-- Ники, что за слова? -- Почему он всегда у тебя на первом месте? -- Он не всегда у меня на первом месте. -- Нет, всегда! Он настоящий маленький гаденыш. -- Николь... -- Из-ви-ни. -- Увидимся через пару минут, -- сказал я и отключил связь. Современные дети развиваются быстрее, чем в наши дни. Подростковый возраст теперь начинается лет с одиннадцати. В полшестого дети уже были дома и сразу бросились к холодильнику. Николь схватила большой кусок волокнистого сыра и начала запихивать его в рот. Я велел ей прекратить, чтобы она не портила аппетит перед ужином. Потом я начал накрывать на стол. -- А когда будет ужин? -- Скоро. Мама приедет домой и привезет еду. -- А-га. Николь вышла, а через несколько минут вернулась и сказала: -- Она извиняется, что не позвонила, но сегодня она опять будет поздно. -- Что? Я как раз наливал воду в стаканы, расставленные на столе. -- Она извиняется, что не позвонила, но сегодня она опять приедет поздно. Я только что с ней говорила. -- Господи... -- я разозлился. Я старался никогда не показывать при детях, что раздражен, но иногда это вырывалось само собой. -- Хорошо. -- Пап, я очень хочу есть, правда. -- Зови брата и садитесь в машину, -- сказал я. -- Мы едем в ресторан. Позже, этим же вечером, когда я относил малышку в кроватку, случайно задел локтем фотографию, стоявшую на книжной полке в гостиной. На фотографии была Джулия с четырехлетним Эриком в Солнечной Долине. Оба были одеты в лыжные костюмы, Джулия учила Эрика кататься на лыжах и лучезарно улыбалась. Рядом стояла фотография, на которой были мы с Джулией в Коне, где отмечали одиннадцатую годовщину свадьбы. Мы целовались в лучах заходящего солнца. Я -- в яркой гавайской рубашке, у Джулии на шее -- разноцветные бусы. Это было чудесное путешествие. Признаться, мы оба почти не сомневались, что Аманду мы зачали именно тогда. Я помню, как Джулия однажды пришла с работы и сказала: "Солнышко, помнишь, ты говорил, что май-тай опасны для здоровья?" Я ответил: "Да..." А она продолжила: "Ну вот, давай я сформулирую так -- это девочка". Я был так потрясен, что содовая, которую я как раз пил, залилась мне в нос, и мы оба рассмеялись. На другой фотографии Джулия и Николь вместе делали тесто для печенья. Николь сидела на кухонном столе. Она была еще такая маленькая, что ее ножки не доставали до края стола. Наверное, ей тогда было годика полтора, не больше. Николь сосредоточенно хмурилась, держа в ручках большую ложку с тестом, тесто стекало через край, а Джулия изо всех сил старалась не рассмеяться. Потом была еще фотография с пешеходной прогулки в Колорадо. Джулия вела за руку шестилетнюю Николь, я нес на плечах маленького Эрика. Воротник моей рубашки потемнел от пота, а может, и от чего похуже, если я верно вспомнил тот день. Эрику, наверное, было всего два года, он все еще носил подгузники. Помню, ему нравилось закрывать мне глаза ладошками, когда я шел с ним по тропинке. Фотография с прогулки соскользнула внутри рамки и стояла косо. Я постучал по рамке, чтобы поправить ее, но ничего не получилось. Я заметил, что некоторые фотографии поблекли, другие поприлипали эмульсией к стеклу рамок. Никому не было дела до этих старых фотографий. Малышка завозилась у меня на руках, потерла глаза кулачками. Пора было укладывать ее спать. Я поставил фотографии обратно на полку. Это были всего лишь старые картинки из других, счастливых времен. Из другой жизни. Казалось, они больше не имели ко мне никакого отношения. Потому что теперь все изменилось. Мир изменился. В этот вечер я оставил стол накрытым для ужина -- как немой упрек. Джулия увидела это, когда вернулась домой -- около десяти вечера. -- Прости меня, солнышко. -- Я знаю, ты была занята, -- сказал я. -- Да. Прошу тебя, прости. -- Я простил. -- Ты у меня лучше всех, -- Джулия послала мне воздушный поцелуй из противоположного конца комнаты и сказала: -- Я хочу принять душ. Она пошла по коридору, а я смотрел ей вслед. По пути она заглянула в комнату Аманды и вошла туда. В следующее мгновение я услышал, как Джулия воркует, а малышка агукает. Я встал со стула и пошел к ним. В полутемной детской Джулия держала малышку на руках и терлась о нее носом. Я сказал: -- Джулия... ты ее разбудила. -- Нет, я ее не будила. Она не спала. Ты ведь не спала, моя крохотулечка? Не спала, правда, мой сладенький пупсик? Малышка потерла глазки кулачками и зевнула. По ее виду было совершенно ясно, что кроха только что проснулась. Джулия повернулась ко мне в темноте. -- Я не будила ее. Правда. Не будила. Почему ты на меня так смотришь? -- Как? -- Сам знаешь как. Как будто в чем-то обвиняешь. -- Я ни в чем тебя не обвиняю. Малышка захныкала, а потом расплакалась. Джулия потрогала ее подгузник. -- Кажется, Аманда мокрая, -- сказала она и, выходя из комнаты, передала девочку мне. -- Сделай это сам, мистер Совершенство. Между нами повисла напряженность. Я поменял малышке подгузник и уложил ее в кроватку. И услышал, как Джулия вышла из душа, хлопнув дверью. Когда Джулия начинала хлопать дверями, это был условный знак для меня -- чтобы я пришел и успокоил ее. Но сегодня вечером у меня было неподходящее для этого настроение. Я рассердился на нее за то, что она разбудила малышку, и за то, что она обещала прийти домой рано, но не пришла и даже не позвонила сказать, что опять задержится. Я опасался, что она стала такой из-за нового любовного увлечения. Или потому, что семья ее больше не интересует. Я не знал, что с этим делать. И у меня сейчас не было сил улаживать возникшую между нами напряженность. Вот я и решил -- пусть себе хлопает дверьми сколько угодно. Джулия задвинула дверь своего платяного шкафа с такой силой, что дерево затрещало. Она выругалась. Это был еще один сигнал, по которому я должен был бегом устремиться к ней. Я вернулся в гостиную, уселся, взял книжку, которую читал до этого, и уставился на страницу. Я пытался сосредоточиться на чтении, но ничего не получалось. Я был зол на Джулию и прислушивался, как грохочет она дверцами в спальне. Если она и дальше будет так шуметь, то разбудит Эрика, и мне придется с этим разбираться. Я надеялся, что до этого не дойдет. Постепенно шум прекратился. Наверное, Джулия наконец улеглась в постель. Если так, то скоро она заснет. Джулия способна была заснуть, даже когда мы ссорились. Я никогда так не умел. Я встал и принялся расхаживать по комнате, пытаясь расслабиться и успокоиться. Когда я наконец пришел в спальню, Джулия уже спала. Я скользнул под одеяло и повернулся на бок, спиной к ней. В час ночи заплакала малышка. Я потянулся, чтобы включить ночник, но попал на кнопку будильника и случайно включил встроенное в будильник радио. Заиграла какая-то рок-н-ролльная мелодия. Я выругался, завозился в темноте и в конце концов выключил радио и включил ночник. Аманда продолжала плакать. -- Что с ней такое? -- сонным голосом спросила Джулия. -- Не знаю. Я встал с кровати и потряс головой, пытаясь проснуться. Потом я пошел в комнату малышки и включил свет. Свет казался очень ярким, отражаясь от желтых обоев с клоунами. Я почему-то подумал: "Чем ей не понравились желтые салфетки под приборы, если она оклеила всю детскую желтыми обоями?" Малышка стояла в кроватке, держась ручками за высокий бортик, и орала благим матом. Она дышала прерывисто, широко разинув рот. По ее щекам бежали слезы. Я протянул к ней руки, и малышка потянулась ко мне. Я взял ее на руки и стал укачивать, чтобы утешить кроху. Наверное, ей приснился какой-то кошмар. Я укачивал Аманду, пытаясь ее успокоить. Аманда продолжала плакать и никак не успокаивалась. Я подумал, что ей, должно быть, больно -- возможно, что-то раздражает ее, что-то в подгузнике. Я внимательно осмотрел все ее тельце. И увидел ярко-красное раздражение на животе, которое расползалось полосами к спине и к шее. Вошла Джулия. -- Ты что, не можешь ее успокоить? -- спросила она. -- С ней что-то не так, -- сказал я и показал Джулии красные пятна. -- У нее температура? Я потрогал лобик Аманды. Она вспотела, лоб был теплее обычного, но, скорее всего, это из-за того, что она плакала. В целом ее тело не было горячим. -- Не знаю. Вряд ли. Потом я разглядел, что у нее и на бедрах такие же красные пятна. Но были ли они там несколько мгновений назад? Мне казалось, я прямо вижу, как краснота расползается по телу ребенка. Малышка закричала еще громче -- если только такое возможно. -- Господи... -- пробормотала Джулия. -- Я позвоню доктору. -- Да, позвони. Я перевернул малышку на спинку -- она не переставала кричать -- и внимательно осмотрел все ее тельце. Покраснение действительно очень быстро распространялось -- теперь я убедился в этом окончательно. И, похоже, эта краснота причиняла Аманде ужасную, мучительную боль, судя по тому, как малышка кричала. -- Прости меня, кроха, прости... -- сказал я. Да, краснота расползалась. Пришла Джулия и сказала, что созвонилась с доктором. -- Я не стану ждать, -- сказал я. -- Я отвезу ее в отделение скорой помощи. -- Ты правда думаешь, что это необходимо? -- спросила Джулия. Я не ответил ей и пошел в спальню одеваться. Джулия спросила: -- Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой? -- Нет, останься дома, с детьми. -- Ты уверен? -- Да. -- Хорошо. Джулия побрела обратно в спальню, а я схватил ключи от машины. Малышка плакала не переставая. -- Я понимаю, это неприятно, -- сказал врач-интерн. -- Однако я считаю, что вводить ей успокаивающее лекарство небезопасно. Мы стояли в огороженной занавесками палате в отделении скорой помощи. Интерн склонился над моей плачущей дочерью и заглядывал ей в уши с помощью какого-то инструмента. Теперь уже все тельце Аманды сделалось ярко-красным. Она выглядела, славно обваренная кипятком. Мне было страшно. Я никогда раньше не слышал ни о чем подобном -- чтобы дети так краснели и непрерывно плакали. Я не доверял этому интерну, он явно был слишком молод и неопытен. Как он мог быть опытным специалистом, если он, судя по всему, еще даже не начал бриться? Я постепенно сходил с ума, потому что моя дочь плакала непрерывно уже в течение часа. Я не находил себе места от волнения. А интерн как будто вообще не обращал внимания на плач ребенка. Я не понимал, как ему это удается? -- Температура у нее нормальная, -- сказал интерн, делая заметки в карточке. -- Но у детей такого раннего возраста это еще ни о чем не говорит. До года у них вообще может не быть температурных реакций, даже при тяжелых инфекциях. -- Значит, у нее какая-то инфекция? -- спросил я. -- Я не знаю. Я подозреваю что-то связанное с вирусами, судя по этому раздражению. Но сперва нам нужно получить анализ крови... ага, хорошо, -- вошла медсестра и передала интерну листок бумаги. -- Угу... Хммм... -- Интерн помолчал, потом пробормотал: -- Хорошо... -- Что хорошо? -- спросил я, беспокойно переминаясь с ноги на ногу. Интерн покачал головой, разглядывая листок, и ничего не ответил. -- Что -- хорошо?! -- Это не инфекция, -- наконец сказал он. -- Количество лейкоцитов в норме, белковые фракции тоже в норме. У нее вообще нет никакой иммунной реакции. -- И что это означает? Он был очень спокоен. Он стоял, нахмурив брови, и думал. Я решил, что он просто тупица. Теперь, когда всем заправляет Отдел здравоохранения, в медицину идет работать кто попало. Наверное, этот паренек -- представитель нового поколения врачей-тупиц. -- Мы должны расширить диагностическую сеть, -- сказал интерн. -- Я сейчас вызову для консультации хирурга и невропатолога, дерматолог уже вызван, и инфекционист тоже вызван. Это означает, что с вами сейчас будут разговаривать много врачей, они будут много раз задавать вам одни и те же вопросы о вашей дочери, но... -- Ничего, это нормально, -- сказал я. -- Только... как вы думаете, что с ней такое? -- Я не знаю, мистер Форман. Если это раздражение неинфекционной природы, мы должны найти другие причины такой кожной реакции. Она не бывала за границей? -- Нет, -- я покачал головой. -- Не подвергалась воздействию тяжелых металлов или токсинов? -- Например? -- Не бывала на свалках мусора, на промышленных предприятиях, в зоне действия агрессивных химикатов?.. -- Нет, ничего такого. -- Вам не приходит в голову, что могло вызвать у нее такую реакцию? -- Да нет, вроде бы ничего... Хотя -- погодите! Вчера ей делали прививки. -- Какие прививки? Он открыл блокнот, взял карандаш и приготовился писать. -- Я не знаю -- те, что положено делать в ее возрасте... -- Вы не знаете, какие ей сделали прививки? -- переспросил интерн. Его карандаш замер над листом бумаги. -- Бога ради, откуда мне это знать? -- я больше не мог сдерживаться. -- Нет, я не знаю, какие это были прививки! Каждый раз, когда мы туда ходим, ей делают разные прививки! Вы же доктор, черт побери... -- Не волнуйтесь, мистер Форман, -- начал он меня успокаивать. -- Я понимаю, как вы сейчас нервничаете. Просто назовите мне фамилию вашего педиатра, я позвоню ему и все узнаю. Хорошо? Я кивнул и отер ладонью лоб. Лоб был мокрым от пота. Я продиктовал по буквам фамилию педиатра, и интерн записал ее в свой блокнот. Я изо всех сил старался успокоиться. Я старался рассуждать здраво. И все это время моя малышка не переставала кричать. Через полчаса у нее начались судороги. Они начались, когда ее осматривал один из одетых в белые халаты консультантов. Маленькое тельце моей Аманды изогнулось и задергалось. Она прерывисто захрипела, как будто ее тошнило, потом начала задыхаться. Ножки свело спазмом. Глаза закатились под лоб. Не помню, что я тогда сказал или сделал, но прибежал огромный, похожий на футболиста, санитар, отпихнул меня к дальней стене палаты и скрутил мне руки. Я смотрел поверх его плеча на свою дочь, вокруг которой толпились шестеро людей в белых халатах. Медсестра в футболке с портретом Барта Симпсона взяла шприц и вонзила иголку прямо Аманде в лоб. Я закричал и стал вырываться. Санитар бубнил что-то про веник, повторяя одно и то же снова и снова. Наконец я разобрал, что он говорит про какую-то вену. Санитар объяснил, что у малышки обезвоживание и поэтому ей делают внутривенное вливание какого-то там раствора. И что судороги у нее начались от обезвоживания. Он называл, что ей вливают -- какие-то электролиты, магнезию, калий. Как бы то ни было, уже через несколько секунд судороги прекратились. И малышка снова закричала. Я позвонил Джулии. Она не спала. -- Ну, как она? -- По-прежнему. -- Все еще плачет? Это она? -- Да. Джулия услышала крики Аманды через трубку. -- О господи... -- она застонала. -- И что они говорят? -- Они еще не знают, в чем дело. -- Бедная малышка. -- Ее уже осмотрело с полсотни врачей. -- Могу я чем-нибудь помочь? -- Вряд ли. -- Хорошо. Держи меня в курсе -- Хорошо. -- Я не буду спать. -- Хорошо. Незадолго до рассвета собравшиеся консультанты пришли к заключению, что у Аманды либо кишечная непроходимость, либо опухоль мозга. Что именно, они определить не смогли, поэтому назначили магниторезонансное исследование. Небо уже начало светлеть, когда малышку повезли на каталке в смотровую комнату. В центре комнаты стоял большой белый аппарат. Медсестра попросила меня помочь подготовить малышку к исследованию -- она считала, что это успокоит девочку. Нужно было вынуть у нее из вены иголку, потому что при магниторезонансном исследовании на теле пациента не должно быть ничего металлического. Медсестра выдернула иглу, и по лицу Аманды потекла кровь, заливая ей глаза. Медсестра вытерла кровь салфеткой. Потом Аманду привязали к длинному белому столу и вкатили внутрь магниторезонансного аппарата. Моя дочь смотрела на машину с ужасом и кричала, не замолкая ни на миг. Медсестра сказала, что я могу подождать в соседней комнате, вместе с техником. Я прошел в комнату с окошком в стене, через которое был виден магниторезонансный аппарат. Техник был иностранец, чернокожий. -- Сколько вашему малышу? Или это малышка? -- Да, малышка. Девять месяцев. -- Сильные у нее легкие. -- Да. -- Ну, поехали, -- сказал он и занялся кнопками на пульте управления, даже не глядя на мою дочь. Аманда полностью скрылась внутри аппарата. Через микрофон ее плач звучал тонко и глухо. Техник щелкнул переключателем, и заработал вакуумный насос. Насос гудел очень громко, но я все равно слышал, как кричит моя дочь. А потом она внезапно затихла. Совсем затихла. Я ахнул и посмотрел на техника и медсестру. Лица у обоих были испуганные. Мы все подумали об одном и том же -- о том, что случилось что-то страшное. Сердце выскакивало у меня из груди. Техник поспешно отключил аппарат, и мы бросились в соседнюю комнату. Аманда лежала, все еще привязанная к столу. Она дышала тяжело, но явно чувствовала себя гораздо лучше. Малышка медленно моргнула, как будто у нее кружилась голова. Ее кожа стала заметно бледнее -- не ярко-алой, а розовой, и кое-где виднелись участки совсем нормального цвета. Раздражение исчезало прямо у нас на глазах. -- Будь я проклят! -- пробормотал техник. Мы вернулись в палату отделения неотложной помощи. Но врачи не разрешили сразу забрать Аманду домой. Хирурги по-прежнему считали, что у нее либо опухоль мозга, либо какие-то проблемы с кишечником, и хотели подержать малышку в больнице, для наблюдения. Однако покраснение быстро проходило. В течение следующего часа краснота исчезла совсем, и кожа Аманды снова стала нормального цвета. Никто не мог понять, что произошло с моей девочкой, и от этого врачам было неловко. Аманде снова вставили иголку в вену, на этот раз с другой стороны лба. Но когда я дал малышке бутылочку с детской смесью, она высосала ее, жадно причмокивая. Я держал ее на руках, а Аманда смотрела на меня своим обычным внимательным младенческим взглядом. С виду с ней все было в порядке. Она заснула у меня на руках. Я просидел там еще час, а потом сказал, что мне нужно домой -- я должен отвезти детей в школу. Вскоре после этого доктора провозгласили очередную победу современной медицины и разрешили нам с Амандой вернуться домой. Все это время Аманда спокойно проспала и не проснулась даже тогда, когда я забирал ее с детского сиденья машины. Когда я с малышкой на руках шел по дорожке к дому, небо было уже серым. День третий. 06:07 В доме было тихо. Дети еще спали. Я нашел Джулию в столовой, она стояла у окна и смотрела на задний двор. На газоне работала дождевальная установка, с шипением и щелканьем разбрызгивая воду во все стороны. Джулия держала в руке чашку кофе, смотрела в окно и молчала. -- Вот мы и дома, -- сказал я. Она повернулась от окна. -- С ней все в порядке? Я протянул ей малышку. -- Вроде бы да. -- Слава богу, -- сказала она. -- Я так волновалась, Джек, так волновалась... Но она не взяла у меня малышку, даже не подошла и не дотронулась до Аманды. Голос Джулии звучал как-то необычно, как-то отстраненно. Казалось, она вовсе не волновалась, а просто произносила вежливые фразы, выполняя условности чуждой ей культуры, которых она на самом деле даже не понимает. Джулия отпила глоток кофе и сказала: -- Я не могла заснуть всю ночь. Я так беспокоилась. Я чувствовала себя ужасно. Боже... -- Она скользнула взглядом по моему лицу и сразу же отвела взгляд в сторону. Как будто чувствовала за собой вину. -- Хочешь подержать ее? -- Я... -- Джулия покачала головой, потом кивнула на чашку, которую держала в руке. -- Только не сейчас. Мне нужно посмотреть, что там с дождевальной установкой. Она заливает мои розы, -- с этими словами Джулия вышла из кухни. Я смотрел, как вышла она на задний двор и остановилась, глядя на поливальную установку. Джулия оглянулась, увидела, что я смотрю, и помахала мне рукой. Потом подошла к стене и сделала вид, будто проверяет таймер дождевальной установки, -- открыла крышку таймера, заглянула внутрь и стала там копаться. Я ничего не понимал. Садовники только на прошлой неделе проверяли таймеры всех дождевальных установок. Может быть, они что-то недосмотрели? Аманда у меня на руках захныкала. Я отнес ее в детскую, сменил подгузник и уложил малышку в кроватку. Когда я вернулся на кухню, Джулия была там и разговаривала по сотовому телефону. Это тоже была одна из ее новообретенных привычек. Она теперь разговаривала только по сотовому и вообще не пользовалась домашним телефоном. Когда я спросил почему, Джулия ответила, что ей так проще -- приходится делать много звонков на большие расстояния, а счета за разговоры по сотовому оплачивает компания. Я пошел медленнее и переступил на ковер. И услышал, что она говорит: -- Да, черт, конечно, я так и сделала, но теперь мы должны быть осторожнее... Она подняла голову и увидела меня. Тон ее голоса мгновенно переменился. -- Да, хорошо... Слушай, Кэрол, я думаю, это можно уладить, если позвонить во Франкфурт. И продублируй звонок факсом, а потом скажешь мне, как он отреагировал, ладно? -- на этом Джулия захлопнула крышку телефона. Я зашел в кухню. -- Джек, мне чертовски не хочется уезжать, пока дети еще не проснулись, но... -- Тебе надо ехать? -- Боюсь, что да. На работе что-то произошло. Я посмотрел на часы. Четверть седьмого утра. -- Хорошо. Она сказала: -- Значит, ты все... с детьми... -- Конечно, я сам со всем справлюсь. -- Спасибо. Я тебе позвоню. И она уехала. Я так устал, что не мог ясно соображать. Малышка все еще спала и, если повезет, будет спать еще несколько часов. Моя домработница, Мария, пришла ровно в шесть тридцать и приготовила для нас завтрак. Мы с детьми поели, и я повез их в школу. Я усердно старался не заснуть. Но все равно время от времени зевал. Эрик пристроился на переднем сиденье, рядом со мной. Он тоже зевал. -- Плохо спалось сегодня? Он кивнул и сказал: -- Эти люди все время меня будили. -- Какие люди? -- Те, которые приходили к нам домой сегодня, ночью. -- Кто это к нам приходил? -- Пылесосники, -- сказал Эрик. -- Они все у нас пропылесосили. И даже привидение запылесосили. Николь на заднем сиденье хихикнула: -- Ага, привидение!.. Я сказал: -- Я думаю, тебе все это просто приснилось, сынок. Не так давно у Эрика бывали кошмарные сновидения, от которых он часто просыпался по ночам. Я почти уверен, что это из-за того, что Николь разрешала ему смотреть вместе с ней фильмы ужасов -- специально, потому что Эрика они пугали. Николь была сейчас в таком возрасте, когда детям больше всего нравятся фильмы про жутких злодеев, которые убивают подростков после того, как детишки занимались сексом. Примитивная старая формула: позанимался сексом -- значит, умрешь. Но Эрику такие фильмы не подходили. Я много раз говорил Николь, чтобы она не давала ему их смотреть. -- Нет, папа, это был не сон, -- возразил Эрик и снова зевнул. -- К нам правда приходили люди. Целая толпа. -- Ага. А как насчет привидения? -- Привидение тоже было. То есть призрак. Он был весь серебристый и блестящий, только лица у него не было. -- Ага. Мы как раз подъехали к школе, и Николь попросила, чтобы я забрал ее в пятнадцать минут пятого, а не в без пятнадцати четыре, потому что у нее после уроков будет репетиция в школьном театре. А Эрик сказал, что не пойдет на прием к педиатру, если там ему будут делать укол. В ответ я повторил бессмертную мантру всех родителей: -- Посмотрим. Мои дети выбрались из машины, волоча за собой рюкзаки. У каждого из них было по рюкзаку, которые весили, наверное, около двадцати фунтов, Я никак не мог к этому привыкнуть. Когда я был в их возрасте, дети не таскали с собой тяжелые рюкзаки. У нас вообще не было рюкзаков. А теперь, похоже, все дети ходили с рюкзаками. Даже младшеклассники семенили, согнувшись под грузом рюкзаков. У некоторых детей рюкзаки были на колесиках, и они волочили их, как багаж в аэропорту. Это не поддавалось моему пониманию. Мир все больше становился электронно-цифровым. Все вещи делались меньше и легче. А дети носили в школу такие тяжести, как никогда прежде. Пару месяцев назад я поднял этот вопрос на родительском собрании. Директор школы сказал: "Да, это большая проблема. Мы все обеспокоены". И сразу сменил тему разговора. Этого я тоже никак не мог понять. Если они все обеспокоены, почему они ничего не предпринимают? Но, конечно же, все дело в человеческой природе. Никто ничего не станет делать, пока не будет слишком поздно. Даже светофор на перекрестке установили только после того, как там погиб ребенок. Я поехал домой по забитым утренними пробками улицам. Я мечтал о том, чтобы поспать хотя бы пару часов. Сейчас я не мог думать ни о чем другом. Мария разбудила меня около одиннадцати. Она энергично потрясла меня за плечо, повторяя: -- Мистер Форман! Мистер Форман! Страшно хотелось спать. -- В чем дело? -- Малышка! От этих слов я мгновенно проснулся. -- Что с ней? -- Посмотрите на малышку, мистер Форман! Она вся... -- Мария потерла себя по руке и плечу. -- Она вся -- что? -- Вы посмотрите сами, мистер Форман. Я выбрался из постели и пошел в детскую. Аманда стояла в кроватке, держась за высокий бортик. Она дрыгала ножкой и радостно улыбалась. Все вроде бы было нормально, если не считать того, что все тело малышки было равномерного сине-фиолетового цвета. Как огромный синяк. -- О господи! -- пробормотал я. Я не вынесу еще одной поездки в больницу, я больше не смогу вытерпеть толпу одетых в белое докторов, которые ничего тебе не говорят, я больше не вынесу такого страха, какого натерпелся сегодня ночью. Сегодняшняя ночь совершенно меня вымотала. Мне чуть не стало дурно от одной мысли о том, что с моей дочерью что-то не в порядке. Я наклонился к Аманде. Она залопотала, весело улыбаясь, и протянула ко мне ручки, хватаясь за воздух, -- давая понять, что она хочет ко мне на руки. Я взял малышку на руки. Она вела себя как обычно -- сразу же ухватила меня за волосы и попыталась стащить с меня очки. Я немного успокоился, хотя теперь лучше смог рассмотреть ее кожу. Она выглядела как синяк -- то есть по цвету кожа Аманды была в точности как синяк. Абсолютно все тело девочки было равномерно окрашено в синячный цвет. Как будто ее с головы до ног облили сине-фиолетовой краской. Этот равномерный цвет меня беспокоил. В конце концов я решил, что надо позвонить доктору в отделение неотложной Помощи. Я потянулся в карман за телефонной карточкой, а Аманда тем временем упорно охотилась за моими очками. Я набрал номер одной рукой. Доктор поднял трубку почти сразу. Его голос звучал удивленно. -- Вы знаете, я как раз собирался вам позвонить. Как себя чувствует ваша дочь? -- В общем-то чувствует она себя хорошо, -- сказал я и откинул голову назад, чтобы Аманда не дотянулась до очков. Малышка рассмеялась -- она решила, что я с ней так играю. -- С ней все в порядке, только... -- Скажите, не появились ли у нее синяки? -- Появились, -- сказал я. -- Собственно, из-за этого я вам и звоню. -- Синяк покрывает все ее тело? Равномерно? -- Да, -- сказал я. -- Именно так. А почему вы спрашиваете? -- Видите ли, пришли ее анализы, и все они совершенно нормальные. Абсолютно все в норме. Здоровый ребенок. Пока нет только данных магниторезонансного исследования, но сейчас аппарат сломался. Его должны исправить через пару дней. Я не мог постоянно вертеть головой и разговаривать по телефону, поэтому я посадил Аманду обратно в кроватку. Ей это, конечно, не понравилось, и она начала тереть глаза кулачками, собираясь заплакать. Я дал ей ее плюшевого Куки-Монстра. Аманда уселась и принялась с ним играть. Я знал, что на пять минут Куки-Монстр ее отвлечет. -- Как бы то ни было, -- сказал доктор, -- я рад услышать, что с малышкой все в порядке. Меня это тоже радовало. Доктор помолчал, потом кашлянул и сказал: -- Мистер Форман, я просмотрел записи в вашей больничной карте и заметил, что вы указали профессию -- инженер-программист... -- Да, верно. -- А не связаны ли вы каким-нибудь образом с производством? -- Нет. Моя специальность -- разработка программ. -- И где вы работаете? -- В Долине. -- А вы случайно не работаете на фабрике? -- Нет, я работаю в офисе. -- Понятно... -- Он помолчал, потом снова спросил: -- А могу я узнать, где именно? -- Вообще-то в настоящий момент я безработный. -- Понятно. Как давно? -- Шесть месяцев. -- Понятно... Хорошо, благодарю вас, просто мне нужно было это выяснить. Я спросил: -- Для чего? -- Простите? -- Почему вы задавали мне эти вопросы? -- А... Я заполнял форму для статистики. -- Какую форму? -- спросил я. -- Я заполнил все формы еще в больнице. -- Это еще одна форма. Отдел Здоровья и Безопасности проводит исследование. -- Из-за чего все это? -- спросил я. -- Были и другие подобные случаи, очень похожие на случай с вашей дочерью, -- сказал врач. -- Где? -- В центральной больнице Сакраменто. -- Когда? -- Пять дней назад. Но там была совсем другая ситуация. Один сорокадвухлетний натуралист ночевал на природе, в Сьерре. Какой-то специалист по ботанике. Его случай был связан с каким-то видом цветущих растений или что-то в этом роде. А госпитализировали его в больницу Сакраменто. И клинические симптомы у него были точно такие же, как у вашей дочери, -- внезапное, начавшееся без видимых причин, без повышения температуры болезненное покраснение кожи по всему телу. -- И тоже все прекратилось после магниторезонансного исследования? -- Я не знаю, делали ли ему магнитный резонанс, -- сказал доктор. -- Но, очевидно, для этого синдрома -- чем бы он ни был вызван -- характерно самоограниченное развитие. Очень резкое начало и очень быстрое завершение. -- Сейчас с ним все в порядке? С натуралистом? -- Да, он здоров. Пару дней продержались синяки, потом все прошло. -- Хорошо, -- сказал я. -- Я рад это слышать. -- Я подумал, вы захотите об этом узнать, -- сказал врач. Потом он сказал, что, возможно, позвонит еще -- можно ли будет снова задать мне некоторые вопросы? Я ответил, что он может звонить в любое время, когда ему удобно. Он попросил позвонить ему, если у Аманды будут какие-то изменения, я пообещал, что позвоню, и на этом разговор закончился. Аманда бросила Куки-Монстра и снова стояла в кроватке, держась за бортик и протягивая ко мне ручку. Ее маленькие пальчики хватали воздух. Я поднял ее на руки -- и внезапно она добралась до моих очков и радостно взвизгнула. -- Аманда... -- я попытался подхватить очки, но было слишком поздно -- она швырнула их на пол. Я заморгал. Без очков я вижу очень плохо. А эти очки были в тонкой оправе, их не так-то просто разглядеть на полу. Мне пришлось опуститься на четвереньки, все еще с малышкой на руках. Я начал шарить рукой по полу, надеясь нащупать очки. Не нащупал. Я прищурился, наклонил голову пониже и снова принялся шарить рукой по полу. Наконец я заметил отблеск света под кроваткой Аманды. Я посадил малышку на пол, залез под кровать, подобрал очки и надел их. По ходу дела я стукнулся головой о дно кроватки и снова чуть не потерял очки. Пришлось пригнуть голову еще ниже. Неожиданно я обратил внимание на электрическую розетку под кроватью малышки. В розетку была вставлена маленькая пластиковая коробочка. Я вытащил коробочку и рассмотрел. Пластмассовый кубик с длиной стороны около двух дюймов, судя по виду -- сетевой фильтр, обычная дешевая вещица таиландского производства. Контакты вилки заплавлены в пластик. На одном боку -- белая наклейка со штрихкодом и надписью: "собств. ССВТ". Такие наклейки компании прикрепляют ко всему своему оборудованию. Я повертел кубик в руках. Откуда он мог взяться? Последние шесть месяцев домом занимался я. Я знал, что здесь где лежит. И в комнате Аманды определенно не нужен был никакой сетевой фильтр. Они нужны только там, где есть чувствительная электронная аппаратура, например компьютеры. Я поднялся на ноги и осмотрел комнату, проверяя, не изменилось ли еще что-нибудь. К собственному удивлению, я обнаружил, что изменилось все -- совсем немного, но изменилось. На абажуре ночника Аманды нарисованы картинки из "Винни Пуха". Я всегда поворачивал абажур так, чтобы из кроватки Аманды был виден Тигра, потому что он ей больше всех нравился. Теперь абажур был повернут так, что на кроватку смотрел ослик Иа. Коврик на пеленальном столике тоже лежал не так, как обычно. С одной стороны на нем есть маленькое пятнышко, и я кладу коврик пятнышком вниз и влево. Сейчас пятно было сверху и справа. Коробочки с кремами от опрелостей я ставлю на полку слева, в самый дальний конец полки -- чтобы малышка до них не дотянулась. Теперь они стояли слишком близко к кроватке, Аманда могла достать до них рукой. Были и другие подобные мелочи... В детскую вошла домработница. -- Мария, вы убирали в этой комнате? -- спросил я. -- Нет, мистер Форман. -- Но комната изменилась... Мария осмотрелась и пожала плечами. -- Нет, мистер Форман, тут все по-прежнему. -- Нет, нет, -- упорствовал я. -- Здесь все изменилось. Посмотрите же... -- я показал на абажур ночника, на подстилку на пеленальном столике. -- Видите? Она снова пожала плечами. -- Хорошо, мистер Форман. Мария явно смутилась. Либо она не поняла, о чем я говорю, либо решила, что я сошел с ума. Наверное, я и в самом деле выглядел странно -- взрослый мужчина, который так разволновался из-за абажура с Винни Пухом. Я показал Марии пластиковый кубик. -- Вы видели это раньше? Она покачала головой. -- Нет. -- Я нашел это под кроваткой. -- Я не знаю, мистер Форман. Она рассмотрела кубик, покрутила его в руках. Потом снова пожала плечами и отдала его мне. Она держалась как обычно, но посматривала на меня немного настороженно. Мне стало неловко. -- Хорошо, Мария, -- сказал я. -- Не обращайте внимания. Она наклонилась и подняла малышку с пола. -- Я покормлю ее? -- Да, хорошо. Я вышел из детской. Чувствовал я себя очень странно. Чтобы разобраться со всем до конца, я полез в Интернет и стал искать расшифровку аббревиатуры "ССВТ". Мне дали ссылки на Систему Сертификации на Воздушном Транспорте, на Тренировочный лагерь Ваффен-СС в Конитце, на продажу нацистских регалий, на Совет по Санитарным нормам, акустические системы "Электра-СС" мощностью 175 Вт, на форум хоккейных болельщиков, на годовой отчет транспортной клиринговой палаты, на Сенсорный Способ прогнозирования, на турагентство "Весис-Тур", рок-группу с названием "Свежесорванная Венера", студенческое спортивное общество, федерацию стрелков и так далее, и тому подобное. Я выключил компьютер. И посмотрел в окно. Мария выдала мне список необходимых покупок, записанный ее неразборчивым почерком. Мне и в самом деле надо было съездить в супермаркет, а потом уже забирать детей из школы. Но я не двигался с места. И раньше бывало так, что заполненная бесконечными домашними заботами жизнь как будто побеждала меня, и я чувствовал себя потерянным и опустошенным. В такие времена я мог сидеть, не шевелясь, по нескольку часов подряд. Мне не хотелось шевелиться. По крайней мере, прямо сейчас. Я думал о том, позвонит ли мне Джулия сегодня вечером и будет ли снова извиняться. Я думал о том, что я буду делать, если однажды она придет и скажет, что любит кого-то другого. Я думал о том, что я тогда стану делать, если у меня все еще не будет работы. Я думал о том, когда же наконец смогу снова устроиться на работу. Я сидел, задумавшись, и вертел в руках сетевой фильтр. Прямо под моим окном росло большое коралловое дерево с зеленым стволом и толстыми, мясистыми листьями. Мы посадили его совсем маленьким, вскоре после того, как переехали в этот дом. Конечно, дерево сажали садовники, но мы все тоже были рядом. Николь принесла свой пластмассовый совок и ведерко. Эрик в подгузнике ползал по лужайке. Джулия очаровала садовников и уговорила их задержаться допоздна, чтобы закончить работу. После того как садовники уехали, я поцеловал ее и вытер грязь, прилипшую к ее носу. Она сказала: "Однажды ветки этого дерева покроют весь наш дом". Но, как оказалось, этому не суждено было сбыться. В сильную бурю одна из крупных ветвей отломилась, и дерево выросло криво. Коралловые деревья хрупкие, их ветки легко ломаются. Оно никогда не вырастет настолько, чтобы закрыть весь дом. Но я очень ясно помнил тот день. Глядя в окно, я снова видел всех нас на лужайке перед домом... Но это были только воспоминания. И я очень боялся, что эти воспоминания больше не соответствуют действительности. Проработав много лет над программированием мультиагентных систем, начинаешь рассматривать жизнь в категориях этих программ В общем мультиагентную среду можно сравнить с шахматной доской, а отдельные агенты -- с шахматными фигурами. Агенты взаимодействуют на доске для достижения какой-то цели, точно так же, как шахматные фигуры передвигаются, чтобы выиграть партию. Разница только в том, что шахматные фигуры передвигает игрок, а агенты действуют самостоятельно. Если запрограммировать агенты так, чтобы они обладали памятью, они будут обладать информацией о той среде, в которой находятся. Они будут помнить, в каких местах доски находились и что там происходило. Они смогут вернуться к определенным точкам, с определенными ожиданиями. Программисты считают, что постепенно у агентов вырабатываются убеждения, и они действуют в соответствии со своими убеждениями. Конечно, нельзя сказать, что это в буквальном смысле соответствует действительности, но ведь вполне может быть и так. По крайней мере, именно так это выглядит со стороны. Но, что любопытно, иногда некоторые агенты вырабатывают ложные убеждения. Либо вследствие конфликта мотиваций, либо по какой-то другой причине они начинают действовать неадекватно. Окружающая среда изменяется, а они как будто не замечают этого. Они повторяют прежние, устаревшие действия. Их поведение больше не соответствует реальной ситуации на шахматной доске. Они как будто застревают в прошлом. В программах, отражающих процесс эволюции, такие агенты уничтожаются. У них не бывает потомства. В других программах их оттесняют к краю и оставляют позади, в то время как основной поток агентов продолжает двигаться вперед. В некоторые программы даже заложен модуль с условным названием "мрачный жнец" -- он время от времени отсеивает такие агенты и сбрасывает их с доски. Но суть заключается в том, что эти агенты застревают в своем собственном прошлом. Иногда им удается собраться, и они возвращаются обратно в общий поток. А иногда нет. От таких размышлений мне сделалось совсем неуютно. Я поерзал на стуле и посмотрел на часы. И почти обрадовался, увидев, что уже пора забирать детей из школы. Пока мы ждали, когда у Николь закончится репетиция, Эрик делал в машине домашние задания. Николь пришла недовольная и обиженная. Она надеялась получить одну из главных ролей, но руководитель драмкружка записал ее в массовку. -- Всего две строчки! -- сказала Николь, сев в машину и захлопнув дверцу. -- Хотите знать, что я говорю? Я говорю: "Смотрите, вот идет Джон". И еще во втором акте я говорю: "Мне кажется, это очень серьезно". Две строчки! -- она откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. -- Не понимаю, что такое с