Он замер, как статуя, глядя на рыб. Огромная тень подползла к ним, и все, как одна, шмыгнули в темноту и исчезли. -- Что-то не так? -- спросил Планкетт. -- У нас появилась компания, -- ответил Питт, улыбнувшись Планкетту с выражением на лице "ведь я же тебе говорил!". Он повернулся в кресле, поднял голову вверх и посмотрел в верхний обзорный иллюминатор. Один из аппаратов НУМА, эвакуированных с "Мокрых делянок", завис чуть вверх и сзади от "Большого Джона". На лице Джиордино была улыбка, широкая, как у клоуна. Рядом с ним адмирал Сэндекер изящно помахал ему рукой через большой круглый иллюминатор. Это была именно та минута, о которой Питт мечтал, о которой он даже безмолвно молился, и медвежье объятие Планкетта показало ему, с какой радостью тот разделяет чувства Питта по этому торжественному случаю. -- Дирк, -- сказал он серьезно, -- я смиренно прошу простить, что своим нытьем портил вам настроение. В вас говорило нечто большее, чем просто инстинкт самосохранения. Вы чрезвычайно одаренный сукин сын. -- Я делал то, что мог, -- признал Питт с притворной скромностью. Всего несколько раз в своей жизни Питт видел что-либо, хоть наполовину столь чудесное, как улыбающееся лицо Джиордино внутри батискафа. Но откуда взялся адмирал? Как он сумел оказаться здесь так быстро? -- недоумевал он. Джиордино не стал терять времени. Он показал на маленькую дверцу, закрывавшую наружное гнездо для подключения электропроводов. Питт кивнул и нажал кнопку. Дверца скользнула в сторону, и меньше чем через минуту один из суставчатых манипуляторов батискафа подсоединил кабель связи. -- Меня слышно? -- ясно донесся из динамиков голос Джиордино. -- Ты не представляешь, как я рад услышать твой голос, приятель, -- ответил Питт. -- Прошу извинить за опоздание. Второй батискаф на поверхности набрал воды и затонул. У этого произошло короткое замыкание аккумуляторов, и мы потеряли время на ремонт. -- Все прощено. Рад вас видеть, адмирал. Я не ожидал, что вы почтите нас своим присутствием здесь, внизу. -- Хватит трепаться, -- прогремел Сэндекер. -- В каком состоянии ваша машина? -- У нас есть протечка, которая лишит нас источника энергии через сорок или пятьдесят минут. В остальном мы в хорошей форме. -- Тогда нам лучше приступить к делу. Не тратя больше времени на пустые разговоры, Джиордино переместил свой аппарат, чтобы он оказался на том же уровне, что и вездеход, а его нос был обращен к широкому боку последнего. Затем он пустил в ход манипуляторы аппарата, смонтированные спереди, под его кабиной управления. Они были гораздо меньше, чем система механических рук "Большого Джона", и устроены сложнее. Модульные манипуляторы батискафа были спроектированы с таким расчетом, чтобы они могли использовать несколько типов ручных приспособлений и действовать ими с помощью гидравлики. Левая "кисть" была сочленена с "локтем" поворотным запястьем, к которому в свою очередь прикреплялись три пальца с датчиками на концах. Эти датчики могли на ощупь определять любой материал, от дерева и стали до пластика, хлопка и шелка. Подчиняясь легкому прикосновению руки оператора, усиленному компьютерной сенсорной системой, эти пальцы могли ловко продеть нитку в ушко небольшой иглы и плести кружева или, если потребуют обстоятельства, крушить скалы. Роботизированные манипуляторы быстро размотали шланг, идущий от небольшого баллона к длинному стержню, сердцевина которого была полой и соединялась со шлангом. Запястье правой руки было вооружено набором из четырех абразивных дисков для резки металлов. Размеры зерен абразива были для каждого диска свои, и эти диски можно было менять в зависимости от твердости материала, который нужно было резать. Питт с удивлением смотрел на инструмент, который держал левый манипулятор. -- Я знал, что диски хранились на борту батискафа, но где ты раздобыл кислородный резак для подводных работ? -- Я одолжил его на проходившей мимо подводной лодке, -- ответил Джиордино, не вдаваясь в подробности. -- Логично. -- В голосе Питта звучали усталость и готовность довольствоваться таким объяснением; он не был уверен, что друг не разыгрывает его. -- Начинаю отделение, -- сказал Джиордино. -- Пока ты отсоединяешь нас от шасси, я подкачаю в кабину пару атмосфер, чтобы компенсировать лишний вес, возникший из-за поступления в корпус воды. -- Здравая мысль, -- согласился адмирал. -- Вам потребуется вся плавучесть, которую вам только удастся набрать. Но не забудь о предельно безопасном давлении, иначе вы столкнетесь с проблемой декомпрессии. -- За соблюдением режима декомпрессии будет следить наш компьютер, -- заверил его Питт. -- Ни я, ни доктор Планкетт не стремимся стать жертвами кессонной болезни. Пока Питт подкачивал сжатый воздух в кабину и машинный отсек, Джиордино так развернул батискаф, чтобы оба манипулятора могли действовать независимо. Рука с тремя суставчатыми пальцами прижала толстый сварочный электрод к болту, стягивающему крепежный хомут, который соединял корпус вездехода с шасси. Электрод служил анодом; катодом был сам вездеход. Яркая дуга внезапно вспыхнула между электродом и крепежным болтом. Когда металл нагрелся добела и начал плавиться, кислород вырвался из отверстия на конце электрода, рассеивая брызги и окалину. -- Электродуговой резак, -- объяснил Питт Планкетту. -- Они собираются перерезать все крепления, приводные валы и электрические кабели, пока корпус кабины не будет отделен от основной рамы и гусеничного шасси. Планкетт понимающе кивнул, когда Джиордино поднес к вездеходу второй манипулятор, и струя искр показала, что диски врезались в металл. -- Итак, вот каков наш маршрут. Мы всплывем на поверхность, как пустая бутылка из-под шампанского "Вью Клико-Понсардин Голд Лейбл". -- Или пустая бутылка из-под пива "Карс". -- В первом же баре, в который мы завалимся, мистер Питт, выпивка за мой счет. -- Спасибо, доктор Планкетт. Я принимаю ваше щедрое предложение, если только у нас хватит плавучести, чтобы добраться до поверхности. -- Надуйте кабину как следует, чтоб из нее кишки полезли, -- неосмотрительно потребовал Планкетт. -- Я бы скорее рискнул получить кессонную болезнь, чем наверняка потонуть. Питт не согласился с ним. Мучительные боли, которые испытывали ныряльщики от кессонной болезни, намного превосходили по своей невыносимости все придуманные людьми пытки. Смерть была избавлением, а выжившие часто становились калеками, скрюченными от боли, которая никогда не ослабевала. Он не сводил глаз с индикатора, на котором красные цифры подбирались к трем атмосферам, что соответствовало давлению на глубине двадцати метров. На такой глубине их тела могли безопасно перенести повышенное давление, как он рассчитал, в течение короткого времени, оставшегося до того момента, когда пузырьки азота начнут образовываться в их крови. Двадцать пять минут спустя он уже был готов пересмотреть свои расчеты, когда нарастающий треск прокатился по кабине. Затем раздался гулкий скрежет, усиленный плотностью воды. -- Еще один болт -- и хомут, крепящий корпус к раме, упадет, -- сообщил им Джиордино. -- Приготовьтесь к отделению. -- Понял тебя, -- ответил Питт. -- Жду, когда можно будет отключить все силовые и электрические системы. Сэндекеру было невыносимо видеть ясно лица людей через узкое пространство, разделявшее два аппарата, и знать при этом, что, весьма вероятно, им придется умереть. -- Как у вас сейчас с воздухообеспечением? Питт сверился с показаниями монитора. -- Достаточно, чтобы добраться до дома, если не останавливаться подзакусить. Затем раздался душераздирающий скрежет, когда герметичный корпус с кабиной дрогнул и наклонился вверх носом. Что-то отрывалось, и вдруг корпус повел себя так, будто он собрался всплыть. Питт быстро вырубил основной генератор и переключился на аварийные аккумуляторы, чтобы компьютер и телефонная связь продолжали функционировать. Но все движения вдруг резко оборвались, и они зависли над огромной рамой вездехода. -- Не волнуйтесь, -- услышали они ободряющий голос Джиордино. -- Я пропустил некоторые гидравлические шланги. -- Затем он добавил: -- Я попытаюсь остаться поблизости, если смогу, но, если расстояние между нами станет слишком большим -- телефонный провод оборвется и связь прекратится. -- Давай по-быстрому доканчивай. Вода хлещет через некоторые обрезанные линии и соединения. -- Понял. -- Проследите, чтобы открыть выходной люк и выбраться наружу как можно быстрее, когда коснетесь волн, -- приказал Сэндекер. -- Как гуси, страдающие поносом, -- заверил его Питт. Питт и Планкетт расслабились на несколько секунд, слушая, как отрезные диски перепиливают шланги. Затем они почувствовали сильный крен, сопровождаемый звуком разрываемой ткани, и начали медленно подниматься над вершиной подводной горы, оставив внизу гусеничное шасси с порванными кабелями "Большого Джона" и оплавленные обломки, свисающие с него, как механические внутренности. -- Поднимаемся! -- прорычал Планкетт. Питт сжал губы. -- Слишком медленно. Набранная нами вода снизила нашу положительную плавучесть. -- Вам предстоит долгий подъем, -- сказал Джиордино. -- По моей оценке, ваша скорость не выше десяти метров в минуту. -- Мы тащим с собой машину, реактор и тонну воды. Наш объем едва компенсирует избыточный вес. -- Вы начнете подниматься быстрее, когда окажетесь ближе к поверхности. -- Вряд ли. Поступление воды компенсирует падение давления. -- Не беспокойтесь насчет телефонного провода, -- с облегчением сказал Джиордино. -- Я легко могу подниматься с той же скоростью, что и вы. -- Слабое утешение, -- пробормотал Питт тихо. -- Поднялись на двадцать метров, -- сказал Планкетт. -- Двадцать метров, -- как эхо, повторил Питт. Обе пары глаз не отрываясь смотрели на цифры индикатора глубины, загоревшиеся на экране монитора. Никто из них не произнес ни слова, и минуты тянулись в напряженном молчании. Мир сумерек остался позади, и фиолетово-синий цвет глубокой воды немного побледнел от просачивающегося сверху солнечного света. Впервые появились зеленые тона, затем желтоватые. Небольшая стайка тунцов поприветствовала их, прежде чем метнуться прочь. На глубине 150 метров Питт смог разглядеть стрелки на циферблате своих наручных часов. -- Вы замедляетесь, -- предупредил их Джиордино. -- Ваша скорость подъема упала до семи метров в минуту. Питт включил индикацию объема поступившей в корпус воды. То, что он увидел на экране, ему не понравилось. -- Наш уровень затопления критический. -- Можете ли вы увеличить объем воздуха в кабине? -- спросил Сэндекер с явной тревогой в голосе. -- Нет, если не хотим умереть от кессонной болезни. -- Вы сумеете выбраться, -- с надеждой сказал Джиордино. -- Вы уже преодолели восьмидесятиметровый рубеж. -- Когда наша скорость подъема упадет до четырех метров, хватайте нас вашим манипулятором и тащите. -- Будет сделано. Джиордино поднялся выше них и развернул свой аппарат кормой к поверхности, глядя сверху на Питта и Планкетта. Затем он поставил автопилот на движение задним ходом со скоростью всплытия корпуса "Большого Джона". Но, прежде чем он успел дотянуться до них манипулятором, он увидел, что корпус падает назад и расстояние между ними увеличивается. Он быстро замедлил подъем и снова сократил расстояние. -- Два метра в минуту, -- с ледяным спокойствием сказал Питт. -- Тебе лучше схватить нас. -- Этим я и занимаюсь, -- ответил Джиордино. К тому времени, когда суставчатые руки батискафа сумели, словно тисками, зажать выступающий край какого-то обломка на корпусе вездехода, тот полностью остановился. -- Мы достигли нейтральной плавучести, -- доложил Питт. Джиордино сбросил оставшийся железный балласт батискафа и включил его движители на "полный назад". Сопла начали выбрасывать струи воды, и батискаф, таща за собой на буксире корпус вездехода, снова начал с мучительной медлительностью подниматься к дразняще близкой поверхности. Вот уже осталось восемьдесят метров, семьдесят, и борьба за то, чтобы добраться до солнечного света, стала казаться бесконечной. Затем на глубине двадцать семь метров, или примерно девяносто футов, их подъем окончательно прекратился. Прибывающая вода в машинном отделении поступала через все новые отверстия от перерезанных трубок и трещин с силой пожарного брандспойта. -- Я теряю вас, -- сказал потрясенный Джиордино. -- Быстро наружу, эвакуируйтесь! -- закричал Сэндекер. Питт и Планкетт в подсказке не нуждались. Им вовсе не хотелось, чтобы "Большой Джон" стал их могилой. Обитаемая кабина начала тонуть, увлекая за собой батискаф. Их единственный шанс на спасение состоял в давлении воздуха в кабине; оно было почти равно внешнему давлению воды. Но то, что судьба им подарила, она тут же забрала обратно. Затопление корпуса не могло выбрать худшего момента для того, чтобы закоротить аварийные аккумуляторы, тем самым выведя из строя гидравлическую систему открывания входного люка. Планкетт в дикой спешке открыл запоры входного люка и теперь пытался распахнуть его наружу, но слегка более высокое наружное давление не позволило ему сделать это. Тут ему на помощь подоспел Питт, и они вдвоем что было сил навалились на крышку люка. В батискафе Джиордино и Сэндекер со все возрастающим страхом следили за этой борьбой. Отрицательная плавучесть быстро нарастала, и корпус вездехода начинал опускаться на дно угрожающе быстро. Крышка люка подалась вперед, словно ее проталкивали через море густого клея. Когда вода хлынула по краям люка и устремилась в отсек, Питт крикнул: -- Сделайте несколько глубоких вдохов и выдохов и не забудьте выдыхать воздух во время подъема наверх. Планкетт быстро кивнул и начал глубоко дышать, чтобы снизить уровень углекислого газа в легких. Последний вдох он задержал. Затем сунул голову в поток воды, хлещущий из люка, и исчез в отверстии. Питт последовал за ним, также хорошо провентилировав свои легкие, чтобы подольше удержать в них воздух. Он согнул колени, поставил ступни на кромку люка и сильно оттолкнулся в тот момент, когда Джиордино разжал хватку манипуляторов и последние останки "Большого Джона" начали быстро погружаться в пучину. Питт не знал этого, но его выход из кабины произошел на глубине сорок два метра, или 138 футов, от поверхности. Сверкающая бликами света морская поверхность казалась в десяти километрах от него. Он бы не пожалел своего жалования за год, чтобы у него сейчас были на ногах ласты для плавания. Ему хотелось бы также, чтобы он был сейчас лет на пятнадцать моложе. В юности и ранней молодости он не раз нырял безо всякого снаряжения на глубины до восьмидесяти футов, обшаривая морское дно вблизи пляжей Ньюпорта. Он все еще был в хорошей физической форме, но время и трудная жизнь все же взяли свое. Он плыл наверх, ровно и сильно гребя руками и ногами, делая время от времени короткие выдохи, чтобы расширяющиеся газы в его легких не повредили капилляры альвеол и не вытолкнули пузырьки воздуха прямо в кровь, закупоривая сосуды. Солнечные блики плясали на волнах, посылая пучки света во впадины между гребнями. Он увидел, что находится в тени двух судов. Без маски на лице он мог различить через воду лишь размытые контуры их днищ. Одно судно походило на крупную яхту, тогда как другое было просто гигантским. Он слегка изменил направление подъема, чтобы выплыть на поверхность между ними и не стукнуться головой об днище одного из них. Джиордино и Сэндекер следовали за ним в батискафе, как команда сопровождения за пловцом, пересекающим морской пролив. Он поравнялся с Планкеттом, которому явно было плохо. Более старый, чем Питт, океанограф выглядел так, словно вся сила покинула его мышцы. Питту было очевидно, что Планкетт вот-вот потеряет сознание. Он схватил его за воротник и потащил англичанина за собой. Питт выдохнул из легких остатки воздуха. Он думал, что ему никогда не удастся достигнуть поверхности. Затем внезапно, как раз в тот момент, когда он собирал все силы для последнего рывка, Планкетт обмяк. Англичанин сделал храбрую попытку, прежде чем потерять сознание, но он не был сильным пловцом. Темная кайма сузила поле зрения Питта, и снопы искр начали вспыхивать за его глазными яблоками. Кислородное голодание заволакивало пеленой его сознание, но жажда добраться до поверхности была сильнее всего. Морская вода разъедала его глаза и забиралась в ноздри. Через несколько секунд он неминуемо захлебнется, и ему чертовски не хотелось доводить дело до этого. Он вложил все свои быстро убывающие силы в один последний рывок к облакам. Таща за собой мертвый вес Планкетта, он яростно брыкался ногами и греб своей свободной рукой, как сумасшедший. Он видел зеркальное отражение волн. Они были мучительно близко, и все же они, казалось, все время удалялись от него. Он услышал громкий всплеск, что-то упало в воду. Затем вдруг четыре фигуры в черном появились в воде по обе стороны от него. Две из них подхватили Планкетта и унесли его прочь. Один из двух оставшихся вложил мундштук акваланга в рот Питта. Он жадно вдохнул оттуда огромный глоток воздуха, потом еще один, пока аквалангист не вытащил у него изо рта мундштук, чтобы сделать несколько вдохов самому. Это был простой обычный воздух, смесь азота, кислорода и дюжины других газов, но Питту он показался сухим, напоенным озоном воздухом скалистых гор или ароматным воздухом соснового леса после дождя. Голова Питта наконец оказалась на поверхности, и он смотрел и смотрел на солнце, как будто никогда прежде не видел его. Небо никогда еще не было столь голубым, а облака такими белыми. Море было спокойно, высота гребней волн не достигала и полметра. Его спасители пытались поддержать его, но он отмахнулся от них, повернулся на спину и лежал на воде, глядя на огромную рубку атомной подводной лодки, как башня, возвышающуюся над ним. Затем он заметил джонку. Откуда она могла взяться тут? -- удивился он. Подводная лодка объясняла появление флотских аквалангистов, но для чего китайская джонка? У борта джонки собралась цепочка людей, большинство которых было ему знакомо. Это были его сотрудники, эвакуированные с "Мокрых делянок". Они приветствовали его радостными криками, размахивая руками, как безумные. Он заметил Стаси Фокс и помахал ей в ответ. Он с тревогой вспомнил о Планкетте, но ему не о чем было беспокоиться. Огромный англичанин лежал на палубе подлодки, окруженный американскими военными моряками. Они быстро привели его в чувство, и он начал икать и блевать за борт. Батискаф НУМА всплыл на поверхность почти на расстоянии вытянутой руки от него. Джиордино высунулся из люка над окружающей его низкой рубкой, выглядя для всех окружающих как человек, только что выигравший главный приз в лотерее. Он был так близко, что мог разговаривать с Питтом, не повышая голоса. -- Видел, какую суматоху ты вызвал? -- Он рассмеялся. -- Это будет стоить нам кучу денег. Счастливое и радостное оттого, что он снова оказался среди живых, лицо Питта вдруг потемнело от гнева. Слишком многое было разрушено, и, чего он еще не знал, слишком многие погибли. Когда он ответил, его голос был неестественно напряженным: -- Не я и не ты. Но кто бы ни был ответственен за случившееся, ему это даром не пройдет. Не на того напал. Часть II. УГРОЗА СТРАНЫ ВОСХОДЯЩЕГО СОЛНЦА Глава 18 6 октября 1993 года Токио, Япония Последнее прощание, которым обменивались пилоты-камикадзе, прежде чем сесть за штурвал своей летающей торпеды, звучало так: "Встретимся у Ясукуни". Они не рассчитывали когда-либо свидеться во плоти, они имели в виду духовное воссоединение у храма Ясукуни, почитаемого памятника в честь всех тех, кто умер, сражаясь за дело императора начиная с революционной войны 1868 года. Храмовый комплекс был расположен на возвышенности, известной как Холм Кудан, в центре Токио. Известная так же как Соконса, или "Храм вызывания духов", основная площадка, на которой совершались обряды, была построена в строгом соответствии с архитектурными традициями культа Синто и была начисто лишена какой-либо мебели. Культурно-религиозная традиция, корни которой уходили в глубокую древность, культ Синто за долгие годы своего развития превратился в многочисленные направления и секты, средоточием которых было ками, т.е. "путь Проявления божественной силы через различных йогов". Ко времени второй мировой войны он стал государственной религией и этической философией, весьма отличающейся от религии в строгом смысле слова. Во время американской оккупации всякая государственная поддержка храмов Синто была прекращена, но позднее они были признаны национальными сокровищницами и почитаемыми памятниками культуры. Внутреннее святилище всех синтоистских храмов было закрыто для всех, кроме главного жреца. Внутри этого святилища объектом поклонения служил священный предмет, представляющий некий символ божественного духа. В храме Ясукуни таким священным символом было зеркало. Ни одному иностранцу не было дозволено проходить через огромные бронзовые ворота, ведущие в храм героев войн. Забавно, что из виду упускают тот факт, что духи двух иностранных капитанов кораблей, потопленных во время русско-японской войны и снабжавших японские вооруженные силы, почитаются здесь среди 2 500 000 японских героев войн. Многие бандиты также почитаются в храме Ясукуни. Среди этих духов -- ранние политические убийцы, военные, принадлежащие к гангстерским группировкам, и военные преступники во главе с генералом Хидеки Тодзио, ответственные за преступления против человечности, сопоставимые и часто превосходящие своей жестокостью преступления, которые творились в Освенциме и Дахау. После второй мировой войны Ясукуми стал чем-то большим, чем просто военным мемориалом. Он превратился в знамя правоэкстремистских консерваторов и милитаристов, все еще мечтавших об империи, власть которой обосновывалась бы превосходством японской культуры. Ежегодные визиты премьер-министра Уеды Дзансиро и лидеров его партии в этот храм в годовщины поражения Японии в 1945 г. широко освещались в японской прессе и телепрограммах. За этими визитами обычно следовала буря горячих протестов со стороны политической оппозиции, левых и пацифистов, несинтоистских религиозных объединений и соседних стран, пострадавших от японской оккупации в годы войны. Чтобы избежать открытой критики и не мозолить глаза оппонентам, ультранационалисты, стоявшие за возрожденной мечтой об империи и прославлением японской расы, были вынуждены тайно справлять религиозные обряды у храма Ясукуни по ночам. Они появлялись там и исчезали, как тени, неправдоподобно состоятельные, важные государственные чиновники и теневые дельцы, дергающие за ниточки управления страной, их когти мертвой хваткой вцепились во властные структуры, неподконтрольные и неприкасаемые даже для официальных правителей страны. Самым таинственным и могущественным из них был Хидеки Сума. Слегка моросило, когда Сума прошел в ворота и по покрытой гравием дорожке направился к храму Соконса. Было далеко за полночь, но он мог видеть дорогу в отраженном от низких облаков зареве огней над Токио. Он остановился под высоким деревом и осмотрелся кругом, но на площадке, окруженной высокими стенами, не было никого. Единственным признаком жизни была колония голубей, гнездившихся под дисками, венчавшими изогнутую кровлю. Довольный тем, что его никто не видит, Хидеки Сума проделал ритуал мытья рук в каменном бассейне и ополаскивания рта небольшой пригоршней воды. Затем он вошел во внешний зал храма и встретился с главным жрецом, ожидавшим его прихода. Сума совершил жертвоприношение в молельне и вынул из внутреннего кармана своего плаща пачку бумаг, завернутых в тугой свиток. Он дал их жрецу, который положил их на алтарь. Маленький колокольчик зазвенел, призывая особое божество Сумы, или ками, и затем они сложили свои ладони в молитве. После краткого обряда очищения Сума тихо поговорил со жрецом около минуты, получил назад свой свиток бумаг и покинул храм так же неприметно, как он появился там. Напряжение последних трех дней спало с него, как падает на землю сверкающий дождь, оросивший сад. Сума почувствовал себя обновленным мистической силой и руководством своего ками. Его священная жажда очистить японскую культуру от яда западного влияния и одновременно защитить завоевания финансовой империи направлялась божественной силой. Всякий случайно бросивший взгляд на Суму сквозь туман и моросящий дождь быстро бы забыл о нем. Он выглядел совершенно неприметно в рабочем комбинезоне и дешевом дождевике. Он шел с непокрытой головой, и его зачесанные назад волосы были белыми. Его шевелюра, некогда черная, как почти у всех японских мужчин и женщин, рано поседела, что придавало Суме вид человека значительно старше его сорока девяти лет. По западным меркам он был невысок, но по японским представлениям -- довольно высоким, достигая 170 сантиметров. И лишь заглянув ему в глаза, можно было заметить его отличие от большинства его соплеменников. Его радужки были волшебного индиго-синего цвета; возможно, это было наследие какого-нибудь давно истлевшего голландского купца или английского моряка. В юности он был хрупкого телосложения, но с пятнадцати лет занимался упражнениями по поднятию тяжестей и тренировался с холодной целеустремленностью, пока не превратил свое тело в скульптуру из мышц. Его наибольшей гордостью была не развитая им мышечная сила, а то, что он сумел переделать свою плоть, превратив ее в свое собственное творение. Его шофер и телохранитель поклонился ему и закрыл за ним массивные бронзовые ворота. Моро Каматори, старейший друг Сумы и его ближайший помощник, и его секретарша, Тоси Кудо, тихо сидели на обращенных назад сиденьях изготовленного по особому заказу черного лимузина Мурмото, оснащенного шестисотсильным двенадцатицилиндровым двигателем. Тоси была заметно выше большинства своих соплеменниц. Стройная, длинноногая, с черными как смоль волосами, ниспадающими до пояса, с безупречной кожей, оттененной магическими кофейно-карими глазами, она, казалось, материализовалась из какого-нибудь фильма о Джеймсе Бонде. Но, в отличие от экзотических красавиц, вешающихся на шею супершпиону Тоси обладала незаурядными умственными способностями. Ее коэффициент интеллектуальности достигал 165, и она в полной мере использовала возможности обоих полушарий своего мозга. Она не взглянула на Суму, когда тот садился в лимузин. Ее внимание было сосредоточено на небольшом компьютере, который она держала на коленях. Каматори разговаривал по телефону. Его интеллект, возможно, не достигал такого уровня, как у Тоси, но он был педантичен и дьявольски хитер в осуществлении тайных проектов Сумы. Особенно ярко его таланты проявлялись в теневых финансовых махинациях, лоббистских интригах и представлении интересов Сумы в различных влиятельных кругах, поскольку сам Сума избегал привлекать к себе внимание общественности. У Каматори было бесстрастное решительное лицо, уши его были несоразмерно велики. Из-под густых черных бровей, через толстые линзы очков без оправы мрачно смотрели его темные безжизненные глаза. Его туго сжатые губы никогда не улыбались. Он был человек без эмоций и убеждений. Фанатично преданный Суме, он был профессиональным убийцей высокого класса. Это и был его главный талант. Он любил охоту на людей. Если кто-либо, неважно, насколько этот человек был богат и насколько высокий пост занимал в бюрократической иерархии, начинал представлять собой препятствие планам Сумы, то Каматори хитроумно убирал его, так что это казалось несчастным случаем или вина за покушение ложилась на кого-нибудь из противников Сумы. Каматори вел дневник своих убийств, куда он записывал подробности каждого такого события. За двадцать пять лет счет его жертв дошел до 237. Он кончил разговор, положил трубку в специальное гнездо на подлокотнике сиденья и повернулся к Суме. -- Это звонил адмирал Итакура из нашего посольства в Вашингтоне. Его источники подтверждают, что в Белом доме известно, что взрыв был ядерным и произошел на "Божественной звезде". Сума стоически пожал плечами. -- Заявил ли президент формальный протест премьер-министру Дзансиро? -- Американское правительство хранит молчание, как ни странно -- ответил Каматори. -- Норвежцы и англичане, однако, подняли шум из-за гибели их судов. -- Но от американцев ничего не слышно? -- Только краткие сообщения в их прессе. Сума нагнулся вперед и указательным пальцем постучал по обтянутому нейлоновым чулком колену Тоси. -- Пожалуйста, фото места взрыва. Тоси уважительно кивнула и ввела в компьютер соответствующий код. Меньше чем через тридцать секунд цветная фотография выкатилась из щели принтера-телефакса, вмонтированного в перегородку, разделяющую кабину водителя и салон лимузина. Она протянула снимок Суме, который включил освещение салона и взял у Кама-тори увеличительное стекло. -- Контрастированное инфракрасное изображение было получено полтора часа назад во время пролета нашего разведывательного спутника Акаги, -- объяснила Тоси. Сума несколько секунд молча рассматривал снимок с помощью лупы. Затем он вопросительно посмотрел на своих помощников. -- Ядерная лодка-перехватчик и азиатская джонка? Американцы действуют не так, как я ожидал. Странно, что они не послали туда половину своего Тихоокеанского флота. -- Несколько военных кораблей спешат к месту взрыва, -- сказал Каматори, -- включая океанографическое судно НУМА. -- Как насчет спутниковой разведки? -- Американская разведка уже собрала обширные данные с помощью их спутников-шпионов системы "Пирамидер" и самолета SR-90. Сума показал пальцем на небольшой предмет, видный на снимке. -- Между двумя судами на поверхности плавает батискаф. Откуда он здесь взялся? Каматори взглянул, куда указывал пальцем Сума. -- Точно не из джонки. Он, должно быть, спущен подводной лодкой. -- Они не найдут никаких затонувших обломков "Божественной звезды", -- пробормотал Сума. -- Это судно должно было разлететься на атомы. -- Он снова вернул снимок Тоси. -- Пожалуйста, дайте распечатку автомобилевозов, перевозящих нашу продукцию, их текущее состояние и порты назначения. Тоси посмотрела на него поверх своего монитора, словно прочитав его мысли. -- У меня имеются данные, которые вам нужны, мистер Сума. -- Да? -- "Божественная луна" закончила разгрузку автомобилей вчера вечером в Бостоне, -- сообщила она, прочитав японские иероглифы на экране монитора. -- "Божественная вода"... прибыла восемь часов назад в лос-анджелесский порт и сейчас разгружается. -- Другие суда есть? -- Два судна находятся в море, -- продолжала Тоси. -- "Божественное небо" должно прибыть в порт Нового Орлеана через восемнадцать часов, а "Божественное озеро" будет в Лос-Анджелесе через пять дней. -- Может быть, послать приказ находящимся в море судам направиться в другие порты, не в Соединенных Штатах, -- предложил Каматори. -- Американские таможенники будут предупреждены и будут искать признаки повышенной радиации. -- Кто наш секретный агент в Лос-Анджелесе? -- спросил Сума. -- Джордж Фурукава руководит нашими секретными проектами в юго-западных штатах. Сума откинулся назад, явно почувствовав облегчение. -- Фурукава надежный человек. Он будет начеку в отношении любых ужесточений американских таможенных процедур. -- Он повернулся к Каматори, разговаривавшему по телефону. -- Переадресуйте "Божественное небо" на Ямайку, но "Божественное озеро" пусть идет в Лос-Анджелес, как и намечалось. Каматори поклоном дал знать, что он понял приказ, и потянулся к телефону. -- Не рискуете ли вы, что бомбы могут быть обнаружены? -- спросила Тоси. Сума плотнее сжал губы и отрицательно покачал головой. -- Агенты американской разведки обыщут суда, но им никогда не найти бомбы. Наша технология проведет их. -- Взрыв на борту "Божественной звезды" произошел в неподходящее время, -- сказала Тоси. -- Сомневаюсь, что нам когда-либо удастся узнать, что его вызвало. -- Меня это не интересует и не беспокоит, -- холодно ответил Сума. -- Этот несчастный случай достоин сожаления, но он не задержит завершения нашего Проекта Кайтен. -- Сума помолчал, и его лицо искривилось в зловещей гримасе. -- Достаточно изделий размещено в запланированных местах, чтобы сокрушить любую нацию, угрожающую нашей новой империи. Глава 19 Вице-президент Джордж фурукава в своем роскошном кабинете в престижной Лаборатории им. Сэмюэля Дж. Винсента поднял трубку телефона. Звонила его жена, напомнив, что он должен сегодня пойти к зубному врачу. Он поблагодарил ее, сказал несколько нежных слов и повесил трубку. Звонившая ему женщина в действительности была не его жена, а одна из агенток Сумы, которая умела имитировать голос миссис Фурукавы. История с назначенным визитом к зубному врачу была закодированным сообщением, которое он уже пять раз получал ранее. Оно означало, что судно, перевозившее автомобили Мурмото, прибыло в порт и готовится к выгрузке. Известив свою секретаршу, что он должен отправиться к зубному врачу и сегодня больше не вернется, Фурукава вошел в лифт и нажал кнопку, отправившую лифт на подвальный этаж, где находилась подземная автостоянка. Пройдя несколько шагов к своему персональному боксу, он открыл дверцу своей спортивной машины и уселся за руль. Фурукава сунул руку под сиденье. Конверт был на месте, положенный туда одним из агентов Сумы после того, как он пришел утром на работу. Фурукава проверил содержимое конверта. Там находились документы, нужные для получения трех автомобилей с портового склада. Как обычно, бумаги были в полном комплекте и правильно оформлены. Удовлетворенный, он развернул свой мощный автомобиль с четырехсотсильным тридцатидвухклапанным V-образным восьмицилиндровым двигателем и подъехал к толстому стальному барьеру, поднявшемуся из бетонной подъездной дорожки и угрожающе выросшему перед радиатором его Мурмото. Улыбающийся охранник вышел из будки рядом с барьером и наклонился к ветровому стеклу. -- Рано вы сегодня уезжаете, мистер Фурукава. -- У меня назначена встреча с дантистом. -- Ваш дантист, наверно, уже купил себе яхту на те деньги, которые вы заплатили ему за ваши зубы. -- Тут уже не яхтой пахнет, а виллой во Франции, -- пошутил в ответ Фурукава. Охранник засмеялся и задал стандартный вопрос: -- Берете сегодня на дом какие-нибудь секретные документы? -- Ничего. Свой кейс я оставил в кабинете. Охранник нажал на кнопку, барьер скользнул вниз, и бдительный страж широким жестом махнул рукой в сторону дорожки, ведущей на улицу. -- Прополощите себе рот джином, когда вернетесь домой. Это заглушит боль. -- Неплохая идея, -- ответил Фурукава, включив первую скорость своей шестиступенчатой коробки передач. -- Спасибо. Расположенная в высоком здании со стеклянными стенами, отгороженном от улицы эвкалиптовой аллеей, Лаборатория Винсента была исследовательским и проектным центром, принадлежащим консорциуму авиакосмических компаний. Ее разработки были глубоко засекречены, а результаты тщательно охранялись, поскольку значительная часть финансирования шла по государственным контрактам в рамках военных программ. Новейшие достижения в аэрокосмической технологии задумывались и изучались здесь, проекты с наибольшим практическим потенциалом передавались для дальнейшей разработки и внедрения, а неудачные замыслы откладывались в сторону для дальнейшего изучения. Фурукава относился к той категории шпионов, которых в разведывательных кругах называют "спящими агентами". Его родители вместе со многими тысячами японцев иммигрировали в Соединенные Штаты вскоре после войны. Они быстро смешались с теми американскими гражданами японского происхождения, которые собирали по кусочкам свои разрушенные судьбы после освобождения из лагерей для интернированных. Но супруги Фурукава пересекли Тихий океан не потому, что утратили любовь к Японии. Ничуть не бывало. Они ненавидели Америку и то множество разнообразных культур, которые и составляли американскую нацию. Они приехали как серьезные, трудолюбивые граждане, поставившие перед собой главную цель: воспитать своего единственного сына так, чтобы он стал одним из лидеров американского бизнеса. Им совсем не приходилось тратить свои сбережения, чтобы дать ребенку самое лучшее образование, которое только могла предложить Америка. Деньги таинственным образом поступали через японские банки на счета этого семейства. Невероятное терпение и долгие годы притворства окупились, когда их сын Джордж получил докторскую степень по физической аэродинамике и наконец занял один из руководящих постов в Лаборатории Винсента. Высоко уважаемый среди инженеров-конструкторов, Фурукава теперь мог накапливать огромное количество информации о лучших достижениях американской аэрокосмической технологии, которую он тайно передавал корпорации "Сума Индастриз". Секретные данные, украденные Фурукавой для страны, в которой он еще ни разу не был, сэкономили Японии миллиарды долларов затрат на исследования и разработки. Проводившаяся почти что без посторонней помощи, его предательская деятельность на пять лет ускорила превращение Японии в одного из мировых лидеров на аэрокосмическом рынке. Фурукава, кроме того, был завербован для участия в Проекте Кайтен во время встречи с Хидеки Сумой на Гавайских островах. Он был польщен тем, что один из наиболее влиятельных лидеров Японии выбрал его для выполнения священной миссии. Сума приказал ему, чтобы он осторожно организовал отбор в порту специальным образом окрашенных автомобилей и их транспортировку. Место назначения автомобилей Сума ему не открыл. Фурукава не задавал лишних вопросов. Незнание смысла и деталей операции не тревожило его. Он и не мог быть глубоко втянут в это дело из-за опасения поставить под удар его собственную миссию по краже американской технологии. Поток машин поредел в перерыве между часами пик, когда он подъезжал к бульвару Санта-Моника. Через несколько километров он свернул на юг в направлении шоссе, ведущего в Сан-Диего. Одно нажатие на педаль газа, и Мурмото промчался вперед сквозь более медленный поток машин. Антирадарный детектор в его кабине пискнул, и Фурукава снизил скорость до разрешенных трехсот метров в минуту, прежде чем его смог засечь радар припаркованной полицейской патрульной машины. Его рот скривился в улыбке, когда он снова разогнал машину. Фурукава перестроился в правый ряд и по наклонной эстакаде транспортной развязки съехал вниз на шоссе, ведущее в гавань. Через десять минут он доехал до грузового порта и свернул в аллею, где проехал мимо огромного грузовика с полуприцепом, стоящего за пустым складом. Дверцы кабины грузовика и бока трейлера украшала марка известной компании по хранению и перевозкам грузов, фурукава дважды просигналил гудком. Водитель грузовика трижды просигналил в ответ и тронулся за спортивным автомобилем Фурукавы. Незаметно смешавшись с огромным скоплением грузовиков, въезжающих в доки и выезжающих из них, Фурукава наконец остановился у одного из многочисленных въездов на п