инни - они не только возбуждали, но и отнимали силы. В его распоряжении оставалось всего пять-шесть часов - времени не так уж много, чтобы разогнать всю эту махенфельдскую кодлу. Имевшийся здесь столь большой штат прислуги, по-видимому, нужен был вовсе не для того, чтобы обслуживать одного лишь хозяина да его гостей. Впрочем, стоит ли задумываться сейчас над этим? Главное - выгнать слуг отсюда, заставить убраться из Махенфельда, и так, чтобы они не вздумали вернуться. Никогда. Главная его задача - убедить обслуживающий персонал в том, что Махенфельд угрожает свободе и жизни каждого из них и, следовательно, они должны понимать, что здесь им не место. Итак - прочь отсюда! Замок должен быть всеми покинут! Но что предпримет в связи с этим Маккензи? Что он сделает, потягивая свою неизменную сигару? Это было важнейшим вопросом теории и практики! Проклятье! "Важнейший вопрос теории и практики"! Боже мой, он даже мыслить стал, как Маккензи Хаукинз! Будь смелее, Сэм! Смелее и жестче! Возьми быка за рога и... Однако прежде всего ему следует одеться. Сэм вошел через стеклянную доверь в комнату. Джинни пошевелилась на постели и что-то тихо пробормотала, после чего сунула голову еще глубже под сбившееся на сторону одеяло. Он быстрыми, но неслышными шагами подошел к креслу и взял с него свой чемодан. Нажал на замки и открыл его. Чемодан был пуст. Совершенно пуст. В нем не было ни одной вещи. Он заглянул в шкаф. Точнее - в шкафы. Их было четыре. И в них - ничего. Пусто. Только одежда Джинни. Надо же, черт возьми! Он бросился к резной двери и отворил ее. У противоположной стены, как раз напротив двери, сидел тот тип в черном берете, с золотыми зубами и раскосыми глазами. Он внимательно наблюдал за энергичными движениями Сэма. На его лице отразилось некоторое, понятное в данной ситуации смущение. И - ни намека на усмешку. - Где моя одежда? - заорал Дивероу. топчась возле двери. - Она в прачечной, мой господин, - ответил Черный Берет с акцентом уроженца одного из немецких кантонов Швейцарии. - Вся? - Да. Таков обычай замка Махенфельд. Она была грязной. - Но это ерунда! - вскричал Сэм. И тут же понизил голос, чтобы не разбудить Джинни. - Меня никто не спросил... - Вы спали, мой господин, - перебил его Черный Берет и вызывающе осклабился, посверкивая золотым зубом. - Вы очень устали, мой господин. - Ладно, но сейчас я очень зол! И требую вернуть мою одежду! Сейчас же! - Я не могу этого сделать. - Почему? - Сегодня у прачечной выходной. - Что?! Тогда почему же вы отдали мою одежду? - Я уже сказал, мой господин: ваша одежда была грязной. Сэм уставился на раскосые глаза Черного Берета. Они зловеще сузились. Золотого зуба не было больше видно, потому что с лица его владельца исчез оскал, тотчас замещенный крепко сжатым тонкогубым ртом. Дивероу плюнул и захлопнул дверь. Случившееся следовало обдумать. Он должен, как говорит Мак, сделать свой выбор. Принять решение. И он примет его, сделает свой выбор. Сэм не считал себя храбрецом или задирой, но он не был и трусом, а был милым крупным парнем и, независимо от того, что сказала в Берлине Лилиан, находился в данный момент в неплохой форме. Приняв все это во внимание, он решил, что мог бы дать хорошую взбучку Черному Берету, стоявшему за дверью в холле. Ведь не может же он голым спуститься вниз по лестнице. "Итак, сделай свой выбор!" - приказал он себе мысленно. Выбор номер один, представлявший собой первый вариант возможных решений, был сделан. И тут же отвергнут. Вернувшись от двери, Сэм поднял с пола свои трусы. Натянул их на себя, подтянул повыше и, придерживая руками, вышел на балкон. Его комната располагалась на третьем этаже. Прямо под его балконом находился другой балкон, и, если связать вместе длинные занавески окна, то их с известной долей осторожности можно будет использовать вместо веревки. "Итак, выбирай!" - снова приказал он себе. В общем-то, идея осуществима. Оставалось только проверить выбор номера два на практике. Он снова прошел в комнату и внимательно исследовал занавески. Как сказала бы его мамаша в Квинси, они были очень эластичны. Шелковые, волнистые и на вид не очень прочные. Выбирай же, Сэм!.. Но и выбор номер два был им отброшен. Тут он обратил внимание на простыню на постели. Зазывные же взгляды Регины, которая, проснувшись, сбросила с себя одеяло, проигнорировал. В голове билась лишь мысль: простыня и занавески могли бы в определенных комбинациях заменить одежду. Выбор номер два был им реабилитирован, хотя и в модифицированном виде. На повестке дня - боевая форма одежды. Впрочем, это проблематично. С формой, по-видимому, ничего не выйдет, остается просто одежда. Однако, решил Сэм, не отвергая вновь выбора номер два и, считая его вполне реалистичным, следует в то же время рассмотреть и варианты номер три и номер четыре. И если принять их к исполнению, то, возможно, успокоится наконец и его ноющий желудок. Он обежит вокруг Махенфельда в то и дело сползающих с талии трусах или же попытается натянуть на себя одну из ситцевых одежек Джинни и даже застегнуть металлическую "молнию". Бегущий человек, несомненно, привлечет внимание и развевающимися по ветру трусами, и платьем Джинни. Но вовсе не исключено, что кто-то примет его наряд за последний крик парижской моды... Нет, уж лучше подумать о вариантах номер пять и номер шесть. Впрочем, все это чепуха! Ему необходимо сохранять хладнокровие, взять себя в руки, обдумать спокойно. Неторопливо. Он не мог и мысли допустить о том, чтобы такая мелочь, как одежда, сорвала его план изолирования замка от внешнего мира. Как бы поступил в данной ситуации Хаукинз? И какое из своих дьявольских изречений употребил бы в отношении тех, кто должен покинуть Махенфельд? Вспомогательный персонал! Именно так! Сэм снова выбежал на балкон. Человек в поварском колпаке все еще проверял счета. Это, видимо, занятие на неделю. - Пет! Пет! - позвал его Сэм. И, перегнувшись через балконные перила, вспомнил в последний момент, что не может выпустить из рук трусы. - Эй!.. Эй, вы там! - громко прошептал он. Человек в колпаке оторвал голову от счетов и взглянул на него. Поначалу испугался, но потом на лице его появилась широкая улыбка. - Ах, бонжур, мсье! Что вам угодно? - выкрикнул он в ответ. Сэм поднес палец к губам и прошипел: "Тсс!" - после чего позвал его рукой. Прежде чем приблизиться к Сэму, человек в колпаке убрал свои бумаги, не забыв сделать на них последнюю пометку. Затем, задрав голову кверху, спросил: - Слушаю вас, мсье. Что вам угодно? - Меня заточили здесь, сделали узником, - прошептал Дивероу с торжественной настойчивостью и как можно убедительнее. - У меня забрали всю одежду. Мне нужно во что-то одеться. Когда я спущусь вниз, я сумею отблагодарить вас и всех, кто работает с вами на кухне. Мне необходимо вам сказать нечто весьма важное. Я адвокат... Человек в колпаке почесал плешь и произнес пофранцузски длинную фразу, из которой Сэм понял только слово "мсье". - Кто?.. Что? - переспросил Дивероу и повторил: - Мне нужна одежда. Понятно? Это все, что мне необходимо. Мне нужны башмаки и брюки! Понимаете? Брюки и башмаки. Притом немедленно. Пожалуйста! Недоумение на лице мужчины сменилось подозрительностью, а то и отвращением, подкрепленным явной враждебностью. Он поднял руку, погрозил Сэму пальцем и снова пролепетал что-то по-французски, оставшееся за пределами его понимания. Потом покачал головой и направился к ящикам с провизией. - Погодите! Ради Бога, задержитесь на минутку! - взмолился Сэм. - Повар - француз, мой господин, но он не из тех французов, которые нужны вам, - раздался чей-то голос снизу, с балкона, находившегося под тем, на котором стоял Сэм Дивероу. Говоривший был огромным лысым мужчиной с широченными плечами. - Вы думаете, что сделали ему очень выгодное предложение. Но, уверяю вас, оно его не заинтересовало. - Какого черта! Кто вы такой? - Мое имя не имеет значения. Я покину замок, как только появится новый владелец Махенфельда. А до той минуты я буду выполнять неукоснительно все его указания. И в них, кстати, отсутствует пункт о вашем одевании. У Дивероу появилось непреодолимое желание опустить свои трусы и повторить то, что в свое время сделал Хаукинз в Пекине на крыше посольства, однако он сумел взять себя в руки. Да и человек на балконе под ним был громадным и наверняка не потерпел бы никаких шуточек над собой. И поэтому Сэму ничего больше не оставалось, как перегнуться через перила и заговорщически прошептать: - Хайль Гитлер, паскуда! Правая рука мужчины взметнулась кверху, каблуки щелкнули, будто приклад винтовки о каменный пол, и он гаркнул во все горло: - Яволь! Зиг хайль! - Вот дерьмо! - пробормотал под нос Сэм и вернулся в свою комнату. В гневе он сбросил трусы прямо на пол и уставился на них рассеянным взором. Конечно, там была фабричная этикетка, в этом он не сомневался, но его внимание неожиданно привлекло совсем другое. Он наклонился и поднял трусы. - Боже, это что за игры?! Резиновый поясок трусов был аккуратно перерезан в трех местах. Ибо имелись именно три разреза, а не разрыва. Здесь не было ни болтающихся нитей, ни растянутой ткани. Кто-то взял в руки острый режущий инструмент и сделал свое дьявольское дело! Но с какой целью? Только с одной - чтобы разоружить, связать его самым простейшим способом! - Милый, что ты расшумелся так? - проговорила Регина Гринберг, зевая и потягиваясь, и неторопливо натянула на себя одеяло, прикрывшее пышные груди. - Ты сука! - злобно прорычал Дивероу. - Бесчестная, проклятая сука! - Что произошло, мой сладенький перчик? - Не называй меня "сладеньким перчиком", ты, южная стервоза! Я не могу выбраться отсюда! Джинни снова зевнула и сладко потянулась. Затем промолвила с теплым сочувствием в голосе: - Знаешь, как-то раз Мак сказал одну вещь, которая мне весьма пригодилась. Я услышала от него тогда: "Если вокруг начнут вдруг падать мины и все покажется тебе ужасным, - а ведь, поверь мне, и у тебя наступит время, когда мир, выглядящий ныне таким милым, вконец осточертеет, - то постарайся думать о чем-нибудь хорошем, - только о хорошем, - например, о своем здоровье и материальном достатке. И, главное, не думай о сделанных тобой ошибках, о своих печалях и заботах, ибо подобные думы вызывают лишь уныние. А уныние не дает никаких преимуществ, когда наступает ответственный момент и нужно приложить немалые усилия, чтобы спасти свою голову. В общем, все будет зависеть только от твоих мозгов". - Что сделает этот проклятый толстяк, уразумев, что у меня нет никакой одежды? - А ничего он не сделает, я уверена в этом, - ответила Джинни очень серьезно. - Во всяком случае, своей одеждой он с тобой не поделится. Так что встречи с Хаукинзом тебе не избежать. Дивероу заговорил с ней резко, сердито. Потом умолк. И тишь спустя какое-то время, заглянув с нежностью в глаза Джинни, произнес: - Погоди минуту. Ты сказала: "Встречи с Хаукинзом не избежать". Выходит, ты желаешь, чтобы я схватился с ним? Остановил его? - Это твое дело, Сэм. Я хочу лишь, чтобы всем было хорошо. - Ты поможешь мне? Джинни задумалась ненадолго, затем твердо ответила: - Нет, я не могу этого сделать. Во всяком случае, так, как ты думаешь. Я слишком многим обязана Маккензи. - Ну и женщина! - взорвался Дивероу. - Да представляешь ли ты хоть немного, что задумал этот чертов псих? Миссис Хаукинз номер один глядела на него с видом неожиданно поруганной невинности. - Лейтенант не должен задавать вопросов старшему оофицеру, майор. Он не должен даже надеяться, что сумеет понять и разобраться во всех сложностях отдаваемых ему приказов... - Тогда о чем же мы толкуем, черт побери? - Ты ловкий и находчивый парень. Хаукинз не стал бы тебя поддерживать, если бы ты не был таким. Сейчас я жду его, чтобы получить лучший из советов, какие он способен дать. Ему все под силу, чего он ни задумает, и все, за что возьмется, он сделает наилучшим образом. - Джинни снова юркнула под одеяло. - Боже, как я хочу спать! И в этот момент Дивероу увидел их на тумбочке возле изголовья кровати. Их - то есть ножницы. Глава 19 - Прости за недоразумение с твоей одеждой, - проговорил Хаукинз, входя в просторную гостиную. Сэм, свирепо глянув на него, потуже подпоясал оконной занавеской прикрывавшее его тело одеяло из гагачьего пуха. - Ты, вероятно, думаешь, - продолжал генерал, - что у прачечной мог бы иметься и второй ключ, на случай, если бы кто-то пожелал вдруг навестить ее и в выходной день? Но подобного рода заведения никому не доверяют, опасаясь непрошеных гостей. - Да заткнись ты! - пробормотал Дивероу, которому опять пришлось заняться занавеской, ибо кушак из шелковой ткани вновь развязался. - Я полагаю, прачка появится утром? - Надеюсь. Она - одна из немногих, кто уходит на ночь домой. К себе в деревню. Это не дело, конечно. Впрочем, здесь многое требует перемен. - Что именно? И не придется ли мне в результате их еще разок пообедать с Азаз-Вараком? - В данном случае, Сэм, ты мыслишь слишком односторонне. Обрати внимание и на другие вещи. Кстати, ты уверен, что тебе нужны рубашка и брюки? Если так, то сейчас я спущусь вниз... - Хаукинз сделал жест рукой в сторону дюжины огромных кресел с цветными салфетками на мягких спинках и подлокотниках, громоздившихся у выхода в холл. - От тебя мне ничего не надо! Я сам позабочусь о себе. И хочу лишь одного: чтобы ты отказался от своего безумного плана и отпустил меня домой! Маккензи отгрыз кончик сигары и выплюнул его на ковер. - Ты уедешь домой, я обещаю. Как только ты переведешь все средства компании на один счет и сделаешь несколько вкладов, которые могут быть сняты со счетов только при определенных условиях, я лично отвезу тебя в аэропорт. Слово генерала! - Не пудри мне мозги! - возмутился Сэм. - Да понимаешь ли ты, о чем говоришь? Речь идет не о фунте мяса, а о сорока миллионах долларов! Я помечен на всю жизнь! Сведения обо мне поступят в отделения Интерпола и полицейские участки во всех без исключения цивилизованных странах! Ты же не подписал чеки на общую сумму в сорок миллионов долларов и поэтому рассчитываешь вернуться к нормальному, добропорядочному образу жизни. Это очевидно! - Ты не совсем прав и знаешь об этом: ведь все швейцарские банки соблюдают строжайшую секретность. Дивероу огляделся вокруг, чтобы убедиться, что их не подслушивают. - Если даже предположить, что так оно и есть, то все может перемениться... после попытки... похитить некую особу в Риме. А попытка такая непременно будет предпринята. И тогда ты окажешься под колпаком. Каждый твой контакт с момента отлета из Китая рассмотрят самым тщательнейшим образом, как под микроскопом. А ведь рядом с твоим именем фигурирует и мое. Вот и всплывут наверх проклятые сорок миллионов долларов в Цюрихе. Таков уж расклад! - Ничто нам не грозит, старина! Ты же свою работу закончил. Или закончишь скоро - как только уладишь все дела с деньгами. И к тому, что произойдет потом, ты не будешь иметь никакого отношения. Так что ты чист, Дружище! Чист как слеза - на все сто процентов! - Вовсе нет. - Дивероу сам удивился, что произнес эти слова шепотом. - Я же сказал только что: если ты попадешься, заметут и меня. - Чего ради? Ведь если даже предположить, что ты прав, - а я придерживаюсь прямо противоположного мнения, - то в чем смогут тебя обвинить? В том, что ты занимался банковскими операциями по просьбе старого солдата, который сказал тебе, что он создает специальный фонд для поддержки организации, занимающейся распространением идей всемирного религиозного братства? И даже если бы тебя заподозрили, кто помешал бы тебе сказать: "Позвольте спросить вас, господин прокурор, смогли бы вы после принесения клятвы уличить меня хоть в чем-то противоправном?" - Ты безумец! - бросил Сэм и, слегка запинаясь, добавил: - Подумай только, ты же идешь на похищение человека!.. - Он дернулся всем телом. - Черт возьми, старина, послушай меня. Я - об одном, ты же - о другом. Будь же разумным человеком. Все, что ты говоришь, - пустая болтовня. Она не имеет под собой никаких оснований. Сэм зажмурил глаза. Он начал сознавать, что за муки выпали на его долю. - Я вышел из архива с проклятым кейсом, прикованным к моей руке! - произнес Дивероу шепотом твердо, но сдержанно. - Брось об этом! - ответил Маккензи. - Так или иначе, та документация принадлежала армии, мы же с тобой ей стали не нужны. Есть еще что? Дивероу подумал: "В общем, история со счастливым концом и никаких прямых свидетельств о заговоре". - Таково реальное положение вещей, - промолвил Хаукинз и кивнул в подтверждение своей правоты. - Не было ни насилия, ни обмана, ни воровства... ни тайных сделок. Все - на добровольной основе. И если та или иная операция оказывается вдруг не совсем обычной, то тому есть одно объяснение: каждый инвестор может действовать так, как ему заблагорассудится, если только не ущемляет при этом прав остальных. - Мак сделал паузу и взглянул на Сэма. - Есть и еще кое-что. Ты всегда утверждал, что главным в работе адвоката является защита интересов его клиента, а не некая абстрактная моральная идея. - Я говорил так? - Да, конечно. - В этом нет ничего плохого. - Если не считать того, что все это - лишь краснобайство! Язык у тебя неплохо подвешен, молодой человек. Сэм уставился на Хаукинза, пытаясь разгадать, что скрывается за его словами. Но за ними ничего не скрывалось: Маккензи говорил то, что думал. Такая откровенность на мгновение тронула Сэма Дивероу и вызвала его на ответную откровенность. - Послушай, - спокойно произнес он, - предположим, что ты и в самом деле совершишь это безумство, - а то, что это безумство, ты и сам прекрасно знаешь. Похитишь папу и скроешься с ним. Даже на несколько дней. Но понимаешь ли ты, чем чревато все это? Что ты можешь нажать на спусковой крючок? - Я, разумеется, знаю все это. Но четыреста миллионов зелененьких от четырехсот миллионов ловцов макрели стоят того. Впрочем, про ловцов сказано просто так, обижать я никого не думал. - Ну и сукин же ты сын! Ведь такое происшествие всколыхнет весь мир! Создастся обстановка всеобщей подозрительности и взаимных обвинений! Правительства разных стран станут показывать друг на друга пальцами! Президенты и премьер-министры задействуют голубые и красные, а затем и горячие линии связи. И, прежде чем ты узнаешь об этом, какой-нибудь осел переложит код из маленького черного ящичка в свой кейс, поскольку ему не понравилось то, что сказал другой длинноухий болван. Боже мой, Мак, ты же можешь развязать третью мировую войну! - Проклятье! Так ты об этом думал все время? - Напротив, я все время старался не думать об этом. Хаукинз швырнул размочаленную сигару в зев камина и подбоченился. Огонь в его глазах погас. - Сэм, малыш, ты не знаешь, как далек от истины! Война уже не та, что была когда-то. Та война никому не нужна: ни горнистам, ни барабанщикам, ни людям, заботящимся друг о друге или ненавидящим того, кто посягает на самое дорогое для них. Она давно уже в прошлом. Сейчас все решают кнопки хитроумных приборов и политики с бегающими глазками и без толку размахивающие руками. Я ненавижу войну. Прежде я никогда бы не подумал, что скажу подобное, но теперь все так и обстоит. И я не допущу войны. Преисполнившись решимости не дать Маку увильнуть от ответа, Дивероу посмотрел ему в глаза. - Почему я должен тебе верить? Ты же все поставил на кон. Все. Почему же угроза войны остановит тебя? - Потому, молодой человек, - ответил Хаукинз, выдержав его взгляд, - что то, что я сказал тебе, - правда. - Но разве можно исключить, что ты, сам того не желая, спровоцируешь войну? - Черт возьми, чего ты от меня хочешь? - воскликнул Хаукинз, отходя от камина. - Я отдал армии чуть ли не сорок лет своей жизни и был в конце концов сожран жучками из Пентагона. Ты вот обвиняешь меня, парень, но я не чувствую угрызений совести, потому что знал, что делаю, и всегда отвечал за свои поступки. Но, черт возьми, не заставляй меня жалеть всех этих "ловцов макрели" или считать себя ответственным за их тупость! "Все весьма откровенно", - подумал Дивероу. Он опять потерпел поражение, как и утром, когда возился с различными вариантами - от первого номера до четвертого. Не сумел доказать своей правоты. Так что волей-неволей приходилось искать иные пути. Один из них возник сам собой - во всяком случае, Сэм был в этом убежден. Хаукинзу предстояло уехать отсюда перед тем, как папа римский благословит эдельвейсы Махенфельда. А это уже кое-что. И, отбросив без сожаления варианты под номерами пять и шесть, он стал размышлять над планом номер семь. Первое, что ему необходимо сделать в данный момент, - это успокоить Маккензи и ни в коем случае не выйти у него из доверия. И еще: Мак сумел обосновать свою точку зрения. Обосновать юридически. Он, Сэм Дивероу, был чист. Чист с точки зрения закона. Но стоит свернуть чуть в сторону, и он увязнет в грязи по самые уши. - Ладно, Мак, я не пойду против тебя. Ты не дело задумал, и я сказал тебе об этом. И я верю тебе. Ты ненавидишь войну. Возможно, этого вполне достаточно. Но так ли это или нет, я не знаю. Лично я хотел бы одного - вернуться домой в Квинси и, если прочитаю о тебе в газетах, то вспомню слова, произнесенные в этой комнате заблудшим, но, честным воякой. - Прекрасно сказано, мой мальчик! Мне это по душе. - Таково мое мнение о ситуации на сегодняшний день. С тобой бумаги для цюрихского банка? - Не хочешь ли узнать размер... э-э-э... дополнительного вознаграждения за свое участие в операции? И скажи, какого ты мнения о нем? Я - глава корпорации, ты знаешь, а мы не любим мелочиться. - Я заинтригован. Ну и какова она, эта дебетовая проводка? - Что? - Дополнительное вознаграждение. Ведь дебетовая проводка и есть то самое, что ты имеешь в виду. - Ты все взбрыкиваешь! А что скажешь о сумме в полмиллиона зелененьких? Но Сэм не смог ничего сказать. Он онемел. Увидев, что всплеснул рукой от удивления, уставился на нее зачарованно, словно решая, его ли она или нет. Должно быть, его: стоило ему только подумать о пальцах, как их охватила нервная дрожь. Полмиллиона долларов. О чем тут думать? Это такое же безумие, как и все остальное. Включая и тот факт, что он тут ни при чем. Сейчас время монополий. Хочешь - покупай дощатый настил для прогулок на пляже, хочешь - автостоянку. Стоп! Ведь есть еще и тюрьма. Чего ты боишься? То, что творится, к добру не приведет. - Итак, выходное пособие в разумных размерах, - произнес Сэм. - И это все, что ты можешь сказать? Учитывая еще ту сумму, что я уже положил на твой счет в Нью-Йорке, ты спокойно сможешь нанять того еврейского парня, в чьей конторе служил когда-то, и он будет только счастлив работать на тебя. - Маккензи был обижен. Он явно ожидал, что Дивероу несколько иначе продемонстрирует свою хваленую быстроту реакции. - Позволь сказать тебе: я с энтузиазмом стану разглядывать эти цифры в своей сберегательной книжке, но уже в Бостоне, в то время как мать, сидя напротив меня, будет жаловаться на новое руководство в Копли-Плаза. О(кей? - Так ты знаешь что-то? - спросил Хаукинз, скосив глаза. - Прямо скажем, странный ты парень! - Это я-то?.. - Дивероу не закончил фразы: продолжать разговор не имело смысла. Послышалось постукивание высоких каблучков, и Регина Гринберг в бежевом брючном костюме прошла через высокую готическую арку в гостиную. Строгого покроя пиджак был наглухо застегнут. Выглядела она прекрасно. "До чего же эффектна!" - подумал Сэм. Она улыбнулась обоим и затем обратилась к Хаукинзу: - Я переговорила с прислугой. Пятеро остаются тут. Трое же - нет. Они сказали, что должны после работы возвращаться в деревню, и я была вынуждена объяснить им, что нас это не устраивает. - Надеюсь, они не обиделись? - спросил Хаук. Джинни засмеялась, довольная собой. - Едва ли. Я поговорила с каждым наедине и всем трем выплатила пособие в размере двухмесячного жалованья. - А остальные согласились на наши условия? - Маккензи полез в карман за новой сигарой. - А их премиальные на что! Как минимум - трехмесячный оклад, - сказала Джинни. - Всем им, включая членов их семей, было разъяснено, что их наняли во Франции на продолжительное время и что они обязаны жить там, где работают. Так что с их стороны - никаких вопросов. - Обычная практика при работе за рубежом, - констатировал Хаукинз и кивнул головой. - А денежки, черт бы их побрал, им платят куда большие, чем солдатам. участвующим в боевых операциях, и при этом - никакого риска. - Да, в логике тебе не откажешь, - продолжала Джинни. - Только двое из пяти женаты. Полагаю, не очень счастливо. И это тоже необходимо учесть. - Женщин мы найдем, - заверил Хаукинз. - Попозже я разведаю местность, - понятно, без палаток и пробных занятий. А наш советник отправится тем временем в Цюрих, чтобы уладить кое-какие финансовые дела... Как ты думаешь, Сэм, сколько понадобится тебе на это времени? Дивероу должен был сделать над собой усилие, чтобы вникнуть в вопрос, столь сильное впечатление произвело на него безусловное влияние, которое оказывал Маккензи на Джинни. Согласно банку данных она развелась с Маккензи более двадцати .лет тому назад, но вели себя с ним, как школьница с любимым учителем. - Что ты сказал? - Сэм понял вопрос, но нуждался хотя бы в нескольких секундах, чтобы обдумать ответ. - Как долго пробудешь ты в Цюрихе? - Один день, от силы - полтора, если не встретится каких-то осложнений. Многое будет зависеть от банка. Думаю, переводы из Женевы оформят шифрограммой, но я могу и ошибаться. - А нельзя ли предотвратить возможные осложнения горшочком с медом? - поинтересовался Маккензи. - Попытаться можно. Как говорится, с учетом взаимных интересов. Время не терпит, сумма же немаленькая. Банк-депозитарий не отказался бы от нескольких тысяч долларов, которые мы могли бы провести по документам как поощрительное вознаграждение. - Черт побери, сынок, да понимаешь ли ты сам, что говоришь? Как здорово все у тебя выходит? - Это элементарная бухгалтерия. Для адвокатов тяжбы с банками - их хлеб. Они изыскали намного больше способов ловчить к собственной выгоде, как и в интересах других, чем племена, промышлявшие бартерными сделками. Опытный юрист прибегает всякий раз к той уловке, которая в данный момент в наибольшей степени устраивает его. - Ты слышишь, что он говорит, Джинни? Не правда ли, в этом парне есть кое-что? - Ты великолепен, Сэм, я признаю это, - сказала она и затем обратилась к Хаукинзу: - Знаешь, Мак, поскольку управляющий замком отлично справляется со своими обязанностями, не съездить ли и мне с Сэмом в Цюрих, чтобы составить ему компанию? - Блестящая идея! Не знаю, как я сам не додумался до этого. - Не представляю, чтобы ты упустил вдруг такое, - заметил спокойно Дивероу. - Вы оба так добры ко мне! Откуда только не прибывали в Махенфельд отобранные Хаукинзом офицеры. На железнодорожной станции в Церматте их встречал шофер по имени Рудольф - с раскосыми, как у кошки, глазями, золотыми зубами и в черном берете. Он крутился с приезжающими целых два дня. Первым появился критянин. Он добрался до места без всяких происшествий. А это означало, что ему удалось беспрепятственно пересечь несколько государственных границ под неусыпным оком высококвалифицированных представителей власти и прибыть благополучно с фальшивым паспортом на руках в город Церматт. Но здесь офицера ожидали новые испытания: несмотря на полное соответствие всех условных отличий в одежде полученному Черным Беретом описанию, Рудольф не признал незнакомца и посему категорически отказался посадить его в свое "итальянское такси". Произошло же это недоразумение из-за того, что в банке данных по Криту, имевшемся в распоряжении службы "Джи-2", не содержалось и намека на то, что отобранный Хаукинзом офицер - чернокожий. "Засветившийся" некогда агент с ученой степенью доктора наук, первоклассный специалист по аэронавигации, долгое время - пока русские хорошо ему платили - симпатизировавший Советам, обладал до удивления черной кожей. Это-то и сбило Рудольфа с толку. И Маккензи пришлось прибегнуть к нескольким весьма энергичным выражениям в телефонном разговоре с Черным Беретом, прежде чем тот посадил наконец "черномазого" на заднее сиденье своего автомобиля. Следующими прикатили марселец и стокгольмец. Прошедшей ночью они встретились на бульваре Георга Чинкве в Лос-Кальвадосе и, восстановив давнее знакомство, тянувшееся еще с тех дней, когда оба делали деньги и у союзников, и у нацистов, вместе вылетели из Парижа, страшно обрадованные тем обстоятельством, что направлялись в одно место - к некой "желтой горе" в Церматте. У Рудольфа не было неприятных неожиданностей с марсельцем и стокгольмцем в частности и потому, что они "вычислили" его раньше, чем он их, отругав при этом за допущенную им оплошность при опознании. Бейрутец добрался до Церматта не на цюрихском поезде, а в карете "скорой помощи", или, точнее, в машине для перевозки больных. Для этого, по его мнению, у него имелись весьма веские основания: он не хотел лишний раз напоминать о себе цюрихской полиции, с которой в не столь уж давние времена у него неоднократно возникали ссоры. Понятно, на почве контрабанды. Потому-то сначала он прилетел в Женеву, где арендовал автомобиль, брошенный им по прибытии в Лозанну. Отсюда он связался по телефону с частной клиникой в Монтре и заказал санитарную машину для перевозки его как страдающего закупоркой сосудов, в Церматт, где он якобы решил провести остаток своих дней. В Церматт бейрутец поспел как раз к приходу поезда из Цюриха. Все у него прошло отлично, кроме встречи с Рудольфом. Тот, попетляв на плотно накачанных шинах по горным дорогам от Махенфельда, подъехал к вокзалу в назначенное время, но, к сожалению, из-за спешки нечаянно столкнулся на площадке для парковки машин с чьим-то автомобилем. Как оказалось, это был автомобиль для перевозки больных, притом с номерным знаком другого кантона. Опознать бейрутца в одетом в белое больном, который, отворив дверь "санитарки", орал как сумасшедший, было трудно, и Рудольф только пожал плечами. Он стал подозревать, что хозяин Махенфельда, видимо, что-то не учел, ибо людей, которых он приехал встречать в Церматт, не было. К тому же, ко всем его другим огорчениям, добавилось еще одно: милая леди его предзакатных мечтаний, фрейлейн с такой прелестной грудью, покинула замок на несколько дней. Но с римлянином Рудольф сразу же поладил. Тот оставил свой багаж в поезде. Совместные хлопоты, связанные с поиском трех пропавших чемоданов, вызвали у римлянина чувство симпатии к представителю Махенфельда. Рудольфу он тоже понравился, и всю дорогу в замок они сидели рядом. Бискаец оказался человеком предельно осторожным. Показав встречавшему его Рудольфу свой условный опознавательный знак - пару белых перчаток с черными розами, вышитыми на тыльной стороне, - он зашел в мужской туалет, откуда тотчас же выбрался через окно. По прошествии часа нетерпение Рудольфа переросло в недоумение, сменившееся вскоре паникой, когда он обнаружил, что в туалете никого нет. Стараясь не привлекать к себе внимания. Черный Берет принялся разыскивать беглеца по всем углам, включая камеру хранения. Тот же незаметно наблюдал за Рудольфом. Лишь после того, как управляющий замком, окончательно перепугавшись, позвонил в Махенфельд и доложил, что бискаец ведет себя более чем странно, тот, подслушав телефонный разговор из соседней кабины, снова вышел на контакт с ним. Вновь прибывший устроился на заднем сиденье автомобиля, и они тронулись в путь. Рудольф был хмур и за всю дорогу не проронил ни слова. Последним прибыл афинянин. Если бискаец был человеком осторожным, то тот оказался истинным параноиком. Начал он с того, что дернул рукоятку тормоза и застопорил состав возле сортировочной станции. Кондукторы и машинисты бросились по вагонам, в поисках места аварии. А афинянин тем временем выпрыгнул из своего вагона и пролез между колесами на платформу, где и спрятался за бетонную опору, поддерживавшую навес. Из этого убежища ему не доставило труда вычислить Рудольфа. В конце концов состав подошел к перрону, и Рудольф проверил всех сходящих в Церматте пассажиров. Афинянин, конечно, видел его беспокойство. И когда на перроне остались только железнодорожники, он неслышно подкрался к Рудольфу, хлопнул его по плечу и, показав опознавательный знак - красный носовой платок, - пригласил Рудольфа следовать за ним. Потом, совершенно неожиданно, бросился со всех ног к дальнему концу перрона, соскочил с него и помчался по шпалам в направлении депо, где навязал Рудольфу самую настоящую игру в прятки между неподвижно стоявшими вагонами. И лишь через пять минут шустрый афинянин соизволил подойти к вконец расстроенному Черному Берету, чем привел его немного в чувство, и они, оставив депо, пошли к автомобилю. Маккензи, ожидавший в замке прибытия машины с последним офицером, облегченно вздохнул при виде их и поздравил себя с профессионально выполненным делом. Минуло лишь семьдесят два часа с того момента, как он начал свои закодированные переговоры с нужными ему людьми, и за эти семьдесят два часа все они до единого прибыли по его зову. Вот так-то, знай наших, черт побери! Поскольку Сэм придерживался известного принципа, что банковский бизнес - дело нечистое, его поездка в Цюрих, или, точнее, в Цюрихский государственный банк, целью которой являлась аккумуляция финансовых ресурсов "Шеперд компани лимитед" в одном месте, завершалась столь же успешно, как и быстро, и он смог отправиться назад, в Церматт, поездом, отходившим вскоре после полудня. Поскольку Регины Гринберг в отеле не оказалось, - она ушла за покупками, - Сэм оставил ей короткую записку: "Я уже отбыл. Жду тебя". Ему хотелось побыть в поезде одному: подумать, разобраться кое в чем. Пока он находился в пути, - а дорога занимала несколько часов, - вариант номер семь приобретал постепенно все более четкие очертания. Главным образом благодаря четырнадцати документам, полученным им в банке от обливавшегося потом старшего служащего, ставшего куда богаче после встречи с Сэмом. Четыре документа касались денежных переводов из Женевы, с Каймановых островов, из Берлина и Алжира, - естественно, за вычетом расходов. Один суммировал активы "Шеперд компани" и перечислял такие атрибуты конфиденциальности, как шифры и секретные номера счетов. Имелась и бумага, выписанная на семью Дивероу: Сэм не стал ничего объяснять банкиру, а тот в свою очередь не задал ему ни одного вопроса, сделав вид, будто проблемы вообще не существует. Остававшиеся восемь документов предназначались для предъявления в восемь различных трастовых организаций. Один из этих счетов был выписан на большую сумму, чем другие, и включал в себя четыре группы цифр, наверняка относившихся к четырем разным лицам. Дивероу не потребовалось больших усилий, чтобы установить их имена: миссис Хаукинз первая, вторая, третья и четвертая. В семи других счетах были проставлены одинаково высокие цифры. Именно в семи. Значит, эти семь счетов предназначались боевой группе Маккензи Хаукинза! Итак, для похищения папы римского Маккензи завербовал семь мужчин: Сэм не мог даже представить себе, чтобы среди этой семерки оказались женщины, - ведь четыре бывших жены Хаукинза вполне могли и сами справиться со всем, что требовало женского искусства. Эти семеро скорее всего являлись офицерами, поскольку Маккензи говорил, что они прибудут в Махенфельд в самое ближайшее время. "Кого ты подразумеваешь под этими "офицерами"?" - спросил Сэм. "Людей военных, сынок", - ответил Хаукинз с огненным блеском во взоре. "А что означает: "в самое ближайшее время"?" "Лишь то, что они должны прибыть в срок и как можно быстрее привести все в боевую готовность, парень. Или, говоря иначе, полностью укомплектовать все посты и установить между ними надежную связь". "Выходит, они появятся через несколько дней?" "Возможно, еще раньше. Это будет зависеть от действий противника. По пути в свой базовый лагерь нашим людям придется пройти через чужую территорию". "Боже, какая чушь!" "Если и чушь, то тебя это не касается. А пока вези счета из цюрихского банка в Махенфельд. Прежде чем собрать их всех и прочитать им первую краткую лекцию о целях и задачах предстоящей операции, я хотел бы, чтобы мои офицеры лично убедились в том, как строго блюдет их интересы командование. Это поможет им осознать истинную значимость их задачи и крепкой мужской дружбы. Ты знаешь, многое в этом плане зависит от руководства. И так было всегда". Была и еще одна причина, по которой вариант номер семь приобрел для Сэма первостепенное значение. Он помнил слова Хаука: "А пока вези эти счета... Прежде чем собрать их всех и прочитать им первую краткую лекцию... как строго блюдет их интересы командование..." Офицеры Хаукинза давали согласие на свою вербовку" не зная даже, в чем заключаются стоящие перед ними боевые задачи. В военном смысле в этом нет ничего особенного, однако, если учесть огромные потенциальные ресурсы противника, - а это практически весь мир, - то не так уж сложно будет убедить волонтеров попытаться применить свои силы и способности в иных сферах. Для этого им стоит только сказать: "Сознаете ли вы, что намеревается сделать этот маньяк?.. Он хочет похитить самого папу римского!" И добавить еще несколько замечаний, примерно такого типа: "Перед вами - клинический случай". Или: "У вашего командира не все дома!" А то и такое: "Этот псих сбивал с китайской скульптуры мужские принадлежности". Но все - вопрос времени. И психологии. Если Сэм правильно понял Хаукинза, тот собирается сразить своих офицеров двойным залпом: организацией операции по похищению папы на самом высочайшем стратегическом и Техническом уровнях и счетами Цюрихского государственного банка, гарантирующими каждому из них крупное вознаграждение независимо от результата. Сорвать планы генерала будет нелегко, но вариант номер семь как раз разрабатывался с учетом всех трудностей. Сэм должен первым добраться до офицеров. Он вселит в них сомнение относительно здравомыслия Хаукинза. В банде уголовников для мелкой сошки нет ничего страшнее мысли о том, что у их главаря не все в порядке с головой. Ведь отсюда следует, что он не в состоянии принимать правильные решения, как бы ни скрывал этого. Отсутствие же у него сметливости может укоротить жизнь на десять, а то и на двадцать лет. Да и как еще: мешок на голову, веревку на шею! Задача Сэма упрощалась тем, что даже преступные элементы в Европе слышали о генерале-параноике, которого не так давно вышвырнули из Китая. И он решил, ознакомив предварительно офицеров со сложившейся ситуацией, выложить потом перед ними на стол свои главные козыри. Главные козыри? Главней не бывает. Их ничем не побьешь! В поезде по пути в Церматт он должен будет еще раз внимательнейшим образом проглядеть все документы, полученные в цюрихском банке, особенно трастовые счета, переписать номера, шифры и