книгу, повернулся набок, чтобы лампа светила на страницы, и читал, пока глаза не заболели, веки не отяжелели, томик не выпал из рук, и Ричард уснул, так и не выключив свет. Проснулся он сидя; подавшись вперед, закрыл глаза руками, застонал - он сразу понял, в чем дело. На краю кровати примостилась Сара в ночной рубашке, обнимала его за шею. Он молчал, приходил в себя. На ее лице горем застыло сочувствие. - Я услышала, как вы кричите, - сказала она. - Новый кошмар? С досадой из-за того, что она застала его в минуту слабости, он воскликнул: - Нет, все тот же! - О, Ричард, может быть, выпьете что-нибудь? - Да оставьте же меня, ради Бога! - Ни за что! - вдруг твердо и властно сказала Сара. - Услышав ваши крики впервые, я пришла сюда. Потом несколько раз не приходила. Но сегодня не могла заставить себя остаться в постели. Что это за сон? Может быть, он отвяжется, если вы перескажете его мне. Я помолюсь, чтобы он пропал. Я готова на все, лишь бы помочь вам... лишь бы утешить вас. Чувствуя тепло ее руки на плече, видя ее перекошенное от горя лицо, он устало покачал головой: "Вы ничего не сможете сделать". - Неправда! Не может быть. Я же вам не чужая. Разве вы забыли, как я точно так же кричала во сне и вы пришли ко мне? Сейчас же расскажите мне сон! Он помолчал, собрался с силами. Почему бы и нет? Ведь он еще никому об этом не рассказывал. Может быть, именно ей и нужно во всем признаться. Может быть, именно этим она способна отблагодарить его за спасение... Боже, что за извращенные рассуждения! Ведь ему не поможет никто и ничто. Но не успел он додумать эту мысль до конца, как услышал собственные горькие слова, которые говорил, не щадя чувств Сары: "Что ж, извольте. С тех пор, как все это случилось, я не исповедовался ни разу. Говорят, Бог вездесущ. Не верьте этому!" - Однако однажды ночью на помощь мне вас ниспослал Он. - Да, да. Но в другие ночи Он часто закрывал на мир глаза. Очень часто. Сейчас я расскажу об одной из них... Твердым, бесстрастным голосом он поведал Саре о той ночи в Кении, когда восемнадцатилетним парнем приехал из кино домой и обнаружил, что родителей растерзали туземцы... бросили их голые тела на полу, мать изнасиловали, отца оскопили. Сара слушала его молча, не снимая руки с плеча. -... бывает, они приснятся и я с криком просыпаюсь весь в поту. Иногда я просто просыпаюсь с криком, а сна не помню. Но понимаю - это был именно он. Думаете, здесь можно ставить точку? Увы, нет. С тех самых пор у меня ничего не получается, хотя я даже иногда напиваюсь, чтоб забыться... Стоит мне приблизиться к женщине... и ничего... я вновь оказываюсь там, вижу их, вижу мать. - Он повернулся к Саре, вдруг улыбнулся, провел костяшками пальцев по ее гладкой щеке, приласкал. - Вот так, Сара. И когда снова услышите мои крики, помните - этого не исправить. А теперь возвращайтесь к себе. Сара поднялась и сказала: "Я рада, что вы раскрыли душу. Здорово, что мне первой. И хотя я великая грешница, я помолюсь господу и Он поймет". - Не стоит труда. Он, наверное, спит. - Такими словами вы меня не обидите, - улыбнулась Сара. - И уж точно не обидите Его. А сейчас - спать. На другое утро Кэслейк отбыл из Лиссабона, прихватив в конторе фотоаппарат. Добрался до гостиницы, зарегистрировался, а после, уже под вечер, проехался по окрестностям, освоился с ними. На обратном пути остановил машину чуть севернее виллы Лобита, осмотрел поместье в бинокль. Перед ужином ему позвонил Гейнз, передал, что гостиницей "Глобо" владеют Мелина и Карло Спуджи, бывшие служанка и шофер леди Джин Брантон. Узнать это, объяснил Гейнз, оказалось несложно. Имя Карло Спуджи, владельца, значилось на табличке у входа в гостиницу. Из краткой беседы с продавщицей лотерейных билетов в киоске на площади - Гейнз притворился, будто подыскивает хороший отель - выяснилось, что Карло всегда покупал билеты у нее и любил посудачить о старых деньках, когда водил "Роллс-Ройс" леди Джин Брантон. После разговора с Гейнзом Кэслейк спросил себя, знает ли лорд Беллмастер, кто владеет гостиницей "Глобо". И решил - наверно, нет, иначе бы он обязательно сказал об этом. После ужина и кофе Кэслейк позвонил на виллу. Ответила Сара. Представившись, Кэслейк объяснил, будто он только что из Лиссабона, а из аэропорта дозвониться не смог - не работала линия. Они договорились, что он приедет завтра, в половине одиннадцатого. Кэслейк звонил прямо из номера, его никто не видел, поэтому, услышав в голосе Сары нетерпение, позволил себе улыбнуться. Закончив разговор, он принял душ, лег в постель и взялся за "Возвращение на родину" Томаса Гарди, - этот роман в мягкой обложке он купил в аэропорту, - но уснул, не прочитав и первой главы. На другое утро он выехал рано, вел машину не спеша, чтобы прибыть вовремя. Теперь Кэслейк играл роль младшего совладельца нотариальной конторы "Гедди, Парсонз и Рэнк". Несмотря на теплый день, он надел строгий темно-синий костюм и котелок. Дверь открыла домоправительница Фабрина - провела Кэслейка в небольшой кабинет рядом с прихожей, обстановку которого он уже знал по описанию Гейнза. Без любопытства ждал Кэслейк знакомства с Сарой Брантон, бывшей монахиней, возможно, ставшей поперек карьеры лорда Беллмастера. Интуиция подсказывала: хотя Сара Беллмастеру и дочь, сделку с Брантоном он заключил не из бескорыстной отцовской заботы. Три тысячи в год - сумма вполне приличная, но все равно его светлость явно преследовал какой-то интерес... Не зная, видимо, есть у дочери что-нибудь против него или нет, он решил на всякий случай задобрить ее. Когда такой человек, как Беллмастер, задумывает пробиться очень высоко, он обязательно перестраховывается. Призрак леди Джин все еще витает над ним. Опасен ли он - не известно, но Беллмастер не успокоится, пока не загонит его обратно в могилу. В кабинет вошла Сара Брантон - покой и свежесть молодости играли на ее лице. На ней было простое белое платье и босоножки. "Красивая девочка, - подумал Кэслейк. - Не жеманится, но и не тушуется, хотя есть в ней что-то... нет, не от бывшей монахини, а от кого же тогда? Наверно, от учительницы в женской школе, которая начинает мечтать о замужестве гораздо раньше, чем о должности директора". Он представился слегка напыщенно, как и полагалось по роли, отказался от предложенного кофе. - Я доставляю вам столько хлопот, мистер Кэслейк, - заметила Сара. - Отнюдь, мисс Брантон, - с улыбкой возразил он. - Сочетаю приятное с полезным. Мне это нравилось всегда, а теперь - особенно. Подошел мой отпуск, вот мистер Гедди и предложил заехать к вам. - Вы в Португалии впервые? - Да. И уверен - она придется мне по душе. А сейчас, если позволите, перейдем к делу, и оно, смею утверждать, вас очень обрадует. Вы, конечно, понимаете, что мне известно все... о вашем прошлом, скажем так. - Конечно. Признаюсь, меня удивило, что отец вздумал обо мне позаботиться. Сказать по правде, мы с ним не ладили никогда. Раскрыв папку, Кэслейк наградил Сару достаточно сдержанной, по его мнению, улыбкой и снисходительно кивнул: "Ваш отец уже не молод. А с годами люди, мисс Брантон, меняются. Давайте считать, что мой приезд вызван переменами в его душе... желанием наверстать упущенное. Впрочем, нести хорошие вести я рад всегда, чем бы они ни вызывались. А теперь, - он перешел на деловой тон, - позвольте кое-что объяснить". Кэслейк выложил на маленький столик свои бумаги - документы о переводе виллы на имя Сары, договор о ежегодной ренте, бланк заявления, который Сара должна была заполнить, чтобы получить паспорт, и сказал: "Может быть, вы сфотографируетесь до моего отъезда? Тогда я сам оформлю и вышлю вам паспорт". Сара сидела, покорно и внимательно слушала. И теперь казалась скорее школьницей, чем учительницей. Она нравилась Кэслейку помимо воли - симпатия к людям, с которыми ему приходится сталкиваться по долгу службы, неизбежно таит опасность. Но иногда ничего нельзя было с собой поделать. Какие-нибудь мужчина или женщина вдруг задевали за живое, и оставалось только надеяться, что с ними ничего страшного не случится. Впрочем, все это, в конце концов, неважно - сантименты выполоть из памяти так же легко, как сорняки с грядки. Узнав о величине ренты, Сара обрадованно сказала: "Как щедро с его стороны. Но я обойдусь и меньшей суммой, если эта его стесняет. Мне всегда представлялось, что дела у него идут не слишком хорошо". - Ваши опасения напрасны, мисс Брантон. Ваш отец такое может позволить себе вполне. - Он улыбнулся, чувствуя, что становится напыщенным, как Гедди. - Родители любят притворяться бедняками. Так они защищаются от расточительства детей. Поверьте, вашего отца эти деньги ничуть не затруднят. - Надо написать ему. - Обязательно. - Кэслейк нашел в бумагах листок с напечатанным на машинке текстом и продолжил: - Есть маленький вопрос, касающийся вашей тети, миссис Ринджел Фейнз. Она прислала нам телеграмму с перечнем вещей, дорогих ей как память. Их она хотела бы оставить себе. Боюсь, мне, словно оценщику, придется пройти с вами по дому и убедиться, что они на месте. А копию списка оставить у вас. Миссис Ринджел Фейнз и впрямь прислала Гедди этот список телеграфом из США, и Куинт, прочитав его после возвращения из Челтнема, склонил голову набок, улыбнулся и произнес: "Нам повезло. Теперь вы узнаете, где ключ от сейфа". Перечень был короткий. Сара и Кэслейк отправились по дому вместе, начали с первого этажа. Прежде чем подняться на второй, Кэслейк заглянул в список и сказал: "Здесь еще вот что: "Две связки писем от моего покойного мужа. Они в спальне - или в сейфе, или в нижнем ящике комода". Может быть, мисс Брантон, ключ от сейфа здесь, внизу, и вы прихватите его?" - Нет, мистер Кэслейк, ключ в спальне в комоде - он с ярлычком. А сейф за книжным шкафом. Там мать хранила драгоценности. - Понятно. Итак, идем наверх? Они вошли в спальню. Писем в нижнем ящике комода не оказалось. Сара вынула ключ и показала, как отвести шкаф от стены. Письма лежали в сейфе. Больше там ничего не было. Перед уходом Сара вернула ключ в комод. На верхнем этаже находилось всего три предмета из списка. Один из них значился как "Гейша с зонтиком". Трехцветный эстамп работы Исикавы Тоенобу. Висит в главной спальне". Войдя в спальню, Кэслейк сразу понял - она обитаема. У гардероба стоял чемодан. На спинке стула висели поношенная рубашка и пижама, постель была не убрана. - Извините за беспорядок, - сказала Сара. - Фабрина сюда еще не добралась. Видите ли, у меня гостит очень близкий друг... - Она подошла к сложенному из дикого камня камину, над которым висел эстамп Тоенобу. Равнодушно взглянув на эстамп, - Кэслейк в искусстве ничего не смыслил, - он подумал о "близком друге". Это, без сомнения, Ричард Фарли. Он, видимо, знал, когда придет Кэслейк, и почел за лучшее ненадолго исчезнуть. Поведение Сары, свобода, с которой она расхаживала по комнате, убедила Кэслейка, что между ними ничего нет. Значит, Сара Брантон не из тех, кто запросто скачет из постели в постель. От этого она понравилась Кэслейку еще больше. Наконец нашлись и остальные вещи из перечня. Дойдя до нижнего поворота широкой лестницы, Кэслейк остановился и взглянул на портрет леди Джин. Гедди упоминал о нем, и Кэслейк решил до конца придерживаться роли поверенного в делах семьи. - Прекрасный портрет, - сказал он. - Ваша мать, мисс Брантон, была очень красива. - Это правда. А портрет написал сам Август Джон. - Неужели? Тогда он стоит больших денег. - Наверно. Кэслейк снисходительно покачал головой: "Никаких "наверно", мисс Брантон. Этот портрет действительно ценный. И он подводит нас к последнему вопросу, решить который я приехал сюда. Вилла и почти все в ней отныне принадлежит вам. А договор по ее страховке, заключенный миссис Ренджел Фейнз, истекает через два месяца. Значит, о страховке придется позаботиться вам самой. И мистер Гедди будет рад уладить это дело через нашего агента в Лиссабоне. Заплатить можно или в фунтах, или в португальской валюте. Но для этого, боюсь, придется составить новый перечень обстановки и драгоценностей, если они у вас есть". Сара помотала головой и рассмеялась: "По-моему, вы забыли о моем недавнем прошлом, мистер Кэслейк. Восемь лет назад я отказалась от всего, чем владела. Никаких драгоценностей у меня нет... хотя погодите-ка, я и забыла". - О чем, мисс Брантон? - Кэслейк втихомолку наслаждался личиной терпеливого нотариуса. - О поясе. Том, что на портрете матери. Он, кажется, страшно ценный, хотя, сказать по правде, мать его недолюбливала. Считала пошлым. Впрочем... впрочем, нет смысла страховать пояс, ведь я его почти что подарила. Кэслейк усмехнулся: "Простите, мисс Брантон, но нельзя ли объясниться подробнее? Уходя в монастырь, вы отказались от всего. Откуда же он у вас?.. " Сара засмеялась: "В том-то все и дело, мистер Кэслейк. Моя мать была умна и предусмотрительна. Она предвидела, что однажды я могу... пожалеть о своем выборе. И сказала мне, что на сей случай оставила кое-что, способное помочь начать жить сначала. Оставила у бывшей служанки Мелины - та вышла замуж за нашего шофера и у них теперь своя гостиница в Лиссабоне. Очень романтично, не правда ли? На днях я ездила к Мелине. И получила этот пояс. Но о нем не стоит беспокоиться - я дарю его мистеру Фарли". - Мистеру Фарли? - Да. - Сара на миг упрямо выпятила подбородок. - Видите ли, когда я убежала из монастыря, он спас мне жизнь. И больше говорить об этом не стоит. - Само собой. Так это он гостит у вас? - Да. Кэслейк ничуть не соблазнился выйти из роли нотариуса и задать неожиданный вопрос. Долгие годы Мелина Спуджи берегла для Сары пояс. Но только ли его? Если в свертке находилось что-то еще, можно поручиться - оно до сих пор на вилле. Ему вспомнились слова лорда Беллмастера: "Если в нем были письма или дневник, добудьте их". Он улыбнулся Саре и дружелюбно произнес: "Вы очень щедры, мисс Брантон, - снова взглянул на картину и повторил: - Ваша мать была потрясающе красива. Могу вам сказать, - он лукаво улыбнулся, - что наш мистер Гедди, - убежденный холостяк, - даже он тайком вздыхал по ней". - Ее все любили, мистер Кэслейк. Все. - Конечно, конечно. А теперь с вашего позволения вернемся в кабинет, утрясем кое-какие мелочи. Например, нужно решить вопрос о счете, куда вам будут присылать ренту. ... Он покинул виллу через полчаса, позволив уговорить себя выпить с Сарой рюмку хереса; допивая ее, заметил прошедшего под окном мужчину, догадался, что это Ричард Фарли. Уезжая, подумал: нужно проникнуть на виллу и похозяйничать без свидетелей. Чем скорее, тем лучше. Ну да это не сложно устроить. В тот же вечер он позвонил и спросил мисс Брантон, не желает ли она - конечно, вместе с гостем, мистером Фарли - отужинать завтра в отеле у Кэслейка в честь того, что Сара - как некогда и леди Джин - предоставила конторе "Гедди, Парсонз и Рэнк" честь защищать ее интересы? Сара, чуточку поколебавшись, сказала, что принимает приглашение с удовольствием. На сей раз это был простейший выход из положения. Кэслейк положил трубку, улегся на кровать, ненадолго уставился в потолок, а затем заказал разговор с лордом Беллмастером. Лорд Беллмастер наполнил рюмку коньяком, не отходя от буфета. Он только что вернулся с Даунинг-стрит, где беседовал с премьером и министром иностранных дел. Тут и позвонил Кэслейк. Разговор с ним занимал аристократа меньше, чем встреча на Даунинг-стрит. Закулисные интриги не ослабевали. Приближенные к власти подчас строят дьявольски хитрые козни, но мысли премьера он знал назубок. Тот далеко не глуп, однако в душе тщеславен. Если вы родились в рабочем поселке в семье трактирщика, полшколы проходили в заплатанных штанах... что ж, это можно направить на пользу карьере, но червячок зависти к аристократам всю жизнь будет глодать вас. Премьер любил ездить к Беллмастеру в родовое поместье, но Боже упаси сбрасывать его из-за этого со счетов. Ведь бедняга обожает раскованность, царящую там на приемах лишь потому, что его жена подчеркнуто не интересуется альковными удовольствиями. Министр иностранных дел... совсем другая птица... закончил Итон, верующий, ставший социалистом, но не затем, чтобы избавиться от фамильного богатства, а чтобы иссушать свою и без того аскетичную душу постоянным самобичеванием... впрочем, и его можно купить, хотя пока неясно, как. Посулить что-нибудь одному из двух его сыновей-умников? Место редактора какой-нибудь газеты? Вероятно. Ведь для человека с деньгами, доступом к прессе и широкими деловыми связями ничего невозможного нет. Бог свидетель, Беллмастер ворочает теперь миллионами, и они помогут осуществить его заветную мечту. Всю жизнь он посвятил ей. Так можно ли отступать? Это все равно, что ослепнуть или стать импотентом. Хотя - Бог свидетель и этому - дела не всегда шли столь блестяще, как сейчас. Однажды - о чем не известно никому - он, по собственным меркам, конечно, - скатился почти на самое дно. Беллмастер выпил и вдруг расхохотался. Черт бы побрал этот золотой пояс. Впрочем, здорово, что он попался тогда на глаза. Сама не зная, Джин спасла Беллмастера от банкротства, и с тех пор он зарекся оглядываться на прошлое. А Кэслейк... если отлучить его от Клетки, можно вымуштровать на свой лад. Он из тех остроумных молодых людей, кого делает уязвимым какой-нибудь недостаток. На таких у Беллмастера прямо-таки собачий нюх. Как пустельга за тридцать метров различает трепет поедаемого жуком листка, так и Кэслейк ухватывает отраженные в глазах мысли собеседника и читает их. Что это? Сноровка? Ясновидение? Так или иначе, он - человек полезный. Если дневник есть, он его найдет. А ведь она отрицала, что ведет дневник. С улыбкой, но отрицала. Ах, какая женщина! Ее словно взрывчаткой начинили. "Ну, не расстраивайся, - сказал он себе, сообразив, что на него сначала повлиял премьер, а теперь - бренди. - Как это там говорится? Кларе - для мальчишек, портвейн - для мужчин, а тот, кто мечтает стать героем, должен пить бренди. Возможно, для войны сия пословица применима. Но не для политической грызни. Еще одну рюмку, и спать. Пояс Венеры. Кто же снял с него копию? Неважно". Когда лорд Беллмастер подарил пояс леди Джин, он заставил ее надеть его голой. "Победит добродетель"? Черта с два. ГЛАВА ШЕСТАЯ Кэслейк пригласил Сару и Ричарда к восьми вечера. Они покинули поместье в половине восьмого, и Кэслейк - он оставил машину у ответвления дороги на Лиссабон и пешком прошел до холма, на вершине которого стояла вилла, - проследил за их отъездом. Потом, стараясь скрываться за кустами и деревьями, подошел к боковому входу. Слуги были далеко, в сторожке у ворот. Кэслейк вынул из-под каменной кадки ключ, отпер дверь, положил ключ обратно и вошел, створка захлопнулась сама. "Женщины вечно что-нибудь забывают, - подумал он и невесело усмехнулся, вспомнив Маргарет. - Но если Сара и Ричард вернутся, я услышу шум машины и успею выпрыгнуть в окно". Войдя в прихожую, он позвонил в свою гостиницу дежурному. Сказал, что пригласил к ужину сеньориту Брантон и сеньора Фарли, попросил передать им извинения и сообщить, что немного задержится - по дороге из Фаро у него лопнула шина. А тем временем пусть их усадят и подадут что-нибудь выпить. Он все оплатит. Тщательно обыскать нужно было только две комнаты. Спальни Фарли и Сары. Он начал с последней. Достал из комода ключ и открыл сейф. Там лежали лишь письма от мужа миссис Ринджел Фейнз. Заперев сейф и вернув на место книжный шкаф, он провел рукой по трем рядам книг и внимательно осмотрел их. Это в основном были романы в мягких обложках, религиозные трактаты и несколько дорогих книг в твердых переплетах. Затем он оглядел письменный стол у окна. В одном из ящичков с ручками из слоновой кости нашлось письмо от леди Джин Брантон, заверенное отцом Ансольдо и служанкой Мелиной, согласно которому содержимое некоего свертка - видимо, с поясом Венеры - завещалось Саре. Рядом лежала записка с данными о поясе, о том, что его подарил леди Джин лорд Беллмастер. "Если в сорок восьмом он стоил тридцать тысяч, - прикинул Кэслейк, - одному Богу известно, какова его цена сейчас. Да, лорд Беллмастер не скупился... впрочем, у него миллионы. Однако ни деньги, ни власть не освободили его мысли от поселившегося там червячка страха". Последовательно, расторопно и внимательно Кэслейк обыскал всю спальню. Это была уже не тренировка, когда над душой стоял Куинт, подсматривал, оценивал. Кэслейк запомнит все, к чему прикасался. На столике у бокового окна валялись иголки, вата, нитки, ножницы и летнее платье, подметанное, чтобы укоротить его. Сара, видимо, колдовала над старыми платьями тетки или матери. В Кэслейка вселилось твердое убеждение, что Саре нечего скрывать. Она же простушка, а потому все, что хотела бы схоронить от чужих глаз, положила бы в сейф. Кэслейк перешел в комнату Фарли. Все имущество Ричарда умещалось в саквояже. На столике лежал старый номер "Кантри Лайф" и потертый томик "Белого попугая" Лоуренса. Фарли был явно из тех, кто путешествует налегке. На последнем листе его чековой книжки - она отыскалась в заднем кармане джинсов - значилось, что на текущем счету всего 2760 эскудо. "И, наверное, нет долгосрочных вкладов, - подумал Кэслейк. - Однако положение изменится, когда он продаст пояс Венеры". Чувствовалось, что деньги для Фарли - не главное. Знавал Кэслейк и таких людей. Они живут одним днем. Что ж, каждому свое, к тому же, Бог свидетель, так сейчас живут многие, и ничего - перебиваются. Обыскав спальню Ричарда, он быстро прошелся по остальным комнатам верхнего этажа, потом - нижнего и покинул виллу. На пути к машине его вдруг охватило гнетущее чувство - вспомнилось одно из наставлений Куинта: "Если люди решают что-то спрятать, все в порядке. Рано или поздно вы это отыщете. Беда, если они обладают чем-то таким, что им и в голову не придет схоронить. Они оставят его у вас прямо под носом, но вы и не заметите". Вот леди Джин Брантон - будь у нее нечто против Беллмастера - дневник, скажем, она бы... Нет. Дело в другом. То же чувство охватывало Кэслейка и на занятиях, когда наступало время повернуться к Куинту и сказать: "Задание выполнено". Уж слишком много зависело от этих двух слов. Он сел в машину, запер фотоаппарат в перчаточный ящик и уехал. Отужинали прекрасно. Кэслейк без труда вновь вошел в роль нотариуса, да и Фарли ему понравился. Простой, без затей парень, а после нескольких рюмок - еще и прекрасный рассказчик. Перед расставанием, когда Сара пошла в туалет, Фарли попросил: "Мне бы хотелось поговорить с глазу на глаз". - Пожалуйста. - Это касается только нас с Сарой, но вам, как поверенному в ее делах, я откроюсь. Убежав из монастыря, она пыталась утопиться. У нее было безумное и совершенно необоснованное убеждение, будто она беременна. А я спас ее. Как это случилось - не важно. Так вот она - и это вам тоже знать не помешает - хочет отблагодарить меня, подарив золотой пояс. Решила твердо. Но я не могу принять такую дорогую вещь. Может быть, вы при удобном случае... попытаетесь ее вразумить? - Она мне уже обо всем рассказала. Увы, на сей счет я бессилен. Вы сослужили ей великую службу. У нее щедрая душа, а деньгами на жизнь ее обеспечит отец. Так что, - Кэслейк сухо улыбнулся, - вам придется или принять дар, или, если вы смириться не сможете, втихомолку исчезнуть до того, как Сара вам его преподнесет. - Возможно, вы правы. Но меня не покидает черная мысль о том, что Сара начнет преследовать меня. - Мир велик. - Вот я и думаю, - усмехнулся Ричард, - велик он или тесен. - Извините, я вам сочувствую, но ничем помочь не могу. Решайте сами. Позвольте заметить, я одобряю ваши намерения. И еще: по-моему, вы здорово помогли Саре, не оставляя ее одну столько времени. Когда они уехали, Кэслейк поднялся к себе, позвонил сначала Беллмастеру, потом в Клетку, передал для Куинта подробный отчет о своих действиях и разговоре с Беллмастером, который, узнав, что никаких следов дневника не обнаружено, даже не попытался скрыть вздох облегчения. Через два дня Фарли вновь отправился к Франсуа Норберу. Сара поехала бы тоже, когда бы не нотариус Кэслейк - он должен был встретиться с нею и окончательно все утрясти. Ричард не спеша ехал вдоль побережья. "Приближается развязка", - размышлял он. По возвращении на виллу придется давать ответ Саре, и Ричард знал, что скажет. Пояс он не возьмет. С виллы придется бежать, а жаль. Пожив на новом месте всего несколько дней, он уже чувствовал себя там как дома, покидать его не хотелось. Но уезжать нужно, хотя - теперь он это ясно понимал - в открытую не удастся. Придется убраться тайком, пока Сары не будет дома, оставить ей прощальное письмо. Он лениво поразмыслил, не основаны ли его поступки на застарелой привычке не брать на себя лишнюю ответственность. Ему не хотелось ни связанных с большими деньгами новых забот, ни обязанности (а именно этого Сара и добивается) улучшить этими деньгами... что? Собственное положение? Будущее? Сара почти назойливо заботилась о других, все время интересовалась, хорошо ли живут те, с кем она знакома. И избавиться от ее опеки будет трудно. Она обладает всеми задатками наставницы, руководительницы - это, видимо, отголоски материнского характера, которые в женщине не столь красивой и простодушной быстро стали бы непереносимы. Ричарда не нужно наставлять, над ним не нужно верховодить. Ни раньше, ни сейчас. И таких, как он, в Португалии полно. Тех, кто живет подножным кормом. А что плохого? От них нет вреда никому. Франсуа сидел под навесом, читал позавчерашний номер "Тайме", на столике ждал графин с белым вином и две рюмки. На лужайках работали поливальники, в брызгах играла радуга; две иволги резвились в лужице на траве. Франсуа тепло поздоровался, разлил вино, сказал: "Элиза просила извиниться за нее. Она уехала в Фаро за покупками, поэтому жареных сардин нам сегодня не поесть. Я тоже извиняюсь - слишком долго возился с этим поясом. Пришлось написать другу кое о чем, справиться у него". Ювелир взял со стула красный сафьяновый футляр, открыл, но пояс не вынул. - К какому же выводу ты пришел, Франсуа? Тот пожал плечами: "К очень интересному. Но, боюсь, не столь приятному для твоей знакомой". - Почему? - Не торопись. Обо всем по порядку. В эту минуту, сам не зная отчего, - разве что судя по поведению Франсуа, - Фарли понял: новости будут неутешительные. И пошел напролом, попросил: "Нет, давай с конца. Он поддельный, так? Поэтому и Элиза уехала". Франсуа потрогал пальцем ямочку на подбородке и кивнул: "Да, поддельный. Впрочем, такое слово здесь неуместно. Это одна из лучших копий антиквариата, которые мне доводилось видеть. Сам по себе он стоит две-три тысячи фунтов. Жаль, не правда ли? Я имею в виду твою знакомую". - Ее - да. К счастью, деньги у нее есть. - Тогда другое дело. А ты, естественно, хочешь узнать о происхождении пояса. - Естественно. - Фарли пригубил рюмку. У него вдруг словно гора с плеч свалилась. Даже будущее разочарование Сары не омрачало. Разговор с Сарой он переживет, а потом отправится восвояси. Возможно, он поступит себялюбиво. Но это лучше, чем улизнуть ночью, не приняв искреннего дара. - Я написал в Париж другу. - продолжил тем временем Франсуа, - ведущему знатоку антикварных драгоценностей, консультанту крупнейших музеев Франции и Голландии, знаменитому ювелиру. Он знает гораздо, гораздо больше меня. - Франсуа умолк, с любопытством взглянул на Фарли. - Рассказать в подробностях или только в общих чертах? Судя по выражению на твоем лице, к долгой повести ты не готов. - Это подделка. Вот главное. Так что валяй в общих чертах. - Тогда рассусоливать не буду. - Франсуа Норбер потянулся к графину и наполнил обе рюмки. Фарли сидел, слушал Франсуа, разглядывая зеленую ящерицу на стене дома. Настоящий пояс в 1948 г. купил у потомков древнего французского рода английский миллионер лорд Беллмастер. А в 1950 г. он заказал его копию итальянскому ювелиру, который специализировался на подобных вещах самого высокого класса, "... это, знаешь, необходимое ремесло, потому что носить оригинал всегда опасно. И на приемы знатные дамы зачастую надевают копии". В 1951 г. лорд Беллмастер тайно продал настоящий пояс одному германскому промышленнику, который умирая, завещал его венскому Историческому музею, где пояс хранится и по сей день. Дослушав Франсуа, Ричард спросил: "Тебе об этом лорде Беллмастере что-нибудь известно?" - Почти ничего. Знаю только, что он еще жив. Так написал мне друг из Парижа. Твоя знакомая очень огорчится? - Да... пожалуй. Не из-за денег, а потому, что он поддельный. - Скажешь ей, что настоящий сделал ученик Жиля Легаре вскоре после смерти учителя. А эта копия, хотя она и прекрасна... стоит, увы, гроши по сравнению с оригиналом. Прости, но мне тебя порадовать нечем. - Ничего не поделаешь. И все же большое спасибо за хлопоты. Интересно, зачем лорду Беллмастеру понадобилась копия? - Богачи легко с деньгами не расстаются, - усмехнулся Франсуа. - Потому они и богаты. Даришь любовнице оригинал, потом при удобном случае подменяешь его копией, а любовница ни о чем не догадывается. Продать оригинал - без огласки, в частную коллекцию - несложно. Вот дешевый способ умиротворить дорогую любовницу. ... От Франсуа Фарли поехал к Герману. Он решил, что с плохими вестями спешить не стоит, даже думать, как рассказать Саре правду, перестал, хотя понимал: этот удар будет для нее тяжелее, чем его отказ принять пояс. Когда Фарли вышел из машины и помахал Герману, - тот окучивал кукурузу, - он с болью вспомнил ту ночь, когда услышал во тьме крики Сары. Суровы и неисповедимы пути Господни. Возможно, это так. Однако Ричардом овладело совершенно непреодолимое убеждение, что ему наплевать на чувства Сары. Ведь он собирался оставить ее, совершенно одинокую и безутешную в этом мире... Черт возьми! Подошел Герман, с улыбкой вытер со лба пот тыльной стороной ладони и весело спросил: "Ну, как жизнь на вилле Лобита?" - Мои дни там сочтены, - тоже улыбаясь, отозвался Ричард. - А потом? Куда направишься? - Куда глаза глядят. - У тебя простая философия фаталиста. И себялюбца. - Точно. - Мысли о других для тебя словно клетка для птицы. Вчера в гостинице "Паломаро" я встретил Альваресов. Они на два месяца уезжают на Бермуды. Интересовались тобой. Можешь пока пожить у них в доме. - Я им, пожалуй, позвоню. Вилла Альваресов стояла на восточной окраине Альгавры, между Фаро и Тавирой, где Сара вряд ли станет его искать. - Останешься у меня перекусить? - С удовольствием. На виллу Лобита он не торопился. Лорд Беллмастер обедал с Куинтом у себя в клубе на Сент-Джеймс-сквер. Они заняли стол в дальнем конце зала, в нише с окном на внутренний дворик, куда почти не заглядывало солнце. Посреди дворика возвышалась бронзовая статуя какого-то политика восемнадцатого века в парике, его плечи засидели воробьи и голуби. За первым и вторым речь шла о пустяках. Теперь принесли портвейн и кофе. Куинт знал: с минуты на минуту Беллмастер перейдет к делу, - если таковое имеется, - объяснит, зачем пригласил его в клуб. И Беллмастер, словно прочитав эти мысли, сказал: "Поговорим о вашем человеке, о Кэслейке". Куинт пригубил портвейн и отозвался: "Перспективный парень. У него все впереди - как у меня когда-то". - Так же, как и теперь. - Беллмастер двусмысленно улыбнулся. - В Португалии он славно потрудился. Спасибо, что одолжили мне его. - Ему многому надо учиться, милорд. - Это вопрос времени. Я вот что подумал. Если моя... мечта сбудется, почему бы вам не отдать его насовсем? Ведь он все равно останется для вас полезным. Никогда не помешает иметь своего человека в посольстве. - Это мысль, - согласился Куинт, а сам подумал: "Но что скрывается за нею? Ведь мы оба прекрасно понимаем, что своего человека в посольство я посажу в любом случае". Ответ напрашивался сам. Беллмастер наметил себе новую жертву. Когда-то ею была леди Джин. Без обиняков, словно читая мысли Куинта и дальше, Беллмастер признался: "Какие славные и полезные для всех были деньки, когда мы с леди Джин работали вместе. Но польза от женщины... как бы это поточнее выразиться... ограничена самой женской сутью". Решив воспользоваться хорошим настроением Беллмастера, Куинт спросил: "Вы по-прежнему главный кандидат на место посла в Вашингтоне, сэр?" - Дорогой мой, - расхохотался Беллмастер, - как четко вы знаете, когда застать меня врасплох. Увы, мой милый, это государственная тайна. - Конечно. - Куинт кашлянул, нечаянно вдохнув дым от сигары Беллмастера. - Хотя между старыми друзьями не должно быть никаких тайн. Вы, например, запросто попросили разрешения надеть хомут на Кэслейка. Что ж, буду откровенен и я: если вы не ответите на мой вопрос, я воздержусь от обещаний насчет Кэслей-ка. - Он улыбнулся. - В конце концов, нужно серьезно подумать, стоит ли отдавать такого многообещающего сотрудника... в чужое ведомство. Беллмастер провел рукой по подбородку, крякнул и улыбнулся: "Неужели вам так важно знать имя нового посла в США всего за полтора - два месяца до его назначения?" - Главное дело Клетки - узнать наперед как можно больше. Неважно о ком - папе римском или Председателе Совета Министров СССР. Может быть, эти сведения и не пригодятся, но иметь их под рукой - всегда необходимо. А что касается Кэслейка, вы, думаю, найдете кого-нибудь получше. Как я уже говорил, ему еще многому предстоит научиться. Возьмите хотя бы такое простое дело, как ликвидация. На нем погорело немало наших лучших ребят. По-настоящему своими мы считаем лишь тех, кто выдержал и это испытание. А Кэслейку оно еще предстоит. Итак, вернемся к вопросу о Вашингтоне. Беллмастер, раздраженный и одновременно наслаждающийся словесной перепалкой, сказал: "Вполне возможно, вы меня там видеть не хотите". - С другой стороны, мы, может быть, очень этого хотим, но желаем знать обо всем заранее. Время - деньги. Впрочем, я человек маленький, могу и ошибаться. Что делается на верхних этажах Клетки, мне не известно. Я имею дело лишь - да не обидят вас мои слова - с пустяками. - Вы чертовски хитрый лис, - рассмеялся Беллмастер. - Каким были, таким и остались. - А вы в прекрасном расположении духа, милорд. И я знаю, отчего. - Вы были бы - не обижайтесь - круглым дураком, если бы не догадались. Леди Джин исчерпала себя и для меня, и для Клетки. Однако я считал, что где-то в сейфе она заперла множество скелетов, которые так и рвутся наружу. И хотел убедиться, правда ли это. - Но когда сейф открыли, там не оказалось ничего кроме красивой драгоценности. Сказка закончилась счастливо. Но мы остановились на Вашингтоне - да или нет? И на Кэслейке - да или нет? Беллмастер допил портвейн. Полуденное солнце бросило желтый луч на лицо истукана во дворе. Куинт катал по скатерти шарик из хлебных крошек. Наконец аристократ негромко произнес: "Вашингтон - да. Объявят через шесть недель". Куинт, смакуя победу, надул губы и ответил: "Кэслейк - да. Через шесть недель". - Ну и хитрец, - усмехнулся Беллмастер, - вы пришли сюда, готовый торговаться. - Так же, как и вы, милорд, - кивнул Куинт. - Надеюсь, мы оба не в накладе? - Естественно. Теперь, я полагаю, Кэслейка можно считать более или менее моим человеком. Через шесть недель то есть. - Да, конечно, - ответил Куинт, хотя знал, что Беллмастер, если приспичит, воспользуется Кэслейком завтра же. Убедит или принудит его служить. Впрочем, это не так важно. Важно другое: Беллмастер собирается в Вашингтон. Так, по крайней мере, он сам считает. Но Клетку такой оборот не устраивает совершенно. Как хорошо, что в запасе целых шесть недель. И как жаль, что леди Джин не оставила дочери обличающих записей, которые подчинили бы Беллмастера Клетке, позволили использовать его постыдные способности полностью. По иронии судьбы Беллмастер достиг такого возраста и влияния, что пожелал занять место, доступное лишь человеку с безукоризненной репутацией. Как можно столь простодушно считать, будто все грехи уже искуплены, забыты? Признай он Клетку своей безраздельной госпожой, и там бы его, как кандидата в Вашингтон, поддержали. Однако - хотя веских доказательств не было, что раздражало, особенно боссов - сама жизнь подсказывала: он работал и на других, Клетку предавал не однажды. Но он был и чрезвычайно обходителен, что позволило ему иметь в союзницах леди Джин - очаровать и поработить эту женщину почти до самой ее кончины. Женись он на леди Джин, и его карьера была бы в безопасности. Но он женился на деньгах одной американки, которая через пять лет после свадьбы благополучно сломала шею, упав с лошади на охоте. Куинту, бывало, приходила в голову бессердечная мысль, а не подстроил ли этот несчастный случай сам Беллмастер. Жена оставила аристократу двух похотливых, здоровых сыновей - они продолжают род лордов Конарейских - и свои миллионы в придачу. Лучшего он и желать не мог. Да... вполне возможно, он отделался от нее... разрубил этот гордиев узел. "Боже мой, - вздохнул про себя Куинт, приняв от Беллмастера графин с портвейном, - неужели Клетку провел столь бесстыже один из ее собственных сотрудников? Такого еще не бывало". Этот вопрос давно не давал ему покоя. Как жаль леди Джин. Пара откровенных строк в ее дневнике, и Беллмастер оказался бы в клетке буквально, покорно надел бы хомут и стал бы плясать под их дудку. Сара сгорала от нетерпения. Было шесть вечера, она сидела у себя в спальне, переоделась к ужину. Вот уже три часа ждала она, когда зашуршит по дорожке машина Ричарда. Не раз приказывала себе быть терпеливой. А он, наверно, остался у Норберов на обед, а потом... ведь у него так много друзей. Но терпение, как теперь убеждалась Сара - это добродетель, которую она истратила на жизнь в монастыре. Как он не догадается, что она просто жаждет узнать цену пояса... обсудить планы Ричарда, его новую жизнь. О, сколь много она ему желала, но больше всего - вывести из праздности, снабдить настоящей целью в жизни под стать его характepy и способностям... Сара отвернулась от окна, из которого виднелся поворот дороги к вилле, и заметалась по комнате. Остановилась перед зеркалом. Рассеянно отметила: волосы отрасли уже настолько, что никого не удивляют, а ее саму не смущает носить короткое платье, выставлять напоказ загорелые руки и ноги. На мгновение она поддалась искушению признать себя женщиной, притом красивой... позволила себе бросить мимолетный взгляд в будущее... подумать о замужестве, о том, кого полюбит и кто полюбит ее. Стыдливо зарделась. Отошла от зеркала. Подумала: "Надо заняться чем-нибудь до приезда Ричарда. Найти подходящую книгу. Успокоиться и почитать. Да, надо почитать. Угомониться. Не вести себя как взбалмошная школьница". Она подошла к книжному шкафу, стала разглядывать корешки книг. Имена авторов и названия ничего не говорили. К литературе она была в общем-то равнодушна. Вот мать - та читала запоем... иногда почти ночи напролет. Взгляд остановился на синем переплете материнского дневника. Он ей и нужен. Она тихонько сядет и не спеша будет читать, пока не вернется Ричард. С дневником в руках Сара уселась у окна - там, откуда легче увидеть и услышать машину. Открыла наугад и прочла: "Бо-бо купил полуразвалившийся дом в мрачном Котсуолдсе. Когда-то дом принадлежал его предкам, - по-моему,