из беды в прошлых переделках, разрешая тем самым за них встававшую перед ними дилемму: жизнь или плен. Но Маккензи был тверд и настоял на своем: он хотел иметь полную гарантию, что папе не будет причинен какой-либо вред во время захвата и содержания его в плену в ожидании огромного выкупа. Поэтому все пистолеты и револьверы, ножи и веревочные или проволочные удавки, отравленные шипы на башмаках и перчатках, металлические заточки и даже обычные кастеты у офицеров были отобраны. Хаук запретил также использование любых жестких приемов рукопашного боя выше уровня основ юкато. В конечном счете офицеры приняли все установленные им ограничения. - В Швеции говорят, что "вольво" в гараже стоит того, чтобы всю жизнь ездить по Скандинавской железной дороге, - заметил капитан Гри с нордическим хладнокровием и решительно добавил: - Я согласен с командиром. - И я, - отозвался капитан Блю, француз из Бискайи. - Если учесть сумму нашего вознаграждения, я готов, если потребуется, даже засыпать под гасконские колыбельные песни... Но колыбельные им не понадобились. Вместо них они довольствовались порцией введенного под кожу снотворного. У каждого офицера висел на груди тонкий патронташ, в гнездах которого вместо патронов находилось все необходимое для подкожных инъекций, упакованное в резиновые оболочки. Капсулы можно было легко извлечь из патронташа. Если сделать укол должным образом и в соответствующее место на шее, его усыпляющее действие проявится буквально через несколько секунд. Проблема заключалась лишь в том, чтобы крепко держать свою жертву, пока она не впадет в забытье. Сама же процедура уколов не отличалась особенной сложностью: один-два вскрика могут вполне остаться никем не замеченными, поскольку на месте операции будет довольно шумно от рева автомобилей и мотоциклов. Услышав сентенции Гри и Блю, остальные офицеры тоже изменили свое отношение к распоряжению Хаукинза о личном оружии. Тем более что это был приказ командира. И никто из них не проявил особого Желания ездить всю жизнь по Скандинавской железной дороге: ведь каждый и так сможет приобрести хоть целую флотилию этих "вольво". Хаук попросил каждого из подчиненных дать свое заключение. Капитаны Гри и Блю отлично разбирались в маскировке и картографии. Капитан Руж являлся экспертом по части подрывных работ: в частности, это он взорвал шесть причалов в Коринфском заливе, где, по слухам, стоял американский флот. Усыпляющие медицинские препараты были специализацией англичанина капитана Брюна, чуть ли не до черноты загоревшего под знойным бейрутским солнцем; он считался высококвалифицированным экспертом в своей области и знал все, что вообще можно знать о большинстве наркотических средств. Блестяще были представлены также и авиационная технология и электроника. Первое относилось к компетенции Нуара, чьи нашумевшие в свое время взрывы в Хьюстоне и в Москве стали просто легендой, второе находилось в ведении капитана Вера, который счел возможным сконструировать в Марселе экстраординарные приборы радиосвязи. А Марсель, как известно, - порт весьма и весьма оживленный, находящийся постоянно под неусыпным контролем Интерпола. Ориентирование на местности входило в задачи капитана Оранжа, знавшего Рим и его окрестности как свои пять пальцев. Кроме того, он мог дать полное описание восьми комплектов одежды агента, абсолютно идентичной общераспространенной одежде горожан и селян, и, кроме того, рассказать по крайней мере о четырех способах передвижения в районе проведения операции "Нулевой объект" с использованием исключительно общественных видов транспорта. В последние дни четвертой недели учебных занятий каждый капитан съездил в Рим и лично ознакомился с выбранным для налета местом. Проблем со взлетной площадкой в Цараголо не будет, с этим все они были согласны. Следовательно, ничто не должно помешать посадке вертолета в "Нулевом объекте". Он прилетит в ночь перед операцией. Гри и Блю, специалисты по маскировке, должны будут укрыть его от посторонних глаз. "Проклятье!" - мысленно выругался Маккензи, щелкнув кнопкой секундомера в конце восьмой фазы учебной операции. Стрелка хронометра застыла на двадцать одной минуте. В течение ближайших дней непременно нужно будет добиться, чтобы ребята укладывались в восемнадцать минут. Он испытал прилив гордости в своей украшенной боевыми медалями груди. Его машина действовала так же слаженно, как любое из лучших подразделений армии в боевых действиях, описанных в военной литературе. Даже троица рядовых - диверсионная группа - орудовала сегодня превосходно. На них возлагались две функции: орать и лежать. Как и полагается призванным на службу низшим чинам, они не были посвящены в тонкости и детали операции "Нулевой объект". Капитан Брюн завербовал этих парней где-то в горах Турции. Туда они и вернутся, когда все закончится. Их наняли для выполнения определенных обязанностей за обусловленную заранее плату. Поскольку они не должны были ничего знать о характере предстоявших действий, все трое жили на казарменном положении и столовались не в офицерской "кают-компании", а отдельно. Звали их просто: рядовой первый, второй и третий. Когда учение закончилось, капитаны собрались вокруг Хаука подле огромной классной доски, установленной прямо в поле. Обильный пот увлажнил надетые на них маски. По освященной временем и опытом привычке они осторожно стянули их с лиц и каждый внимательно осмотрел свою, определяя, не требует ли она ремонта или замены. После этого из карманов появились сигареты и спички: зажигалки иметь не разрешалось: на них могли остаться отпечатки пальцев. Трое рядовых, естественно, держались поодаль. Подслушать, о чем разговаривают между собой Хаук и капитаны, они не могли. Рядовому составу не положено было принимать участия в тактическом разборе учения. Командир не стал медлить с подведением итогов. В общем-то Хаукинз был доволен ходом учения, но особенно расхваливать капитанов не стал. Наоборот, он указал на допущенные ими ошибки и наглядно проиллюстрировал на доске, что действовали они не лучше напроказивших школяров. - Четкость действий, джентльмены! Четкость - это все! Вы не имеете права на упущения и неточности даже в секундах!.. Капитан Нуар, вы слишком спешили, не учли разрыва во времени между первой и шестой фазами... Капитан Гри, у вас был непорядок с сутаной, надетой поверх униформы!... Капитаны Руж и Брюн, на фазе пять оба вы действовали весьма небрежно! Возьмите свои радиостанции!.. Капитан Оранж, вы совершили куда больше серьезных ошибок, чем остальные. - Что такое? У меня не было ошибок! - Я имею в виду фазу семь, капитан. А без четкого выполнения вами действий на фазе семь все наши планы могут развеяться как сигаретный дым. Мы сейчас обмениваемся опытом, дорогой мой! Вы - единственный среди нас, кто свободно говорит по-итальянски. И где же вы были, черт бы вас побрал, когда я задержал этого Фрескобальди в папском лимузине и извлек его оттуда? - На своем посту, генерал! - отчеканил Оранж. - Вы оказались по другую сторону дороги, а не там, где положено... А вы, капитан Блю, специалист по маскировке, торчали на четвертой фазе у всех на виду, как неощипанная утка на пустом кухонном столе! Укрывайтесь же! Используйте для маскировки листву!.. А сейчас несколько слов по поводу этого сортирного слуха, будто кто-то из вас недоволен такой важной деталью восьмой фазы, как маршрут отхода после завершения операции в Цараголо, и еще кое-что в связи с мнением некоторых из вас, что мы должны задействовать в "Нулевом объекте" два вертолета. Так вот, джентльмены, позвольте вам заметить, что нам не стоит нарываться на радары. Маленькая птичка с опознавательными знаками итальянских военно-воздушных сил, держась на небольшой высоте, легко проскочит мимо них. Два же вертолета запросто могут быть обнаружены на экране радара. Я не думаю, чтобы кто-то из вас захотел вдруг свалиться вверх тормашками с высоты в тысячу футов в почетном окружении всего воздушного флота Италии. Есть возражения, капитан Оранж? Офицеры переглянулись. Они явно уже обсудили между собой вопросы, связанные с восьмой фазой. И сердито ворчали: после завершения операции улететь в маленьком вертолете, задействованном Маккензи, могли только Хаукинз, папа и двое пилотов, для них же там места не было. Однако Маккензи нарисовал им весьма убедительную картину. Маршруты отхода были досконально проанализированы Гри и Блю, которые являлись не только лучшими специалистами в этой области, но и лучше других могли выполнить поставленную командиром задачу. После анализа все решили, что по суше отходить безопаснее, чем по воздуху. - Вы рассеяли наши сомнения, генерал, - заметил капитан Вер. - Очень хорошо, - удовлетворенно кивнул Хаук. - Тогда давайте займемся... Но закончить фразу ему не удалось: вдали появился Сэм Дивероу. Он бежал в трусах по полю, раскинувшемуся к югу от замка, и вопил во все горло: - Раз, два, три, четыре - разведите руки шире!.. Пять, шесть, семь и восемь - мы траву косою косим!.. Четыре, три, два, один - сам себе я господин!.. - Боже мой! - воскликнул капитан Блю. - Этот псих никак не угомонится! Носится вот так уже пятый день. - Притом начинает представление перед нашим утренним подъемом, - добавил капитан Гри. - Когда же во время перерыва мы снова собираемся в замке, он торчит под окнами и орет как оглашенный. Остальные капитаны могли бы порассказать то же самое. Они не стали возражать против решения генерала не расстреливать этого идиота и даже допускали, что ничего страшного не произойдет, если ему будет дозволено выскакивать время от времени из комнаты и порезвиться на свежем воздухе, - правда, при условии, что за ним. будут неусыпно присматривать пара слуг из замка Махенфельд. Этот болван не собирался перелезать в одних трусах через высокую ограду из колючей проволоки, за которой высился швейцарский горный лес. Мало того, капитаны принялись обсуждать, как бы повел себя этот клоун, если бы его привлекли к участию в операции "Нулевой объект". Жалкий атлет, которому не нашлось места ни в одной группе, всячески пытался привлечь к себе внимание своими ужимками и прыжками. - Ладно, капитаны, - проговорил Хаук, с трудом сдерживая улыбку. - Я поговорю с ним еще раз и, пожалуй, дам ему последний шанс. Вреда от него для вас никакого. Мне кажется, он искренне хочет вступить в ваше братство. От его выкрутасов можно было лишиться рассудка, и Сэм знал это. Конечно, бывали моменты, когда он опасался, что свалится замертво, однако им двигало сознание того, что своими причудами он достигает стоящей перед ним цели. Его сторонились, кое-кто даже бежал при виде его: гротесковая манера поведения вызывала у окружающих раздражение. Трех злющих псов, приставленных к двери его комнаты, чтобы он не смог никуда убежать, пришлось вскоре убрать из коридора вниз, где размещалась прислуга, поскольку они непрестанно лаяли, не выдержав его выходок. Но он взял себе за правило время от времени проноситься мимо служебных помещений. Собаки, устав от собственного лая, уже не реагировали на него так, как требовала того их природа, а лишь молча поднимали морды и с ненавистью смотрели на него, когда он выходил на улицу. В общем, относились к нему все одинаково, что прислуга, что офицеры Маккензи. Сэм доводил всех до умопомрачения своими криками, надоедал своей клоунадой. Однако он воспринимался всеми как неизбежное зло, с которым приходится мириться. Пройдет несколько дней, и он воспользуется подобным умонастроением. Хотя ему не было разрешено столоваться вместе с Хаукинзом и бандой его психопатов, тем не менее, генерал по-прежнему ежедневно навещал адвоката в вечерние часы, после того как Сэма приводили назад в его комнату и стаскивали с него брюки. Дивероу понимал, что Хаукинз просто-напросто нуждается в аудитории. Хвастаясь, Мак выплеснул информацию о том, что он и его люди уедут на день или два, чтобы провести окончательную рекогносцировку на местности в районе проведения операции "Нулевой объект". Но Сэма это никак не коснется. Он остается в Махенфельде не один. С ним будут его охранники, сторожевые псы и прислуга. Сэм улыбнулся. Поскольку, как только Хаукинз и его психопаты покинут замок, он займется собственным "Нулевым объектом". Он давно уже начал устанавливать контакт со своими охранниками, с Рудольфом с его раскосыми, как у кошки, глазами и с неким явным убийцей, не имевшим имени. Ему не раз удавалось уговорить Рудольфа и безымянного субъекта посидеть посреди поля, пока он будет бегать вокруг него. Причем сделать это было несложно: стражников радовала возможность ничего не делать. Они безмятежно сидели в траве, направив в его сторону пару зловещих пистолетов, Сэм же носился кругами, выполняя на ходу замысловатые упражнения. При этом он постепенно, мало-помалу, увеличивал дистанцию между собой и охранниками, достигшую сегодня после полудня около 250 ярдов. В армии он кое-чему научился и поэтому знал, что оружия, способного поразить человека на расстоянии далее тридцати ярдов, в замке не имеется. Впрочем, если быть точным, и пистолетные пули могут сделать свое дело. Однако он не должен упустить своего шанса. Он обязан рискнуть. Остановить Хаука и его капитанов - задача такого рода, которая способна на войне делать героев из совсем негероических людей. Что ответил бы Маккензи на подобное рассуждение? Он наверняка сказал бы: "Ну, это просто болтовня! К тому же не имеющая под собой никаких оснований..." Сэм был связан по рукам и ногам почти в буквальном смысле слова, между тем угроза третьей мировой войны нарастала с каждым днем. Его план, как считал он, был прост и относительно безопасен. Сэм испытывал искушение присвоить ему кодовое название, но, подумав как следует, не стал этого делать. Решил, что по-прежнему будет бегать по полю к югу от замка, поскольку трава там повыше, чем на других лугах, а лес погуще. Он постарается увеличить дистанцию между собой и охранниками, как сделал это после полудня, и займется гимнастикой, в том числе и приседаниями. В какой-то момент эта уловка позволит ему броситься плашмя на траву и скрыться от взора надзирателей. Потом, улучив момент, он быстро поползет в сторону леса и затем, поднявшись, побежит к изгороди. Он продумал все самым тщательным образом. Достигнув ограды, он не станет перелезать через нее, а поступит иначе: быстренько сбросит трусы, швырнет их на колючую проволоку и, когда Рудольф и Безымянный кинутся искать его, в чем он ничуть не сомневался, завопит во весь голос, словно от сильнейшей боли, и стремительно поползет по траве прочь от ограды. Рудольф с напарником, естественно, помчатся к светлому пятну на колючей проволоке - к его трусам. Увидев их, свисающих по другую сторону изгороди, они, несомненно, предпримут соответствующие действия: один наверняка полезет через ограду, другой же кинется в замок за псами. Сэм подождет, пока не услышит собачьего лая, затем вернется в Махенфельд и выкрадет одежду и оружие. И далее также все должно пройти успешно. Он доберется до автомобиля на открытой площадке и, угрожая привратнику пистолетом, заставит открыть ворота. Все так и будет! Но, может быть, он не все до конца продумал? Хаукинз не был единственным умелым стратегом. Не случайно же он понял, что ему лучше не трапезничать за одним столом с адвокатом из Бостона, работающим на Арона Пинкуса! Раздумья Сэма Дивероу прервали крики. Неподалеку шли учебные занятия, и он мог видеть дорожные знаки, выглядевшие в этом месте довольно странно, и стоявшие перед ними автотранспортные средства. Рудольф и Безымянный окликнули его, чтобы он возвратился в замок, и он подчинился, поскольку ему не разрешалось наблюдать за ходом учений. - Извините, ребята! - прокричал он им в ответ и двинулся обратно. Лучше всего раньше времени не высовываться. Рудольф и Безымянный скорчили недовольные рожи и поднялись с травы. Черный Берет показал напарнику палец, и тот загоготал. Сэм взял себе за правило ежедневно после пробежки заскакивать на минутку к главным воротам. Это позволяло ему незаметно ознакомиться с расположением разного рода строений, что тоже могло пригодиться ему при побеге. Он решил, что, пожалуй, сумеет, воспользовавшись паникой, самостоятельно справиться с механизмом и открыть ворота, то есть выполнить задачу максимум, как сказал бы Маккензи. Он продолжал на бегу размышлять над своим планом, но стоило только его ступням застучать по бровке крепостного рва, случилось неожиданное. Сперва он ощутил лишь какое-то внутреннее беспокойство, но понять его причины не мог. Затем он увидел, как через открывшиеся ворота проплыл длинный черный лимузин, встреченный привратником низкими поклонами и почтительной улыбкой. Когда же до Сэма донеслись слова, произнесенные громко человеком, сидевшим на месте водителя, а автомобиль понесся прямо на него, он, ощутив ледяной холод, подумал даже: а не лучше ли прыгнуть в ров. - Боже всемогущий! - прокричала Лилиан фон Шнабе, правившая машиной. - Красавчик Сэм Дивероу в одних штанишках! Ты не послушался моего совета и теперь ведешь на рифы судно, на котором сам же и плывешь! Если бы он и решился при этих словах кинуться в ров, то голос, который он услышал потом, заставил его ухватиться за ограду. - Сэм, ты выглядишь куда лучше, чем в Лондоне! - крикнула Энни из Санта-Моники, она же - миссис Хаукинз номер четыре, или "ниспадающие и тяжелые". - Твое небольшое путешествие позволило тебе познать мир во всей его прелести! Глава 22 План побега не был отвергнут Сэмом подобно его вариантам с номера первого по четвертый. Не вступил в противоречие со сложившимися обстоятельствами, как это произошло с вариантами под номерами пять и шесть. И не подвергся вслед за вариантом семь пересмотру. Он был просто отложен. К Дивероу неожиданно приставили еще двух охранников, что осложнило его и без того нелегкое положение. Но если для того, чтобы повергнуть Сэма в шоковое состояние, потребовались совместные усилия обеих прелестных стражниц, то для Хаукинза оказалось достаточно и одной. И этот факт был признан им самим. Действуя осторожно, не допуская ни малейших отклонений от намеченной им программы, Маккензи и на сей раз продемонстрировал уникальную способность использовать в своих интересах любую складывающуюся на данный момент обстановку и обращать пассив в актив. - У Энни проблема, дорогой адвокат, - заметил Хаукинз, заходя к Дивероу. - Надеюсь, что ты как юрист смог бы подсказать кое-что. Подумай-ка. - Все проблемы, как правило, оказываются ерундовиной... - Но только не ее. Видишь ли, семья Энни - весь этот чертов род - провела в тюрьме больше времени, чем на воле. На мамашу, папашу и братцев - Энни единственная там девица - заведено столько дел, что они занимают большую часть папок в Детройте. - Я незнаком ни с одним из них: в банке данных их не было. Дивероу моментально отвлекся от своих дум. Маккензи не собирался сейчас дурить ему голову. В глазах не было обычного огонька, одна лишь печаль. Что правда, то правда. Но в досье Энни ни намека не содержалось на ее хотя бы и косвенную связь с уголовщиной. Если он не ошибается, в документах она значится как единственная дочь скромных педагогов из Мичигана, любивших кропать стишки на средневековом французском. Притом ее родители уже ушли в мир иной. - Что греха таить, служа в армии, я был вынужден сообщить о ней ложные сведения, - признался Хаук. - И обо всех остальных. Но главное - об Энни. Прошлое тяжким бременем давило на девушку, не отпускало ее. - Маккензи приглушил голос, словно ему трудно говорить, но обстоятельства таковы, что лучше уж выложить все как есть. - Энни была проституткой. Она вступила на дурной путь, столь противоестественный для нее, еще в подростковом возрасте. Работала на улицах. И ничего хорошего она не знала. У нее не было семьи и, как правило, и крыши над головой. Когда Энни не занималась своим промыслом, то сидела в библиотеках, перелистывая красочные журналы и пытаясь представить себе, какова она, порядочная жизнь. Ты знаешь, она постоянно стремилась к самоусовершенствованию. Никогда не расставалась с книгой и страсть к чтению сохранила по сей день. Старается стать лучше, чем была. Потому что по натуре своей это прекраснейший человек. И таковою она была всегда. Память перенесла Сэма в "Савой". Энни в кровати с толстенным фолиантом в твердом лоснящемся переплете: "Жены Генриха VIII". Слова, значившие для нее так много и произнесенные ею с глубокой верой в их правоту. Дивероу поглядел на Маккензи и повторил их негромко: - "Если ты попытаешься слишком уж изменить свою внешность, то... лишь запутаешься вконец"... Энни сказала, что это она услышала от тебя. Маккензи явно смутился. Видно, не забыл своих слов. - У нее были проблемы. Как я только что говорил, Энни - по натуре своей прекраснейший человек. Но она этого не сознавала. Зато я сразу разглядел ее. Как мог бы сделать и любой другой. - Но в чем же теперь ее проблемы с точки зрения закона? - поинтересовался Сэм. - Все дело в ее муже-сутенере, будь он проклят! Вот уже шесть лет, как она связана с этим проходимцем. Энни помогла ему проделать путь от пляжного шалопая до владельца двух ресторанов. По существу, это она их создала и чертовски гордится ими! Ей нравится такая жизнь. Лицезрение моря, всех этих чудесных людей. Сейчас она ведет добропорядочный образ жизни, и в этом лишь ее заслуга. - Однако в чем же суть дела? - Он намерен избавиться от нее. Нашел себе другую женщину и не желает даже выслушать Энни. Развод по-тихому, и прощай! - А она разводиться не хочет? - Данный вопрос не имеет для нее большого значения. Главное, Энни не хочет потерять рестораны! И это - дело принципа: она столько труда затратила, чтобы обзавестись ими! - Но ему не удастся так просто взять да и оттяпать себе рестораны. Речь ведь идет об имущественном разделе, а законы Калифорнии в этом отношении дьявольски суровы. - Он пройдоха великий. Вернулся в Детройт и разыскал в тамошней полиции ее досье. Сэм помолчал немного, затем заметил: - Да, проблема эта сугубо юридическая. - Ты возьмешься за нее? - Я вряд ли могу быть тут чем-то полезен. Ведь все это потребует сопоставления аргументов и контраргументов, проведения широкомасштабной наступательной операции. Огнем отвечать на огонь, выдвигать встречные обвинения. - Дивероу прищелкнул пальцами с видом юриста-вундеркинда, озаренного блестящей идеей. Впрочем, я смог бы предложить тебе следующее: ты отпускаешь меня, и я прямиком лечу в Калифорнию. Ну а там уж я разыщу одного из самых лучших в адвокатской ассоциации детективов, - вроде тех, что показывают по телевизору, и вплотную займусь этим делом. - Умница, мой мальчик! - воскликнул уважительно Хаукинз. - Меня радует твой боевой настрой, он пригодится тебе чуть позже. Скажем, через месяц или два. - Но почему не сейчас? Я мог бы... - Боюсь, что нет. Это не подлежит обсуждению, Сэм. Тебе придется побыть здесь еще какое-то время. А пока поговори с Энни. Разузнай все, что удастся. Возможно, тебе сможет помочь и Лилиан: она девица изобретательная. С этими словами Маккензи Хаукинз удалился, обратив предварительно пассив в актив: у Сэма прибавилось сразу два новых стража. Он мог бы избавиться от Рудольфа и Безымянного, но "девочки" эти - дело иное. Не прошло нескольких часов после их приезда, как Сэму стало совершенно ясно, что у Лилиан вряд ли останется на него много времени. В свойственной ей энергичной манере она сразу же с неистовой одержимостью принялась командовать парой выделенных в ее распоряжение слуг, хотя по-настоящему развернулась лишь ранним утром, когда боевая бригада отправлялась на занятия. Поднималась по лестницам, побывала на верхнем этаже и даже на крепостном валу. Стучали молотки, визжали пилы, ловко делали свое дело мастерки штукатуров. Перетаскивалась мебель - снизу вверх и сверху вниз, на веревках и с помощью рычагов, причем отдельные предметы, особо крупные и громоздкие, поднимались и опускались через окна - крепостную стену заставили великим множеством цветочных горшков с комнатными растениями, кустами и даже низкорослыми деревцами, созерцаемыми Сэмом снизу, поскольку подниматься туда ему не разрешалось. Ну а уже днем Лилиан со своими двумя помощниками потащили куда-то краски, кисти и деревянные панели. И когда Сэм, не в силах долее сдержать любопытства, спросил ее, что происходит, то услышал в ответ: - Навожу порядок, только и всего. Наконец, на стену были подняты корзины с дробленым камнем и мытым гравием, а несколько позже - скамьи из бетона и - если только Сэм не ошибался и не находился сейчас в своем Бостоне - отделанный мрамором престол. И тут он понял, чем занята Лилиан: она оборудует верхний этаж замка Махенфельд и крепостную стену под будущую резиденцию римского папы! Хаук предусмотрел все, и апартаменты, и сад, и мебель для отправления культа! Боже мой, резиденция папы! Энни, в отличие от Лилиан, проводила с Сэмом чуть ли не все свое время. Поскольку Маккензи считал неуместным, чтобы "девочки" питались вместе с капитанами в офицерской столовой: женщинам не полагалось делить хлеб с ударной бригадой накануне боя, - то Энни и Лилиан предписано было трапезничать в комнате Дивероу, которому, понятно, предстояло по этому случаю запахиваться в злополучное одеяло. Но Лилиан появлялась там довольно редко: она практически все время проводила на верхнем этаже, обустраиваемом ею под резиденцию. Поэтому Сэм и Энни часто оставались вдвоем. Отношения между ними, как это ни удивительно, не выходили за рамки платонических. Ни он, ни она не выказывали ни малейшего желания изменить ситуацию. По-видимому, это объяснялось тем, что им не хотелось, чтобы кто-то из них оказался вдруг вовлеченным в творившееся вокруг них безумие, и они искренне стремились хоть как-то уберечь друг друга от возможных невзгод. Каждый раз, беседуя с Энни, Сэм все отчетливее понимал, чего добивается Маккензи от нее. Таких наивных, непосредственных натур, как она, Дивероу еще не встречал в своей жизни. Женщинам не хватает смекалки, всегда полагал он, однако Энни оказалась иной. В то время как другие, добившись желаемой цели, успокаиваются, Энни никогда не довольствовалась достигнутым. Ей было присуще достойное восхищения дерзостное стремление к новым свершениям, возглашавшее на весь мир, что она многое может и на многое готова пойти, и - о небо! - это не должно было никого огорчать. Дивероу осознавал нависшую над ним опасность предать забвению свои замыслы. Ему стало казаться, будто именно эту женщину он и искал на протяжении последних пятнадцати лет. Но он не мог не думать о деле. В его голове созрел новый план. Который, знал он, должен сработать. В тот самый день, когда Хаукинз с бандой банановых капитанов отправится на операцию "Нулевой объект"! В зале отзвучали последние, мелодичные и несколько суровые, аккорды, исполненные оркестром. Когда опустился занавес, Гвидо Фрескобальди вышел на сцену и, вытирая слезы, несколько раз поклонился под аплодисменты восторженной публики. Ему придется отложить на время свое искусство и подумать о вещах, заслонивших в данный момент от него все остальное. Он торопился: ему надо еще заскочить в костюмерную и запереть гримерную. Его ждут! Он едет в Рим! Где его заключит в объятия столь горячо любимый им кузен, наиболее почитаемый им из всех пап - Джиованни Бомбалини, Франциск, наместник Христа! Боже, какая честь для него! Свидеться после стольких лет! Но он не мог сказать об этом ни одной живой душе. Ни одной! Таково было условие. Так пожелал Бомбалини, - о, святая Богородица, - папа Франциск! И никто не посмел осведомиться у столь знатной особы, как первосвященник, о причине подобного волеизъявления. Правда, Гвидо был несколько удивлен. Почему Джиованни настаивал, чтобы он солгал слегка, сказав руководству, будто едет в Падую повидаться с семьей, а вовсе не в Рим. Его приятель режиссер замигал глазами, когда певец сообщил ему о предстоящей поездке. "Ну что ж, в таком случае ты сможешь попросить свою семью, Гвидо, помолиться Святому Петру о маленькой священной лире: в этом сезоне театральная касса была не очень-то полной". Знает ли что-нибудь режиссер? И если да, то с каких пор? Вся эта секретность не вязалась с его представлением о Джиованни, каким он его знал раньше. Но кто он такой, Гвидо Фрескобальди, чтобы сомневаться в мудрости своего дорогого кузена, папы римского?! Гвидо быстро добрался до костюмерной и принялся стаскивать с себя театральный наряд. Взгляд его упал на праздничную одежду, тщательно выглаженную и аккуратно висевшую на крюке посреди стены. В ней он ходит по воскресеньям на церковные мессы и сейчас наденет ее только в поезде, по дороге в Рим. Внезапно он ощутил себя человеком неблагодарным, и ему стало стыдно. Джиованни всегда был так добр к нему! А он возьми да и вбей себе в голову тревожные мысли, причину которых и сам не смог бы понять. Журналистка, которая устроила их встречу, дотошно расспрашивала его, какого размера одежду и обувь он носит. Не упускала ни единой подробности. Когда же он высказал удивление по этому поводу, она разъяснила все. Гвидо даже прослезился, услышав ее ответ. Джиованни решил купить ему новый костюм. Хаукинз с капитанами вернулись из Рима. Последняя рекогносцировка в зоне проведения операции "Нулевой объект" прошла успешно. План не нуждался в каких бы то ни было коррективах. Все разведданные были собраны вместе и тщательно проанализированы. Опираясь на сведения, полученные в результате использования основных способов наблюдения, применяемых на вражеской территории, Хаукинз обзавелся униформой, - точнее, черным костюмом с пасторским воротничком, - а заодно и пропуском в Ватикан вкупе с удостоверением личности, в котором значилось, что он - иезуит, занимающийся по поручению казначейства изучением эффективности сбора денежных средств. Он получил свободный доступ к спискам высших церковных деятелей и служебного персонала с самым широким полем деятельности - от роскошных апартаментов до жалких бараков. Вся добытая Маккензи информация лишь подтверждала его предположения. Папа выедет в замок Гандольфо в тот же день, что и в последние два года. Он был человеком организованным, и все его время строго расписывалось в соответствии с подлежавшими исполнению делами и возложенными на него обязанностями. В замке Гандольфо ожидали папу, и он непременно прибудет туда. Автоколонна с лимузином папы римского в ее составе будет такой же скромной, как и прежде: первосвященника не отличали ни расточительность, ни претенциозность. Один мотоциклист впереди, два - по бокам его машины и еще один - сзади. Вот и весь эскорт. Число лимузинов ограничивалось двумя: один - для папы и его ближайших помощников, второй - для секретарей и низших по рангу прелатов, везших с собой текущие рабочие бумаги. Маршрут папского кортежа пролегал по живописной дороге, о которой он говорил с восторгом всякий раз, когда упоминал Гандольфо. Это была изумительная по своей красоте виа Аппиа Антика, с холмами и древнеримскими руинами на всем ее протяжении. Виа Аппиа Антика. Зона осуществления операции под кодовым названием "Нулевой объект". В Цараголо были доставлены два реактивных самолета "Леар". Цараголо - аэродром для богачей. Миниатюрный седан "фиат", входивший в снаряжение рядовых турок, был куплен капитаном Нуаром якобы для эфиопского посольства и поставлен в работавший круглосуточно гараж по соседству с полицейским участком, отличавшимся крайне низким уровнем преступности. Гвидо Фрескобальди находился тем временем на пути в Рим. Встречала его Регина. Она должна была поместить певца в арендованный ею особнячок под звучным названием "Дож", расположенный на виа Мачелли, у самой площади Испании с ее знаменитой лестницей, и окружить немолодого уже человека всяческими заботами до утра, на которое был намечен налет. Ну а утром первое, что предстояло ей сделать, - это впрыснуть в своего подопечного раствор тиопентала, который обезопасит их от него как минимум часов на двенадцать. Хаукинз намеревался запихнуть Гвидо в свой "фиат" по пути к зоне действия "Нулевого объекта". Естественно, перед этим Регина обрядит его соответствующим образом и засунет в просторное пальто, которое скроет под собой маскарадный костюм. В частности, длинные полы. Теперь оставалось позаботиться еще только об одном деле. Использовавшиеся на учениях два лимузина следовало отогнать в местечко Валтурнанче, в нескольких милях к северо-западу от альпийского городка Шамполук. Поближе к редко использовавшемуся частному аэродрому, с которого лишь время от времени взлетали реактивные самолеты, чьи владельцы спешили попасть на свои лыжные базы. Автомобили имели подлинные номерные знаки и были зарегистрированы на несуществующих греков: швейцарцы никогда не тревожат греков, которым по карману столь дорогие машины. Перегнать лимузины было поручено Лилиан. Точнее, на нее возлагалось общее руководство данной операцией. В ее распоряжении находились двое парней, которые уже помогли бы ей к тому времени натянуть на Гвидо одеяние папы. Когда машины будут на месте, все трое смогут исчезнуть. Естественно, Маккензи заранее снабдит их деньгами. Затем, как только они возвратятся в Махенфельд по завершении операции "Нулевой объект" и папа будет благополучно и в обстановке строжайшей секретности доставлен в подготовленные для него апартаменты, Хаукинз избавится также от Рудольфа и того психа, чьего имени никак не запомнить. Но повар должен остаться. Черт с ним, если даже он и узнает, кому готовит еду: ведь этого француза-гугенота разыскивает полиция шестнадцати стран. Потом замок покинет Энни. И, конечно же, Сэм. Он мог бы заставить Сэма подчиниться ему: тот накрепко был привязан к гаубице, которую сам же и заряжал. Но Энни он не мог постигнуть. Чего она добивается? Почему не оставит его? И зачем использовала данную им клятву против него же самого? "Ты поклялся, что если кто-то из нас обратится к тебе за помощью, то ты не откажешь в ней. И что ты никогда не допустишь, чтобы свершилась несправедливость, если только сумеешь ее предотвратить. И вот я здесь. Нуждаюсь в твоей помощи. Несправедливость уже налицо. Идти мне больше некуда. Пожалуйста, позволь мне остаться с тобой". Да, конечно, он должен помочь ей. Помимо всего прочего, он дал ей слово генерала. Но почему? Не мог бы его заменить Сэм? Проклятье! "Итак, я умру в Гандольфо. Могло быть и хуже", - размышлял Джиованни Бомбалини, выглядывая из окна своего кабинета. Единственное, что мог лицезреть он полвека тому назад, после того как справил наполовину по-латыни, наполовину на языке ква9 изнурительную, затянувшуюся до бесконечности заупокойную службу под неумолчный гул тучами круживших над его головой мух, - это кладбище на Золотом Берегу. Гандольфо, несомненно, - более благопристойное место. Здесь он смог бы к тому же поработать более плодотворно: в остававшиеся еще у него недели привести в порядок хотя бы свои личные дела и сделать все возможное, чтобы наметить план действий на ближайшее будущее церкви. Он захватит с собой в Гандольфо несколько сотен аналитических записок о наиболее влиятельных епархиях во всем мире и рекомендаций по кадровым вопросам. Ему придется выбирать достойных продвижения по службе из множества кандидатур, предпочтение он будет отдавать все же молодым перспективным священникам. Хотя, такие часто не имеют с молодежью ничего общего. Он должен был время от времени напоминать себе о том, что неподатливая старая гвардия не заслуживает презрения и не должна подвергаться ему. Старые боевые кони прошли через духовные баталии, неизвестные подавляющему большинству вопящих во все горло о необходимости реформ и перемен. Совсем не легко изменить философию целой жизни. Но испытанные в сражениях старые боевые кони знают, когда нужно отойти в сторону, чтобы пощипать луговую траву, и если только к ним обратятся, всегда готовы дать доброжелательный совет, независимо от их собственных умонастроений. Однако священнослужителям вроде Игнацио Кварце не место в церковных рядах. Папа Франциск решил для себя, что среди последних совершенных им деяний смещений с занимаемых постов будет совсем немного. Его предсмертное слово в виде завещания зачитают после его кончины на заседании курии, а затем и опубликуют. Впрочем, от всего этого попахивает гордыней, подумал он, но если Богу не будет угодно, чтобы он, Франциск, завершил свой труд, он всегда сможет призвать его к себе, как только пожелает. Он начал диктовать свое завещание молодому чернокожему священнику. И еще разослал во все ведомства Ватикана памятную записку, коей назначал сего юного прелата своим душеприказчиком на случай, если Христос раскроет ему свои объятия. Джиованни сообщили, что Игнацио Кварце чуть ли не исходил криком, когда прочитал папское послание. А это может крайне отрицательно сказаться на состоянии носоглотки неистового кардинала. - Ваше святейшество, я никак не могу отыскать коробку с шахматами. В телефонной тумбочке ее не оказалось, - сказал молодой чернокожий помощник папы, выходя из спальни с чемоданом в руках. Джованни подумал мгновение, затем смущенно засмеялся. - Боюсь, шахматы в ванной, святой отец. Монсеньор О(Джиллиган столь яростно излагал мне свой план разрешения проблемы перехода из одной веры в другую путем разъяснения, какая ужасная кара ожидает решившихся на это заблудших овец, что совсем заморочил мне голову, и я обо всем позабыл. Прелат снова скрылся и тут же вернулся. - Вот они, ваше святейшество. - Улыбаясь, молодой священник показал папе коробку с миниатюрными шахматами, принесенную им из ванной. - Я положу их в сундук с одеждой. - Мы уже почти полностью упаковались? Впрочем, "мы" я сказал просто так, поскольку всем этим занимались только вы. - Практически все готово к отъезду, святой отец. Пилюли и тонизирующие средства будут в моем портфеле. - Неплохо бы прихватить и немного хорошего бренди. - Я уже сделал это, ваше святейшество. - Поистине, вы Божий человек, сын мой! Глава 23 "Внимание: ремонт!" Большой металлический знак с этой надписью был прикреплен посередине деревянного барьера поперек сельского тракта. Снабженный наисовременнейшим красным отражателем света и эмблемой римского муниципалитета, выглядел знак весьма внушительно и официально закрывал значительный отрезок виа Аппиа Антика для всех видов автотранспорта, предлагая объезд - через лес у Аппиева холма. Поскольку остававшаяся проезжей часть дороги была исключительно узка, альтернативы объезду не имелось, если только машина была хоть чуточку крупнее самого миниатюрного "фиата". Это же касалось и седана "фиат", выведенного Хауком из гаража по соседству с полицейским участком и валявшегося в данный момент в перевернутом виде у подножия возвышенности. Ни один более крупный автомобиль, чем пресловутый седан, не смог бы здесь развернуться. Прежде чем повернуть машину, водителю пришлось бы провести ее задним ходом по бесчисленным рытвинам и изгибам дороги чуть ли не целую милю. Правда, в принципе можно было бы попытаться проехать по широко раскин