будь догадаться? -- А ты представь, что исчезнуть из поля зрения милиции им требовалось на длительное время, что у них накопилось много неотложных дел, что они не могли примириться с мыслью о потере нс только того, что уже было наготовлено, но и о наклевывающихся очень выгодных сделках... -- ...миллионы на расстоянии вытянутой руки, а взять их нельзя. Понимаю. Даже если их возьмут, даже если что-то купят, переправить все равно не смогут, ведь за каждым шагом следят, даже связаться с шаманом и то не смогут. А заниматься всем этим обязательно Басеньке с мужем и Паляновскому? -- За другими тоже следили, к тому же эти составляли центр всей аферы. Наверняка другие тоже пытались отвязаться от слежки, но удалось только этим. В значительной степени благодаря тебе. Три недели напряженного труда -- и почти все сделано. -- Что именно? -- Наконец-то они смогли увидеться с людьми, встреча с которыми откладывалась многие месяцы. Благодаря этому получили ряд очень ценных вещей. И договорились с людьми, едущими за границу... -- Сообщниками? -- Не обязательно. Могли быть нормальные честные люди, их умолили оказать услугу, например, тому самому несчастному эмигранту. Нет, преступники были заинтересованы как раз в том, чтобы переслать вещи с людьми, ничем себя не запятнавшими, чтобы в таможне к ним не придирались. -- Понятно. Ведь любой, замешанный в контакты с членами шайки, сразу становился подозрительным и брался на учет.^ -- Именно. А им предстояла очень большая работа, так как предполагалось вывезти за границу все имущество и свернуть деятельность своего предприятия. Ты даже не представляешь, какую грандиозную работу они провернули за три недели. Всю Польшу изъездили вдоль и поперек... -- ...и При этом избегали пользоваться гостиницами и самолетами, чтобы не предъявлять документы, если не было фальшивых, -- подхватила я. -Ночевали у знакомых. В Кракове приобрели картину, в Познани договорились с выезжающей в Париж бабусей... . -- Да, что-то в этом роде. А самое главное, встретились с человеком, в распоряжении которого находились остатки баронского сокровища. Вот уж его они должны были изо всех сил беречь от бдительного взора нашей милиции. На встречу с ним могли идти, только будучи совершенно уверены в отсутствии слежки. -- А после вторичного переодевания хотели тем же заняться? -- Ты сама как думаешь? -- Я думаю, что на сей раз они собирались смыться. Закончить оставшиеся мелочи и бежать в синюю даль. Причем сделать это без особой нервотрепки, зная, что никто за ними не следит, а милиция засела в кустах вокруг их дома и сторожит подставных лиц. Так? -- Вот видишь, как легко обо всем догадаться, стоит только немного подумать. -- А комод? -- Что ты хочешь сказать? -- Погоди, тут у меня что-то не сходится. Скажи, я правильно догадываюсь -- комод как-то связан с их мифическим шефом? -- Может, и правильно. -- А мифический шеф у меня ассоциируется с брильянтами. Правильно? -- Не знаю, может, и правильно. -- Ну вот и непонятно, при чем тут я. Какова моя роль? Почему меня не отстраняют? Наверное, из-за тебя. Если ты не шеф... Может, это ты подменил брильянты? Милиция знает о нас с тобой... Милиция знает... Не может же она рассчитывать на то, что я пожалуюсь тебе на тяготеющее надо мной подозрение и ты из любви ко мне помчишься в ближайший комиссариат, признаешься во всем и тем самым снимешь подозрение с любимой женщины... Нет, если серьезно, как ни крути, но ты оказываешься замешанным в это дело, а я так и не знаю, какова моя роль -- ловушки, приманки или угрызений совести? -- А может, тебя отпустили вовсе не из-за меня, а ради тебя самой? -- Поясни. -- Тебе не нравится находиться под подозрением, и ты сделаешь все, чтобы снять его с себя. , -- Как же я это сделаю? -- Ты уже довольно много знаешь. Сама призналась, что кое-какую информацию подбросили капитан и полковник. Видимо, они надеются, что ты сумеешь сопоставить факты и сделать соответствующие выводы. Ведь в твоем распоряжении фактов больше, чем у них. -- Как-то до сих пор ничего не получается, сам видишь, выводов кот наплакал. И какое он имеет право меня подозревать? На кой черт я сама себе подбросила в чай ключ от тайника? -- Так ведь ты его оттуда извлекла, и больше никто его в чае не видел. -- А! Так вот почему капитан так рассердился! Ну хорошо, а взломщик? Ведь дом находился под наблюдением, так видели его или не видели стражи порядка? Если сидели в засаде, должны были видеть. И еще того, кто подбросил ключ в банку с чаем, а сделано это было в самый последний момент, ведь чаем мы с мужем пользовались постоянно. Капитан отругал меня за то, что в подвале было оставлено незапертым окно. Меня отругал, а сами, выходит, опять прошляпили того, кто в него пролез? Или к тому времени уже сняли наблюдение? -- Возможно, и сняли. Зачем им за вами наблюдать, когда они узнали, что вы не настоящие Мацеяки? -- Выходит, я ничем не могу доказать, что подбросил ключ кто-то другой, и меня можно безнаказанно обвинять в краже брильянтов? -- Да, можно. Я помолчала, стараясь собраться с мыслями, а потом решительно заявила: -- Ну нет, я не согласна! Сделай что-нибудь! Марек весело рассмеялся. На обратном пути, проклиная контрабандистов, шаманов и все брильянты мира, бесконечно уставшая от тяготевших надо мной подозрений и постоянной необходимости думать, рассуждать, дедуцировать и сопоставлять факты, я потребовала: -- Едем в Сопот! Немедленно! Завтра же... нет, послезавтра. Раз полковник так охотно согласился меня отпустить туда, может, там что-нибудь интересное случится? Я всегда отличалась особым талантом делать самые невероятные предположения в недобрый час... " " " Номер с видом на море я выбирала сама. Когда обнаружила, что он еще и с видом на улицу, было поздно менять на другой, все оказалось занято. Пришлось примириться с шумом машин, которые всю ночь напролет подъезжали и к нашей гостинице, и к соседнему "Гранд-отелю". Девушку из соседнего номера я впервые увидела лишь на четвертый день нашей идиллии. Я вышла из номера в тот момент, когда она как раз запирала свою дверь. Заперла, взглянула на меня и пошла к лестнице. Разумеется, я на нее тоже взглянула и очень порадовалась, что на сей раз имею дело не с каким-нибудь бабником, а с порядочным человеком, .для которого внешность -это еще не все. Девушка была очень красива. Пожалуй, ее следовало бы назвать не девушкой, а молодой женщиной, потому что ей явно было уже за тридцать пять, хотя она выглядела от силы на двадцать пять, и ни один мужчина не дал бы ей больше. Обращали на себя внимание искусный макияж и асимметричные брови, делавшие красивое лицо еще и оригинальным. К тому же у нее были красивые волосы и красивая фигура -- стройная, гибкая, какая-то пружинистая и ловкая. Что-то в девушке мне показалось знакомым, связанным с какими-то неприятными воспоминаниями, хотя готова поклясться, я видела ее впервые. Мне хватило ума не говорить о ней с Мареком. Вечером же этого дня она попалась мне навстречу второй раз. Мы с Мареком спускались на ужин, как всегда немного запаздывая, а она поднималась к себе. Столкнулись мы на лестничной площадке. Я не унизилась до того, чтобы проверить, какое впечатление она произвела на моего спутника, мне вполне достаточно было видеть, какое впечатление он произвел на нее. Быстрый взгляд на него, потом сразу на меня... Красноречивый взгляд, понятный любой женщине. Смешанные чувства овладели мной. -- Очень интересно подведены глаза у той девушки, -- сказал Марек, усаживаясь за стол. -- Ты заметила? Теперь такая мода? Очень довольная, я только кивнула. Камень свалился с сердца. Ведь он замечал абсолютно все, и хорошо, что сам заговорил о красотке. Было бы хуже, если бы промолчал... -- У нее разные брови, и она правильно делает, что подчеркивает это, -разъяснила я. -- Небанально и пикантно. А глаза и в самом деле искусно подведены. Пока я не заметила в ней ни одного изъяна, чтобы заострить на нем твое внимание. Разве что возраст... Она намного старше, чем кажется. -- А ты откуда знаешь? Вы знакомы? -- Нет, первый раз ее вижу и не знаю, кто она. Знаю только, что занимает номер рядом с нашим. А возраст... Женщина всегда определит возраст другой. -- Выглядит она на двадцать восемь, -- заметил Марек, -- но мне тоже кажется, что она старше. Года тридцать два... -- Все тридцать пять, -безжалостно парировала я. -- Или даже шесть. Можешь мне поверить. Больше мы о девушке не говорили, у нас были более интересные темы. На следующий день, однако, мне пришлось убедиться, что она Марека приметила, о чем свидетельствовало множество вроде бы мелких, но весьма убедительных фактов. С самого начала я знала, что Марек должен нравиться женщинам, что наиболее агрессивные и самоуверенные будут всячески ему навязываться, и была готова к этому. Оказалось, не вполне. Вот, например, из-за этой язвы сразу же начала нервничать... В этот вечер она тоже пришла на ужин с опозданием. Под конец ужина, как обычно, составилась компания для игры в бридж. За одним столиком уже начали играть, для второго подбирали партию. -- Может, вы? -- обратился к нам с Мареком известный композитор, заядлый бриджист. Я собралась отказаться, но Марек не дал мне слова сказать и принялся уговаривать: -- Сыграй! Ты же бридж любишь, а не играла давно. Наверняка тебе хочется. Тем временем друг композитора пригласил деву, она согласилась, так что от нас требовался только один человек. -- А ты? -- спросила я Марека. -А я с удовольствием поболею за тебя, вообще больше люблю наблюдать за игрой, чем играть. Сыграй! Я не знала, на что решиться. Может, лучше не испытывать судьбу и держаться подальше от искусительницы? Вот еще, не хватало спасаться бегством. Ишь, как смотрит, думает, испугаюсь! Или все-таки лучше и в самом деле увести Марека подальше? Не будить лихо, пока спит тихо? Но есть и другая пословица: волков бояться -- в лес не ходить. -- Но как же ты? -- Говорю же, с удовольствием поболею. Сыграй, ну что ты упрямишься? Ох, что-то уж излишне рьяно он меня агитирует. Неспроста это... Я уже совсем было решила отказаться, но композитор вцепился в меня, как клещ, пришлось согласиться. Мы сели за стол, моим партнером оказалась девушка. Джентльмены против дам... Марек принес стул и сел рядом со мной. Чего, собственно, я на нее так взъелась? Ведь пока она мне ничего плохого не сделала, а иметь претензии к человеку только из-за его внешности глупо. -- Обдерем мужчин? -- добродушно предложила я ей. -- Охотно! -- ответила она, мило улыбаясь одним краешком губ, тоже как-то асимметрично. Похоже, асимметрия -- главная отличительная черта этого красивого лица. Естественно, в карты я смотрела лишь краем глаза, основное внимание уделяя не игре, а партнерше. Играть она умела, в этом не было сомнения, и мы бы действительно ободрали мужчин, если бы не досадная случайность. Приготовившись сбросить мелкую карту, дева держала ее в руке, а сама о чем-то задумалась. Противник нам попался нерешительный, он долго колебался, надо ли импасировать под даму или нет, импас не имел никакого смысла, и все говорило о том, что импасировать он не станет. Я сама в таких случаях обычно держу в руке приготовленную для сброса мелкую карту. И вдруг противник решается импасировать и кладет валета. Дева, не глядя, бросает на него заготовленную карту и спохватывается уже в тот момент, когда карта коснулась стола, обратно не возьмешь! -- Ох! -- изображая испуг, дева грациозным жестом прикрыла рукой лицо и набросилась на партнера: -- Вы не должны были импасировать! -- И мне: -- Прошу извинить, мне так неловко... -- Ничего страшного! -- отвечала я, смеясь со всеми остальными. -- Я знала, вы положите ту карту, которую заготовили, потому что на стол не смотрели. Я сама так всегда поступаю. Не огорчайтесь, мы все равно их обыграем. -- Какие нахальные бабы нам попались! -- воскликнул в притворном ужасе композитор. Грациозный жест партнерши позволил мне, наконец, обнаружить изъян в ней -- два кривых ногтя, на среднем и безымянном пальцах правой руки. Благодаря. искусному маникюру этот недостаток не бросался в глаза. Боюсь, двух кривых ногтей мне не хватит для того, чтобы опорочить красотку в глазах Марека. А с ним вдруг с этого момента стало твориться что-то непонятное. До сих пор сидел себе спокойно и болел, а тут вдруг кинулся за ней ухаживать. Сигаретку зажег, кофеек заказал, пепельницу пододвинул, отодвинув от меня!! И вообще, так расточал свою заботливую обходительность, что глаза бы мои не глядели! Гораздо больше заботился об этой кикиморе, чем обо мне. А она ведь не знала, из какой он породы, не знала о самой толстой базарной торговке и принимала знаки его внимания Бог знает за что. Я лично о торговке знала и приняла бы спокойно Марековы выходки, будь эта гадюка сирой и убогой. Тогда, глядишь, она бы вызвала в моем сердце жалость, но тут! Ничего, кроме яростного протеста, не зародилось в моем сердце, которое ужалила ядовитая змея... ревности. Но все это были лишь цветочки. Ягодки я увидена на следующий день перед обедом. Готовясь спуститься в ресторан, я наводила марафет перед зеркалом, и закрытая дверь не помешала мне слышать, как Марек увивается вокруг красотки в коридоре. Видимо, эта паршивка только что вернулась из города, была нагружена покупками, и они посыпались из ее паршивых ручек. Выбрала момент, когда Марек вышел из номера, зараза! Разумеется, он. как джентльмен, помог собрать упавшие пакеты, занес в ее номер и, очень может быть, помог ей снять пальто. Может, и в шкаф повесил на плечики. Я нс унизилась до того, чтобы выскочить из комнаты и лично проконтролировать, чем он там занимается. И даже если бы у меня под носом начался пожар, я лучше сгорела бы, но не вышла! В конце концов, жизнь немного знаю и разбираюсь, что стоит предпринимать, а чего не стоит. Ангельским характером я никогда не отличалась и безответной жертвой быть не привыкла. Душевные муки не входили в число моих излюбленных переживаний, а скрывать чувства в тайниках сердца было не в моих привычках. Я и не скрывала, а накинулась, как фурия, на любимого человека во время первой же прогулки, как только мы присели на берегу канала. -- Послушай, мой драгоценный, я успела привыкнуть к тебе и поверила, что ты будешь любить меня до гроба. Объясни, сделай милость, что же в таком случае означают твои афронты? Его реакция была самой что ни на есть типичной для мужчины. -- Какие афронты? -- безмятежно удивился Марек. -- Что ты имеешь в виду? Не понимаю тебя. Нет, это уж слишком! После всего, что я недавно пережила, еще одно испытание вывело бы из себя даже флегматичного слона. И в самом деле, сначала я несколько недель прожила в шкуре другой женщины и в вечном страхе перед сама не знаю чем, потом меня обвинили в краже драгоценностей и милиция прямо сказала, если не отдам -- плохо мое дело, потом закручивается роман века с блондином моей мечты, я несколько расслабляюсь, как вдруг появляется красотка-вампирша, блондин переключается на нее, и выясняется, что никакой он не сказочный принц, а самый обычный мужчина, способный на самые заурядные фигли-мигли. А я должна спокойно это сносить? Нет уж, ни за что на свете! Скандалы у меня всегда получались потрясающие, признаюсь без ложной скромности. Мой драгоценный слушал сначала с изумлением, потом с искренним интересом, а потом... потом неизвестно чему обрадовался. -- Да ты никак ревнуешь? -- с восторгом вскричал он. -- Дошло! Ясно, ревную! И непонятно, что тут такого смешного. Неприятно удивленная этим бестактным приступом веселья, я не могла понять, почему мой совершенно законный протест против ухаживания за мерзкой гарпией кажется смешным. А Марек все не мог успокоиться. Реакция на сцену ревности была совсем не типичная, а тут он еще, вместо того, чтобы успокоить мое истерзанное сердце, подлил масла в огонь, со смехом прибавив: -- Ты же сама высказала надежду на то, что в Сопоте случится что-нибудь интересное. Подожди немного, может, и случится. Бог свидетель, я вовсе не это имела в виду! Ничего интересного не нахожу в том, что он увивается вокруг этой гетеры, но слова его прозвучали так интригующе, что я тут же прекратила скандалить. Однако истерзанное сердце не успокоилось. Правда, амуры с гетерой отодвинулись на задний план, зато на передний выползло беспокойство другого рода. Какая неведомая опасность подстерегает меня здесь? Что меня ждет? -- По крайней мере не ухлестывай за ней так активно, -- устало попросила я. -Да я и не ухлестываю как-то особенно, обращаюсь с ней так же, как с любым другим. Я взвилась опять: -- Но ты не помогаешь снять пальтишко старичку, который живет в номере напротив! И старичок не строит тебе глазки! Не заигрывает, не роняет из ручонок покупки прямо тебе под ноги, не закрывает ручонками личико в притворном испуге, не затягивает обед и ужин в ожидании, когда ты спустишься. И я ни разу не видела, чтобы ты помогал старичку раскурить его трубочку! -- Боюсь, я получил бы этой трубочкой по лбу. -- А вот если бы случилось кораблекрушение и мы оказались в воде, интересно, которую из нас ты кинулся бы спасать? Наверняка ее, и, разумеется, только из вежливости. -- Думаю, она умеет плавать, похоже на то... -- А если бы не умела? -- Ну ладно, я не буду больше ею заниматься. И если она уронит покупку, ловким ударом ноги я отфутболю ее подальше, издевательски хохоча при этом. Правильно? -- Хорошо, если это будут сырые яйца, -- вслух подумала я и перестала злиться. Отфутболивание сырого яйца меня вполне удовлетворило. Скандал, в который я вложила столько сил и души, оказался ненужным, ибо на следующий день девушка исчезла. Это не значит, что ее кто-то похитил или с ней что-то случилось, просто она покинула гостиницу. В ее номере поселился кто-то другой. Я испытала одновременно облегчение и стыд за вчерашний скандал. Ладно, уехала, и прекрасно. Постараюсь поскорей забыть о ней. А тут возникли новые проблемы. С каждой ночью все больше машин подъезжало и к нашей гостинице, и к "Гранд-отелю". Ночной шум приобрел вскоре совершенно невероятные размеры. Грохот и треск стоял такой, будто под окнами стартуют гоночные машины в ралли Монте-Карло. Мне-то особенно ото не мешало, так как, слава Богу, сон у меня каменный и. уж если засну, только землетрясение способно разбудить меня, а вот Марек совсем перестал спать. Бессонница фатально сказалась и на его самочувствии, и на настроении. Он стал нервным и раздражительным, чего я не могла не заметить, как он ни пытался это скрыть. Я не знала, что предпринять, ломала голову, и тут неожиданно на нее свалилась еще одна проблема. По почте пришла корректура моей книги, которую надо было срочно вычитать. Из-за проклятых Мацеяков я самым непростительным образом совершенно забросила все свои дела, и вот теперь предстояло наверстывать упущенное. Перед отъездом в Сопот я договорилась в издательстве, что, как только корректура поступит из типографии, они мне ее сразу же пришлют, я тут вычитаю, внесу необходимую правку и быстренько им верну. Если не получат корректуру в кратчайшие сроки, с ней случится нечто ужасное, объяснили мне. Кажется, тогда она вылетит из плана этого года, а может, еще что-то в таком же духе. В общем, в моих интересах больше не тянуть. Мне предстояло два-три дня очень напряженной работы, и я сама предложила Мареку переехать на это время в "Гранд-отель", где еще можно было снять номер с тихой стороны и как следует отоспаться. Предложила с опаской, мужчины не очень-то любят, когда им предпочитают работу, пусть даже срочную, любимая женщина должна принадлежать им и только им, так что я не знала, как он воспримет мое предложение. И с облегчением вздохнула, когда он принял его спокойно, признал разумным и согласился с ним. Вот как только я могла забыть, что любые разумные шаги с моей стороны никогда ни к чему хорошему не приводили? Корректура висела надо мной как дамоклов меч, я погрузилась в нее с головой, предоставив ему самому заняться переездом и ни во что не вникая. Не разгибая спины сидела я за столом, приняла к сведению информацию о том, что ему удалось снять комнату на третьем этаже "Гранд-отеля", не отрываясь от корректуры, кивнула, и он удалился со своей сумкой, захватив кое-что из самых необходимых вещей. Судьба меня уберегла. Только благодаря тому, что я не занималась его переездом и даже не взглянула на снятый им номер, моя корректура вовремя улетела в Варшаву, иначе... Иначе я бы ни слова не поняла в собственном тексте. Работала я как зверь. За работой просидела весь вечер, прихватив еще и полночи, проснулась чуть свет и до самого обеда вычитывала и вносила правку, за обедом думала над сложными местами, не замечая ничего вокруг, в голову пришли интересные соображения, сама не заметила, как опять оказалась за столом, внесла эти соображения в корректуру, с разгону поработала еще часа два и почувствовала -- все, выдохлась. Надо сделать передышку. Что ж, я ее вполне заслужила. А те мелочи, которые остались, уже не требовали столь интенсивных творческих усилий, они не займут много времени. Очень ловольная собой, я влезла в куртку и джинсы, натянула резиновые сапожки и с чистой совестью покинула рабочее место, намереваясь забежать к Мареку в "Гранд-отель" и вытащить его на прогулку по берегу моря. Из того, что он мне говорил, следовало -- в эту пору я непременно застану его в номере, где он отсыпается без задних ног. Пройдя через вертящуюся дверь в холл "Грандотеля", я так и приросла к полу. Через холл проходила роковая красотка собственной персоной. Меня она не заметила. Видимо, только что отужинала в ресторане и теперь направлялась к лестнице, чтобы подняться к себе в номер. Была она без пальто, в руке держала гостиничный ключ с деревянной блямбой, так что не оставалось сомнений -- она живет в гостинице. Все во мне окаменело, сердце болезненно сжалось. Неизвестно почему, в этот момент я вдруг вспомнила, как ее зовут. Еще в нашей гостинице, сидя в холле в ожидании заказанного разговора с Варшавой, я отыскала в списке постояльцев ее имя. Мануэла... Тоже мне имечко! Хотя, надо признать, в ее внешности было что-то от южанки. Черные гладкие волосы, то распушенные, то закрученные узлом, смуглое лицо... Сейчас на свитер она небрежно повязала зеленый шейный платок, и мне вдруг стало понятно, какие ассоциации она вызывала у меня с первого же дня. Как гром с ясного неба пришло озарение. Ну конечно же, именно так должна была выглядеть красивая жена блондина, которого я впервые увидела в городском автобусе маршрута "Б"! В голове мгновенно родилась концепция: она действительно жена Марека или была его женой, скорее всего и является ею до сих пор, он меня морочит самым бессовестным образом, оба скрывают свою связь наверняка из преступных соображений, мне же втирают очки... С какой целью втирают мне очки? Зачем я им? Да чего тут гадать, ясно -- из-за брильянтов полковника. То есть, не полковника, а Мацеяков. Хотя... Изобретать такие сложные подходы, тратить столько сил из-за одной бабы? Впрочем, ради ста тысяч долларов стоит и потратить. Тут я вспомнила, что у меня этих брильянтов все равно нет и никакие сложные подходы не помогут их из меня выдоить. А стоять столбом в дверях гостиницы и вовсе глупо. Поборов волнение, я заставила себя сдвинуться с места. Никто не запретит мне пройти туда, куда я хочу! Я прошла к лестнице и стала подниматься следом за девой. Зловредная выдра поднялась до второго этажа и свернула в коридор налево. Меня она не увидела и не услышала, спасибо резиновым сапогам. Осторожно заглянув в коридор, я увидела, как она отпирает дверь в самом конце, рядом с женским туалетом. Вот и еще одно неприятное открытие! Номер Марека находился этажом выше, прямо над ней. И третье открытие, уже просто страшное! Оказывается, он снял номер не на тихую сторону и с видом на море, из-за чего, собственно, и переселился в "Грандотель". Окна его номера выходили на ту же самую шумную улицу с ревущими машинами и с прекрасным видом прямо на автостоянку! Слишком много страшных открытий для одного дня! Спокойно, надо постараться трезво их воспринять и не впадать сразу в панику. Не мог же он, в конце концов, разыграть комедию влюбленности в меня! Фальшь я сразу чувствую. Отнестись к открытиям спокойно и подождать его объяснений? Потребовать этих объяснений немедленно? Устроить скандал, по сравнению с которым тот, прежний, покажется благостным воркованием? Нет, никаких расспросов, никаких скандалов, ни в коем случае не показать, что я догадываюсь о чем-то. Сама все распутаю, разнюхаю, выясню с помощью научных методов... -- Ты чего снял комнату не на тихую сторону? -- с места в карьер начала я, входя к Мареку, совершенно игнорируя только что принятое твердое постановление. -- Вид на паркинг, это же надо придумать! -- А других не было, -- последовал безмятежный ответ. -- Все оказалось занятым, оставался лишь люкс, но не стану же я снимать его. Мы отправляемся на прогулку, как я понимаю? -- Минутку, дорогой. Под тобой проживает чудо природы, та самая роковая красотка. Тебе это известно? -- Видел я ее в гостинице, -- услышала я столь же безмятежный ответ. -Подо мной, говоришь? На это я не обратил внимания. А поскольку яиц она не роняла, отфутболивать было нечего... -- Не пудри мне мозги этим яйцом, сокровище мое ненаглядное. Сам видишь, слишком много набирается фактов, чтобы объяснять их простой случайностью, так что изволь меня успокоить! Не обязательно сию минуту, можешь сделать это во время прогулки. -- Вот уж не думал, что ты такая мнительная! А если я поклянусь, что все эти, как ты выражаешься, факты действительно представляют одно грандиозное, но совершенно случайное стечение обстоятельств, ты успокоишься? Потому что это действительно так. -- Ясно, успокоюсь, если поклянешься убедительно и аргументированно, -ответила я уже в коридоре, потому что оделся он в мгновение ока. -Ведь ничего другого я так не желаю, как успокоиться. Сама не знаю, что обо всем этом думать. Неверность любимого человека, его измену нельзя не почувствовать. И вот парадокс: я. можно сказать, собственными глазами видела доказательства его измены и в то же время сердцем ничегошеньки не чувствовала. Странное состояние, странная складывалась ситуация. Ладно, посмотрим... С лестницы мы спускались бегом, но внизу пришлось притормозить, потому что дорогу нам загородил какой-то мужчина. Он сходил не торопясь, со ступеньки на ступеньку, не могли же мы его столкнуть с лестницы. В холле я подождала, пока Марек сдавал ключ от номера администратору. Выходя на улицу, Марек заметил: -- Не мешало бы тебе поглядеть на свою машину. Я видел в окно, как возле нее подозрительно крутился какой-то парень. Не сделал бы чего... В данный момент мне было совершенно наплевать на машину, сердце терзали муки ревности -- что по сравнению с ними разбитое стекло, прокол баллона или поцарапанный лак? Как он может не понимать этого? Да крутись там хоть сто парней... Бросив мимолетный взгляд на паркинг, я издевательски заметила: -- А теперь ты скажешь, что лишь для того поселился в комнате с видом на паркинг, чтобы стеречь мою машину. -- Ты угадала, именно для того. Ладно, ты иди, я гляну, все ли в порядке с машиной, и догоню тебя. Не торопясь спускаясь по лестнице, ведущей к пляжу, я видела, как он бегом припустился к автостоянке, обогнал того мужчину, который шел вниз по лестнице, обежал вокруг моей машины, заглянул через стекло внутрь и успокаивающе помахал мне рукой. Я спустилась к морю, Марек бегом догнал меня, с налету толкнул, оба мы влетели в воду, промочив ноги, и неизвестно почему это обстоятельство вдруг привело меня в расчудесное настроение. Улетучилась куда-то сжимавшая сердце тревога. А может, просто потребовался толчок, чтобы очнулась от летаргии дремавшая доселе часть сознания? У нормальных людей нечто подобное называется интуицией, инстинктом и даже, возможно, даром ясновидения. Не знаю, как у нормальных, я же приписываю все своему воображению. А сейчас оно получило пищу в лице мужчины, спускавшегося по лестнице перед нами. Неизвестно почему, я вдруг совершенно твердо решила, что он был у той самой красотки, Марек об этом знал, поэтому так быстро оделся и мы бегом спускались с лестницы, а мою машину использовал как предлог для того, чтобы увидеть его спереди. Значит, дело не только во мне! Красотка может и не быть его женой, но интересуется он ею чрезвычайно, это факт. Каким образом Марек узнал, что в ее номере находится гость и что вот сейчас он выходит, -- не знаю, такими мелочами мое воображение просто не занимается. Сознание мое раздвоилось. Лучшая половина плавилась от счастья в лучах любви, вторая пыталась разобраться в происходящем и подготовиться к грядущим неприятностям. Собрав в кулак всю силу воли, я соединила воедино обе половины и, не позволяя себе ни на что отвлекаться, сохраняя их в нужной пропорции, прожила в таком состоянии до полудня следующего дня, то есть до последней страницы корректуры. Совершенно измученная этим сверхчеловеческим напряжением, невыспавшаяся, я села в машину, поехала на почту и отослала в издательство выправленную корректуру. Гора свалилась с плеч! Выйдя с почты, я прошлась пешочком по бульвару до книжного магазина, ибо чтение собственных произведений обычно пробуждает во мне желание почитать чужие. Выходя из магазина, я так и замерла на пороге: по бульвару в направлении почты шел Марек с той самой зловредной выдрой. Выдра вела себя безобразно. С Мареком она обращалась, как со своей собственностью: клала ручку ему на плечо, тянула за рукав к витринам магазинов, что-то чирикала ангельским голоском, в общем, кокетничала напропалую. Он подчинялся всему этому с вежливой покорностью хорошо воспитанного человека, которая не очень умных баб заставляет вообразить невесть что. Гармония между моими двумя "я" в мгновение ока с треском лопнула как мыльный пузырь. Худшая половина энергичными пинками выгнала с поля боя лучшую, оставив его целиком за собой. Ярость глухо заклокотала во мне, как лава в вулкане. Теперь я уже не могла ни трезво рассуждать, ни трезво поступать. Вернувшись к гостинице, я перешла через улицу и, войдя в "Гранд-отель", поинтересовалась в бюро обслуживания, как у них обстоит дело со свободными номерами, выходящими окнами на море. Были. И не только сейчас, но с самой осени. И вообще у них не густо с клиентами. Вот только в январе, когда в городе проходил конгресс специалистов по разведению пушных зверей (или чего-то в этом роде), участники конгресса забронировали все номера. Администратор до'сих пор вспоминал со слезой умиления о счастливом времени. Сидеть у себя в номере не было сил. Одевшись потеплее и заменив туфли на резиновые сапоги, я отправилась в длительную одинокую прогулку вдоль моря для обретения душевного равновесия. Море не подвело. Уже где-то под Гдыней мне удалось обрести -- нет, не равновесие душевное, но хотя бы способность хоть как-то обдумать создавшуюся ситуацию. Столько раз в жизни меня обожали, ублажали и потом бросали, столько раз приходилось испытывать самый широкий диапазон самых противоречивых чувств, столько раз потом занималась я анализом этих чувств, что определенный опыт в этой области у меня имелся. И вот теперь происходит чтото непохожее на все прежнее, мой богатый опыт оказывается бессильным помочь. Вроде бы все ясно. С одной стороны, он явно пренебрегает мной ради этой бесстыжей вампирши и врет без зазрения совести, с другой -- совсем не собирается меня бросать, и не только в силу каких-то непонятных трезвых расчетов, но просто потому, что я по-прежнему ему нравлюсь. В этом я не обманывалась. В чем же дело? И так, и эдак прикидывала, но понять ничего не могла. У-читывала и версальское воспитание своего возлюбленного, и бесстыжее нахальство злой разлучницы, и все равно концы не сходились с концами. Границу переходить я не собиралась и повернула обратно к Сопоту. Погода испортилась. Поднялся сильный ветер, черные тучи затянули небо, и из них что-то посыпалось. Ну прямо февраль, совсем на май не похоже. Замерзла я страшно, но холод не остудил клокотавшую во мне лаву. Идти на ужин в таком состоянии не имело смысла, кусок в горло не пойдет. И заснуть я не смогу, тоже ясно. Поскольку все мои попытки самостоятельно разрешить проблему оказались тщетными, спрошу его прямо. И немедленно! Поставлю вопрос ребром -- или она, или я! Так и сделаю! "И я решительно повернула к "Гранд-отелю". Уже на лестнице я спохватилась, что вид у меня неподходящий для решительного разговора с любимым мужчиной. Мокрые пряди волос выбились из-под теплой шали и сосульками свисали на лоб, нос излучал красное сияние, а остальные части лица наверняка посинели или даже позеленели. Надо хоть как-то привести себя в порядок. Косметичка была у меня с собой, и я не раздумывая свернула в сторону, к женскому туалету, зная, что он находится в конце коридора. Туалет оказался на ремонте, но заперт не был, и зеркало висело. И хорошо, что на ремонте, значит, никто из проживающих в гостинице мне не помешает и не грозит встреча с этой самой... Вынув расческу, я принялась яростно терзать слипшиеся космы, как вдруг до меня донеслись какие-то звуки. Прислушалась -- кто-то разговаривал. В чем дело? В туалете никого не было, акустика в наших гостиницах та еще, но все-таки не до такой степени, к тому же "Гранд-отель" довоенной постройки, так что слышимость у него должна быть в норме. Рука с расческой замерла, я напрягла слух и в мужском голосе узнала знакомый. Марек! И тут же поняла, почему так хорошо слышны голоса. Рабочие вынули часть канализационной трубы, соединяющей туалет с номерами, причем вместе с куском стенки, так что образовалась дыра в полкирпича, через которую отчетливо доносились голоса из соседнего номера. Из номера этой дряни! Зажав расческу в одной руке и косметичку в другой, я наклонилась к дыре, вся обратившись в слух, а клокотавшая во мне лава' чуть было не задушила меня. Сомнений не оставалось -- Марек был в ее номере. Разговаривали они у моей стенки. Зная расположение номеров в "Гранде", я поняла, что сидят на кровати. Сидят, потому что голоса слышались именно на таком уровне. Сидят, слава Богу, сидят! Сказанное Мареком я не разобрала, потому что поздно стала прислушиваться, но зато вот теперь отчетливо расслышала шепот зловредной выдры: -- Но почему, почему? Может, я слишком навязчива... Эта мерзкая жаба еще сомневается! Еще как навязчива! А та продолжала воркующим, утробным шепотом: -- Не верю, ни за что не поверю, что ты меня не хочешь! Ты же видишь, я... Ну какое еще нужно доказательство, что я без ума от тебя? Интересно, какие она до этого приводила доказательства?! От ее завлекающего, страстного шепота мне стало нехорошо, и я лишь потому не пала трупом на месте, что само место показалось мне не очень подходящим для того, чтобы здесь закончить свой жизненный путь. Не романтичное место... А эта пиявка все искушала, шепот ее становился все более страстным и настырным, сколько можно, он уже понял, отцепись, оставь его в покое! Бывают же бабы без стыда и совести! -- Перестань! -- вдруг раздался голос Марека. Странный какой-то голос, сдавленный, на его не похожий. Я аж подпрыгнула и запуталась волосами в свисающей с потолка проволоке. ' А за стенкой все стихло. Оборвался страстный шепот. Заткнулась, наконец! Любая заткнется, если на нее так рявкнуть. Какое-то время за стеной было тихо. Потом послышался испуганный голос обольстительницы: -- Что случилось? Что с тобой? Мне и самой интересно было знать, что случилось. Почему он молчит? Может, помер, не вынеся соблазнов? Или укоров совести? Что-то там, за стенкой, происходило. Скрипнули пружины матраса, не иначе как эта гарпия опять кинулась на него, потому что вновь раздался голос Марека -- странный голос, прямо замогильный какой-то: -- Оставь! -- Но почему? -- не унималась пиявка. -- Что такое? Марек разъяснил тем же драматическим, нет, трагическим загробным голосом: -- Я не хотел говорить... В этом трагедия моей жизни... Какая еще трагедия? О чем он? Не обо мне ли?! Вампирша впилась мертвой хваткой: -- Какая трагедия? Скажи! Ах, не молчи же так! Ты должен мне сказать! Напряженное молчание повисло в комнате. Я тоже затаила дыхание. -- Видишь ли, -- раздался, наконец, надломленный голос Марека, -тяжело в этом признаваться... Я не хотел говорить, но ты сама вынуждаешь меня. Видишь ли, состояние моего здоровья... Мое несчастье в том, что я импотент. Понимаешь? Не знаю, как вампирша, но я была так потрясена, что с трудом удержалась на ногах. Что он такое несет? Один из нас явно сошел с ума, он или я. Или... зачем-то ему надо выдумать такую чушь. А может, он выздоровел, но как-то не заметил этого, молнией пронеслось в голове. Глупости! Значит, для чего-то ему надо было выдумать такую чушь. Для чего же? Издав сдавленный крик, гетера отшатнулась -опять скрипнули пружины матраса. Там вновь воцарилось молчание. Не позавидуешь этой твари, в глупейшем положении она оказалась. Интересно, что предпримет теперь? -- А, ну тогда понятно, -- послышался ее холодный, злой голос, и вдруг она резко сменила тон: -- Это действительно ужасно! А ты не пробовал лечиться? С врачами советовался? -- Советовался когда-то, -- Марек продолжал играть непонятную мне роль, -- без толку. Не верю я им, ничего не помогает. -- Но зачем же тогда меня... Как ты мог! Вот именно! Правильно она говорит, зачем же тогда? Я чуть было опять не кивнула головой, да вовремя вспомнила о свисающей проволоке. Ясно, эту вампиршу он не хочет, так какого черта тогда обольщает? Захотелось разыграть из себя слезливого идиота? Или ее поставить в идиотское положение? Последний вариант я всячески приветствую, но уж очень он сомнителен. Меж тем в раззадоренную вампиршу вступили новые надежды, и она мертвой хваткой впилась в свою жертву: -- Нельзя терять надежду! И не такое теперь излечивается. У меня много знакомых врачей, найдем самых лучших. Мой отец врач, он поможет. Если надо, и за границу пошлем, там уж обязательно вылечат. Знаешь, как далеко шагнули в последнее время техника и медицина, просто чудеса творят. И много еще подобной чепухи пришлось выслушать нам с Мареком. Он, видимо, счел нужным постепенно поддаться ее уговорам, потому что протестовал все слабее и даже согласился показаться врачу сначала тут, в Гданьске, а потом с помощью ее папочки и в Варшаве. Интересно, как он выполнит это обещание... А потом мне представилась возможность узнать кое-что и о себе. Не хотелось бы мне показаться бестактной, сюсюкала выдра, но как же в таком случае обстоит дело с пани, в обществе которой его все тут видят? Интересно, как он выкрутится? Оказалось, я -- воплощенная духовность, некое астральное тело, прямо-таки неземное существо, и ничто плотское, в том числе и секс, меня не волнует. Выдра позволила себе выразить по этому случаю снисходительное сожаление. Подслушанная сцена заставила меня отказаться от первоначального намерения -- решительного разговора с Мареком. При первых же признаках окончания его визита в соседнем номере я поспешила покинуть укромное местечко и вообще "Гранд-отель". Все происходящее было мне непонят