треть на него снизу вверх. Ее не пугали его огромные размеры, как они могли бы испугать мужчину. - Вы готовы официально подтвердить, офицер Старлинг, что вы не зачитали мне мои права? - Голос у него был высоким и грубым, как голос Тарзана в исполнении Джонни Вайсмюллера. - Подтверждаю. Я не зачитывала вам ваши права. И признаю это. - А слабо сказать все это в вашу сумку? Старлинг открыла сумку и, обращаясь внутрь, произнесла громким голосом, словно там сидел тролль: - Я не зачитывала Барни его права, он не ознакомлен со своими правами. - Тут есть одно вполне приличное кафе, дальше по улице, - сказал Барни. - А сколько у вас шапок в сумке? - спросил он, когда они тронулись. - Три, - ответила она. Мимо них проехал микроавтобус с инвалидными знаками, и Старлинг почувствовала, что его пассажиры смотрят на нее. Ну, инвалиды часто страдают сексуальной озабоченностью, на что, впрочем, имеют полное право. Молодые ребята, сидевшие в машине, встретившейся им на следующем перекрестке, тоже посмотрели на нее, но вслух ничего не сказали - явно из-за присутствия Барни. Любой предмет, высунувшийся из окна, тут же привлек бы к себе внимание Старлинг - она все время помнила о возможной мести "крипсов" - однако с такими вот похотливыми взглядами приходилось мириться. Когда они с Барни вошли в кафе, микроавтобус сдал задом в переулок, развернулся и уехал в ту сторону, откуда приехал. Им пришлось ждать, пока в переполненном заведении освободится отдельный кабинетик. Официант орал что-то на хинди повару, который с виноватым выражением на лице жарил мясо, переворачивая его длинными щипцами. - Давайте что-нибудь съедим, - сказала она, когда они сели. - Дядя Сэм платит. Как у вас дела, Барни? - С работой все в порядке. - Кем работаете? - Санитаром. У меня диплом практикующего санитара. - А я думала, что вы уже медбратом стали. Или даже фельдшерскую школу закончили. Барни пожал плечами и потянулся за молочником. Потом поднял глаза на Старлинг: - Они вас теперь выгонят - из-за смерти Эвельды? - Поживем - увидим. Вы ее знали? - Я ее однажды видел, когда к нам привезли ее мужа, Дижона. Он уже был мертв, истек кровью еще до того, как его положили в машину "скорой помощи". У него все выливалось наружу, когда его привезли, переливание крови ничего уже не давало. А она не хотела смириться, не хотела, чтоб он умирал, даже драться с сестрами пыталась. Ну, и мне пришлось... вы ж понимаете... Очень красивая женщина. И сильная. Ее не стали арестовывать после... - Ага, ее освободили прямо на месте. - Так я и думал. - Барни, после того, как вы передали доктора Лектера ребятам из Теннесси... - Они были с ним невежливы. - После того... - И теперь они все мертвы. - Да. Его охранники сумели продержаться в живых три дня. А вы протянули целых восемь лет, охраняя доктора Лектера. - Шесть лет. Он уже сидел, когда я поступил туда на работу. - Как вам это удавалось, Барни? Пусть вас не удивляет мой вопрос - как вы сумели протянуть так долго? Это ведь была не одна только вежливость? Барни посмотрел на свое отражение в столовой ложке, сперва на выпуклой стороне, потом на вогнутой. Некоторое время он раздумывал. - У доктора Лектера были прекрасные манеры, не чопорные, а свободные и элегантные. Я тогда учился заочно, и он мне помогал, делился своими знаниями. Это вовсе не значит, что он не убил бы меня в любой момент, если бы ему представилась такая возможность - одно качество характера вовсе не исключает наличие любого другого качества. Они могут соседствовать рядом друг с другом, и хорошие, и ужасные. У Сократа про это лучше сказано. В отделении особо строгого режима об этом нельзя забывать никогда, ни на секунду. Если все время помнишь об этом, ничего с тобой не случится. Доктор Лектер, может быть, потом и пожалел, что познакомил меня с Сократом. - Для Барни, не искалеченного последствиями обязательного школьного образования, Сократ стал настоящим открытием, как открываешь для себя нового человека при личном знакомстве. - Безопасность сама по себе, а беседы - сами по себе, совершенно отдельно, - продолжал он. - Личные отношения не касаются соображений безопасности, а мне ведь приходилось и задерживать его почтовые поступления, и надевать на него путы. - Вы много разговаривали с доктором Лектером? - Иногда по нескольку месяцев мы и словом с ним не обмолвились, а иной раз разговаривали всю ночь напролет, когда вопли остальных умолкнут. Я хоть и учился заочно, но мало что знал, а он открыл мне целый новый мир, в самом буквальном смысле - Светоний, Гиббон и все такое. - Барни взял свою чашку. На тыльной стороне его левой руки виднелась свежая царапина, замазанная оранжевым бетадином. - Вам никогда не приходило в голову, когда он убежал, что он может заявиться к вам? Барни отрицательно покачал своей огромной головой: - Он однажды сказал мне, что когда у него есть такая "возможность", он предпочитает охотиться на свободе. "Настичь и рвать дичь на диком просторе", как он сам это назвал. - Барни рассмеялся. Редкое зрелище. У него были мелкие зубы ребенка, и его веселье выглядело чуть-чуть безумным, как у малыша, когда тот плюется кашей в лицо сюсюкающему дяденьке. Старлинг подумала: не слишком ли долго он просидел под землей в обществе невменяемых? - А вы сами, вас никогда... не бросало в дрожь после того, как он сбежал? Вам-то самой не приходило в голову, что он может заявиться к вам? - спросил Барни. - Нет. - Почему? - Он сказал, что не будет за мной охотиться. Ответ, как ни странно, им обоим показался вполне удовлетворительным. Принесли яичницу. И Барни, и Старлинг были голодны, поэтому в течение нескольких минут оба сосредоточенно ели. - Барни, когда доктора Лектера перевели в Мемфис, я просила вас передать мне его рисунки из камеры, и вы мне их принесли. А куда делись остальные его вещи - книги, записи? В больнице не осталось даже его медицинской карты. - Там была такая неразбериха, - Барни сделал паузу, постукивая по ладони солонкой. - Жуткая неразбериха, во всей больнице. Меня уволили, многих тогда уволили, а барахло куда-то рассовали. Трудно сказать... - Извините, что-что? - переспросила Старлинг. - Я ничего не слышу - здесь такой шум... Я вчера обнаружила, что аннотированный и подписанный доктором Лектером экземпляр "Кулинарного словаря" Александра Дюма появился пару лет назад на частном аукционе в Нью-Йорке. И был продан в частную коллекцию за шестнадцать тысяч долларов. Свидетельство о собственности владельца было подписано "Кэри Флокс". Вы знаете Кэри Флокса, Барни? Надеюсь, что знаете, потому что ваши анкеты для поступления на работу в больницу, где вы сейчас работаете, заполнены его почерком, но подписаны "Барни". И он же заполнял вашу налоговую декларацию. Извините, я не расслышала, что вы перед этим сказали. Хотите, начнем сначала. Сколько вы получили за книгу, Барни? - Около десяти тысяч, - произнес Барни, глядя ей прямо в глаза. - В расписке указано десять пятьсот, - кивнула Старлинг. - А сколько вам заплатили за то интервью "Тэтлеру", когда доктор Лектер бежал? - Пятнадцать кусков. - Неплохо! Прилично заработали. И все, что вы им наплели, это просто ваши выдумки? - Я знал, что доктор Лектер не стал бы возражать. Наоборот, он был бы разочарован, если б я не навешал им лапшу на уши. - Он напал на ту медсестру до того, как вы поступили в Балтиморскую спецбольницу? - Да. - И у него была сломана рука? - Насколько я знаю, да. - Рентгеновский снимок делали? - Наверняка. - Мне нужен этот снимок. - Ну-у-у-у... - Я выяснила, что все автографы Лектера разделены на две части: одна - написана чернилами, до того, как он попал в тюрьму, а вторая - крайоновыми карандашами и фломастерами, уже в спецбольнице. Написанные крайоном и фломастером стоят дороже, но, думаю, вы это знаете. Барни, я полагаю, что все эти вещи у вас и что вы намереваетесь продавать их по частям любителям автографов в течение многих лет. Барни пожал плечами и ничего не ответил. - Думаю, что вы ждете, когда он снова станет "горячей" темой. Зачем вам это, Барни? - Хочу успеть увидеть все картины Вермеера, какие есть на свете. - Мне, видимо, нет смысла спрашивать, кто именно познакомил вас с Вермеером? - Мы по ночам говорили о многих вещах. - А вы говорили о том, чем он хотел бы заниматься, если бы оказался на свободе? - Нет. Доктор Лектер не интересовался гипотетическими вопросами. Он не верит ни в силлогизмы, ни в синтез, ни в абсолютные истины. - А во что он верит? - В Хаос. Да в него вовсе и не надо верить. Он самоочевиден. Старлинг на секунду захотелось быть снисходительной к Барни. - Вы говорите так, словно сами в него верите, - сказала она. - В то же время ваша работа в Балтиморской спецбольнице заключалась как раз в поддержании порядка. Вы были старшим санитаром, ответственным за порядок. И вы, и я, мы оба занимаемся поддержанием порядка. От вас доктор Лектер не сумел убежать. - Я вам это уже объяснял. - Потому что вы всегда были начеку. Хотя и в определенном смысле относились друг к другу по-братски. - Ничего подобного, - возразил Барни. - Он ни к кому не относится как к брату. Мы просто обсуждали вопросы, которыми оба интересовались. По крайней мере, это были вещи, интересные для меня, я тогда впервые о них узнавал. - Доктор Лектер никогда не издевался над вами за то, что вы чего-то не знаете? - Нет. А над вами? - Тоже нет. - Она ответила утвердительно, чтобы не задевать чувства Барни, поскольку впервые вдруг осознала, что в насмешках этого чудовища на самом деле скрывались комплименты в ее адрес. - Он мог бы вдоволь поиздеваться надо мною, если б захотел. Так вам известно, где его вещи, Барни? - А мне будет вознаграждение за то, что я их нашел? Старлинг сложила салфетку и засунула ее под тарелку. - Вознаграждением будет уже то, что я не стану предъявлять вам обвинение в препятствовании правосудию. Помните, я ведь тогда закрыла глаза, когда вы поставили мне подслушку, в спецбольнице. - Это был "жучок" покойного доктора Чилтона. - Покойного? Откуда вам известно, что он покойный? - Ну, он ведь уже семь лет, как оставил нас в покое, - ответил Барни. - Не думаю, что мы его еще увидим. Позвольте узнать, какие именно вещи вас устроят, специальный агент Старлинг? - Я хочу посмотреть его рентгеновский снимок. Мне нужен его рентгеновский снимок. Если остались книги доктора Лектера, я хочу их видеть. - Предположим, мы нашли эти вещи. Что с ними будет потом? - Ну, сказать по правде, я не знаю. Федеральный прокурор может конфисковать все материалы как вещественные доказательства в расследовании его побега. Тогда они будут плесневеть у него на складе громоздких вещдоков. Если я просмотрю все и не обнаружу ничего полезного в книгах и заявлю об этом официально, вы можете потом сказать, что доктор Лектер вам их подарил. Он in absentia уже семь лет пребывает, так что вы можете воспользоваться своим гражданским правом. Насколько известно, у него нет родственников. Я бы даже могла рекомендовать, чтобы все не имеющие для следствия никакого значения материалы были переданы вам. Вам следует, однако, знать, что мои рекомендации на тотемном столбе нашей иерархии висят не слишком высоко... Рентгенограмму вы, по всей вероятности, обратно не получите, и медицинскую карту тоже, поскольку они принадлежали не ему и он не имел права их дарить. - А если я скажу, что у меня этих вещей нет? - Тогда все материалы, связанные с Лектером, будет практически невозможно продать, поскольку мы опубликуем по ним специальный бюллетень и сообщим всем торговцам, что будем конфисковывать все подобные материалы и преследовать за их приобретение и хранение. Кроме того, я добьюсь ордера на обыск и изъятие материалов из вашего жилища. - Ну, да, вы ведь теперь знаете, где мое жилище. Или надо говорить "жилье"? - Понятия не имею. Могу только сказать, что если вы сдадите эти материалы, у вас не будет никаких неприятностей из-за того, что вы их забрали себе, принимая во внимание то, что с ними могло бы произойти, если бы вы их оставили там, где они были. Что же касается того, получите ли вы их назад, то тут я ничего обещать не могу. - Старлинг порылась в сумочке, чтобы сделать паузу. - Знаете, Барни, мне кажется, вы не стали заниматься получением более высокого медицинского образования, видимо, потому, что не смогли бы получить соответствующее удостоверение. Может быть, за вами где-нибудь числится "задок". Так, да? Сами ведь знаете, я никогда не проверяла вас на криминальное прошлое, на наличие арестов и судимостей. - Нет, вы только проверили мою налоговую декларацию и анкету на работе. Я тронут. - Если за вами есть "задок", то окружной прокурор этого района может на вас накапать, и вас сотрут в порошок. Барни вытер тарелку кусочком тоста. - Вы вроде как закончили? Давайте, немного пройдемся. - Я тут видела Сэмми, помните, который потом занимал камеру Миггза? Он по-прежнему живет в ней, - сообщила ему Старлинг, когда они вышли на улицу. - Вот уж проклятое место! - Это точно. - Сэмми попал в какую-нибудь программу помощи? - Нет, просто живет там, во тьме. - Думаю, вам надо сообщить о нем куда следует. У него ведь жуткий диабет, он в любой момент помереть может. А вы знаете, за что доктор Лектер заставил Миггза проглотить собственный язык? - Кажется, знаю. - Он убил его за то, что он вас оскорбил. Вот такая вот замечательная штука. Только не надо переживать - он, наверное, все равно бы его прикончил. Они прошли мимо дома Барни и вышли к газону, где голубь все еще ходил кругами вокруг мертвого тела своей подружки. Барни вспугнул его, замахав руками. - Лети себе, - сказал он птице. - Хватит горевать. А то дождешься - кошка тебя слопает. Голубь, хлопая крыльями, улетел. Они не заметили, куда он сел. Барни поднял мертвую птицу. Ее гладкое тельце легко скользнуло в его карман. - Знаете, доктор Лектер однажды говорил со мной о вас. Так, немного. Может, это было в последний раз, когда мы с ним разговаривали. Или в один из последних разов. Это мне птица напомнила о том разговоре. Хотите знать, что он мне сказал? - Конечно, - сказала Старлинг. Съеденная пища слегка шевельнулась в желудке, но она не намерена была отступать. - Мы говорили об унаследованных стереотипах поведения. И он привел в пример генетические особенности размножения голубей. Есть такие голуби - они называются турманы. Они взлетают высоко в небо и начинают кувыркаться, словно падая на спину и переворачиваясь, и так до самой земли. Среди них есть "высокие" и "низкие". Так вот, нельзя скрещивать двух "высоких" турманов, потому что птенец из такого потомства будет кувыркаться до самой земли, пока не упадет и не разобьется. И вот что он сказал: "Офицер Старлинг - это "высокий" турман, Барни. Будем надеяться, что хоть один из ее родителей не был "высоким". Старлинг пришлось проглотить вставший в горле комок. - А что вы сделаете с этой птицей? - спросила она. - Ощиплю и съем, - ответил Барни. - Пошли ко мне, я отдам вам рентгеновский снимок и книги. Возвращаясь с длинным свертком к больнице, где она оставила свою машину, Старлинг услышала одинокий печальный крик птицы, пережившей свою подружку. ГЛАВА 13 Благодаря сочувствию одного сумасшедшего и навязчивой идее другого, у Старлинг теперь было то, что она всегда хотела заполучить - кабинет в одном из коридоров многоэтажного подземелья Отдела психологии поведения. Старлинг вовсе и не рассчитывала сразу попасть в элитный Отдел психологии поведения, когда закончила Академию ФБР, но верила, что сможет заслужить себе место в его штате. Она прекрасно знала, что сперва ей придется провести несколько лет на обычной оперативной работе. Старлинг хорошо выполняла оперативные задания, но плохо разбиралась в политических интригах внутри своей конторы, и ей понадобилось несколько лет, чтобы понять, что она никогда не попадет в Отдел психологии поведения, несмотря на то, что этого хочет сам начальник отдела, Джек Крофорд. Самая главная причина этого была ей неизвестна до тех пор, пока она, подобно тому, как астроном натыкается на "черную дыру", не наткнулась на Пола Крендлера, помощника Генерального Инспектора, и не поняла, какое влияние он имеет на тех, кто его окружает. Он так и не простил ей, что она раньше него вышла на серийного убийцу Джейма Гама, да и внимания прессы, которое ей принесло это дело, он простить ей не мог. Однажды дождливым зимним вечером Крендлер позвонил ей домой. Она подошла к телефону в купальном халате и пушистых тапках, мокрые волосы были завернуты в полотенце. Она всегда будет помнить, какое это было число, потому что как раз окончилась первая неделя операции "Буря в пустыне". Старлинг тогда исполняла функции технического агента и только что вернулась из Нью-Йорка, где меняла радиоприемник в лимузине, принадлежавшем миссии Ирака при ООН. Новый приемник был в точности такой же, как и прежний, исключая тот факт, что он транслировал все разговоры, которые велись в лимузине, прямо на висевший над головой спутник Департамента обороны. Выполнение этого задания вымотало ее, и она еще не успела толком прийти в себя. На какое-то мгновение у нее мелькнула идиотская мысль, что Крендлер звонит, чтобы сказать, как отлично она справилась с заданием. Она хорошо помнила, как в окно колотил дождь, и голос Крендлера в телефонной трубке - он слегка запинался, а по характерному шуму было понятно, что говорит он из бара. Он спросил, не хочет ли она встретиться. Он сказал, что мог бы через полчаса подъехать за ней. Он был женат. - Думаю, что нет, мистер Крендлер, - ответила она и нажала на кнопку записи автоответчика, после чего тот издал полагающийся "бип" и телефон отключился. Теперь, годы спустя, оказавшись наконец в кабинете, куда всегда хотела попасть, Старлинг карандашом написала свою фамилию на обрывке бумаги и приклеила ее скотчем к двери. Но потом сорвала бумажку и выбросила в корзину - все это теперь вовсе не казалось забавным. В подносе для входящих бумаг лежал один конверт. В нем оказался вопросник из редакции "Книги рекордов Гиннеса", которая намеревалась включить ее в свое издание как застрелившую больше преступников, чем какая-либо другая женщина-сотрудник органов правопорядка за всю историю Соединенных Штатов. Термин "преступники", как пояснял редактор, используется условно, поскольку покойные имели множество судимостей за преступления, а на троих были выданы ордеры на арест. Вопросник полетел в корзину вслед за бумажкой с ее фамилией. Она уже второй час колотила по клавиатуре компьютера, сдувая с лица пряди волос, когда в дверь постучали и к ней за-глянул Крофорд. - Звонил Брайан из лаборатории, Старлинг. Рентгеновский снимок, что получил Мэйсон, и тот, что вы добыли у Барни, совпадают. Это рука Лектера. Они сейчас переводят оба изображения в цифровой формат, чтобы еще раз сравнить их, но он говорит, что никаких сомнений. Потом введем эту информацию в защищенный файл Лектера в нашей базе данных. - А как насчет Мэйсона Верже? - Мы сообщим ему правду, - сказал Крофорд. - Мы-то с вами знаем, Старлинг, что сам он информацией делиться не будет, если только не получит такие данные, с которыми ему самому не справиться. Но если мы попытаемся прямо сейчас перехватить ниточку, что ведет в Бразилию, она просто исчезнет. - Вы мне велели не заниматься этим, я и не занимаюсь. - Но чем-то вы тут все же занимались? - Рентгеновский снимок доставила Мэйсону служба ДХЛ. По штрих-коду и наклейке они установили пункт отправки пакета. Это был отель "Ибарра" в Рио-де-Жанейро. - Старлинг подняла руку, не давая ему возможности прервать ее. - Это все я сделала, пользуясь только нью-йоркскими источниками информации. Никаких запросов в Бразилию я не посылала. - И еще одно - Мэйсон ведет все свои телефонные переговоры - а их немало - через букмекерское бюро в Лас-Вегасе, где регистрируют ставки спортивного тотализатора. Можете себе представить, сколько у них входящих звонков. - Мне не следует спрашивать, как вы об этом узнали? - Исключительно законными путями, - сообщила Старлинг. - Ну, по большей части законными - следов у него дома не осталось. У меня ведь есть коды, которые надо искать в его телефонных счетах, вот и все. У всех технических агентов есть эти коды. Предположим, мы заявим, что он препятствует ведению расследования. Сколько времени нам понадобится, чтобы выпросить ордер на подслушивание и отслеживание его переговоров - при его-то влиянии? И что вы ему можете сделать, даже если в чем-то его уличите? А он пользуется услугами букмекерского бюро. - Понятно, - сказал Крофорд. - Комиссия по игорному бизнесу штата Невада может либо поставить его телефон на прослушку, либо просмотреть все регистрационные книги этого бюро, чтобы найти то, что нам нужно, то есть куда именно он звонит. Она кивнула: - Самого Мэйсона я оставила в покое, как вы велели. - Да, я вижу, - ответил Крофорд. - Можете передать Мэйсону, что мы ожидаем содействия со стороны Интерпола и посольства. Скажите ему, что нам надо послать в Бразилию наших людей и начать подготовку запроса об экстрадиции Лектера. Он, видимо, и в Южной Америке совершал преступления, так что нам лучше добиться его выдачи до того, как полиция Рио начнет изучать свои нераскрытые дела, проходящие по категории "каннибализм". Конечно, если он вообще в Южной Америке. Старлинг, вас не тошнит, когда вы беседуете с Мэйсоном? - Приходится держать себя в руках. Вы меня этому научили, когда мы осматривали тот "топляк" в Западной Вирджинии. Господи, что я говорю! Топляк! Это же был человек, ее звали Кимберли Эмберг! Да, конечно, меня тошнит от Мэйсона. В последнее время меня что-то от многого стало тошнить, Джек. Cтарлинг была настолько поражена собственными словами, что замолкла. Никогда раньше она не обращалась к начальнику отдела Джеку Крофорду просто по имени, она вовсе и не собиралась называть его "Джек", и это потрясло ее. Некоторое время она изучала его лицо, лицо, по которому, как всегда, трудно было что-либо прочесть. Он кивнул и улыбнулся, криво и грустно. - Меня тоже, Старлинг. Хотите пару таблеток пента-бисмола - пожевать перед беседой с Мэйсоном? Мэйсон Верже не соизволил сам поговорить со Старлинг по телефону. Его секретарь поблагодарил ее за информацию и сказал, что перезвонит позже. Мэйсон ей так и не позвонил. Для Мейсона, который в списке приоритетных адресов для сообщения о соответствии двух рентгенограмм стоял намного выше Старлинг, эта информация новостью уже не была. ГЛАВА 14 Мэйсон уже знал - гораздо раньше, чем об этом сообщили Старлинг - что на рентгеновском снимке действительно рука доктора Лектера, потому что у Мэйсона в Департаменте юстиции были источники, гораздо оперативнее, чем у нее. Мэйсон получил по электронной почте сообщение, подписанное псевдонимом "Токен287". Это второй сетевой псевдоним помощника члена Палаты представителей США Партона Велмора по Юридическому комитету Палаты. Офис Велмора, в свою очередь, получил сообщение, подписанное "Кассий199", - это был второй сетевой псевдоним самого Пола Крендлера из Департамента юстиции. Мэйсон пребывал в сильном возбуждении. Он не считал, что доктор Лектер находится в Бразилии, а рентгеновский снимок свидетельствовал, что у доктора теперь на левой руке обычное количество пальцев. Эта информация накладывалась на новую ниточку из Европы, которая могла помочь выяснить нынешнее местопребывание доктора. Мэйсон был уверен, что последнее сообщение пришло из органов правопорядка Италии, и это был самый значительный след Лектера, на который он сумел напасть за последние годы. Мэйсон и не собирался делиться этой информацией с ФБР. В результате семи лет неустанных трудов, получения доступа к закрытым федеральным файлам в Сети, широкомасштабной рекламы и значительных расходов он теперь опережал ФБР в поисках Лектера. И делился с Бюро информацией только тогда, когда ему было необходимо использовать их технические возможности. Чтобы поддерживать видимость своей заинтересованности, он велел своему секретарю в любом случае продолжать теребить Старлинг на предмет сообщений о новых данных. Специальное напоминание, записанное в компьютерной программе, заставляло секретаря звонить ей по крайней мере по три раза в день. Мэйсон немедленно перевел пять тысяч долларов своему информатору в Бразилии, чтобы получить дополнительные сведения касательно происхождения рентгеновского снимка. Размеры специального резервного фонда, который он перевел в Швейцарию, были гораздо больше, и он был готов перевести еще, когда получит в свое распоряжение окончательно подтвержденные данные. Он полагал, что его источник в Европе обнаружил доктора Лектера, но Мэйсона уже столько раз обманывали, поставляя ложную информацию, что он научился осторожности. Доказательства скоро поступят. А пока, чтобы снять напряжение, вызванное ожиданием, Мэйсон сосредоточился на обдумывании того, что он будет делать, когда доктор попадет наконец к нему в руки. Подготовка к этому также потребовала значительного времени, поскольку Мэйсон в свое время и сам учился науке страданий... Нам иногда бывает трудно понять и принять выбор Господа, предназначающего для нас те или иные страдания; ведь пути Его неисповедимы, разве что наша невинность и незнание Его оскорбляют. Очевидно, в таких случаях Ему требуется от нас некоторая помощь, дабы направить в нужное русло слепую ярость, которую Он обрушивает на смертных. Мэйсон уже научился понимать свою роль в этом процессе - на двенадцатом году страданий, когда его парализованное тело уже почти невозможно было нащупать под простыней, когда он понял, что никогда больше не встанет на ноги. Новое крыло в поместье Маскрэт-Фарм было завершено, и у него были средства - правда, не такие уж неограниченные, поскольку делами семейства тогда все еще управлял его патриарх, Молсон Верже. Это произошло на Рождество в тот год, когда доктор Лектер бежал из заключения. Мэйсон ужасно жалел - с поправкой на настроения, какие обычно посещают нас перед Рождеством, что не предпринял мер, чтобы доктор Лектер был умерщвлен в спецбольнице; теперь же Мэйсону оставалось лишь терзаться мыслью, что доктор Лектер по-прежнему топчет землю, ходит где-то, свободно передвигается и, весьма вероятно, наслаждается жизнью. Сам же Мэйсон лежал под аппаратом искусственного дыхания, тело его вместе с аппаратом было покрыто мягким одеялом, рядом стояла медсестра, переступая с ноги на ногу и не смея присесть, хотя ей очень этого хотелось. Автобус привез группу детишек из бедных семей, чтоб спеть Мэйсону Рождественские колядки. С разрешения врача окна в комнате Мэйсона на некоторое время открыли, чтобы он подышал свежим морозным воздухом, а под окнами, прикрывая ладонями горящие свечи, стояли и пели дети. Свет был погашен, и в темном воздухе над Маскрэт-Фарм низко висели звезды. ..."О, милый город Вифлеем, как тихо ты лежишь!" - пели дети. Действительно, как тихо ты лежишь! Как тихо ты лежишь! В этой строке была явная насмешка над ним самим! Как тихо ты лежишь, Мэйсон! Рождественские звезды за окном хранили молчание, и молчание это подавляло его. Звезды ничего не сказали ему, когда он поднял на них свой умоляющий глаз, закрытый линзой, сделал им знак пальцами, которыми еще мог управлять. Мэйсону показалось, что он уже не в силах дышать. Если он задохнется в этом бесконечном пространстве, подумал он, то последнее, что увидит, будут эти прекрасные молчаливые звезды, лишенные воздуха. А он уже задыхается, респиратор не успевает подавать воздух, ему приходится ждать каждого вдоха, чтобы следовать животворной диаграмме, которую пишут Рождественские ели на дальних склонах, поднимаясь пиками, маленькие ели в черной ночи леса на дальних склонах. Как пики в его кардиограмме, систолический пик, диастолический пик... Сестра так перепугалась, что чуть было не нажала на кнопку сигнала тревоги, чуть не схватила шприц с адреналином. Да, это явная насмешка: как тихо ты лежишь, Мэйсон! Это было Божественное Откровение, тогда, на Рождество. Прежде чем сестра нажала на кнопку или успела взять шприц с лекарством, острые уколы шипов мстительности уже оживили его иссохшую, ищущую, похожую на бледного краба руку, и начали успокаивать его. По всему свету на Рождество набожные люди верят, что через чудо пресуществления действительно вкушают от тела и крови Христовой. Мэйсон начал ныне подготовку к еще более впечатляющей церемонии, которая не нуждалась ни в каком пресуществлении. Он начал подготовку к тому, чтобы доктор Лектер был съеден живьем. ГЛАВА 15 Мэйсон получил довольно странное образование, однако прекрасно соответствующее тому будущему, которое определил для него отец, и той задаче, что стояла перед ним сейчас. Ребенком он учился в закрытом пансионе, в фонд которого его отец вносил изрядные средства; там на частые пропуски Мэйсоном занятий смотрели сквозь пальцы. А старший Верже недели напролет сам занимался настоящим образованием сына, таская его с собой по скотным дворам и бойням, которые были основой его огромного состояния. Молсон Верже был пионером во многих областях животноводства, особенно в части экономии. Эксперименты с дешевым фуражом, которые он проводил на раннем этапе своей карьеры, могли сравниться только с опытами известного скотопромышленника Бэттерэма за пятьдесят лет до этого. Молсон Верже совершенно изменил систему кормежки свиней, введя в их рацион такие субстанции, как дробленая кабанья щетина, тертые куриные перья и даже навоз, причем в таких количествах, какие в его время считались чрезмерно смелымии. В 40-х годах на него смотрели как на безрассудного мечтателя, особенно когда он первым перестал давать свиньям для питья свежую воду и заставил их пить сточные воды, состоящие из перебродивших отходов скотного двора, - чтобы ускорить набор веса. Смех прекратился, когда к нему рекой потекли доходы, и конкуренты тут же бросились копировать его методы. Однако лидирующее положение Молсона Верже в мясной промышленности не ограничивалось только этим. Используя значительные собственные средства, он смело выступил против Закона о гуманных методах забоя скота, причем исключительно с позиций экономии, и сумел добиться того, что выжигание клейма на мордах животных было признано вполне законным, хотя это очень дорого обошлось ему в смысле судебных издержек. При содействии и участии Мэйсона Верже-старший проводил широкомасштабные эксперименты в области загонного содержания скота, опытным путем определяя, сколько времени животных можно держать без корма и воды перед тем, как отправить на бойню, чтобы они при этом не слишком теряли в весе. Именно финансируемые Верже генетические исследования в конечном итоге позволили добиться удвоения мышечной массы бельгийских пород свиней без сопутствующих этому потерь нутряного сала, чего никак не могли добиться сами бельгийцы. Молсон Верже закупал производителей по всему свету и был спонсором целого ряда программ выведения новых пород в зарубежных странах. Однако бойни - это в первую очередь люди, которые на них работают, и Молсон Верже понимал это как никто другой. Он сумел запугать профсоюзы, когда те пытались сократить его доходы, требуя повышения зарплат и безопасных условий труда. Его старые и устойчивые связи с организованной преступностью прекрасно помогали ему в этой сфере на протяжении тридцати лет. Мэйсон был тогда очень похож на отца - блестящие черные брови над бледно-голубыми глазами мясника, низкий лоб, косо перечеркнутый линией волос, зачесанных справа налево. Молсон Верже частенько ласково брал голову сына в ладони, просто чтобы ощутить ее в своих руках, словно тем самым подтверждая свое отцовство методами физиогномики - точно так же он обычно ощупывал рыло свиньи и по строению ее черепа тут же определял ее генетическое происхождение. Мэйсон хорошо усваивал эту науку и даже после того, как увечья приковали его к постели, был в состоянии принимать эффективные решения, которые затем исполнялись его соратниками по бизнесу. Это была идея Мэйсона - убедить правительство Соединенных Штатов и Организацию Объединенных Наций забить всех местных свиней на Гаити под предлогом того, что они представляют опасность как распространители африканского свиного гриппа. После чего он сумел продать правительству больших белых американских свиней, чтоб заменить истребленное местное поголовье. Огромные холеные американские свиньи, оказавшись в условиях Гаити, тут же все передохли, и их нужно было снова и снова заменять, поставляя все новых со свиноферм Мэйсона, пока власти Гаити не догадались завезти из Доминиканской Республики другую, более мелкую и более стойкую породу. Ныне, имея опыт и знания, накопленные в течение целой жизни, Мэйсон ощущал себя как Страдивари, когда тот подходил к своему рабочему столу, - так тщательно он создавал орудия своей мести. Какой огромный объем информации и набор средств держал Мэйсон в своем лишенном лица черепе! Лежа на больничной кровати, сочиняя в уме, как оглохший Бетховен, он вспоминал свиные ярмарки, которые посещал вместе с отцом, проверяя результаты определения победителей. У Молсона всегда был наготове маленький серебряный ножичек, который он в любой момент мог выхватить из жилетного кармана и всадить в спину свинье, чтобы проверить толщину сала, а потом гордо удалиться прочь от яростного визга, слишком высокомерный, чтобы кто-нибудь осмелился приставать к нему с попреками, - рука в кармане, а ноготь большого пальца отмечает на лезвии результат проверки. Если б у Мэйсона были губы, он бы и сейчас улыбнулся, вспоминая, как папочка вот так всадил свой ножик в спину свинье-рекордсменке Клуба 4Х, которая всех считала своими друзьями. Ребенок, который числился ее владельцем, разорался, а его папаша пришел в жуткую ярость, но головорезы Молсона тут же уволокли его подальше. Да, хорошие были времена, веселые! На этих свиных ярмарках Мэйсон навидался разных экзотических пород свиней со всех концов света. И теперь для своей цели он приобрел самых лучших из всех тех, что тогда видел. Свою программу выведения новой, нужной ему породы он начал осуществлять сразу же после Божественного Откровения, что явилось ему на Рождество. Она осуществлялась на маленькой свиноводческой ферме, которой Верже владели на Сардинии, недалеко от побережья Италии. Он выбрал это место за его удаленность от жилья и близость к Европе. Мэйсон полагал - и совершенно справедливо, - что первым делом после побега доктор Лектер отправится в Южную Америку. Но при этом он всегда был убежден, что только Европа является тем местом, где может обосноваться человек со вкусами доктора Лектера. Поэтому он ежегодно направлял филеров на Зальцбургский музыкальный фестиваль и другие аналогичные культурные мероприятия. Вот список того, что Мэйсон направил своим свиноводам на Сардинию, дабы подготовить театральную площадку для сцены смерти доктора Лектера: Исполинская лесная свинья, Hylochoerus meinertzhageni, шесть сосков и тридцать восемь хромосом, она умеет всегда и везде найти себе пищу и абсолютно всеядна, прямо как человек. Два метра в длину у представителей семейств, обитающих в горах, а вес до двухсот семидесяти пяти килограммов. Гигант-ская лесная свинья, основа программы Мэйсона. Далее, классическая европейская дикая свинья, S. Scrofa scrofa, тридцать шесть хромосом в ее самом чистом виде, никаких бородавок на рыле, сплошная щетина и огромные острые как бритва клыки: мощное, стремительное и яростное животное, способное убить ядовитую змею своим острым копытом и сожрать ее, будто это кусочек тоста. Если такое чудовище раздразнить, застать кабана в период гона или матку, когда она выкармливает поросят, оно нападает на любого, кто может представлять угрозу. У свиноматок по двенадцать сосков, и они прекрасные матери. В S. Scrofa scrofa Мэйсон нашел основную тему своей программы и внешние черты, очень подходящие для того, чтобы встать последним адским видением пред глазами доктора Лектера, когда эти чудовища будут его пожирать. (См. сборник "Харрис о свинье", 1881 г.) Он закупил также свинью с острова Оссабо за ее агрессивность, и цзясинскую черную свинью из-за высокого уровня женского полового гормона эстрадиол в крови. Одна фальшивая нота в этой симфонии - когда он ввел в программу бабируссу, Babyrousa babyrousa, из Восточной Индонезии, известную также под названием кабан-олень, - за исключительно длинные клыки. Но бабирусса медленно размножалась, у нее ведь только два соска, и при весе около ста килограммов она стоила слишком дорого из-за своих размеров. Однако время не было потеряно даром, поскольку одновременно на ферме подрастали другие пометы поросят, в появлении которых на свет бабирусса участия не принимала. Что касается кабаньх зубов, тут Мэйсону не нужно было делать особого выбора. Практически все породы имели зубы, вполне соответствующие поставленной задаче - три пары острых резцов, одна пара длинных клыков, четыре пары премоляров и три всесокрушающих пары моляров, нижних и верхних, а всего сорок четыре зуба. Любая свинья съест мертвого человека, но заставить ее съесть живого - тут требуется некоторое обучение. Сардинские свиноводы Мэйсона вполне соответствовали этой задаче. И вот теперь, после семи лет усилий и множества пометов поросят результаты были... просто замечательные. ГЛАВА 16 Разместив всех актеров - исключая доктора Лектера - на месте, в горах Женарженту на Сардинии, Мэйсон перенес свое внимание на документальную запись будущей смерти доктора - для потомства и собственного любования. Его приготовления были уже давно завершены, но теперь следовало дать сигнал готовности. Он руководил этим деликатным делом по телефону, через официально оформленную линию на коммутатор букмекерского бюро, расположенного в Лас-Вегасе. Его звонки были каплей в море огромного количества телефонных переговоров этого бюро, особенно по уик-эндам. Дикторский голос Мэйсона с отсутствуюшими взрывными и фрикативными сперва несся от Национального парка недалеко от Чесапикского побережья до пустынь Невады, а затем, через Атлантику, до Рима. Первый звонок раздался в квартире на седьмом этаже одного из домов по Виа Аркимеде позади гостиницы с тем же названием. Хриплые двойные звонки, как обычно в Италии. Заспанные голоса в темноте. - C?sa? C?sa c'e? - Accendi la luce, idi?ta. Загорается лампа в изголовье. В постели лежат трое. Молодой человек, что ближе всех к телефону, поднимает трубку и передает ее тучному мужчине средних лет, лежащему в середине. На другой стороне постели - блондинка лет двадцати. Поднимает к свету заспанное личико и падает обратно. - Pronto, chi? Chi parla? - Оресте, друг мой, это Мэйсон. Тучный мужчина окончательно просыпается и кивает молодому, чтобы тот подал ему стакан с минеральной водой. - А, Мэйсон, друг мой, извините меня. Я спал. Который у вас там час? - Час уже везде поздний, Орест