туда первым! Если я буду его там дожидаться. - Адриан развернул сложенные листки бумаги. - Мне это уже читали. Там нет ничего, что могло бы вам помочь. - Должно быть! Здесь сказано все, что нужно знать. - Вы ошибаетесь, - сказал Гольдони, и Адриан понял, что Гольдони на этот раз не лжет. - Я попытался его в этом убедить, но он не стал слушать. Ваш дед все очень хорошо подготовил, но не учел, что люди могут внезапно умереть, их может подвести здоровье... Фонтин оторвал взгляд от страниц. В глазах старика была беспомощность. В горах бродил убийца, а он беспомощен. Безусловно, одна смерть повлечет за собой другую смерть. Ибо, несомненно, его жена погибла. - Что же он подготовил? - тихо спросил Адриан. - Я вам скажу. Вы не то что ваш брат. Мы хранили эту тайну тридцать пять лет. Лефрак, Капомонти и мы. И еще один человек. К нам он не имеет отношения - и он умер так внезапно, что не успел сделать соответствующие распоряжения... -Кто? - Торговец по фамилии Ляйнкраус. Мы с ним не были близко знакомы. - Расскажите. - Мы все эти годы ждали, что к нам придет человек, потомок Фонтини-Кристи... - начал безногий. Они - Капомонти, Гольдони, Лефрак - полагали, что к ним придет человек, придет с мирными намерениями. Он будет разыскивать железный ларец, спрятанный в горах. Этот человек должен был знать о путешествии в горы, которое много лет назад предприняли отец с сыном, и он должен был знать, что в регистрационном журнале Гольдони это путешествие описано - это знали все те, кто нанимал Гольдони своими проводниками. И поскольку восхождение в горы заняло два дня, за. которые отец с сыном и проводник покрыли значительное расстояние, пришелец должен был назвать точное место, откуда путешествие началось - у железной дороги, неподалеку от вырубки, называвшейся некогда "Ошибка охотников". Лет сорок назад вырубку забросили, и она заросла деревьями и кустарником - это произошло задолго до того, как в горах спрятали тот ларец, но вырубка существовала, когда отец с сыном предприняли свое восхождение в горы летом 1920 года. - Мне казалось, эти вырубки назывались по названию... - Птиц? -Да. - Большинство, но не все. Солдат спрашивал, нет ли поблизости вырубки, в названии которой есть слово "ястреб". Но в горах близ Шамполюка не водятся ястребы. - Картина на стене, - задумчиво произнес Адриан, скорее самому себе, чем альпийцу. - Как? - Мой отец вспоминал, что в Кампо-ди-Фьори висела картина со сценой охоты. Он считал, что эта картина что-то обозначает. - Солдат не говорил про нее. И не объяснил, зачем ему эта информация, сказал только, что должен ее получить. Он ничего не говорил про поиски клада. Про журналы. И почему ему так важно отыскать старую вырубку около железнодорожного полотна. Он что-то скрывал. И совершенно очевидно, что пришел к нам не с миром... Солдат, который угрожает оружием безногому калеке, коварен. Я ему не поверил. Все, что натворил тут его брат, никак не вязалось с воспоминаниями этих людей о семействе Фонтини-Кристи. Все решилось бы очень просто, если бы он был с ними откровенен, если бы он пришел с миром. Но майору это оказалось не под силу. Он всегда воевал со всеми... - Значит, в районе той заброшенной вырубки - "Ошибки охотников" - и находится место захоронения ларца? - По-видимому, так. Есть там несколько старых троп, которые ведут от железной дороги к высокогорьям. Но какая тропа? Какая вершина? Мы этого не знаем. - Но в журнале это место должно быть описано. - Если известно, где искать. Солдат не знает. Адриан задумался. Его брат объездил весь мир, ему удавалось обвести вокруг пальца разведки многих стран. - Вы его недооцениваете. - Он не то, что мы. Он чужой в горах. - Да, - задумчиво произнес Адриан. - Он совсем другой. Куда он направился? Вот о чем сейчас надо подумать. - В какое-нибудь труднодоступное место. Далеко от исхоженных троп. Место, куда редко доходили люди. Тут таких мест сколько угодно. - Но вы только что сказали, что он... сужает район поисков. - Что-что? - Нет, ничего. Я просто размышляю. Не важно. Понимаете, он знает, чего не надо искать. Он знает, что ларец был очень тяжелым. Его надо было перевозить с помощью механических приспособлений. Поэтому он начнет свой поиск с чего-то, о чем в журнале не упоминается. - Мы не знали этого. - А он знает. - Но сейчас ночь - что он сможет? - Взгляните в окно! - сказал Адриан. В небе уже забрезжил рассвет. - Расскажите мне о том торговце. О Ляйнкраусе. - Ляйнкраусе? - Да. Какое он имел отношение к ларцу? - Ответ на этот вопрос он унес в могилу. Даже Франческа не знает. - Франческа? - Моя сестра. Когда все мои братья умерли, она оказалась старшим ребенком. И конверт передали ей. - Конверт? Какой конверт? - С инструкциями вашего деда. "...Поэтому, если окажется, что Альфредо не самый старший, ищите сестру..." Адриан снова развернул листки отцовских воспоминаний. Если даже крупицы истины дошли сквозь десятилетия с такой точностью, то надо повнимательнее отнестись к этим разрозненным воспоминаниям отца. - Моя сестра всю жизнь прожила в Шамполюке, с тех пор как вышла за Капомонти. Она лучше всех нас знала семью Ляйнкрауса. Старик Ляйнкраус умер в своем магазине. Там случился пожар. Многие считали, что это не случайность. - Не понимаю. - Ляйнкраусы - евреи. - Ясно. Продолжайте. - Адриан перевернул страницу. "...Торговца недолюбливали. Он был еврей... А для Савароне, который резко осуждал погромы в царской России... доброе отношение к представителям гонимой нации было естественным..." Гольдони продолжал свой рассказ. Человеку, который придет в Шамполюк и заговорит о железном ларце, о позабытом путешествии в горы, о вырубке близ железной дороги, надо было передать конверт, унаследованный старшим ребенком Гольдони. - Поймите, синьор, - говорил безногий. - Мы теперь одна семья. Капомонти и Гольдони. Столько лет прошло, никто не приходил, и мы все это уже давно обсуждаем вместе. - Вы забегаете вперед... - Да. Так вот, конверт направлял человека, который должен был здесь появиться, к Капомонти. Адриан пролистал назад ксерокопированный текст: "...Если бы ему понадобилось доверить кому-то тайну в Шамполюке, то, несомненно, старику Капомонти... надежен как скала". - Когда Капомонти умирал, он обо всем рассказал своему зятю, Лефраку. - Значит, и Лефрак знает! - Только одно слово. Имя. Ляйнкраус. Фонтин нетерпеливо подался вперед. Он был поражен. В мозгу вспыхнула слабая догадка. Так после долгого и запутанного допроса между отдельными фразами и словами наконец складывается некая взаимосвязь, объясняющая все, что прежде казалось совершенно бессмысленным. Слова. Нужно положиться на слова, как его брат полагался на насилие. Он стал быстро пробегать глазами текст. И наконец нашел то, что искал. "Я смутно припоминаю малоприятный эпизод... Я уж и не помню, что именно произошло... но что-то серьезное, это вызвало у отца... гнев... гнев и печаль... складывается впечатление, что тогда он утаил... подробности происшествия.," "Утаил", "гнев", "печаль", "вызвало у отца...". - Гольдони, послушайте. Постарайтесь вспомнить. Что-то произошло. Что-то неприятное, печальное, возмутительное. И это касалось семьи Ляйнкраусов... - Нет. Адриан удивился. Безногий Гольдони прервал его, не дав договорить. - Что значит "нет"? - спросил он тихо. - Я же вам сказал. Я их едва знал. Мы даже и не разговаривали. - Потому что они были евреи? Потому что в те времена сюда дошли веяния с севера? - Я вас не понимаю. - Думаю, понимаете! - Адриан не спускал с него глаз. Альпиец отвел взгляд. Фонтин тихо продолжал: - Вы могли их и не знать. Но вы мне в первый раз за все время солгали. Почему? - Не солгал. Они не были друзьями Гольдони. - А Капомонти? - И Капомонти. - Вы их не любили? - Мы их не знали! Они всегда держались особняком. Здесь селились другие евреи, и они тоже жили сами по себе. Неужели не понятно? - Нет! - Адриан чувствовал, что разгадка совсем рядом. Возможно, сам Гольдони и не знал этого. - Что-то произошло в июле тысяча девятьсот двадцатого года. Что? Гольдони тяжело вздохнул: - Не помню. - Четырнадцатого июля тысяча девятьсот двадцатого года. Что произошло? Гольдони тяжело дышал, стиснув челюсти. Массивные обрубки некогда сильных бедер нервно задвигались в инвалидной коляске. - Это не важно, - прошептал он. - Уж позвольте мне об этом судить! - мягко возразил Адриан. - Теперь-то времена другие. Многое изменилось в нашей жизни, - проговорил альпиец срывающимся голосом. - Но тогда так думали многие. - Четырнадцатое июля двадцатого года! - Адриан бил в одну точку. - Я же вам сказал! Это не важно! - Черт бы вас побрал! - Адриан вскочил со стула. Он был почти готов ударить беспомощного человека. И тут слова были произнесены: - Избили еврея. Молодого еврейчика, который пришел в церковную школу... Избили. Через три дня он умер. Альпиец сказал. Но не все. Фонтин отошел от инвалидного кресла. - Сына Ляйнкрауса? - спросил он. -Да. - В церковной школе? - Он не мог поступить в государственную школу. А там можно было учиться. Священники приняли его. Фонтин сел, глядя на Гольдони. - Вы не сказали... Кто участвовал в избиении? - Четверо подростков из Шамполюка. Они сами не понимали, что делают. Так потом все говорили. - Не сомневаюсь. Это самое простое. Глупые дети, которых надо оградить от наказания. Чего стоит жизнь какого-то еврея! В глазах Альфредо Гольдони стояли слезы. / - Да... - Вы были одним из тех четверых мальчишек? Гольдони молча кивнул. - Пожалуй, я сам вам скажу, что тогда произошло, - продолжал Адриан. - Ляйнкраусу стали угрожать. Ему, его жене, остальным детям. И они молчали, никуда не стали жаловаться. Умер еврейский мальчик - вот и все. - Давно это было, - прошептал Гольдони. Слезы текли по его щекам. - Теперь уже так больше никто не думает. А мы жили с этим грехом на душе. В конце жизни бремя еще тяжелее. До могилы ведь недалеко. У Адриана перехватило дыхание. Его изумили последние слова Гольдони. "Могила... недалеко". Могила. О Господи! Неужели - это? Его так и подмывало вскочить, проорать старику свой вопрос прямо в ухо и кричать до тех пор, пока безногий не вспомнит. Точно. Но так нельзя. Не повышая голоса, он резко спросил: - И что же произошло потом? Что сделал Ляйнкраус? - Что сделал? - Гольдони печально пожал плечами. А что он мог сделать? Молчал как рыба. - Похороны состоялись? - Если и состоялись, мы об этом ничего не знали. - Но ведь сына Ляйнкрауса надо было похоронить. Ни одно христианское кладбище, конечно, не приняло бы покойника-еврея. Где у вас тут хоронили евреев? - Сейчас есть кладбище. А тогда не было. - А тогда - где? Где? Где его похоронили? Где похоронили убитого сына Ляйнкрауса? Гольдони отшатнулся, точно его ударили по лицу. - Поговаривали, что взрослые - отец и сыновья - отнесли тело высоко в горы. Там и похоронили, чтобы над телом мальчика больше никто не измывался. Адриан вскочил на ноги. Вот и разгадка. Могила еврея. Ларец из Салоник. Савароне Фонтини-Кристи узрел вечную истину в трагедии, случившейся в альпийском городишке. И использовал ее. Чтобы и святые отцы не забывали. Паулю Ляйнкраусу было под пятьдесят, внук торговца и сам торговец, но живущий в другое время. Он не многое мог поведать о своем деде, которого едва помнил, или об эпохе унижений и страха, которую и вовсе не знал. Но это был энергичный, толковый коммерсант, которому удалось значительно расширить семейное дело. И он сразу понял, что внезапное появление Адриана вызвано событиями чрезвычайной важности. Ляйнкраус отвел Фонтина в библиотеку, подальше от жены и детей, и снял с полки фамильную Тору. На фронтисписе книги был изображен подробный план с указанием маршрута к горной могиле сына Ройвена Ляйнкрауса, похороненного 17 июля 1920 года. Адриан тщательно срисовал план и сверил свой рисунок с оригиналом. Все точно. Теперь путь к месту, где покоится неведомое, открыт. У него осталась последняя просьба. Ему надо позвонить в Лондон - разумеется, он оплатит этот звонок. - Наша семья, - ответил торговец, - в неоплатном долгу перед вашим дедом. Так что звоните, пожалуйста. - Не уходите! Я хочу, чтобы вы присутствовали при разговоре. Он позвонил в отель "Савой". Поручение было несложным. Как только начнется рабочий день в американском посольстве, пусть портье позвонит туда и оставит записку для полковника Таркингтона, сотрудника Генеральной инспекции вооруженных сил. Если его нет в Лондоне, в посольстве знают, как его разыскать. Полковнику Таркингтону следует незамедлительно выехать в городок Шамполюк в итальянских Альпах и найти Пауля Ляйнкрауса. Итак, он отправляется в горы на охоту. Но он не питал иллюзий. С майором ему, конечно, не тягаться. Его попытка может оказаться бесплодной. А может - и смертельной. Это он тоже хорошо понимал. Мир не осиротеет без него. Он ничем особенным не замечателен, хотя ему хотелось думать, что он не совсем бесталанен. Но что будет с миром, если Эндрю вернется из Альп с содержимым железного ларца, доставленного сюда из Салоник более трех десятилетий назад? Если из Альп суждено выйти только одному из братьев и им будет предводитель "Корпуса наблюдения", то его нужно обезвредить. Положив трубку, Адриан взглянул на Пауля Ляйнкрауса. - Когда с вами свяжется полковник Таркингтон, расскажите ему в точности обо всем, что произошло здесь утром. Фонтин открыл дверцу своего "фиата", сел и только сейчас заметил, что от волнения оставил ключи в замке зажигания - непростительная оплошность! Подумав об этом, Адриан перегнулся вправо и открыл "бардачок". Сунул руку внутрь и нашарил там тяжелый черный пистолет. Альфредо Гольдони объяснил ему, как обращаться с этой штукой. Он повернул ключ зажигания и опустил стекло. Ему вдруг стало трудно дышать. Сердце заколотилось в груди: он вспомнил. Ему довелось стрелять из пистолета лишь однажды в жизни. Много лет назад в спортивном лагере в Нью-Хэмпшире. Вожатые возили их на стрельбище местного полицейского управления. С ним был и его брат-близнец. Они тогда здорово повеселились. Где оно, то веселье? Где его брат? Адриан ехал по дороге, обсаженной деревьями с обеих сторон, и, свернув налево, вырулил на шоссе, которое вело на север, в горы. Высоко в небе утреннее солнце скрылось под покрывалом нависших туч. Глава 32 Девочка вскрикнула, поскользнувшись на тропе. Брат схватил ее за руку и удержал. Обрыв был неглубокий, не более двадцати футов, и майор подумал: не лучше ли ударить мальчишку по руке, чтобы девчонка сорвалась вниз? Если она подвернет или даже сломает ногу, с места ей уже не сдвинуться. И конечно, не спуститься вниз по горным кручам на дорогу. Они ведь уже покрыли двенадцать миль за время ночного марша. На тропах, по которым ходили путешественники пятьдесят лет назад, делать нечего. Другой на его месте этого бы не понял. А он понял. Он читал карты так, как простые люди читают книжки. Глядя на черточки, циферки и разноцветные пятна, он мог представить себе местность, словно на фотографии. Никто не сравнится с ним в умении ориентироваться по карте. В этом деле он ас! На подробной туристической карте, которой пользовались альпинисты в горах близ Шамполюка, была отмечена железная дорога из Церматта: у горной гряды она делает поворот к западу, огибая горный массив. Перед станцией в Шамполюке миль пять бежит прямо. К востоку от полотна местность ровная, здесь круглый год полным-полно людей. Эти тропы описаны в журнале Гольдони. Если надо спрятать в горах что-то ценное, никто не станет прятать здесь Но зато дальше, севернее, там, где железнодорожное полотно изгибается к западу, одна за другой идут старые вырубки. От них начинаются многочисленные маршруты в горы, упоминаемые в вырванных им страницах из журнала. Страницах за 14 и 15 июля 1920 года. Любая из этих троп может оказаться искомой. Надо только осмотреть их при дневном свете - тогда он сразу определит, какую выбрать. Его выбор будет основан на фактах. Факт первый: размеры и вес ларца таковы, что требовалась его перевозка на машине или гужевым транспортом. Факт второй: поезд из Салоник отправился в путь в декабре - в это время года здесь стоят лютые холода и все горные перевалы завалены снегом. Факт третий: весенние оттепели, летнее таяние снегов, талые воды, эрозия почвы - с учетом всех этих обстоятельств требовалось найти такое место в высокогорном районе, где ларец был бы неуязвим, его нужно было спрятать в каменный тайник. Факт четвертый: этот тайник должен находиться вдали от исхоженных троп, много выше обычных маршрутов, но там, куда можно легко добраться на машине или на запряженной повозке. Факт пятый: эта тропа непременно должна начинаться в непосредственной близости от железнодорожного полотна, у места стоянки поезда, то есть там, где местность по обе стороны колеи ровная. Факт шестой: от вырубки, ныне заброшенной, должен начинаться путь к горным тропам, упомянутым в журнале Гольдони. Проследив по карте каждую из этих троп и оценив возможность продвижения по ним от железной дороги - зимой, во время снегопада, на машине или на гужевой повозке, - можно будет свести количество вероятных троп до минимума, пока он не обнаружит ту единственную; которая и выведет его к тайнику. Время есть. Много времени. Если понадобится - дни. В рюкзаке у него провизии на неделю. Это обрубок Гольдони и старуха Капомонти, как и Лефрак, слишком напуганы и не станут рыпаться. Он блестяще обеспечил себе поле для маневра. В боевых условиях невидимые преграды всегда надежнее видимых глазу. Он сказал перепуганным швейцарцам, что в Шамполюке у него помощники. Что за ними будет постоянно вестись наблюдение. И ему тотчас доложат, едва кто-нибудь из Капомонти или Лефрак вызовет полицию. Солдатам ведь ничего не стоит организовать надежную связь. И как только ему станет известно об их попытках сообщить о случившемся, он убьет заложников - мальчишку и девчонку. Он представил себе, что с ним "Корпус наблюдения". Такой "Корпус наблюдения", каким он был - действенный, сильный, маневренный. Когда-нибудь он создаст новый "корпус", еще более сильный, еще более маневренный - неуязвимый. Он найдет ларец, завладеет рукописями, вызовет святых отцов и, глядя им прямо в глаза, объявит им о мировом крахе их церквей. "Содержимое этого ларца представляет смертельную опасность для всего цивилизованного мира..." Что ж, об этом приятно думать. Документы попадут в верные руки. Они выбрались на плоскогорье. В миле от них возвышалась первая вершина. Девчонка, рыдая, упала на колени. Мальчишка смотрел на него: в его глазах застыл ужас, ненависть, мольба. Эндрю пристрелит их, но не сейчас. От заложников надо избавляться, когда они уже бесполезны. Только идиоты убивают без разбора. Смерть - инструмент, средство, которое надо использовать для достижения цели или выполнения задачи, и все. Адриан свернул с шоссе в поля. В дно "фиата" стучали камешки, летящие из-под колес. Дальше ехать было невозможно: он достиг горы, за которой начиналось первое плато, помеченное на карте Ляйнкрауса. Он находится в восьми с половиной милях от Шамполюка. А могила - ровно в пяти милях от этого плато, первой вехи маршрута к месту захоронения. Адриан вышел из машины и зашагал по высокой траве. Задрал голову. Прямо перед ним, точно из-под земли, вырос утес. Сюрприз природы: голая скала, кое-где поросшая зеленью. Он поискал глазами тропу, ведущую к вершине. Тропы не было. Он опустился на колени и потуже зашнуровал ботинки на резиновом ходу. Карман дождевика тяжело оттягивал пистолет Гольдони. На мгновение он прикрыл глаза. Только бы не думать! О Господи! Дай мне силы не думать. Теперь надо только идти вперед. Он встал с колен и начал восхождение. Первые две вырубки оказались, по его прикидкам, непригодными. Ни запряженная повозка, ни машина не могли бы двигаться по этим тропам к востоку от Церматтской ветки. Оставалось еще две. На старой шамполюкской карте они были помечены, как "Ошибка охотников" и "Воробьиная ветка" - ястреб не упоминался. И все же это одна из них! Эндрю взглянул на своих заложников. Брат и сестра сидели на земле и тихо переговаривались испуганным шепотом, поглядывая на него. Вих глазах теперь не было ненависти - только испуг и мольба. Мерзкие создания, подумал майор. Он не сразу понял, что именно вызывало у него омерзение. В Юго-Восточной Азии дети их возраста уже участвовали р войне наравне со взрослыми, носили оружие поверх военной формы, похожей на пижаму. Они были его врагами, но он уважал их. А к этим детям он не испытывал никакого уважения. В их лицах не было силы. Только страх, а страх вызывал у майора омерзение. - Встать! - Он не сдержался и заорал, глядя на эту перепуганную мелюзгу, в чьих глазах не было и следа достоинства. Господи, как же он презирает этих бесхребетных слабаков! Он прикончит их - обязательно! Адриан взглянул на виднеющееся вдалеке за хребтом плато. Хорошо, что старик Гольдони дал ему перчатки. Сейчас, в теплое время года, они спасали его не от холода, а от острых камней и уступов в скалах. Без перчаток он тут же изодрал бы себе ладони и пальцы в кровь. Для человека, привыкшего хоть к маломальской физической нагрузке, восхождение на эту гору не представляло бы труда. Но он бывал в горах только как лыжник и поднимался на вершины сидя в кабинке фуникулера. В жизни ему редко приходилось полагаться на мускулы, и он не был уверен в своем чувстве равновесия. Самыми трудными оказались последние несколько сотен ярдов. На карте Ляйнкрауса это место было помечено: скопление серых скал у подножия сланцевых гор, которых, как знает каждый скалолаз, надо избегать, ибо в таких местах порода очень ломкая. Кристаллическая сланцевая гора выше переходила в крутой утес, вздымающийся на высоту в сотню футов над сланцевой горой. Левее слоистых гор сразу начинался непроходимый альпийский лес: деревья поднимались вертикально из каменистой почвы склона. Невесть как выросшая зеленая стена, обрамленная голыми горами. Тропа Ляйнкрауса была отмечена в пятидесяти футах от сланцевых гор. Она вела на вершину лесистого склона, заканчивающегося еще одним плато: тут завершался второй этап его путешествия. Адриан потерял тропу из виду. Ею не пользовались многие годы, и она заросла. Однако за деревьями ясно виднелся хребет. Раз он его видит, там есть подъем. Он вошел в густой альпийский лес и стал карабкаться по крутому склону, продираясь сквозь колючий кустарник и острую хвою. Добравшись до хребта, он сел и перевел дыхание. Печи ныли от постоянного напряжения. По его подсчетам, расстояние от того плато до этого хребта составляло три мили. Он добрался сюда за три часа. Миля в час - через скалы и миниатюрные долины, через холодные горные ручьи, все выше и выше по бесконечным горным склонам. Только три мили. Он взглянул вверх. Тучевая завеса продержалась все утро. И день будет хмурым. Небо здесь походило на небо над Норт-Шором перед штормом. Когда-то они вместе плавали на яхте в шторм. Смеясь, вступали в единоборство со стихией. Уверенные, что им под силу справиться с волнами, они бесстрашно летели навстречу дождю и ураганным ветрам в открытое море. Нет, не надо об этом вспоминать. Он встал и посмотрел на план Ляйнкрауса, срисованный с фронтисписа семейной Торы. На рисунке все казалось просто, но лежащая перед ним дорога простой не была. Он видел свою далекую цель - третье плато на северо-востоке, одиноко возвышающееся посреди моря альпийских лесов. Но горный хребет, на котором он находится сейчас, полого спускается к востоку, подступая к подножию новой горной гряды и уводя его значительно в сторону от плато. Он пошел вдоль темнеющей стены леса, который только что преодолел, и приблизился к краю глубокого ущелья, скалистое дно которого походило на окаменевший бурный поток. Обозначенная на плане тропа шла от одной лесной опушки к другой. Но никакой скалистой гряды на плане не было. За долгие годы, протекшие с тех пор, как кто-то из Ляйнкраусов в последний раз посещал высокогорную могилу, произошли многие геологические изменения. Одного внезапного сдвига почвы - землетрясения, горного обвала - было достаточно, чтобы тропа стала недоступной. И все же он отчетливо видел плато. Путь к нему преграждали, казалось бы, труднопроходимые горные кручи, но, преодолев их, он мог оказаться совсем близко к цели - на тропе, которая приведет прямо к тому плато. Вряд ли за эти десятилетия на той стороне что-то изменилось. Он осторожно спустился по уступам к каменной реке и кое-как, стараясь не поскользнуться и не свалиться в одну из бесчисленных расщелин, полез вверх к дальнему лесу. Третья вырубка оказалась тем, что он искал! "Ошибка охотников". Ныне заброшенная, но когда-то - идеальное место для выгрузки ларца из поезда. Дорога от горного массива к Церматтской ветке казалась вполне проходимой и для машины, и для повозки, а местность вокруг была достаточно ровная. Сначала Эндрю засомневался: уж слишком коротка бывшая вырубка, хотя с удобным подъездом по обе стороны полотна. Сразу за вырубкой рельсы делали резкий поворот к горным грядам. Но потом он вспомнил: отец говорил, что и состав из Салоник был очень коротким - четыре товарных вагона и паровозик. Такой поезд вполне мог уместиться на прямом участке рельсов. И в каком бы из четырех вагонов ларец ни находился, его без труда можно было вытащить и погрузить на поставленную рядом с железнодорожным полотном платформу. Но в том, что он близок к цели, его окончательно убедило неожиданное открытие. К западу от колеи явно некогда существовала дорога. Деревья, выросшие на ее месте, были куда ниже и моложе, чем высящиеся вокруг толстые, кряжистые стволы. Этой дорогой давно не пользовались, но то, что это была именно лесная дорога, не подлежало сомнению. - Лефрак! - крикнул Эндрю восемнадцатилетнему юноше. - Что там? - И указал на северо-запад, туда, куда уходила просека. - Деревня. В пяти-шести милях отсюда. - Она стоит у железной дороги? - Нет, синьор. На пашне, у подножия гор. - Есть туда какая-нибудь дорога? - Цюрихское шоссе и... - Ладно! - Эндрю не дослушал по двум причинам. Во-первых, он уже услышал то, что хотел услышать. А во-вторых, заметил, что девчонка побежала к лесу с восточной стороны от колеи. Эндрю вытащил пистолет и дважды выстрелил. Выстрелы эхом прокатились по лесу, пули взбили фонтанчиками землю справа и слева от бегущей девочки. Она вскрикнула, насмерть перепуганная. Ее брат, захлебнувшись слезами, бросился на него. Майор увернулся и ударил паренька рукояткой пистолета по виску. Сын Лефрака рухнул на землю, рыдая от бессильной ярости. Его всхлипывания наполнили безмолвие заброшенной вырубки. - А ты лучше, чем я о тебе думал, - холодно сказал майор и обернулся к девочке. - Помоги ему подняться. Он не ранен. Мы идем обратно. Надо дать пленникам слабую надежду, размышлял майор. Чем они моложе и неопытнее, тем больше надежды надо им подарить. Надежда побеждает страх, пагубный для быстрого передвижения. Страх - это тоже способ достижения цели. Как и смерть. И им следует уметь пользоваться. Эндрю мысленно проделал путь по только что обнаруженной им тропе. Теперь он не сомневался. Здесь можно было проехать и на машине, и на повозке. Почва твердая, помех никаких. И, что самое важное, дорога поднимается прямо к восточным склонам и соединяется с горными тропами, отмеченными в журнале. Падал легкий снежок, морозец сковывал землю. С каждым ярдом солдат в его душе подавал сигнал, что он приближается к неприятельским позициям. Так оно и было. Они дошли до первой тропы, которую ранним утром 14 июля 1920 года описал в журнале проводник Гольдони. Тропа убегала вправо и терялась в гуще леса - плотной зеленой стены, за которой вздымались белые скалы. Скорее всего, там непроходимые места. Это уже похоже на место для тайника. Случайно забредшему сюда скалолазу-любителю этот горный лес покажется неодолимым, а для опытного альпиниста он не представляет интереса. С другой стороны, это настоящий лес - деревья и земля, не скалы. И поэтому он отверг этот маршрут. Ларец наверняка укрывают камни. Левее тропа бежала вверх по склону, сворачивая к небольшой горе над ними. Сама тропа была довольно широкая, окаймленная кустарником. Справа от тропы высились гигантские валуны и образовывали неприступную скалистую гряду. Тем не менее тут свободно могла бы проехать повозка или небольшой автомобиль. Тропа, ведущая от Церматтской ветки, не прерывается. - Идем туда! - крикнул он, указывая налево. Маленькие Лефраки переглянулись. Путь домой, в Шамполюк, лежал вправо. Девочка схватила брата за руку. Фонтин шагнул вперед, разорвал их сцепленные руки и толкнул девочку вперед. - Синьор! - закричал паренек и встал между ними, подняв руки с раскрытыми ладонями перед собой - очень уязвимое прикрытие. - Не делайте этого! - произнес он глухим дрожащим голосом, надтреснутым от страха, гнев заставлял его превозмогать себя. - Идем! - приказал майор. Он не мог тратить время на препирательства с детьми. - Вы слышали меня, синьор! - Слышал, слышал! Пошли! У западного подножия небольшой горы тропа неожиданно сузилась. И нырнула под естественную арку в скале, выйдя к голому уступу, на котором не росло ни травинки. Этот естественный проход в скалах был явным продолжением горной тропы, а возвышающаяся за аркой скала должна была казаться неприступной новичкам-туристам. Конечно, преодолеть ее можно без особого труда, но внушительный вид этой величественной громады говорил, что здесь-то и начинается настоящее восхождение в горы. Идеально для восторженного юнца под бдительным оком проводника и отца. Но сам проход среди валунов был слишком узким, а каменистая почва в проходе - слишком гладкой, особенно зимой, при выпавшем снеге. Животное - мул или лошадь - могло бы здесь пройти, но существовала опасность, что оно поскользнется. И разумеется, никакая машина здесь не проедет. Эндрю обернулся и оглядел дорогу, по которой они только что прошли. Никаких других троп он не нашел, но зато заметил, что тридцатью ярдами ниже, чуть левее, грунт плоский и земля покрыта невысоким кустарником. Он тянулся до каменной стены, за которой начиналась горная гряда. Эта стена, точнее небольшой утес, была не более двадцати футов в высоту и почти не видна за кустами и небольшими кривоствольными деревцами, растущими прямо из скалы. Но у подножия утеса грунт был ровняй. Естественные преграды были повсюду, кроме этого участка. - Идите вон туда! - приказал он юным Лефракам. Там они останутся в поле зрения, и, глядя на них, он прикинет на глаз расстояние. - Идите на ту ровную полянку между скалами. Раздвиньте кусты и идите прямо туда. Глубоко, насколько сможете! Эндрю сошел с тропы и стал рассматривать утес за поляной. Он тоже был плоский, во всяком случае, казался плоским. И была в нем еще одна странность, которую можно было заметить лишь с того места, где он сейчас стоял. Его словно нарочно очертили. Край утеса, хотя и зазубренный, образовывал почти правильный полукруг. Если этот полукруг превращается в круг, то представляет собой небольшую и очень удобную площадку на вершине неприметной альпийской горы, которая тем не менее возвышается над более низкими вершинами. Он прикинул на глаз рост Лефрака: пять футов и десять - одиннадцать дюймов. - Эй, подними руки! - крикнул он юноше. Кончики пальцев поднятых рук доходили примерно до середины небольшого утеса. Предположим, что груз перевозили не на повозке, а на машине. На плуге или колесном тракторе. Что же, все сходится. На всем протяжении лесной дороги, начинающейся от Церматтской ветки, и здесь, на горной тропе, отмеченной в журнале Гольдони, не было участка, непроходимого для подобной техники. А у плуга и трактора есть подъемный механизм. - Синьор! Синьор! - закричала девочка; она была странно взволнована: что-то между надеждой и отчаянием. - Если это то самое, что вы искали, отпустите нас! Эндрю выскочил на тропу и побежал к Лефракам. Он продрался сквозь колючие кусты к подножию утеса. - Вот там! - крикнула девочка. В траве, чуть припорошенной снежком, виднелась лестница. Дерево полу сгнило, разбухшие перекладины выскочили из пазов. Но других повреждений не было. Теперь ею нельзя было пользоваться, но вряд ли кто-то сломал ее нарочно. Она пролежала тут многие годы, может быть, десятилетия, подверженная лишь естественному тлению. Фонтин встал на колени, тронул сгнившее дерево, поднял лестницу - та рассыпалась у него в руках. Он обнаружил орудие человека там, где его никак не должно было быть. И понял, что в каких-то пятнадцати футах над его головой... Над головой! Он задрал голову вверх и увидел неясный предмет, летящий прямо в него. Удар был сильный. Голову пронзила острая боль, затем он на мгновение перестал ощущать что-либо, кроме сотни молотков, что стучали по черепу. Он упал вперед и затряс головой, пытаясь прогнать боль и обрести зрение. Он услышал крики откуда-то сверху. - Fuggi! Presto! In la rraccia!9 - мальчишка. - Non senza voi! Tu fuggi anche!10 - девчонка. Сын Лефрака нашел на земле крупный камень. И в своей ненависти утратил страх: он обратил свое примитивное оружие против майора. Зрение начинало возвращаться. Фонтин стал медленно подниматься с земли и вдруг словно сквозь дымку увидел замахнувшуюся руку и летящий камень. - Ах ты, маленький негодяй! Ах ты, сукин сын! Юный Лефрак запустил в него камнем - наудачу, куда попадет, - и, нанеся этот последний удар, выскочил из-за припорошенных снежком кустов и помчался вслед за своей сестрой к горной тропе. Эндрю был вне себя от ярости. Он испытывал нечто подобное раз десять за свой жизнь, и всякий раз это бывало в бою, когда враг получал преимущество, а он ничего не мог поделать... Он выполз из кустов к краю тропы и взглянул вниз. На вьющейся между скалами тропе он увидел брата и сестру, которые, скользя по камням, спешили прочь. Он полез за пазуху и нащупал пристегнутую к портупее кобуру. В кармане у него лежит "беретта". Но "беретта" в данном случае не годится: на таком расстоянии точного выстрела не получится. Он вытащил здоровенный "магнум", который приобрел в магазине Ляйнкрауса в Шамполюке. Его заложники убежали от него ярдов на сорок. Парень держал девчонку за руку. Они представляли собой хорошую мишень. Эндрю нажал на спусковой крючок восемь раз подряд. Оба тела, извиваясь, упали на камни. Он услышал их крики. Через несколько секунд крики перешли в слабые стоны. Тела бессильно подергивались. Они сдохнут, но не сразу. Теперь они не сдвинутся с места. Майор пополз обратно через кусты и, добравшись до ровной поляны посреди скал, осторожно сбросил рюкзак, стараясь поменьше двигать раненой головой. Он раскрыл рюкзак и вытащил пакет первой помощи. Надо наложить пластырь на рассеченную голову и остановить кровотечение, а потом лезть вперед. Господи, надо идти! Теперь у него нет заложников. Он убеждал себя, что без них даже лучше, хотя понимал, что это совсем не так. Заложники обеспечивали ему спасение. Если он спустится с гор один - те сразу это увидят. Господи! Увидят, и все - он погиб. Они его пристрелят и заберут ларец. Но есть другая дорога. Так сказал маленький Лефрак! Дорога к западу от заброшенной вырубки "Ошибка охотников". Мимо железнодорожного полотна, к деревне близ цюрихского шоссе. Но он отправится в ту деревню и выйдет на цюрихское шоссе не раньше, чем заполучит содержимое ларца. И чутье подсказывало ему, что ларец рядом. Пятнадцатью футами выше. Эндрю размотал веревку, которая лежала у него в рюкзаке, и укрепил на одном конце стальной крюк с несколькими зубьями. Встал. В висках стучала кровь, раны болели. Кожу пощипывало от антисептика, но кровотечение прекратилось. Он снова ясно видел. Эндрю отступил на шаг от утеса и забросил крюк за выступ. Крюк за что-то зацепился. Он полез по веревке вверх. Край утеса отслоился, и куски породы полетели вниз, увлекая за собой увесистые глыбы. Он отскочил в сторону. Сорвавшийся крюк упал рядом с ним, погрузившись в тонкий слой снега. Он выругался и снова запустил крюк вверх, перекинув его подальше через выступающий край утеса. Несколько раз резко дернул. Теперь крюк держался прочно. Потянул сильнее. Держит! Итак, все было готово. Можно влезать. Эндрю поднял с земли рюкзак, накинул лямки на плечи и не стал завязывать передние постромки. В последний раз проверил веревку. Все в порядке. Посильнее оттолкнувшись от земли, он подпрыгнул, ухватился за веревку и, сильно отталкиваясь ногами от утеса, быстро-быстро полез вверх. Перебросил левую ногу через иззубренный край утеса и, упершись правой рукой в камень, перекинул тело на плоскую площадку. Начал было подниматься на ноги, ища глазами то место, в которое впились зубья его крюка. Но так и застыл, пораженный тем, что увидел. В десяти шагах от него, в центре небольшого круглого плато, на камне была укреплена ржавая металлическая звезда. Звезда Давида. Крюк зацепился за нее, зубья впились в металл. Перед ним была могила. Адриан услышал эхо, прокатившееся по горам, точно резкие удары грома - один за другим. Словно молния расколола крышу леса, расщепив стволы сотен деревьев вокруг. Но это был не гром и не молния. Это были выстрелы. Несмотря на холод, по лицу Адриана катился пот, и, хотя в лесу было темно, перед глазами вставали страшные картины. Его брат вновь совершил убийство. Майор из "Корпуса наблюдения" умело делает свое кровавое дело. Вслед за выстрелами послышались слабые крики, заглушенные стеной леса. Но это точно были крики людей. Но зачем? Боже, зачем? Нельзя думать. Нельзя думать о таких вещах. Потом. Сейчас надо думать только об одном - как преодолеть природные преграды. Он уже предпринял пять или шесть попыток выбраться из мрачного лесного лабиринта, каждый раз давая себе десять минут на-то, чтобы увидеть, как забрезжит свет на опушке. Дважды он отдыхал дольше, потому что в глазах уже начало рябить, и он ничего не видел впереди, кроме непроницаемой мглы. Ему казалось, что он сходит с ума. Он загнал себя в ловушку. Толстая кора, бесчисленные колкие ветки и сломанные сучья царапали ему лицо и ноги. Сколько он кружил по одному и тому же месту? Он сбился со счета. Одно стало похоже на другое. Ну, конечно, он уже видел это дерево. И это... А в это сплетение веток уперся пять минут назад. Фонарик был слабым подспорьем. Места, которые его луч выхватывал из тьмы, повторяли друг друга, он не мог найти отличий. Он заблудился в непроходимой чаще альпийского леса. Природа неузнаваемо изменила тропу, по которой десятилетия назад безутешная семья Ляйнкраус совершила свой печальный поход. Из года в год весенние талые воды, бегущие с гор, разливались по редколесью и, утучнив почву, обеспечили буйный рост дикой растительности. Этот вывод был столь же бесполезным, сколь бесполезен был в этом мраке фонарик. Выстрелы раздались на той стороне. Оттуда. Теперь ему нечего терять, разве что остатки здравомыслия. И он побежал туда, в ту сторону. В ушах у него все еще отдавалось эхо выстрелов, прозвучавших несколько секунд назад. Чем быстрее он бежал, тем больше выравнивался его курс. Он прокладывал себе тропу в