соединявшего телефон с селектором швейцара в вестибюле. Ответа не последовало. Он снова нажал кнопку и не отпускал палец до тех пор, пока в трубке не послышался голос швейцара Джека: - Да, да, я слушаю. Это вестибюль... - Джек, это мистер Холкрофт. Кто приходил в мою квартиру, пока меня не было? - Кто приходил куда? - В мою квартиру. - Вас ограбили, мистер Холкрофт? - Пока не знаю. Я только вижу, что в квартире все передвинуто. Кто здесь был? - Никого. То есть никого, насколько мне известно. Мои сменщики ничего не говорили. Меня сменяет Эд в четыре утра. А его сменяют в полдень. На смену заступает Луи. - Ты сможешь им позвонить? - Да я могу просто позвонить в полицию! Слово "полиция" ассоциировалось с вопросами: "Где вы были?", "Кого вы видели?". Ноэль еще не знал, хочет ли отвечать на подобные вопросы. - Нет, не надо звонить в полицию. Пока. Пока я не обнаружу какую-нибудь пропажу. Может быть, это чья-то шутка, розыгрыш. Я тебе перезвоню. - Так я позвоню сменщикам! Холкрофт положил трубку, сел на подоконник и снова оглядел комнату. Ни единая мелочь не стояла на прежнем месте. Он что-то держал в руке. Что это? А, визитная карточка. Питер Болдуин, эсквайр. "...Он был весьма возбужден, вы понимаете, что я имею в виду?.. Он настоятельно просил меня позвонить вам... ваш телефон неисправен..." "Отель "Сент-Реджис", ном. 411". Ноэль снял трубку и набрал номер. Он знал, как звонить в этот отель, потому что часто обедал там в гриль-баре "Кинг Коул". - Да. Говорит Болдуин. - Акцент был британским. - Это Ноэль Холкрофт, мистер Болдуин. Вы хотели связаться со мной. - О Господи! Где вы находитесь? - Дома. У себя в квартире. Я только что вернулся. - Вернулись? Откуда? - Полагаю, это вам знать не обязательно. - Умоляю вас, скажите! Я проделал путь в три тысячи миль чтобы увидеться с вами. Это чрезвычайно важно. Итак, где вы были? Он слышал, как англичанин тяжело дышит в трубку: в его настойчивой просьбе, пожалуй, сквозил страх. - Мне очень лестно, что вы совершили ради меня столь долгое путешествие, но это все же не дает вам права задавать мне вопросы личного свойства... - У меня есть такое право! - отрезал Болдуин. - Я провел двадцать лет в МИ-6, и нам есть о чем поговорить! Вы даже не представляете, что делаете! И никто не знает - кроме меня. - Что-что? - Тогда я вам так скажу. Отмените поездку в Женеву. Отмените, слышите, мистер Холкрофт, пока мы не встретились и не поговорили. - В Женеву? - У Ноэля вдруг все сжалось внутри. Откуда этому англичанину известно про его поездку в Женеву? Как он мог узнать? В окне дома напротив зажегся огонек: кто-то в квартире, расположенной на пятом этаже, закурил сигарету. Несмотря на охватившую его дрожь, Холкрофт не мог оторвать глаз от этого окна! - Кто-то стучит в дверь. Подождите минутку, - сказал Болдуин. - Подождите минутку. Я спрошу, что им нужно, и мы договорим. Ноэль услышал, как Болдуин положил трубку на стол, потом до его слуха донесся звук открывавшейся двери и приглушенные голоса. В окне дома напротив вновь чиркнули спичкой, и пламя осветило длинные светлые волосы женщины, стоявшей за прозрачной занавеской. Тут Холкрофт понял, что на том конце провода давно воцарилось молчание. Теперь и голосов не было слышно. Минуты сменяли друг друга, но англичанин не возвращался. - Болдуин! Эй, Болдуин! Вы меня слышите? ? В третий раз в окне напротив вспыхнула спичка. Ноэль уставился в окно - зачем? Он увидел красную точку сигареты, которую курила блондинка. А потом сквозь занавеску он заметил очертания предмета, который она держала в руках, - телефон! В одной руке у нее был телефон-аппарат, другой рукой она прижимала трубку к уху и одновременно смотрела прямо в его окно - теперь он уже не сомневался: она смотрела на него. - Болдуин! Куда вы пропали? В трубке раздался щелчок - линия отключилась. - Болдуин! Женщина в том окне медленно опустила телефон, постояла мгновение и скрылась из виду. Холкрофт долго смотрел в окно, потом взглянул на свой телефон. В трубке опять раздался непрерывный гудок, и он снова набрал номер отеля "Сент-Реджис". - Извините, сэр, - сказала телефонистка. - Кажется, телефон в номере четыреста одиннадцать неисправен. Мы сейчас кого-нибудь пошлем туда проверить. Какой ваш номер? Мы сообщим его мистеру Болдуину. "...Ваш телефон неисправен..." Что-то происходило - а что, Холкрофт не мог понять. Он только знал, что ему не следует называть свое имя и оставлять свой номер телефона. Не ответив телефонистке отеля "Сент-Реджис", он положил трубку и снова посмотрел на окно в пятом этаже соседнего дома. Свет там уже не горел: окно было темным. Холкрофт различил лишь белую занавеску. Ноэль отошел от подоконника и стал бесцельно бродить по комнате, рассматривая знакомые вещи, стоящие теперь на незнакомых местах. Он не знал, что делать. Пожалуй, стоит проверить, не пропало ли что-нибудь. Вроде бы ничего, но сразу трудно сказать. Задребезжал телефон - это звонил переговорник, связанный с вестибюлем. Ноэль снял трубку. - Это Джек, мистер Холкрофт. Я только что говорил с Эдом и Луи. Они говорят, что в их дежурство к вам никто не заходил. Они честные ребята. Они бы не стали врать. Мы не такие. - Спасибо, Джек. Я тебе верю. - Хотите, позвоню в полицию? - Не надо. - Холкрофт постарался говорить как ни в чем не бывало. - Наверное, кто-то из моих сотрудников решил просто пошутить. Кое у кого есть ключи от квартиры. - Но я же никого не заметил. И Эд тоже... - Все в порядке, Джек, - прервал его Холкрофт. - Забудь об этом. В день отъезда я устроил вечеринку. Я уехал в аэропорт, а кто-то мог здесь остаться до утра. Больше Ноэль ничего не смог придумать. Неожиданно он сообразил, что еще не заглядывал в спальню. Холкрофт вошел и рукой нащупал выключатель на стене. Он ожидал увидеть нечто невообразимое, но это был просто кошмар. Увиденное довершало общую картину полного кавардака в квартире. И здесь вся мебель и все вещи были сдвинуты со своих мест. Первое, что бросилось ему в глаза, - это кровать. Он даже испугался. Кровать стояла не у стены, а в центре комнаты. Секретер - у окна. Небольшой письменный стол с подставкой для книг казался совсем крошечным, придвинутый к голой стене справа. И как некоторое время назад, когда он впервые увидел гостиную, в его воображении возникла картина спальни, какой она была три дня назад, и эта картина постепенно сменилась тем в высшей степени странным зрелищем, которое предстало его взору. Он увидел это и задохнулся. Второй телефонный аппарат свисал с потолка, стянутый черной изоляционной лентой, а шнур-удлинитель змеился по стене и бежал по потолку к крюку, с которого свисал телефон. Телефон медленно поворачивался вокруг своей оси. Боль пронизала тело Холкрофта от живота к груди. Он не мог оторвать глаз от подвешенного аппарата, медленно вращавшегося в воздухе. Ноэль боялся отвести от него взгляд и посмотреть в сторону, но понимал, что это придется сделать: ему же надо понять, что происходит! Он скосил глаза в сторону, и сердце заколотилось в груди. Телефон висел как раз напротив двери в ванную, и дверь эта была открыта. Он увидел, что занавеску на окошке над раковиной слегка треплет ветер. Поток холодного воздуха с улицы, врывавшийся в раскрытое окошко ванной, заставлял подвешенный телефон вращаться. Холкрофт быстрым шагом направился в ванную, чтобы закрыть окошко. Он уже приготовился отдернуть занавеску, как вдруг увидел вспышку света за окном. В окне дома напротив зажглась спичка, и ее пламя озарило тьму. Он выглянул в окно. Снова эта женщина! Та же самая блондинка, но теперь он видел всю ее фигуру и застыл, не в силах отвести взгляд. Она повернулась и, как раньше, исчезла в глубине комнаты. Исчезла. И тусклый свет, горевший в комнате, погас. Да что же такое происходит? Что все это значит? Все было подстроено таким образом, чтобы напугать его. А что случилось с Питером Болдуином, эсквайром, который так настойчиво убеждал его отменить поездку в Женеву? Был ли этот Болдуин частью плана устрашения или, напротив, оказался жертвой? Жертвой? Жертвой... Какое странное слово, подумал он. Почему должны быть какие-то жертвы? И что имел в виду Болдуин, сказав, что он "двадцать лет провел в МИ-6"? МИ-6? Управление британской разведки. Если он не ошибается, МИ-5 - это управление внутренней разведки, а МИ-6 занимается внешней разведкой. Что-то вроде британского ЦРУ. О Боже! Неужели англичане узнали о содержании женевского документа? Неужели британской разведке стало известно о грандиозной краже, совершенной тридцать лет назад? Похоже на то... И все же Питер Болдуин имел в виду что-то иное. "Вы даже не представляете, что делаете. Никто этого не знает, кроме меня..." А потом наступило молчание, и линия отключилась. Холкрофт вышел из ванной и на мгновение остановился перед подвешенным телефоном. Теперь аппарат покачивался едва заметно, но еще не замер окончательно. Это было странное зрелище, даже страшное - из-за этой черной ленты, которой трубка была приклеена к аппарату. Он шагнул к двери спальни, но потом остановился и инстинктивно обернулся. Ему в глаза бросилось нечто, чего он не заметил раньше. Средний ящик письменного стола был выдвинут. Холкрофт присмотрелся. В ящике лежал листок бумаги. Когда он взглянул на листок, у него перехватило дыхание. Нет, невозможно. Это безумие! Одиноко лежащий листок был коричневато-желтым. Пожелтевшим от времени! Он был точь-в-точь такой же, как и тот, что пролежал в сейфе женевского банка тридцать лет. Как то письмо с угрозами, написанное выжившими из ума фанатиками, которые чтили память мученика по имени Генрих Клаузен. Тот же почерк: печатные готические буквы, из которых складывались английские слова. Чернила выцвели, но текст еще можно было разобрать. И то, что он разобрал, поразило Холкрофта. Ведь это было написано тридцать лет назад: "Ноэль Клаузен-Холкрофт, теперь для тебя все будет по-другому. Ничто уже не будет таким, как прежде..." Прежде чем продолжить чтение, Ноэль схватился за листок. Бумага сухо зашуршала в его пальцах. О Боже! И это было написано тридцать лет назад?! Сей факт делал еще более устрашающим то, что он читал дальше: "Прошлое было лишь подготовкой. Будущее посвящается памяти человека и его мечты. С его стороны это был поступок отважный и блистательный в обезумевшем мире. Ничто не может предотвратить осуществления этой мечты. Мы те, кто выжил после "Вольфшанце". Те из нас, кто останется жить, посвятит свою жизнь защите мечты этого человека. Она будет осуществлена, ибо это единственное, что осталось. Акт милосердия, должный показать всему миру, что нас обманули, что мы были совсем не такими, какими нас изображают. Мы, люди "Вольфшанце", знаем, что собой представляли лучшие из нас, и Генрих Клаузен знал. Тебе, Ноэль Клаузен-Холкрофт, предстоит теперь завершить то, что начал твой отец, на тебя вся надежда. Так хотел твой отец. Многие будут пытаться преградить тебе путь, открыть шлюзы и уничтожить мечту, но люди "Вольфшанце" не умирают. Мы даем тебе слово, что все, кто встанет на твоем пути, будут сметены с лица земли. Всякий, кто встанет на твоем пути, кто попытается отвратить тебя с этого пути, кто попытается ввести тебя в заблуждение гнусной ложью, будет уничтожен. Как и ты сам, если ты хоть на минуту усомнишься или потерпишь неудачу. Вот наша клятва". Ноэль схватил листок из ящика - и он рассыпался у него в руках. Кусочки иссохшей бумаги упали на пол. - Чертовы маньяки! - Он с грохотом задвинул ящик и бросился вон из спальни. Где телефон? Где этот проклятый телефон? У окна - вот он! На кухонном столе у окна! - Маньяки! - снова крикнул он в пустоту. Нет, не совсем в пустоту: его возглас был адресован человеку из Женевы, который ехал в цюрихском поезде. Тридцать лет назад маньяки могли написать этот бред, но доставили это письмо сюда другие маньяки - нынешние! Они вломились в его дом, нарушили его покой, прикоснулись к его имуществу... И Бог знает, что еще натворили, подумал он, вспомнив о Питере Болдуине, эсквайре. Человек проделал путь в тысячи миль, чтобы встретиться с ним, поговорить... и тишина, щелчок в телефонной трубке и онемевшая линия. Он взглянул на часы. Уже почти час ночи. А сколько сейчас в Цюрихе? Шесть? Семь? Банки в Швейцарии открываются в восемь. В Цюрихе расположено отделение "Ла Гран банк де Женев". Манфреди, должно быть, там. Окно. Он стоял перед окном, на том же месте, дожидаясь, когда вернется Болдуин. Окно. В доме напротив. Три короткие вспышки зажженной спичкой... Блондинка в окне! Холкрофт сунул руку в карман, чтобы проверить, там ли ключи от квартиры. Там. Он побежал к двери, вышел из квартиры, подошел к лифту и нажал кнопку вызова. Светящийся индикатор показывал, что лифт остановился на десятом этаже. Стрелка не двигалась. Черт побери. Он выбежал на лестницу и устремился вниз, перепрыгивая через две ступеньки. Так он добежал до первого этажа и выскочил в вестибюль. - Господи! Мистер Холкрофт, как же вы меня напугали! - Джек вытаращил на него глаза. - Ты знаешь швейцара в соседнем доме? - крикнул Холкрофт. - В котором? - Черт возьми! В этом! - Холкрофт махнул рукой направо. - Тридцать восьмой дом. Да, знаю. - Пойдем со мной. - Э, погодите, мистер Холкрофт. Я не могу покинуть пост. - Только на минутку. Вот тебе двадцать долларов. - Ну разве только на минутку... Швейцар дома номер 38 поприветствовал их, сразу поняв, что ему предстоит дать знакомому Джека исчерпывающую информацию. - Извините, сэр, но в той квартире никто не живет. Уже недели три. Но кажется, ее уже сдали. Новые жильцы скоро въед... - Но там кто-то есть! - сказал Ноэль, пытаясь сохранить присутствие духа. - Какая-то блондинка. Мне нужно узнать, кто она такая. - Блондинка, говорите? Среднего роста, симпатичная, много курит? - Да-да! Кто же она? - Вы давно живете в той квартире, сэр? - Что? - То есть вы долго там находились? - Какое это имеет отношение к делу? - Я думаю, может, вы пили... - О чем вы, черт возьми, говорите?! Кто эта женщина? - Была такая женщина, мистер. Блондинка, о которой вы говорите, - это миссис Палатайн. Она умерла месяц назад. Ноэль сел перед окном и стал смотреть на дом напротив. Итак, кто-то пытается свести его с ума. Но почему? Непонятно. Фанатики и маньяки тридцатилетней давности, перемахнув через три десятилетия, командуют легионами молодых неизвестных воинов. Зачем? Он позвонил в "Сент-Реджис". Телефон в номере 411 уже работал, но был постоянно занят. А женщины, которую он отчетливо разглядел в окно, не существовало. Но она же была! И она была частью этого. Он точно знал! Ноэль встал, подошел к стоящему на непривычном месте бару и налил себе стаканчик. Посмотрел на часы: без десяти два. Через десять минут ему должна позвонить телефонистка с международной станции: он заказал разговор с банком в Цюрихе на два часа ночи по нью-йоркскому времени. Он сжал стакан в руке и двинулся обратно к стулу у окна. По пути Ноэль заметил свой транзистор: тот, разумеется, стоял не там, где обычно, потому-то он его и увидел. Ноэль машинально включил сто. Он любил слушать музыку: она действовала успокаивающе. Но услышал он не музыку, а речь. Тревожная дробь монотонных сигналов, на фоне которых звучал голос диктора, свидетельствовала, что он попал на одну из станций круглосуточных новостей. Ага, кто-то настроил приемник на другую волну. Ну конечно! "Ничто уже не будет таким, как прежде..." То, что говорил диктор, привлекло его внимание. Он резко повернулся на стуле и пролил содержимое стакана на брюки. - ...Полиция заблокировала все входы и выходы в отель. Наш корреспондент Ричард Данлоп находится на месте происшествия и связывается с нами по телефону. Привет, Ричард! Что нового? После недолгой паузы послышался взволнованный голос репортера: - Имя убитого Питер Болдуин. Это англичанин. Он приехал вчера - по крайней мере, вчера его зарегистрировали в "Сент-Реджисе". Полиция сейчас связывается с различными авиакомпаниями, чтобы получить дополнительную информацию. Насколько можно судить, Болдуин приехал в Нью-Йорк в отпуск. В регистрационной карте отеля не указано его место работы. - Когда обнаружили тело? - Примерно полчаса назад. К нему в номер поднялся электрик, чтобы проверить исправность телефонного аппарата, и обнаружил мистера Болдуина на кровати. Здесь ходит множество всяких слухов, так что неизвестно, чему верить, но что больше всего поражает, так это способ убийства. Это было зверское, крайне жестокое убийство. По словам полиции, Болдуина задушили удавкой. Точнее, ему перерезали горло толстой проволочной петлей. Кто-то слышал, как горничная четвертого этажа кричала полицейским, что весь номер был заляпан... - Мотив убийства - ограбление? - перебил его ведущий радиопрограммы новостей. - Нам не удалось пока выяснить. Полицейские не дают интервью. По-моему, они ждут приезда представителя британского консульства. - Спасибо, Ричард Данлоп. Держим связь... Это был Ричард Данлоп с репортажем из отеля "Сент-Реджис" на Пятьдесят пятой улице в Манхэттене. Повторяю: сегодня ранним утром в одном из самых роскошных отелей Нью-Йорка произошло убийство. Англичанин по имени Питер Болдуин... Холкрофт как ужаленный вскочил со стула, бросился к радиоприемнику и выключил его. Он стоял тяжело дыша, и не верил своим ушам. Это было невероятно, непостижимо, невозможно. Нет, возможно. Это - реально. Это произошло. Смерть. Маньяки тридцатилетней давности, оказывается, вовсе не карикатурные злодеи, не персонажи дешевой мелодрамы. Это подлые убийцы. И намерения их серьезны донельзя. Питер Болдуин, эсквайр, советовал ему отменить поездку в Женеву. Болдуин попытался помешать осуществлению мечты, попытался нарушить завет. И вот теперь он мертв, зверски убит проволокой, которой ему перерезали горло. Ноэль, с трудом передвигая ноги, добрался до стула у окна и сел. Поднес стакан с виски к губам и сделал несколько больших глотков. Виски не подействовало - он пил спиртное, как воду. Сердце забилось еще лихорадочнее. Вспышка спички! В доме напротив. Это она. Очертания ее фигуры были ясно видны сквозь прозрачную занавеску. Освещенная тусклым светом, там стояла блондинка. Она смотрела в окно, смотрела прямо на него. Ноэль вскочил на ноги и инстинктивно подался вперед, едва не ткнувшись носом в стекло. Женщина слегка кивнула: она кивала ему! Она ему что-то сообщала. Она словно говорила: то, что он сейчас понял, было правдой. "...Блондинка, о которой вы говорите, - это миссис Палатайн. Она умерла месяц назад". Мертвая стояла в слабо освещенном окне и посылала ему через двор страшное послание. О Господи, он сходит с ума! Зазвонил телефон - звонок заставил его содрогнуться. Он задержал дыхание и замер над аппаратом. Только бы он не зазвонил снова. Звонок прорезал тишину, наполнив душу Холкрофта леденящим ужасом. - Мистер Холкрофт, это международная телефонная станция. Вы заказывали разговор с Цюрихом... Ноэль недоверчиво слушал английскую речь с акцентом, доносившуюся из Цюриха. С ним говорил менеджер цюрихского отделения "Ла Гран банк де Женев". "Директор", - повторил он, подчеркивая важность своей должности. - Мы так скорбим, мистер Холкрофт. Нам было известно, что у герра Манфреди не все в порядке со здоровьем, но никто из нас и не предполагал, что его болезнь настолько серьезна. - О чем вы говорите? Что случилось? - Хронические заболевания по-разному протекают у разных людей. Наш коллега был полон сил, это был энергичный человек, и, когда такие люди, как он, понимают, что они уже не в состоянии жить и работать полноценно, в привычном им ритме, они впадают в депрессию. - Да что произошло? - Самоубийство, мистер Холкрофт. Герр Манфреди больше не мог терпеть свой недуг... - Самоубийство? - Мне нет смысла вас обманывать. Эрнст выбросился из окна отеля. К счастью, смерть наступила мгновенно. Сегодня в десять часов все отделения "Ла Гран банк де Женев" на одну минуту приостановят работу в знак траура, чтобы почтить память... - О Боже... - Тем не менее, - продолжал голос из Цюриха, - все дела, которым герр Манфреди лично уделял особое внимание, будут переданы в ведение столь же компетентных лиц. Мы хотим надеяться... Ноэль бросил трубку, не дослушав. "Дела... будут переданы в ведение столь же компетентных лиц..." Ну ясно: бизнес есть бизнес. Убили человека, но в работе швейцарского банка не должно быть никаких сбоев. А его точно убили. Конечно, Эрнст Манфреди вовсе не выбросился из окна цюрихского отеля. Его выбросили. Его убили люди "Вольфшанце". Но, Господи, почему? И тогда Холкрофт вспомнил. Манфреди махнул рукой на людей "Вольфшанце". Он сказал, что все их ужасные угрозы уже утратили всякий смысл и что это всего лишь душевные терзания больных стариков, ищущих искупления своих грехов. В этом и заключалась ошибка Манфреди. Конечно же, он рассказал своим коллегам, другим членам совета директоров банка об этом странном письме, которое содержалось в конверте, запечатанном восковыми печатями Может быть, даже позволил себе в их присутствии посмеяться над людьми "Вольфшанце". Спичка! Вспышка огня! В окне дома напротив стояла женщина - она кивнула ему. Опять! Словно читала его мысли и подтверждала его правоту. Покойница сообщала ему, что он прав. - Вернись! Вернись! - заорал Холкрофт, прижав ладони к холодному стеклу. - Кто ты? Зазвонил телефон. Ноэль взглянул на него, словно видел этот ужасный предмет впервые. Да отчасти так оно и было. Трепеща, он поднял трубку. - Мистер Холкрофт, это Джек. Кажется, я узнал, что случилось с вашей квартирой. То есть я как-то сразу об этом не подумал, но вот что мне пришло в голову. - Что же? - Позавчера сюда заходили эти ребята. Слесари. Мистер Силверстайн, ваш сосед по этажу, менял у себя дверной замок. Луи меня заранее предупредил, так что я их впустил. А потом стал думать и вот что я подумал. Чего это они пришли поздно вечером? То есть чего это они пришли, когда их рабочий день кончился, чего это они не пришли утром? В общем, позвонил я Луи. А он говорит: они приходили вчера. Вчера, а не позавчера. Так кто же были те двое? - Ты не помнишь, как они выглядели? - Конечно помню! Одного я в особенности запомнил. Я бы его в толпе сразу узнал. У него... В трубке раздался грохот. Пистолетный выстрел! Послышался звук падающего тела. Кто-то уронил телефон в вестибюле. Ноэль бросил трубку, побежал к двери и распахнул ее с такой силой, что дверь стукнулась о висящую на стене коридора гравюру, и стекло разбилось. Ждать лифтера времени не было. Он помчался вниз по ступенькам. В мозгу у него все смешалось, он боялся о чем-либо думать и старался лишь сохранить равновесие. Добежав до первого этажа, Ноэль рванул дверь вестибюля. И в ужасе воззрился на открывшуюся перед ним сцену. Случилось худшее. Швейцар Джек сидел откинувшись на спинку стула, из шеи хлестала кровь. Ему прострелили горло. Джек встал на их пути. Он собирался опознать одного из людей "Вольфшанце" и за это был убит. Болдуин, Манфреди... Ни в чем не повинный швейцар. Все мертвы. "...Все, кто встанет на твоем пути, будут сметены с лица земли... Всякий, кто встанет у тебя на пути, кто попытается отвратить тебя с этого пути, кто попытается ввести тебя в заблуждение... будет уничтожен. ...Как и ты сам, если ты хоть на минуту усомнишься. Или потерпишь неудачу". Манфреди спрашивал, есть ли у Холкрофта выбор. Теперь выбора не было. Со всех сторон его окружала смерть. Глава 5 Альтина Холкрофт сидела за письменным столом в своем кабинете и с недоумением разглядывала письмо. Ее точеное лицо - высокие скулы, орлиный нос, широко поставленные глаза и брови дугой - казалось столь же величественно-невозмутимым, как и ее осанка: даже сидя в кресле, она держалась прямо. Ее тонкие аристократические губы были плотно сжаты, она дышала ровно, хотя каждый вдох и выдох был преувеличенно глубоким. Она читала письмо Генриха Клаузена так, как читают статистический отчет, опровергающий информацию, которая ранее считалась неопровержимой. На другом конце комнаты у окна стоял Ноэль и смотрел на убегающие к горизонту холмистые лужайки и сады, которые раскинулись вокруг особняка в Бедфорд-Хиллс. Верхушки кустов уже закрыты мешковиной, воздух свеж, и утренние заморозки испещрили еще зеленую траву редкими светло-серебристыми пятнами. Холкрофт оторвал взгляд от пейзажа за окном и посмотрел на мать, пытаясь подавить чувство страха и мелкую дрожь, охватившую его при воспоминании о происшествиях прошлой ночи. Мать ни в коем случае не должна заметить, в каком он ужасе. Интересно, о чем она сейчас думает, какие воспоминания зароились у нее в голове при виде этих закорючек, написанных рукой человека, которого она некогда любила, а потом возненавидела. О чем бы она ни думала, для него ее мысли останутся тайной, если только она сама не решит их высказать вслух. Альтина всегда говорила лишь то, что считала нужным сообщить. Она, похоже, почувствовала на себе взгляд сына и подняла глаза. Но лишь на мгновение - и снова погрузилась в чтение письма, отвлекшись еще раз только для того, чтобы поправить упавшую на лоб прядь аккуратно убранных волос. Ноэль подошел к столу и стал разглядывать книжные полки и фотографии на стене. Эта комната отражает склад натуры ее владелицы, подумал он. Здесь уютно, здесь изысканная обстановка, но вместе с тем во всем чувствуется, что хозяйка ведет активный образ жизни. На фотографиях изображены мужчины и женщины верхом на лошадях, во время охоты, на яхтах в штормовом море, на лыжах в горах. Да, эта комната несомненно принадлежит женщине, но все же здесь витает мужской дух. Это был рабочий кабинет матери, ее святилище, где она уединялась для отдохновения и сосредоточенных раздумий. Но эта комната могла бы стать и прибежищем мужчины. Он сел в кожаное кресло перед письменным столом и прикурил сигарету от золотой зажигалки "колибри" - прощального подарка юной леди, месяц назад съехавшей с его квартиры. Его рука дрогнула, и он непослушными пальцами сжал зажигалку. - Ужасная привычка, - заметила Альтина, не отрывая взгляда от письма. - Мне казалось, ты бросил. - Я уже бросал. Много раз. - Это сказал Марк Твен. Мог бы придумать что-нибудь пооригинальнее. Холкрофт нервно заерзал и переменил позу. - Ты уже в который раз его перечитываешь. Ну, что ты думаешь? - Не знаю, что и думать, - сказала Альтина, откладывая письмо в сторону. - Письмо написано им. Это его почерк, его слог. Самодовольство даже в раскаянии. - Так, значит, ты считаешь, что он все же раскаивается? - Похоже на то. Во всяком случае, создается такое впечатление. Я бы хотела узнать больше. У меня возник ряд вопросов, касающихся этого фантастического финансового предприятия. Это просто невероятно. - Вопросы лишь порождают новые вопросы, мама. Люди в Женеве не хотят, чтобы им задавали какие-либо вопросы. - Мало ли чего они не хотят. Насколько я тебя понимаю - хотя ты был весьма краток, - они просят, чтобы ты приостановил свою деятельность по крайней мере на полгода, возможно и на больший срок. Ноэль опять почувствовал смущение. Он решил не показывать ей договор, составленный в "Ла Гран банк де Женев". Если она будет настаивать, он, конечно, покажет ей эти бумаги. Если нет - тем лучше. Чем меньше ей известно, тем лучше. Пусть мать держится подальше от людей "Вольфшанце". Он ни на секунду не сомневался, что Альтина может вмешаться. - Я изложил тебе суть дела, - сказал Ноэль. - Этого я не отрицаю. Я говорю, что ты был излишне краток. Ты говоришь о каком-то человеке из Женевы, но не называешь его имени, ты говоришь о каких-то условиях, о которых очень бегло упоминаешь, говоришь, что речь идет о старших детях людей, чьи имена также остаются в тайне. Ты многое недоговариваешь. - Только ради твоего блага. - Это звучит снисходительно, а учитывая содержание письма, даже оскорбительно. - Я не хотел, чтобы у тебя создавалось такое впечатление. - Холкрофт подался вперед. - Они не хотят, чтобы этот банковский счет имел к тебе хоть какое-то отношение. Ты же читала письмо, ты понимаешь, о чем идет речь и кого это касается. Тысячи и тысячи людей, сотни миллионов долларов. Я себе даже представить не могу, кому придет в голову взвалить такую ответственность на тебя. Ты была женой этого человека, ты сказала ему правду, ты бросила его, потому что он отказался тебе поверить. Когда же он, наконец, осознал, что все сказанное тобой - правда, он сделал то, что сделал. Возможно, до сих пор живы люди, которые способны убить тебя за это. Я не хочу подвергать тебя такой опасности. - Понятно. - Альтина произнесла какую-то фразу, потом поднялась с кресла и, подойдя к большому окну, выходящему на залив, повторила произнесенные ею слова. - Ты уверен, что именно это обстоятельство беспокоит людей в Женеве? - Да, он... они... это подразумевали. - Я подозреваю, что их беспокоит не только это. - Не только. - У меня есть еще одно соображение. Сказать? ? Ноэль напрягся. Не то чтобы он недооценивал проницательность матери - раньше такого почти не случалось, - но, как обычно, его раздражало, когда она умудрялась формулировать свои догадки прежде, чем он - свои. - По-моему, это очевидно, - сказал он. - Ты так считаешь? - Альтина отвернулась от окна и взглянула на него. - Это же сказано в письме. Если источники этих вкладов станут известны, возникнут проблемы с законом. Кто-то может потребовать вернуть эти вклады, начнутся тяжбы в международном суде. - Верно. - Мать отвела от него взгляд. - Это, конечно, очевидно. Я поражаюсь, что тебе вообще позволили что-то мне рассказать. Ноэль выпрямился, подозрительно глядя на мать: эти слова встревожили его. - Почему? Разве ты что-то можешь сделать? - Это большое искушение, - сказала она, все еще глядя в сторону. - Знаешь, редко кому удается подавить желание нанести ответный удар, отомстить тому, кто принес тебе много горя, страданий. Даже если эти страдания изменили твою жизнь к лучшему. Бог свидетель, моя... наша жизнь изменилась. Мы выбрались из ада и обрели счастье, о котором я тогда не смела и мечтать. - Благодаря Холкрофту. Альтина снова посмотрела на него: - Да. Ты даже представить себе не можешь, чем он рисковал, чтобы уберечь нас, защитить. Я ведь была баловнем судьбы, и он принял меня такой, какая я есть, - меня и мое дитя. Он дал нам больше, чем любовь. Он вернул нам жизнь. И он не требовал взамен ничего, кроме любви. - Ты дала ему любовь. - Я буду любить его до последней минуты. Ричард Холкрофт - человек, каким, как мне казалось, был Клаузен. Но я ошиблась, страшно ошиблась... И то, что Генрих давным-давно умер, ничего не меняет. Ненависть нельзя искоренить. Я отомщу ему. Ноэль постарался говорить спокойно. Ему было необходимо разубедить мать, иначе люди "Вольфшанце" убьют ее. - Ты будешь мстить человеку, которого не можешь забыть, а не тому, кто писал это письмо. Возможно, то, что тебя в нем привлекло сначала, действительно было в нем, потом куда-то исчезло, а к концу жизни проявилось вновь. - Эта мысль утешает, не правда ли? - Мне кажется, это истинная правда. Человек, написавший это письмо, не лгал. Он страдал. - Он заслужил страдание, ибо сам причинил много страданий другим. Это был очень безжалостный человек. А на первый взгляд совсем другой: такой целеустремленный... И, о Боже, вот какая у него, оказывается, была цель! - Он изменился, мама! - прервал ее Холкрофт. - И причиной этой перемены была ты. На исходе жизни он только и мечтал перечеркнуть все, что совершил. Он же говорит: "Следует искупить вину". Подумай только, что сделал он... что сделали они втроем, чтобы искупить свою вину! - Я не могу отрицать истинности его слов. Я почти слышу, как он говорит их, но это речь очень молодого человека. Молодого человека, одержимого своей целью. А рядом с ним стоит очень молодая и обладающая поистине неукротимым воображением девушка. - Альтина помолчала. - Зачем ты показал мне это письмо? Зачем ты разбередил мне душу? - Потому что я решил действовать. Я закрываю офис, мне придется много времени проводить в разъездах и в течение нескольких месяцев трудиться не покладая рук в Швейцарии и за ее пределами. Как сказал мне тот человек в Женеве, ты не согласишься до тех пор, пока не получишь ответы на все вопросы. Он боялся, что тебе станет известно нечто, представляющее опасность, и ты совершишь какой-нибудь необдуманный поступок. - В ущерб тебе? - спросила Альтина. - Пожалуй. Он считал это возможным. Он сказал, что в твоей душе еще сильны воспоминания, которые "отпечатались в памяти". Так он сказал. - Отпечатались - верно, - согласилась Альтина. - Он доказывал мне, что законным путем тут ничего нельзя сделать и что лучше использовать деньги так, как и предполагалось. Чтобы искупить вину. - Что ж, вероятно, он прав. Если это возможно. Но Бог свидетель, слишком поздно. Что бы ни делал Генрих, это всегда обладало незначительной ценностью. И было ложью. - Альтина сделала паузу. - Ты - единственное исключение. А это дело - может быть, второе исключение. Ноэль встал, подошел к матери, обнял ее за плечи и привлек к себе. - Тот человек в Женеве сказал, что ты - потрясающая женщина. Ты и в самом деле потрясающая женщина. ? Альтина отшатнулась: - Он так сказал? Потрясающая? -Да. - Это Эрнст Манфреди, - прошептала она. - Ты знаешь его? - изумился Ноэль. - С незапамятных времен. Так, значит, он жив? ? Ноэль промолчал. - Как ты догадалась, что это он? - Я познакомилась с ним в Берлине. Он помог нам бежать из страны. Тебе и мне. Он посадил нас в самолет, дал денег. Боже! Боже! - Альтина высвободилась из объятий сына и подошла к письменному столу. - Тогда, в тот день, он назвал меня "потрясающей женщиной". Он предупредил, что за мной начнут охотиться, что меня все равно найдут. Нас найдут. Он пообещал сделать все, что в его силах. Он научил меня, как отвечать на вопросы, как вести себя. В тот день этот маленький швейцарский банкир казался титаном. Боже, и после стольких лет... Ноэль смотрел на мать в полном недоумении: - Но почему же он ничего не сказал мне об этом? Альтина повернулась к сыну, но смотрела мимо него. Она смотрела в пустоту, вглядываясь в то, чего он не мог увидеть. - Наверное, он хотел, чтобы я сама догадалась. Как сейчас. Он не тот человек, который будет требовать возмещения долгов. - Альтина вздохнула. - Но я не стану тебе говорить, будто что-то теперь разрешилось. Я ничего тебе не обещаю. Если я решусь, то предприму кое-какие шаги. Но предупрежу тебя заранее. Однако в ближайшее время я не стану вмешиваться в твои дела. - То есть вопрос остается открытым, так? - Это все, на что ты можешь рассчитывать. Эти воспоминания и впрямь крепко отпечатались у меня в душе. - Но пока ты ничего не будешь предпринимать? - Я же дала тебе слово. Я никогда зря не даю обещаний. Но если даю, то не нарушаю их. - Но что может изменить твое решение? ? Ну, скажем, если ты вдруг исчезнешь. - Я буду держать тебя в курсе. Альтина Холкрофт проводила сына взглядом. Ее лицо, столь напряженное и суровое всего несколько мгновений назад, теперь разгладилось. Тонкие губы тронула легкая улыбка, в задумчивом взгляде появилось выражение уверенности и силы. Она потянулась к телефону, стоящему на столе, нажала кнопку "О" и сказала: - Пожалуйста, международную. Я хочу заказать разговор с Женевой, в Швейцарии. Ему надо было придумать какое-нибудь веское с профессиональной точки зрения обоснование своему решению закрыть компанию "Холкрофт, Инкорпорейтед". Ни у кого при этом не должно возникнуть никаких вопросов. Люди "Вольфшанце" были хладнокровными убийцами, и любое возникшее недоразумение они могли бы счесть за знак того, что кто-то раскрыл их тайну. Его внезапное исчезновение должно иметь вполне убедительное объяснение. Он знал одного человека, который исчез. И нашел для этого объяснения, которые выглядели вполне обоснованными. Итак, речь идет, по видимости, об объяснимом исчезновении. Сэм Буоновентура. Не то чтобы поступок Сэма был необъяснимым. Напротив. Он был одним из лучших инженеров-конструкторов в архитектурном бизнесе. Это был пятидесятилетний профессионал, избравший себе карьеру военного перекати-поля. Выпускник Сити-колледжа, проведший детство и юность на Тремонт-авеню в Бронксе, которому была по душе жизнь, полная кратких удовольствий в более теплых широтах. Командировка в составе армейского инженерного корпуса убедила Буоновентуру, что за пределами Соединенных Штатов, южнее Флориды, лежит куда более приятный мир. Все, что там требовалось, - быть прилежным в работе, что само по себе обещало неуклонный успех и получение другой, более выгодной работы и очень больших денег. В пятидесятых и шестидесятых годах в Латинской Америке и в странах Карибского бассейна наступил архитектурный бум, да такой, словно его придумали специально для Сэма Буоновентуры. В правительственных кругах и среди крупных предпринимателей он приобрел стойкую репутацию титана, которому любая задача по плечу. Изучив чертежи, ознакомившись с фондом рабочей силы и бюджетом предстоящего строительства, Сэм говорил своим работодателям, что отель, или аэропорт, или плотина будут сданы "под ключ" в течение такого-то времени - он редко ошибался в своих расчетах с погрешностью более четырех процентов. О таком инженере мог мечтать любой архитектор: иными словами, он и сам не считал себя архитектором. Ноэль работал вместе с Буоновентурой над двумя проектами за границей - они познакомились в Коста-Рике, где Сэм спас ему жизнь. Инженер настоял, чтобы рафинированный благовоспитанный архитектор, чьи детство и юность прошли в манхэттенском высшем свете, научился владеть оружием - револьвером, а не только охотничьим ружьем от "Аберкромби и Фитча". Они возводили здание почтового управления в глухой провинции - в сотнях и сотнях миль от фешенебельных коктейль-холлов "Плазы" и "Уолдорфа" или от Сан-Хосе. Архитектор про себя считал эти регулярные упражнения в стрельбе смехотворными, но соглашался, подчиняясь природной вежливости и громовому голосу Буоновентуры. К концу второй недели архитектору представился случай искренне поблагодарить своего учителя. На территорию стройки с гор спустилась банда воров, которые попытались украсть взрывчатку. Ночью двое бандитов проникли в лагерь строителей и ворвались в палатку Ноэля, когда он спал. Не обнаружив там взрывчатки, один из них выскочил на улицу и отдал приказ своим дружкам: - Matemos el gringo!6 Но "гринго" понял эти слова. Он достал свой револьвер - тот, что дал ему Сэм Буоновентура, и застрелил своего несостоявшегося убийцу. Сэм тогда только и сказал ему: - Черт побери, в этой стране мне пришлось бы до конца жизни присматривать за тобой. Ноэль узнал о местонахождении Буоновентуры через транспортную компанию в Майами. Сэм был на голла