и хладнокровие, надо действовать. Нельзя просто вот так сидеть в машине. Надо перебороть шок и обрести ясность мысли. Все, что ему остается, - это способность трезво мыслить. Безотчетным движением он вытащил из кармана листки с ксерокопированым текстом отцовских воспоминаний и. включил фонарик. Слова всегда выручали его - он умеет анализировать слова, оттенки их значений, тонкие нюансы смысла, простоту и сложность. Адриан разложил странички и стал неторопливо их перечитывать. Итак, мальчик с отцом приехали в город Шамполюк. Мальчик сразу почувствовал: что-то неладно, возможно, даже не просто неладно, "...он вернулся очень расстроенный... Я даже испугался, что наше путешествие..." Магазин, принадлежащий еврею, гнев отца. "Я уже и не помню, что именно произошло, но что-то серьезное, оно вызвало у отца... гнев". И печаль. "Гнев и печаль, если мне не изменяет память". Потом их сменило неясное чувство обиды и растерянности: подростку не уделяли должного внимания те, чье внимание он пытался завоевать. "И отец, и дядья, и конечно же взрослые сыновья были заняты чем-то другим". Их внимание отвлекло иное - то, что вызвало гнев отца? Печаль? А неотчетливые воспоминания, в свою очередь, сменялись рассказом о царившей в доме доброй атмосфере и о пансионате на северной окраине городка, о "теплом приеме". Но за мирной интерлюдией очень скоро следовала смутная печаль и тревога: "Про пансионат Капомонти я мало что помню, разве только теплый прием, как много раз прежде. Но одно осталось в памяти: впервые за все время путешествий в горы у меня была отдельная комната, которую я занимал без младшего брата. Это было очень существенным шагом вперед - я наконец-то почувствовал себя по-настоящему взрослым. Потом был ужин, за которым отец и старик Капомонти изрядно выпили. Я помню это, потому что отправился спать, думая о предстоящем походе в горы, долго слышал их громкие, возбужденные голоса, доносившиеся снизу, и думал, как они не боятся разбудить постояльцев. В то время это был крошечный пансионат, и, кроме нас, в доме было еще, наверное, три или четыре человека. Странно, что это меня тогда заботило, но я никогда не видел отца пьяным. Я до сих пор толком не знаю, был ли он тогда пьян, но шумел вовсю. Ведь для молодого паренька, который в день своего семнадцатилетия ожидал драгоценного подарка, мечты всей его жизни - восхождения на настоящую гору в окрестностях Шамполюка, - даже мысль о том, что наутро отец встанет ослабевшим и злым, была нестерпима. Однако ничего подобного не произошли. Утром приехал проводник Гольдони с провизией, позавтракал с нами, и мы тронулись в путь. Сын Капомонти - а может быть, это был молодой Лефрак - немного подвез нас троих в повозке. Мы распрощались с ним и договорились, что он будет ждать нас на том же месте вечером следующего дня. Два дня в горах и ночевка со взрослыми! Меня переполняла радость, потому что я знал, что мы разобьем лагерь в горах выше, чем обычно поднимались с младшими братьями". Адриан положил листки на сиденье. В последних абзацах описывались запомнившиеся отцу горы, тропы и виды. Путешествие в горы началось. Необходимая информация, очень возможно, заключена именно в этих сбивчивых описаниях. Надо выявить отдельные вехи их путешествия - тогда можно восстановить весь маршрут. Но какие вехи? Какой маршрут? О Боже! Картина на стене! Ведь картина у Эндрю! Адриан подавил внезапную тревогу. Картина, унесенная из кабинета Савароне, может существенно сузить площадь поисков, но что дальше? Прошло пятьдесят лет. Полвека снегопадов, обледенении, весенних паводков, естественных природных процессов в почве... Картина на стене, может быть, и представляет собой важный ключ к разгадке, возможно, самый главный. Но Адриан чувствовал, что есть и другие ключи, не менее существенные, чем эта картина. Они таятся в словах отцовских воспоминаний. Воспоминаний, которые не померкли за пятьдесят лет насыщенной событиями жизни. Пятьдесят лет назад там что-то случилось, и это не имело отношения к путешествию отца с сыном в горы. Он снова обрел способность мыслить. Потрясение и ужас еще владели им, но впереди уже вновь забрезжил свет разума. "...Имейте в виду, содержимое этого ларца представляет смертельную опасность для всего цивилизованного мира..." Надо добраться до тайника, найти ларец. Остановить убийцу из "Корпуса наблюдения". Глава 30 Эндрю припарковал "лендровер" у забора, огораживающего поле. Дом Гольдони находился в двухстах ярдах ниже по дороге, поле было частью их земельных угодий. Вдалеке трактор пахал землю, и сидящий в нем человек то и дело оборачивался назад, глядя на результаты своего труда. Больше вокруг не было ни домов, ни людей. Эндрю решил переговорить с трактористом. Было начало шестого. Он провел этот день, объезжая окрестности Шамполюка, закупая одежду, провизию и снаряжение, в том числе и отличный альпийский рюкзак. Там сейчас лежало все, что требуется для покорения горных вершин. И еще то, что не требуется. "Магнум" калибра 0,357. Все это он купил в большом магазине, выросшем на месте маленького, который упоминал отец в своих записках. Владельца звали Ляйнкраус; к косяку двери была прикреплена мезуза. Продавец горделиво сообщил ему, что Ляйнкраусы с 1913 года продают лучшее в итальянских Альпах снаряжение. В настоящее время, его магазины открыты в Люцерне и Нешателе. Эндрю вылез из "лендровера", подошел к забору и стал махать рукой, привлекая внимание пахаря. Это был низкорослый итало-швейцарец, здоровяк с взъерошенными каштановыми волосами над темными бровями, с грубыми чертами лица типичного обитателя Северного Средиземноморья. Лет на десять старше Фонтина. На лице у него было опасливое выражение, точно он не привык и не любил встречать незнакомцев. - Вы говорите по-английски? - спросил Эндрю. - Сносно, синьор, - ответил тот. - Я ищу Альфредо Гольдони. Мне сказали, чтобы я ехал по этой дороге. - Вам правильно указали, - ответил итало-швейцарец на более чем сносном английском. - Гольдони мой дядя. Я для него пашу. Сам он уже не может обрабатывать землю. - Пахарь замолчал, ничего больше не объясняя. - Где я могу найти его? - Там, где обычно. В дальней спальне дома. Тетя проведет вас к нему. Он любит гостей. - Спасибо. - Эндрю зашагал к "лендроверу". - Вы американец? - спросил пахарь. - Нет, канадец, - ответил Эндрю, решив на всякий случай обеспечить себе "крышу". Он забрался на сиденье и взглянул на пахаря. - Мы говорим одинаково. - И выглядите одинаково, и одеваетесь одинаково, - ответил фермер спокойно, рассматривая его отороченную мехом альпийскую куртку. - Одежда-то новая, - добавил он. - Зато ваш английский нет, - усмехнулся Фонтин и повернул ключ зажигания. Жена Гольдони оказалась тощей, аскетичного вида женщиной. Ее прямые седые волосы были туго затянуты и уложены вокруг головы венцом самоотречения. Она провела незнакомца через две или три опрятные, скудно обставленные комнатки к двери в спальню. Собственно, это был просто дверной проем. Там, где некогда был порожек, доски выкорчевали и заложили ямку дощечкой вровень с полом. Фонтин вошел в спальню. Альфредо Гольдони сидел в инвалидной коляске у окна, выходящего на поля у подножия горы. У него не было ног. На обрубки его некогда сильных бедер были натянуты штаны, а штанины приколоты английскими булавками к поясу. Тело и лицо у него были большие и неловкие. Возраст и увечье сделали их никчемными. Старик Гольдони приветствовал незнакомца с деланным радушием. Жалкий калека, благодарный за каждый визит, боялся отпугнуть нового гостя. Представившись и коротко рассказав, как он его нашел, Фонтин сел напротив инвалидного кресла. Угрюмая жена Гольдони принесла вина. Культяпки безногого старика были совсем рядом. У Эндрю на языке вертелось словечко "уродец". Он терпеть не мог человеческого уродства и не трудился эту неприязнь скрывать. - Имя Фонтин вам что-нибудь говорит? - Нет, сэр. Это что-то французское? Но ведь вы американец? - А фамилия Фонтини-Кристи вам знакома? Взгляд Гольдони изменился. В нем вспыхнула давно позабытая тревога. - Да, конечно, я знаю эту фамилию, - ответил безногий. Его голос тоже изменился. - Фонтин - Фонтини-Кристи. Значит, итальянец стал французом, а носит эту фамилию американец. Вы - Фонтини-Кристи? - Да. Савароне мой дед. - Богатый синьор из северных провинций. Помню, помню. Уже смутно, конечно. В конце двадцатых он останавливался у нас по пути в Шамполюк. - Гольдони были его проводниками в горах. Он приезжал с сыновьями. - Мы были проводниками у всех путешественников. - А вы когда-нибудь были в проводниках у моего деда? - Возможно. Я, знаете, с ранней юности работал в горах. - Вы можете припомнить поточнее? - Знаете, в свое время я проводил по Альпам тысячи людей. - Но вы только что сказали, что помните его. - Не очень хорошо. И скорее имя, чем его самого. А что вас интересует? - Информация. О путешествии в горы, которое пятьдесят лет назад предпринял мой дед со своим старшим сыном. - Вы шутите! - Нет, отчего же. Мой отец Виктор... Витторио Фонтини-Кристи послал меня из Америки за этой информацией. Мне это совсем некстати. У меня очень мало времени, поэтому мне нужна ваша помощь. - Я бы рад вам помочь, да не знаю чем. Путешествие в горы пятьдесят лет назад! Разве такое можно упомнить? - Меня интересует человек, который их вел. Проводник. Отец утверждает, что это был сын Гольдони. Дата - четырнадцатое июля тысяча девятьсот двадцатого года. Фонтин не мог сказать с полной уверенностью - возможно, этот инвалид-урод просто превозмог приступ боли или пошевелился в раздумье, - но он отозвался! На дату. Он вспомнил дату. И тут же, пытаясь скрыть волнение, торопливо заговорил: - Июль двадцатого... Два поколения назад. Нет, невозможно. У вас нет ничего - как это по-английски? - более определенного, что бы помогло мне вспомнить? - Проводник. Гольдони. - Это не я. Мне тогда было чуть больше пятнадцати. Я, конечно, уходил в горы в довольно юном возрасте, но не в пятнадцать лет. И не как основной проводник. Эндрю внимательно посмотрел инвалиду в глаза. Гольдони нервничал: ему не понравился взгляд гостя, и он отвел глаза. Фонтин подался вперед. - Но ведь что-то вы помните? - спросил он спокойно, не в силах скрыть холод в голосе. - Нет, синьор Фонтини-Кристи. Ничего. - Но несколько секунд назад я назвал вам дату - четырнадцатое июля тысяча девятьсот двадцатого года. Вы вспомнили эту дату! - Я только подумал, что это было слишком давно, чтобы я мог вспомнить. - Должен вам заметить, я военный. Солдат. Я допрашивал сотни людей. Очень немногим удавалось меня одурачить. - У меня и в мыслях этого нет, синьор. Зачем? Я же хочу вам помочь. Эндрю не спускал с него глаз. - Много лет назад вдоль железнодорожного полотна к югу от Церматта были вырубки. - Некоторые и до сих пор целы, - закивал Гольдони. - Их осталось совсем немного. Они ведь теперь никому не нужны. - Скажите мне вот что. В названии каждой фигурировало имя птицы... - Только в названиях некоторых, - прервал его альпиец. - Не у всех. - Не было ли там "ястреба"? "Ястребиное..." что-то? - Ястреб? Почему ястреб? - Теперь безногий смотрел на гостя прямо, не мигая. - Ну так отвечайте: была ли когда-нибудь вырубка, в названии которой упоминалось слово "ястреб"? Гольдони некоторое время молчал. - Нет, - сказал он наконец. Эндрю откинулся на спинку стула. - Вы были самым старшим сыном в семье Гольдони? - Нет. Скорее всего, пятьдесят лет назад они наняли проводником в горах одного из моих старших братьев. Фонтин начал понимать. Альфредо Гольдони получил в наследство дом, потому что лишился обеих ног. - А где ваши братья? Мне надо поговорить с ними. - И вновь я вынужден спросить, синьор, не шутите ли вы? Они давно умерли, все это знают. Мои братья, дядя, два двоюродных брата. Все умерли. Больше в Шамполюке не осталось проводников Гольдони. У Эндрю перехватило дыхание. Он осмыслил услышанное и глубоко вздохнул. Надежды на короткий путь были развеяны одной фразой. - В это трудно поверить, - сказал он холодно. - Все они мертвы? Что же было тому причиной? - Лавина, синьор. В шестьдесят восьмом одну деревню накрыло лавиной с гор. Близ Вальтурнанша. Спасательные группы были посланы из Церматта и из Шамполюка. Спасателей вели Гольдони. Три государства удостоили нас высших наград. Только мертвым эти награды ни к чему. А мне дали небольшую пенсию. Я ведь тогда ноги потерял. - И он постучал по культяпкам. - И вам ничего не известно о том путешествии в горы четырнадцатого июля двадцатого года? - Откуда же? Тем более что у вас нет никаких конкретных деталей. - У меня есть описание, составленное моим отцом. - Фонтин вытащил из кармана ксерокопию. - Отлично! Что же вы раньше не сказали? Прочитайте. Эндрю прочел. Описания были бессвязными, детали, о которых вспоминал умирающий, противоречивыми. Рассказчик путался во времени, и ориентиры на местности, казалось, тоже смешались в его памяти. Гольдони внимательно слушал. Он то и дело смыкал морщинистые веки и поворачивал голову, словно пытаясь восстановить перед мысленным взором далекие картины. Когда Фонтин закончил, он отрицательно, помотал головой: - Извините, синьор. То, что здесь описывается, можно встретить на десятках самых разных троп. А многое даже и не встречается в наших местах. Простите, но мне кажется, что ваш отец перепутал наши горы с теми, что на западе, ближе к Вале. Их легко спутать. - И вам ничего не показалось знакомым? - Напротив. Все! И ничего. Описание годится для территории в сотни квадратных миль. Увы. Тут ничего не разберешь. Эндрю был озадачен. Хотя он по-прежнему нутром чувствовал, что старый альпиец лжет. Оставался еще один ход, прежде чем он приступит к более жестокому допросу. Если и это не сработает, он вернется и применит иную тактику. "Если окажется, что Альфредо не самый старший ребенок в семье, ищите сестру..." - Вы самый старый член семьи из ныне живущих? - Нет. У меня две старшие сестры. Одна еще жива. - Где она живет? - В Шамполюке. На виа Сестина. Ее сын - фермер. - Как ее фамилия? По мужу? - Капомонти. - Капомонти? Но ведь это люди, которые владеют пансионатом! - Да, синьор, она вышла замуж за одного из них. Фонтин встал и положил листки ксерокопии в карман. Дойдя до двери, он обернулся: - Возможно, я еще вернусь! - Буду рад вас увидеть снова! Фонтин сел в "лендровер" и запустил мотор. Далеко в поле племянник-фермер неподвижно сидел в кабине трактора и смотрел на гостя. Трактор тихо урчал. И снова дало себя знать внутреннее чутье; на лице у фермера словно было написано: "Давай-давай уезжай, мне надо побежать к хозяину и выяснить, о чем вы там с ним говорили". Эндрю нажал на газ. Он выехал на шоссе, развернулся и помчался обратно в городок. И вдруг он заметил самый обычный в мире вид. Он выругался. Вид был настолько привычный, что не бросался в глаза. Вдоль дороги высились столбы телефонной связи. Бесполезно искать старуху на виа Сестина - ее там не окажется. Майор придумал новый стратегический план. Похоже, на этот раз ему повезет. - Жена! - закричал Гольдони. - Быстро! Помоги мне! Телефон! Жена Гольдони поспешно вошла в спальню и схватилась за спинку кресла-коляски. - Может быть, я позвоню? - спросила она, подкатывая его к аппарату. - Нет, я сам. - Он набрал номер. - Лефрак? Ты меня слышишь? Он приехал. Столько лет прошло! Фонтини-Кристи. Но он не сказал тех слов. Он ищет вырубку, в названии которой упоминается "ястреб". Больше он мне ничего не сказал, а это просто чушь. Я ему не верю. Мне надо поговорить с сестрой. Собери остальных. Встретимся через час... Не здесь! В пансионате! Эндрю лежал плашмя в поле напротив дома. Он переводил бинокль то на дверь, то на окна. Солнце на западе опускалось за Альпы. Скоро стемнеет. В доме зажгли свет. За окнами маячили тени. Там царило оживление. С задворков выехала машина и остановилась справа от дома. Из нее вылез племянник-фермер и побежал к двери. Дверь открылась. На пороге показался Гольдони в кресле-коляске. Кресло толкала жена. Племянник сменил ее и покатил безногого через лужайку к тихо урчащему автомобилю. Гольдони что-то сжимал в руках. Эндрю навел фокус. Это была большая книга. И даже не книга, а толстенный тяжелый фолиант. Регистрационный журнал! Жена раскрыла дверцу автомобиля и держала ее, пока племянник, подхватив безногого под мышки, втаскивал его внутрь. Гольдони заерзал и задвигался; жена перекинула ему через грудь ремень безопасности и пристегнула к сиденью. Эндрю отчетливо видел профиль бывшего альпийского проводника. Он снова навел бинокль на регистрационный журнал. Гольдони сжимал его в руках, точно J сокровище, с которым не мог расстаться ни на секунду. Потом Эндрю понял, что в руках у Гольдони есть что-то еще - очень знакомое и привычное глазу военного. Между переплетом книги и грудью альпийца поблескивал металлический предмет. Это был ствол небольшого, но мощного обреза - таким обычно пользуются враждующие итальянские кланы на юге страны. В Сицилии. Его называют "lupo" - "волк". С расстояния больше двадцати ярдов он бил не очень точно, но с близкого расстояния мог уложить человека наповал, да еще отбросить тело футов на десять. Гольдони оберегал свои фолиант с помощью оружия куда более эффективного, чем спрятанный в рюкзаке Эндрю "магнум". Эндрю перевел бинокль на племянника Гольдони. У того в одежде появилась новая деталь: пояс с пристегнутой к нему кобурой, из которой торчала рукоятка пистолета. Судя по рукоятке пистолет был крупного калибра. Так вот как оба альпийца охраняют свой журнал! Никто бы не смог приблизиться к нему. Что же это значит? Господи! Фонтин вдруг все понял. Записи! Записи путешествий в горы. Ничего другого и быть не может. Ему никогда в голову не приходило -и отцу тоже! - спросить, велись ли подобные записи. Особенно после стольких лет. Боже, ведь полвека миновало! Но отец - и его отец - говорил, что Гольдони были лучшими проводниками в Альпах. Профессионалы с такой репутацией, конечно, должны были вести записи! Это самое естественное дело. Записи всех совершенных ими походов в горы за многие десятилетия. Итак, Гольдони солгал. Сведения, необходимые Фонтину, были у него. Но Гольдони не сообщил их своему гостю. Эндрю продолжал наблюдение. Племянник сложил кресло, открыл багажник, бросил туда кресло и побежал к левой передней дверце. Он сел за руль, а жена Гольдони захлопнула правую переднюю дверцу. Машина выехала на шоссе и помчалась в Шамполюк. Жена Гольдони вернулась в дом. Майор продолжал лежать в траве. Обдумывая, что делать дальше, он медленно положил бинокль в футляр и застегнул кнопки. Можно броситься к спрятанному "лендроверу" и поспешить вдогонку за Гольдони, но зачем? К тому же риск очень велик. Альпиец, конечно, калека, но "lupo" в его старческих руках может с лихвой компенсировать увечность. Да и мрачный племянник не задумываясь пустит в ход свой пистолет. Если этот регистрационный журнал и есть тот самый ключ к разгадке, который ищет Эндрю, то они его увозят, чтобы спрятать. Но не уничтожить - никто не станет уничтожать столь ценные записи. Надо убедиться. И только тогда действовать. Забавно. Эндрю не предполагал, что Гольдони самолично пустится в путь, - он думал, что приедут к нему. То, что Гольдони сорвался с места, означает, что началась паника. Безногий старик, который целыми днями сидит дома, не стал бы вдруг, с риском для себя, вылезать из своей берлоги, не имея на то достаточно серьезного повода. И майор решился. Обстоятельства благоприятствовали - жена Гольдони осталась в доме одна. Прежде всего, он выяснит, является ли этот гроссбух именно тем, что он ищет, а потом узнает, куда отправился Гольдони. Тогда и решит: преследовать их или оставаться здесь и ждать. Эндрю поднялся. Нет смысла терять время. Он направился к дому. - Здесь никого нет, синьор, - сказала старуха, испуганно и изумленно глядя на него. - Мой муж уехал с племянником. Они поехали играть в карты в городок. Эндрю молча оттолкнул старуху. Он прошел прямо в спальню Гольдони. Там ничего не было, кроме журналов и старых итальянских газет. Он обыскал стенной шкаф, нелепый и трогательный. Штаны с приколотыми к поясу штанинами. Ни книг, ни регистрационных журналов, похожих на тот, что увез с собой старый альпийский проводник. Он вернулся в гостиную. Перепуганная старуха стояла у телефона и трясущимися пальцами коротко постукивала по рычагу. - Провод перерезан, - подойдя к ней, спокойно сказал он. - Нет, - прошептала старуха. - Чего вы хотите? У меня ничего нет. У нас ничего нет! - Думаю, что есть! - ответил Фонтин, оттолкнув ее к стене и приблизив к ней перекошенное от злости лицо. - Твой муж мне наврал. Он сказал, что ему нечего мне сообщить, а сам уехал и увез какую-то очень большую книгу. Это журнал записей, верно? Старый регистрационный журнал, в котором описан подъем в горы пятьдесят лет назад. Журналы! Покажи мне журналы! - Я не понимаю, о чем вы говорите, синьор! У нас ничего нет. Мы живем на пенсию! - Заткнись! Покажи мне журналы! - Прошу вас! - Старая сволочь! - Фонтин схватил старуху за седые волосы, дернул ее вперед, а потом вдруг с силой ударил затылком по стене. - У меня нет времени. Твой муж мне наврал. Покажи мне журналы! Живо! - Он снова схватил ее за волосы и еще раз ударил головой о стену. На морщинистой шее показалась струйка крови, глаза наполнились слезами. Майор понял, что перегнул палку. Он принял оперативное решение. Ему это было не впервой: в Наме ему встречалось немало несговорчивых крестьян. Он оторвал женщину от стены. - Ты меня понимаешь? - заговорил он ровным голосом. - Я зажгу спичку у тебя перед глазами. Ты знаешь, что потом произойдет? Я спрашиваю в последний раз. Где журналы? Жена Гольдони, рыдая, повалилась на пол. Фонтин удержал ее, схватив за платье. Она указала дрожащей рукой с трясущимися пальцами на дверь справа. Эндрю поволок ее по полу. Ударом ноги он распахнул запертую дверь и вытащил свою "беретту". В комнатке никого не было. - Выключатель! Где? Старуха подняла голову, рот у нее был открыт, дыхание прерывистое. Она скосила глаза налево. - Lampada, lampada8, - прошептала она. Он втолкнул ее в комнатку, потом нашел лампу. Женщина, дрожа, скорчилась на полу. Свет от лампы отразился в застекленных книжных стеллажах у противоположной стены. Пять полок, сплошь уставленные книгами. Он попытался сдвинуть стекло на средней полке. Стекло не поддавалось. Он попробовал остальные. Все заперто. Рукояткой "беретты" он разбил стекла двух полок. Свет от лампы был слабым, но достаточным. На корешках отчетливо виднелись выцветшие рукописные буквы и цифры. Каждый год был поделен на полугодия. Тема различались по толщине. Все книги были самодельными. Он взглянул на верхнюю полку. Там стекло уцелело, и отраженный свет мешал разобрать надписи на корешках. Он разбил и это стекло и несколькими взмахами ствола счистил осколки. Первый том был помечен 1907 годом. Месяц не был проставлен, видимо, стройная хронологическая система записей появилась позже. Он провел стволом "беретты" по корешкам, пока не дошел до 1920 года. Том "январь - июнь" стоял на месте. "Июль - декабрь" отсутствовал. На его место, заполняя пустое пространство, поспешно всунули том, датированный 1967 годом. Альфредо Гольдони, безногий инвалид, опередил его. Он вытащил ключ из замка двери, за которой хранилась тайна совершенного пятьдесят лет назад путешествия в горы, и сбежал. Фонтин повернулся к жене Гольдони. Она стояла на коленях, тощими руками поддерживая свое тощее трясущееся тело. Будет нетрудно сделать то, что он должен сделать, узнать то, что должен узнать. - Вставай! - приказал он. Он унес безжизненное тело через поле в лес. Луны все еще не было, в воздухе пахло дождем, небо заволокли тучи, звезд не было видно. Лучик фонарика скакал по земле в такт его шагам. Время. Теперь главное - время. И шок. Ему необходимо вызвать у них шок. Перед смертью старуха сказала, что Гольдони поехал в пансионат. Она сказала, что они все там. Доверенные лица Фонтини-Кристи собрались вместе. К ним пришел незнакомец и не произнес нужных слов. Глава 31 Адриан приехал обратно в Милан, но в отель не вернулся, а направился прямиком в аэропорт. Он пока еще не представлял себе, как осуществить задуманное, но знал, что сделает. Надо добраться до Шамполюка. Убийца разгуливает на свободе! И этот убийца - его брат-близнец. Где-то в гигантском муравейнике миланского аэропорта обязательно должен быть свободный самолетик и пилот. Или хотя бы кто-то, кто мог бы помочь ему нанять их - за любую цену. Он гнал вовсю, опустив боковые стекла. Ветер гулял по салону автомобиля. Это помогало ему владеть собой, помогало не думать, ибо мысли причиняли ему страдания. - На окраине Шамполюка есть небольшое летное поле, им пользуются богатые туристы, у которых есть личные самолеты, - сказал небритый пилот, которого разбудил и вызвал в аэропорт клерк из ночной смены авиакомпании "Алиталия". - Но в такое время суток он закрыт. - Вы можете меня доставить туда? - Вообще-то это недалеко, но грунт там отвратительный. - Но вы можете? - Мне хватит горючего, чтобы вернуться, если не смогу. Но решать не вам, а мне. И я вам не верну ни лиры - ясно? - Плевать! Пилот обратился к клерку "Алиталии". Он заговорил вдруг важно, веско, явно ради человека, пообещавшего ему заплатить немалые деньги за этот полет. - Запроси прогноз погоды. Церматт, южная станция, направление два, от восьмидесяти до девяноста пяти градусов из Милана. Мне нужен радарный фронт. Клерк недовольно поморщился. - Вам заплатят, - коротко сказал Адриан. Клерк снял трубку с красного телефона. - Диспетчерскую! - официальным тоном попросил он. Совершить посадку близ Шамполюка оказалось не так сложно, как уверял Адриана пилот. Но аэродром и вправду был закрыт: радиосвязь отсутствовала, в окнах диспетчерской башни свет не горел. Однако единственная взлетно-посадочная полоса была размечена: вдоль восточного и западного периметра мерцали сигнальные огни. Адриан пересек летное поле и направился к зданию с освещенными окнами. Это была полукруглая металлическая раковина пятидесяти футов в длину и футов двадцать пять в высоту. Ангар для частных самолетов. Дверь открылась, и на траву пролился яркий свет из помещения. В дверном проеме вырос силуэт парня в комбинезоне. Он чуть подался вперед, всматриваясь во тьму, потом едва слышно зевнул. - Вы говорите по-английски? - спросил Фонтин. Он говорил - нехотя и плохо, но понять его было можно. И сообщил Адриану то, что тот ожидал услышать. Сейчас четыре часа утра, и все в округе закрыто. Что это за сумасшедший пилот, который решился прилететь сюда в такой час? Может, стоит вызвать полицию? Фонтин достал из бумажника несколько крупных банкнот, держа их на свету. Сторож уставился на деньги. Сумма, вероятно, превосходила месячное жалованье сердитого человека. - Я совершил очень длительное путешествие, чтобы разыскать кое-кого. Я не сделал ничего противозаконного - только нанял в Милане самолет, и он доставил меня сюда. Для полиции я не представляю интереса, но мне необходимо найти того, кого я ищу. Мне нужна машина и маршрут. - А вы не преступник? Прилететь в такое время... - Не преступник, - прервал его Адриан, сдерживая нетерпение и стараясь говорить как можно спокойнее. - Я юрист. Awocato, - добавил он по-итальянски. - Awocato? - уважительно переспросил сторож. - Мне нужно найти дом Альфредо Гольдони. - Это безногого, что ли? - Я не знаю. Мне известно только его имя. Он получил старенький "фиат" с драной обивкой на сиденьях и потрескавшимися стеклами. Дом Гольдони находится в восьми - десяти милях от городка - так сказал ему сторож. Ехать надо на запад. Он нарисовал план, по которому легко было ориентироваться. При свете фар Адриан увидел металлический забор, а за забором во тьме различил силуэт дома. Внутри горел тусклый свет, который освещал ниспадающие ветви сосен, высящихся перед фасадом старого здания у дороги. Адриан снял ногу с педали акселератора, решая, не стоит ли остановиться здесь и пройти остаток пути пешком. Странно только, что без четверти пять утра в доме горит свет - этого он не ожидал... Он увидел столбы с телефонными проводами. Может быть, ночной сторож аэродрома позвонил Гольдони и предупредил его о неожиданном госте? Или все фермеры в этих местах обычно встают в столь ранний час? Он решил подъехать к дому. Если сторож позвонил или если в доме Гольдони уже начинался рабочий день, автомобиль может оказаться куда менее пугающей неожиданностью, нежели тихо подкравшийся к дому незнакомец. Адриан свернул на подъездную аллею, миновав высокие сосны, и затормозил около дома. Аллея тянулась дальше, мимо дома, и упиралась в амбар. Сквозь распахнутые ворота, при свете фар своего "фиата", он увидел сваленные в амбаре инструменты. Он вылез из машины, прошел под зашторенными окнами и приблизился к двери. Это была типичная дверь деревенского дома - толстая и широкая, верхняя часть была отделена от нижней: такая дверь позволяла освежающему летнему ветерку врываться в дом и в то же время ограждала обитателей от полевых зверьков. В центре висел тяжелый медный молоток. Он постучал. И стал ждать. Никто не ответил. В доме было тихо. Он постучал снова, на этот раз громче, делая более длинные промежутки между громкими металлическими ударами. За дверью раздался какой-то звук. Неясный, короткий. Словно прошелестел лист бумаги или ткани, словно рука провела по одежде. Что? - Пожалуйста! - крикнул он. - Меня зовут Фонтин. Вы знали моего отца и его отца. Из Милана. Из Кампо-ди-Фьори. Пожалуйста, мне нужно с вами поговорить. Я не причиню вам зла. Тишина, ни звука. Он вернулся на лужайку и подошел к освещенному окну. Прижал лицо к стеклу и попытался рассмотреть комнату сквозь тонкие белые занавески. Но ему мешали складки. А толстое стекло альпийских окон искажало смутные очертания предметов внутри. Но потом, когда глаза уже могли различить что-то сквозь стекло, он увидел - и на мгновение ему почудилось, что во второй раз за сегодняшнюю ужасную ночь он вот-вот лишится рассудка. В дальнем левом углу комнаты он разглядел фигуру безногого мужчины, мелкими, конвульсивными рывками продвигавшегося по полу. Изуродованное тело выше талии было огромным, мощным. Рубаха доходила ему до коротких толстых культяпок - остатки ног были облачены в белые трусы. Безногий! Альфредо Гольдони. Адриан смотрел, как Гольд они перебрался в темный угол комнаты. В руках он держал какой-то продолговатый предмет, сжимая его так, как тонущий держит спасательный круг в бурном океане. Это была короткоствольная винтовка. Зачем? - Гольдони! Прошу вас! - закричал Фонтин в окно. - Мне надо с вами поговорить. Если вам позвонил сторож, он должен был вам сказать! Грохнул громоподобный выстрел: стекло разлетелось вдребезги и осколки посыпались на Адриана, впиваясь в кожу, дождевик и пиджак. В последний миг он успел увидеть, как поднялся черный ствол винтовки, и метнуться в сторону, прикрыв лицо. Тысячи мельчайших осколков впились в руку, точно ледяные иголочки. Если бы не толстый свитер, купленный в Милане, он бы сейчас истекал кровью. Тем не менее, рука и шея кровоточили. Сквозь пороховой дым и звон разбитого стекла он услышал металлический щелчок затвора винтовки: Гольдони перезарядил оружие. Адриан сел, прислонившись спиной к фундаменту. Он ощупал руку и вытащил, несколько осколков, засевших в коже. Он чувствовал, как по шее текут струйки крови. Он сидел, тяжело дыша. Потом помолился про себя и снова крикнул. Но Гольдони едва ли мог вести переговоры из своего угла. Оба они были узниками, один из которых намеревался пристрелить второго, остановленного невидимой, непреодолимой стеной. - Послушайте меня! Я не знаю, что вам обо мне наговорили, но это все ложь. Я вам не враг! - Зверь! - заревел Гольдони из дома. - Я тебя прикончу. - Но почему. Бога ради, скажите? Я же не хочу причинить вам зла! - Потому что ты Фонтини-Кристи! Убийца женщин! Истязатель детей! Ты мерзавец! Зверь! Он опоздал. О Боже! Он все же опоздал: Убийца добрался до Шамполюка, опередив его. Но убийца все еще на свободе. И значит, все еще остается шанс. - Повторяю, Гольдони! - сказал он спокойно. - Я Фонтини-Кристи, но я не тот, кого вам нужно убить. Я не убивал женщин и не истязал детей. Я знаю, о ком вы говорите, но этот человек - не я. Это очень просто. Послушайте, я сейчас встану во весь рост перед окном. У меня нет оружия - и никогда не было. Если вы мне не верите - стреляйте. У меня нет больше времени с вами препираться. И мне кажется, вам тоже следует поторопиться. Всем вам... Адриан уперся окровавленной ладонью в землю и, пошатываясь, встал. Медленно приблизился к разбитому окну. Альфредо Гольдони слабо крикнул ему: - Войдите и держите руки перед собой! Я пристрелю вас, если вы сделаете шаг в сторону или остановитесь! Фонтин вышел из своего укрытия. Безногий направил его к окну, через которое можно попасть в комнату: инвалид не рискнул предпринять мучительные усилия, чтобы открыть незнакомцу дверь. Когда Адриан вынырнул из тьмы, Гольдони вскинул винтовку, изготовившись стрелять. - Тот самый - и все же не он... - прошептал он. - Он мой брат, - тихо ответил Адриан. - И я должен его остановить. Гольдони молча смотрел на него. Наконец, не отрывая от него глаз, он опустил винтовку и положил ее рядом на пол. - Помогите мне сесть в мое кресло, - попросил он. Адриан, голый до пояса, сидел перед безногим на корточках спиной к нему. Изувеченный старик вытащил засевшие осколки стекла и смазал раны едкой спиртовой настойкой; она щипала, но кровотечение остановила. - В горах кровь большая ценность. В наших местах этот раствор называют "лаймен". Это лучше, чем порошок. Вряд ли врачи одобрили бы такое средство, но оно помогает. Наденьте рубашку. - Спасибо. - Адриан встал и надел рубашку. О том, что должно было быть сказано, они обменялись двумя словами. Практичный, как все альпийцы, Гольдони велел Адриану снять одежду: от раненого, которому не оказали помощь, толку нет. Роль сельского лекаря, однако, не уменьшила ни его боль, ни его гнев. - Это исчадие ада! - говорил старик, пока Фонтин застегивал рубашку. - Он не в себе, хотя я понимаю, что вам от этого не легче, - отвечал Адриан. - Он ищет одну вещь. Ларец, спрятанный где-то поблизости в горах. Его привез сюда много лет назад, еще до войны, мой дед. - Нам это известно. Мы знали, что рано или поздно за ним придут. Но больше нам ничего не известно. Мы даже не знаем, где искать это место в горах. Адриан не поверил безногому, но кто его знает... - Вы сказали: убийца женщин. Кого он убил? - Мою жену. Она исчезла. - Исчезла? Но почему вы решили, что он ее убил? - Он солгал. Он сказал, что она побежала по дороге. Что он стал ее преследовать, побежал за ней, догнал и схватил и теперь держит где-то взаперти в городке. - Может быть, так оно и есть. - Нет! Я не могу ходить, синьор. Моя жена не может бегать. У нее на ногах вспухли вены. Она ходит по дому в больших башмаках. И эти башмаки стоят вон там! Адриан взглянул туда, куда указал Гольдони. Пара тяжелых уродливых башмаков аккуратно стояла около стула. - Люди иногда делают такие вещи, на которые они в нормальных обстоятельствах не способны... - Весь пол в крови, - прервал его Гольдони, указывая на дверь. Голос его задрожал. - Человек, который называл себя солдатом, не ранен. Подойдите, посмотрите сами! Фонтин подошел к раскрытой двери и заглянул в маленькую комнатку. Стекла книжных стеллажей были разбиты, осколки валялись на полу. Он подошел к шкафу и, сняв с полки толстый том, раскрыл его. Четким почерком записаны восхождения в горы. На корешках томов были проставлены даты - они начинались раньше 1920 года. На полу у двери запеклась кровь. Он опоздал. Адриан быстро вернулся к старику. - Расскажите мне все, что случилось. Поскорее. Все! Эндрю все предусмотрел. Он обезвредил своих врагов, запугав их до смерти. Майор из "Корпуса наблюдения" в одиночку захватил пансионат Капомонти. Он провел атаку молниеносно, четко, обнаружив Лефрака и членов семейства Капомонти и Гольдони в комнате на втором этаже, где они проводили свое поспешно созванное совещание. Дверь распахнулась настежь, и перепуганного портье втолкнули внутрь с такой силой, что он рухнул на пол. Эндрю ворвался в комнату, захлопнул за собой дверь и, прежде чем присутствующие поняли, что происходит, навел на них "беретту". Затем майор изложил свои требования. Первое - старый регистрационный журнал, в котором сохранилась запись о путешествии в горы пятьдесят лет назад. И карты местности. Точные мелкомасштабные карты, которыми пользуются альпинисты, уходящие в горы близ Шамполюка. Второе - помощь Лефрака или его восемнадцатилетнего внука, который должен провести Фонтина в горы. Третье - внучка в качестве второй заложницы. Отец девочки обезумел от ярости и бросился на вооруженного незнакомца. Но солдат знал свое дело и одолел нападающего без единого выстрела. Старику Лефраку было приказано открыть дверь и вызвать снизу служанку. Та принесла соответствующую одежду, и дети оделись под дулом пистолета. Вот тогда-то исчадие ада и сообщило Гольдони, что его жена сидит под замком в городке. А ему было приказано возвращаться домой и ждать там, а шофера-племянника отправить прочь. Если он попытается связаться с полицией, то больше не увидит свою жену. - Но почему? - спросил Адриан. - Почему он так поступил? Зачем он велел вам вернуться сюда? - Он нас разделил. Моя сестра с племянником вернулись домой на виа Сестина. Лефрак с сыном остались в пансионате. Ведь если бы мы были вместе, мы могли бы подбодрить друг друга. А порознь мы испуганы и беспомощны. Трудно забыть пистолет, нацеленный в голову ребенка. Он знает, что в одиночку мы ничего не сможем сделать. Нам остается только ждать. Адриан закрыл глаза. - Боже! - прошептал он. - Этот солдат - большой специалист! - тихо произнес Гольдони, в нем клокотала ненависть. Фонтин взглянул на него. Я бежал со стадом, в середине стада, но теперь я выбрался к краю и сверну в сторону, подумал он. - Почему вы в меня стреляли? Если вы решили, что это он, зачем же вы так рисковали? Не зная еще, что он сделал. - Я увидел за окном ваше лицо. Я хотел вас ослепить, а не убить. Мертвый ведь не скажет, куда он дел мою жену или тело моей жены. Или детей. Я хороший стрелок. Я целился выше головы. Фонтин подошел к стулу, на который бросил свой пиджак, и вытащил из кармана ксерокопию. - Вы, наверное, читали тот журнал. Не помните, что там было написано? - Вам нельзя его преследовать. Он вас убьет. - Вы не можете припомнить? - Они шли два дня и двигались очень запутанными тропами... Он может быть сейчас где угодно. Он сужает район поисков. Он бредет вслепую. Если он вас заметит, то убьет детей. - Он меня не заметит, если я доберусь