м его отдаст. Если не возражаете, мисс Старлинг, давайте прервемся. Я несколько устал, и мне требуется врачебная помощь. Едва Старлинг вышла из палаты, Мэйсон Верже дунул в крайнюю трубку и позвал: "Корделл!" Служитель из игровой комнаты вошел к нему в палату и прочел ему данные из папки с надписью "Управление социальной помощи детям, город Балтимор". - Его зовут Франклин, так? Пусть он войдет, - сказал Мэйсон и выключил свет. Маленький мальчик стоял один в углу под ярким светом, падавшим сверху, и, щурясь, смотрел в темноту. Раздался звучный голос: - Тебя зовут Франклин? - Франклин, - ответил мальчик. - С кем ты живешь, Франклин? - С мамой, и с Ширли, и со Стрингом. - А Стринг все время с вами живет? - Не-а, когда живет, а когда нет. - Ты сказал, "когда живет, а когда нет"? - Ага. - Мама ведь не настоящая твоя мама, Франклин? - Приемная. - И не первая приемная мать, у которой ты живешь? - Ага. - Тебе нравится там жить, Франклин? Мальчик заулыбался: - У нас там кошка, Китти-Кэт. Мама делает пироги в духовке. - Ты давно там живешь, с мамой? - Не знаю. - А они тебе устраивали праздник на день рожденья? - Один раз устраивали. Ширли вкусный сок приготовила, из порошка. - Ты любишь сок? - Ага, из клубники. - Ты любишь маму и Ширли? - Ага, люблю, и Китти-Кэт тоже. - И ты хочешь и дальше там жить? Когда ты ложишься спать, ты себя чувствуешь в полной безопасности? - Ага. Я сплю в комнате с Ширли. Ширли, она уже большая. - Франклин, ты больше не сможешь жить с мамой, и с Ширли, и с Китти-Кэт. Тебе придется уехать. - Кто велел? - Власти велели. Мама потеряла работу и разрешение на воспитание приемных детей. Полиция нашла у вас дома сигарету с марихуаной. Ты маму больше не увидишь. И Ширли тоже, и Китти-Кэт. - Нет! - вырвалось у Франклина. - А может, они просто сами не хотят тебя видеть, Франклин. Может, у тебя что-нибудь не в порядке? Болячки какие-нибудь или еще что-нибудь такое? А может, у тебя кожа слишком черная, и они тебя поэтому не любят? Франклин задрал подол рубашки и посмотрел на свой животик. И замотал головой. Он уже плакал. - А знаешь, что будет с Китти-Кэт? Кстати, ее так и зовут? - Так и зовут, Китти-Кэт. Имя такое. - Так вот, знаешь, что будет с Китти-Кэт? Придет полицейский и заберет Китти-Кэт в приемник для бродячих кошек, а там доктор сделает ей укол. Тебе ведь делали уколы в детском садике? Медсестра делала тебе уколы? Такой блестящей иголкой? Вот и Китти-Кэт сделают укол. Она очень испугается, когда увидит иголку. А они всадят ей эту иголку, и ей будет очень больно. И она умрет. Франклин еще больше задрал подол рубашки и закрыл им лицо. И засунул в рот большой палец - он этого уже целый год не делал, с тех пор, как мама попросила его больше так не делать. - Подойди сюда, - продолжал голос из темноты. - Подойди, и я расскажу тебе, как можно спасти Китти-Кэт от укола. Ты ведь не хочешь, чтоб Китти-Кэт сделали укол, а, Франклин? Тогда подойди сюда, Франклин. Франклин медленно двинулся вперед, в темноту. Из глаз его продолжали течь слезы, и он сосал большой палец. Когда он оказался футах в шести от кровати, Мэйсон дунул в свой прибор, и зажегся свет. Франклин даже не вздрогнул - может быть, у него хватило прирожденного мужества, может быть, из-за желания помочь Китти-Кэт или от ужасного ощущения, что ему некуда скрыться. Он не убежал. Он стоял и смотрел Мэйсону в лицо. Мэйсон, вероятно, нахмурился бы, если бы у него были брови. Он был разочарован результатами своих трудов. - Ты можешь спасти Китти-Кэт от укола, если сам дашь ей крысиного яду, - сказал Мэйсон. Некоторые звуки в его речи отсутствовали, но Франклин все понял. Франклин вынул палец изо рта. - Ты поганая старая какашка, - произнес Франклин. - И еще урод. - Он повернулся и вышел из комнаты, прошел через холл между свернутых шлангов и вернулся в игровую комнату. Мэйсон следил за ним по экрану. Cлужитель повернулся в сторону мальчика и внимательно наблюдал за ним, притворяясь, будто читает свой "Вог". Франклин больше не обращал внимания на игрушки. Он прошел в угол и сел под чучелом жирафа, лицом к стене. Это было все, что он мог сделать, чтобы не сосать палец. Корделл внимательно следил, когда он заплачет. И когда увидел, что плечи мальчика вздрагивают, он подошел к нему и осторожно вытер слезы стерильными тампонами. Потом положил тампоны в стакан с мартини, который охлаждался для Мэйсона в холодильнике рядом с апельсиновым соком и кока-колой. ГЛАВА 10 Отыскать медицинские документы доктора Лектера было делом нелегким. Если вспомнить, с каким глубочайшим презрением он относился к медицинскому истеблишменту и к большинству практикующих врачей, то вовсе не удивительно, что у него никогда не было личного лечащего врача. Балтиморская спецбольница для невменяемых преступников, где доктор Лектер содержался до перевода в Мемфис, приведшего к столь катастрофическим последствиям, ныне была закрыта, а ее заброшенное здание ожидало сноса. Полицейское управление штата Теннесси было последним учреждением, охранявшим доктора Лектера перед его побегом, однако там заявили, что так и не получили его медицинскую карту. Охранники, которые перевозили его из Балтимора в Мемфис, ныне покойные, расписались за заключенного, но не за его медицинские документы. Старлинг потратила целый день на телефонные разговоры и поиски с помощью компьютера, а затем сама лично просмотрела склады вещественных доказательств в Квонтико и в здании имени Дж.Эдгара Гувера. Потом она все утро возилась в огромном, пропыленном и дурно пахнущем помещении склада для вещдоков в Балтиморском полицейском управлении, а вторую половину дня, уже кипя от ярости, разбирала сваленную в беспорядке коллекцию вещей Ганнибала Лектера в Юридической библиотеке Фицхьюга, где время стоит на месте, пока библиотекари тщетно пытаются найти нужные ключи. В конце концов у нее в руках оказалась одна-единственная бумага - результаты небрежного медицинского осмотра, проведенного после первого ареста доктора Лектера полицией штата Мэриленд. И никакой медицинской карты. Инелла Кори пережила безвременную кончину Балтиморской спецбольницы для невменяемых преступников и нашла себе работу получше в Управлении больниц штата Мэриленд. Она не захотела, чтобы Старлинг расспрашивала ее в офисе, поэтому они встретились в кафетерии на первом этаже. Старлинг давно уже взяла за правило являться на место встречи заранее, чтобы осмотреть позицию с некоторого расстояния. Кори была пунктуальна до минуты. Ей было лет тридцать пять, тяжеловесная, бледная женщина без каких-либо следов косметики и украшений. Волосы длинные, почти до талии - так она, видно, носила еще в старших классах школы, - и белые сандалии с резинками. Старлинг взяла с раздачи пакетики с сахаром и стояла, наблюдая, как Кори усаживается за столик, где они договорились встретиться. Можно прожить всю жизнь в полном убеждении, что все протестанты выглядят совершенно одинаково. Но это совсем не так. Любой человек, родившийся на островах Карибского моря, легко может отличить один остров от другого, Старлинг, выросшая и воспитанная в лютеранском приюте, едва взглянув на эту женщину, сразу же сказала себе: Церковь Христа, в крайнем случае, может быть, Назарейская Церковь. Старлинг сняла с себя все украшения - простенький браслет и золотую сережку из здорового уха - и положила в сумочку. Часы у нее были из пластика, так что все в порядке. Ничего другого со своей внешностью она уже сделать не могла. - Вы Инелла Кори? Хотите кофе? - Старлинг принесла к столику две чашки. - Мое имя произносится как "Айнел". Кофе я не пью. - Ладно, я выпью обе чашки. Может, взять вам чего-нибудь другого? Я - Клэрис Старлинг. - Нет, я ничего не хочу. Может, вы мне покажете удостоверение с фото? - Несомненно, - сказала Старлинг. - Мисс Кори... можно, я буду вас звать Айнел? Женщина пожала плечами. - Айнел, мне нужна помощь по делу, которое совершенно не касается вас лично. Мне нужен совет, как найти некоторые документы из Балтиморской спецбольницы. Айнел Кори говорит с преувеличенной четкостью, чтобы подчеркнуть свою правоту или возмущение. - Мы все это уже проделали, в Управлении больниц, во время закрытия, мисс... Старлинг. - Мисс Старлинг. Сами можете убедиться, что ни один пациент не был отправлен из нашей больницы без медицинской карты. Сами можете убедиться, что ни одна карта не была отправлена из спецбольницы без разрешения начальства. Что же касается умерших пациентов, то Департаменту здравоохранения их документы были не нужны, и Статистическое Бюро не пожелало их забрать, и, насколько мне известно, "мертвые карты", то есть карты умерших пациентов, оставались в Балтиморской спецбольнице после моего ухода оттуда, а я была одной из последних, кого оттуда уволили. А беглых отправили в городское полицейское управление и в управление шерифа. - Беглых? - Ну, да, тех, кто убежал от нас. Заключенные ведь иногда убегают. - Значит, доктор Лектер мог попасть в категорию "беглых". Как по-вашему, его документы могли быть отправлены в органы правопорядка? - Для нас он не беглый. И никогда не попадал в категорию наших беглых. Он находился в заключении не у нас, когда бежал. Я один раз спустилась туда, в подвал, поглядеть на доктора Лектера, и показала его своей сестре - она тогда приезжала ко мне со своими мальчиками. Меня всегда словно холодом обдает и начинает тошнить, когда я вспоминаю об этом. Он подстрекал одного из своих соседей кинуть в нас, - тут она понизила голос, - свою малафейку. Знаете, что это такое? - Да, я слыхала этот термин, - ответила Старлинг. - Это, наверное, был мистер Миггз, верно? Он хорошо умел кидаться. - Я это все выбросила из памяти. А вот вас я помню. Вы приходили к нам в больницу и говорили с Фредом - с доктором Чилтоном, а потом спускались туда, в этот подвал, где был Лектер, правильно? - Да. Доктор Фредерик Чилтон был директором Балтиморской спецбльницы для невменяемых преступников. После побега доктора Лектера он однажды уехал в отпуск и с тех пор числился пропавшим без вести. - Вы, наверное, знаете, что Фред пропал. - Да, я слыхала об этом. У мисс Кори на глазах выступили слезы. - Он был моим женихом, - произнесла она. - Он пропал, а потом закрыли больницу, все было так, словно мне потолок на голову обрушился. Если бы не моя церковь, я бы всего этого не пережила. - Мне очень жаль, - сказала Старлинг. - Теперь у вас хорошая работа. - Но нет рядом Фреда. Это был прекрасный, просто прекрасный человек. И мы так любили друг друга! Такое не каждый день встречается! Его ведь избрали однажды Парнем Года, когда он учился в старших классах, в Кантоне, в Коннектикуте. - Мне уже пора. Айнел, еще один вопрос: где он держал медицинскую документацию - у себя в кабинете или в приемной, где ваш стол... - Все документы хранились в стенных шкафах в его кабинете, но потом их скопилось так много, что мы поставили новые шкафы в приемной. Они всегда были заперты, конечно. Когда нас стали выселять, в помещение въехала метадоновая клиника - временно - но все равно, все вещи много раз перетаскивали с места на место. - А вы когда-нибудь видели карту доктора Лектера? Держали ее в руках? - Конечно. - Случайно не помните, в ней были какие-нибудь рентгеновские снимки? И вообще, снимки обычно хранились внутри карты или отдельно? - Внутри. Их всегда вкладывали в медкарту. Они были больше по размеру, и с ними неудобно было обращаться. У нас был свой рентгеновский аппарат, но постоянного рентгенолога не держали, поэтому и не было отдельных медкарт в рентген-кабинете. Я, честное слово, уже не помню, были в его карте снимки или нет. Вот энцефалограмма там была, Фред ее часто показывал приезжавшим. Доктор Лектер - не хочу даже называть его доктором! - был весь опутан проводами от энцефалографа, когда напал на эту бедную медсестру. И что самое ужасное, у него даже пульс не изменился, когда он на нее напал. Ему сломали руку санитары, понимаете, они все набросились на него, пытаясь оторвать от нее. Вот потом и пришлось делать рентгеновский снимок. Они бы ему не только руку сломали, будь на то их воля... - Если вам что-нибудь придет в голову, где могут храниться эти документы, позвоните мне, ладно? - Мы начнем, что называется, "глобальный поиск", так? - мисс Кори явно нравился этот термин. - Только не думаю, что мы что-нибудь найдем. Ведь многие архивы были просто брошены, не нами, а этими, из метадоновой клиники. У кофейных кружек были толстые края, и капли с них стекали по стенкам. Старлинг наблюдала, как Айнел Кори, тяжело переваливаясь, идет к дверям - прямо-таки воплощенное страдание - а затем залпом проглотила оставшийся кофе, заткнув за воротник салфетку. Старлинг понемногу приходила в себя. Она понимала, что что-то здесь ее здорово раздражает. Может быть, скверный запах, нет, что-то больше, чем просто скверный запах, может быть, вся эта безвкусица. Равнодушие к вещам, которые радуют глаз. Может быть, она соскучилась по стильной обстановке. Пусть даже псевдо-аристократический стиль - и то было бы лучше, чем ничего. Да, вот так я считаю, нравится это вам или нет. Старлинг произвела некоторый самоанализ, пытаясь обнаружить в себе признаки снобизма, и решила, что cнобом ей становиться не с чего. Потом, думая о стиле, она вспомнила Эвельду Драмго, у которой со стилем было все в порядке. При этой мысли Старлинг вдруг страшно захотелось снова "выпустить пар". ГЛАВА 11 И Старлинг вернулась туда, где все это начиналось, в Балтиморскую спецбольницу для невменяемых преступников штата Мэриленд, ныне уже не действующую. Старое здание бурого цвета, пристанище боли, ныне закрытое и запертое, изрисованное граффити и ожидающее сноса. Спецбольница и так уже долгие годы разваливалась, еще до того, как во время своего отпуска исчез ее директор, доктор Фредерик Чилтон. Последующие разоблачения неправильного и незаконного расходования средств и полный износ здания вскоре привели к тому, что законодатели прекратили перечисление средств на содержание больницы. Часть пациентов перевели в другие аналогичные учреждения штата, некоторые умерли, а еще несколько теперь бродили по балтиморским улицам как привидения, зомбированные хлорпромазином, и состояли амбулаторными пациентами разных недоношенных лечебных программ, что уже не одного из них привело к смерти под забором от переохлаждения. Дожидаясь сторожа возле старого здания, Старлинг вдруг поняла, что она именно потому в первую очередь и занялась другими возможными версиями, что не хотела вновь приходить сюда. Сторож опоздал на сорок пять минут. Это оказался толстый старик с ножным протезом, который стучал, как копыто, и стрижкой явно восточно-европейского фасона, которую ему, вероятно, сделали еще на родине. Он задыхался от одышки, когда шел со Старлинг к боковой двери, к которой вели несколько ступеней, спускавшихся от тротуара. Дверной замок был уже вскрыт мародерами, так что дверь была заперта на цепь с двумя висячими замками. Звенья цепи оплела густая паутина. Трава, выросшая в трещинах ступеней, щекотала Старлинг лодыжки, пока сторож возился с ключами. День клонился к вечеру, небо было хмурым, свет едва проникал сквозь тучи и не давал теней. - Я не очень хорошо знать это дом, я только пожарный сигнализация проверяю, - сказал сторож. - А вы не знаете, там еще хранятся какие-нибудь документы? Там есть шкафы, какие-нибудь архивы? - Как уехал больница, тут был метадоновый клиника, несколько месяц. - Сторож пожал плечами. - Они все несли в подвал - кровать, постель, не знаю, что еще. Там плохо, на низу, для мой астма, там плезень, плохой плезень. Все матрас на кровать - все плезень. Мне не можно дышать. Чертов ступенька тоже плохо для мой нога. Я мог показать, только... Старлинг была бы рада любой компании, даже такой, но с ним, похоже, дело займет слишком много времени. - Ладно, не надо. Где ваша контора? - Дальше по улиц, квартал отсюда, там раньше был бюро выдачи водительский права. - Если я не вернусь через час... Он посмотрел на часы: - У меня через полчаса кончился день. Так! Ну, с меня хватит, черт бы вас всех подрал! - Знаете что вы сейчас сделаете, сэр? Сядете в своей конторе и будете ждать, пока я не верну вам ключи. Если я не вернусь через час, позвоните вот по этому телефону - номер указан на карточке, и сообщите им, куда я отправилась. Если вас не окажется на месте, когда я вернусь - закроете офис и уйдете домой - я завтра же утром лично доложу о вас вашему начальству. А кроме этого... кроме этого, вас еще проверят из Налогового управления и из Бюро иммиграции и... натурализации. Вы все поняли? Я жду ответа, сэр. - Да, я буду вас ожидать. И не надо так говорить. - Премного вам благодарна, сэр, - сказала Старлинг. Сторож взялся обеими руками за перила, чтобы облегчить себе обратный подъем на тротуар, и Старлинг слышала его неровные удаляющиеся шаги, пока они не стихли вдали. Она толчком распахнула дверь и ступила на площадку пожарной лестницы. Забранное решеткой окошко, почти под потолком, пропускало внутрь серый свет. Она хотела было запереть за собой дверь, но потом просто завязала цепь внутри узлом, чтобы иметь возможность выйти, если потеряет ключ. В предыдущие разы, когда Старлинг посещала спецбольницу для бесед с доктором Лектером, она входила через главный вход, поэтому теперь ей потребовалось некоторое время, чтобы сориентироваться. Она поднялась по пожарной лестнице на второй этаж. Матовые окна пропускали внутрь совсем мало света, так что в помещении царил полумрак. Старлинг включила свой мощный фонарь, с его помощью нашла выключатель и зажгла верхнее освещение - в разбитой люстре еще горели три лампочки. На столе в приемной валялись оголенные концы телефонных проводов. В здании явно не раз побывали вандалы, вооруженные баллончиками с краской. Стену приемной украшали восьмифутовое изображение фаллоса с яичками и надпись: "Отсоси, маманя!" Дверь в кабинет директора была распахнута. Старлинг остановилась на пороге. Именно сюда она явилась, выполняя свое первое задание в ФБР, когда была еще курсантом, когда еще всему верила, считала, что, если сумеешь хорошо выполнить задание, сумеешь отличиться, тогда тебя примут, невзирая на расу, веру, цвет кожи, национальность, происхождение, а также на то, относишься ты к категории "старых добрых приятелей" или нет. Из всего этого теперь остался только один пункт, в который она еще верила: что она может отличиться. Вот здесь директор спецбольницы Чилтон подал ей свою сальную лапу и пытался купить ее по дешевке. Здесь он пытался торговать своими секретами, подслушивал и, считая себя не менее умным, чем Ганнибал Лектер, добился принятия решения, которое позволило Лектеру бежать, пролив при этом столько крови. Стол Чилтона по-прежнему стоял в кабинете, но стула уже не было - его было легко утащить. Ящики стола были опустошены, валялась только пачка "алка-зельцер". Шкафы для документов тоже стояли на своих местах. Замки в них были простенькие, так что бывший технический оперативный сотрудник Старлинг вскрыла их менее, чем за минуту. Она могла бы воспользоваться своим сотовым телефоном и вызвать наряд городской полиции, чтобы они вместе с нею спустились в подвал. Она могла бы попросить и Балтиморское отделение ФБР прислать ей в помощь еще одного агента. Но серенький день уже клонился к вечеру, и она не успевала избежать часа пик на шоссе в Вашингтон, даже если бы уехала прямо сейчас. А если подождать, будет еще хуже. Она оперлась о пыльный стол Чилтона и попыталась прийти к какому-нибудь решению. Что ее влечет сюда? Действительно ли она считает, что в подвале могут еще оставаться архивные документы, или ее просто тянет на место, где она впервые встретилась с Ганнибалом Лектером? Если работа в правоохранительных органах позволила Старлинг узнать о себе хоть что-то новое, так это то, что она вовсе не склонна искать приключений на свою голову и была бы вполне счастлива, если бы ей никогда больше не пришлось испытывать страх. Но ведь в подвале действительно могут оставаться документы. И это легко выяснить всего за пять минут. Она прекрасно помнила лязг тяжелых дверей отделения строгого режима - как они захлопнулись за нею впервые, тогда, семь лет назад. На тот случай, если кому-нибудь вздумается захлопнуть их за нею и на этот раз, она позвонила в Балтиморское отделение и сообщила, где она находится, и договорилась, что перезвонит через час, чтобы сообщить, что благополучно выбралась оттуда. На внутренней лестнице, по которой Чилтон сопровождал ее в подвал годы назад, свет тоже еще работал. Здесь он разъяснял ей тогда меры безопасности, которые предпринимались при общении с Ганнибалом Лектером, а вот здесь он остановился, под этой лампочкой, чтобы достать из бумажника и продемонстрировать ей фото медсестры, которой доктор Лектер откусил язык и съел его, когда она намеревалась провести его медицинский осмотр. И если потом санитары сломали доктору руку, когда вязали его, в его медицинской карте безусловно должен оставаться рентгеновский снимок. Щеки коснулся порыв сквозняка, гулявшего на лестнице, как будто где-то было открыто окно. На площадке валялась коробка из-под гамбургера от "Макдональдса" и несколько салфеток. Грязный стаканчик, в котором когда-то была фасоль. Пищевые отбросы. Кучки дерьма и использованные салфетки в углу. Свет достигал только нижней лестничной площадки, его граница проходила перед огромной стальной дверью перед отделением для буйных, которая сейчас была распахнута настежь и прицеплена крюком к стене. У Старлинг был хороший фонарь с пятью батарейками, он давал мощный и широкий луч света. Она посветила в глубь длинного коридора бывшего отделения строгого режима. В дальнем конце его виднелось что-то громоздкое. Было очень странно видеть двери камер открытыми. Пол был засыпан обертками от хлеба и стаканчиками. На столе, за которым раньше сидел санитар, валялась банка из-под содовой, черная от многократного нагревания при приготовлении наркотиков. Она пощелкала выключателями позади поста санитара. Никакого результата. Достала свой сотовый телефон. Красный огонек индикатора казался очень ярким в окружающем полумраке. Под землей телефон был бесполезен, но она громко произнесла в микрофон: - Барри, подай грузовик задом к боковому входу. И принеси сюда большой прожектор. Нам понадобится тележка, чтобы все это поднять наверх... да-да, давай спускайся сюда. Потом Старлинг громко произнесла, обращаясь в темноту: - Внимание, вы, там! Я офицер федеральной службы. Если вы скрываетесь здесь, можете свободно уйти. Я не собираюсь вас арестовывать. Вы меня вообще не интересуете. Если вы вернетесь после того, как я закончу свои дела, меня это не касается. Но уходите немедленно. Если попробуете мне помешать, рискуете получить тяжелые телесные повреждения. Глаз на жопу натяну! Благодарю за внимание. Голос ее эхом отдавался от стен коридора, где столько людей когда-то надрывались до хрипоты и грызли решетки даже деснами, когда оставались без зубов. Старлинг припомнила, как ей помогало присутствие здесь этого огромного санитара, Барни, когда она приходила сюда для бесед с доктором Лектером. И странную учтивость, которую Барни и доктор Лектер проявляли по отношению к ней. Нет больше здесь никакого Барни. Что-то из школьной программы всплыло в памяти, что-то из того, что учили наизусть, и она заставила себя припомнить, что именно. Как эхо в памяти звучат шаги В тот коридор, куда мы не пошли, К дверям, что так и не открыли, Ведущим в сад, цветущих полный роз. Сад, цветущих полный роз, как же! Здесь уж точно розами не пахнет! Старлинг, которую пресса в последнее время приучила буквально ненавидеть собственное оружие, равно как и самое себя, сейчас вдруг обнаружила, что ощущение пистолета в руке вовсе не вызывает негативные эмоции, когда чувствуешь себя не совсем уверенно. Держа "кольт" у бедра, она двинулась вперед по коридору вслед за лучом фонаря. Было очень трудно следить одновременно за обоими флангами и не забывать о том, что кто-то может появиться и сзади. Где-то капала вода. Разобранные на части кровати, сложенные в камерах. Матрасы в других камерах. В центре коридора скопилась вода. Старлинг, как всегда оберегая туфли, переступила через эту небольшую лужу, продвигаясь внутрь помещения. И вспомнила совет Барни, данный ей тогда, годы назад, когда в камерах еще были обитатели. "Будете идти по коридору, держитесь середки". Шкафы для документов, вот они. Стоят по центру коридора по всей его длине, мрачного оливкового цвета в свете ее фонаря. Здесь, в этой камере, сидел "Многократник" Миггз. Мимо него она просто терпеть не могла проходить. Миггз, который шептал ей всякие гадости и обрызгал ее спермой. Миггз, которого доктор Лектер убил, приказав ему проглотить собственный грязный и гнусный язык. А когда Миггз умер, в камеру поместили Сэмми. Того самого Сэмми, чье поэтическое творчество так поощрял доктор Лектер, и это произвело на поэта неизгладимое впечатление. Она и сейчас прекрасно помнила, как завывал Сэмми, декламируя свои стихи: Я ХАЧУ УЙТИ К ИССУССУ Я ХАЧУ С ХРЕСТОМ ПАЙТИ Я СМАГУ УЙТИ С ИССУССОМ ЭСЛЕ БУДУ ХАРАШО СИБЯ ВЕСТИ. У нее до сих пор сохранился этот текст, записанный крайоновым карандашом. Теперь камера была забита матрасами и тюками с постельным бельем, увязанным в простыни. Вот, наконец, и камера доктора Лектера. Прочный стол, за которым он читал, по-прежнему стоял, привинченный к полу, в центре камеры. Полки, на которых стояли его книги, теперь были без досок, но кронштейны все еще торчали из стен. Старлинг нужно было заняться шкафами, но она стояла, словно прикованная к камере. Здесь произошла самая замечательная встреча в ее жизни. Здесь она тогда испытала удивление, шок, изумление... Здесь она услышала о себе вещи до ужаса истинные, так что ее сердце отозвалось подобно огромному колоколу. Она хотела войти внутрь. Она хотела войти внутрь камеры, это было такое непреодолимое желание, как желание спрыгнуть с балкона, как манит к себе блеск рельсов, когда слышишь грохот приближающегося поезда. Старлинг посветила фонарем вокруг себя, осмотрела заднюю часть шкафов для документов, потом направила луч на соседние камеры. Любопытство заставило ее переступить через порог. Она стояла теперь в центре камеры, где доктор Лектер провел восемь лет. Она занимала его место, его пространство, то самое, где видела его тогда, и уже подумала было, что ее сейчас проймет дрожь, но этого не случилось. Положила пистолет и фонарь на его стол, аккуратно, чтобы фонарь не скатился, а потом положила на его стол и ладони, но нащупала только сухие крошки. Ничего кроме разочарования. Камера была пуста, свободна от своего былого обитателя, как сброшенная змеей старая кожа. И Старлинг подумала, что кое-что стала теперь понимать: смерть и опасность вовсе не обязаны являться в парадном мундире. Они могут явиться и в виде поцелуя возлюбленного. Или в солнечный день, рядом с рыбным рынком, под звуки "Ла Макарены", несущиеся из динамиков магнитолы. Ладно, ближе к делу. Перед нею стоял ряд шкафов длиной около восьми футов, в целом - четыре шкафа высотой до подбородка. В каждом было по пять ящиков, закрывающихся с помощью одного английского замка в верхнем ящике. И ни один из замков не был заперт. Все ящики были заполнены папками с документами, некоторые толстые, все забраны в картонные корочки. Старые папки из "мраморного" картона от времени стали хлипкими, а более новые были сделаны из толстой маниль-ской бумаги. Медицинские карты давно умерших людей, относящиеся к тем временам, когда была основана эта спецбольница, к 1932 году. Они размещались приблизительно в алфавитном порядке, а некоторые материалы были засунуты плашмя позади папок, в дальних углах длинных ящиков. Старлинг быстро просмотрела папки, держа тяжелый фонарь на плече и пробегая пальцами свободной руки по картонным обложкам. Она пожалела, что не захватила с собой маленький фонарик, который можно зажать в зубах. Как только она немного разобралась в системе хранения, она смогла пропускать уже целые ящики, не просматривая папки под литерой "И", небольшое количество карт под литерой "К", стремясь поскорее добраться до "Л". Вот, наконец: "Лектер, Ганнибал". Старлинг извлекла большую папку из манильской бумаги, сразу ее ощупала, есть ли внутри рентгеновский снимок, положила папку поверх других медкарт, открыла ее и обнаружила внутри историю болезни покойного И. Дж. Миггза. Черт побери! Этот Миггз, кажется, будет ее преследовать до гробовой доски! Она переложила папку на верх шкафа и быстро просмотрела папки на "М". Папка с фамилией Миггза была на месте, где ей и полагалось по алфавиту. Она была пуста. Ошибка? Кто-то случайно положил документы Миггза в папку Ганнибала Лектера? Она просмотрела все папки на "М" в надежде обнаружить документы без обложки. Потом вернулась к литере "К", все более осознавая, что это начинает ее здорово бесить. Запах помещения раздражал все сильнее. Сторож был прав, здесь трудно дышать. Она уже просмотрела половину дел на "К", когда поняла, что запах... все время усиливается. Какой-то плеск сзади - и она резко обернулась, занося фонарь для удара, другая рука скользнула под блейзер, к рукоятке пистолета. В мощном луче фонаря стоял высокий человек в грязных лохмотьях, одной чудовищно распухшей ногой в луже воды. Одну руку он выставил в сторону, в другой держал осколок разбитой тарелки. Одна его нога и обе ступни были обмотаны полосами разорванной простыни. - Привет, - произнес он еле ворочающимся в воспаленном рту языком. Даже через разделявшие их пять футов Старлинг ощущала исходящий у него изо рта мерзкий запах. Рука ее под блейзером переместилась с пистолета на газовый баллончик. - Привет, - ответила она. - Не могли бы вы встать вон туда, к решетке? Мужчина не двинулся. - Ты Иссусс? - спросил он. - Нет, - ответила Старлинг. - Я не Иисус. - Какой знакомый голос. Старлинг лихорадочно пыталась припомнить... - Ты Иссусс?! - Его лицо исказила гримаса. Голос! Думай же, вспоминай! - Привет, Сэмми, - произнесла она. - Как ты поживаешь? Я как раз думала о тебе. А что о нем думать? Мозг быстренько подал всю нужную информацию, правда, не совсем в нужном порядке. Положил отрезанную голову своей матушки на поднос для пожертвований, пока прихожане пели "Отдайте все лучшее Господу". И заявил, что это самое лучшее, что у него есть. Баптистская Церковь Широкого Пути, где-то в глухой провинции. И был очень зол, как говорил доктор Лектер, что Христос все никак не приходит. - Ты - Иссусс? - спросил он опять, на этот раз жалобно. Потом сунул руку в карман, вытащил сигаретный бычок, длинный, почти в два дюйма. Положил его на осколок тарелки и протянул ей как пожертвование. - Сэмми, мне очень жаль, но я не Иисус. Я... Сэмми вдруг ожил, заметался в ярости, что она - не Иисус, и его голос гулко понесся по коридору: Я ХАЧУ УЙТИ К ИССУССУ Я ХАЧУ С ХРЕСТОМ ПАЙТИ Он поднял осколок тарелки, занося его острый конец как мотыгу, и сделал шаг к Старлинг, ступив обеими ногами в лужу, лицо искажено судорогой, свободная рука цапает воздух в пространстве между ними. Старлинг чувствовала, как шкаф больно врезается ей в спину. - СМОЖЕШЬ ТЫ УЙТИ С ИИСУСОМ... ЕСЛИ БУДЕШЬ ХОРОШО СЕБЯ ВЕСТИ, - процитировала Старлинг, четко и громко, как будто он стоял далеко и она старалась до него докричаться. - Ага, - сказал Сэмми совершенно спокойно и остановился. Старлинг пошарила в сумочке, нащупала шоколадный батончик. - Сэмми, у меня есть "Сникерс". Ты любишь "Сникерсы"? Он ничего не ответил. Она положила батончик на папку и протянула ему, как он протягивал ей осколок тарелки. Он впился в батончик зубами, даже не сняв обертки, потом выплюнул бумагу и откусил еще, съев сразу половину "Сникерса". - Сэмми, здесь кто-нибудь еще бывает? Он пропустил ее вопрос мимо ушей, положил остаток батончика на свою тарелку и исчез за грудой матрасов, валявшихся в его бывшей камере. - Это что еще за хреновина? - Женский голос. - Спасибо, Сэмми. - А вы кто? - окликнула Старлинг. - Не твое собачье дело. - Вы здесь с Сэмми живете? - Конечно, нет. Я сюда на свидание пришла. Может, оставишь нас в покое? - Сейчас. Только ответьте на мой вопрос. Вы здесь давно? - Две недели. - Здесь еще кто-нибудь был? - Какие-то бродяги. Сэмми их выгнал. - Сэмми вас защищает? - Поторчи тут с нами - сама узнаешь. Я могу ходить и нахожу чего пожрать. А у него есть безопасное место, чтоб спокойно пожрать. Многие так сходятся. - И никто из вас не получает никакой помощи? Может, вы хотите, чтоб вас включили в какую-нибудь программу помощи? Я могу в этом посодействовать. - Он уже пытался. Безнадега. Идешь туда, к ним, в большой мир, делаешь все это дерьмо, как тебе говорят, а потом возвращаешься обратно, все без толку. Ты что, ищешь тут что-нибудь? Чего тебе тут надо? - Документы кое-какие. - Если их тут нет, значит, их сперли. Не надо большого ума, чтоб понять. - Сэмми! - позвала Старлинг. - Сэмми? Сэмми не ответил. - Он спит, - сказала его подружка. - Если я оставлю вам денег, вы купите какой-нибудь еды? - спросила Старлинг. - Не-а, я лучше выпивки куплю. Еду можно найти. А выпивку не найдешь. Смотри, чтоб тебе дверью по заднице не врезало, когда будешь выходить. - Я оставлю деньги на столе, - сказала Старлинг. Она чувствовала себя так, словно бежит отсюда. И припомнила, как уходила от доктора Лектера, припомнила, как старалась держать себя в руках, когда шла к островку спокойствия и безопасности, каким ей представлялся пост санитара Барни. Пользуясь светом, падавшим с лестницы, Старлинг достала из бумажника 20-долларовый банкнот. Положила деньги на брошенный, исцарапанный стол Барни и прижала пустой винной бутылкой. Развернула пластиковую сумку и засунула в нее папку Лектера с историей болезни Миггза, а также пустую папку Миггза. - До свиданья. Пока, Сэмми, - сказала она человеку, который вышел было в большой мир, но вернулся в тот ад, который он знал лучше. Она еще хотела сказать ему, что Иисус скоро придет, но это прозвучало бы слишком глупо. Старлинг выбралась на свет, чтобы продолжать собственное кружение в большом мире. ГЛАВА 12 Если на дороге, ведущей в ад, есть боковые съезды, они, вероятно, очень похожи на въезд для машин "скорой помощи" в здание клинической больницы "Мизерекордиа" штата Мэриленд. Здесь, посреди замирающих завываний сирен и завываний умирающих, грохота перемазанных кровью каталок, криков и стонов, поднимаются столбы пара из канализационных колодцев, подкрашенные красным светом от огромной неоновой надписи "СКОРАЯ ПОМОЩЬ", напоминающей Моисеев столп огненный ночью, превращающийся в столп облачный днем. Барни появился из этого пара, на ходу втискивая свои мощные плечи в куртку, наклонив вперед коротко стриженную голову и широкими шагами меряя разбитый тротуар, направляясь на восток, в сторону начинающегося утра. Он на двадцать пять минут задержался на работе - перед этим полиция привезла пьяного "кота" с огнестрельным ранением; "кот" любил драться с женщинами, поэтому старшая сестра попросила Барни остаться и помочь. К Барни всегда обращались за помощью, когда в отделение поступал буйный пациент. Клэрис Старлинг следила за Барни из-под глубоко надвинутого капюшона куртки. Она дала ему возможность отойти на полквартала по противоположной стороне улицы, прежде чем забросить на плечо свою хозяйственную сумку и последовать за ним. Когда он миновал и стоянку автомобилей, и автобусную остановку, она испытала некоторое облегчение. За Барни легче было следить, если идти пешком. Она не знала, где он живет, а ей нужно было это узнать до того, как он ее заметит. Район позади больницы был тихий, здесь жили в основном "синие воротнички" смешанного расового состава. Район, где машину надо запирать на множество замков, но не обязательно забирать домой на ночь аккумулятор, где дети вполне могут играть на улице. Через три квартала Барни переждал, пока проедет автобус, и свернул на север, на улицу, застроенную узкими домами с мраморными ступеньками и аккуратными садиками перед фасадом. Несколько пустых витрин стояли совершенно целыми, стекла намазаны мылом. Магазины уже начинали открываться, и на улице уже появлялись люди. Грузовики, припаркованные на ночь по обеим сторонам улицы, на полминуты закрыли Старлинг обзор, и она чуть не наткнулась на Барни, не сразу поняв, что он остановился. Она оказалась прямо напротив него, на противоположной стороне улицы, когда его заметила. Может быть, он ее тоже заметил. Он стоял, засунув руки в карманы, наклонив голову вперед, и смотрел из-под нахмуренных бровей на что-то, шевелящееся посреди улицы. Там лежала мертвая голубка, ее крыло шевелил ветерок от проезжавших мимо машин. А голубь-самец ходил кругами возле тела мертвой подруги, кося на нее глазом, и его головка подергивалась в такт шагам его розовых лапок. Круг за кругом, что-то тихо приборматывая по-голубиному. Мимо проехало несколько машин и автобус, но голубь лишь в последний момент ускользал от наезда, перепархивая в сторону. Может быть, Барни поглядел на нее, Старлинг не была в этом уверена. Ей нужно было идти дальше, иначе он ее заметит. Когда же она оглянулась через плечо, Барни уже присел посреди дороги, подняв руку, чтобы остановить уличное движение. Она завернула за угол, чтобы он ее не видел, стянула с себя куртку с капюшоном, достала из хозяйственной сумки свитер, бейсбольную кепочку и спортивную сумку и быстро переоделась, засунув куртку и хозяйственную сумку в пластиковую спортивную сумку и заправив волосы под кепку. И, влившись в поток возвращающихся с работы уборщиц, вышла обратно на улицу, где оставила Барни. Он держал в ладонях мертвую голубку. Ее дружок взлетел, шелестя крыльями, на провода над их головами и продолжал наблюдать оттуда. Барни положил мертвую голубку в траву на газоне и пригладил ее перья. Поднял свое широкое лицо к птице на проводах и что-то сказал. Когда он встал и пошел дальше, голубь-самец слетел вниз на газон и вновь стал кружить вокруг мертвого тела, пробираясь сквозь траву. Барни не оглядывался. Когда он взобрался на ступеньки крыльца жилого дома, ярдах в ста дальше по улице, и полез за ключами, Старлинг пробежала полквартала, чтобы перехватить его прежде, чем он откроет дверь. - Барни! Привет! Он неторопливо повернулся и поглядел на нее сверху вниз. Старлинг уже забыла, что у него такие необычно широко расставленные глаза. По этим глазам она поняла, что он узнал ее, и ощутила нечто вроде щелчка, какой обычно слышится при включении какого-нибудь электронного устройства. Она сняла бейсболку, освобождая волосы. - Я Клэрис Старлинг. Помните меня? Я... - Из ФБР, - без выражения произнес Барни. Старлинг сложила ладони и кивнула: - Ну да, я из ФБР. Барни, мне с вами нужно поговорить. Ничего официального, я просто хочу вас кое о чем спросить. Барни спустился с крыльца. Когда он оказался на тротуаре перед Старлинг, ей все равно пришлось смо