антон вдруг улыбнулся. - Простите, я отвлекаюсь. Но немного поязвить иногда бывает так же утешительно, как хлопнуть рюмку виски. Итак, поговорим о Саре и незабвенном Гедди. - Он получил от миссис Ринджел Фейнз телеграмму о том, что она возвращает Саре виллу Лобита. - Повезло девчонке, ведь вилла стоит больших денег. Что ж, это поставит ее на ноги. А от меня чего вы хотите? - Сара не в состоянии ни себя прокормить, ни виллу содержать. - Отчего же? Пусть сдает часть комнат. Так поступают многие. Раз уж Сара заполучила виллу, пусть и живет там на здоровье. Лично меня этот дом всегда раздражал. Только и думаешь, бывало, что за мужчина согревал постель Джин в ночь перед твоим приездом. Лорд Беллмастер беззлобно рассмеялся и сказал: "По-моему, я в вас кое-что проглядел. Или оно недавно появилось, это злорадство?" - Все дело в расстройстве желудка - моя кухарка (дура!) отвратительно готовит. До первой рюмки в пять минут шестого я вечно сам не свой. Но вернемся к Саре. Беллмастер с ответом не спешил. Что бы ни заявлял Брантон, а Сара - его, Беллмастера, дочь. Да, она сглупила, решив пойти в монахини, и все же она плоть от плоти его. Он должен о ней позаботиться, к тому же это отведет возможную угрозу карьере. "Хорошо, - терпеливо начал он. - Ей нужны деньги. Я хочу, чтобы вы взяли ее на содержание". - Славно придумано! - расхохотался Брантон. - А сколько ей надо? Десять тысяч в год? Я распоряжусь об этом через банк. Если только меня туда пустят. - Я и не рассчитываю, что платить станете вы. Мне прекрасно известно - денег у вас нет. Но ради Сары нужно соблюдать приличия, верно? Даже теперь, после стольких лет. - Да, да, конечно. Сохранять приличия очень важно и чертовски трудно, когда все проиграно на скачках. Но я на вашей стороне, Беллмастер. Деньги дадите вы, а Гедди устроит так, что всем покажется, будто они идут от меня. Сара не заподозрит ничего. Восемь лет она жила затворницей и до сих пор считает меня богатым провинциальным джентльменом, помешанным на охоте и рыбалке, - в голосе полковника зазвучала горечь. - А ведь я, если на охоту еду, лошадей нанимаю. А ружья? Все английские пришлось продать шесть лет назад и пользоваться испанской дешевкой, на какую отец бы и не глянул. Хотите узнать, как я рыбачу? Пока все там же, но река принадлежит уже не мне, а отелю, и за то, чтобы удить бесплатно, я учу рыбачить толстосумов из Бирмингема и Манчестера, которые из пойманной форели делают чучела. "Так проходит земная слава", - говорили древние римляне. Между тем однажды кто-то заявил, что если я буду верно служить, то дорасту до генерал-майора. Нет, даже не заявил. Пообещал. Впрочем, это совсем не значит, что у меня нет отцовских чувств. Напротив. Посылайте ей деньги от моего имени сколько хотите. Но за оскорбленное достоинство меня полагается вознаградить. Для этого вы сюда и явились, верно? - Совершенно верно. - "Совершенно". Какое точное слово. - Брантон взял со стола ножик из слоновой кости - такими разрезают книги - и забарабанил им по столешнице. Потом вдруг улыбнулся и продолжил: - Итак, говоря языком Гедди, какую цену за мои услуги вы считаете разумной? Внезапно уязвленный тоном Брантона, Беллмастер произнес: "По-моему, тысяча фунтов - плата достаточно щедрая". - В год, конечно, - улыбнулся Брантон и перестал барабанить ножичком. Беллмастер покачал головой, с трудом сдерживая гнев, который собеседнику все-таки удалось в нем пробудить, и внешне спокойно сказал: "Простите, Брантон, я веду речь о единовременном вознаграждении. И тысячи фунтов более чем достаточно - согласитесь, от вас совсем ничего не потребуется. Все устроит Гедди". - Да, Гедди на этом собаку съел. Интересно, чего это вам вздумалось взять Сару на содержание? Любопытно. Впрочем, дело ваше. Но тысяча меня никак не устроит. Знаете, - вновь улыбнулся Брантон, - может статься, я из-за вас под суд попаду. Вдруг вы начнете мухлевать с банком... - Не будьте идиотом! - Вот именно. Не хочу оказаться им. Боюсь, вам придется раскошелиться. Беллмастеру вдруг нестерпимо захотелось поскорее отвязаться от Брантона и уйти, поэтому он вкрадчиво предложил: "Хорошо. Зная ваше предложение и по старой дружбе, я заплачу две тысячи". - Нет между нами никакой старой дружбы, - покачал головой Брантон. - Одна старая вражда. Но вам почему-то очень хочется уладить это дело, поэтому я запрошу всего десять тысяч и пять - немедленно: нужно рассчитаться с лавочником, букмекером и директором банка. - Он развалился в кресле, тоненько засвистел сквозь зубы. В его ясных голубых глазах льдом искрилось счастье. Впервые ему удалось взять Беллмастера в оборот и он наслаждался этим. ... Они поладили на семи тысячах, Беллмастер подписал чек и вручил Брантону, не сходя с места. Когда Беллмастера увозили в "Роллс-Ройсе" по ухабистой дороге, он потянулся к встроенному в автомобиле бару. Успокоить сейчас могла лишь большая рюмка бренди. Впервые Брантону удалось поездить на нем верхом, вызвать непривычную, смешанную с нетерпением ярость. "Из-за чего? - со злостью спрашивал он себя и отвечал: - Наверное, попусту". Ведь он решил откупиться от Сары и Брантона лишь потому, что когда-то Джин бросила ему в лицо несколько гневных фраз, которые он так и не смог забыть. До сих пор она стояла у него перед глазами, крича: "Ты испохабил мою судьбу, и пока я жива, не смогу отомстить, не погубив себя. Но после смерти я вернусь - вернусь и уничтожу тебя". Глоток бренди начал успокаивать Беллмастера, аристократ устало тряхнул головой. Вряд ли Джин говорила всерьез. Вероятно, в ней просто взыграла ирландская кровь. Но ради будущего нужно предусмотреть все... Все. Оставшийся в кабинете Брантон не выпускал чек из рук. От привалившего ему счастья и сознания того, что Беллмастер порастерял с годами самообладание - уж слишком легко позволил он себя облапошить, - полковник подобрел. "Какой червь его гложет? - размышлял он, развалясь в кресле. - А впрочем, не все ли равно?" В дверь тихонько постучали, вошла жена с подносом в руках. - Я принесла тебе чай, дорогуша. Не спеша свернув чек и положив его во внутренний карман пиджака, Брантон улыбнулся: "Спасибо, милая". - Как его светлость? - Неплохо. Проезжая мимо, решил заглянуть, потолковать о старых добрых временах. Кстати, давно хотел тебе сказать - мне нужно будет съездить в город на несколько деньков. А ты пока, может быть, сестру навестишь? - С удовольствием. Сто лет не встречалась с Ви. - Отлично. Поворкуете, как старые кумушки. А я остановлюсь в клубе. Глядя, как она разливает чай и без умолку болтает, не ожидая ничего в ответ, Брантон думал: "Хорошая, удобная бабенка, умеет все, что надо". Однако в последние месяцы она полковника не ублажала. Ему по-прежнему время от времени хотелось другого. Молодой девочки. Эх, будь у него не семь, а семьдесят тысяч, он бы прогнал "жену", заделался холостяком и... в омут головой! На платане вновь ворковали два голубя, но не те, что раньше. В петлице у Куинта была веточка зимнего жасмина. Стояло безоблачное, чистое утро. Дышалось легко, на лице Куинта играла улыбка - он хорошо себя чувствовал, что бывало нечасто. Подняв голову от бумаг, он улыбаться перестал. Кэслейк перевел взгляд от окна к начальнику. - Любите смотреть на птиц, так? - любезно осведомился тот. - Да, сэр. Мой отец разводил голубей. - Я и это знаю, что вас не удивляет, верно? - Верно, сэр. - В три часа у вас деловое свидание. С мистером Арнолдом Гедди из нотариальной конторы "Гедди, Парсонс и Рэнк" в Челтнеме. Бывали там? - Нет, сэр. - Город здорово изменился... Мистер Гедди вам кое-что объяснит. А завтра утром встретитесь с лордом Беллмастером. Он скажет, что ему надобно от вашей поездки в Португалию. На виллу Лобита. Поедете туда послезавтра. Дополнительные указания получите, если потребуется, в нашем лиссабонском отделе. Гостиницу выберете сами. Если пригласят остановиться на вилле, ни в коем случае не соглашайтесь. Когда все закончите, получите три дня выходных. Настоящий отпуск. Без нашей опеки. Понимаете, о чем я? - Конечно, сэр. Куинт немного помолчал, не сводя глаз с Кэслейка, потом кивнул так, словно поборол какие-то внутренние сомнения, и сказал: "Знайте - Гедди когда-то, еще во время войны, работал на нас. Оперативник из него никудышный, а вот с бумагами он управлялся отменно. Он об этом говорить, конечно, не станет, а мне хотелось показать вам, как некоторые из нас делают хорошую карьеру. Ну, вот и все. Бегите и начинайте притворяться молодым служащим процветающей нотариальной конторы из провинции". - Да, сэр. - И еще: если указания Беллмастера будут отличаться от моих, - а мои он знает, - если он попросит вас скрыть что-нибудь от меня, соглашайтесь. Пусть считает, будто вас можно подкупить. - Да, сэр. - Как и нас всех, конечно. И не отвечайте на все мои слова своим неизменным: "Да, сэр". - Хорошо, сэр. На другое утро Кэслейк встретился с лордом Беллмастером у него на квартире. Тот сидел за столиком в банном халате: только что принял ванну, побрился и теперь завтракал - пил кофе с тостами. Кэслейк, изменив себе, согласился выпить чашечку. Подчиняясь не прямому указанию Куинта, а законам той роли, что прочил ему Беллмастер, Кэслейк решил позволить себе выказать крошечную искорку радости от якобы возникшего между ним и аристократом взаимопонимания, своекорыстный интерес и тщеславие. На удивление, он вскоре почувствовал, что Беллмастер принимает это как должное, будто Кэслейк только и хотел, что залезть к нему в карман, оказаться под его покровительством. - Как вам понравился наш старый добрый Гедди? - Очень приятный человек, сэр. - И очень способный. Он, конечно, сообщил, что деньги мисс Брантон буду посылать я, а не полковник. - Да, сэр. - Но почему, не объяснил, так? - Беллмастер вновь налил себе кофе, добавил сливок. - Да, сэр. - Ну, для Клетки это не секрет. Она моя дочь. Ее мать вышла замуж за Брантона по расчету. Полковнику, естественно, заплатили за оскорбленное самолюбие. Давным-давно. А вчера я купил его согласие участвовать в сделке. Он человек никудышный и жадный. Признаюсь, мне пришлось выложить ему несколько тысяч. А знаете, почему я так с вами откровенен? Кэслейк некоторое время молча рассматривал картину Рассела Флинта, надеясь, что Беллмастер прочтет у него на лице глубокое раздумье... колебание, граничащее с любопытством, если такое сочетание возможно. Ведь он уже знал ответ, поэтому размышлял о том, что груди у одной из женщин у купальни точь-в-точь, как у Маргарет... вспомнил ее, лежащей на песке с лифчиком в руке. Наконец, с нарочитым усердием подбирая слова, чтобы не нарушить возникшее между ним и Беллмастером взаимопонимание, Кэслейк произнес: "Когда вы работали у нас, мать Сары, по-видимому, была вашей незаменимой - хотя и нештатной - помощницей долгие годы... " - До самой смерти. - Беллмастер рассмеялся. - Это был настоящий Борджиа в юбке, вот что я вам скажу. Она из тех женщин, которые не забывают и не прощают предательства, мстят обязательно - даже после смерти. Ведь людей с незапятнанным прошлым нет. Теперь вам все должно быть ясно. - Признаться, не все. - "Хоть я и хорошо играю роль клюнувшей рыбы, - думал Кэслейк, - слишком легко в сеть лезть не стоит". - По-моему, вы не совсем честны. Ну, да ладно. Во всякой игре есть правила. Истина в том, что мать Сары до сих пор представляет для меня опасность, но не такую, что заботила бы людей Клетки. У них свои интересы, а у меня - свои. Загвоздка в том, что я вращаюсь в двух мирах - и вашего ведомства, и открытой политики. Нужно ли еще объяснять? - Нет, сэр. Я же читаю колонки политических сплетен в газетах. Но я предан Клетке. И карьеры вне ее не ищу. - Это нам не помеха. Ведь даже стань вы главой Клетки, все равно у вас на поясе будет прочная нить, за которую всегда смогут дернуть вышестоящие. Так что не бойтесь, если об услуге, которую вы мне окажете, станет известно. - В этом деле, сэр, мне дано указание подчиняться вам полностью. - Но и сообщать им обо всем? - Естественно, сэр. - Тогда все в порядке. Станете посылать полные и откровенные отчеты. Делать все, что я попрошу, а потом - вот слово, которое можно толковать по-разному - докладывать об этом. Вы согласны? - Да, сэр. Кроме того случая, когда я обязан буду получить от Клетки предварительное разрешение. Не выказав удивления, Беллмастер отставил чашку, развалился в кресле и закурил. Посидел немного, поигрывая замком золотого портсигара, и со смехом сказал: "Дорогой мой, неужели вы считаете, что в этом деле столько подводных камней? Ничего подобного. Даже в самом крайнем случае физически устранять никого не придется. Меч вам не понадобится. Речь может пойти лишь о том, чтобы сжечь одну или несколько тетрадей. - Он встал, подошел к камину, на ходу подтянув пояс халата. - Я просто хочу точно знать содержимое свертка, за которым Сара ездила в Эсториль. А потом... вполне возможно, мне понадобится заполучить все или его часть. Таковы мои указания. О выполнении доложите немедленно. Я дам вам номера трех телефонов - по одному из них вы меня всегда найдете... Кстати, вы участвовали когда-нибудь в устранении? - Пока еще нет, сэр. - Что ж, у вас все впереди. Но, ради Бога, помните - на сей раз до этого не дойдет. - Да, сэр, - Кэслейка подмывало добавить "спасибо", но он воздержался. Вот когда речь пойдет об устранении... - Хорошо. Итак, поставим точки над "i". Вы поедете на виллу и разузнаете о свертке. Как - не мне вас учить. Если в нем были письма или дневник, добудьте их. Оправдание этому вы, естественно, найдете. Какое - меня не интересует. Но добудьте и передайте мне. Я скорее всего верну их вам, просмотрев. Но если решу оставить себе - это станет нашей маленькой тайной и я постараюсь вознаградить вас за нее так, как вы пожелаете. Клетке лучше не знать о ваших находках. Видите, все очень просто, я не заставляю вас предавать начальников. К тому же, вполне возможно, мои старческие опасения не подтвердятся, - он двинулся к окну. - Стоит ли объяснять, что большинство получивших высокие посты имеет в прошлом... темные пятна... которые нежелательно выносить на свет. Бывали времена, когда мне хотелось оставить большую политику и вернуться в родовое поместье. Но кто-то - или Бог, или дьявол - не позволил. И, к сожалению, намерения первого бывают не так ясны и просты, как замыслы второго, - он внезапно повернулся к собеседнику, заулыбался. - Вот так, молодой человек. Я прошу лишь о маленьком одолжении. О. скажем, крошечной уступке ради будущей карьеры. - Да, милорд. - Желаю приятного путешествия. Вилла вам понравится. У меня с ней связано много разных воспоминаний. Куинт выслушал отчет Кэслейка, ни разу его не прервав, а потом с улыбкой заметил: "Из него получится неплохой посол, а? Разговаривая с ним, не поймешь: то ли он тебя обводит вокруг пальца, то ли ты его". - Да, сэр, трудно уразуметь, чего он добивается. По двору протянулись длинные предзакатные тени, в открытое окно доносился низкий рокот потока лондонских машин. - На это он и рассчитывает. Сначала думаешь, он ни о чем предосудительном не просит. А через минуту оказывается, ты согласился на некую - предательскую! - игру ради быстрого повышения. Ну и дела! Что за человек! Да, из него выйдет превосходный посол или куда он там метит, но на беду есть люди, желающие как можно дальше отстранить его от того, что в просторечии называется "коридоры власти". К счастью для него, он время от времени бывает нужен нам, а к счастью для нас, он отнюдь не непогрешим - вечно что-нибудь прошляпит. Завтра возьмите в лиссабонском отделе фотоаппарат. Если найдете дневник, переснимите каждую страницу. Дорогая леди Джин, она и впрямь ему всю плешь проела. Он, верно, не только на нас работал. Идите и бон вояж. ГЛАВА ПЯТАЯ Ричард вел машину не спеша - откинув верх, с наслаждением вдыхал утренний воздух. Рядом на сиденье лежал завернутый в газету и стянутый резинками продолговатый футляр с золотым поясом. Ричард думал взять и Сару, но она предпочла остаться дома. Наверно, захотела дать ему возможность все спокойно обдумать одному. И, пожалуй, правильно. Надо же наконец решить, что делать с поясом. Поездка к Франсуа Норберу на его оценку - это лишь повод оттянуть время. Сара все так же упрямо желала во что бы то ни стало отблагодарить Ричарда. Он улыбнулся и подумал: "Как ей неймется поставить меня на ноги. Одного она не поймет - я всегда стоял и сейчас стою на ногах". Он такой, какой есть - был таким сызмальства и вполне доволен собой. Затея с рестораном - случайность, заскок: сначала выиграл в рулетку, хотя к азартным играм его никогда не тянуло, а потом поддался на уговоры Германа открыть "Иль Галло". А Саре, видимо, невдомек, что, изо всех сил стараясь помочь ему, она никакого долга не отдаст - потому что и не должна ничего, только обяжет самого Ричарда. Да, он спас ей жизнь. Прекрасно. Точка. Однако она хочет осчастливить его наградой гораздо большей, чем того требует совершенное им по воле случая. Наверно, правильно говорят о женщинах: "Стоит разбудить их чувства, как здравый смысл вылетит в окно". В окно спальни, кстати. К счастью, при всем обожании Ричарда Сара на постель даже не намекала. Словом, ему не приходило в голову ничего другого, кроме как раскрутить рулетку судьбы и надеяться, что жизнь сама освободит его... от чего? Не от назойливости Сары, нет. Скорее, от ее почти девической страсти увидеть в нем героя, спасителя и в знак благодарности стать дамой его сердца, не желая признать очевидного - он отнюдь не рыцарь. Ричард обогнал запряженную мулами повозку, нагруженную корой пробкового дуба. На повозке сидел старик, под боком у него играл транзистор; следом шли две женщины, погоняли двух коз. Ричард улыбнулся далекой ассоциации: не так-то просто заставить женщину знать свое место. Вилла Норбера стояла в нескольких милях к востоку от Албуфейры, на возвышенности, выходившей к морю. Дорога пролегала между двух безукоризненно ухоженных лугов, которыми Франсуа очень гордился. Он то и дело косил здесь траву и стриг кусты, оставляя клумбы у виллы на попечение жены Элизы. Франсуа, швейцарец французского происхождения, давно бросил свою лавку в Цюрихе - слабые легкие заставили его перебраться в Португалию, где не было холодных зим. Элиза, пышная блондинка и прекрасная хозяйка из швейцарских немок, была значительно моложе мужа. Едва поздоровавшись с Фарли, она удалилась куда-то в область кухни, и, хотя до полудня было еще далеко, в воздухе уже витал аромат жарившихся сардин, и Ричард сообразил: скоро им с Франсуа вынесут их прямо сюда, под увитый плющом навес, обращенный к лугу. А графин с сухим вином стоял загодя на столе. Франсуа, мягкий, обходительный, ел за троих, но не полнел, а увидеть его раздобревшим было заветной мечтой Элизы, ей она посвящала себя без остатка, и постоянные неудачи ничуть не обескураживали. После обычных приветствий и первой рюмки за здоровье друг друга Франсуа покосился на завернутый в газету пакет на столе, спросил: "Это он и есть?" - Да. Его одной моей знакомой завещала мать. Я заверил ее, что ты можешь сказать, сколько он приблизительно стоит. - Для тебя готов на все, - улыбнулся Франсуа. - Давай посмотрим. Фарли кивнул, и Франсуа начал разворачивать пакет. Аккуратно свернул газету, а уж потом открыл футляр. Вынул пояс, перебрал его, словно четки, звено за звеном, с лицом, совершенно непроницаемым. Достал из кармана ювелирную лупу, осмотрел пояс внимательней и наконец осторожно вернул его в футляр, сказал: "Изумительнейшая работа. Чудесная. Ты знаешь его происхождение ?" - Насколько мне известно, этот пояс матери моей знакомой подарили. Кажется, на день рожденья. Говорят, его еще в незапамятные времена сделал некто по имени Легаре. - Насчет Легаре я не уверен. Давно ли он у твоей знакомой? - Лишь несколько дней. По словам ее матери, в сорок восьмом году его оценили приблизительно в тридцать тысяч фунтов. - Давно ли вы познакомились? - Тоже нет. Франсуа улыбнулся: "Она красива?" - Да, пожалуй. - Ей очень нужны деньги - и поскорей? - Не думаю. Она, Франсуа, просто хочет знать, сколько пояс стоит. Возможно, чтобы застраховать его. Вот я и решил обратиться к тебе. - Правильно сделал. Но для точной оценки нужно время. Дня три-четыре. С современными драгоценностями все ясно сразу, а вот со старинными... тут и происхождение, и имя мастера роль играют... словом, надо быть очень осторожным. Ты можешь оставить его у меня? - Конечно. И большое спасибо. - Не за что. А теперь, как ты уже понял по предыдущим визитам, в этот час от жареных сардин, что готовит Элиза, не отвертеться. Итак, на столе появились жаренные на углях свежие сардины. Ричард и Франсуа ели, держа рыбки за хвост и голову, снимали мясо сначала с одного бока, потом с другого, оставляя скелетики, которые, подумалось вдруг Фарли, Марсокс или Герман, как истинные уроженцы Португалии, положили бы между двумя ломтиками хлеба и плотно сжали, а потом закусили бы этим пахучим хлебом остатки вина. Франсуа проводил Ричарда к машине и, когда тот сел за руль, сказал: "Поговаривают, ты спас красивую девушку и уехал жить с ней в горы. По мне, так живи хоть с русалкой, лишь бы нравилось. Но я обещал Элизе узнать правду. Жизнь здесь однообразна, посему сплетни мою жену очень подбадривают". - Ты угадал почти все, - рассмеялся Фарли. - Только я живу не с нею, а у нее. - Но она тебе нравится? - Да. - Ей и принадлежит золотой пояс? - Да. - И в конце концов она пожелает его продать? - Наверно. Поможешь? Франсуа едва заметно пожал плечами: "Что ж... от дел я отошел, но не настолько, чтобы не расстараться для прекрасной дамы. В общем, подумаю. Уж очень занятная вещица". Ювелир смотрел вслед удаляющемуся автомобилю, рассеянно пощипывая кончик длинного носа. Наконец повернулся и возвратился под навес. У стола жена разглядывала лежавший в футляре пояс. - Какая прелесть, Франсуа, - сказала она. - Знакомая Ричарда хочет продать его? - Возможно. - Он дорого стоит? - Недешево, - покачал головой Франсуа, - но гроши по сравнению с ценой подлинника. Ведь это лишь очень искусная подделка. Он не из золота и камни не настоящие, но работа столь тонкая, что под силу лишь одному-единственному мастеру на свете. - Но, Франсуа, почему ты не сказал сеньору Фарли правду? - Разве можно так огорошить друга? Тем более, когда он пьет у тебя в гостях вино, а на дворе такое чудесное утро? С плохими вестями можно и подождать. К тому же я хочу кое-что разузнать об этом поясе. - Он улыбнулся, провел тыльной стороной ладони по щеке жены и закончил: - Кстати, Фарли не спит с этой женщиной. - Какая жалость. Ему уже давно пора кого-нибудь найти. Письмо пришло, едва Ричард уехал к Франсуа Hopберу. На конверте стоял челтнемский штемпель, по краю шла надпись: "Лично в собственные руки". За утренним кофе Сара перечитала его трижды. Она смутно помнила Арнолда Гедди. Он был поверенным в делах отца, а иногда защищал и интересы матери. Приятный человек - добрый и вежливый. После смерти леди Джин именно он приехал на виллу устраивать дела Сары. Но бывал там и раньше - раз или два навещал мать. Сара улыбнулась, вспомнив прозвище, которым его наделила мать... Винни-Пух. Гедди оно было, конечно, совсем не к лицу... От радости Сара засмеялась. Уж теперь Ричард от ее подарка не отвертится ни за что. Письмо Гедди написал собственноручно на гербовой бумаге. "Моя дорогая мисс Брантон! Надеюсь, вы вспомните меня и без напоминаний. Но в моем ремесле быть слишком самонадеянным неразумно. Я поверенный в делах Вашего отца, защищал также интересы Ваши и Вашей матери. Поэтому не удивительно, что от Вашего отца я узнал о происшедших недавно событиях, приведших Вас на виллу Лобита. Ввиду изменившихся обстоятельств мистер Брантон и миссис Ринджел Фейнз поручили мне предпринять некоторые юридические меры для обеспечения Вашего будущего. В подробности в письме я углубляться не стану, скажу только, что бедствовать Вам не придется. Надеюсь, это Вас обрадует. Видите ли, мистер Эдуард Кэслейк, младший совладелец нашей конторы, по счастливому стечению обстоятельств намеревается несколько дней отдохнуть в Португалии, поэтому я позволил себе направить его с визитом к Вам, дабы он ввел Вас в курс дела и покончил с формальностями, которые вызваны распоряжениями Вашего отца и миссис Ринджел Фейнз. По прибытии в Лиссабон мистер Кэслейк позвонит Вам и договорится о встрече. Точную дату его приезда назвать не могу - он предварительно должен уладить дело одного из наших клиентов в Париже, однако в Лиссабоне будет не позже чем через два-три дня после этого письма. И в заключение разрешите добавить несколько теплых слов - ведь я знаю Вас очень давно. Если Вам понадобится посоветоваться по личному или деловому поводу, надеюсь, Вы обратитесь ко мне - так в прошлом поступала и Ваша матушка. С наилучшими пожеланиями искренне Ваш Арнолд Гедди". Сара отнесла письмо в спальню, положила на письменный столик у окна. И тут ее взгляд упал на лежавший у промокашки - там, где она его недавно оставила - дневник в синем замшевом переплете. Опьяненная счастьем оттого, что теперь у нее есть веское основание заставить Ричарда принять щедрый дар, она взяла дневник и вдруг заметила надпись, выведенную золотом на корешке. "Беседы души и тела. Святая Катерина Генуэзская". Сара улыбнулась. Как это характерно для матери - защищаться от собственного легкомыслия. Ведь она часто разбрасывала письма, бумаги и драгоценности где попало. Здесь расчет прост - не многие, прочитав такое название, отважатся заглянуть в "книгу". Сара распахнула дневник наугад, прочла первый попавшийся абзац, написанный старомодным почерком давным-давно, - чернила поблекли до светло-коричневого цвета, какой бывает у дубовых листьев осенью, - легко перевела с французского: "Беллмастер вернулся явно не в духе. "Отважный грек" - лошадь, на которую он поставил, - упал за три барьера до финиша и его пришлось прикончить. Хорошо, что меня не было дома. Впрочем, я и не собиралась возвращаться - Челтнем в марте несносен. Обедали в "Савойе" с Полидором, он ни на миг не сводил с меня маленьких черных, похожих на маслины, глаз. Боже мой... Надеюсь, Беллмастер не пригласит его к нам на "Морской лев". Взгляд Сары бесцельно перескочил на другую страницу, она прочла: "Получила очаровательное письмо от Бо-бо из Ларкхилла с маленьким любовным стихотворением - рифма есть, а смысла мало. И все же он милый и добрый. Живет по колено в грязи. Приглашает почетной гостьей на какой-то званый ужин к нему в полк. Не поеду - от военных в больших дозах у меня прыщи. Сам по себе он мне нравится, но в братской компании офицеров его словно подменяют. Водит меня, как фокусник ассистентку по арене цирка, и чуть не кричит: "Посмотрите-ка, что я заимел!" А ведь это неправда". Сара с улыбкой закрыла дневник. Она как будто снова встретилась с матерью - остроумной, капризной, бесцеремонной. "Когда-нибудь сяду и прочитаю дневник от корки до корки, - решила Сара. - А что такого? Иначе бы мать мне его не оставила". Тут за окном послышался шум автомобиля - приехал Ричард. Сара бросилась встречать. Но у двери спальни сообразила, что дневник все еще у нее в руках, и остановилась. Справа от двери висел небольшой книжный шкаф на три полки, заставленный томиками в твердых и мягких обложках. Сара сунула дневник в книги и поспешила вниз. Когда Фарли вошел в дом, она была уже в прихожей. Подлетела к нему, взяла за локти и с нетерпением спросила: "Ну, что он сказал? Говорите же скорей!" - Ух, - Ричард улыбнулся, - не надо брать быка за рога. Сначала выпью рюмочку. Пойдемте. - Он взял Сару под руку и повел к веранде. - Ричард, не мучайте меня! - Хорошо, только успокойтесь. Он согласился оценить пояс. И попросил несколько дней, чтобы сделать это по всем правилам. И сказал, что это прекрасная работа. И мне страшно хочется пить после жареных сардин, которыми нас потчевала его жена. - А у меня тоже есть новости. Смотрите - это письмо пришло из Англии, как только вы уехали. Теперь между нами разногласий быть не может. - Сара протянула полученное от Гедди послание. - Я так рада, что и высказать не могу. Он взял письмо, не сводя глаз с Сары, и вдруг сгоряча выдал: "Вы все в облаках витаете. Не пойму, как вам удалось столько продержаться в монастыре". Сара даже в лице переменилась. Она понимала и почему он так сказал, и что он не виноват, если правда обидно кольнула ее, и отчего впервые в жизни ей стало стыдно за себя - неудачницу. Стыд скоро пройдет, а сознание собственной слабости останется. Ведь она и впрямь размазня. Фарли, увидев, что с Сарой, потянулся к ней, легонько поцеловал в щеку и успокаивающе пробормотал: "Простите. Я сморозил глупость. Какой осел!" Она покачала головой, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, и произнесла: "Идите на веранду, прочтите письмо. А я схожу за льдом к Фабрине". Кэслейка ждали в аэропорту и привезли прямо в лиссабонский отдел. Его начальник, Янсен, встретил Эдуарда приветливо. Помимо приветливости, седых волос и впечатляющего брюшка Янсена характеризовала еще и скука, скука застарелая. Он жаждал перебраться в Лондон, в мозговой центр Клетки, но сознавал, что останется в Лиссабоне, пока не выйдет в отставку, получит хорошую пенсию и скромную медаль за трудовые заслуги. Но молодым и подающим надежды сотрудникам Клетки он не завидовал. Ведь у семерых из каждых десяти карьера окажется не лучше его собственной. После обмена обычными пустяковыми фразами и предложения выпить, которое Кэслейк отклонил, Янсен сказал: "По указанию из Лондона наблюдение за виллой Лобита мы свернули. Человек, им занимавшийся, сейчас здесь. Полагаю, вам захочется с ним побеседовать. Кстати, я передаю его в ваше полное распоряжение". - Кто он? - Некий Гейнз. - Отец - англичанин, мать - из местных. Если берется за дело всерьез, то работает хорошо, но может быть и чертовски ленивым. Уж слишком он обожает два главных удовольствия в жизни. Хотя в трудную минуту не подведет. - Надо переброситься с ним двумя-тремя словами. - Всегда пожалуйста. Мы забронировали вам номер в гостинице у самых гор, километрах в пяти от виллы. Дадим машину, а сегодня переночуете в отеле неподалеку. Вы от Куинта, не так ли? - Совершенно верно. - Толковый работник. Я знаю его с давних пор. Он будет жить и работать вечно. Его только время от времени надо разбирать и смазывать. - Янсен засмеялся, не удивившись, что шутка ничуть не тронула Кэслейка. - Хотя не стоит над ним подтрунивать. Таких среди нас, я думаю, немного. Да и вообще на службе Ее Величества шутить не полагается. - Я начинал сыщиком на побегушках. И тоже было не до смеха. - Кэслейк внезапно улыбнулся. - Впрочем, я, может быть, не туда смотрел. Есть ли у этого Гейнза машина? - Есть. - Тогда пусть он отвезет меня в отель. По пути и поговорим. Янсен усмехнулся и кивнул: "Очень неглупо. А я раздумывал, подслушать вашу беседу с ним или нет. К счастью, вы освободили меня от выбора. Я провожу вас, а заодно и с Гейнзом познакомлю". Через десять минут Кэслейк сел в машину рядом с Гейнзом, повернулся к нему лицом и попросил: "Прежде чем направиться в отель, давайте заедем куда-нибудь в укромное место и потолкуем". - Слушаюсь, сэр. Вскоре автомобиль повернул на немощенную дорогу, затормозил под деревьями напротив недостроенного жилого дома. Гейнз ничему не удивился. За долгую службу он навидался всяких типчиков. Раскусил и Кэслейка. Такие даже матери не доверяют. Однако с ними найти общий язык проще, чем с педантами, которые следуют инструкциям где надо и не надо. - Курите, если хотите, - разрешил Кэслейк. - Спасибо, сэр. - Гейнз полез в карман за сигаретами. После его первой затяжки Кэслейк спросил: "Сколько раз вы были на вилле Лобита?" - Не понял вопроса, сэр, - ответил удивленный Гейнз. - Мне же приказывали только следить за ней. - Что вам приказывали, мне известно. Я спрашиваю, сколько раз вы были на вилле? - Дважды, сэр, - признался Гейнз, пожав плечами. - В первый раз это произошло, можно сказать, случайно. Там в сторожке живет пожилая пара. К мужу, Марио, я втерся в доверие. И вот однажды под вечер, когда хозяева уехали, он предложил мне осмотреть дом. Но показал только первый этаж. - Опишите его. Подробности, которыми изобиловал рассказ Гейнза, произвели сильное впечатление. Сыщик обладал отменной наблюдательностью и памятью. Когда он закончил, Кэслейк спросил: "А во второй раз?" Гейнз оглядел леса на недостроенном здании. - Знаете, сэр, я решил, что не помешает на всякий случай - такой, как сейчас - побывать и на втором этаже виллы. А вдруг дело окажется серьезным, им займутся новые люди... Словом, чем больше я бы узнал, тем лучше. Или вы не согласны, сэр? - Да, не согласен. Но раз уж так случилось, расскажите и о втором этаже. - Марио однажды проболтался, что хозяева собираются куда-то на ужин. Так вот, когда они умотали, а Марио с женой уединились в сторожке, я пошел на виллу. Ключ от дома лежит под цветочной кадкой справа у лестницы перед входом. Пока Гейнз рассказывал, Кэслейк разглядывал проходившую мимо молодую женщину. Она несла на голове кипу белья из прачечной, покачиваясь на высоких каблуках. Штукатур, задержавшийся на лесах дольше напарников, что-то крикнул ей и она ответила кратким оскорбительным жестом. Два голубя возились в пыли у дороги, за дальним концом которой виднелось море. Внезапно Кэслейк ощутил усталость и уныние. Все люди отвратительны... и он тоже. Подглядывает в спальни, ковыряется в самых сокровенных мелочах чужих жизней. - Сейф вам на глаза не попадался? - прервал он Гейнза. - Нет, сэр. - Он за книжным шкафом в одной из спален. - Да, я помню этот шкаф. Слева от входа в спальню Сары. - Они спят порознь? - Похоже, сэр. Она ведь... - Гейнз нерешительно смолк. - Что она? - Ну, совсем недавно была монахиней, верно, сэр? - А он что из себя представляет? - По-моему, хороший парень. Долго жил в Альгавре. Его, по слухам, там многие знают и любят. Но мне в его прошлом копаться не приказывали. - Так же, как и на вилле. - Это же совсем другое дело, сэр. Надеюсь, вы согласны? - Скажем так: я не стану об этом никому доносить. - Благодарю, сэр. Я всегда считал, немного инициативы не повредит... хотя одни это понимают, а другие - нет. Поехать с вами завтра, сэр? - Не нужно. Гейнз, сдержав улыбку и вздох облегчения, сказал: "Сеньор Янсен приказал мне подчиняться вам. Только прикажите, и через несколько часов я появлюсь... если, конечно, понадоблюсь, сэр". - Время покажет. Вы хорошо разглядели сверток, за которым мисс Брантон ездила в гостиницу "Глобо"? - Не очень. - Как он все-таки выглядел? Гейнз выбросил окурок и наморщил лоб, притворился, будто глубоко задумался. Начальникам это нравилось, так почему не подыгрывать им? "Знаете, сэр, она, кажется, прижимала его к груди. Он скорее продолговатый, - Гейнз расставил руки на длину свертка, - чем квадратный. И совсем не толстый". - Понятно. Вы знаете отель, где для меня забронирован номер? - Да, сэр. Вам будет там удобно. Кэслейк немного помолчал. Клетка наводить справки о гостинице "Глобо" запретила. Одно неверное слово, способное насторожить ее хозяев, - и все пойдет насмарку. Кэслейку оставалось действовать только на свой страх и риск. Именно поэтому он так долго присматривался к Гейнзу и теперь, разобравшись, чем тот дышит, решился, сказал: "Нужно узнать, кто владельцы гостиницы "Глобо" и кем они были раньше. Но к самой гостинице и близко не подходить, так же как не сообщать об этот задании в Лиссабон. Премию вам заплатят прямо из Лондона. Думаю, с этим делом вы справитесь". Гейнз, которому польстило доверие и возможность подзаработать, скрыл радость, многозначительно нахмурившись, и ответил: "Я тоже так думаю, сэр". - Отлично. А если узнаете все к завтрашнему дню и позвоните мне вечером, я буду просто счастлив. - Приложу все силы, сэр. А почему бы и нет? Делать счастливыми других - это по-христиански, особенно если не забывать и о себе. Интересно, что поначалу Гейнз считал, будто с Кэслейком не поладит, - тот показался ему заносчивым, - но получилось наоборот. Новый начальник ему понравился - такой сожрет двух "сеньоров Янсенов" на завтрак и ничуть не насытится. - Прекрасно, - прервал его мысли Кэслейк. - Теперь - в отель. "Придется тихо исчезнуть, - такое мнение складывалось у Ричарда, - ничего другого не остается. Трудность в том, что в одночасье не соберешься, да и не решишь, куда податься. К тому же надо подождать этого стряпчего, раньше ехать нельзя, иначе Сара наделает Бог знает что. А тем временем обдумать, где скрыться и где раздобыть денег". Их у Ричарда почти не осталось, приходилось надеяться на руки да на смекалку. Ничего, он выдюжит. Ричард уныло улыбнулся. Он лежал в постели, отложив книгу. Может, это и к лучшему. Зажился он в Португалии. Но куда податься? О Господи, как давно начались его скитания. Южная Африка, горнорудная контора. Полтора года чаеводства на Цейлоне. Потом ни с того ни с сего Англия... ферма в Кенте (хмель и яблоки), а после три года разъездным. Языки ему всегда давались легко. Это от матери: среди людей, которых он знал, она была единственной, свободно говорившей на кикуйу, а не на кисуахили, как большинство белых в Кении... Ричард изгнал из мыслей воспоминание о матери. Что же делать, черт возьми? А может, стать проще... не столь щепетильным? Взять то, что предлагает Сара, и дело с концом? Ведь по большому счету он это заслужил. "Черт побери, парень, ты опять за свое? - упрекнул он себя. - Так и не научился взвешивать все "за" и "против", принимать твердое решение и выполнять его неукоснительно. Она вбила себе в голову, что тебя надо отблагодарить, а известие о намерении отца взять Сару на содержание лишь укрепило ее в этой мысли. И все же чем заняться, если у меня заведутся деньги?" Он не хочет делать ничего - в прямом смысле слова. Нет у него ни заветной мечты, ни всепоглощающей страсти. Сказать по правде, в один прекрасный день он понял, что провал с рестораном втайне его обрадовал. Несмотря на то что работать там было интересно, приходилось нести ответственность за других и все успевать вовремя - условия для Фарли совершенно невыполнимые. А разговоры о доме в Дордони - пустое. Однажды, лишь однажды - в Кении - он знал, чего хочет: поднимать ферму вместе с отцом... Ну и что, черт возьми? Может быть, самое главное, - сесть, поджав хвост, и ждать, когда дела устроятся сами собой? Проще всего пожить немного у Германа. Нет, это не годится. Ведь Сара, пытаясь отплатить так называемый долг, разыщет его там. Жаль, что он не похож на многих знакомых ему мужчин, не упускавших случая переспать с красивой податливой женщиной. Но с годами он все тверже убеждался, что давным-давно стал сильно смахивать на евнуха. Может, обратиться к мозгоправу? Нет, бесполезно. Перед глазами все та же картина... недвижный геккон на стене... обнаженные, истекающие кровью тела родителей на полу... в ушах его собственный безумный от ужаса и ярости крик. Он сердито взял