ь больше всего. Начинать обучение обезьяны можно было лишь с младенческого возраста. Год за годом исследователи с тревогой наблюдали, каким становится их растущий воспитанник: смышленым или тупоумным, непокорным или послушным, здоровым или болезненным. Здоровье обезьян было предметом постоянного беспокойства. Действительно, после нескольких лет напряженного труда и немалых расходов многие программы пришлось свернуть, так как обезьяны умирали от болезней или психических расстройств. Так, в 1976 году в Атланте шимпанзе Тимоти сошел с ума и покончил жизнь самоубийством, захлебнувшись собственными испражнениями. В 1977 году чикагский орангутан Морис стал болезненно подозрительным, у него развился навязчивый страх, что привело к прекращению всех работ. Лучше это или хуже, но факт оставался фактом: высокое интеллектуальное развитие, которое и делало обезьян удобными объектами для исследований, одновременно являлось причиной психической неуравновешенности, свойственной человеку. Как бы то ни было, сотрудники "Проекта Эми" были вынуждены фактически приостановить работы. В мае 1979 года они приняли решение опубликовать рисунки Эми и направили их вместе с сопровождающей статьей в "Journal of Behavioral Sciences". Впоследствии оказалось, что это решение имело очень важные последствия. 2. ПРОРЫВ Статья "Сны горной гориллы" так и не была опубликована. Как это было принято, статью направили на рецензирование трем членам редакционной коллегии журнала, а одна копия каким-то образом (до сих пор неясно, как это произошло) попала к членам Агентства по защите приматов - нью-йоркской организации, созданной в 1975 году для предотвращения "...недопустимого и противозаконного использования разумных приматов в бесполезных лабораторных экспериментах" [последующее описание преследований Эллиота в большой мере заимствовано из статьи "Нарушение свободы исследователя посредством распространения ложных слухов и инсинуаций прессы; преследование доктора Питера Эллиота"; см. J.A.Peebles, Journal of the Academic Law and Psychiatry, 52, N_12, 19-38 (1979)]. Третьего июня агентство приступило к пикетированию зоологического факультета в Беркли, требуя немедленного "освобождения" Эми. Пикетчиками были в основном женщины, нередко с детьми. Местная телевизионная компания показала восьмилетнего мальчика, который держал плакат с фотографией Эми и кричал: "Свободу Эми! Свободу Эми!". Сотрудники "Проекта Эми" ограничились коротким письменным заявлением для прессы, в котором констатировалось, что Агентство по защите приматов получило "недостоверную информацию". Заявление было отправлено через службу информации университета. Скоро стало очевидным, что такой шаг был тактической ошибкой. Пятого июня агентство опубликовало комментарии других приматологов со всех уголков США, в которых давалась оценка работам доктора Эллиота. (Позднее многие из них отрицали свое авторство или утверждали, что при цитировании смысл их высказываний был искажен.) Доктор Уэйн Терман из Норманского университета в Оклахоме будто бы заявил, что работы Эллиота "смешны и безнравственны". Доктор Фелисити Хаммонд из Йоркского центра по изучению приматов (г.Атланта) сказала, что "и сам Эллиот, и его работы весьма заурядны". Доктор Ричард Аронсон из Чикагского университета назвал исследования Эллиота "в основе своей бесспорно фашистскими". Никто из этих ученых, давая столь категоричные опенки, не ознакомился предварительно со статьей Эллиота, однако нетрудно было себе представить нанесенный ими ущерб, особенно от заявления Аронсона. Уже 8 июня некая Элинор Врие, выступая от имени всего агентства и говоря о "преступных исследованиях доктора Эллиота и его нацистски настроенных сотрудников", заявила, что Эми стали преследовать ночные кошмары только после жестоких экспериментов Эллиота, в ходе которых животное подвергали пыткам, электрошоку и пичкали сильнодействующими препаратами. Сотрудники "Проекта Эми" к 10 июня подготовили гораздо более детальное второе заявление для прессы, в котором, в частности, ссылались на неопубликованную статью. К сожалению, теперь служба информации университета была "слишком занята", чтобы опубликовать это заявление. На 11 июня на зоологическом факультете было намечено собрание для обсуждения "некоторых нравственных проблем". Элинор Врие заявила, что агентство наняло известного адвоката из Сан-Франциско Мелвина Белли, чтобы тот помог "освободить Эми от рабства". Офис адвоката отказался прокомментировать это сообщение. В тот же день сотрудники "Проекта Эми" неожиданно для самих себя добились решающего успеха в понимании природы снов Эми. Несмотря на все эти удары и всеобщее, далеко не дружественное внимание, сотрудники Эллиота продолжали ежедневно работать с Эми. Беспокойство гориллы и регулярно повторявшиеся вспышки раздражения напоминали им о том, что пока еще не решена главная проблема. Ученые настойчиво искали разгадку, а когда в конце тоннеля забрезжил свет, то он оказался совсем не там, где его надеялись найти. Прорыв в работе произошел почти случайно. Научный сотрудник Сара Джонсон просматривала в библиотеке различные документы об археологических открытиях в Конго в слабой надежде найти сведения о таком месте ("старые здания в тропическом лесу"), которое Эми могла бы видеть в младенчестве, еще до того, как ее привезли в зоопарк Миннеаполиса. Джонсон быстро выяснила наиболее важные особенности бассейна Конго: исследование региона европейцами началось лишь сто лет назад; в последние годы из-за агрессивного поведения враждебно настроенных племен и непрерывных гражданских войн научные экспедиции в Конго стали опасными; влажный тропический климат не способствовал сохранению памятников архитектуры. Это означало, что древняя история бассейна Конго практически неизвестна, и Джонсон закончила свои поиски за несколько часов. Однако ей не хотелось так быстро признавать свое поражение, и она решила просмотреть другие книги, имевшиеся в отделе антропологии, в том числе этнографические и исторические исследования, отчеты о средневековых путешествиях в Африку. Оказалось, что первыми в континентальных регионах бассейна Конго побывали арабские работорговцы и португальские купцы; некоторые оставили довольно подробные описания своих путешествий. Поскольку Джонсон не знала ни арабского, ни португальского, она ограничилась знакомством с иллюстрациями. Неожиданно ей в глаза бросился рисунок, от которого, как она позже призналась, у нее "пробежал по коже мороз". Это была старинная португальская гравюра, выполненная в 1642 году и воспроизведенная в книге, изданной в 1842-м. На потрепанной, ломкой бумаге краски поблекли от времени, но тем не менее там были отчетливо видны заросшие лианами и гигантскими папоротниками руины города. В полуразрушенных зданиях двери и окна завершались полукруглыми арками - точно такими, какие рисовала Эми. - Это был счастливый случай, - говорил позднее Эллиот, - один из тех, которые выпадают ученому раз в жизни, да и то если повезет. Конечно, сама гравюра нам ничего не сказала; подпись под рисунком мы прочесть не могли, удалось разобрать лишь одно слово, которое показалось нам похожим на "Зиндж", и дату - 1642 год. Мы тотчас наняли переводчиков, искушенных в арабском и португальском языках семнадцатого столетия. Но главное было не в этом. Как нам казалось, мы получили уникальную возможность проверить справедливость одной очень важной теоретической проблемы. Мы решили, что рисунки Эми подтверждают существование специфической генетической памяти. Гипотеза о генетической памяти была впервые высказана Маре еще в 1911 году и с тех пор стала предметом ожесточенных дебатов. В общих чертах суть ее сводится к следующему постулату: механизм передачи наследуемых признаков настолько универсален, что регулирует передачу последующим поколениям не только физических характеристик организма. Очевидно, что поведение низших животных определяется генетическими факторами, поскольку им не нужно обучаться типичному для них поведению. С другой стороны, для высших животных характерно более разнообразное, гибкое поведение, на которое оказывают определенное влияние обучение и память. Нерешенным оставался вопрос: не закреплена ли какая-то часть психического аппарата высших животных, в частности обезьяны и человека, в их генах? Эллиот и его сотрудники полагали, что теперь в лице Эми они располагают доказательством существования генетической памяти. Эми вывезли из Африки, когда ей было всего лишь семь месяцев. Если она не видела руин города в младенчестве, то ее сны и рисунки могли представлять собой лишь проявление специфической генетической памяти. Проверить это предположение можно было только в Африке. К вечеру 11 июня все сотрудники "Проекта Эми" пришли к единому мнению. Если им удастся организовать - и оплатить - поездку, они с Эми отправятся на родину гориллы. Двенадцатого июня Эллиот и его сотрудники ждали, когда переводчики закончат работу над древним источником. Они надеялись, что на перевод уйдет не больше двух дней. Поездка в Африку представляла собой более сложную проблему. Во-первых, даже если с Эми отправятся лишь двое сотрудников, это обойдется по меньшей мере в тридцать тысяч долларов, что составляло заметную долю всего годового бюджета проекта. Во-вторых, перевозка гориллы через полсвета наверняка потребует преодоления множества таможенных и бюрократических барьеров, которые часто исключают друг друга. Стало очевидным, что Эллиоту и его сотрудникам необходима помощь более сведущих в подобных проблемах людей, но они не знали, куда обратиться. И вдруг на следующий день, 13 июня, из Хьюстона позвонила доктор Карен Росс. Она говорила от имени одного из спонсоров "Проекта Эми", Фонда защиты природы, и сообщила, что через два дня отправляется в Конго с экспедицией. Росс не говорила, что ей было бы интересно взять с собой Питера Эллиота или Эми, но у Эллиота создалось такое впечатление (по крайней мере если судить по телефонному разговору), что в таких делах, как организация экспедиций и их переброска в затерянные уголки планеты, доктор Росс чувствует себя как рыба в воде. Когда Росс спросила, нельзя ли ей прилететь в Сан-Франциско, чтобы встретиться с доктором Эллиотом, тот ответил, что будет рад ее видеть в любое удобное для нее время. 3. ЮРИДИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ 14 июня 1979 года запомнилось Питеру Эллиоту как день неожиданностей. Для него он начался в восемь утра; именно в это время Эллиот пришел в сан-францисскую адвокатскую контору "Садерленд, Мортон и О'Коннел" в связи с угрозами Агентства по защите приматов возбудить судебное дело. Эта угроза стала еще более актуальной в связи с только что родившимися планами поездки в Конго. Эллиот встретился с Джоном Мортоном в библиотеке конторы, отделанной деревянными панелями и выходившей окнами на Гранд-стрит. По ходу беседы Мортон делал пометки в желтом блокноте. - Думаю, ваши дела не так уж плохи, - начал Мортон, - но сначала разрешите задать несколько вопросов. Эми - горилла? - Да, самка горной гориллы. - Возраст? - Семь лет. - Значит, она еще ребенок? Эллиот объяснил, что гориллы достигают зрелости к шести-восьми годам, поэтому по развитию Эми была примерно такой же, как шестнадцатилетняя девушка. Мортон нацарапал что-то в своем блокноте. - Можно ли сказать, что она еще ребенок? - Нам нужно это сказать? - Думаю, нужно. - Да, Эми еще ребенок, - сказал Эллиот. - Откуда она взялась? Я хочу сказать, откуда она родом? - Эми нашла в Африке, точнее в деревне Багиминди, одна туристка, некая Свенсон. Туземцы убили и съели мать Эми, а миссис Свенсон купила детеныша. - Значит, Эми родилась не в неволе, - сказал Мортон и записал еще пару слов в блокноте. - Совершенно верно. Миссис Свенсон привезла ее в США и подарила Миннеаполисскому зоопарку. - После этого она потеряла интерес к Эми? - Думаю, да, - ответил Эллиот. - Мы пытались связаться с миссис Свенсон, чтобы расспросить ее о первых месяцах жизни Эми, но безрезультатно. Очевидно, миссис Свенсон постоянно путешествует, сейчас она где-то на Борнео. Короче говоря, когда Эми оказалась в ветеринарной лечебнице в Сан-Франциско, я позвонил в Миннеаполисский зоопарк и спросил, нельзя ли оставить ее для научных исследований. Руководство зоопарка согласилось на три года. - Вы платили зоопарку? - Нет. - Был ли заключен какой-либо контракт в письменной форме? - Нет, я просто позвонил директору зоопарка. Мортон кивнул. - Устное соглашение, - сказал он записывая. - А когда истекли три года? - Это было весной 1976 года. Я попросил директора зоопарка продлить разрешение до шести лет, и он согласился. - Опять-таки устно? - Да. Мы разговаривали по телефону. - У вас не было с ним никакой деловой переписки? - Нет. Когда я звонил, мне казалось, судьба гориллы им совершенно безразлична. Честно говоря, мне даже приходила в голову мысль, что в зоопарке попросту забыли об Эми. Кстати, у них четыре гориллы. Мортон нахмурился. - Разве гориллы не дорогие животные? Я имею в виду, если кому-то захочется купить ее для дома или цирка. - Гориллы занесены в Красную книгу, они считаются исчезающим видом, поэтому частным лицам их просто не продают. Но в общем вы правы, стоят они очень дорого. - Сколько же? - Видите ли, определенной продажной цены не установлено, но, должно быть, двадцать - тридцать тысяч долларов. - И все эти годы вы обучали ее языку? - Да, - сказал Эллиот. - Американскому языку жестов. Сейчас ее словарный запас включает шестьсот двадцать слов. - Это много? - Больше, чем у любого известного человеку примата. Продолжая царапать в блокноте, Мортон кивнул. - И вы по-прежнему ежедневно работаете с ней? - Да. - Отлично, - сказал Мортон. - В делах об опеке над животными это очень важный аргумент. По крайней мере так было до сих пор. В западных странах уже более ста лет создаются различные движения и организации, призывающие прекратить все эксперименты с животными. Как правило, эти движения возглавляли антививисекционисты. Поначалу они объединяли фанатичных до безумия защитников, твердо вознамерившихся воспрепятствовать любым научным работам с использованием животных. С годами ученые выработали более или менее стандартную тактику защиты в судах. Они заявляли, что целью их исследований является улучшение благосостояния и здоровья человечества, а это важнее благосостояния животных. Они подчеркивали, что никто не возражает против использования животных для перевозки грузов или выполнения сельскохозяйственных работ; в сущности домашний скот был рабом человека на протяжении тысячелетий. Использование животных в научных экспериментах лишь расширяет сферу их служения человеку. Кроме того, животное есть животное. Оно не обладает самосознанием, не способно понять, какое место в природе занимает. По словам философа Джорджа Г.Мида, "...животные не имеют прав. Мы можем по своему усмотрению сокращать им жизнь. Если человек убивает животное, он не совершает преступления, потому что при этом животное ничего не теряет...". Подобные умонастроения беспокоили многих, но все попытки выработать какие-либо правила неизменно натыкались на непреодолимые препятствия. Наиболее очевидным из таких препятствий было отношение к животным в зависимости от их филогенетики. Почти никто из ученых не производил операции без анестезии на собаках, кошках и других млекопитающих, но как в этом смысле относиться к кольчатым червям, ракам, пиявкам и кальмарам? Если игнорировать болевые ощущения у таких простых созданий, то это выглядело бы как некая "таксономическая дискриминация". А если простые животные заслуживали такого же отношения, как и более сложные, то не противозаконно ли бросать живого рака в кипящую воду? Вопрос о том, что такое жестокость в обращении с животными, понимался далеко не однозначно и самими защитниками животных. В некоторых странах они пытались противодействовать истреблению крыс, а в 1968 году широкую огласку получил странный исход дела об одном австралийском фармацевтическом предприятии. [В Западной Австралии было построено новое фармацевтическое предприятие. На нем все таблетки поступали на ленту конвейера. Работой конвейера управлял оператор, который, нажимая кнопки, сортировал таблетки по размерам и цвету так, что разные таблетки собирались в разных контейнерах. Один дотошный специалист по поведению животных, последователь Скиннера, заметил, что процессу сортировки было бы нетрудно обучить голубей. Птицы могли бы следить за поступающими на ленту таблетками и клевать разноцветные кнопки. Дирекция предприятия не поверила ученому, но согласилась провести испытания. Вопреки всем опасениям, оказалось, что голуби отлично справляются с работой, и их посадили к конвейеру. Однако тут вмешались антививисекционисты и через суд заставили прекратить использование голубей на том основании, что это якобы жестоко по отношению к птицам. Работу на конвейере снова поручили человеку. Очевидно, суд решил, что голуби заслуживают куда более внимательного отношения, чем человек.] Позднее, боясь показаться смешными, суды не торопились вмешиваться в эксперименты с животными. В результате у ученых оказались развязанными руки, и объем исследований с использованием животных достиг небывалого уровня: в семидесятые годы только в США в лабораториях ежегодно убивали около 64 миллионов животных. Но постепенно общественное мнение менялось. Работы по обучению языку дельфинов и человекообразных обезьян показали, что эти животные не только умны, но и обладают самосознанием; действительно, они узнавали себя в зеркалах и на фотографиях. В 1974 году для контроля исследований с использованием обезьян уже сами ученые создали Международную лигу защиты приматов. В марте 1978 года индийское правительство запретило вывоз из страны обезьян резусов в любые лаборатории. Судебное рассмотрение нескольких дел закончилось так, что, казалось, и животные иногда могут иметь свои права. Ранее отношения между животным и его хозяином-человеком обычно рассматривались как отношения раба и рабовладельца, который может делать со своим рабом все, что пожелает. Теперь вопрос о собственности стал не самым главным. Так, в феврале 1977 года широкую огласку получило дело лаборанта, который выпустил в океан дельфина Мэри. Гавайский университет подал на лаборанта в суд, обвинив того в причинении материального ущерба - потере ценного лабораторного животного. Дело дважды рассматривалось судом присяжных, и университет проиграл. В ноябре 1978 года суд разбирал дело об опеке над шимпанзе Артуром, который достиг большого искусства в языке жестов. Владелец шимпанзе, Университет Джонса Хопкинса, решил прекратить исследования и продать животное. Обучавший шимпанзе Уильям Левин обратился в суд и получил право на опеку на том основании, что Артур научился языку и поэтому уже не мог считаться животным. - Одним из самых важных доводов истца, - сказал Мортон, - суд счел тот факт, что других шимпанзе Артур называл "черными существами". Когда Артура попросили рассортировать фотографии шимпанзе и людей, он правильно разделил их на две стопки, но свой снимок положил в ту стопку, где находились фотографии людей. Ошибка исключалась, потому что во второй раз Артур поступил точно так же. Очевидно, он не считал себя шимпанзе, и суд решил, что Артур должен оставаться со своим учителем, поскольку их насильственная разлука могла бы повлечь за собой серьезную психическую травму. - Эми плачет, когда я оставляю ее одну, - сказал Эллиот. - Когда вы собираетесь проводить эксперименты, вы просите у нее разрешения? - Обязательно. Эллиот улыбнулся. Очевидно, Мортон понятия не имел, что значит ежедневно работать с Эми. Без ее согласия было просто невозможно сделать что бы то ни было, даже отправиться в автомобильную поездку. При своей недюжинной силе Эми могла быть очень своенравной и упрямой. - У вас есть доказательства того, что она соглашалась на эксперименты? - Видеозаписи. - Она понимает суть предлагаемых вами экспериментов? Эллиот пожал плечами. - Она говорит, что понимает. - Вы применяете систему поощрений и наказаний? - Когда изучаешь поведение животных, без этого не обойтись. Мортон нахмурился. - Каким формам наказания вы ее подвергаете? - Ну, когда она плохо себя ведет, я ставлю ее в угол лицом к стене, а иногда отправляю спать раньше обычного и не даю любимого желе с арахисовым маслом. - А как насчет пыток и электрошока? - Это просто смешно. - Вы никогда не прибегали к физическим наказаниям? - Она же здоровенное животное. Обычно я боюсь, что Эми выйдет из себя и накажет физически _меня_. Мортон улыбнулся и встал. - Все будет в порядке, - сказал он. - Любой суд постановит, что Эми находится под вашей опекой и именно вы должны принимать решение, что делать с ней дальше. - Мортон с минуту помедлил. - Вероятно, мой вопрос покажется вам странным, но не могли бы вы привести Эми в суд в качестве свидетеля? - Думаю, это возможно, - ответил Эллиот. - Вы полагаете, что может возникнуть такая необходимость? - В вашем случае нет, - сказал Мортон, - но рано или поздно возникнет. Помяните мое слово: в течение ближайших десяти лет состоится по меньшей мере одно судебное разбирательство об опеке над приматом, овладевшим языком, когда в качестве свидетеля будет выступать сам примат. Эллиот пожал руку Мортону и напоследок задал еще один вопрос: - Между прочим, если я захочу вывезти Эми из страны, могут ли возникнуть какие-либо проблемы? - Если станет известно, что готовится судебное разбирательство об опеке, то проблемы могут возникнуть при пересечении границы, - ответил Мортон. - А вы собираетесь вывезти ее из США? - Да. - Тогда мой вам совет: делайте это как можно быстрее и ни с кем не делитесь своими планами, - сказал Мортон. Эллиот появился в своем кабинете на третьем этаже здания зоологического факультета в начале десятого. - Звонила доктор Росс из Фонда защиты природы в Хьюстоне, - сообщила ему его секретарь Кэролайн. - Она уже летит в Сан-Франциско. Три раза звонил мистер Хакамичи, сказал, что у него очень важное дело. На десять назначено собрание всех сотрудников "Проекта Эми". А еще вас дожидается Флюгер. - В самом деле? Беспринципный и шумливый Джеймс Уэлдон был ведущим профессором факультета. На карикатурах студенты и сотрудники обычно изображали "Флюгера" Уэлдона с поднятой рукой и обслюнявленным пальцем: он всегда знал, откуда дует ветер. Последние несколько дней Флюгер избегал встреч с Эллиотом и его сотрудниками. Эллиот вошел в свой кабинет. - Рад тебя видеть, мой мальчик, - сказал Уэлдон, протягивая руку и изображая сердечное, по своим понятиям, рукопожатие. - Ты сегодня рано. Эллиот моментально насторожился. - Я надеялся опередить толпу, - объяснил он. Обычно до десяти часов пикетчики не показывались, а иногда появлялись даже намного позже - в зависимости оттого, когда они договорились встретиться с операторами из телевизионных новостей. Да, теперь это делалось так: протест по договоренности. - Они больше не придут, - улыбнулся Уэлдон. Он вручил Эллиоту последний выпуск городской газеты "Кроникл". Одна из заметок на первой полосе была обведена черными чернилами. Ссылаясь на занятость и личные мотивы, Элинор Врие заявляла о своем уходе с поста регионального директора Агентства по защите приматов. Центральная дирекция агентства в Нью-Йорке признала, что они допустили серьезные ошибки в толковании сути и целей исследований Эллиота. - Что отсюда следует? - спросил Эллиот. - Адвокатская контора Белли рассмотрела ваше заявление для прессы и публичные утверждения Врие о пытках и решила, что агентство может быть обвинено в злостной клевете, - сказал Уэлдон. - Нью-йоркская дирекция в панике. Сегодня они с тобой свяжутся. Лично я надеюсь, что ты проявишь понимание. Эллиот плюхнулся в кресло. - А что с собранием факультета на следующей неделе? - О, это очень серьезный вопрос, - сказал Уэлдон. - Несомненно, сотрудники факультета захотят обсудить неэтичное поведение отдельных работников средств массовой информации и поддержат вас. Сейчас я как раз готовлю проект официального заявления от имени моего офиса. От Эллиота не ускользнула вся нелепость ситуации. - Вы твердо решили рискнуть? - спросил он. - Я поддерживаю тебя на тысячу процентов, надеюсь, ты это понимаешь, - сказал Уэлдон. Он беспокойно прошелся по кабинету, рассматривая рисунки Эми, которыми здесь были увешаны все стены. На уме у него определенно было что-то еще. - Она все еще рисует такие картинки? - спросил он наконец. - Да, - ответил Эллиот. - И вы все еще не имеете понятия, что они означают? Эллиот помедлил с ответом, потом решил, что делиться с Уэлдоном своими догадками относительно смысла рисунков было бы по меньшей мере преждевременно. - Ни малейшего, - сказал он. - Ты уверен? - нахмурив брови, переспросил Уэлдон. - Мне кажется, кое-кто знает, что на них изображено. - Почему вы так думаете? - Произошло нечто странное, - сказал Уэлдон. - Некто предложил нам продать Эми. - Продать Эми? Как это - продать Эми? - Вчера мне позвонил один юрист из Лос-Анджелеса и сказал, что у него есть покупатель, который готов заплатить за нее сто пятьдесят тысяч долларов. - Должно быть, какой-то богатый доброжелатель, - сказал Эллиот, - пытается спасти Эми от пыток. - Не думаю, - возразил Уэлдон. - Во-первых, предложение поступило из Японии. От некоего господина Хакамичи, занимающегося электроникой. Это я узнал сегодня утром, когда юрист позвонил еще раз и повысил цену до двухсот пятидесяти тысяч долларов. - Двести пятьдесят тысяч долларов? - не поверил Эллиот. - За Эми? Конечно, о сделке не могло быть и речи. Он никогда не продал бы Эми ни за какие деньги. Но почему за нее предлагают такую сумму? У Уэлдона был готов ответ: - Такую кучу денег, четверть миллиона долларов, может предложить только частная компания. Промышленность. Очевидно, Хакамичи прочел о твоих работах и нашел какой-то способ использования владеющих языком приматов в промышленности. - Флюгер уставился в потолок, что было верным признаком приближения очередного приступа красноречия. - Полагаю, речь идет о совершенно новом поле деятельности, о дрессировке приматов в целях их практического использования в производстве. Питер Эллиот выругался. Он обучал Эми языку совсем не для того, чтобы ей на голову надели защитную каску, а в руки дали посудину с завтраком. Он так и сказал Уэлдону. - Ты говоришь не подумав, - объяснил Уэлдон. - А если мы находимся на пороге новой эры использования возможностей человекообразных обезьян? Представь себе, что это значит. Не только увеличение бюджета факультета, не только возможность прикладных исследований. Гораздо более важен тот факт, что у нас появится шанс сохранить жизнь этим животным. Ты же не хуже меня знаешь, что человекообразные обезьяны вымирают. Популяция шимпанзе в Африке резко уменьшилась. На Борнео из-за вырубки лесов катастрофически сокращается ареал обитания орангутанов, и лет через десять они исчезнут вообще. В тропических лесах Центральной Африки осталось тысячи три горилл. Все эти животные вымрут при жизни нашего поколения, если только не будет найдена достаточно веская причина сохранить приматов как вид. Такую причину можешь найти ты, Питер. Подумай об этом. Эллиот не только подумал сам, но и обсудил неожиданное известие со всеми сотрудниками "Проекта Эми" на собрании, состоявшемся в десять часов. Они обдумали возможность использования человекообразных обезьян в промышленности и потенциальные выгоды, которые сулила подобная перспектива работодателям, в том числе отсутствие у обезьян профсоюзов и страховых пособий. В конце двадцатого века это были немаловажные факторы. (В 1978 году в суммарной себестоимости каждого автомобиля, сходившего с конвейеров Детройта, расходы на страхование здоровья рабочих превосходили стоимость всей стали, использованной на этот автомобиль.) Все пришли к единодушному выводу, что представление об "индустриальных обезьянах" фантастично и нелепо. Любая обезьяна вроде Эми совсем не была более дешевой и тупой разновидностью рабочего-человека. Как раз наоборот: Эми - весьма развитое и сложное создание, которому не нашлось бы места в современном промышленном мире. За ней нужно постоянно присматривать, она капризна, ненадежна и не отличается крепким здоровьем. Использовать ее в промышленности в качестве рабочего просто бессмысленно. Если Хакамичи мечтает об обезьянах с паяльниками в руках, сидящих вдоль конвейера по сборке телевизоров или других электронных приборов, то он глубоко заблуждается. Лишь Бергман, специалист по детской психологии, предостерег коллег от преждевременных выводов. - Четверть миллиона - немалые деньги, - сказал он, - а мистер Хакамичи, вероятно, не дурак. Должно быть, он о чем-то догадался по рисункам Эми. А рисунки говорят, что она неврастеничка и вообще трудный ребенок. Готов спорить на что угодно, если Эми интересует японца, то только из-за ее рисунков. Но почему эти рисунки должны стоить четверть миллиона долларов, я не могу себе даже представить. Никто другой тоже не мог ответить на этот вопрос, поэтому дискуссия переключилась на другую тему: собственно рисунки и только что переведенные старинные тексты. Отвечавшая за этот фронт работ Сара Джонсон начала с ошарашивающего заявления: - Что касается Конго, то у меня только плохие новости [изложенные ниже сведения Джонсон почерпнула в основном из детальной монографии Паркинсона "Дельта Конго в мифах и истории" (A.J.Parkinson. The Congo Delta in Myth and History, London: Peters, 1904.)]. В дошедших до нас исторических документах, объяснила она, сведения о Конго практически отсутствуют. Древние египтяне, жившие в долине Нила в его верхнем течении, знали лишь, что истоки их реки находятся где-то далеко на юге, в местности, которую они называли Страной деревьев. Это была таинственная страна с такими плотными лесами, что в полдень там было темно, как ночью. Царство вечного мрака населяли удивительные существа, в том числе маленькие люди с хвостами и животные, у которых одна половина тела была черной, а другая - белой. В течение последующих почти четырех тысячелетий человек не узнал о внутренних регионах Африки ничего нового. В седьмом веке нашей эры арабы посещали западную Африку в поисках золота, слоновой кости, пряностей и рабов. Но они были морскими торговцами и не отваживались забираться в глубь континента. Они называли Центральную Африку Зинджем - страной черных, страной сказок и чудес. Арабы слышали и пересказывали легенды о бескрайних лесах и крошечных хвостатых человечках; о горах, извергавших огонь и затмевавших солнце; о туземных деревнях, завоеванных обезьянами, которые жили с женами туземцев; о волосатых гигантах с плоскими носами; о получеловеке-полулеопарде; о местных рынках, на которых в качестве деликатеса предлагали куски жирной человечины. Этих рассказов было вполне достаточно, чтобы удерживать арабов у берега, хотя они слышали и другие истории, в такой же мере соблазнительные, в какой первые были пугающими: о горах сверкающего золота; о руслах рек, усеянных алмазами; о животных, говорящих на человеческом языке; о могучих цивилизациях, скрытых в тропических лесах. Особенно важно то, что во всех древних арабских описаниях снова и снова повторялась легенда о потерянном городе Зиндже. Если верить легендам, этот город, известный еще евреям времен царя Соломона, был неисчерпаемым источником алмазов. Тайна караванных путей, ведущих в Зиндж, ревниво охранялась, передавалась от отца к сыну, от поколения к поколению как самая сокровенная реликвия. Но потом залежи алмазов были исчерпаны, и руины города затерялись где-то в самом сердце черной Африки. Тропические леса давно поглотили ревностно охранявшиеся караванные пути, и последний торговец унес их тайну с собой в могилу сотни лет назад. Этот загадочный и манящий город арабы называли потерянным городом Зинджем [фантастические рассказы о сказочном городе Зиндже легли в основу популярного романа Г.Р.Хаггарда "Копи царя Соломона", впервые опубликованного в 1885 году; Хаггард был одаренным лингвистом и в 1875 году служил у губернатора Наталя; там, вероятно, он и услышал о Зиндже от соседних зулусских племен]. Слава о нем пережила века, и тем не менее Джонсон удалось найти лишь несколько более или менее подробных описаний города. В 1187 году момбасский араб ибн Барату писал, что "...туземцы рассказывают... о потерянном городе в глубине страны, называемом Зиндж. Там жили только чернокожие. Когда-то они купались в таком богатстве и такой роскоши, что даже их рабы носили украшения из драгоценных камней, особенно из голубых алмазов, ибо алмазов там было великое множество". В 1292 году некий перс Мохаммед Заид утверждал, что "...на улицах Занзибара показывали большой алмаз [величиной] с кулак... и все говорили, что этот камень привезен из глубин континента, что там еще можно найти развалины города, который называется Зинджем, и что там есть еще много таких алмазов, которые разбросаны прямо на земле и в руслах рек...". В 1334 году другой араб ибн Мохаммед говорил: "...мы собирались отправиться на поиски города Зиндж, но потом отказались от своих намерений, узнав, что город давно заброшен и большей частью разрушен. Говорят, он выглядел удивительно, ибо все двери и окна в нем были сделаны в форме полумесяца, а теперь жилища заняты злобной расой волосатых людей, которые разговаривают лишь шепотом на никому не известном языке...". Потом в Африке появились неутомимые искатели приключений португальцы. В 1544 году они отважились отправиться в глубь континента вверх по великой реке Конго, но вскоре столкнулись с непреодолимыми трудностями, из-за которых Центральная Африка оставалась неисследованной еще сотни лет. Река Конго оказалась судоходной лишь несколько первых недель сезона дождей, однако и в это время года по реке можно было подняться только на двести миль (до того места, где был основан город Леопольдвиль, теперь переименованный в Киншасу). Туземцы были настроены враждебно, к тому же среди них нередко встречались племена каннибалов. И наконец, жаркие, влажные тропические леса были неисчерпаемым источником болезней - малярии, шистосоматоза, сонной болезни, гемоглобинурийной лихорадки, которые буквально косили белокожих пришельцев. Португальцам так и не удалось проникнуть в центральные районы бассейна Конго. Не увенчалась успехом и попытка английского капитана Бреннера; в 1644 году вся его экспедиция пропала без вести. На картах цивилизованного мира бассейн реки Конго оставался белым пятном еще более двухсот лет. Но все средневековые путешественники повторяли одни и те же легенды о Центральной Африке, в том числе и рассказы о Зиндже. В 1642 году португальский художник Хуан Диего де Вальдес изобразил потерянный город на картине, получившей широкую известность. - К сожалению, - сказала Сара Джонсон, - он написал также хвостатых людей и обезьян, вступающих в половые сношения с женщинами. Кое-кто из слушателей тяжело вздохнул. - Очевидно, Вальдес недостоверен, - резюмировала Джонсон. - Он всю жизнь прожил в Сетубале, где пил с моряками и писал картины по их рассказам. Детальное изучение Африки началось лишь в середине девятнадцатого века в первую очередь благодаря усилиям Бертона, Спика, Бейкера, Ливингстона и особенно Стэнли. Никто из них не нашел и следов потерянного города Зинджа. Руины сказочного города не были обнаружены и за прошедшие с того времени сто лет. Собравшиеся подавленно молчали. - Я предупреждала вас, что у меня плохие новости, - сказала Сара Джонсон. - Ты хочешь сказать, - подвел итог Питер Эллиот, - что гравюра сделана по рассказам и неизвестно, существовал ли когда-либо этот город на самом деле или нет. - К сожалению, это именно так, - сказала Сара Джонсон. - Доказательств, что изображенный на гравюре город когда-то существовал, нет. Возможно, это всего лишь легенда. 4. РЕШЕНИЕ Питер Эллиот привык всецело доверять современным данным - фактам, графикам, чертежам - и поэтому совершенно не был подготовлен к тому, что гравюра 1642 года со всеми ее деталями, возможно, является всего лишь выдумкой, плодом изощренной фантазии художника. Это открытие его просто потрясло. Их намерение отправиться в Конго вместе с Эми вдруг показалось по-детски наивным; стало очевидным, что между схематичными, примитивными рисунками Эми и гравюрой Вальдеса существует лишь кажущееся, случайное сходство. Как только они могли поверить, что потерянный город Зиндж - не только выдумка древних сказочников? В семнадцатом веке, когда чуть ли не каждый день приносил известия об открытии новых земель и о новых чудесах, мысль о существовании такого города казалась вполне разумной, даже убедительной. Но в компьютеризованном двадцатом веке Зиндж был не более реален, чем Камелот [в цикле легенд о короле Артуре его резиденция, где собирались рыцари Круглого Стола] или Ксанаду [название вымышленного города из фрагмента С.Т.Колриджа "Кубла хан"]. Какими же дураками нужно быть, чтобы всерьез поверить в Зиндж! - Итак, потерянного города нет, - подвел итог Эллиот. - О, город существует, - подтвердил женский голос. - В этом нет ни малейших сомнений. Эллиот поднял голову и только тогда понял, что это сказала не Сара Джонсон. В глубине комнаты стояла высокая, немного нескладная девушка лет двадцати с небольшим, в строгом деловом костюме. Если бы не холодное, высокомерное выражение лица, ее можно было бы назвать красивой. Девушка положила на стол портфель и щелкнула замками. - Я - доктор Росс из Фонда защиты природы, - представилась она, - и мне хотелось бы узнать ваше мнение об этих снимках. - С этими словами Карен Росс пустила по кругу пачку фотографий. Рассматривая их, сотрудники "Проекта Эми" не скрывали удивления - слышались восклицания, охи, а кто-то даже присвистнул. Сидевший во главе стола Питер Эллиот не мог дождаться, когда фотографии попадут к нему. Черно-белые снимки с горизонтальными контрольными полосами были сделаны прямо с экрана и не отличались высоким качеством. Тем не менее не было ни малейшего сомнения, что на них был изображен тропический лес, а в нем - развалины древнего города: все окна и дверные проемы в нем имели странную форму перевернутого полумесяца. 5. ЭМИ - Через спутник? - спросил Эллиот, ощущая напряжение в собственном голосе. - Совершенно верно, изображения были переданы спутником из Африки два дня назад. - Значит, вам точно известно, где находятся эти развалины? - Конечно. - И ваша экспедиция отправляется через несколько часов? - Точнее, через шесть часов и двадцать две минуты, - ответила Росс, взглянув на свои цифровые часы. Эллиот отпустил сотрудников и больше часа беседовал с Карен Росс с глазу на глаз. Позднее он жаловался, что Росс якобы обманула его, утаив истинную цель экспедиции и даже не упомянув о подстерегавших их в Конго опасностях. Но Эллиот горел желанием отправиться в Африку и в тот момент скорее всего вообще не задумывался ни о том, зачем понадобилось так срочно отправлять эту экспедицию, ни о возможных опасностях. Будучи искушенным потребителем грантов, он уже давно привык к ситуациям, когда мотивации тех, кто давал ему деньги, не совсем совпадали с его собственны