была хорошей сиделкой, и ни у мистера Доусона, ни у леди Глайд не было причин жаловаться на нее. Следующим важным происшествием в нашем доме было временное отсутствие графа - ему пришлось уехать по делам в Лондон. Это было, по-моему, на четвертый день после приезда миссис Рюбель. Он попрощался с леди Глайд в моем присутствии и весьма серьезным тоном сказал ей по поводу мисс Голкомб: - Если хотите, доверьтесь мистеру Доусону еще на несколько дней. Но если не будет улучшения, пошлите в Лондон за хорошим врачом, с чьими советами этому олуху придется считаться. Оскорбите мистера Доусона, но спасите мисс Голкомб. Я говорю это со всей серьезностью, от всего сердца, клянусь честью! Его сиятельство говорил глубоко прочувствованно. Но нервы леди Глайд были, очевидно, в очень плохом состоянии. Казалось, она его боится! Она вся дрожала и ничего не ответила ему на прощанье. Когда он вышел, она повернулась ко мне и сказала упавшим голосом: - О миссис Майклсон, я так беспокоюсь за мою сестру, и мне не с кем посоветоваться! Как по-вашему, мистер Доусон ошибается? Сегодня утром он мне сам сказал, что тревожиться не о чем и посылать за другим доктором нет надобности. - При всем моем уважении к мистеру Доусону, - отвечала я, - на вашем месте, миледи, я не пренебрегала бы советом милорда графа. Леди Глайд вдруг отвернулась от меня с таким отчаянием, что это показалось мне даже странным. - Его совет! - сказала она вполголоса. - Боже спаси и сохрани нас! Его совет!.. Насколько мне помнится, милорда графа целую неделю не было в Блекуотер-Парке. По-видимому, сэр Персиваль очень переживал отсутствие его сиятельства. По-моему, он выглядел очень обеспокоенным и подавленным болезнью и несчастьями в доме. Временами он был таким возбужденным, что это бросалось в глаза. Он бродил по дому из угла в угол и часами пропадал в парке. Он всегда чрезвычайно заботливо осведомлялся о мисс Голкомб и леди Глайд (слабое здоровье которой, очевидно, искренне тревожило его). Мне думается, что благодаря этим испытаниям сердце его стало смягчаться. Если б в это время около него был какой-нибудь благочестивый друг (такого друга он нашел бы в моем дорогом покойном муже), в характере сэра Персиваля, судя по всему, безусловно произошел бы, на радость всем нам, перелом к лучшему. Я редко ошибаюсь в подобных случаях, ибо в дни моего супружеского счастья я имела опытного наставника в лице моего дорогого покойного мужа. Миледи графиня - единственный человек в доме, который теперь составлял сэру Персивалю компанию за утренним завтраком, - по правде сказать, обращала на него мало внимания, но, может быть, в этом он был сам виноват, ибо, по-видимому, тоже не обращал на нее внимания. Постороннему человеку, пожалуй, могло даже показаться, что они стараются избегать друг друга. Конечно, этого быть не могло. Все же графиня днем почему-то обедала одна, а вечера проводила наверху, хотя в этом не было надобности. Миссис Рюбель полностью взяла на себя обязанности сиделки и прекрасно с ними справлялась. Сэр Персиваль обедал в одиночестве, и я сама слышала, как один из слуг, по имени Вильям, при мне заметил, что его господин ест вполовину меньше, а пьет вдвое больше, чем раньше. Я не придаю веса и значения таким дерзким выпадам со стороны прислуги. Я тут же сделала слуге внушение и одернула его, - прошу это учесть. Несколько дней, к нашей радости, мисс Голкомб было гораздо лучше. Вера наша в мистера Доусона воскресла. Сам доктор был совершенно уверен в правильности своего диагноза. Когда леди Глайд заговорила с ним о болезни мисс Голкомб, он сказал ей, что сам предложил бы послать за другим врачом и устроил бы консилиум, если б у него была хоть тень сомнения или какие-либо опасения насчет состояния здоровья мисс Голкомб. Только миледи графиня как будто не обрадовалась и не поверила его словам. Когда мы с ней остались одни, она сказала мне, что по-прежнему тревожится за мисс Голкомб в связи с лечением, предписанным доктором Доусоном, и с нетерпением ждет возвращения своего супруга. Судя по его письмам, он должен был приехать через три дня. Граф и графиня писали друг другу ежедневно. В этом, как и во всех других отношениях, они были образцовой супружеской парой. На третий день вечером в состоянии здоровья мисс Голкомб произошла перемена, которая меня очень встревожила. Миссис Рюбель тоже заметила это ухудшение. Мы ничего не сказали леди Глайд, которая в это время спала на кушетке в будуаре, совсем измученная тревогой за сестру. Мистер Доусон приехал с визитом позднее, чем обычно. Я заметила, что при виде своей пациентки доктор изменился в лице. Он выглядел очень смущенным и встревоженным, но старался скрыть это. Послали слугу за личной аптечкой мистера Доусона, комнату опрыскали дезинфицирующими препаратами и, по приказанию доктора, постлали ему постель в запасной спальной. - Разве лихорадка стала заразной? - шепнула я ему. - Боюсь, что так, - ответил он. - Посмотрим, что будет завтра утром. По распоряжению мистера Доусона, мы не сказали леди Глайд, что мисс Голкомб стало хуже. Но доктор категорически запретил ей входить в спальню к больной на том основании, что она сама еле держится на ногах. Она попыталась возражать, произошла очень грустная сцена, но за ним был авторитет лечащего врача, и он настоял на своем. На следующее утро, в одиннадцать часов, одного из слуг послали в Лондон с письмом к столичному врачу. Слуге было приказано как можно скорее привезти с собой обратно этого нового, лондонского доктора. Спустя полчаса после того, как посланный уехал, милорд граф вернулся в Блекуотер-Парк. Графиня, взяв на себя всю ответственность за это, повела его немедленно взглянуть на больную. Ничего неприличного в ее поступке, с моей точки зрения, не было. Милорд граф был женатым человеком, по возрасту годился мисс Голкомб в отцы и осматривал ее в присутствии своей супруги - родной тетки леди Глайд. Несмотря на это, мистер Доусон не хотел допускать графа к больной, хотя мне было ясно, что на этот раз он сам слишком взволнован состоянием своей пациентки, чтобы серьезно протестовать. Наша бедная страдалица мисс Голкомб никого вокруг себя не узнавала. Казалось, она принимает друзей за врагов. Когда граф подошел к ее постели, взгляд ее, до тех пор блуждающий и бессознательный, остановился на нем с выражением такого ужаса, какого мне не забыть до конца моих дней. Милорд граф сел подле постели, пощупал ей пульс и лоб, внимательно всмотрелся в ее лицо, а потом обернулся к мистеру Доусону с таким негодованием и презрением, что доктор побледнел и стоял совершенно молча. Потом милорд граф обратился ко мне. - Когда произошло ухудшение? - спросил он. Я сказала ему, в какое время я заметила перемену в состоянии здоровья мисс Голкомб. - Леди Глайд заходила сегодня в комнату? Я отвечала отрицательно. Доктор категорически запретил ей входить к больной еще вчера вечером, и сегодня утром снова повторил свое приказание. - А вас и миссис Рюбель поставили в известность, до какой степени опасна эта болезнь? - был следующий вопрос. - Мы предполагали, что болезнь заразная... - отвечала я. Он прервал меня прежде, чем я могла еще что-либо добавить. - Тиф! - сказал он. Пока мы обменивались этими вопросами и ответами, мистер Доусон овладел собой и обратился к милорду графу со своей обычной твердостью. - Это не тиф, - резко возразил он. - Я протестую против вашего вмешательства, сэр. Кроме меня, никто не имеет права задавать здесь вопросы. Я приложил все старания, чтобы как можно лучше исполнить свой долг. Милорд граф жестом прервал его - он молча указал ему на больную. Мистер Доусон, по-видимому, понял, что он подразумевал, и рассердился еще больше. - Я сказал, что исполнил свой долг, - повторил он. - В Лондон послали за другим врачом. Я намерен советоваться только с ним и больше ни с кем. Я настаиваю, чтобы вы оставили комнату. - Я вошел в эту комнату, сэр, во имя священного человеколюбия, - ответствовал милорд граф. - Во имя этого человеколюбия, если доктор запоздает, я опять войду в эту комнату. Я предупреждаю вас - лихорадка перешла в тиф в результате вашего неумелого лечения. Если эта несчастная леди умрет, я буду свидетельствовать в суде, что причиной ее смерти были ваше невежество и упрямство. Прежде чем мистер Доусон мог ему ответить, прежде чем милорд граф мог уйти, дверь из будуара отворилась, и на пороге появилась леди Глайд. - Я должна войти и войду, - сказала она с необычайной для нее решительностью. Вместо того чтобы остановить ее, милорд граф пропустил ее в спальню, а сам вышел в будуар. Он, всегда такой заботливый и внимательный, на этот раз, очевидно, забыл об опасности заразиться тифом и о необходимости уберечь от этого леди Глайд. К моему удивлению, мистер Доусон показал больше присутствия духа, чем милорд граф. Он сразу же остановил миледи. - К моему искреннему сожалению, боюсь, болезнь может оказаться заразной, - сказал он. - До тех пор, миледи, пока я не выясню этого, умоляю вас не входить в комнату к мисс Голкомб. Она с минуту постояла, вдруг уронила руки и упала навзничь. С ней был обморок. Графиня и я взяли ее от доктора и отнесли в ее собственную спальню. Граф пошел за нами и ждал в коридоре, покуда мы не вышли от леди Глайд и не известили его, что она пришла в себя. Я пошла за доктором и передала ему, что леди Глайд просит его немедленно прийти. Он поспешил к ней, чтобы успокоить ее относительно состояния ее сестры, и уверил, что доктор из Лондона должен приехать через несколько часов. Эти часы тянулись очень медленно. Сэр Персиваль и милорд граф сидели внизу и время от времени присылали справиться, как чувствует себя больная. Наконец, около шести часов, к нашей великой радости, приехал новый врач. Он был моложе мистера Доусона, очень серьезный и немногословный. Не могу сказать, каким он счел предыдущее лечение, должна только заметить, что гораздо подробнее, чем доктора, он расспрашивал меня и миссис Рюбель. Осматривая больную, он слушал доктора без особого интереса. Я подумала, что, наверно, милорд граф был с самого начала прав относительно болезни мисс Голкомб. Мысль моя подтвердилась, когда спустя некоторое время мистер Доусон задал ему главный вопрос, по поводу которого и посылали за лондонским врачом. - Ваше мнение об этой лихорадке? - осведомился он. - Это тиф, - отвечал лондонский врач. - Тиф, без всякого сомнения. Иностранная тихоня миссис Рюбель скрестила руки на груди и поглядела на меня с многозначительной улыбкой. Сам граф не мог бы выглядеть более удовлетворенным, чем она, если б был в это время в комнате и услыхал подтверждение своего первоначального диагноза. Дав нам необходимые указания по уходу за больной и обещав приехать через пять дней, лондонский врач удалился в другую комнату, чтобы переговорить с мистером Доусоном наедине. Он не говорил, есть ли надежда на выздоровление мисс Голкомб или нет, он только сказал, что на этом этапе болезни ничего определенного сказать еще нельзя. Прошло пять тревожных, мучительных дней. Графиня Фоско и я сама помогали миссис Рюбель и дежурили у больной. Мисс Голкомб становилось все хуже и хуже. Требовался самый тщательный уход и неусыпное наблюдение. Это были очень трудные дни. Леди Глайд, которую, по словам мистера Доусона, поддерживала только неустанная тревога за сестру, с необыкновенной твердостью настояла на своем. Я и не подозревала, какой она умеет быть решительной. Она выпросила разрешение входить в спальню мисс Голкомб по нескольку раз в день, чтобы собственными глазами видеть свою сестру, обещав не подходить к ее постели. Мистер Доусон дал свое согласие с большой неохотой. По-моему, он понимал, что спорить с ней бесполезно. Леди Глайд ходила туда каждый день и самоотверженно держала свое слово, не приближаясь к больной. Вспоминая, как я сама страдала во время смертельной болезни моего мужа, я с тем большей грустью смотрела на ее горе и потому прошу разрешения не задерживаться на этом. Приятно отметить, что между мистером Доусоном и милордом графом ссор и разногласий больше не было. Милорд граф присылал справляться о состоянии здоровья мисс Голкомб и проводил все время внизу, в обществе сэра Персиваля. На пятый день снова приехал лондонский врач. На этот раз он немного обнадежил нас. Он предупредил, что перелом наступит на десятый день, после чего можно будет говорить о выздоровлении. Он обещал обязательно приехать опять к этому времени. Потянулись дни ожидания, никаких перемен не было. Только милорд граф снова ездил в Лондон на целый день. На десятый день милосердному провидению было угодно избавить нас от дальнейших горестей и тревог. Лондонский врач уверенно заявил, что мисс Голкомб вне опасности. - Теперь она может обойтись и без доктора. Все, что ей нужно, - это тщательный уход и внимание, а это она, по-моему, имеет. Привожу его собственные слова. Вечером в тот день, отходя ко сну, я прочитала трогательную проповедь моего мужа "Выздоровление от болезни". С духовной точки зрения я получила от проповеди больше тихой радости и удовлетворения, чем когда-либо получала раньше. Должна, к сожалению, сказать, что, когда мисс Голкомб стала выздоравливать, леди Глайд, которая до сих пор держалась на ногах, совсем ослабела. Она была слишком хрупка, чтобы пережить такие нервные потрясения. Дня через два она слегла и была вынуждена не покидать своей комнаты. Полный отдых, покой и свежий воздух были для нее единственными лекарствами, как считал сам мистер Доусон. Хорошо, что недуг ее был не опасным и не требовал наблюдения врача, ибо как раз в тот день, когда она перестала выходить из своей комнаты и слегла в постель, между графом и мистером Доусоном разгорелась новая ссора, на этот раз настолько серьезная, что доктор оставил наш дом, чтобы больше в него не возвращаться. Это произошло не при мне, но, как я слышала, ссора началась с того, какое количество еды надо было давать мисс Голкомб, чтобы ускорить ее выздоровление после тифа. Теперь, когда его пациентке было уже гораздо лучше, мистер Доусон менее чем когда-либо был склонен выслушивать советы непрофессионала, а милорд граф (не могу понять почему) вдруг потерял все свое обычное самообладание и присущую ему кротость. Граф стал язвительно высмеивать доктора за то, что тот позорно ошибся, приняв тиф за лихорадку. Эта неприятная размолвка кончилась тем, что мистер Доусон обратился к сэру Персивалю и пригрозил (поскольку теперь мисс Голкомб была уже вне опасности), что ноги его больше не будет в Блекуотер-Парке, если граф не перестанет вмешиваться в его медицинские дела. Ответ сэра Персиваля, хотя и не очень невежливый, только подлил масла в огонь. Крайне возмущенный отношением к нему графа Фоско, мистер Доусон уехал от нас и на следующее же утро прислал счет за свои визиты. Поэтому мы остались теперь без медицинского руководства. Хотя в этом и не было прямой необходимости, ибо, как сказал перед этим доктор, за мисс Голкомб нужен был только тщательный уход, все же, если бы спросили меня, я безусловно посоветовала бы пригласить другого врача. Этого требовало простое приличие! По-видимому, сэр Персиваль был другого мнения. Он сказал, что, если мисс Голкомб станет хуже, у нас всегда будет время пригласить какого-нибудь доктора. А пока мы могли обращаться за советами к милорду графу. Кроме того, больную не следовало беспокоить появлением в ее комнате нового, незнакомого ей человека. Конечно, это было вполне разумно, однако должна сказать, на душе у меня было неспокойно. Не нравилось мне также, что нам было приказано ничего не говорить леди Глайд про отъезд мистера Доусона. Я понимаю, что это было сделано для ее же блага. Она безусловно была слишком слаба для новых волнений. Все же обман как таковой мне с моими принципами весьма не по душе. Второе происшествие, приключившееся в тот же день и ошеломившее меня своей неожиданностью, только усилило мою тревогу и беспокойство, которые с тех пор уже меня не оставляли. Сэр Персиваль прислал за мной с просьбой, чтобы я спустилась к нему в библиотеку. При моем появлении милорд граф, который был с ним, немедленно вышел и оставил нас вдвоем. Сэр Персиваль любезно попросил меня сесть, а потом обратился ко мне со следующими словами, крайне меня изумившими: - Мне надо поговорить с вами, миссис Майклсон, об одном решении, которое я принял еще некоторое время назад. Мне пришлось отложить его из-за болезней и волнений, происходивших в нашем доме. Теперь я намерен осуществить это решение. Короче говоря, по некоторым причинам я хочу немедленно сократить штат наших служащих, конечно, оставив вас присматривать за домом, как обычно. Как только леди Глайд и мисс Голкомб будут в состоянии передвигаться, им будет необходима полная перемена обстановки. Мои друзья граф и графиня Фоско на днях переедут в дом, который они сняли в пригороде Лондона. Из экономии, которую я теперь должен строго соблюдать, я решил не приглашать к себе никаких гостей. Я вас ни в чем не виню, но мои расходы по содержанию этого дома были непомерно велики. Одним словом, я намерен продать всех лошадей и рассчитать всю прислугу. Как вам известно, я всегда довожу дело до конца. Я желаю, чтобы дом был очищен от своры ничего не делающих служащих к завтрашнему дню. - Вы хотите сказать, сэр Персиваль, что я должна рассчитать всех слуг, не предупредив их за месяц об увольнении? - Ну да, конечно. Через месяц в доме никого из нас уже, вероятно, не будет, и я не желаю оставлять тут слуг бездельничать на свободе без хозяина. - Но пока вы здесь, сэр Персиваль, кто же будет готовить? - Маргарет Порчер сумеет справиться с этим, вы можете ее оставить. Зачем мне повар, если я не намерен давать званые обеды? - Но служанка, о которой вы упомянули, сэр Персиваль, самая бестолковая служанка в доме... - Оставьте ее, говорю вам, и пусть какая-нибудь женщина из деревни ежедневно приходит помогать с уборкой и уходит к ночи. Мои расходы по хозяйству должны немедленно сократиться. Я послал за вами, миссис Майклсон, не для того, чтобы слушать ваши возражения, а для того, чтобы вы выполняли мои приказы... Рассчитайте всю эту ленивую свору слуг к завтрашнему дню. Кроме Порчер. Она сильна, как лошадь, и мы заставим ее работать. - Разрешите напомнить вам, сэр Персиваль, что, если слуги должны завтра же уехать, им придется выдать жалованье за месяц вперед. - Ну и что ж! Зато мы сэкономим на питании этих обжор! Последнее замечание содержало в себе оскорбительнейший намек на мое управление хозяйством. Я слишком уважаю себя, чтобы защищаться от подобного обвинения. Только христианская забота о бедных мисс Голкомб и леди Глайд (которых мой уход поставил бы в чрезвычайно трудное положение) помешала мне немедленно попросить расчета самой. Я встала. Если бы я хоть на минуту продолжила наш разговор, это унизило бы чувство моего достоинства. - После вашего последнего замечания, сэр Персиваль, мне остается только сказать вам: ваше приказание будет выполнено. - С этими словами я поклонилась и с холодным достоинством вышла из комнаты. На следующий день все слуги уехали. Сэр Персиваль сам рассчитал кучера и грумов и отослал их в Лондон вместе с лошадьми, оставив на конюшне только одну лошадь. В доме из слуг остались я, Маргарет Порчер и садовник, живущий отдельно в коттедже. На него были возложены обязанности грума. Естественно, когда дом внезапно опустел - хозяйка болела и не выходила из своих комнат, мисс Голкомб была все еще беспомощна, как дитя, доктор рассорился с нами, - вполне естественно, настроение мое упало. Мне трудно было сохранить свое обычное присутствие духа. На душе у меня было очень неспокойно и тяжело. Я молилась, чтобы обе мои бедные леди поскорее выздоровели, и мне очень хотелось самой уехать из Блекуотер-Парка. II Последующее происшествие было настолько странным, что, пожалуй, вызвало бы во мне какое-то суеверное удивление, если б меня не подкрепляли мои незыблемые принципы, которые были против подобной языческой слабости. Мое желание быть подальше от Блекуотер-Парка из-за тревожного ощущения, что в семье неладно, как это ни странно, осуществилось, и я действительно уехала из этого дома. Правда, мое отсутствие было временным, но это совпадение, по-моему, все же весьма примечательно. Мой отъезд произошел при следующих обстоятельствах. Через день или два после того, как слуги уехали, сэр Персиваль снова прислал за мной. Незаслуженный упрек, брошенный мне за мое управление хозяйством, не помешал мне - я рада это отметить - воздать добром за зло, и я сразу же поспешила на его зов. Побороть свою обиду стоило мне некоторой борьбы с грешным естеством, присущим всем нам. Но, привыкнув к самоотречению, я принесла и эту жертву, тем самым исполнив свой нравственный долг. Сэра Персиваля я застала в обществе графа Фоско. На этот раз милорд граф присутствовал при нашем разговоре до конца и поддерживал точку зрения сэра Персиваля. Они желали поговорить со мной относительно перемены обстановки, которая, как мы надеялись, будет способствовать поправлению здоровья мисс Голкомб и леди Глайд. Сэр Персиваль заявил, что обе леди, по всей вероятности, проведут осень в Лиммеридже по приглашению Фредерика Фэрли, эсквайра. Но прежде чем поехать туда, по его мнению, а также по мнению графа Фоско, который и продолжал со мной этот разговор, им следовало пробыть некоторое время в благодатном климате Торкея. Поэтому там следовало снять дом со всевозможными удобствами, но главное затруднение состояло в необходимости найти опытного человека, способного отыскать такое помещение. Милорд граф от имени сэра Персиваля желал узнать, не буду ли я столь любезна оказать содействие нашим дамам и съездить в Торкей в их интересах. В моем зависимом положении я, конечно, не могла ответить отказом на сделанное мне предложение. Я только позволила себе указать на серьезные неудобства, вытекающие из моего отсутствия, ввиду того что в доме не оставалось никого из прислуги, кроме Маргарет Порчер. Но сэр Персиваль и милорд граф заявили, что готовы примириться с этими неудобствами ради блага наших больных. Я почтительно предложила написать какому-нибудь агенту по найму домов в Торкее, - на это мне возразили, что нанимать дом, не осмотрев его предварительно, крайне неосторожно. Мне было сказано, что графиня сама поехала бы в Девоншир, но не хочет оставлять племянницу одну в ее теперешнем болезненном состоянии, а у сэра Персиваля и милорда графа есть неотложные дела, из-за которых они должны оставаться в Блекуотер-Парке. Словом, было совершенно ясно, что, кроме меня, доверить это поручение некому, и, если я откажусь, тем самым я поставлю их в безвыходное положение. Мне пришлось ответить сэру Персивалю, что я к услугам мисс Голкомб и леди Глайд. Мы условились, что завтра утром я уеду и проведу в Торкее день-два в поисках наиболее подходящего дома, а с ответом вернусь, когда покончу со всеми делами. Милорд граф составил для меня подробный список того, что потребуется в отношении обстановки и различных удобств, а сэр Персиваль записал предельную сумму, которую мне разрешалось предлагать. Прочитав эти инструкции, я подумала, что, пожалуй, такого дома, который описывался в них, мне не удастся найти ни на одном курорте Англии, а если и удастся, то вряд ли за такую низкую плату. Я осмелилась высказать свое предположение обоим джентльменам, но сэр Персиваль, который на этот раз сам отвечал мне, не разделял моих опасений. Спорить мне не приходилось. Я не стала больше возражать, но в глубине души была убеждена, что поручение, с которым меня посылают, весьма затруднительно, сложно и безусловно обречено на провал. Перед отъездом я самолично удостоверилась, что мисс Голкомб на самом деле выздоравливает. Она казалась грустной и очень озабоченной. Несмотря на то что она поправлялась, я ясно заметила ее тревожное настроение. Но выглядела она гораздо лучше, чем я ожидала. Она была в силах послать нежный привет леди Глайд и просила передать ей, что чувствует себя хорошо и умоляет миледи не подниматься с постели раньше времени. Я оставила ее на попечение миссис Рюбель, которая по-прежнему держала себя с полной независимостью по отношению ко всем в доме. Когда я постучала в дверь спальни леди Глайд, графиня, которая не отходила от племянницы, открыла мне и сказала, что та все еще очень слаба. Сэр Персиваль и милорд граф прогуливались на дороге, когда я проезжала мимо в почтовой карете. Я поклонилась им и выехала из дома, в котором из слуг не оставалось никого, кроме одной Маргарет Порчер. Каждому ясно, конечно, что я должна была с тех пор чувствовать. Все эти обстоятельства были более чем странными - они были чуть ли не подозрительными. Однако - повторяю опять - в моем зависимом положении я ничего поделать не могла, мне оставалось поступать, как мне приказывали. Результат моей поездки в Торкей был именно таким, как я и предвидела. Дома, подобного тому, какой мне поручили найти, не было во всем городе, а если б он и нашелся, то плата, которую мне разрешалось дать за него, была бы слишком низкой. В соответствии с этим я вернулась в Блекуотер-Парк и доложила сэру Персивалю, встретившему меня у подъезда, что поездка моя была безрезультатной. Казалось, он был слишком озабочен другими делами, чтобы обратить внимание на мою неудачу. С первых же его слов я поняла, что за мое отсутствие в Блекуотер-Парке произошли большие перемены. Граф и графиня Фоско переехали в свою новую резиденцию - в пригород Лондона, в Сент-Джонз-Вуд. Чем был вызван столь поспешный отъезд, мне не объяснили, но сказали, что милорд граф передавал мне свой искренний привет. Когда я осмелилась спросить сэра Персиваля, кто же ухаживает теперь за леди Глайд, он ответил, что при ней находится Маргарет Порчер, а женщина из деревни приходит убирать комнаты нижнего этажа. Его ответ буквально ошеломил меня. То, что простой, второстепенной служанке разрешили прислуживать самой леди Глайд, было вопиющим неприличием. Я сейчас же поднялась наверх и встретила Маргарет в коридоре. Ее услуги не понадобились (совершенно естественно) - ее госпоже было сегодня настолько лучше, что она могла уже вставать с постели. Я спросила, как чувствует себя мисс Голкомб, но ответ был таким уклончивым и неприязненным, что я так ничего и не выяснила. Мне не хотелось повторять свой вопрос и нарываться на дерзость. В моем положении мне подобало как можно скорее предстать перед хозяйкой дома, и я поспешила к леди Глайд. Я нашла, что миледи очень поправилась за последние несколько дней. Хотя она все еще была очень слаба и нервна, она могла уже подниматься и медленно ходить по комнате без посторонней помощи, чувствуя только сильную усталость. Сегодня утром она немного беспокоилась за мисс Голкомб, ибо не получала от нее никаких известий. Мысленно упрекнув миссис Рюбель в невнимательности, я ничего не сказала и помогла миледи одеться. Когда она была готова, мы вместе вышли из спальни и направились к мисс Голкомб. В коридоре нас остановил сэр Персиваль. Он, по-видимому, нарочно поджидал нас. - Куда вы идете? - спросил он леди Глайд. - К Мэриан, - отвечала она. - Предупреждаю, вас ждет большое разочарование, - заметил сэр Персиваль. - Должен сказать вам, что ее нет дома. - Как - нет? - Нет. Она уехала вчера утром с Фоско и его женой. Леди Глайд была еще недостаточно здорова, чтобы хладнокровно отнестись к этой удивительной новости. Она вся побледнела и прислонилась к стенке, чтобы не упасть, молча глядя на своего мужа. Я сама была до такой степени удивлена, что не находила слов. Я переспросила сэра Персиваля - неужели мисс Голкомб действительно уехала из Блекуотер-Парка? - Ну конечно, - отвечал он. - В ее состоянии, сэр Персиваль! Не предупредив о своем намерении леди Глайд! Прежде чем он мог что-либо сказать, миледи при шла в себя. - Не может быть! - воскликнула она с ужасом. - Но где же был доктор? Где был мистер Доусон в то время, как Мэриан собралась ехать? - В услугах доктора мы больше не нуждались, и его здесь не было, - сказал сэр Персиваль. - Он уехал по собственному желанию. Из одного этого вы можете заключить, что она была достаточно здорова, чтобы предпринять это путешествие. Что вы так уставились на меня? Если вы не верите, что она уехала, убедитесь в этом сами. Пройдите в ее комнату, осмотрите все другие комнаты, если хотите. Она бросилась в комнату мисс Голкомб, а я последовала за ней. В комнатах мисс Голкомб не было ни кого, кроме Маргарет Порчер, которая была занята уборкой. Пусто было и во всех других комнатах, куда мы заглянули. Сэр Персиваль ждал нас в коридоре. Когда мы выходили из последней комнаты, которую осматривали, леди Глайд вдруг шепнула мне: - Не уходите, миссис Майклсон! Ради бога, не оставляйте меня! Не успела я ответить, как она была уже в коридоре и разговаривала с мужем: - Что это значит, сэр Персиваль? Я требую, я прошу, я умоляю вас объяснить мне, что это значит? - Это значит, - отвечал он, - что мисс Голкомб чувствовала себя вчера утром достаточно хорошо, чтобы встать с постели. Она решила воспользоваться отъездом супругов Фоско, чтобы отправиться с ними в Лондон. - В Лондон? - Да, по дороге в Лиммеридж. Леди Глайд обратилась ко мне. - Вы видели мисс Голкомб, - сказала она. - Скажите мне прямо, миссис Майклсон, разве она была достаточно здорова, чтобы пускаться в путь? - По-моему, нет, миледи... Сэр Персиваль тут же прервал меня: - Перед тем как уехать, говорили вы сиделке или нет, что мисс Голкомб выглядит несравненно лучше? - Да, сэр, я это сказала. Он обратился к миледи. - Сопоставьте мнение миссис Майклсон с вашим, - сказал он, - и постарайтесь отнестись рассудительно к простому факту. Разве мы отпустили бы ее, если б она была недостаточно здорова? Она уехала в сопровождении трех лиц: Фоско, вашей тетки и миссис Рюбель, которая поехала специально, чтобы помогать ей в дороге. Они заняли целое купе и постелили для нее постель на случай, если б она захотела прилечь отдохнуть. Сегодня сам Фоско вместе с миссис Рюбель отвезут ее в Кумберленд... - Почему Мэриан уехала в Лиммеридж одна и оставила меня здесь? - перебила сэра Персиваля миледи. - Потому что ваш дядюшка хочет повидать вашу сестру, прежде чем примет вас, - отвечал он. - Разве вы забыли письмо, которое она получила от него в самом начале своей болезни? Вы видели это письмо, вам его показали, вы его сами читали и должны помнить. - Я помню. - Так почему же вы так удивлены, что она уехала без вас? Вы хотели вернуться в Лиммеридж, и она отправилась туда, чтобы получить на это согласие вашего дядюшки. Глаза бедной леди Глайд наполнились слезами. - До сих пор Мэриан никогда не покидала меня, не попрощавшись, - сказала она. - Она попрощалась бы с вами и на этот раз, - возразил сэр Персиваль, - если б за вас не боялась. Она знала, что вы ее ни за что не отпустите, станете плакать и только расстроите и себя и ее. Есть у вас еще какие-нибудь возражения? Если так, вам придется спуститься вниз и разговаривать со мной в столовой. Мне надоело все это. Я хочу выпить стакан вина! Он поспешно ушел. В продолжение всего этого разговора он вел себя очень странно. Казалось, он взволнован и встревожен не меньше, чем сама леди Глайд. Я никогда не могла бы раньше предположить, что он так чувствителен. Я старалась уговорить леди Глайд вернуться в спальню, но это было бесполезно. Она продолжала стоять в коридоре, в глазах ее застыло выражение панического страха. - С моей сестрой что-то произошло, - сказала она. - Помните, миледи, какой энергией обладает мисс Голкомб, - заметила я. - Она могла решиться на поступок, на который другие леди в ее состоянии не отважились бы. Я надеюсь, что ничего плохого с ней не случилось, конечно, нет! - Я должна последовать за Мэриан, - сказала миледи с тем же выражением ужаса в глазах. - Я должна ехать вслед за ней. Я должна собственными глазами убедиться, что она жива и здорова! Идемте! Идемте со мной к сэру Персивалю! Я заколебалась, боясь, что мое появление может показаться неуместным и назойливым. Я попыталась сказать об этом миледи, но она меня не слушала. Она ухватилась за мою руку и заставила меня спуститься с ней вниз. Когда я открыла дверь в столовую, она прижалась ко мне, чтобы не упасть, так она была слаба. Сэр Персиваль сидел за столом. Штоф с красным вином стоял перед ним. Когда мы вошли, он поднес бокал ко рту и осушил его до дна. Заметив сердитый взгляд, который он бросил на меня, я попыталась извиниться за свое невольное вторжение. - Уж не думаете ли вы, что здесь происходит нечто таинственное? - вскричал он вдруг. - Будьте уверены, что здесь ничего ни от вас, ни от кого-либо другого не скрывают. Все делается в открытую! - Выкрикнув эти странные слова, он снова наполнил свой бокал и обратился к леди Глайд с вопросом, что ей от него нужно. - Если моя сестра была достаточно здорова, чтобы отправиться в путь, значит, и я могу ехать, - сказала миледи более решительно, чем раньше. - Я пришла умолять вас, сэр Персиваль: поймите мое беспокойство за Мэриан и разрешите мне последовать за ней сегодня же дневным поездом. - Вы должны подождать до завтра, - возразил сэр Персиваль, - и, если завтра не получите письма с отказом, можете ехать. Думаю, что отказа не будет, поэтому я сегодня же напишу Фоско. Он произнес эти слова, подняв бокал и глядя через него на свет, вместо того чтобы смотреть на леди Глайд, как этого требовала вежливость. В продолжение всего разговора он ни разу не взглянул в ее сторону. Признаюсь, такая невоспитанность со стороны такого знатного джентльмена произвела на меня весьма тягостное впечатление. - Но зачем же писать графу Фоско? - спросила удивленно миледи. - Для того чтобы он встретил вас на вокзале, - сказал сэр Персиваль. - Он встретит вас в Лондоне, и вы переночуете в доме вашей тетушки в Сент-Джонз-Вуде. Рука леди Глайд задрожала, и она еще крепче ухватилась за мою руку - я так и не поняла почему. - Нет никакой надобности, чтобы граф Фоско встречал меня, - сказала она. - Я не хочу останавливаться на ночь в Лондоне. - Вы должны сделать это. Вы не можете проделать весь путь отсюда до Кумберленда за один день. Вы переночуете в Лондоне, но я не желаю, чтобы вы останавливались в отеле на ночь одна. Фоско предложил вашему дяде, чтобы вы переночевали у него в доме, и дядя ваш дал свое согласие. Вот письмо к вам вашего дяди. Я хотел передать вам письмо еще утром, но забыл это сделать. Прочитайте, что пишет мистер Фэрли. Лэди Глайд с минуту смотрела на письмо и вдруг вложила его в мои руки. - Читайте вслух, - сказала она слабым голосом, - я не знаю, что со мной. Я не могу читать сама. Это была всего только коротенькая записка, написанная так небрежно, что я изумилась. Помнится, в ней стояло: "Дражайшая Лора, приезжайте, когда хотите. Остановитесь переночевать у вашей тетушки. Огорчен известием о болезни дорогой Мэриан. Ваш любящий дядя, Фредерик Фэрли". - Но я предпочла бы не заезжать к ним! Я предпочла бы не останавливаться в Лондоне на ночь! - сказала миледи, перебивая меня и не дожидаясь, пока я кончу читать записку. - Не пишите графу Фоско! Умоляю вас, не пишите ему! Сэр Персиваль снова наполнил свой бокал, но так неловко, что вино разлилось по столу. - Мое зрение что-то ослабело, - пробормотал он про себя странным, глухим голосом. Он медленно поставил бокал на стол, снова наполнил его и осушил залпом. Боюсь, вино бросилось ему в голову, ибо он выглядел и разговаривал очень странно. - Прошу вас, не пишите графу Фоско! - настойчиво и серьезно молила леди Глайд. - А почему бы нет, хотел бы я знать? - вдруг крикнул сэр Персиваль так яростно, что мы обе испугались. - Где вам подобает остановиться в Лондоне, как не в доме вашей тетушки, как это советует сделать вам сам мистер Фэрли? Спросите у миссис Майклсон, прав ли я! На этот раз сэр Персиваль бесспорно был прав, и я не могла возразить на его предложение. Я сочувствовала леди Глайд во всех других отношениях, но не могла разделять ее несправедливого предубеждения против графа Фоско. Я еще никогда не встречала леди, занимавшую такое высокое положение в обществе, как леди Глайд, и которая была бы до такой степени во власти плачевных предрассудков по отношению к иностранцам. Ни записка ее родного дядюшки, ни растущая досада сэра Персиваля не оказывали на нее, по-видимому, никакого влияния. Она твердила, что не хочет останавливаться на ночь в Лондоне, и продолжала умолять своего мужа не писать милорду графу. - Хватит! - грубо сказал сэр Персиваль, поворачиваясь к нам спиной. - Если у вас самой не хватает здравого смысла, чтобы понимать, что лучше, за вас приходится думать другим. Мы уже обо всем условились. Оставим это! Вам придется поступить так же, как поступила мисс Голкомб... - Мэриан? - повторила с изумлением миледи. - Мэриан ночевала в доме графа Фоско?! - Да, в доме графа Фоско. Она провела там вчерашнюю ночь, чтобы немного передохнуть по дороге в Лиммеридж. Вам придется последовать ее примеру и поступить, как вам приказывает ваш дядя. Завтра вы переночуете у Фоско, как сделала ваша сестра. Я не желаю больше слушать никаких возражений. Не препятствуйте моим решениям! Не заставляйте меня раскаиваться в том, что я вообще вас отпускаю! Он вскочил на ноги и вдруг вышел на веранду через открытую стеклянную дверь. - Простите меня, миледи, - шепнула я, - но мне кажется, нам лучше не ждать здесь возвращения сэра Персиваля. Боюсь, что он слишком разгорячен вином. Я увела ее из столовой. Она шла со мной устало и безучастно... Как только мы снова очутились в безопасности наверху, я сделала все, что было в моих силах, чтобы успокоить миледи. Я напомнила ей, что в письме к ней и к мисс Голкомб ее дядя мистер Фэрли безусловно считал нужным, чтобы она поступила так, как ей предложили. Она согласилась с этим и даже сказала, что оба письма типичны для эксцентрического характера ее дядюшки, но ее опасения за мисс Голкомб, ее необъяснимый ужас перед милордом графом и нежелание провести ночь в его доме оставались прежними, несмотря на все мои доводы. Я сочла своим долгом возразить против необоснованных предрассудков миледи по отношению к милорду графу, что я и сделала с большим достоинством и с подобающей моему положению почтительностью. - Простите меня за вольность, миледи, - сказала я под конец, - но, как сказано в писании, - "по делам их познаете их". Я считаю, что доброта и заботливость милорда графа в продолжение всей болезни мисс Голкомб заслуживают нашей благодарности и уважения. Даже серьезные разногласия милорда графа с мистером Доусоном происходили на почве чрезмерного внимания милорда графа к мисс Голкомб. - Какие разногласия? - спросила миледи с внезапно пробуд