риканская пара -- напились и весьма крепко подрались: у нее разбита губа, у него фонарь под глазом, ребенок орал в соседней комнате, но очень скоро мы их успокоили, увидели, что никто серьезно не пострадал и собрались уходить. А жена увидела, что мы уходим и начала вопить, что муж дурит с дочерью, физически обижает дочку. Когда муж такое услышал, то выглядел весьма глупо, и я решил, что все это чепуха, жена просто хочет чем-нибудь достать его. Но жена настаивала, чтобы мы проверили девочку, поэтому я и пошел в детскую комнату, а ребенку было всего месяцев девять и он покраснел от рева. Я откинул одеяло, чтобы проверить на синяки, и вдруг увидел белый кирпич, весом в кило. Под одеялом у ребенка. Вот так. Я не знал, та ли здесь ситуация, когда они женаты, и она, поэтому, не может свидетельствовать против мужа, и есть ли здесь вообще подсудный случай, законен ли обыск, и так далее. Если бы он заполучил хотя бы наполовину толкового адвоката, он смог бы отмазаться, ноу проблем. Поэтому я вышел из детской и попросил этого типа войти. Я понимал, что ничего не смогу сделать. Я подумал только, что если девочка ухитрится затолкать этот кирпич в рот и пожевать, это ее убьет. Я хотел просто поговорить с ним об этом. Я решил, что слегка его потрахаю. Напугаю немного. И вот мы с ним в детской, жена все еще в гостиной с моим напарником, и вдруг этот тип вытаскивает конверт в два сантиметра толщиной. Он его открыл и я увидел стодолларовые бумажки. Дюйм толщины стодолларовых банкнот. А он говорит: "Благодарю за помощь, офицер." Должно быть, в этом конверте было тысяч десять. Может, и больше, я не знаю. Тип вытащил конверт и глядит на меня, ждет, что я возьму. Я сказал что-то малоубедительное о том, как опасно прятать дурь в детской кроватке. И типчик сразу вытащил кирпич, бросил его на пол и ногой запихнул под кровать. Потом говорит: "Вы правы. Благодарю вас, офицер. Ужас, что если случится с моей дочерью." И протягивает конверт. Вот так. Сплошная суматоха. Снаружи жена вопит на моего партнера. Здесь с нами вопит ребенок. Тип протягивает конверт, улыбается и кивает. Вроде как, давай, бери, они твои. И я подумал... не знаю, что подумал... Я только помню, что я уже в гостиной и говорю, что с ребенком все в порядке, и теперь женщина начинает пьяно вопить, что это я насиловал ее ребенка -- теперь уже я, а не муж -- и что я в заговоре с мужем, и что мы оба поганцы. Мой партнер понял, что она в дымину пьяная, и мы ушли. И это все. Партнер говорит: "Ты побыл немного в той комнате", а я отвечаю: "Я проверял ребенка." И это все. Если не считать, что на следующий день она явилась и сделала формальное обвинение, что я насиловал ее ребенка. Она была с перепою, у нее уже были приводы, но даже так обвинение слишком серьезное и она пошло по инстанциям вплоть до предварительного слушания, где и было отброшено, как совершенно необоснованное. Вот и все. Все, что случилось. Вся история. x x x "А деньги?", спросил Коннор. "На уик-энд я поехал в Вегас. И крупно выиграл. В тот год я заплатил тринадцать тысяч налога на дополнительный доход." "Чья была идея?" "Лорен. Она подсказала, как все уладить." "Так она знала, что произошло?" "Конечно." "А расследование в департаменте? Совет по предварительному расследованию составил рапорт?" "Не думаю, что зашло так далеко. Они просто все выслушали устно и все отмели. Вероятно, есть запись в журнале, но настоящего рапорта нет." "Олл райт", сказал Коннор. "А теперь расскажи все остальное." x x x И я рассказал ему о Кене Шубике, о "Таймс" и о Крысе. Коннор, нахмурившись, молча слушал. Пока я говорил, он начал посасывать воздух сквозь зубы, что у японцев является выражением несогласия. "Кохай", сказала он, когда я закончил, "ты сделал мою жизнь чрезвычайно трудной. И, конечно, ты заставил меня выглядеть глупее, чем я есть. Почему ты не рассказал мне этого раньше?" "Потому что это не имело отношения к вам." "Кохай", он все кивал головой, "кохай..." Я снова подумал о дочери. О возможности -- только возможности -- что я не смогу видеться с нею -- что я не смогу... "Слушай", сказал Коннор, "я ведь говорил тебе, что это может оказаться неприятным. Помяни мое слово. Может быть еще гораздо неприятнее. Это только начало. Может стать совсем гнусно. Мы должны действовать быстро и попытаться все закруглить." "Мне казалось, что все уже закруглено." Коннор вздохнул и покачал головой. "Нет", сказал он. "А сейчас нам надо все разрешить до того как ты встретишься с женой в четыре часа. Давай убедимся, что мы будем готовы." ( "Боже, я говорю, что все зверски закруглено", сказал Грэм. Он ходил вокруг дома Сакамуры на холмах Голливуда. Последняя команда ОМП паковала чемоданы, собираясь уходить. "Я не знаю, почему у шефа блоха в штанах", сказал Грэм. "Ребятам из ОМП пришлось сделать большую часть работы прямо здесь, не месте, потому что он в такой лихорадке. Но слава богу: все связалось прекрасно. Сакамура наш парень. Мы прошлись расческой по постели -- и волосы совпали с теми, что найдены на девушке. Мы получили сухую слюну с его зубной щетки. Она совпадает по группе крови и по генетическим маркерам со спермой внутри мертвой девушки. Совпадение с уверенностью девяносто семь процентов. То, что внутри нее -- его, и волосы на теле. Он трахнул ее, а потом ее убил. А когда мы пришли арестовать его, он запаниковал, пошел на пролом и, как результат, умер. Где Коннор?" "Снаружи", сказал я. Через окна я видел, что Коннор стоит возле гаража и говорит с полисменами в черно-белой патрульной машине. Коннор показывал вверх и вниз по улице; они отвечали на вопросы. "Что он там делает?", спросил Грэм. Я сказал, что не знаю. "Проклятие, я его не понимаю. Ты скажи ему, что ответ на его вопрос -- нет." "Какой вопрос?" "Он звонил мне час назад", сказал Грэм. "Сказал, что хочет знать, сколько пар очков для чтения мы здесь нашли. Мы проверили. Ответ таков: нет очков для чтения. Кучи солнечных очков. Несколько пар женских солнечных очков. Но это все. Я не знаю, чего он беспокоится. Странный человек, правда? Какого черта он теперь делает?" Мы смотрели, как Коннор расхаживал взад-вперед возле патрульной машины, потом снова показал вверх и вниз по улице. Один человек сидел в машине и говорил по радио. "Ты понимаешь его?", спросил Грэм. "Нет, не понимаю." "Он, наверное, пытается проследить девушек", сказал Грэм. "Боже, хотел бы я, чтобы мы получили идентификацию на эту рыжуху. Особенно сейчас, когда так обернулось. Она, должно быть, тоже трахалась с ним. Мы могли бы получить немного спермы от нее и добиться точного совпадения по всем факторам. А я выгляжу как лошадиная задница, позволив девушкам смыться. Но, черт побери, кто же знал, что дело так обернется. Все случилось так быстро. Голые девушки здесь скачут. Парень слегка смутился. Это естественно. Черт, они хорошо выглядели, не правда?" Я ответил, что правда. "И ничего не осталось от Сакамуры", сказал Грэм. "Я час назад толковал с парнями из дорожной службы. Они в даунтауне, вырезают труп из машины, но предполагаю, что он обгорел до неузнаваемости." Он мрачно уставился в окно. "Знаешь что? Мы сделали все, что могли, с этим гребанным делом", сказал он. "и мне кажется, мы работали весьма хорошо. Мы взяли правильного типа. Мы сделали это быстро, без суматохи и нытья. Но сейчас я слышу только вой об обиде японцев. Перемать. Невозможно победить." "У-гу", сказал я. "И, боже, как они теперь давят", сказал Грэм. "Мне жарят задницу ужасно. Шеф звонит мне и хочет, чтобы я закруглился. Какой-то репортер из "Таймс" допрашивает меня, разворошив какое-то старое дерьмо о спорном случае применения силы с одним латиноамериканцем аж в 1978 году. Ничего себе. Но этот репортер, он пытается показать, что я всегда был расистом. А в чем подоплека его стараний? Что прошлая ночь была "расистским" инцидентом. Поэтому я теперь пример расизма, снова поднимающего свою гнусную голову. Говорю тебе. Японцы -- мастера пачкать. Мне до озверения страшно." "Знаю", сказал я. "Они тебя тоже достали?" Я кивнул. "И чем?" "Растление малолетних." "Боже мой", сказал Грэм. "А у тебя дочь." "Да." "Ты не звереешь? Это тактика изматывания и очернения, Пити-сан. Никакого отношения к действительности. Но, попробуй, объясни это репортеру." "А кто он?", спросил я. "Репортер, говоривший с тобой." "Линда Дженсен, кажется так она сказала." Я кивнул. Линда Дженсен была протеже Крысы. Кто-то однажды сказал, что Линде не надо протрахивать свою дорогу наверх. Она вместо этого трахает репутации других. Она вела колонку слухов в Вашингтоне, прежде чем вышла на большую дорогу в Лос-Анджелесе. "Я не понимаю", сказал Грэм, дернув корпусом. "Лично я думаю, что дело того не стоит. Они превращают эту страну в другую Японию. Люди уже боятся говорить. Боятся, что-то сказать против них. Люди просто не хотят говорить о том, что происходит." "Правительству надо бы принять несколько законов." Грэм захохотал. "Правительство! Да они просто владеют нашим правительством. Знаешь, сколько они тратят в Вашингтоне каждый год? Четыреста миллионов гребаных долларов. Хватит, чтобы оплатить избирательную компанию всего сената Соединенных Штатов и всей палаты представителей. Куча гребаных денег. А теперь скажи-ка мне: стали бы они год за годом тратить все эти деньги, если бы они не окупались? Конечно, не стали бы. Дерьмо. Конец Америке, приятель. Эй, кажется твой босс тебя зовет." Я выглянул в окно. Коннор махал мне рукой. Я сказал: "Мне надо идти." "Удачи", сказал Грэм. "Слушай, я, наверное, возьму пару недель отпуска." "Ты? Когда?" "Сегодня, немного позже", сказал Грэм. "Шеф намекнул. Сказал, пока гребаная "Таймс" висит на моей заднице, так будет лучше. Поеду на недельку в Феникс. Возьму семью. Во всяком случае, я хочу, чтобы ты знал, что я могу слинять." "Окей, конечно", сказал я. Коннор все махал мне. Казалось, нетерпеливо. Я заторопился вниз. Когда я сбегал по ступенькам, то увидел, как подкатил черный Мерседес-седан и из него появилась знакомая фигура. Это был Крыса Вильхельм. ( Когда я сошел, Крыса достал блокнот и магнитофон. Изо рта его торчала сигарета. "Лейтенант Смит", сказал он, "Могу я поговорить с вами?" "Я очень занят", ответил я. "Давай быстрей", позвал Коннор, "теряем время." Он держал для меня дверцу открытой. Я пошел к Коннору. Крыса зашагал рядом. Возле моего лица он держал крошечный черный магнитофон. "Надеюсь, вы не станете возражать, что я записываю? После дела Малкольма нам надо быть предельно осторожными. Можете ли вы дать какой-нибудь комментарий по поводу расистских замечаний якобы сделанных вашим помощником детективом Грэмом во время расследования прошлой ночью в Накамото?" "Нет", ответил я. И продолжал идти. "Нам сообщили, что он назвал их "гребаными джепами"." "У меня нет никаких комментариев", сказал я. "Он также назвал их "коротышки нипы". Вы считаете, что такого рода разговоры допустимы для офицера на службе?" "Извините, Вилли, у меня нет комментариев." Все время, пока мы шли, он держал микрофон возле моего лица. Это раздражало. Мне хотелось отмахнуться, но я не стал этого делать. "Лейтенант Смит, мы готовим статью о вас и у нас есть вопросы по поводу дела Мартинес. Вы его помните? Это было пару лет назад." Я продолжал идти. "Сейчас я очень занят, Вилли", сказал я. "Дело Мартинес привело к обвинению в оскорблении детей, выдвинутом Сильвией Морелиа, матерью Марии Мартинес. Было внутреннее расследование. У вас имеются какие-либо комментарии?" "Нет комментариев." "Я уже поговорил с вашим тогдашним партнером Тедом Андерсеном. Есть ли у вас какой-нибудь комментарий по этому поводу?" "Извините, нет." "Значит, вы не хотите отвечать на серьезные обвинения против вас?" "Единственный, кто выдвигает такие обвинения, это вы, Вилли!" "На самом-то деле, это не совсем верно", улыбаясь, сказал он. "Мне сообщили, что офис прокурора округа уже начал расследование." Я ничего не ответил. Хотелось бы знать, правда ли это. "При таких обстоятельствах, лейтенант, не кажется ли вам, что суд совершил ошибку, доверив вам опеку вашей маленькой дочери?" Я только сказал: "Извините, у меня нет комментариев, Вилли." Я пытался говорить уверенно. Я начал потеть. Коннор сказал: "Давай-давай, нет времени." Я сел в машину. Коннор сказал Вильхельму: "Сынок, извини, но мы заняты и должны ехать." Он захлопнул дверцу. Я завел двигатель. "Поехали", сказал Коннор. Вилли сунул голову в окошко: "Считаете ли вы, что оскорбления японцев капитаном Коннором представляет собой еще один пример нехватки здравого смысла в департаменте полиции в расово-чувствительных случаях?" "Увидимся позже, Вилли." Я поднял стекло и поехал вниз с холма. "Чуть быстрее меня не побеспокоит", проворчал Коннор. "Конечно", отозвался я. И нажал на газ. В зеркало я видел, как Крыса бежит к своему Мерседесу. Я заложил поворот, шины завизжали. "Откуда этот гаденыш знает, где нас найти? Прослушивает радио?" "Мы не говорили по радио", сказал Коннор. "Ты ведь знаешь, я аккуратен с радио. Но, может быть, патрульная машина позвонила куда-нибудь, когда мы появились. Может, у нас в машине жучок. Может, он просто вычислил, что мы завернем сюда. Он подонок. И он связан с японцами. Он их агент в "Таймс". Обычно, японцы несколько более разборчивы насчет тех, кто связан с ними. Но, предполагаю, он сделает все, что они захотят. Миленькая у него машина, ха?" "Я заметил, что она не японская." "Не должно же быть так очевидно", сказал Коннор. "Он нас преследует?" "Нет. Думаю, мы от него отвязались. Куда теперь?" "УЮК. У Сандерса было достаточно времени, чтобы управиться." Мы покатили вниз по холму к фривею 101. "Кстати", сказал я, "при чем тут очки для чтения?" "Просто проверяю небольшой пунктик. Очки для чтения не найдены, правда?" "Правда. Только солнечные." "Как я и думал", сказал Коннор. "А Грэм говорит, что уезжает из города. Сегодня. Он едет в Феникс." "У-гу." Он взглянул на меня. "Ты тоже хочешь уехать из города?" "Нет", ответил я. "Окей", сказал Коннор. Я съехал с холма и по 101 поехал на юг. В старые дни доехать до УЮК заняло бы десять минут. Теперь занимает тридцать. Особенно сейчас, в середине дня. И быстро ехать больше нельзя ни в какое время вообще. Всегда сильное движение. Смог всегда густой. Я мчался сквозь туманец. "Думаешь, я поступаю глупо?", спросил я. "Думаешь, я должен схватить ребенка и тоже сбежать?" "Это один из способов все уладить." Он вздохнул. "Японцы -- мастера непрямого действия. Это их инстинктивный способ работы. Если в Японии кто-то с тобой несчастлив, тебе никогда не скажут этого в лицо. Они сообщат твоему другу, твоему помощнику, твоему боссу. И таким способом словечко дойдет. Японцы пользуются всеми этими путями непрямых коммуникаций. Вот почему они так много общаются, так много играют в гольф, ходят пить в бары караоке. Им необходимы эти дополнительные каналы коммуникации, потому что они не могут подойти и сказать, что у них на уме. Как подумаешь, то такой способ ужасно неэффективен. Громадные лишние затраты времени, энергии и денег. Но так как они не могут стоять лицом к лицу -- потому что для них конфронтация почти что смерть, они от нее потеют и паникуют -- то у них нет другого выбора. Япония -- страна бега до конца. Они никогда не остаются в середине." "Да, но..." "Поэтому такое поведение кажется американцам трусливым и малодушным, однако для японцев это просто стандартная операционная процедура. В ней нет ничего особенного. Они просто дают вам понять, что чем-то недовольны властные люди." "Дают мне понять? Чтобы дело кончилось судом о моей дочери? Мои отношения с ребенком могут разрушиться. Моя репутация может погибнуть." "Что ж, да. Это нормальное наказание. Угроза общественного позора -- это обычный способ указать на недовольство." "Ну, кажется, теперь я это понял", сказал я. "Кажется, различил гребаную картинку." "Это не личное", сказал Коннор. "Просто они действуют таким способом." "Ага, верно. Распространяют ложь." "В каком-то смысле." "Нет, не в каком-то смысле. А просто гребаную ложь." Коннор вздохнул. "Мне придется долго объяснять", сказал он, "что поведение японцев базируется на ценностях деревушки. Ты много слышал о самураях и феодализме, но глубоко внутри все японцы -- крестьяне. А если ты живешь в деревушке и не нравишься другим крестьянам, то тебя изгоняют. А это значит, что ты умрешь, потому что никакая другая деревня не примет хлопотного человека. Вот так. Рассерди группу -- и умрешь. Так они на все смотрят. Это означает, что японцы чрезвычайно чувствительны к группе. Более чем кто-либо они настроены с группой ладить. Это означает не выделяться, не рисковать, не быть чересчур индивидуалистичным. Это также значит -- не обязательно настаивать на правде. Японцы очень мало верят в правду. Для них это холодная абстракция. Это похоже на мать, чей сын обвиняется в преступлении. Она не слишком заботиться о правде. Она больше заботится о сыне. То же самое и с японцами. Для японцев важны связи между людьми. Это для них -- реальная правда. Фактическая правда не так важна." "Ага, прекрасно", сказал я. "Но почему они сейчас так давят? Какая им разница? Убийство ведь раскрыто, верно?" "Нет, оно еще не раскрыто", сказал Коннор. "Нет?" "Нет. Вот почему мы испытываем такое давление. Очевидно, кто-то страшно хочет, чтобы расследование завершилось. Они хотят, чтобы мы отступились." "Если они давят на меня и давят на Грэма, то почему они не давят на вас?" "Они давят", сказал Коннор. "Как?" "Делая меня ответственным за все, что произойдет с тобой." "Как они могут сделать вас ответственным? Я этого не вижу." "Знаю, что ты не видишь. Но они делают. Поверь мне -- они делают." Я смотрел на шеренгу машин, плетущихся вперед и тонущих в дымке смога даунтауна. Мы миновали электронную рекламу Хитачи (Компьютер No1 в Америке), Канон (Лидер копирователей Америки) и Хонда (No1 в аренде машин в Америке!). Как и большинство новых японских реклам, они были достаточно яркими, чтобы работать при дневном свете. Аренда рекламной стойки стоит тридцать тысяч долларов в день; большинство американских компаний не могут себе их позволить. Коннор сказал: "Суть в том, что японцы знают, что могут сделать дело весьма неприятным. Подымая пыль вокруг тебя, они сообщают мне: уладь дело. Потому что думают, что я смогу это сделать. То есть, закончить." "А вы можете?" "Конечно. Ты хочешь, чтобы все сейчас же закончилось? Тогда мы возьмем пару пива и насладимся правдой по-японски. Или ты хочешь добраться до дна и узнать, почему же была убита Черил Остин?" "Я хочу добраться до дна." "Я тоже", сказал Коннор. "Тогда давай сделаем это, кохай. Я думаю, в лаборатории Сандерса есть для нас интересная информация. Теперь ключом являются ленты." ( Филип Сандерс вертелся волчком. "Лаборатория закрыта", сказал он и раздраженно воздел руки. "И я ничего не могу поделать. Ничего!" Коннор спросил: "Когда это случилось?" "Час назад. Пришли из департамента зданий и сооружений, приказали всем покинуть лабораторию и заперли ее. Так вот просто. И теперь на входной двери большущий замок." Я спросил: "А в чем причина?" "Поступил рапорт, что структурная слабость потолка делает подвал небезопасным и университетской страховки не хватит, если ледяная дорожка на нас завалится. Говорят, что безопасность студентов прежде всего. Во всяком случае, лабораторию заперли. Ждут расследования и рапорта инженера по сооружениям." "А когда рапорт ожидается?" Он показал на телефон. "Я жду звонка. Может, когда-то на следующей неделе. А, может, только в следующем месяце." "В следующем месяце!" "Ага. Именно так." Сандерс провел рукой по взъерошенным волосам. "Я прошел всю цепочку до декана. Но в офисе декана ничего не знают. Это пришло с верхов университета. От совета управляющих. Они знают богатых донаторов, которые делают пожертвования многомиллионными кусками. Приказ пришел с самых высоких уровней." Сандерс засмеялся: "Тут легко догадаться." Я спросил: "И что это по вашему означает?" "Понимаете, Япония глубоко внедрилась в структуру американских университетов, в частности на технические факультеты. Это происходит везде. Японские компании теперь обеспечивают двадцать пять профессорских мест в МТИ, гораздо больше, чем любая другая страна. Потому что они понимают -- после всех дурацких выкрутасов -- что не могут разрабатывать новшества так же, как мы. И так как им нужны инновации, то они делают очевидное. Они их покупают." "В американских университетах." "Именно. Знаете, в Калифорнийском университете в Ирвине в исследовательском здании есть два этажа, куда вы не сможете войти, если у вас нет японского паспорта. Там они занимаются исследованиями для Хитачи. Американский университет закрыт для американцев." Сандерс крутился и размахивал руками. "А здесь, если происходит что-то, что им не нравится, то кто-нибудь просто звонит президенту университета -- и что он может поделать? Он не может позволить себе отбрить японцев. И они получают все, что хотят. И если они хотят, чтобы закрылась лаборатория, то она закрывается." Я спросил: "А что с лентами?" "Все заперто там. Все заставили оставить на месте." "В самом деле?" "Они чертовски спешили. Гестаповские приемчики. Толкали и выпихивали нас наружу. Вы не можете себе представить, какая паника поднимается в американском университете, если там подумают, что могут потерять финансирование." Он вздохнул. "Я не уверен, но, может быть, Тереза ухитрилась взять с собой несколько лент. Можете ее спросить сами." "А где она?" "Кажется, она пошла кататься на коньках." Я сморщил лоб: "На коньках?" "Так она сказала, когда собиралась уходить. Можете сами проверить." И он посмотрел на Коннора. Весьма многозначительно. x x x Тереза Асакума не каталась на коньках. По катку носились три десятка мальчишек с молодым учителем, тщетно пытающемся их контролировать. Похоже, четвероклассники. Смех и визг эхом отзывался от высокого потолка. В зале стояла звенящая пустота. Кучка ребят сидела в одном углу, глазея и толкаясь плечами. По нашей стороне высоко почти у потолка ходила с тряпкой уборщица. Парочка взрослых, вероятно, родители, стояла возле льда у перил. Напротив нас какой-то мужчина читал газету. Я нигде не видел Терезу Асакума. Коннор вздохнул. Он устало присел на деревянную скамью и откинулся назад, скрестив ноги. Я стоя, смотрел на него. "Что теперь? Ее здесь нет." "Садись." "Вы всегда так торопитесь..." "Садись. Наслаждайся жизнью." Я сел рядом. Мы следили, как дети носятся по периметру льда. Учитель кричал: "Александр! Александр! Я тебе уже говорил! Не толкайся! Не толкай ее!" Я откинулся на спинку, пытаясь расслабиться. Коннор смотрел на детей и посмеивался. Казалось, он совсем не заботился о внешнем мире. Я спросил: "Думаете, Сандерс прав? Японцы надавили на университет?" "Очевидно", сказал Коннор. "И все его рассказы о покупке Японией американской технологии? О содержании профессорских мест в МТИ?" "Все законно. Они поддерживают ученых. Благородный идеал." Я нахмурился: "Так вам кажется, что все окей?" "Нет", сказал он. "Я совсем не думаю, что все окей. Если отказываешься управлять собственными институтами, то отказываешься от всего. И вообще, тот, кто платит за институт, тот и контролирует его. Если японцы хотят давать деньги, и если американское правительство и американская промышленность не хотят, то японцы будут контролировать американское образование. Знаешь, они уже владеют десятью американскими колледжами. Владеют полностью. Купили их для обучения собственной молодежи. Так что теперь спокойно могут посылать молодых японцев учиться в Америку." "Но они и так могли это делать. Тьма японцев учится в американских университетах." "Верно. Но, как обычно, японцы планируют загодя. Они понимают, что в будущем это может стать труднее. Они понимают, что рано или поздно маятник качнется назад. Безразлично насколько дипломатично они действуют сейчас -- а сейчас они в фазе подъема, так что играют они весьма дипломатично. Потому что истина в том, что никакие страны не любят, когда над ними доминируют. Им не нравится, когда их оккупируют -- экономически или военной силой -- все равно. И японцы понимают, что в один прекрасный день американцы восстанут." Я смотрел, как дети катаются на катке. Я слышал их смех. И думал о своей дочери. Думал о встрече в четыре часа. Я спросил: "Почему мы здесь сидим?" "Потому что", сказал он. Поэтому мы сидели здесь. Учитель начал закругляться и гнать детей со льда. "Снимайте коньки здесь же. Снимайте! Ты тоже, Александр! Александр!" "Знаешь", сказал Коннор, "если ты захочешь купить японскую компанию, то не сможешь этого сделать. Японские компании считают, что постыдно быть под иностранцами. Это позор. Они этого никогда себе не позволяют." "Мне казалось, что это можно. Говорили, что японцы улучшили свои правила." Коннор улыбнулся. "Теоретически, да. Теоретически ты можешь купить японскую компанию. Но практически это тебе не удастся. Потому что, если ты захочешь завладеть компанией, тебе вначале надо обратиться к ее банку и получить согласие. И эта процедура абсолютно необходима. А банк согласия не даст." "Кажется, Дженерал Моторс владеет Исудзу." "ДжМ владеет третьей частью Исудзу, а не контрольным пакетом. И это всего лишь изолированный случай. А вообще, за последние десять лет иностранные инвестиции в Японию сократились наполовину. Одна компания за другой обнаруживала, что японский рынок чересчур крут. Они уставали от обманов, от махинаций, от сговоров, от нечестности на рынке, от данго -- секретного соглашения их вытеснить. Они уставали от правительственного регулирования. От изматывания. И в конце концов сдавались. И попросту отступали. Большинство фирм из других стран отступило: немцы, итальянцы, французы. Все просто устали делать бизнес в Японии. Потому что Япония закрыта, вне зависимости от того, что они сами об этом говорят. Несколько лет назад Т. Бун Пикенс купил одну четверть акций японской компании, но так и не смог попасть на собрание совета директоров. Япония закрыта." "Так что же нам делать?" "То же, что делают европейцы", сказал Коннор. "Взаимность. Так на так. Один ваш за одного моего. У всех в мире та же самая проблема с Японией. Это просто вопрос о том, какое решение работает лучше. Европейское решение весьма прямое. И работает хорошо, по крайней мере, пока." На катке несколько девочек-тинейджеров начали делать разминку и тренировочные прыжки. Учитель повел класс по коридору мимо нас. Проходя мимо, он спросил: "Кто из вас лейтенант Смит?" "Я.", ответил я. Один мальчишка спросил: "У вас есть пистолет?" Учитель сказал: "Эта женщина просила вам передать: то, что вы ищите, находиться в мужской раздевалке." "Да?", сказал я. Мальчишка спросил: "А можете показать?" Учитель сказал: "Знаете, такая восточная женщина. То есть, мне показалось, что она восточная." "Да", сказал Коннор. "Спасибо." "Я хочу посмотреть пистолет." Другой мальчишка сказал: "Молчи, дурак. Разве ты не понимаешь? Они за кем-то следят." "Я хочу посмотреть пистолет!" Коннор и я пошли прочь. Дети шли следом и просили показать оружие. На другой стороне катка человек с газетой с любопытством поднял глаза и следил, как мы уходили. "Совсем не похоже на незаметный уход", проворчал Коннор. x x x В мужской раздевалке было пустынно. Я начал один за другим открывать зеленые шкафчики в поисках лент. Коннор даже не пошевелился. Я услышал, как он позвал меня. "Сюда." Он стоял возле душевой. "Вы нашли ленты?" "Нет." Он держал открытой дверь. x x x Мы прошли вниз на пролет бетонных ступенек и вышли на площадку. Там были две двери. Одна выходила в грузовой полуподземный ход. Другая вела в темный коридор. С деревянными балками. "Сюда", сказал Коннор. Мы, скрючившись, пошли по коридору и снова оказались под катком. Миновали вибрирующую машину из нержавеющей стали и прошли серию дверей. "Вы знаете, куда идти?", спросил я. Одна из дверей стояла приоткрытой. Он ее толкнул. Свет в комнате был выключен, но я разглядел, что мы оказались в лаборатории. В углу я заметил слабое свечение монитора. Мы двинулись туда. ( Тереза Асакума оторвалась от стола, подняла очки на лоб и потерла свои красивые глаза. "Все окей, если вы не наделали много шума", сказала она. "Раньше у главной двери у них стоял охранник. Я не знаю, там ли он еще?" "Охранник?" "Ага. Они серьезно отнеслись к закрытию лаборатории. Проходило эффектно, словно облава на наркотики. Американцы сильно удивились." "А вы?" "Я знаю эту страну." Коннор смотрел на картинку перед нею. На мониторе застыло изображение парочки в объятиях, движущихся в конференц-зал. Тот же образ, видимый с других угловых камер, высвечивался на других мониторах стола. Некоторые картинки перечеркивались красными линиями от ночных фонарей. "Что вы узнали?" Тереза показала на большой экран. "Я не уверена", сказала она. "Чтобы стать абсолютно уверенной, надо бы прогнать трехмерное моделирование, сравнить размеры зала и проследить все источники света и тени от всех источников. Я этого не сделала и, наверное, со здешним оборудованием не смогу. Для этого, наверное, потребуется целая ночь на линии. Может, я смогу получить время на следующей неделе на факультете астрофизики. Может, выйдет, а, может, и нет. Но пока у меня сложилось сильное ощущение." "Чего?" "Что тени не совпадают." Коннор во тьме медленно кивнул. Как будто для него сказанное имело смысл. Я спросил: "Какие тени не совпадают?" Она показала на экран: "Когда люди идут по полу, отбрасываемые тени ложатся не точно. Они находятся не на тех местах или имеют неправильную форму. Зачастую, различия незначительны. Но мне кажется, что они есть." "И то, что тени не совпадают, означает..." Она пожала плечами: "Я сказала бы, что ленты изменили, лейтенант." Наступило молчание. "Изменили как?" "Я не уверена, сколько сделано исправлений. Но мне кажется ясным, что в комнате был кто-то еще, по крайней мере некоторое время." "Другой человек? Вы хотите сказать -- кто-то третий?" "Да. Кто-то за всем следил. И этого третьего систематически стерли." "Не слабо", сказал я. Я покрутил головой и взглянул на Коннора. Он внимательно смотрел на мониторы и совсем не казался удивленным. Я спросил: "Вы уже знали об этом?" "Подозревал что-то такое." "Почему?" "С самого начала расследования казалось, что ленты хотят изменить." "Почему казалось?", спросил я. "Подробности, кохай. Маленькие штучки, которые мы обычно забываем." Он взглянул на Терезу, словно не хотел ничего говорить при ней. Я сказал: "Нет, я хочу это выслушать. Когда вы впервые поняли, что ленты изменены?" "В комнате безопасности Накамото." "Почему?" "Потому что ленты пропали." "Ну и что, что пропали." "Подумай сам", сказал Коннор. "В комнате безопасности охранник сказал нам, что сменил ленты, когда пришел на службу около девяти часов." "Да..." "А на всех рекордерах есть таймеры, показывают время использования около двух часов. Каждый рекордер начинал работы на десять-пятнадцать секунд позже предыдущего. Ему как раз столько требовалось, чтобы сменить ленту." "Верно...", припомнил я. "И я показал ему, что один рекордер выпадает из последовательности. Эта лента крутилась всего полчаса. Поэтому я спросил, не сломан ли он." "И охранник сказал, что так и есть." "Да, он так сказал. Я позволил ему сорваться с крючка. На самом деле, охранник прекрасно знал, что рекордер в порядке." "Он не был сломан?" "Нет. Это одна из немногих ошибок, которую допустили японцы. Но они сделали ее только потому, что влипли -- и не смогли выпутаться. Им не удалось побить собственную технологию." Я прислонился к стене и виновато посмотрел на Терезу. В полутьме мониторов она выглядела прекрасной. "Извините, я запутался." "Потому что ты отвергаешь очевидное объяснение, кохай. Подумай сам. Если ты видишь ряд рекордеров и каждый запускается на несколько секунд позже предыдущего, и вдруг замечаешь, что один рекордер выпадает из последовательности, что ты станешь думать?" "Что кто-то позднее сменил ленты на этом рекордере." "Верно. Именно это и произошло." "Одну ленту сменили позже?" "Да." Я нахмурился. "Но зачем? Все ленты сменили в девять часов. Поэтому ни одна из замененных в любом случае не показывала убийство." "Правильно", сказал Коннор. "Тогда зачем же переключать еще одну ленту?" "Хороший вопрос. Это озадачивало. Я долго не видел в этом смысла. Но теперь я понял", сказал Коннор. "Надо помнить о времени. Все ленты сменили в девять. Потом одну ленту снова сменили в девять пятнадцать. Очевидно предположить, что между девятью и девятью пятнадцатью случилось что-то важное, что было записано на ленту, и что эту ленту унесли для какой-то цели. Я спросил себя: какое важное событие произошло?" Я задумался. Я морщил лоб и не мог ничего вспомнить. Тереза заулыбалась и начала кивать головой, словно ее что-то изумило. Я спросил: "Вы поняли?" "Я догадалась", улыбаясь сказала она. "Что ж", сказал я, "я рад, что, похоже, все тут, кроме меня, знают ответ. Потому что я не могу припомнить ничего важного, что могло бы быть записано на эту ленту. К девяти часам был проложен желтый барьер, изолирующий место преступления. Тело девушки было на другой стороне комнаты. Толпа японцев стояла у лифтов и Грэм по телефону вызвал меня на помощь. Фактически, расследование не начиналось, пока я не прибыл туда около десяти. Потом у нас была большая перепалка с Ишигуро. Не думаю, что кто-нибудь пересекал ленту почти до десяти тридцати. Скажем, десять пятнадцать самое раннее. Поэтому, если кто-то посмотрит запись, он увидит лишь пустую комнату и девушку, лежащую на столе. И это все." Коннор сказал: "Очень хорошо. Если не считать, что кое-что ты забыл." Тереза спросила: "Кто-нибудь пересекал комнату -- все равно кто?" "Нет", ответил я. "Там был желтый барьер. Никому не позволяется находиться по другую сторону ленты. На самом деле..." И тут я вспомнил. "Постойте-ка! Там кто-то был! Маленький тип с камерой", сказал я. "Он пролез по ту сторону барьера и делал снимки." "Верно", сказал Коннор. "Какой еще маленький тип?", спросила она. "Японец. Он делал снимки. Мы спросили Ишигуро, кто это. Он сказал, что его зовут..." "Господин Танака", подсказал Коннор. "Верно, господин Танака. И вы попросили у Ишигуро пленку из камеры." Я нахмурился. "Но он ее так и не отдал." "Нет", подтвердил Коннор. "И, откровенно говоря, я и не думал, что он отдаст." Тереза спросила: "Он делал снимки?" "Сомневаюсь, что он действительно делал снимки", сказал Коннор. "Но, может, и делал, потому что пользовался маленькой камерой Канон..." "Из тех, что снимают на диск, а не на пленку?" "Да. Снимки могли пригодиться - для ретуши, например." "Может быть", сказала она. "Для подгонки текстуры. Это делается быстрее, если снимки уже оцифрованы." Коннор кивнул. "Тогда, кроме всего прочего, он, наверное, делал и снимки. Но мне было ясно, что фотографирование было только предлогом, чтобы он прошел на другую сторону желтой линии." "Да", кивнула Тереза. Я спросил: "Как вы догадались?" "Вспомни, как это было", сказал Коннор. x x x Я стоял лицом к лицу с Ишигуро, когда Грэм завопил: "О боже, что там такое?" И я взглянул через плечо и увидел коротышку-японца метрах в десяти за желтой лентой. Человек стоял спиной ко мне и делал снимки места преступления. Камера была очень маленькой, почти вся помещаясь в ладони. "Помнишь, как он двигался?", спросил Коннор. "Он шел по определенному пути." Я попытался вспомнить, но не смог. Грэм двинулся к ленте, говоря: "Ради бога, вам нельзя там находиться. Это место преступления. Вам нельзя делать снимки?" Поднялся общий гам. Грэм вопил на Танаку, но он оставался полностью сосредоточенным на своей работе, жужжа камерой и пятясь к нам задом. Несмотря на все крики, обращенные к нему, Танака не сделал того, что должен был сделать нормальный человек -- повернуться и пойти к ленте. Вместо этого он так и допятился до желтой ленты, потом пригнулся и поднырнул под нее. Я сказал: "Он ни разу не повернулся. Он всю дорогу пятился." "Верно. Это первая загадка. Почему он пятился? Мне кажется, теперь мы знаем." "Знаем?" Тереза сказала: "Он повторял проход девушки и убийцы в обратном направлении, чтобы на видеоленте осталась запись теней в комнате." "Верно", сказал Коннор. Я вспомнил, что на мои протесты Ишигуро ответил: "Это наш сотрудник Он работает на службу безопасности Накамото." А я ответил: "Это возмутительно. Он не имеет права снимать. А Ишигуро возразил: "Эти съемки для использования корпорацией." А тем временем человек исчез в толпе, просочившись через нее к лифту. Для использования корпорацией. "Черт побери!", сказал я. "Значит, Танака покинул нас, спустился вниз и заменил одну ленту, потому что на ней был записан его проход по комнате и его тени?" "Верно." "И ему нужна была эта лента, чтобы сделать изменения в оригинальных лентах?" "Верно." Я начал, наконец-то, понимать. "Но теперь, даже если мы вычислим, как были изменены ленты, их нельзя предоставить суду, верно?" "Верно", сказала Тереза. "Любой толковый адвокат их завернет." "Значит, единственный способ продвинуться, это найти свидетеля, который подтвердит, что это было сделано. Сакамура мог это знать, но он мертв. Поэтому мы влипли, если нам не удастся каким-то образом наложить лапы на господина Танаку. Мне кажется, нам лучше сразу же задержать его." "Сомневаюсь, что это вообще произойдет", сказал Коннор. "Почему? Думаете, они его уберут от нас?" "Нет, мне кажется, это им без надобности. Вполне вероятно, что господин Танака уже мертв." ( Коннор резко повернулся к Терезе: "Вы хороший специалист?" "Да", ответила она. "Очень хороший?" "Мне так кажется." "У нас осталось мало времени. Поработайте с Питером, посмотрите, что вам удастся извлечь из ленты. Гамбатте: старайтесь сильно. Ваши усилия не пройдут даром, поверьте мне. А я пока кое-куда позвоню." Я спросил: "Вы уезжаете?" "Да, и мне нужна машина." Я передал ему ключи. "Куда вы едете?" Он промолчал. "Да я просто спросил." "Не забивай себе лишним голову. Мне надо кое с кем встретиться." Он повернулся уходить. "Почему вы думаете, что Танака мертв?" "Ну, может, и нет. Обсудим это потом, когда появится время. Нам надо успеть закончить до четырех массу дел. Это наш настоящий крайний срок. Мне кажется, тебя ждут больший сюрпризы, кохай. Это просто чоккан -- моя интуиция. Окей? Если возникнут неприятности или что-то неожиданное, позвони мне в машину. Удачи вам. А теперь поработай с этой милой леди. Юраямашин-не!" И он ушел. Мы слышали, как за ним