и так, как было раньше. С мужа немного слетела эйфория, и он заговорил на нормальном языке: -- А золото в середке вы оставили на месте? -- подозрительно спросил он. -- И иконы? А то пропадет, а мы отвечай... -- Не беспокойтесь, вам отвечать не придется, -- успокоил его один из работников коммунальной службы. -- Теперь уже мы проследим за этим. -- Нет, но в середке... -- попытался настаивать муж, однако ему не дали договорить, заявив, что в середке как раз то, что положено. Когда они ушли. я стала разъяснять этому дураку: -- Ну как ты не понимаешь -- наверняка они в середку положили поддельные драгоценности. Ведь то, что там было, стоит бешеных денег, кто же будет так рисковать. Слушай, какие мы с тобой умные, не разрезали бечевку, а осторожненько развязывали, вот и пригодилось... Итак, передача шаману приобрела прежний вид и стала дожидаться своего часа в кухне под столом. Не знаю, почему это место казалось нам самым подходящим, но мы выбрали его. Пакет лежал себе спокойно, а мы с мужем не находили места от беспокойства. Как же раньше мы оба не подумали о возвращении к прежней жизни, не обсудили все подробности этой важнейшей процедуры! А теперь вот мучайся... А вдруг эти Мацеяки продержат нас тут еще три недели? Да что там недели -- три года! А уж милиция не снимет нас с поста до конца операции -- это как пить дать. Муж настолько пал духом, что совсем перестал соблюдать условия конвенции. Пришлось его призвать к порядку. -- Ты что сидишь, как сосватанный? -- недовольно спросила я во время нашей очередной поездки к Земянскому. -- Я, что ли, буду за тебя бояться? Нервно вздрогнув, он и в самом деле испугался, так что устроить представление ему было совсем нетрудно. И только потом спохватился и постучал себя пальцем по лбу. -- Ты, видно, совсем спятила! -- недовольно сказал он. -- Ведь строить из себя шутов мы должны были напоказ, для милиции. А раз милиция все знает, на кой черт устраивать такие представления? Из любви к искусству? -- А ты уверен, что за нами не наблюдает, например, шаман? Или тот же Земянский. Спросит Мацеяка, с каких это пор тот излечился от автофобии. Так что лучше не рисковать, да и вообще делай, как договорились, а то запутаешься, для кого стараемся. Тяжело вздохнув, муж продемонстрировал такой приступ паники, что любо-дорого смотреть. Впрочем, ему весьма помогло в этом то обстоятельство, что, занятая разговором, я чуть было не угодила под самосвал. Правда, виноват был самосвал, но ведь в таких случаях это уже неважно... Я же честно исполняла все обязательства. На прогулку, например, ходила изо дня в день, правда, теперь уже не только по долгу службы. Отношения с блондином все более беспокоили меня. Уж больно он умный, даже какой-то всезнающий, и к тому же вел себя странно. С самого начала давал мне понять, что он человек чрезвычайно занятой, а в то же время проводил со мной на скверике целые часы, не жалея времени, без всякой видимой причины. Ох, неспроста это! Погода испортилась, похолодало, дул пронизывающий ветер. Я честно гуляла и в такую паршивую погоду. Сидя на лавочке в сквере вся съежившись, я так глубоко погрузилась в свои невеселые мысли, что забыла, где нахожусь. Мысли перескакивали с шамана на блондина, контрабанда предметов искусства смешивалась с антиконтрабандой, организованной с моей активной помощью, романтичные любовные похождения Басеньки -- с элементами моей собственной биографии. И опять блондин... Все чаще мне в голову приходила мысль, что он прогуливается по скверику только для того, чтобы следить за мной. Вот только на кого он работает? На милицию? На пана Паляновского? Чем больше я размышляла, тем больше приходила к мысли, что. пожалуй, верно последнее... А вот и он сам, собственной персоной. Подошел к моей скамейке, поздоровался. Автоматическим жестом я пригласила его присесть рядом. Клянусь, именно автоматическим, сознательно я не сделала ничего, чтобы укрепить связывающие нас узы. -- Вы так задумались, что заметили меня лишь тогда, когда я здоровался с вами в третий раз, -- мягко произнес он, присаживаясь на скамейку. -Что-нибудь случилось? Может, я смогу быть вам полезным? Не знаю почему, но с самого начала так уж повелось -- в его присутствии я всегда говорила то, чего не следовало говорить. Так было и на этот раз. -- Как вам сказать, -- ответила я. -- Может, и случалось, не знаю. То есть, конечно же, знаю, но это смотря что. Пока же я совсем запуталась в проблемах, но в них я должна разобраться сама. Не буду скрывать -- одну из проблем создаете вы, твердый орешек и, боюсь, мне не по зубам. Во всяком случае, никак не удается разгрызть, аж зубы болят, а загадка остается загадкой. -- Значит, по крайней мере в решении одной проблемы я мог бы вам помочь или хотя бы попробовать помочь. Правда, я не дантист, да и не понимаю, что загадочного вы нашли во мне, но охотно помогу в решении этой загадки. Вам не холодно? Холодно мне было страшно. Просидев около часа на пронизывающем до костей ветру, я промерзла насквозь, а зубы сами по себе выбивали звонкую дробь. Никаких гриппов и ангин я не боялась, зато меня очень беспокоила мысль о том, как я выгляжу, -- наверняка лицо посинело, а нос красный от холода. Одно утешение, это не я, а Басенька предстала перед блондином в виде сине-зеленого трупа. Честная по натуре, я выполняла условия конвенции, но, если Стефан Паляновский подложил мне такую свинью, могу я немного нарушить Басенькины привычки и позволить себе согреться чашечкой кофе? Принимая предложение блондина погреться в кафе, я -- уже не как Басенька, а как я -- может быть, поступила не совсем благоразумно, но еще в семнадцатилетнем возрасте я поклялась себе никогда не быть благоразумной и этой клятве всю жизнь оставалась верна. Сев за столик напротив блондина, я, наконец, получила возможность рассмотреть его в хорошем освещении. Он не носил бакенбард и не предложил мне начать со спиртного. Даже если бы не было других причин, уж одного этого достаточно, чтобы почувствовать симпатию к человеку. Но были и другие причины. Те самые, в силу которых я просто не в силах была отвести от него взгляд. Смотрела и смотрела, пока, наконец, моя одурманенная душа не очнулась от летаргического сна. Что-то очень странное и в блондине, и в нашем знакомстве... -- Если еще к тому же вас зовут Марек... -- произнесла я, скорее продолжая внутренний монолог, чем обращаясь к нему. Блондин внимательно посмотрел на меня. -- Так уж случилось, что меня действительно зовут Марек, -- с расстановкой произнес он, помолчав. -- Откуда вы знаете? Я его знала пять дней. Пять дней, которые потрясли мир... Ну, может, и не мир, а только меня. Всего пять дней, трудно поверить! И к тому же его зовут Марек! Нет, такое невозможно, нереально, просто фантастично. Как же я с самого начала этого не поняла? Все это мне привиделось, такое в жизни просто не может произойти. Такого человека нет в действительности, ибо я его придумала! На блондинов я настроилась в те давние времена. когда чуть-чуть стала проясняться дотоле беспросветная чернота моего первого в жизни романа. Настроилась, и ничего хорошего из этого не вышло. Со всеми встречающимися на моем жизненном пути блондинами я претерпела столько неприятностей, что страшно вспомнить. А началось все в стародавние времена, когда на новогодний вечер у нас в доме один из знакомых привел с собой незнакомого нам молодого человека, блондина потрясающей красоты. И в смокинге! Увидела я его -- и сердце молвило: вот он! Вот тот, о ком я с детства мечтала, и теперь моя мечта воплотилась. Не помню, как прошел вечер, не помню, о чем мы говорили. Нас познакомили, я протанцевала с ним несколько томных танго, мы распрощались, и больше я его не видела. Знакомый, который привел блондина в наш дом, находился в тот вечер под сильным воздействием алкоголя и совершенно не помнил, откуда блондин взялся. Я неоднократно приставала к нему с расспросами, он искренне пытался вспомнить, мы сообща набросали несколько вариантов, но ни один из них не сработал. Искать его по всей Варшаве не имело смысла, тем более, что лица его я не запомнила. В памяти остался лишь светлый образ принца из волшебной сказки. Судьба из вредности подсовывала мне на жизненном пути совсем не то-у одного волосы черные, у другого глаза темные, у третьего вообще что-то этакое в лице, у четвертого нос подкачал, у пятого зубы... Возможно, именно о таких мечтают другие женщины в бессонные ночи, но для меня это не подходило. Мне нужен был только мой блондин. Годы шли, блондин не попадался, и, потеряв всякую надежду встретить его, я позволила разыграться своему воображению. По опыту я знала -- стоит только размечтаться, стоит представить себе свою мечту со всеми подробностями -- и прощай надежда на ее осуществление. В жизни непременно получится подругому, если и вовсе не наоборот. Судьба способна подбросить такую карикатуру на мечту, что страшно делается. Вот почему я ни за что не позволила бы себе создать в воображении зримый образ моей неосуществленной мечты, если бы совсем не утратила надежды на ее осуществление. Итак, блондина я придумала очень давно и прекрасно понимала, что ничего подобного вообще не может быть на свете. А если и есть, он мне наверняка не встретится. А если и встретится, ровно ничего не произойдет -- он меня просто не заметит, и привет. Ну я и напозволяла своему воображению... Времени было достаточно, годы ушли на отшлифовку милого образа. Я усовершенствовала его характер, облагородила манеры, прибавила кучу достоинств. И вот настало время, когда блондин принял окончательную форму -ни прибавить, ни убавить: рост -- выше метра восьмидесяти, телосложение -пропорциональное, избави Бог, не толстый, но и не худой, глаза -- голубые, черты лица -- те самые, запомнившиеся. Никаких недоразвитых или сверхразвитых челюстей, никаких срезанных или выдающихся подбородков, никаких бакенбард и бород! Физическая подготовка превосходит всякое воображение, но поскольку я отдавала себе отчет в нереальности своей мечты, имела право напридумывать, что хочу. Блондин умел плавать, хорошо ходить на лыжах, прекрасно грести. стрелять, вести машину и реактивный самолет, бить морду и бросать нож, носить меня на руках и многое другое. Короче говоря, он умел делать абсолютно все! Кроме этого, он получил гуманитарное и техническое образование в таком объеме, которое нс уложится в среднюю человеческую жизнь. Эрудиция его абсолютно во всех областях культуры и науки превосходила всякое воображение. Иностранные языки знал все. Обладал необыкновенным умом и большим чувством юмора. Что же касается вкуса... Со вкусом. похоже, у него не все было в порядке, ибо мои недостатки он считал достоинствами, высоко ценил несколько специфические черты моего характера и активно добивался моей благосклонности. Что же касается его гражданского состояния, это не представляло для меня никаких трудностей. Блондин был разведен. А вот его профессия... Его профессия доставила мне много хлопот. В принципе он был журналистом, но это показалось мне недостаточным. А сверх того он должен был сотрудничать -но ни в коем случае не состоять в штате! -с множеством таких интересных учреждений, как МВД, контрразведка, тайная полиция, и Бог знает каких еще. Самая же главная сложность заключалась в том, что он должен быть одновременно и молодым, и старше меня. Как все вышеописанное совместить в одном человеке, понятия не имею и никогда не имела... Ну и последнее -- в результате многолетних раздумий и сомнений я пришла к выводу, что имя моего блондина будет Марек. Сидя за столиком кафе, я глядела на плод моего разнузданного воображения и не верила, что напротив меня сидит человек из плоти и крови. Такого просто не может быть, вот сейчас он растает в воздухе и выяснится -он мне привиделся... -- Вы, конечно, умеете плавать? -- недовольно спросила я. Неизвестно, чем именно я была недовольна -- им, собой или злой судьбой. -- Умею. -- с улыбкой ответил он, не выказывая удивления. -- И вообще, что касается воды, то я все умею. Это моя любимая стихия. -- На лыжах вы ходите? -- Уже несколько лет не ходил... -- И наверняка стреляете? Я хотела сказать -- сумеете попасть в то. что наметили? -- Пожалуй, да... -- И у вас есть шоферские права? -- Есть, но я... -- И в случае чего вы и самолетом сумеете управлять? -- Не всяким. Но изо всякого сумею выпрыгнуть на парашюте. Мое недовольство росло в устрашающем темпе, и, задавая целующий вопрос, я уже ни на что не надеялась: -- И фехтовать вы тоже. небось, умеете? То есть драться на всяких там шпагах, саблях и прочих клинках? -- Да, и когда-то у меня это очень неплохо получалось. А теперь скажите, с какой целью вы устроили мне весь этот экзамен? Или это один из способов разгрызть орешек? Не отвечая, я несколько мгновений молча смотрела на него, потом решительно заявила:- -- Значит, вас не существует. Не знаю, отдаете ли вы себе в этом отчет... -- Но почему, скажите на милость? -- Да потому, что вы лишь плод моего воображения. Я придумала вас точно таким, каким вы вот только что мне представились. Ведь не может на самом деле существовать такое, что точка в точку соответствует придуманному. За одним только исключением. Я считаю это неумной и бестактной шуткой. А может, вы искусственно созданный фантом? -- Не думаю. До сих пор считал, что появился на свет самым что ни на есть естественным способом. Интересно, чего же мне не хватает? Высказали -за одним исключением. Он смотрел на меня с живым интересом, и, кажется, весь этот разговор его забавлял. У меня же не было ни малейшего желания информировать его, что от придуманного мною идеала его() отличает лишь одна черта -- он не добивается активно моей благосклонности. -- Единственный выход из положения я вижу в том, -- заявила я, не отвечая на вопрос, -- что вы должны оказаться бандитом и в один холодный хмурый вечер всадить мне нож в сердце под кустом на безлюдном сквере. Тоща все встанет на свои места, жизнь пойдет по раз заведенному порядку, а действительность не станет преподносить сюрпризов с идеальными фантомами. -- Мне очень жаль, сударыня, но я вынужден обмануть ваши ожидания. Я нс преступник, нс бандит, и меня совсем не привлекает мысль всадить вам нож в сердце. А без этого можно как-нибудь обойтись? -- Не знаю. Может, удастся что-нибудь придумать... Собственно, и придумывать было нечего, и без того все ясно. Мною он занялся в силу служебной необходимости, и какая разница, кто его нанял -Стефан Паляновский или полковник. И тот, и другой были бы наверняка недовольны тем, что я вышла из образа Басеньки, который теперь давил меня, словно мельничный жернов на шее. Если бы я, дура беспросветная, не вляпалась в эту романтично-контрабандную аферу, могла бы вот сейчас свободно, в собственном облике вести совершенно личную, никого не касающуюся беседу с плодом моего воображения, стараясь раскрыть тайные глубины его экзистенции. И не боялась бы, что тем самым нанесу вред общему делу или важному государственному учреждению. Тогда вред я могла бы нанести лишь себе самой. Да и выглядела бы сама собой... Он смотрел на меня так, будто я и в самом деле выглядела сама собой, и разговаривал со мной весело и непринужденно. Без всяких моих дальнейших расспросов он по собственной инициативе проинформировал: -- А еще я умею доить коз. И если вас интересует полный перечень моих способностей... -- А коров? -- перебила я. Интересно, при чем тут коровы? -- Коров намного легче. -- Да умей вы доить даже гиппопотамов, все равно непонятно, с какой целью вы гуляете по этому паршивому скверику. Никакого рогатого скота тут нет... -- Гиппопотамы -- не рогатый скот. -- Господи Боже мой! Ну пускай носороги, какая разница? Их здесь тоже нет. А мне уже давно хочется знать, что вы здесь делаете. Живете неподалеку? -- В общем, да, тут недалеко. -- И давно? -- Минутку, дайте подумать... Лет тринадцатьпятнадцать. Мысль о том, что я сама живу недалеко отсюда уже пятнадцать лет и как-то умудрилась ни разу его не встретить, чуть не увела меня в сторону от темы беседы, и мне стоило немалого труда вернуться к нити разговора. Я решила рискнуть: -- И постоянно бываете здесь? Вот интересно, а раньше вы меня тут не встречали? Скажем, месяца два назад или, допустим, в прошлом году? Ни в коем случае не намекаю на то, что не заметить меня невозможно, но все-таки... Он так долго молчал, что мне стало нехорошо. Не стоило так рисковать! Наконец он заговорил: -- Гулять по скверу я стал только с недавних пор. Мне хорошо думается во время ходьбы, а этот сквер как раз по дороге... А вас я видел, несколько раз... Он опять помолчал, а мне стало совсем плохо. Вот сейчас скажет, что это была вовсе не я... -- У меня создалось странное впечатление, -- произнес он с расстановкой, -- что в вас будто что-то изменилось. Будто два месяца назад вы выглядели по-другому, хотя мне и трудно сказать, в чем именно заключается различие. Честно говоря, мне все время хотелось спросить вас об этом, но я боялся показаться бестактным. Это прозвучало искренне. Искренне, логично и так понятно, что я чуть было не попалась, в последнюю долю секунды сдержав готовое сорваться с губ объяснение. А солгать я тоже не смогу, никакая сила меня не заставит. Забыв о том, что не он, а я первая подняла вопрос о том, кто есть кто, я недовольно заметила: -- Поразительная наблюдательность! Думаю, различие в том, что тоща я была немного глупее, в последнее же время живость мысли и сообразительность у меня значительно возросли. Как видно, это и на внешнем виде отражается. -- Именно так я и думал, да не осмелился сказать. А упомянутая вами повышенная живость мысли проявляется всегда и везде или же ограничивается пределами этого скверика? -- Никогда в жизни не приходилось мне вести столь неудобный разговор, -- вырвалось у меня. -- Вы сами его начали. -- Ну и что же, что сама? Надо же было узнать хоть что-то о вас! А вы! А вы!.. Как угорь из рук выскользнули и давай допытываться обо мне! Он не обиделся, а, напротив, неожиданно развеселился. -- А не кажется ли вам, сударыня, что вам вовсе не обо мне хотелось узнать, а о том, что мне известно о вас? Ну так вот -- ничего не известно, и очень бы хотелось кое-что^узнать. -- Вот теперь вы мне арапа заправляете... то есть неправду говорите. И как ото увязать с вашим позавчерашним заявлением о том, что вы не выносите лжи... -- А вы? -- только и произнес он, но этот коротенький вопрос сбил весь мой боевой пыл. Пришлось перевести разговор на нейтральную тему, но тут стали закрывать кафе и пришлось выйти в промозглую мартовскую тьму. Сумятица в мыслях достигла своего апогея. Из состояния прострации меня вывел мощный рев польского радио. Оказалось, муж еще не спал. Сидя в гостиной, он пришивал пуговицы к своей рубашке и слушал третью программу. Стекла в окнах тихонько и жалобно дребезжали. -- Что же ты так ревешь, Езус-Мария? -- прикручивая радиоприемник, с раздражением спросила я. -- Вроде бы не глухой. И стен Иерихона нет поблизости, если ты во что бы то ни стало вознамерился их разрушить. Так какого черта... -- Оставь как есть! -- проорал муж, еще не привыкнув к тишине. -- Удовольствие тебе доставляет, что ли, этот рев? -- Какое там удовольствие! -- Тогда и вовсе не понимаю. Да озолоти меня... -- Вот именно! -- Что именно? -- Озолотили! Мацеяк велел. Я сам не выношу шума, уши пухнут, а ему, видите ли, нравится. И чтоб никто не догадался, что слушает не он, велел мне включать и радио, и телевизор на полную громкость. Каждый день! А если уж совсем невмоготу, то хотя бы через день. Заметила? Я не каждый день смотрю телевизор из-за этого... Он еще что-то говорил, но я уже не слушала, поспешив к себе наверх. Мне совершенно необходимо было побыть в тишине и спокойствии, чтобы как следует все обдумать. И решить проблему: должна ли я проклинать судьбу за то, что влипла в аферу Мацеяков с ее уголовными и нравственными аспектами, или, наоборот, благословлять, ибо только благодаря ей стала прогуливаться по скверику. Не знаю почему, но, кажется, я склонна была выбрать второй вариант. Телефон зазвонил под вечер. Телефонный звонок в этом доме раздавался очень редко и поэтому вызвал в наших рядах настоящую панику. Мы с мужем, как дед и баба в детской игрушке, поочередно наклонялись над аппаратом, не решаясь поднять трубку, и всполошенно гадали, кто бы это мог звонить. Естественно, первой сдалась я. -- Это ты, Басенька? -- раздался ласковый конспиративный голос. -Узнаешь меня? Да, я, Стефан Паляновский. Трубка лишь потому не вывалилась у меня из руки, что я ее судорожно сжала. Голос я узнала по первому же звуку и подумала -- опять неприятности. Или пан Паляновский забыл о подмене и принимает меня за настоящую Басеньку, или прекрасно все помнит, но уже должна была произойти обратная замена, Басенька должна была возвратиться домой, но не возвратилась, меня не предупредили, мистификация окончилась, а возвращающуюся домой Басеньку где-то по дороге пристукнули, о чем ее воздыхатель не знает. Или ее перехватил капитан, о чем тоже больше никто не знает... -- Да, это я, -- неуверенно ответила я. -- Как живешь, кохана? Я так о тебе беспокоюсь. Звоню я из Быдгоща, ухе скоро вернусь. Ты одна? Мужа нет поблизости, ты можешь говорить? -- Могу, его нет поблизости, -- ответила я, плечом оттеснив муха, который пытался приложить ухо к телефонной трубке, уж очень ему хотелось знать, кто звонит. Интересно все-таки, за кого меня принимает Стефан Паляновский? А тот все не унимался: -- Как твои дела, мое сокровище? Почему у тебя такой грустный голосок? Какие-нибудь неприятности? Скажи мне, поделись... Особый упор на слове "неприятности" расставил все по своим местам. Пан Паляновский не сошел с ума и не забыл о мистификации, со своей Басенькой он меня не путает, а говорит именно со мной и именно от меня хочет знать, все ли тут в порядке. Невинные же вопросы и нежный щебет предназначены для нежелательных подслушивателей. Пусть думают, что Басенька в доме. -- Да нет, никаких неприятностей. Все в порядке, -- осторожно ответила я. -- Он тоже ведет себя Вполне прилично, никаких КОНФЛИКТОВ. -- Ну и слава Богу! А краны все еще тебя беспокоят? -- Какие краны? -- Ну те, что протекали, ведь ты вызывала сантехников. Они все исправили? Меня бросило в жар. Значит, за нами следят! Они увидели водопроводчиков и сразу встревожились, более того, у Стефана Паляновского возникли нехорошие подозрения, вот почему он звонит. Быстро надо что-то придумать, рассеять подозрения, причем сделать это так, чтобы он не догадался, что мы с мужем прозрели, что связались с милицией, иначе все пропало. Попытаюсь сыграть еще одну роль -- той самой Иоанны Хмелевской, которая из лучших побуждений две недели назад согласилась пойти на глупую мистификацию и сейчас ни о чем не догадывается. Вдохновение снизошло на меня как по мановению волшебной палочки, и я начала тоном обиженной примадонны: -- Откуда ты взял, что протекли краны? И вовсе это не краны. В кухне появилась лужа, и оказалось -- лопнула труба под мойкой. Пришлось менять. -- И тебе, моей маленькой птичке, пришлось заниматься этой нехорошей трубой! Бедняжка, как я тебе сочувствую! Сантехники сами пришли или ты их вызывала? Примадонна вконец разобиделась: -- Ты когда-нибудь видел сантехников, которые пришли бы по собственной инициативе? Я, сколько живу, не видела, -- тут мне вовсе не пришлось притворяться, слова прозвучали вполне искренне. -- Конечно же, твоей птичке пришлось самой их вызывать. Два раза! Представляешь, в кухне все течет и течет. Ужас! Очень мешал муж. Он смотрел на меня большими глазами с безопасного расстояния и мешал войти в образ. Пришлось сделать паузу, которую заполнил нежными словечками пан Паляновский. Кажется, относительно водопроводчиков он успокоился. -- Минутку, -- прервала я поток сердечных излияний, -- у меня тут еще одна проблема. Ты ведь знаешь мужа, он всегда старается сделать мне какую-нибудь пакость. Вот и теперь. Принесли пакет и велели ему быстро доставить, а он до сих пор этого не сделал. Противный! Хочет свалить на меня. Ну нет. не стану я в его дела вмешиваться! У пана Паляновского даже голос изменился, и он засыпал меня вопросами: -- Что ты говоришь, дорогая? Для кого пакет? Куда доставить? -- Раз они сумели отыскать сокровища барона фон Дуперштангеля и организовать их пересылку за границу... -- Барон фон... Как ты сказала? -- Я сказала: фон Дуперштангель, но не все ли равно, какой фон? Тот фриц. который собирал произведения искусства в оккупированных немцами странах, награбил их множество, но не все успел вывезти. Да тебе ведь тоже это известно. -- А да, вспомнил. Ну и что? -- -- Вот и прикинь, получается длиннющая цепочка. Кто-то разыскал сокровища, очень сомневаюсь, что Басенька, кто-то сколотил шайку, кто-то организует поступление драгоценностей в укромное место, кто-то на этой малине облепляет их глиной, кто-то перевозит, кто-то организует переброску через границу. Да мало ли еще всяких хлопот, ведь я не специалист, всего не знаю. Но думаю, вокруг этой кормушки топчется целый табун. Муж запустил в волосы обе пятерни -- так напряженно думал. И придумал. -- А тебе не кажется, что шаманом может быть именно этот барон фон Дуперштангель? -- произнес он конспиративным шепотом. -- В мою концепцию он как раз укладывается. -- Тогда ему должно быть под девяносто. А почему укладывается? -- Ну во-первых, явный преступник, тут уж, никаких сомнений, и если мы станем у него на пути, вряд ли его остановят соображения нашего здоровья. А во-вторых, не мешало бы самим его поймать, чтобы оправдаться в глазах властей. Мне все кажется, что они нас все-таки немного подозревают в соучастии. -- Разбежался! Голыми руками брать явного преступника? Дело твое, но я в нем не участвую, предпочитаю именно барона оставить милиции. -- Ну не знаю... Не слишком ли многого мы требуем от милиции? Я с интересом взглянула на него, неожиданно услышав вполне здравое рассуждение. А он продолжал рассуждать: -- Каждому хочется, чтобы все грязные дела брала на себя милиция. Чуть что- и уже вопят: "Милиция-а-а-а!" И днем и ночью. А опоздай милицейский патруль или еще какая накладка, снова поднимается крик. И в печати, и по радио только и слышишь ругань в адрес милиции. Хоть слово благодарности слышала? А вот чтобы помочь милиции, так никто не торопится. -- О какой помощи ты говоришь? -- Да обычной. Я не за то, 'чтобы люди писали доносы, но надо разграничить подлый донос и информацию о действительных преступлениях. Ведь, в конце концов, милиция же не Дух Святой, не может она сама догадываться о всяких там злоупотреблениях и преступлениях. Тот, кто знает и считает себя честным человеком, должен сказать, если что не так. Откуда им знать, если никто ничего не станет говорить? Ну что. разве я не прав? Я согласилась -- еще как прав. Мне самой такие мысли не раз приходили я голову. А сколько было случаев, когда мои знакомые с пренебрежением отзывались о сотрудниках милиции, всеми силами избегали давать показания относительно происшествий, свидетелями которых стали, чуть ли не плевали вслед патрулю, встретив его на улице, и не стеснялись после всего этого бежать именно к парням в серой форме за помощью, когда дело касалось их самих! Видимо, у мужа на душе накипело, потому что он никак не мог остановиться: -- Или взять ту же вежливость! Сколько слышишь вокруг -- милиция грубая, милиция невежливая! А откуда им быть вежливыми, если так называемые порядочные люди брезгуют с ними общаться и приходится .беднягам вращаться среди всяких подонков? Откуда набраться хороших манер? Или вот... Я прервала этот бесконечный гимн нашей славной милиции: -- Ничего подобного! На грубость милиции жалуются те, кто сам невоспитанный и грубый или милиция им чем насолила. По личному опыту знаю. Сколько раз приходилось мне обращаться к милиционерам с самыми идиотскими просьбами, и ни разу меня ни один к черту не послал! Это же какое ангельское терпение надо иметь, чтобы хоть выслушать и попытаться понять, чего хочет от них эта взбалмошная баба? Правда, хотела я самых правильных вещей, но ведь пока разберешься!.. Хотя, должна признаться, один раз встретился мне грубиян в отделении милиции и послал куда подальше, и как раз тогда, когда лично мне от милиции ничего не надо было, а наоборот, я хотела оказать им большую услугу. Но так уж устроена жизнь. Моя мамочка только раз в жизни порола меня и именно тогда, когда я ни в чем не была виновата. Вот так! Ошейником. Ошейник сбил мужа с толку, он сразу забыл, о чем говорил. -- А почему именно ошейником? -- Потому что оказался под рукой. -- А какой? -- Что какой? -- Какой собаки ошейник? -- Какая тебе разница? Ну пастушьей овчарки. О Господи, оставь собаку в покое, мы же говорили о свиньях! По лицу мужа было видно, что он пытается представить себе свинью в ошейнике. Потом он энергично тряхнул головой, отгоняя и свинью, и ошейник, и вернулся к своим дифирамбам: -- Вот и я говорю. Одно дело -- донос, и совсем другое -- честная помощь порядочных людей. Так ты роняла? Я против доносов, но за помощь. А ты? Я была всецело "за", но проблема оказалась настолько серьезной, что разговоров хватило на полночи, тем более, что ничего конкретного предложить любимой милиции мы не могли. Решили ждать дальнейшего развития событий. Стефан Паляновский вновь проявился по телефону на следующий день. Я корила себя -- полночи проболтали на отвлеченные темы, а не догадались обсудить конкретные шаги на самое ближайшее время. -- Рыбонька моя, -- начал нежный любовник, -- ты же знаешь, как беспокоит меня твое ценное .здоровьечко. Душа изболелась из-за всех гадостей, которые устраивает тебе этот подлый человек. Вот и теперь еще этот пакет, вечно мозолит глаза, действует на нервы моему сокровищу дорогому. Так ведь? Я нерешительно поотвердила, что да, действует, хотя и не была уверена, правильно ли поступаю. -- Так зачем же тебе так мучиться? -продолжал заботливый хахаль. -- Раз этот подлец поступает тебе назло, убери ты пакет с глаз долой, чтобы не раздражал. Ну например, отнеси его в мастерскую. Да, кстати, там по-прежнему этот невыносимый запах? О чем это он? Я молчала, не зная, что ответить, а Стефан Паляновский продолжал щебетать, явно пытаясь мне окольными путями что-то втолковать: -- Я так переживаю за тебя, моя драгоценная, не хочу, чтобы у тебя головка разболелась. От красок всегда неприятный запах, а уж если глазки щиплет, то тебе никак нельзя там работать! Заставляют мою бедненькую... А ты и мучаешься, Так ведь? . -- Не знаю, -- неуверенно ответила я, не понимая, к чему он клонит. -- Последнее время вроде ничего не чувствую. -- Потому что притерпелась, бедняжка, притерпелась! -- настаивал этот конспиратор, чтоб ему пусто было! -- А это уже никуда не годится, так и заболеть нетрудно. Обещай мне, моя любимая, как следует проветривать помещение, раз уж тебе необходимо там работать. А лучше всего оставляй приоткрытым окно, пусть за ночь как следует проветрится комната. Вот в чем, оказывается, дело! Действительно трогательная забота, но не о здоровье драгоценной Басеньки. Пожалуйста! Могу пооткрывать настежь вообще все окна и двери в их доме, но за последствия не ручаюсь. -- Хорошо, -- капризно протянула я, -- но мне страшно! А вдруг кто влезет в окно? Был тут уже один ворюга... ' -- Что?! -- Не что, а кто, вор, взломщик, откуда я знаю, кто именно? Ночью влез в окно. -- Ты мне ничего об этом не говорила! -- Ну так сейчас говорю. Пан Паляновский жутко разнервничался. Из этого я сделала вывод, что взломщик действовал независимо от него, так сказать, по собственной инициативе. Возлюбленный буквально засыпал меня градом торопливых, беспорядочных вопросов. Мне пришлось в подробностях восстановить все обстоятельства той страшной ночи и по нескольку раз заверить встревоженного Ромео, что моему драгоценному здоровью не нанесено ни малейшего ущерба и что в милицию я не обращалась. Я проявила ангельское терпение и с покорностью выслушала идиотские советы о том, как впредь избегать опасных для здоровья потрясений, а также кучу заверений в его неземной любви ко мне. Я понимала, в создавшейся ситуации Стефану Паляновскому будет очень трудно накормить волков и сохранить овец, но надо отдать ему должное -- он с честью вышел из положения. -- А насчет окна сделаем так -- пусть остается открытым весь день. Нет, нет, у открытого окна не сиди, простудишься, открывай его, лишь уходя из мастерской, и пусть до позднего вечера остается открытым, а на ночь обязательно запирай. А если твой тиран воспротивится, не слушай его, любовь моя! Я обещала сделать так, как он посоветовал, и на этом разговор закончился. Я тут же позвонила капитану: -- Шаманский пакет планируют похитить. Время точно не установлено. Любовник велел отнести его в мастерскую и оставить открытым окно. Что делать? -- Отнести и открыть окно. -- А когда за ним придут -- поднять крик? -- Ни в коем случае! Пани должна быть слепой. глухой и глупой. И ваш муж тоже. В случае чего -- звоните, но так, чтобы вас не было видно. Вот сейчас прекрасно видно в окно, как вы говорите по телефону. Перепуганная, я сократила разговор, поставила телефон на пол и проинструктировала мужа, как ему следует себя вести. События развивались в хорошем темпе, того и гляди может начаться такое! Наверняка в предвкушении грядущих сенсаций я бы пренебрегла своими ежедневными обязанностями, если бы лично не была в них заангажирована. Я все более склонялась к мысли, что плод моего воображения каким-то боком причастен к тому, что происходит вокруг меня, и через него обязательно что-нибудь со мной приключится. Ясное дело, что-то неприятное, разве может быть по-другому? Плод моей фантазии уже прогуливался по скверику. -- Очень прошу вас, не позже, чем через час, прогоните меня домой, -сказала я вместо приветствия. -- Боюсь, у меня самой не хватит для этого силы воли, а вернуться мне надо во что бы то ни стало. -- Не слишком ли много вы от меня требуете? -- мягко возразил он. -Вас ждет что-то неприятное, а я должен этому содействовать. -- Напротив, меня ждет нечто безумно интересное, и оно предусмотрено рамками моих теперешних обязанностей. По правде говоря, сегодня мне бы вовсе нс следовало приходить сюда. -- Так зачем же вы пришли?" -- Из-за вас. Все время чего-то жду от вас. Не спрашивайте чего, я и сама не знаю, только это будет ни на что не похоже, вот любопытство меня и пригнало. -- Ох, боюсь, не удастся мне оправдать ваши ожидания, я как-то ничего необычного не планирую. А кроме того, проше пани, вы очень странно высказались. Будто бы теперешние ваши обязанности отличаются от того, чем вы обычно занимаетесь. Отсюда вывод, что они какие-то особенные и вскоре закончатся... Что он мне голову морочит? Ну потеряла я ее, сознаюсь, но не до такой же степени, чтобы не отдавать себе отчета в том, что именно я говорю. Ничего подобного я ему не сказала. Значит, сам придумал. А придумать такое ни с того ни с сего просто невозможно. Значит... -- На вид вы такой респектабельный, внушаете доверие, а вот на слух... На слух от вас одно беспокойство. Если окажется, что вы меня обманываете, посягаете на мое здоровье и саму жизнь, действуете мне во вред... Подождав, чем я закончу полные укора претензии, и не дождавшись, блондин спокойно возразил: -- С какой стати я должен посягать на вашу жизнь или действовать вам во вред? Какие у вас основания так полагать? -- Очень веские! Иногда вы роняете такие замечания, будто знаете обо мне абсолютно все, и кроме того... -- Может, и знаю. -- Но откуда? -- Простите, я не дал вам докончить. С трудом восстановив в памяти прерванную фразу, я докончила: -- И кроме того, ваши прогулки по этому паршивому скверику чрезвычайно подозрительны. Согласитесь, это не самое лучшее место на свете. Так какого черта вы теряете тут свое драгоценное время? Поневоле приходят в голову всякие такие мысли... -- Какие же? -- Ну например, что вы за мной следите, что хотите, завоевав мое доверие, выпытать у меня какие-то тайны, да мало ли что еще! Не желая и на этот раз прервать мои недоконченные фразы, блондин довольно долго ждал, не скажу ли я еще что-нибудь, но никакие другие предположения мне в голову не приходили. Тогда он выдвинул свое: -- А еще я мог бы охранять вас, так сказать, проявить заботу о вашей безопасности. -- Не вижу причины. Во-первых, мне ничто не угрожает... -- Сами себе противоречите, сударыня. Коль скоро опасаетесь с моей стороны таких пакостей, значит, можете их ожидать и от других, значит, существует реальная опасность... -- А может, у меня просто мания преследования? Может, никакой реальной... Постойте, как вы сказали? Знаете обо мне все и охраняете меня? Объяснитесь, милостивый государь. -- Я только высказал предположение. Представил одну из причин, в силу которой здесь нахожусь. Пожалуйста, вот и вторая: мне нравится ваше общество, беседовать с вами -- ни с чем не сравнимое удовольствие. И ничего подозрительного в этом нет. -- Напротив, подозрительно абсолютно все! Ведь вы говорите сплошными загадками. Мои теперешние обязанности и в самом деле закончатся через два дня, а вы ведете себя так, будто знаете, в чем они заключаются. -- Может, и знаю. -- В таком случае одно из двух: либо вы союзник, либо вы враг. А поскольку ничего прямо не говорите, ходите вокруг да около, значит, вы не союзник. -Но и не обязательно враг. Я могу быть нейтральным. -- Не представляю, как это возможно, но, даже если и так, все равно с вашей стороны некрасиво морочить мне голову. Так вы знаете все или не знаете? -- Допустим, знаю. Я испытующе взглянула на блондина, но по его лицу ничего нельзя было понять. Вернее, на лице выражалось прямо-таки наслаждение от нашей словесной пикировки. Не похоже, чтобы в глубине души он обдумывал детали моего злодейского убийства. Разговор возобновила я, выпалив, естественно, совсем не то, что собиралась: -- Как получилось, что за все время нашего знакомства вы так и не узнали моего имени? -- Ведь вы не любите говорить неправду, сами мне сказали, так что подожду. Осталось немного, каких-то дня два-три... Это не было намеком, это не было случайным совпадением, это прозвучало совершенно однозначно. Знает, совершенно точно! Кто же он такой? В голове клубилось миллиона три различных предположений, из которых выделилось несколько более-менее разумных. Будь блондин членом преступной шайки, милиция знала бы о нем и предупредила меня. Будь он сотрудником милиции, мое появление у полковника не произвело бы впечатления разорвавшейся бомбы, ибо блондин давно знает, что я не Басенька. И первое отпадает, и второе. Кто же он такой? Ну плод моей фантазии, это понятно. А кто еще? Какой-то мальчик бежал по аллейке. Остановившись, он спросил, который час. Это напомнило мне о необходимости возвращаться, и мы распрощались. Муж дома уже весь извелся от ожидания. Ясно, у него был припасен очередной сюр