коды и затем внести их в семь карточек. Потом, при встрече с семеркой, он вручит каждому по карточке с вписанными в нее необходимыми данными. Так что любой из них сможет тут же броситься в Цюрих и потребовать там свои денежки. Каждого из них ожидает богатство! Просто так, ни за что. План поистине гениален. Джиованни Бомбалини, папа римский, вышел в свой любимый сад. Он не хотел никого видеть, а тем более с кем-либо говорить. Он был сердит на весь мир. Впрочем, не на весь - на свой мир. Когда же человек охвачен гневом, ему лучше всего предаться размышлениям. Он вздохнул. Если уж быть до конца искренним с самим собой, то гневался он на самого Господа Бога. А это уже бессмыслица! Джиованни поднял глаза на полуденные облака, и с губ его сорвался горестный шепот: - Боже, за что? Потом опустил голову и продолжил свой путь по тропинке. Лилии, в весеннем цвету, словно приветствовали жизнь. Он не должен ее покинуть. Только что врачи представили заключение консилиума. Это был смертельный приговор. Процесс угасания жизненных сил стремителен и необратим. Впереди оставалось лишь шесть-семь недель. Смерть сама по себе не страшила его: разве это не избавление от тяжкого беремени? Жизнь есть борьба. Но борьба она или нет, он не успел консолидировать силы, которые смогли бы довести до конца задуманное им и Рончалли дело. Ему нужно больше времени, чем отпущено врачами. И еще он остро нуждался в поддержке со стороны высшего руководства, чтобы примирить враждующие группировки. Неужели Бог не может этого понять? - О, возлюбленный мой Владыка, почему ты оставляешь мне так мало времени? Я обещаю тебе, что буду кроток и терпелив. У меня нет желания обидеть этого гнусавого попа... Извини, Всевышний, я подумал о кардинале и его банде прожженных воров... Боже великий, подари мне шесть месяцев! А затем я отдамся в твои руки с благодарственной молитвой. Ну, если не шесть, то хотя бы пять месяцев. Я и за пять месяцев многое смог бы сделать... Джиованни пытался всем сердцем постичь ответ Провидения. Сейчас, когда он остался один на один с самим собой, ему было еще труднее примириться с вынесенным ему приговором. - А может, Боже Святый, ты поговоришь со Святой Девой Марией? Она бы нашла более проникновенные слова в мою поддержку. Говорят же ведь, что женщины глубже разбираются в подобных делах. Но нет ничего. Только ноющая боль в коленях. А это значит, что он слишком тяжел для старых костей и ему, пожалуй, лучше присесть. Как эта очаровательная журналистка сказала? "Последнее упражнение"?.. Хватит! Единственное, чего желал он в эту минуту, - чтобы замер в груди его еще работающий мотор. Игнацио Кварце прячется под кроватью. Его не могут найти целую неделю, он же тем временем тайно формирует курию. Папа дошел до своей любимой скамьи и опустился на прохладный белый камень. Из-за садовой ограды подул легкий бриз и зашуршал листвой над его головой. Не знак ли это свыше? Посвежело. Затем ветерок затих, все успокоилось, и шорох листвы сменился звуками приближавшихся шагов. Это был новый помощник папы - молодой чернокожий священник из Нью-Йорка. Было известно, что он блестяще окончил колледж и славно поработал в Гарлеме. Франциск заметил также, что молодой прелат сторонится оппозиции. И уже это одно свидетельствовало в его пользу. - Ваше святейшество! - обратился к папе священник. - Да, мой сын? Я вижу, вы взволнованы. Что случилось? - Мне кажется, я сделал грубую ошибку, святой отец. Я был в замешательстве, а вас не оказалось в ваших покоях, и мне ничего не оставалось... В общем, я очень сожалею... - Ладно, сын мой, успокойтесь, - улыбнулся Франциск. - Трудно судить о степени этой беды, пока вы не расскажете внятно, что же все-таки произошло. Во всяком случае, надеюсь, вы не обнаружили кардинала Кварце в моем шкафу и не вызвали по этому поводу гвардейцев? Чернокожий священник засмеялся. Ему было известно. что кардинал Кварце открыто высказал свое недовольство в связи с его назначением в помощники папы. Франциск же старался сгладить эту обиду. - Нет, ваше святейшество. Я услышал, как зазвонил ваш личный телефон. Тот, что в выдвижном ящике тумбочки возле вашей кровати. Он трезвонил снова и снова, почти без перерывов. Очень настойчиво... - В этом нет ничего удивительного, сын мой, - прервал его папа. - Этот аппарат не связан с коммутатором Ватикана... Маленькая привилегия, которой пользуюсь я... Итак, вы взяли трубку. Ну и кто же мне звонил? Номер этого телефона известен лишь нескольким моим старым друзьям и одному-двум помощникам. В том, что вы сняли трубку, большого зла нет. Так кто же все-таки звонил? - Монсеньор из Вашингтона, святой отец. Он был очень огорчен... - А-а, кардинал Патрик Деннис О(Джиллиган! Он частенько звонит мне. Мы с ним играем в шахматы на расстоянии. - Монсеньор был очень взволнован и принял меня за вас. Он не дал мне произнести ни слова и говорил так быстро, что я не мог остановить его. - Да, это весьма похоже на него. У Пэдди свои проблемы. И опять с Берриганами? Эти двое заняты... - Нет, ваше святейшество. Намного хуже. Ему позвонил президент. Говорил что-то о тайне исповеди. И еще спросил, возможно ли то, чего он хочет... Он желает перейти в другую веру, святой отец. - Что?! О Матерь Божья! - прошептал Франциск. - Но этого мало, ваше святейшество. Желание искать Христа в другой вере высказали также шестнадцать ответственных сотрудников Белого дома. И все из-за привилегий Ватикана и его обособленности. Джиованни тяжко вздохнул. Предстояло так много сделать! - Господи, всего четыре месяца? Глава 20 Есть нечто объединяющее всех этих незнакомых ему людей, подумал Сэм, и это "нечто" - их мускулистые тела. Можно подумать, что каждый из них наслаждается пребыванием на свежем воздухе, словно заключенные, переносящие с места на место каменные глыбы под неусыпным надзором тюремщиков. И еще их отличие - это умение говорить глазами. Поначалу их глаза, прикрытые наполовину тяжелыми веками, казались Сэму немного сонными. Но это была лишь видимость. При более внимательном рассмотрении нетрудно было заметить, что глаза вбирали в себя буквально все, подобно магнитам, притягивающим иголки. И мало что могло ускользнуть от их взора. В состав группы входили высокий блондин, словно только что выскочивший из экрана коммерческого телевидения во время рекламы скандинавских сигар; чернокожий малый, любивший кивать и говоривший по-английски так, будто читал лекцию в университетской аудитории; еще один чернокожий парень - с характерными для северянина чертами лица и с акцентом истинного савойца; два француза, имевших какое-то отношение к лодкам или морским судам; мужчина с длинными волосами, в узких брюках, плотно обтягивавших ноги, когда он шел, будто танцуя танго, по виду - типичный итальянец, и, наконец, грек с безумными глазами, не расстававшийся с красной косынкой на шее и то и дело отпускавший шуточки, которых никто не понимал. В разговорах между собой они соблюдали сладкоречивую корректность, которая Сэму казалась притворной. Манеры их выглядели бы вполне прилично, достойными благовоспитанных людей, если бы не бегавшие по сторонам глаза. Несомненно, они чувствовали себя как дома в просторной гостиной замка Махенфельд, где Хаукинз собрал их всех к ужину. Однако он в интересах их же безопасности не представил их друг другу и не назвал ни одного из них его подлинным именем. Сэм возвратился в замок к семи часам. Он мог бы прийти и на час раньше, но последние три мили ему пришлось пройти пешком, потому что подъезжать на Церматтском такси к самому замку было строго запрещено, а Рудольф куда-то запропастился. На вокзале Сэм пытался выяснить номер телефона замка Махенфельд, однако узнал только, что такого места не существует. Все это заставляло сжиматься его сердце, и лишь задуманный им план номер семь придавал ему силы. Он обязан дождаться, когда обстановка станет благоприятной для осуществления его замысла. Маккензи встретил его со смешанными чувствами. С одной стороны, он был доволен, что Сэм быстро справился с делом и привез финансовые документы, а с другой - чувствовал, что тот повел себя с Региной не по-джентльменски. Она прекрасная женщина, и Сэм уже не сможет теперь должным образом с ней попрощаться. Почему? Да хотя бы потому, что ее багаж отправлен в аэропорт и она фактически находится сейчас на пути в Калифорнию. Лишь ненадолго остановится в Риме, чтобы побродить там по музеям. "Тем лучше для нее", - решил Дивероу. Отъезд Джинни опечалил его, но у него имелся вариант номер семь, над которым следовало работать, и он погрузился в размышления. Маккензи сообщил Сэму, что в первый вечер не станет обсуждать со своими офицерами никаких дел. Только обычная болтовня, прогулка по парку, коктейли и ужин с бренди. Почему? Да просто потому, что они предпочитают коротать вечера именно таким образом, и он их понимает. Кроме того, по словам Маккензи, люди должны сперва поближе познакомиться друг с другом, хотя и в определенных границах, проверить, нет ли в их комнатах "клопов", почистить и смазать оружие, и, самое главное, убедиться в том, что Махенфельд не ловушка для них, подстроенная Интерполом. В течение всей ночи Сэм прислушивался, не раздадутся ли какие-нибудь посторонние звуки, однако безрезультатно. Очевидно, точно так же поступали и другие обитатели замка. Возможно, они правы: следя друг за другом, они бесспорно не только заботятся о себе и своей безопасности, - срабатывает инстинкт самосохранения, - но и обеспечивают также надежность осуществления будущей операции. Утром, когда все подкрепились, Хаукинз провел свой первый инструктаж. Но перед этим выкроил время, чтобы попрощаться с Сэмом. Он сказал, что ему, несомненно, будет не хватать юного друга, однако слово генерала - это все! Его чувство долга как раз и являлось тем, что сближало людей в его батальонах. Итак, работа Сэма Дивероу закончена. Рудольф отвезет его в Церматт, где он сядет на утренний поезд в Цюрих, откуда, уже под вечер, вылетит в Нью-Йорк. Было еще кое-что, о чем Сэм и не должен был забывать, несмотря даже на то, что при этих воспоминаниях у него могут зашалить нервы или повыситься давление. В следующем месяце или что-то около этого несколько приятелей мистера Деллакроче, первого пайщика "Шеперд компани лимитед", должны будут войти с ним в контакт. Хаукинз считает, что в роли связных выступят Пальцы и Мясо. Их встреча с Сэмом была обусловлена заранее и ничем ему не угрожает. Да, конечно! Сэм понимал, что Маккензи не был расположен к дальнейшей беседе. Дивероу закончил разговор с Хауком, сказав, что ему нужно еще побриться и смыть пот, пролитый им во время подъема по трехмильному горному пути, и чтобы его непременно ждали к коктейлю. У себя в комнате Сэм взял ножницы, которыми Джинни искромсала резинку на его трусах, и нарезал ими семь полосок бумаги по пять дюймов в длину и одному - в ширину. Затем вооружился авторучкой и написал на каждой одинаковый текст: "Нам необходимо встретиться. Приходите в мою комнату - третий этаж, последняя дверь справа в северном коридоре. Время: 14.00. От этого зависит ваша жизнь. Я ваш верный друг. Итак, помните: в два часа дня!" Закончив писать, он аккуратно свернул полоски бумаги, так что все они уместились на его ладони, и спрятал в карман пиджака. Затем достал из кейса семь карточек с надписанными на них номерами банковских счетов, шифрами и другими необходимыми данными и положил их в задний карман брюк. Это были его главные козыри в игре против Маккензи. Притом - козыри неотразимые! Появившись в гостиной с изяществом, выдававшим прекрасное бостонское воспитание, он обменялся рукопожатием с офицерами Хаукинза. И вручил каждому свою записку. Он был готов уже в час тридцать. Первым явился итальянец. Руки, плотно обтянутые черными перчатками, свисали вдоль бедер, остроносые туфли с резиновыми подметками и шнуровкой, как на балетных туфлях, сияли, отражая солнечные лучи. Затем один за другим показались остальные. Одеты они были примерно так же. Перчатки, мягкие ботинки или туфли, черные свитера, узкие брюки, перетянутые широкими ремнями со свисавшими с них ножами, туго скрученными проволочными кольцами и кобурами, из которых выглядывали рукоятки небольших пистолетов с прикрепленными к ним ремешками. "Вполне профессионально экипированная группа законченных психопатов", - подумал Сэм и пригласил всех располагаться поудобнее и курить, если кто-то желает. Голос его звучал спокойно, но особой теплоты в нем не было. Офицеры устроились, где кому понравилось, и закурили, но Сэм еще не был до конца уверен в том, что начало складывается для него хорошо. Однако цыплят по осени считают. И он приступил к разговору. Поначалу ? мягко, как человек одного с ними положения, пытающийся познать смысл ежедневной борьбы за выживание и находящий утешение в непостижимом, ибо примитивная вера всегда несет успокоение. Перед ним была такая организация, такой феномен, для восприятия которого требуются вся сила, весь разум, весь интеллект. Практически достичь этого невозможно. Но в этой невозможности таится своя красота, особенно понятная тому, кто стремится осознать и изучить все, что происходит вокруг него. Без такого поиска человек превращается в животное, а с поиском становится намного богаче и добрее к своим ближним. Сэм сказал, что символы и наименования сами по себе не имеют большого значения, а нужны лишь в качестве неких звеньев во взаимосвязи различных религий. Главное кроется в отличии добра от зла. Однако те же символы и наименования могут приобретать сугубо мистическое значение и приносить покой миллионам людей. Взять хотя бы веру. Бедные и бесправные молятся Богу, благоговеют перед ним и надеются на его помощь. Церковные символы для миллионов людей являются тем огнем, который согревает их тела и души в вечном царстве тьмы и холода. Дивероу сделал паузу. Наступило время для крещендо. - Джентльмены, вы стоите в преддверии преступления столь грандиозных масштабов, столь злого и страшного, что даже представить себе невозможно. Оно наверняка приведет каждого из вас к гибели или, по меньшей мере, к пожизненному тюремному заключению. Среди находящихся в стенах этого замка есть человек, который желает отнять у вас самое ценное, чем вы владеете. Вашу свободу! Ваши жизни! Чувства для него - пустой звук. Из-за неустойчивой, неуравновешенной психики - абсолютно неуравновешенной - этот человек питает иллюзии, будто способен совершать скорые и ужасные действия, будто бы он имеет право мстить целому миру! Он хочет похитить папу римского, главу католической церкви. Он - законченный безумец! Сэм сделал передышку. Осмотрелся, внимательно вглядываясь в каждое лицо. Сигареты отложены в сторону, рты приоткрыты, веки напряжены, а в глазах - оторопь и недоверие. Он овладел аудиторией! Теперь они у него в руках! Его слова - как гром среди ясного неба! Пришло время выложить на стол главные козыри. Те уму непостижимые цифры, которые могли сделать богачом каждого из сидевших в этой комнате. Истинным богачом. Сверхбогатым человеком. К тому же для этого им не нужно будет что-либо делать и не придется ничем рисковать. Сэм Дивероу продолжил свою речь: - Джентльмены, я вижу, что привел вас в состояние шока, и это причиняет мне боль. Великий римлянин Марк Аврелий говорил: "Когда судьба требует от нас, чтобы мы действовали, мы должны делать то, что обязаны делать". А древний индийский мудрец Бага Нишьяд заметил некогда: "Если слезами, коим ведра полны, опрыскать семена риса, то зерна прорастут драгоценными камнями". У меня нет драгоценных камней, джентльмены, но имеется нечто, что каждого из вас сделает богатым. Вас ждет достойное вознаграждение. Вы получите так много денег, что они успокоят вашу боль и позволят вам отправиться в страны, которые вы изберете для своего проживания. Чтобы жить там свободно, не ведая страха и забвения. Сейчас я раздам вам маленькие карточки. Каждая из них - билет в состояние нирваны. И Сэм раздал их офицерам. Они принялись изучать карточки, время от времени бросая украдкой взгляды друг на друга. - Вы говорите по-французски? - неожиданно спросил Сэма один из французов. Дивероу рассмеяся и весело ответил: - Нет, почти ни слова не знаю. - Спасибо, - сказал ему француз и обратился с тем же вопросом к коллегам. Все кивнули. И сразу заговорили по-французски. Говорили свободно и быстро. Все семь голов одобрительно кивали друг другу. Сэм почувствовал: люди хотят как-то отблагодарить его. Но как же он был потрясен, когда двое из них, подскочив к нему, скрутили его и начали вязать запястья проволокой, что висела аккуратными колечками у каждого на поясе. - Что вы делаете? - завопил он. - Ой, мои руки!.. Ой, больно!.. Что все это значит, будьте вы прокляты?! Он вскинул глаза на красную косынку, которую грек сдернул с шеи и быстро-быстро вращал перед его лицом. . "Какого черта! Что они задумали?" - билось в голове Сэма. Он услышал звук, прозвучавший как щелчок взводимого курка. - Мы испытываем к вам сострадание, о котором вы так красиво говорили, мсье, - произнес француз. - Мы предлагаем завязать глаза перед казнью. - Что? - Будьте же мужчиной, синьор, - посоветовал ему итальянец. - И не волнуйтесь, мы знаем свое дело, так что вам не придется слишком страдать. Но долг есть долг, и если мы его не исполняем, то нам не платят. - Это игра. А в игре один выигрывает, другой проигрывает, - пояснил викинг. - Вы проиграли. - Что-о-о-о? - Давайте отведем его в патио, - предложил второй француз. - А прислуге скажем, что у нас занятия. - Мак!.. Мак!.. Ма-ак!.. - заорал Сэм. Его вывели в холл. Несколько пар рук протянулось к нему, чтобы зажать рот. Он что было сил отбивался. - Ма-а-ак!.. Ради Бога, Хаукинз!.. Где ты там застрял, сволочь проклятая?! Сильные руки зажали все же ему рот, и его потащили к лестнице. Но Дивероу удалось каким-то образом разжать губы, и он вонзил яростно зубы в чью-то ладонь. На какое-то мгновение его противники ослабили хватку, и этого оказалось достаточно, чтобы метнуться в сторону и кинуться прочь. Он, перепрыгивая через несколько ступеней, то и дело спотыкаясь, помчался по лестнице вниз. - Хаукинз!.. Сукин ты сын!.. Скорее сюда!.. Эти психи пристрелят меня! Он несся огромными прыжками, задевая на поворотах о стены плечом. Налитые свинцом ноги, казалось, вот-вот отвалятся и навсегда останутся на этой последней для него беговой трассе. Его выкрики становились все невнятней, но ситуация была предельно ясна. "С завязанными глазами... Пистолеты... Черт бы их всех побрал вместе с Хаукинзом!.. Боже, спаси мою головушку!" Он достиг основания лестницы в тот самый момент, когда Хаукинз, пройдя через сводчатую арку, вышел из гостиной. Во рту у него торчала дымящаяся сигара, в руках он держал несколько свернутых в рулон карт. Он поглядел на свалившегося без сил Сэма Дивероу, затем - на свою банду. - Черт возьми, парень! Это меняет все дело! И опять у него отобрали всю одежду и обувь. Только теперь шкаф был совершенно пуст. Пищу ему приносил Рудольф. Хаукинз объяснил на следующее утро, что только его вмешательство в самый последний момент спасло Сэму жизнь, и что его приказ оставить Сэма в покое пришелся офицерам явно не по душе. - Фактически я столкнулся с настоящим мятежом еще до того, как моя бригада встала под знамена, - заметил генерал. - Встала под что?.. Впрочем, не важно! Можешь ничего мне не говорить. - Я вот что хотел сказать, сынок. Мне пришлось прибегнуть к крутым мерам, чтобы они смогли уразуметь, что во всех экстремальных ситуациях решение принимает только командир. Я убедил их в этом, но не без труда. Эти щенки хороши, когда с них не спускаешь глаз. Они всегда должны находиться в поле зрения командира. - Ничего не понимаю, - признался Сэм. - Я так красиво расписал им все, ничего не упустив - ни реального положения вещей, ни мотивации своего обращения к ним. Боже, я рассказал им даже о деньгах! А они так внимали мне! - Ничего подобного, - возразил Хаукинз. - Ты, Сэм, совершил две крупные ошибки. Ты почему-то посчитал, что эти люди, отличные офицеры, польстятся на деньги, не заработанные ими... - Хватит! - заорал Дивероу. - Тебе не продать мне свой вымысел о чести в воровской среде, поскольку я не куплю его, такое дерьмо мне не нужно! - Думаю, ты заблуждаешься, парень, видя все в таком свете. И в этом - твоя вторая ошибка. - Какая именно? - Одна из старых уловок Интерпола - это открыть сомнительный банковский счет и всучить его какому-нибудь кретину. Удивлен, что тебе неизвестно это. Ты же пытался всучить не один, а сразу семь счетов. Сэм потянул на себя одеяло и укрылся с головой. К сожалению, он не знал, что сказать на это. - Знаешь, Сэм, - продолжил Хаукинз, - иногда жизнь напоминает мне вереницу вагонных купе. При этом некоторые из них соединены между собой, другие нет. Вот ты когда-то спас мне жизнь в Пекине. Употребив для этого все свое умение и опыт, ты вырвал меня из лап тюремщиков, грозивших мне пожизненной каторгой, как сообщал ты мне тогда. Сегодня же здесь, в Швейцарии, я спас тебе жизнь. И использовал для этого мои умение и опыт. Но наши купе больше не рядом. Они отстоят далеко друг от друга, сынок. А потому - кончай дергаться, парень! Я не могу отвечать теперь за твою жизнь! Слово генерала! К концу второй недели Сэм был уверен, что окончательно лишился рассудка. Мысли об одежде буквально сводили его с ума. Одежда была естественной стороной бытия на протяжении всей его жизни. Она могла удовлетворять его вкус и в какой-то мере отвечать запросам его эгоцентричного "я", но никогда не являлась предметом, которому он уделял бы много внимания. "Это превосходный пиджак, но стоит бешеные деньги. Так к чертям его!.. А рубашки? Мать не раз говаривала, чтобы я выбирал себе соответствующие рубашки... Ну и что с того, что она от Филена?.. Но ты же адвокат!.. О(кей! Рубашка и серые брюки. И еще носки... В ящике шкафа всегда их полно. Как и рубашек и носовых платков. Но вот костюм всегда был проблемой: за всю свою взрослую жизнь я всего лишь несколько раз покупал себе их. И никогда не испытывал искушения сшить себе у портного хотя бы один. И в этой чертовой армии, сформированной Хауком в проклятом Махенфельде, я ношу цивильный пиджак и брюки только потому, что питаю отвращение к униформе. Нет, одежда никогда не имела для меня большого значения". Но - это в прошлом. Теперь же одежда приобрела для Сэма большое значение. Та часть рассудка, которая еще оставалась у него, призвана была совершить чудеса изобретательности. Именно так, лучше не скажешь! И он начал изобретать, преисполнившись твердым намерением изменить ситуацию. Надо действовать постепенно, неторопливо, продумывая все приемлемые альтернативы. Каким образом смог бы он бороться и дальше, если был столь глубоко и к тому же вполне официально вовлечен в деятельность "Шеперд компани лимитед" и все пути отступления для него отрезаны? Он находится в изоляции, в роскошной темнице, ключ от которой у человека неуравновешенного, Маккензи Хаукинза, обладающего к тому же сорока миллионами долларов. Если принять во внимание все факты, то, скорее всего, открытое сопротивление Хаукинзу будет равнозначно попытке самоубийства. Из чего следует, что Сэм должен направить всю свою энергию в другое русло, где бы его усилия принесли наибольшую отдачу. Но есть и еще одна сторона этого дела. Если "Шеперд компани лимитед" взорвется, то от ее осколков никак не укрыться второму по рангу и к тому же единственному после президента высшему должностному лицу в этой фирме. Таковы были общие соображения, которые Сэм попытался облечь в слова. Сперва это не очень-то удавалось ему, он не был уверен, что формулировал свои идеи более ли менее четко. Но в начале третьей недели, во время одного из дневных визитов к нему Маккензи, он все же решился высказаться, хотя и понимал, что его рассуждения не совсем убедительны. Понятно, от Хаукинза не могли ускользнуть ни ход его мыслей, ни произошедшая в нем перемена. В среду Сэм задал генералу следующий вопрос: - Мак, ты не задумывался о юридических аспектах того, что произойдет после?.. Ну да ты сам знаешь, после чего... - С "Нулевым объектом" все в порядке, что же касается юридических сторон, то, полагаю, ты неплохо в них разбираешься. - Не уверен в этом. Я вовлечен во множество сомнительных дел. С географией от Бостона до Пекина. - О чем ты это? - Да так, ни о чем... Просто я думал... А впрочем, какое это имеет значение? В четверг Сэм заявил Хауку: - Операция, которую ты, как и выбранное тобою для налета место, именуешь "Нулевым объектом", чревата самыми серьезными последствиями, о чем ты не подумал. Руководству "Шеперд компани" она грозит крахом, который может обернуться ликвидацией фирмы. - Знаешь, парень, говори яснее. - Ладно, оставим это. Я лишь порассуждал немного... А что это за шум был после обеда? Довольно громкий. Прежде чем ответить, Хаукинз бросил на Сэма изучающий взгляд. - Что сказать о нем? - произнес он спустя несколько секунд. - Так, ничего похожего на то, что происходит на настоящих армейских маневрах, когда загораются сердца мужчин. Но о чем ты все-таки говорил? О какой-такой угрозе? - Выкинь это из головы. Мало ли какие мысли могли прийти в голову старого законника?.. Но как все же обстоят у тебя дела с подготовкой твоих гвардейцев? - Э-эх! - Хаукинз перекатил сигару с одного конца рта в другой. - С этим все в порядке, думается мне. В пятницу Сэм продолжил игру: - Ну а как сегодня прошли практические занятия? Пошумели здорово! - Практические занятия?! - возмутился Маккензи. - Проклятье, да это же не "практические занятия", а самые настоящие маневры! - Извини, пожалуйста. Ну и как они? - Не так чтоб очень хорошо: у нас возникли кое-какие трудности. - Извини еще раз. Но я верю в тебя: ты сумеешь найти выход из любого положения. - У-ух! - Хаук, с изжеванной вконец сигарой во рту, подошел к кровати, на которой сидел Сэм. - Я должен подготовить несколько диверсионных групп. Две или три, не больше: я против концентрации на одном участке значительных сил. И, черт побери, Сэм, я должен непрестанно держать своих бойцов под прицелом, что и делал за исключением того случая, когда ты, парень, доставил мне столько неприятностей. - Я же говорил тебе... Поверь, я очень об этом сожалею. Не хочу вдаваться в подро... Маккензи перебил его: - Ты так думаешь? - Да, - медленно, виноватым тоном сказал Сэм. - Первое, чему обязан научиться юрист, - это придерживаться в своей практике фактов и только фактов. И я осознаю, что выбора особого у меня нет. Я изолирован от внешнего мира. О чем я искренне сожалею. - Я не буду делать вид, будто понимаю всю ту чепуху, что ты мелешь, если тебе самому действительно ясно то, о чем ты болтаешь, - а я думаю, так, оно и есть, - то растолкуй мне хоть что-нибудь из того, о чем говорил ты вчера. И позавчера тоже, черт тебя побери! О том, что может произойти после завершения операции "Нулевой объект". "Слава Богу", - подумал Сэм Дивероу. Но он ничем не выдал своего ликования и сидел с видом холодного, рассудительного адвоката, неустанно пекущегося об интересах своего клиента. - Ладно, поясню. Мне известны все трастовые счета, Мак. Они, за исключением одного, который, как полагаю я, оформлен на тебя, могут быть предъявлены твоей семеркой или их доверенными лицами к оплате, и, поскольку молодчики эти знают шифр номер один, каждому из них отвалится по триста тысяч долларов. Второй шифр, дающий право на изъятие остальных денег, указан на отпечатанном на пишущей машинке листе бумаги, имеющемся среди других документов и приобретающем юридическую силу лишь после того, как ты завизируешь текст и поставишь внизу свою подпись. Если я не ошибаюсь, ты обратишься с ним в цюрихский банк непосредственно перед началом осуществления завершающей фазы операции "Нулевой объект". Правильно? - Я чувствую себя школяром, постигающим трастовое дело. Но что тут не так? - Успокойся, Мак, пока все идет так, как надо. Но только пока. После вторичного обращения в цюрихский банк каждый из твоей семерки будет иметь уже по пятьсот тысяч долларов. Верно? Такова общая сумма их вознаграждения за участие в операции "Нулевой объект". Полмиллиона! Каждому. - Неплохой заработок за шесть недель. - Есть и еще над чем подумать. Если поработать успешно головой, то можно много добиться, помимо чувства удовлетворения. И речь идет не только о писательском труде, хотя, как я понимаю, в наши дни через руки издателей проходят колоссальные суммы. - Что ты хочешь сказать всем этим? - пробурчал Хаукинз и раздавил измочаленную сигару о спинку кровати. - Кто может помешать одному из твоих офицеров или всем им вместе связаться - естественно, через посредников, - с властями и вступить с ними в сделку? Это, учти, вещь вполне вероятная. Они получают от тебя свои денежки и, сговорившись между собой, оставляют тебя одного, так и не выполнив твоего задания. Не забывай, речь идет об одном из крупнейших преступлений в истории нашего мира. И, предав тебя, эти парни смогут еще кое-что добавить к той сумме, которая перепала им от твоих щедрот. Зрачки Маккензи расширились. Облегченно вздохнув, он улыбнулся победоносно. - И это все, что ты придумал? - Ты не согласен со мной? - Черт побери, конечно же нет! Ни один из моих людей не сделает ничего подобного из того, что ты мне столь чудесно расписал. Они не поступят так, в частности, потому, что, сбежав, тут же окажутся в положении зайцев под прицельным огнем. Они нигде не найдут покоя хотя бы из-за страха встретиться друг с другом. - Что-то я тебя не пойму, - удрученно проговорил Дивероу. Хаукинз присел на край его кровати. - Все, о чем ты тут говорил, я предусмотрел и принял соответствующие меры, сынок. Действовал примерно в том же направлении, что и тогда, когда накрепко привязал тебя к моей заряженной, готовой к выстрелу гаубице... Кстати, ты подал мне хорошую идею. Когда придет время прощаться с моими офицерами, я встречусь с каждым из них отдельно и вручу по дополнительному чеку в полмиллиона долларов на предъявителя. И скажу при этом, что он единственный, кто получил такой чек. И вот почему. Я, как и всякий хороший генерал, веду журнал боевых действий. Перечитывая записи в нем, я понял, что без него, без .его активного участия в осуществлении стратегического плана, мне не справиться со стоящей передо мной задачей. Таким образом, я обезоруживаю своих офицеров. И сразу по двум следующим линиям. Никто не станет разглагольствовать о преступлении, в котором он не просто участвовал, но играл ведущую роль. И это тем более верно в том случае, если за свое участие он получил дополнительно такую баснословную сумму, как полмиллиона долларов: ведь, будь уверен, он не захочет, чтобы его боевые товарищи узнали о выплате ему премиальных в пятьсот тысяч зеленых. - О, Боже мой! - воскликнул Сэм, не в силах сдержать своего восхищения. - Клаузевиц в свое время ясно сказал: "Сражаясь-с варварами, помните, что это не королевские драгуны". В каждом случае - своя тактика. - Дивероу в который уже раз поразила решительность Хаукинза, и он тихо, чуть ли не шепотом, добавил: - Господи, ты же говоришь ни много ни мало о трех с половиной миллионах долларов! - Правильно. Ты считаешь точно и быстро. И вспомни также о том, что по одному миллиону получат наши дамы, а это в сумме - четыре миллиона. Плюс к ним - первоначальное вознаграждение офицерам, что составит три с половиной миллиона. Кстати, к твоему сведению, голубчик, хотя ты наверняка начнешь протестовать, я выписал на твое имя еще один чек на предъявителя. Таким образом, у тебя стало миллионом долларов больше. - Что? - Как подозреваю я, ты никогда не представлял себе, что такое капитал в сорок миллионов долларов. Ты знаешь, сперва я не располагал такими средствами. Они появились позже, в результате тщательных расчетов. Недавно в мои руки попала брошюра, изданная комиссией по ценным бумагам и валюте. Так вот, в ней довольно четко излагаются вопросы, связанные с финансированием крупномасштабных операций. Да будет тебе известно, еще до того, как компания начинает функционировать, ее расходы на выплату жалованья достигают что-то около пятнадцати миллионов долларов. Это и есть первоначальные капиталовложения, которые, кроме всего прочего, предназначаются на поездки, предоплату и привлечение экспертов, - к ним относишься и ты: хотя я и насильно втянул тебя в это дело, но ты отлично справился с ним... Кроме указанных выше статей расходов имеются и другие, связанные с приобретением недвижимости для корпорации и оборудования, без которого не выйдешь на рынок... Уши Сэма непроизвольно воспринимали обрушившиеся на них звуковые волны. "Приобретение самолета, оцененного в пять миллионов долларов", "коротковолновые средства стоимостью от одного до двух миллионов", "реконструкция и снабжение", "новые служебные помещения" - эти и им подобные обрывки фраз звучали достаточно четко, и Сэм недоумевал: где он находится? То ли, совершенно голый, в постели под одеялом в Швейцарии, то ли, полностью одетый, в зале заседаний Крайслер-Билдинг. К сожалению, разглагольствования Хаукинза привели к появлению боли в желудке. - В брошюре большое внимание уделено ликвидным средствам как разновидности резервного капитала, - не унимался Хаукинз. - Рекомендуется конвертировать в них от двадцати до тридцати процентов всех финансовых ресурсов. Затем я ознакомился с внешнеторговой практикой компаний с ограниченной ответственностью и обнаружил, к своему удивлению, что торговые надбавки составляют, как правило, от десяти до пятнадцати процентов, - в общем, совсем немного. Сочтя подобный размер ставок довольно низким, я, пораскинув мозгами, выделил на соответствующие статьи расходов двадцать пять процентов капитала. Это как раз то, что мы и имеем в действительности. Предусмотренные бюджетом нашей компании ассигнования до выступления ее на рынке с предложениями услуг приближаются примерно к тридцати миллионам долларов. Возьмем эту цифру за исходную и приплюсуем к ней еще десять миллионов - на всякого рода непредвиденные расходы. В итоге мы получаем уже сорок миллионов, то есть ровно столько, сколько мне удалось мобилизовать. Скажу тебе прямо: сволочное это дело - заниматься экономикой. Сэм Дивероу лишился на какое-то время дара речи. Мозг его работал исправно, но выдавить из себя хотя бы одно слово он не мог. Маккензи - этот попугай в военном мундире - оказался вдруг первоклассным экономистом. И это было куда страшнее, чем все, чем он занимался раньше. Принципы, или, наоборот, беспринципность, исповедуемые военными, в соединении с принципами, или беспринципностью, исповедуемыми предпринимателями, приводят к появлению военно-промышленного комплекса. Выходит, Хаукинз - самое настоящее олицетворение военно-промышленного комплекса! Если и раньше было крайне важно, чтобы Сэм остановил Маккензи, то теперь неотложность выполнения этой задачи выросла в три раза. - Ты непобедим, - заключил Сэм. - Я был не прав, полемизируя с тобой. Позволь же мне присоединиться к тебе. Искренне прошу об этом. Дай и мне заработать мой скромненький миллиончик. Глава 21 За каждым из офицеров Хаукинза была закреплена кличка, обозначавшая тот или иной цвет, причем по-французски. Выбор на французский пал не только потому, что все они свободно владели им, но и в силу того обстоятельства, что в этом языке названия различных цветов особенно резко отличались по звучанию друг от Друга. Американский негр с Крита, конечно же, стал Нуаром, или Черным, викинг из Стокгольма - Гри (Серым), француз из Бискайи - Блю (Синим), его соотечественник из Марселя - Вером (Зеленым), смуглолицый, но не чернокожий бейрутец - Брюном (Коричневым), римлянин - Оранжем (Оранжевым) и, наконец, афинянин - Ружем (Красным), очевидно, в честь своего неизменного красного шарфика. Для поддержания соответствующей дисциплины среди подчиненных Хаукинз настойчиво требовал от них, чтобы любому обращению друг к другу по кличке предшествовало слово "капитан". Подобная форма общения между подчиненными Хаукинза обусловливалась и тем, что вторым пунктом тактического плана Маккензи предусматривалось сведение к минимуму внешних различий у его офицеров. Операция "Нулевой объект" будет проведена в масках из шелковых чулок. Голова и волосы должны быть по возможности скрыты, лица припудрены или вымазаны особым составом, придающим коже оттенок, схожий с цветом лица кавказца, а все особые приметы подлежали тщательной маскировке или удалению хирургическим путем. Данное распоряжение Хаукинза не вызвало ни у кого вопросов. Вооружившись бритвами, ножницами и косметическими средствами, агенты приступили к работе. Ни один не желал выделяться из группы, ибо каждый знал, что анонимность - одно из условий их безопасности. Учебные занятия длились уже четвертую неделю. Конфигурация лесной дороги вдоль махенфельдского поля была изменена с учетом особенностей местности в районе проведения операции "Нулевой объект". В тех же целях воссоздания максимально возможной степени топографической и ландшафтной специфики зоны будущих боевых действий убрали кое-где валуны, выкорчевали деревья, пересадили кустарник. Не осталась без внимания и узкая извилистая проселочная дорога, спускавшаяся с пологого склона горы в глубь леса: над ней тоже потрудились на славу. При проведении указанных работ использовались увеличенные фотоснимки общим числом 123, что стало возможным благодаря любезности туристки по имени Лилиан фон Шнабе, приславшей из Рима ролики фотопленки. Впрочем, сама миссис фон Шнабе не придавала особого значения сделанным ею снимкам. Подтверждением этому может служить тот факт, что она отправила фотопленки, даже не удосужившись их проявить, с двумя курьерами, не знавшими друг друга, которые передали врученные им посылки в руки озадаченного Рудольфа, встречавшего их в Церматте. Ну а тот зашвырнул странный груз в багажник своего "итальянского такси" куда-то под инструменты. В общем, человек сам решал, что и как ему делать. Генеральную репетицию Хаукинз наметил на третий день четвертой недели обучения. Это были обычные в подобных случаях занятия, прерывавшиеся время от времени, стоило только кому-то допустить ту или иную ошибку. Наемники Хаукинза разбились на две группы, одна из которых изображала противника. Неслись с ревом мотоциклы, мчался вперед лимузин. Люди в масках выскакивали из укрытий, чтобы выполнить предписанные каждому действия. Щелкая секундомером, Маккензи следил за каждой фазой учебной операции, которую он разбил условно на восемь основных этапов - от нападения до отхода. Офицеры действовали не просто профессионально, но, черт возьми, красиво! Они знали, что общий успех их предприятия непосредственно зависит от действий каждого из них на всех без исключения фазах проведения операции. Перспектива же проиграть их не привлекала. В силу последнего обстоятельства капитаны и выразили единодушный протест против главного новшества Хаука - полного отсутствия личного оружия. Удобно подвешенный к поясу нож или мгновенно выхваченная гаррота не раз выручали их