ты прав. Вслед за метрдотелем они прошли к столику в углу, тому самому столику, который всегда заказывали. Каллахан заказал выпивку по второму кругу и объяснил, что они не будут торопиться с едой. - Ты видел эту проклятую штуковину в <Пост>? - спросил Верхик. - Видел. Кто проболтался? - Кто знает? Директор получил краткий список утром в субботу, из собственных рук Президента, с довольно четкими инструкциями в отношении секретности. Он никому не показывал его за выходные, а этим утром статья ударила именами Прайса и Мак-Лоренса. Войлс пришел в неистовство, когда увидел её, а спустя несколько минут его вызвал Президент. Он помчался в Белый дом, и там имела место, черт бы её побрал, колоссальная битва. Войлс пытался атаковать Флетчера Коула, но его сдерживал К. О. Льюис. Очень неприятно. Каллахан жадно впитывал каждое слово. - Это очень хорошо. - Да. Я расскажу тебе почему, позже, когда больше выпьем. Ты будешь ждать, что я проболтаюсь тебе, кто ещё в этом списке, а я не должен этого делать. Я пытаюсь быть другом, Томас. - Продолжай. - В любом случае нет пути, по которому утечка произошла бы от нас. Невозможно. Она должна была исходить из Белого дома. Там полно людей, которые ненавидят Коула, и информация растекается подобно потоку через ржавые трубы. - Возможно, утечка произошла из-за Коула. - Может быть. Он грязный ублюдок, и согласно одной версии он выпустил информацию о Прайсе и Мак-Лоренсе, чтобы напугать всех, а потом объявить фамилии двух кандидатов, которые кажутся более умеренными. Это похоже на него. - Я никогда не слышал о Прайсе и Мак-Лоренсе. - Вступи в клуб. Они оба очень юны, тридцать с небольшим, с совсем небогатым судейским опытом. Мы их не проверяли, но, по-видимому, они радикально консервативны. - А остальные в списке? - Слишком рано спросил. Пропустил два пива и уже выстрелил вопрос. Принесли напитки. - Я хотел бы немного грибов, фаршированных мясом крабов, - сказал Верхик официанту. - Чтобы пожевать что-нибудь. Я умираю от голода. Каллахан протянул свой пустой стакан. - Повторите заказ. - Не спрашивай опять, Томас. Может быть, ты вынесешь меня отсюда через три часа, но я никогда не скажу. Ты это знаешь. Скажем, по-видимому, Прайс и Мак-Лоренс отражают весь список. - Все неизвестные? - В основном, да. Каллахан сделал медленный глоток шотландского напитка и покачал головой. Верхик снял пиджак и развязал галстук. - Давай поговорим о женщинах. - Нет. - Сколько ей лет? - Двадцать четыре, но очень развитая. - Ты мог бы быть её отцом. - Мог бы. Кто знает. - Откуда она? - Из Денвера. Я говорил тебе. - Люблю девушек с запада. Они такие независимые, непретенциозные. Похоже, все носят <Ливайзы> и у всех длинные ноги. Я мог бы жениться на такой. У неё есть деньги? - Нет. Ее отец погиб в авиакатастрофе четыре года назад. Мать получила компенсацию. - Тогда у неё есть деньги. - Она чувствует себя комфортно. - Пари, что она в порядке. У тебя есть её фотография? - Нет. Она не внучка и не пудель. - Почему ты не привез фотографию? - Закажу, чтобы выслать тебе одну. Почему это так развлекает тебя? - Забавно. Великий Томас Каллахан, любитель свободных женщин, влюбился по уши. - Я не влюбился. - Это рекорд. Сколько? Девять, десять месяцев? Почти год ты фактически поддерживаешь постоянную связь, не так ли? - Восемь месяцев и три недели, но никому не рассказывай, Гэвин. Для меня это не просто. - Твой секрет в надежных руках. Расскажи мне все подробности. Какой у неё рост? - Сто семьдесят, сто двенадцать фунтов, длинноногая, джинсы <Ливайз> в обтяжку, независимая, непритязательная, типичная в твоем понимании западная девушка. - Я должен подыскать себе кого-нибудь. Ты собираешься жениться на ней? - Конечно, нет! Кончай свое пиво. - Похоже, ты теперь исповедуешь моногамию? - А ты? - Черт возьми, нет. И никогда ранее. Но мы говорим не обо мне. Томас, мы говорим о Питере Пене сейчас, Каллахане - Холодной Руке, человеке с версией самой блестящей женщины в мире. Скажи мне, Томас, и не лги своему лучшему другу, просто посмотри мне в глаза и признайся, что ты не устоял перед моногамией. Верхик слегка наклонился через стол, глядя на Томаса и глупо ухмыляясь. - Не так громко, - сказал Каллахан, оглядываясь вокруг. - Ответь мне. - Назови мне другие имена в списке, и я отвечу тебе. Верхик отодвинулся. - Отличная попытка. Думаю, что ответом будет <да>. Мне кажется, ты влюблен в эту девушку, но слишком труслив, чтобы признаться в этом. Считаю, она твой выигрыш, парень. - Ладно, пусть будет так. Тебе от этого легче? - Да, намного легче. Когда я смогу увидеть ее? - Когда я смогу встретиться с твоей женой? - Ты запутался, Томас. Тут есть основное различие. Ты не хочешь встречаться с моей женой, а я хочу увидеть Дарби. Вот видишь. Уверяю тебя, они совершенно непохожи. Каллахан улыбался и продолжал неторопливо пить. Верхик расслабился и скрестил ноги в проходе. Поднес к губам зеленую бутылку. - Ты возбужден, приятель, - сказал Каллахан. - Извини. Я пью так быстро, как только могу. Подали грибы в булькающих кастрюльках с длинной ручкой. Верхик бросил в рот два кусочка и стал яростно жевать. Каллахан наблюдал. отдавался голодной болью, ему нужно было подождать несколько минут. Все-таки он предпочитал алкоголь после еды. Четыре араба с шумом уселись за соседний столик, смеясь и болтая на своем языке. Все четверо заказали виски. - Кто их убил, Гэвин? Он пожевал минуту, затем с трудом проглотил. - Если бы я и знал, то все равно не сказал бы. Но, клянусь тебе, я не знаю. Непостижимо. Убийцы исчезли, не оставив следа. Все было тщательно запланировано и отлично исполнено. Ни одной улики. - Почему такая комбинация? Он отправил в рот ещё один кусочек. - Совсем просто. Это так просто, так легко объяснить. Они были такой естественной мишенью. У Розенберга не было охранной системы в городской квартире. Любой вполне прилично одетый грабитель мог войти и выйти. А бедный Дженсен околачивался в таких местах в полночь. Они были брошены на произвол судьбы. В соответствующий момент каждый умер. Другие семь представителей Верховного суда имели агентов в своих домах. Вот почему выбрали их. Они были глупцами. - Тогда кто выбрал? - Кто-то, у кого много денег. Убийцы были профессионалами, и, возможно, за несколько часов они покинули страну. Мы считаем, их было трое, возможно, больше. Неприятность с Розенбергом мог доставить один из них. Предполагаем, что с Дженсеном расправились как минимум двое. Один или больше стояли на стреме в то время, когда парень с канатом делал свое дело. Даже несмотря на то, что это было небольшое грязное заведение, оно было открыто для публики и, естественно, существовал большой риск. Но они сработали хорошо, очень хорошо. - Я прочитал версию убийцы-одиночки. - Забудь о ней. Невозможно одному убить двоих. Невозможно. - Во сколько могут оцениваться эти убийцы? - В миллионы. И много денег ушло на планирование всего этого. - И у тебя нет никаких идей? - Послушай, Томас. Я не участвую в расследовании, поэтому тебе надо спросить у других. Я уверен, черт побери, что они знают намного больше, чем я. Я простой юрист низшего звена в правительстве. - Да, который, так получается, оказывается на одном уровне с Главным судьей. - Это случайность. Надоело. Давай вернемся к женщинам. Я ненавижу разговоры юристов. - Ты разговаривал с ним в последнее время? - По мелочи, Томас, всегда по мелочи. Да, мы поболтали немного сегодня утром. Он заставил всех двадцать семь сотрудников суда вдоль и поперек просмотреть список дел, назначенных к слушанию, в поисках улик. Бесполезно. И я сказал ему это. В каждом случае, который поступает в Верховный суд, имеется две стороны, и каждая задействованная сторона, разумеется, внесет свой вклад, если один судья, двое или трое исчезнут, а вместо них придет один, двое или трое новых, более сочувственно относящихся к этому делу. Имеются тысячи апелляций, конец которым в итоге будет положен здесь. И ты не можешь просто выхватить одну и сказать: <Вот это дело! Именно этот человек убил их>. Глупо. - Что он сказал? - Конечно, он согласился с моим блестящим анализом. Думаю, он позвал меня после ознакомления со статьей в <Пост>, чтобы проверить, не удастся ли ему выжать что-нибудь из меня. Ты можешь поверить нервному человеку? Официант склонился над ним, задержав вопросительный взгляд. Верхик заглянул в меню, закрыл его и протянул ожидающему официанту. - Жареную меч-рыбу, сыр. Овощей не надо. - Я съем грибы, - сказал Каллахан. Официант исчез. Каллахан засунул руку в карман пиджака и вытащил оттуда толстый конверт. Положил его на стол рядом с пустой бутылкой пива. - Взгляни на это, когда появится возможность. - Что это? - Что-то типа дела. - Я ненавижу дела, Томас. В самом деле, я ненавижу закон и юристов. И за исключением тебя я ненавижу профессоров юриспруденции. - Дарби написала. - Я прочитаю сегодня ночью. О чем оно? - Кажется, я сказал тебе. Она сообразительна и интеллигентна, к тому же активная студентка. Она пишет лучше многих. Ее страсть - конечно, другого плана, нежели ко мне, - конституционное право. - Бедняжка. - Она скрылась на четыре дня на прошлой неделе, полностью игнорировала меня и остальной мир и появилась со своей собственной теорией, которую она сейчас отвергает. Но тем не менее прочитай. Она гипнотизирует. - Кто подозреваемый? Арабы разразились оглушительным хохотом, похлопывая друг друга по плечам и проливая виски. Они наблюдали за ними с минуту, пока те не успокоились. - Разве ты любишь смешивать спиртное? - спросил Верхик. - Противно. Верхик засунул конверт в карман пиджака, висящего на спинке стула. - В чем заключается её теория? - Она несколько необычна. Но прочитай. Полагаю, она не повредит, не так ли? Вам, парни, нужна помощь. - Я прочитаю только потому, что это написала она. Какова она в постели? - Какова твоя жена в постели? - Роскошна. В душе, на кухне, в бакалейной лавке. Она роскошна во всем, что бы ни делала. - Так не может продолжаться. - Она выдохнется к концу года. Возможно, я получу городскую квартиру и чего-то добьюсь. - Разве не было добрачного соглашения? - Было, но я юрист, не забывай об этом. Найдено больше лазеек, чем в законодательном акте о реформе налогов. Мой приятель подготовил это. Разве ты не любишь закон? - Давай поговорим о чем-нибудь другом. - О женщинах? - У меня идея. Ты хочешь встретиться с девушкой, так? - Мы говорим о Дарби? - Да. О Дарби. - Я бы хотел увидеться с ней. - Мы собираемся на Сент-Томас на благодарение. Почему бы тебе не встретиться с нами там? - Я должен быть со своей женой? - Нет. Ее не приглашаем. - А Дарби не откажется немного побегать по берегу почти нагишом, лишь с узкими завязками на бедрах? Нечто типа шоу для нас? - Возможно. - Здорово! Я не могу поверить в это. - Ты можешь снять домик рядом с нами. Поверь, нас ожидает приятное времяпрепровождение. - Чудесно, чудесно. Просто чудесно. Глава 13 Телефон прозвонил четыре раза, включился автоответчик, записанный голос эхом прокатился по квартире. Зуммер, потом <сообщения нет>. Он снова прозвонил четыре раза, та же программа, и снова <нет сообщения>. Минуту спустя он зазвонил опять. Грей Грентэм схватил трубку, оставаясь в постели. Сел на подушку, пытаясь сосредоточиться. - Кто говорит? - спросил он, делая над собой усилие. Свет не проникал через окно. Голос на другом конце был низким и робким: - Это Грей Грентэм из <Вашингтон пост>? - Да. Кто говорит? Медленно: - Я не могу назвать вам свое имя. Туман рассеялся, и он сосредоточил свое внимание на часах. Было без двадцати шесть. - Ладно, оставим в покое имя. Почему вы звоните? - Я видел вчера вашу статью о Белом доме и кандидатах. - Это хорошо. - <Ты и миллион других>. - Почему вы звоните мне в такой неподходящий час? - Извините. Я иду на работу и остановился у общественного телефона. Я не могу звонить из дома или офиса. Голос звучал отчетливо, с артикуляцией, и казался интеллигентным. - Какого офиса? - Я юрист. Великолепно. Вашингтон являлся домом для полумиллиона юристов. - Частная практика или в правительстве? Легкое замешательство. - М-м, лучше я не скажу. - Ладно. Послушайте, мне бы поспать. Почему, в сущности, вы мне позвонили? - Я могу знать кое-что о Розенберге и Дженсене. Грентэм сел на край кровати. - Например: Более продолжительная пауза. - Вы записываете это? - Нет. А должен? - Не знаю. Я действительно напуган и в замешательстве, мистер Грентэм. Предпочел бы не записывать это. Может быть, в другой раз. Договорились? - Как хотите. Я слушаю. - Могут этот звонок зафиксировать? - Возможно, я думаю. Но вы звоните с общественного телефона, правильно? Какая разница? - Не знаю. Я просто испуган. - Все в порядке. Клянусь, что я не записываю, и клянусь, ие зафиксирую звонок. Итак, что у вас на уме? - Ладно. Думаю, я могу знать, кто их убил. Грентэм встал. - Это довольно ценные сведения. - Они могут меня убить. Вы думаете, они следят за мной? - Кто? Кто должен следить за вами? - Не знаю. Голос звучал так, будто говорящий стоял рядом и говорил, заглядывая через плечо. Грентэм расхаживал возле кровати. - Успокойтесь. Почему вы не назовете свое имя? Ладно. Клянусь, это конфиденциально. - Гарсиа. - Это не настоящее имя, не правда ли? - Конечно, нет. Но это лучшее, которое я мог придумать. - О'кей, Гарсиа. Говорите. - Я не уверен. Ладно. Но мне кажется, я наткнулся на кое-что в офисе, чего я не должен был видеть. - У вас есть копия этого? - Может быть. - Послушайте, Гарсиа. Вы позвонили мне, правильно? Хотите вы говорить или нет? - Я не уверен. Что вы сделаете, если я скажу вам что-то? - Тщательно проверю. Если мы собираемся обвинить кого-нибудь в предательском убийстве двух судей Верховного суда, то, поверьте мне, с фактами будем обращаться деликатно. Слишком продолжительное молчание. Грентэм замерз, ожидая. - Гарсиа! Вы здесь? - Да. Мы можем поговорить позднее? - Конечно. Мы можем поговорить и сейчас. - Мне нужно подумать об этом. Я не ел и не спал целую неделю и не могу думать логично. Я могу позвонить вам позднее? - Ладно, ладно. Чудесно. Вы можете позвонить мне на работу в: - Нет. Я не буду звонить на работу. Извините, что разбудил. Он повесил трубку. Грентэм посмотрел на ряд цифр на телефонном аппарате и набрал семь цифр, обождал, потом ещё шесть и ещё четыре. Записал номер на листке бумаги, лежащем возле аппарата, и повесил трубку. Общественный телефон находился на Пятнадцатой улице в Пентагоне. Гэвин Верхик проспал четыре часа и проснулся пьяным. Когда он часом позже приехал в гуверовское здание, алкоголь улетучился, но появилась боль. Он проклинал себя и проклинал Каллахана, который, вне всякого сомнения, будет спать до обеда и проснется свежим, бодрым и готовым лететь в Новый Орлеан. Они ушла из ресторана в полночь, когда тот закрывался. Потом заглянули ещё в несколько баров и пошутили насчет посещения <подводного> кино, но, так как любимый ими кинотеатр взорвали, они не могли этого сделать. Поэтому они просто пили до трех или четырех часов. В одиннадцать у него была назначена встреча с директором Войлсом и следовало появиться трезвым и бодрым. Это было невозможно. Он попросил секретаршу закрыть дверь и объяснил ей, что подхватил противный вирус, может быть, грипп, и его нужно оставить одного, если только не появится что-нибудь чертовски важное. Она изучала его глаза и, казалось, хмыкала ещё более неодобрительно, чем обычно. Запах пива не всегда испаряется во время сна. Она вышла и закрыла за собой дверь. Он запер её. Чтобы уравнять положение, позвонил Каллахану, но никто не ответил. Что за жизнь. Его лучший друг зарабатывал почти столько же, сколько и он, но был занят работой тридцать часов в неделю и имел богатый выбор сговорчивых молодых студенточек лет на двадцать моложе. Потом он вспомнил их грандиозные планы насчет недельного отдыха на Сент-Томасе, и в воображении возникла Дарби, прогуливающаяся по пляжу. Он поедет туда, даже если придется уйти в отставку. Волна тошноты поднимается вверх, подкатывает к горлу, и он быстро ложится на пол. На дешевый правительственный ковер. Он дышит глубоко, и где-то вверху в голове начинает стучать. Оштукатуренный потолок не закружился, и это придавало силы. Через три минуты стало ясно, что рвоты не будет, по крайней мере, в данный момент. Его портфель находился в пределах досягаемости, и он осторожно подтянул его к себе. Нашел внутри конверт, лежащий рядом с утренней газетой. Вскрыл его, развернул сложенные вместе листы и держал их обеими руками на расстоянии шести дюймов от лица. Всего было тринадцать страниц компьютерной распечатки обычного размера, как для письма. Текст набран через два интервала, широкие поля. Он мог читать. На полях от руки были сделаны небрежные примечания, целые абзацы шли с пометками. Слово <черновик> было написано фломастером наискось вверху. Ее фамилия, адрес и номер телефона напечатаны на обложке. Он бегло, за несколько минут, пока лежит на полу, просмотрит страницы, потом, возможно, найдет в себе силы сесть за стол и вновь почувствует себя важным правительственным юристом. Он подумал о Войлсе, и стук в голове усилился. Она писала хорошо. Стандартный, как тому учат в юридической школе, образец из больших предложений, состоящих из длинных слов. Но мысли она излагала четко. Избегала повторов и специального, понятного лишь юристам, жаргона, к которому обычно прибегает большинство студентов. Она никогда не будет писать так, как юридический служащий, работающий в правительстве Соединенных Штатов. Гэвин никогда не слышал о её подозреваемом, и, определенно, его фамилии не было ни в одном списке. В узком смысле слова это не было дедом, больше похоже на статью о судебном процессе в Луизиане. Она излагала факты кратко и делала их интересными. Увлекательно, на самом деле. Он уже не просматривал, а внимательно читал. Изложение фактов заняло четыре страницы, потом на трех страницах давались краткие справки о сторонах. Здесь текст был несколько растянутым, но он продолжал читать. Он заглотнул крючок. На восьмой странице - само дело, или, иначе, резюме судебного разбирательства. На девятой упоминалась апелляция, а на последних трех страницах прослеживалась невероятная мысль: речь шла об исключении Розенберга и Дженсена из состава суда. Каллахан сказал, что она уже отвергла эту теорию и, по-видимому, в конце концов выпустила пар. Но читать было в высшей степени интересно. На какой-то миг он забыл о головной боли и прочитал тринадцать страниц материалов дела, излагаемых студенткой юридической школы, лежа на полу на грязном ковре, в то время как у него было много другой работы. Раздался слабый стук в дверь. Он медленно сел, затем осторожно встал и направился к двери. - Да. Это была секретарша. - Ненавижу беспокоить. Но директор хочет видеть вас у себя в кабинете через десять минут. Верхик открыл дверь. - Что? - Да, сэр. Десять минут. Он протер глаза и быстро вздохнул. - Зачем? - Я лишусь должности, если буду задавать такие вопросы, сэр. - У вас есть что-нибудь для полоскания рта? - Да, сэр. Думаю, что есть. Вы хотите воспользоваться? - Я не спрашивал бы, если бы не хотел. Принесите мне. Кстати, у вас есть жевательная резинка? - Жевательная резинка? - Жевательная резинка. - Да, сэр. Она вам тоже нужна? - Просто принесите мне полоскание для рта, жевательную резинку и аспирин, если у вас есть. Он направился к столу и сел, обхватив голову руками и потирая виски. Он слышал, как она выдвигала ящики, и вот она уже стоит перед ним со всем заказанным. - Спасибо. Извините, что я раздражен. Он показал на дело, лежащее в кресле у двери. - Передайте это дело Эрику Исту, он работает на пятом этаже. Приложите записку от меня. Попросите его просмотреть материалы, когда у него будет минутка свободного времени. Она вышла с делом. Флетчер Коул открыл дверь в Овальный кабинет, с серьезным видом обращаясь к К. О. Льюису и Эрику Исту. Президент находился в Пуэрто-Рико, знакомясь с последствиями урагана, а директор Войлс отказался встретиться с Коулом наедине. Он послал своих сотрудников рангом пониже. Коул проводил их к дивану, а сам сел напротив, за кофейным столиком. Пиджак застегнут на все пуговицы, галстук завязан по всем правилам. Он никогда не позволял себе небрежности в одежде. Ист слышал целые истории о его привычках. Он работал по двадцать часов в день, семь дней в неделю, не пил ничего, кроме воды, а ел в основном пищу из торговых автоматов, находящихся в цокольном этаже здания. Он мог читать подобно компьютеру и целыми часами ежедневно просиживал за просмотром письменных сообщений, докладов, корреспонденции и гор находящихся на рассмотрении в данный момент законов. У него была отличная память. Всю последнюю неделю они ежедневно составляли доклады о ходе расследований и вручали их Коулу, который впитывал в себя материал и помнил все до следующей встречи. Если они делали что-то неправильно, он терроризировал их. Его ненавидели, но не уважать его было невозможно. Он был сообразительнее их и работал больше их. И он прекрасно знал это. Он чувствовал себя самоуверенно в пустоте Овального кабинета. Его босса не было, он работал перед камерами, но реальная власть оставалась в тени, чтобы управлять страной. К. О. Льюис положил на стол папку с последними сообщениями толщиной дюйма в четыре. - Что-нибудь новое? - спросил Коул. - Возможно. Французские власти тщательно просмотрели материал, отснятый скрытыми камерами в парижском аэропорту, и считают, что узнали одно лицо. Они сравнили с пленками двух других камер, установленных в зале ожидания под разным углом, затем сообщили в Интерпол. Лицо замаскировано, но Интерпол полагает, что это Хамея, террорист. Уверен, вы слышали о: - Слышал. - Они детально изучили весь материал и почти уверены, что он вышел из самолета, прибывшего прямым рейсом из Далласа в прошлый четверг, примерно через десять часов после того, как был найден Дженсен. - <Конкорд>? - Нет, <Юнайтед>. Основываясь на времени и расположении камер, они могут определить вход-выход и рейсы. - А Интерпол %D7ступил в контакт с ЦРУ? - Да. Они разговаривали с Гмински где-то в час дня сегодня. На лице Коула не отразилось ничего. - Насколько они уверены? - На восемьдесят процентов. Он мастер маскировки и несколько необычно для него путешествовать таким образом. Поэтому есть повод для сомнений. Мы получили фотографии и краткий отчет для доклада Президенту. Честно говоря, я изучил снимки и не могу ничего сказать. Но Интерпол знает его. - Он ведь годами не фотографировался добровольно, не так ли? - Насколько известно, нет. По слухам, он делает операцию и обретает новое лицо каждые два или три года. Коул секунду поразмышлял. - Ладно. Что, если это Хамел, и что, если он замешан в убийствах? Что это значит? - Это значит, что мы никогда не найдем его. По меньшей мере девять стран, включая Израиль, сейчас активно ищут его. Это значит, кто-то заплатил ему уйму денег, чтобы использовать его таланты здесь. Мы постоянно твердим, что убийца или убийцы были профессионалами и они скрылись до того, как остыли тела. - Поэтому это значит так мало. - Можно сказать так. - Отлично. Что ещё у вас? Льюис взглянул на Эрика Иста. - Ну, ещё у нас обычный дневной отчет. - Они довольно сухие, как и этот, последний. - Да. У нас триста восемьдесят агентов, которые работают по двенадцать часов в день. Вчера они опросили сто шестьдесят человек в тридцати штатах. Мы: Коул поднял руку. - Достаточно. Я прочитаю ответ. По-видимому, безопаснее сказать, что нет ничего нового. - Может быть, лишь небольшой новый штрих. Льюис посмотрел на Эрика Иста, который держал копию дела. - Что это? - спросил Коул. Ист чувствовал себя неловко. Дело перемещалось наверх весь день, пока наконец-то Войлс не прочитал его и не воспринял с одобрением. Он рассматривал его как выстрел на большое расстояние, который не заслуживает серьезного внимания. Но в деле упоминался Президент, и ему нравилась идея заставить попотеть и Коула, и его босса. Он дал указание Льюису и Исту доставить дело Коулу и рассматривать его как важное предположение, к которому Бюро относится серьезно. Первый раз за неделю Войлс улыбался, когда говорил об этих идиотах в Овальном кабинете, читающих дело и ищущих укрытия. - Разыграйте все как следует, - сказал Войлс. - Скажите им, что мы собираемся бросить на это двадцать агентов. - Это версия, которая возникла за последние двадцать четыре часа, и директор Войлс чрезвычайно заинтригован ею. Он опасается, что она может повредить Президенту. У Коула было каменное лицо, ни один мускул не дрогнул на нем. - Как это? Ист положил дело на стол. - Все здесь, в этом отчете. Коул взглянул на него, затем изучающе - на Иста. - Хорошо. Я прочитаю его позже. Это все? Льюис встал и застегнул пиджак. - Да, мы уходим. Коул проводил их до двери. Не было фанфар, когда самолет номер 1 Военно-Воздушных Сил приземлился в Эндрю. Шел одиннадцатый час. Королева была в отъезде в связи со сбором денег, и никто из друзей или семьи не встречал Президента, когда тот вышел из самолета и направился к лимузину. Там его ждал Коул. Президент опустился на сиденье. - Я не ожидал увидеть вас, - сказал он. - Извините. Нам нужно поговорить. Машина набрала скорость и помчалась к Белому дому. - Уже поздно, к тому же я устал. - Каковы последствия урагана? - Впечатляют. Ураган унес миллион хижин и картонных хибар, и теперь нам придется изыскать пару миллиардов на постройку новых домов и электростанций. Им нужен хороший ураган каждые пять лет. - У меня уже подготовлено заявление в связи с ураганом. - Отлично. Что особенно важного? Коул протянул копию документа, известного теперь под названием <Дело о пеликанах>. - Не хочу читать, - сказал Президент. - Просто расскажите, что там. - Войлс и его пестрая команда вышли на подозреваемого, о котором до сих пор даже не упоминалось. Самого неприметного, не похожего на других подозреваемого. Излишне усердная студентка юридической школы в Тьюлане состряпала это чертово дело, и оно как-то попало к Войлсу, который прочитал его и оценил по достоинству. Помните, они потеряли надежду установить подозреваемых. Предположение настолько искусственно, настолько неправдоподобно, что, по существу, не внушает мне абсолютно никакого беспокойства. Но меня беспокоит Войлс. Он решил, что должен заниматься своим делом со всем энтузиазмом, и пресса следит за каждым его движением. Может иметь место утечка информации. - Мы не можем контролировать проводимое им расследование. - Мы можем управлять им. Гмински ожидает в Белом доме и: - Гмински! - Успокойтесь, шеф. Я лично передал ему копию этого дела три часа назад и заставил его поклясться хранить все в секрете. Он может быть некомпетентным, но умеет хранить тайну. Я доверяю ему намного больше, чем Войлсу. - Я не доверяю никому из них. Коулу нравилось слышать такое. Он хотел, чтобы Президент не доверял никому, кроме него. - Думаю, вы должны попросить ЦРУ немедленно заняться этим. Мне бы хотелось знать все, прежде чем Войлс начнет копать. Никто ничего не найдет, но, если мы будем знать больше Войлса, мы сможем убедить его отцепиться. Это имеет смысл, шеф. Президент был расстроен. - Это наше внутреннее дело. ЦРУ нет смысла шпионить вокруг. И, возможно, это незаконно. - Это незаконно, технически. Но Гмински сделает это для нас. И он сможет выполнить все быстро, секретно и более тщательно, чем ФБР. - Это незаконно. - Такое, шеф, делалось много раз раньше. Президент следил за движением на дороге. Его глаза припухли и покраснели, но не от усталости. Он проспал три часа в самолете. Но весь день он провел перед камерами, стараясь выглядеть печальным и озабоченным, и было трудно сразу освободиться от этого. Он взял дело и швырнул на пустое сиденье рядом. - Это кто-то, кого мы знаем? - Да. Глава 14 По природе своей ночной город, Новый Орлеан просыпается медленно. Довольно долго после рассвета он остается тихим, а затем стряхивает утреннюю дымку и осторожно втягивается в новый день. В нем нет утренней спешки, за исключением трасс, соединяющих и окраины, и улицы даунтауна. Так бывает во всех городах. Но во Французском квартале, душе Нового-Орлеана, запах виски прошедшей ночи и пряных, жареных по-креольски креветок с рисом, копченой красной рыбы висит над почти пустыми улицам до тех пор, пока не покажется солнце. Через час или два он сменяется ароматом пирожков с начи