, что такое решение должно быть согласовано со многими лицами. Вы не можете принять его самостоятельно. А на согласие остальных и не надейтесь. - Вы здесь не для того, чтобы лезть со своими советами! - О! Но я получил свои инструкции от Людендорфа. И он, разумеется, знает о послании Торнтона: я телефонировал ему несколько часов назад, - Пеннингтон небрежно глянул на часы. - Я иду в город обедать... Если честно, я предпочел бы поесть в одиночестве, но если вы настаиваете, я, так и быть, потерплю вашу компанию. - Ах ты, пес! Я сломаю тебе твой сучий хребет! Пеннингтон рассвирепел. Он знал, что Крегер не вооружен, его револьвер лежит в спальне на бюро, и в нем зародился соблазн. Он мог бы сейчас убить Крегера, предъявить телеграмму в качестве доказательства и сказать, что Крегер отказался повиноваться. Но его сдерживала перспектива бегства от испанских властей, тогда придется спешить, а охоты не было. Кроме того, Крегер должен был еще выполнить свою работу: убрать этого Говарда Торнтона. - Это, конечно, возможно. Но интересно как? И Пеннингтон достал из подплечной кобуры маленький пистолет. - Например, я могу сейчас выпустить одну пулю прямо вам в рот. Но я не сделаю этого, несмотря на ваше провокационное поведение, потому что порядок есть порядок. К тому же мне пришлось бы отвечать за свой поступок - и, без сомнения, полной мерой. Но вы будете мертвы, обещаю, если станете решать этот вопрос в одиночку. - Ты не знаешь эту Скарлатти, Пеннингтон. Я знаю! Как она могла прознать про Бертольда? Что она могла выведать от него? - Разумеется, вы ведь старинные друзья! - Пеннингтон отвел в сторону пистолет и рассмеялся. Как! Как? Она осмелилась бросить ему вызов! Единственное, чем она дорожит, - это имя Скарлатти, наследство дома, его будущее. Ведь она знает, что он не остановится ни перед чем, чтобы отправить их всех на тот свет! Так как? Почему? - Этой женщине нельзя доверять! Ей нельзя доверять! Чарльз Пеннингтон опустил пистолет в кобуру под мышкой, одернул пиджак, подошел к двери и спокойно спросил: - Неужели, Генрих?.. Так-таки и нельзя? Англичанин закрыл за собой дверь, оставив в комнате лишь тонкий аромат одеколона "Ярдли". Генрих мял телеграмму в своей лапище. Торнтон охвачен паникой. Каждый из оставшихся тринадцати членов цюрихской группы получил такую же телеграмму от Элизабет Скарлатти. Но никто, кроме Торнтона, не знал, кто он, Крегер, на самом деле. Значит, нужно действовать быстро. Пеннингтон не враг. Если он отдаст приказ об убийстве Элизабет Скарлатти, его самого ликвидируют. Однако не исключено, что после встречи в Цюрихе согласие на устранение Элизабет Скарлатти будет получено. Да, после Цюриха. А сейчас самое главное дело - участок Торнтона. Он велел Торнтону, ради его собственной безопасности, продать его. Напуганный Торнтон не спорил, и болван нунций отлично сыграл на руку. Во славу Иисуса и ради нового удара по богопротивному большевизму. Деньги и документы будут переведены в течение недели. Торнтон послал на переговоры своего адвоката из Сан-Франциско. Как только земля станет его собственностью, Генрих Крегер получит право вершить свой суд над Торнтоном. И когда эта никчемная жизнь оборвется, Генрих Крегер обретет свободу. Он станет истинным светочем нового порядка. И никто уже не будет знать, что Алстер Скарлетт жив. Кроме одного человека. Он сразится с ней в Цюрихе. И в Цюрихе он ее уничтожит. Глава 40 Посольский лимузин взобрался на холм и подкатил к фасаду роскошного двухэтажного особняка в Ферфаксе, штат Виргиния. Это была резиденция атташе Веймарской республики Эриха Рейнгардта, племянника единственного входящего в элиту германской армии генерала, который открыто поддержал новое движение - движение нацистов. Молодой отпрыск старинного прусского рода также симпатизировал движению. Некий господин с нафабренными усами, одетый в строгого покроя костюм, вылез с заднего сиденья и ступил на асфальтовую дорожку. Он поднял глаза на богато украшенный фасад. - Симпатичное гнездышко. - Рад вас видеть, Пул, - сказал Рейнгардт, с улыбкой пожимая руку сотруднику фирмы "Бертольд и сыновья. Они вошли в дом, и Эрих Рейнгардт провел своего гостя в заставленный книгами кабинет. Указал Пулу на кресло. Сам же направился к застекленному шкафчику, достал два бокала и бутылку виски. - Итак, к делу. Вы преодолели три тысячи миль - а океан в это время года не очень-то приспособлен для путешествий - специально, чтобы встретиться со мной. Я, конечно, польщен, но чем могу?.. - Кто отдал приказ об убийстве Бертольда? - резко спросил Пул. Эрих Рейнгардт изумился. Он подался вперед, поставил бокал на низенький столик и вскинул руки ладонями вверх. Медленно, тщательно подбирая слова, он произнес: - Мой дорогой гость, почему вы думаете, что это как-то связано со мной? То есть я - со всей возможной прямотой - хочу сказать, что вы либо заблуждаетесь относительно моей значимости, либо это потрясение было для вас настолько сильным, что вы утратили представление реальности. - Лэбиш не убил бы, если бы не получил на то приказа. Причем приказа от кого-то, кто обладает огромным авторитетом. - Ну, начнем с того, что я таким авторитетом не обладаю. Во-вторых, у меня нет причины. Мне нравился месье Бертольд. - Вы едва его знали. Рейнгардт рассмеялся. - Очень хорошо. Тем меньше оснований... - Я не сказал - вы лично. Я спрашиваю, кто это сделал и почему, - Пулу изменило обычное хладнокровие. На то у него были веские причины: у этого строптивого пруссака, кажется, имеется ключ к проблеме, и он, Пул, не отстанет, пока не докопается до истины. - Знал ли Бертольд что-либо такое, что было бы крайне нежелательно знать? - Абсурдное предположение. - Так знал или нет? - Жак Бертольд был нашим резидентом в Лондоне! Он занимал уникальное положение в Англии, обеспечивавшее ему дипломатическую неприкосновенность. Его влияние чувствовалось во многих странах, он входил в двадцатку мировой промышленной элиты. Его гибель стала огромной потерей для всех нас! Как вы можете позволить себе предположить, что кто-то из нас ответствен за это! - Странно, что вы не ответили на мой вопрос, - Пул повысил голос. - Может, ему было известно нечто такое, что людям в Мюнхене могло показаться опасным? - Если так, то я не имею об этом ни малейшего представления! Зато Пул знал. Возможно, он только один и знал. Если бы только он мог быть уверен! - Будьте любезны, налейте мне еще виски. И извините за несдержанность, - он улыбнулся. Рейнгардт рассмеялся. - Вы просто невозможны. Дайте мне ваш бокал... Вам не повезло - вы преодолели три тысячи миль впустую. Пул пожал плечами. Он привык к переездам - когда удачным, когда не очень. Всего лишь полгода назад его посылали сюда же Бертольд и его странный друг, уродец Генрих Крегер. Тогда приказ был прост: завести знакомство с одной молодой дамой, разузнать, что она слышала от старухи Скарлатти. Он потерпел фиаско: ему помешал этот Кэнфилд. Удачливый агент по сбыту спортивных товаров. Зато он преуспел в выполнении других приказов Крегера. Выследил банкира Картрайта. Убил его, вскрыл сейф и изъял соглашение банкира с Элизабет Скарлатти. Именно тогда он и узнал настоящее имя Генриха Крегера. В ту пору сын Элизабет Скарлатти нуждался в союзнике, и Жак Бертольд был таким союзником. И в ответ на эту драгоценную дружбу Алстер Скарлетт отдал приказ об убийстве. Отдал распоряжение об убийстве человека, оказавшего ему неоценимые услуги. И он, Пул, отомстит. Но, прежде чем мстить, необходимо убедиться, что он не ошибается в своем подозрении. Ни нацистские вожди, ни члены цюрихской группы не знают, кто такой Крегер. Значит, Крегер убил Бертольда ради того, чтобы сохранить в тайне свое истинное имя. Разоблачение может стоить движению миллионов. Эрих Рейнгардт стоял над Пулом. - О чем вы задумались, мой милый друг? Впрочем, . можете молчать. Что-то вы совсем устали. - О?.. Да, это была неудачная поездка, Эрих. Вы правы. - Пул откинул голову назад, прикрыл ладонью глаза, потер лоб. Рейнгардт вернулся к своему креслу. - Вам нужен отдых... Знаете, что я думаю? Я думаю, вы правы. Я думаю, что нашелся какой-то дурак, который действительно отдал такой приказ, - изумленный Пул открыл глаза. - Да! Пожалуй, вы правы. И этого человека надлежит укоротить!.. Штрассер борется с Гитлером и Людендррфом. Экхарт мечется как безумец. Киндорф вопит. Йодль обманывает. Грефе устраивает кутерьму на севере. Даже мой собственный дядя, знаменитый Вильгельм Рейнгардт, сделал из себя посмешище всей Германии. Он произносит речи, а я слышу, как за моей спиной Америка покатывается со смеху. Я говорил вам, мы расколоты на десяток фракций. Волки хватают друг друга за глотку. Так мы ничего не добьемся! Ничего, если этому не положить конец! - Эрих Рейнгардт не скрывал своей ярости. Он вновь вскочил с кресла. - Они все упрямы как ослы. Мы можем потерять цюрихскую группу. Если мы не сможем договориться между собой, как долго, думаете, они будут поддерживать нас? Эти люди не заинтересованы в тех, кто не способен использовать грядущую власть для своего собственного блага. Им наплевать на усиление немецкой марки во славу нового порядка, новой Германии. Равно как на любые амбиции какой бы то ни было нации. Их богатство ставит их над политическими границами. Они сотрудничают с нами ради одной-единственной цели - ради собственной власти. Если мы дадим хоть один повод усомниться, что мы не те, за кого себя выдаем, что мы не зарождающийся новый порядок Германии, - они откажутся от нас. Они оставят нас ни с чем! Даже те из них, в чьих жилах течет истинно арийская кровь! Гнев Рейнгардта пошел на убыль. Он попытался улыбнуться, но улыбка у него не вышла, зато, как бы в порядке самокомпенсации, он осушил залпом свой бокал и быстро направился к бару. Если бы только Пул был уверен! - Я понимаю, - едва слышно произнес он. - Да. Я полагаю, что вы понимаете. Вы давно и дружно работали с Бертольдом. Вы совершили массу полезных дел... - он обернулся и уставился на Пула. - Я вот что, собственно, хочу сказать. Все, ради чего мы трудились, может пойти насмарку из-за этих внутренних разногласий. Достижения Функе, Бертольда, фон Шнитцлера, Тиссена, даже Крегера превратятся в прах, если мы не объединимся. Мы должны сплотиться вокруг одного быть может, двух приемлемых вождей... Вот оно! Это знак. Теперь Пул был уверен. Рейнгардт назвал имя - Крегер. - Может быть, Эрих. Но вокруг кого? - Назовет ли Рейнгардт это имя еще раз? Более чем сомнительно, потому что Крегер не немец. Но как, ни малейшим образом не выказывая своей озабоченности, вынудить Рейнгардта еще раз обронить имя, просто-напросто еще раз упомянуть его? - Возможно, Штрассера. Он силен, привлекателен. Людендорф действительно обладает славой национального героя, но он уже чересчур стар. А понаблюдайте за этим Гитлером, Пул! Вы читали протоколы его выступлений на мюнхенском суде? - Нет. А следует? - Да! Он заражает энергией! Фантастически красноречив! И глубок! - У него много врагов. Ему запрещено выступать с речами почти во всех землях и княжествах Германии. - Неизбежные крайности в поступательном движении к власти. Запреты на его речи уже снимаются. Теперь Пул внимательно всматривался в Рейнгардта. - Гитлер дружит с Крегером, да? - Ах! А вы бы не дружили? У Крегера миллионы! Это благодаря Крегеру Гитлер получил свои автомобили, своего шофера, замок в Берхтесгадене. Бог ведает, что еще. Не думаете же вы, что он купил их на свои авторские гонорары, а? Смешно. В прошлом году Гитлер при заполнении налоговой декларации указал доход, которого, пожалуй, не хватило бы и на покупку двух шин к "мерседесу", - Рейнгардт рассмеялся. - Славу богу, нам удалось приостановить следствие в Мюнхене. Да, Крегер - это благо для Гитлера. Теперь Пул был абсолютно уверен. Участники цюрихской группы не знали, кто такой в действительности Генрих Крегер! - Эрих, мне пора. Вы не позволите вашему шоферу отвезти меня обратно в Вашингтон? Был бы вам весьма обязан. - Ну разумеется, мой милый друг. Пул открыл дверь своего номера в гостинице "Амбассадор". Заслышав звук ключа, сидевший в номере человек вытянулся по стойке "смирно". - Это я, Буш. - Телеграмма из Лондона, мистер Пул. Я подумал, лучше отвезти вам лично, чем звонить по телефону. Пул открыл конверт и развернул послание: "ГЕРЦОГИНЯ ПОКИНУЛА ЛОНДОН ТЧК МЕСТО НАЗНАЧЕНИЯ УСТАНОВЛЕНО ЖЕНЕВА ТЧК СЛУХИ О СОВЕЩАНИИ ЦЮРИХЕ УКАЗАНИЯ ТЕЛЕГРАФИРУЙТЕ ПАРИЖСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ" Пул крепко стиснул челюсти, но гнев рвался наружу. "Герцогиня" - закодированное имя Элизабет Скарлатти. Итак, она отправилась в Женеву. Сто десять миль от Цюриха. Отнюдь не увеселительная прогулка: в такой поездке каждый новый километр чреват большой опасностью. То, чего так боялся Жак Бертольд - заговора или контрзаговора, - теперь запущено в действие. Элизабет Скарлатти и ее сын предпринимают свои меры. По отдельности или вместе? Кто знает... Пул сделал свой выбор. - Отошлите в парижское отделение следующую телеграмму: "Не допускайте герцогиню к рынку. Ее заявку необходимо немедленно изъять из наших списков. Повторяю, не допускайте герцогиню". Пул отпустил курьера и подошел к телефону. Нужно было срочно заказать место на теплоходе: пора в Цюрих. Совещания не будет. Он не допустит. Он убьет мать, разоблачит убийцу-сына! Смерть Крегера не замедлит себя ждать! Большего сделать для Бертольда он не мог. Глава 41 Звонко перестукивая колесами, поезд въезжал по старомодному, перекинутому через Рону мосту в Женеву. Элизабет Скарлатти сидела в своем купе и рассматривала речные баржи, высокие берега, обширную территорию сортировочного парка. Женева - опрятный город. Но есть в ее облике что-то ершистое, помогающее скрывать, что множество наций и тысячи титанов коммерции используют эту нейтральную страну для дальнейшего обострения противостояния интересов. Когда поезд приближался к городу, ей пришла в голову мысль, что люди вроде нее - это неотъемлемые живые частицы организма Женевы, их существование невозможно без нее, хотя можно сказать и по-другому: Женева непредставима без них, жизнь города невозможна без таких, как Элизабет Скарлатти. Она глядела на багаж, сложенный на полке против нее. Один чемодан был заполнен необходимой в пути одеждой, а три относительно небольшие сумки были набиты документами. Документами, вкупе составляющими настоящую орудийную батарею. Данные о полной стоимости каждого члена цюрихской группы. О всех ресурсах каждого из них. Дополнительная информация ждала ее в Женеве. Но то было уже оружие другого рода. Нечто вроде "Книги по домоводству": в Женеве ее ждало не что иное, как исчерпывающе полный перечень имущества "империи Скарлатти". Законным порядком оцененная стоимость каждой единицы контролируемых ею фондов. И убийственным это ее оружие становилось благодаря маневренности. Против каждой единицы фондов уже имелось официальное предложение на покупку. Эти обязательства были четко сформулированы, зафиксированы, и их незамедлительно можно было реализовать, отбив телеграммы ее адвокатам. А их непременно следует реализовать. Каждая единица была снабжена не двумя, как обычно, колонками с обозначением налоговой и коммерческой цены, а тремя. Эта третья колонка представляла собой подсчет гарантированного дохода покупателя от каждой конкретной сделки. Доход во всех случаях был равен небольшому состоянию - это высший уровень ведения финансовых операций. И Элизабет делала ставку на этот последний фактор. Тут она отступала от собственных принципов, но и это входило в ее планы. В ее непонятных для сотрудников "Скарлатти индастриз" распоряжениях, переданных на противоположный берег Атлантики, звучало одно и то же условие: каждый контакт - а для выполнения этой задачи бригады специалистов должны были работать посменно по двенадцать часов в сутки - необходимо осуществлять в абсолютной тайне. Гарантированные прибыли позволяли каждому из возможных покупателей чувствовать себя героем в своих собственных глазах и в глазах своей клиентуры. Но за это нужно было платить абсолютным молчанием - до завершения операции. Вознаграждение того стоило. Миллионеры, финансовые тузы, банкиры Нью-Йорка, Чикаго, Лос-Анджелеса и Палм-Бич встречались в конференц-залах со своими достойными партнерами из одной из наиболее престижных адвокатских фирм Нью-Йорка. Говорили приглушенными голосами, перекидывались взглядами знатоков. Вершились финансовые убийства. Скреплялись подписями. Иначе и быть не могло. Невероятно прибыльное дело приводит в возбуждение, а возбуждение развязывает языки. Двое-трое перемолвились словечком. Потом четверо, потом целая дюжина. Но все же не более того. Как никак, а цена. Кое-кто кое-куда позвонил, нет, не из офиса - из уединенной тиши библиотек или закрытых на ключ кабинетов, ночью, при мягком свете настольных ламп, с рукой на отлете, зажавшей бокал добротного виски. И в самых верхах экономических кругов начала циркулировать молва, что в империи Скарлатти творится нечто необычное. Этого-то и добивалась Элизабет. Она знала, что большего и не требуется. В конце концов слухи достигли участников цюрихской группы. Мэтью Кэнфилд сидел, развалясь в своем купе, ноги он водрузил на единственный чемодан, подошвами упирался в обитую бархатом стену. Он тоже смотрел в окно на приближающуюся Женеву. Он только что докурил одну из своих любимых тонких сигар, и над ним слоистыми облачками витал дым. Он подумал, не открыть ли окно, но было лень не то чтобы встать, но даже пошевелиться. С того дня, как они с Элизабет Скарлатти договорились о месячной отсрочке, прошло две недели. Четырнадцать бестолковых дней болезненно повлияли на его настроение: ему нечего было делать, да никто и не ожидал от него каких-либо действий. Элизабет работала сама. Она солировала. Она парила в одиночестве, как благородная орлица, зорким глазом окидывая безграничные просторы своих частных небес. Вся его работа заключалась в закупке канцелярских принадлежностей: бумаги, карандашей, записных книжек и бесчисленных коробочек со скрепками. Даже издатель Томас Огилви отказался принять его видимо, предупрежденный Элизабет. Даже Джанет держалась на расстоянии, всегда тактично извиняясь за свое поведение. Он начал догадываться, что произошло: ему уготована участь жиголо. Он продал себя, его услугами попользовались, их оплатили. В данный момент в нем не нуждались, но он может еще понадобиться. Неужели с Джанет все кончено? Да разве может быть для него все кончено с Джанет? Он говорил себе: нет! Она внушала ему то же самое. Она просила его быть сильным, ждать, но не обманывала ли она саму себя? Он начал сомневаться в своей способности делать правильные умозаключения. Он давно уже бездействовал, вдруг механизм проржавел? И можно ли его исправить? Он вынужден пребывать в чуждом ему мире. Здесь все было чужим - за исключением Джанет. Она, как и он, не принадлежит этому миру. Она принадлежит ему. Должна принадлежать! Раздался двойной гудок локомотива, огромные колеса заскрежетали: поезд прибывал на железнодорожный вокзал Женевы. Кэнфилд услышал, как Элизабет забарабанила в перегородку, разделявшую их купе. Стук резанул по нервам: так нетерпеливый хозяин дома подзывает слугу. Так, собственно, оно и было. - Я понесу чемодан, а вы возьмите сумки. Носильщики пусть заберут остальное. Покорно следуя указанию, Кэнфилд отдал распоряжения проводнику и двинулся вслед за Элизабет из вагона. С двумя вместительными сумками он чуть застрял и подотстал на несколько шагов от Элизабет: она уже двинулась по бетонной платформе в направлении вокзала. Благодаря этим же двум пузатым сумкам они и сохранили жизнь. Сначала он краем глаза уловил лишь какое-то темное движущееся пятнышко. Потом услышал прерывистое дыхание бегущих сзади пассажиров. Потом визги, вопли. И только потом увидел это. Справа стремительно накатывала массивная товарная тележка с огромной, лежащей поперек стальной пластиной. Металлическая пластина была похожа на гигантскую уродливую бритву. Когда стремительно мчащееся чудище подкатилось к ним, Кэнфилд прыгнул вперед, схватил Элизабет за запястье и отпихнул ее в сторону. Тележка врезалась в стенку вагона всего в футе от них. Пассажиры были в истерике. Никто не знал, есть ли раненые или погибшие. К месту происшествия мчались проводники. По всей платформе звучали крики. Элизабет, прерывисто дыша, прошептала на ухо Кэнфилду: - Сумки! Сумки у вас? Кэнфилд, к собственному изумлению, обнаружил, что все еще держит одну из них в левой руке: сумка была зажата между спиной Элизабет и вагоном. Он вытащил ее и взял в правую руку. - Одна у меня. Я пошлю за другой. - Разыщите ее! - Конечно, мадам! - Найдите немедленно, вы, идиот! Кэнфилд ринулся в толпу. Впереди, между ногами ошалевших пассажиров, он увидел кожаную сумку: по ней проехали тяжелые передние колеса тележки, но она была цела. Он проторял себе путь, без стеснения орудуя локтями, и наконец протянул руку вниз, под чьи-то ноги. В то же самое мгновение другая рука, с пухлой, необыкновенно крупной ладонью, протиснулась сквозь толпу и тоже потянулась к смятой кожаной сумке. Похоже, владелец руки был одет в бархатный пиджак, судя по крою рукава, - женский. Присев на корточки, Кэнфилд как бы нырнул вперед, высвобождая себе пространство, и дотянулся пальцами до сумки. И тут же инстинктивно выхватил из месива штанин и обшлагов запястье этой жирной руки. Он посмотрел вверх. В него впились красные от ярости, выпученные глаза - эту набыченную голову, эту выпирающую челюсть на обезумевшем от бешеной злобы лице Кэнфилду не забыть до гробовой доски. Он вспомнил, где видел эту мерзкую физиономию: в том отвратительном, выдержанном в красном и черном холле, что находится в Нью-Йорке. Ханна, экономка Джанет! Их взгляды встретились. На голове женщины была темно-зеленая шляпа из мягкого фетра, какие носят в Тироле, из-под шляпы выбивались пряди серовато-стального цвета волос. Ее необъятное тело как бы зависло над ним, давило к земле. С неимоверной силой дернувшись, она освободила руку, толкнула Кэнфилда в грудь, и он повалился назад, прямо на тележку, в гущу окружающих его людей. Она стремительно нырнула в толпу, двигающуюся к вокзалу, и в мгновение ока растворилась в ней. Кэнфилд встал, подхватил смятую сумку под мышку. Он высматривал ее, но ее уже нигде не было видно. Вокруг него, тараща глаза, теснились пассажиры. Он протолкался назад, к Элизабет. - Выведите меня отсюда. Быстрей! Они пошли по платформе, Элизабет держалась за него с такой силой, какую он в ней и не подозревал: ему было даже больно. Они оставили за спиной возбужденную толпу. - Началось, - произнося эти слова, она смотрела прямо перед собой. Они подошли ко входу в переполненный пассажирами вокзал. Кэнфилд беспрерывно вертел головой, выискивая тучную женщину в тирольской шляпе. Наконец через южные ворота они вышли на привокзальную площадь - Айзенбанплатц и увидели перед собой длинный ряд такси. Кэнфилд не позволил Элизабет сесть в первое. Она заволновалась. Ей хотелось как можно быстрей уехать. - Багаж нам пришлют. Он не ответил и протащил ее за руку ко второму такси, а потом подал знак водителю третьей машины. Плотно прикрыл за собой дверцу и уставился на смятую дорогую сумку фирмы "Марк Кросс". Он вспомнил гневное, мерзкое лицо Ханны: если на свете действительно существует женщина - демон тьмы, так это она. Кэнфилд назвал шоферу их гостиницу. Мадам только что пережила жуткое потрясение, поэтому он решил не упоминать пока о Ханне: пусть успокоится. Вообще-то неизвестно, кому сейчас больше нужен покой: ей или ему. Руки у него еще подрагивали. Он бросил взгляд на Элизабет: она по-прежнему смотрела прямо перед собой. - Вы в порядке? Она долго молчала. Потом произнесла: - Мистер Кэнфилд, на вас возлагается огромная ответственность. - О чем вы говорите? Она повернула к нему голову: от былого величия и высокомерия не осталось и следа. - Не дайте им убить меня, мистер Кэнфилд. Не дайте им убить меня сейчас. Вынудите их потерпеть до Цюриха. .. После Цюриха пусть делают что угодно. Глава 42 Элизабет и Кэнфилд провели трое суток в своих номерах в гостинице "Д'Аккорд". Кэнфилд лишь раз выходил в город и обнаружил, что за ним постоянно следуют двое. Они и не пытались напасть на него - видно, не хотели связываться с мелкой рыбешкой и привлекать к себе внимание женевской полиции, известной своей беспримерной строгостью к тем, кто покушается на солидный покой нейтрального города. Опыт подсказывал, что Элизабет выпускать нельзя - тогда можно ожидать нападения не менее страшного, чем на вокзале. Он бы очень хотел послать сообщение Бену Рейнольдсу, но не мог: ему ведь было приказано не соваться в Швейцарию. Он намеренно исключал из своих отчетов всякую серьезную информацию: Элизабет следила, чтобы отчеты были до предела выхолощены, отчего "Группа 20" имела крайне скупые сведения об истинном положении дел и мотивах действий участников. Если бы он послал запрос о помощи, ему пришлось бы хоть что-то объяснить, и это объяснение привело бы к незамедлительному и однозначному вмешательству посольства. Рейнольдс не стал бы искать законных оснований: он попросту задержал бы Кэнфилда силой и отправил за решетку. Последствия легко представимы: Элизабет автоматически лишается какого бы то ни было шанса добраться до Цюриха. Скарлетт убьет ее в Женеве. А следующей мишенью будет оставшаяся в Лондоне Джанет. Она не сможет бесконечно долго сидеть в "Савойе". Дерек, в свою очередь, не сможет бесконечно долго оставаться гарантом ее безопасности. Однажды она съедет из гостиницы, либо Дерек утратит бдительность. И ее убьют. Наконец, Чэнселлор Дрю, его жена и семеро детей: у них у всех отыщется сотня серьезных причин оставить канадское убежище. И Алстер Стюарт Скарлетт одержит победу. Мысли о Скарлетте вызывали в Кэнфилде такую ярость, что он на время забывал и усталость, и страх. Почти забывал. Он вошел в гостиную, превращенную Элизабет в настоящий офис. Она сидела за широким столом в центре комнаты и что-то писала. - Вы помните экономку в доме вашего сына? - спросил он. Элизабет отложила в сторону карандаш - это был знак вежливости, а не интереса. - Да, я видела ее несколько раз. - Откуда она взялась? - Насколько я помню, Алстер привез ее с собой, когда вернулся из Европы. Она держала охотничий домик в... южной Германии. - Элизабет внимательно смотрела на майора. - Почему вы спрашиваете? Спустя годы Кэнфилд вспомнит, что он сделал эти несколько шагов только потому, что пытался затянуть время и подыскать слова, какими сообщить Элизабет Скарлатти, что Ханна находится в Женеве, и при этом не испугать старую даму. Короче, он сделал несколько шагов , и очутился между окном и Элизабет. Память об этом он будет хранить до конца жизни. Раздался звон стекла, и тут же его левое плечо пронзила резкая боль. От удара Кэнфилда крутануло, бросило на стол, бумаги разлетелись во все стороны, лампа грохнулась на пол. Второй и третий выстрелы угодили в паркет, полетели щепки. Кэнфилд в панике бросился вперед и рывком стащил Элизабет на пол. Боль в плече усилилась, рубашка стала набухать кровью. Все произошло буквально в пять секунд. Элизабет жалась к стене. В ней волной поднимался страх - и острое чувство благодарности к лежавшему перед ней на полу майору. Он пытался ладонью зажать рану на плече. Элизабет была уверена, что он бросился вперед, чтобы грудью защитить ее от пуль. Потом Кэнфилд никогда и не пытался переубедить ее. - Вы опасно ранены? - Не знаю. Чертовски больно... Первая рана в моей карьере. В меня вообще в первый раз стреляли... - ему трудно было говорить. Элизабет двинулась было к нему. - Черт возьми! Оставайтесь на месте! - Он посмотрел вверх и обнаружил, что из этого положения окна не видно. - Попробуйте дотянуться до телефона. Ползком, по полу. Ползком, говорю!... Похоже, мне нужен врач... Врач... - он потерял сознание. Через полчаса Кэнфилд очнулся. Он лежал в своей кровати, вся левая половина груди была туго забинтована. Он едва мог пошевельнуться. Вокруг него, в каком-то зыбком тумане, толпились фигуры. Потом он увидел Элизабет, стоявшую у изножья кровати и смотревшую на него. Справа от нее стоял мужчина в пальто, за ним - полицейский в форме. К нему склонился лысый, со строгим лицом мужчина в белом халате, очевидно врач. Он обратился к Кэнфилду по-английски, но с сильным французским акцентом. - Пошевелите левой рукой, пожалуйста. Кэнфилд повиновался. - Теперь ногой. Он вновь послушался. - Можете покрутить головой? - Что? - Подвигайте головой, вперед и назад. Похоже, сейчас на все двадцать миль вокруг "Д'Аккорда" нельзя было сыскать человека более довольного, чем Элизабет. Она даже улыбалась. Кэнфилд покачал головой. - Рана у вас несерьезная, - твердо заключил врач. - Похоже, вы разочарованы, - парировал майор. - Вы позволите задать ему несколько вопросов, герр доктор? - сказал стоящий рядом с Элизабет швейцарец. Доктор ответил по-английски: - Да. Пуля прошла навылет. И тут заговорила Элизабет: - Я объяснила этому господину, что вы просто сопровождаете меня в моей деловой поездке. Мы крайне изумлены происшедшим. - Я бы предпочел, чтобы этот господин отвечал сам, мадам. - Честное слово, мне нечего вам сказать, мистер... - и Кэнфилд умолк. К чему строить из себя героя? Ему нужна помощь. - Но если подумать, то, может быть, и есть, - он взглянул на врача, который как раз надевал пальто. Швейцарец понял. - Очень хорошо. Мы подождем. - Мистер Кэнфилд, а о чем, собственно, мы будем говорить? - О том, как добраться до Цюриха. Элизабет поняла. Доктор вышел, а Кэнфилд обнаружил, что может лежать на правом боку. Агент швейцарской полиции обошел кровать, чтобы быть поближе к нему. - Присаживайтесь, сэр, - сказал Кэнфилд. - То, что я вам скажу, покажется глупым всем, кто вроде вас и меня вынужден в поте лица своего зарабатывать на жизнь, - майор заговорщически подмигнул. - Это частное дело - никакого вреда для кого-либо вне пределов семьи, но вы можете помочь... Ваш подчиненный говорит по-английски? Швейцарец бросил короткий взгляд на полицейского в форме. - Нет, месье. - Отлично. Так вот вы, повторяю, можете помочь. Кроме того, благородная репутация вашего честного города ... и вашей службы... Агент тайной полиции придвинул стул еще ближе. Их поезд отправляется через четверть часа, машина и шофер заказаны по телефону. Билеты приобретены туристической службой гостиницы, фамилия Скарлатти четкими буквами внесена в журнал учета. Багаж спущен в холл первого этажа за полчаса до отъезда и находится под наблюдением швейцара. Ярлыки выписаны четко, вагон и купе отмечены, гостиничным носильщикам известен даже номер такси. Кэнфилд надеялся, что при желании любой, даже слабоумный сможет выяснить, каким поездом поедет Элизабет Скарлатти. От гостиницы до вокзала можно было доехать приблизительно за десять минут. За полчаса до отхода цюрихского поезда в лимузин села старая дама, чье лицо было закрыто тяжелой черной вуалью, а с ней стройный молодой мужчина в новой фетровой шляпе, левая рука у него была на перевязи. Их сопровождали два сотрудника женевской полиции, державшие ладони на рукоятях пистолетов. Все в порядке. Путешественники быстрым шагом вошли в вокзал, через пару минут сели в вагон. Когда поезд отошел от женевской платформы, другая старая дама, сопровождаемая другим молодым стройным мужчиной - на сей раз в шляпе фирмы "Брукс бразерс", но тоже с рукой на перевязи и в легком пальто внакидку, вышли через служебный ход гостиницы "Д'Аккорд". Дама была облачена в форму полковника Красного Креста и пилотку. Водитель машины тоже был в форме сотрудника Международного Красного Креста. Они быстро сели в машину, молодой человек захлопнул дверь. Спустя мгновение он сорвал обертку с тонкой сигары и скомандовал шоферу. - Вперед! Когда машина выехала на улицу, старая дама недовольно спросила: - Мистер Кэнфилд, неужели обязательно надо портить воздух этой дурацкой сигарой? - Даже смертникам позволяют курить перед расстрелом, мадам. Глава 43 В двадцати семи милях от Цюриха расположен городок Менцикен. Женевский поезд останавливается там ровно на четыре минуты - именно столько времени отпущено на загрузку и разгрузку почты, - а затем продолжает движение своим протокольно точным, раз навсегда отмеренным маршрутом. Спустя пять минут после отправления из Менцикена в купе Д4 и Д5 пульмановского вагона ворвались двое в масках. Поскольку пассажиров ни в том, ни в другом купе не оказалось, а обе туалетные двери были заперты на ключ, люди в масках разрядили свои пистолеты в тонкие перегородки: теперь там, за дверями, трупы. Двое в масках взломали двери. В туалетах никого и ничего. Убийцы выскочили в узкий коридор и чуть не сшиблись лбами. - Стой! - раздались крики с обоих концов вагона. Кричавшие были одеты в форму женевской полиции. Мужчины в масках не остановились. Напротив, в ответ они стали палить из пистолетов. Им ответили выстрелами, убийцы рухнули на пол. Их обыскали - никаких документов обнаружено не было. Это обстоятельство ничуть не расстроило сотрудников женевской полиции, даже наоборот, они не были заинтересованы в расследовании. Тем не менее у одного из убитых на правом предплечье была обнаружена татуировка: эмблема, не так давно ставшая известной в Европе, - свастика. Кроме этих двух там был еще и третий, его никто не видел, на нем не было маски, он не был убит в коридоре. Он был первым, кто сошел с поезда в Цюрихе и поспешил к телефонной будке. - Это Аарау. Можете здесь отдохнуть. Ваш багаж лежит в комнате на третьем этаже. Ваша машина припаркована у входа, а ключи спрятаны под левым креслом, - это были первые слова, сказанные шофером после выезда из Женевы; оказалось, он англичанин, и это Кэнфилду очень понравилось. Майор достал из кармана крупную купюру и протянул водителю. - Нет необходимости, сэр, - сказал шофер и, не оборачиваясь, жестом отвел руку Кэнфилда с купюрой. Они подождали до восьми пятнадцати. Ночь выдалась темной, без единой звезды на небе, затянутом черными облаками, лишь изредка сквозь них проглядывал тусклый рог луны. Кэнфилд проверял ход, ведя машину по холмистой сельской дороге, чтобы привыкнуть к управлению одной правой рукой. Баки залиты до отказа; они готовы тронуться в путь. А Элизабет Скарлатти была готова ринуться в бой. Она была похожа на полководца, готового пролить кровь - свою или чужую. И оружием служили ей документы - бесконечно более опасные, чем удавки ее врагов. Кроме того, она, как и подобает полководцу, была полностью уверена в себе. Это было больше, чем просто последний жест уходящей на покой старухи, - это была вершинная точка всей ее жизни. Ее и Джованни. Она не подведет его. Кэнфилд в очередной раз просматривал карту; он уже изучил дороги, которыми им предстояло добираться до "Фальке-хаус". Они минуют центр Цюриха, двинутся на Клотен, повернут направо у развилки и проследуют главной дорогой в направлении Булаха. Через милю с левой стороны на Винтертурштрассе покажутся ворота "Фальке-хаус". Он развивал скорость до восьмидесяти пяти миль в час, резко сбрасывая до шестидесяти: машина слушалась отлично. Женевская тайная полиция славно потрудилась. Впрочем, хлопоты ее были не безвозмездными: каждому участнику операции вручена сумма, равная двум годовым окладам. Кстати, машина снабжена такими номерными знаками, наличие которых, независимо от обстоятельств, избавляло их от интереса полиции, в том числе цюрихской. Кэнфилд не спрашивал у своего коллеги, как это ему удалось устроить. Элизабет высказала предположение, что свою роль сыграли, по-видимому, деньги. - И это все? - спросил Кэнфилд, ведя Элизабет Скарлатти к машине и жестом указывая на ее единственный чемодан. - Этого достаточно, - ответила старая дама, следуя за ним вниз по тропинке. - У вас же была пара тысяч страниц! - Теперь они утратили смысл, - Элизабет устраивала чемодан у себя на коленях. - А если они станут задавать вам всякие каверзные вопросы? - майор нажал на стартер. - Безусловно, станут. А я отвечу, - она явно не желала продолжать разговор. Они ехали уже минут двадцать, и все шло как нельзя лучше. Кэнфилд был доволен собой. Внезапно Элизабет прервала молчание: - Есть одна вещь, о которой я вам не говорила, а вы сами не удосужились затронуть эту тему. Будет честнее, если я скажу об этом сейчас. - Что же это такое? - Не исключено, что оба мы не выберемся с этого совещания живыми. Вы брали это в расчет? Разумеется, Кэнфилд брал это в расчет. Он догадывался, чем рискует: он понял это сразу после происшествия на "Кальпурнии". Когда он осознал, что связан с Джанет на всю оставшуюся жизнь, он перестал думать о риске. Узнав же, что сотворил с ней ее муж, он и об опасности перестал думать. Получив пулю в плечо, едва избежав смерти, Мэтью Кэнфилд превратился в гладиатора, такого же, как и Элизабет. Его гнев был теперь неукротим. - Вы решаете свои проблемы, я решаю свои, о'кей? - О'кей... Позвольте вам сказать, что вы стали мне очень дороги... О, не смотрите такими наивно-детскими глазами! Оставьте их для дам! Я вряд ли тяну на эту роль. Вы бы лучше внимательнее смотрели за дорогой! На Винтертурштрассе, метрах в пятистах от "Фальке-хаус", есть прямой отрезок дороги, по обеим сторонам которого росли сосны. Мэтью Кэнфилд нажал на акселератор и погнал машину с максимально возможной скоростью. До девяти оставалось целых пять минут, и он был уверен, что его пассажирка прибудет на место назначения вовремя. Вдруг впереди в свете фар показалась мужская фигура. Человек стоял посередине дороги и махал руками, словно матрос-сигнальщик на палубе военного корабля. Он подавал универсальный знак: "Остановитесь - несчастный случай!" И, несмотря на огромную скорость, с какой Кэнфилд вел машину, с дороги убираться не собирался. - Так держать! - крикнул Кэнфилд, не сбавляя скорости. Тут с обеих сторон по ним стали палить. - На пол! - прокричал Кэнфилд. Он продолжал что есть мочи давить на педаль, а сам прижался головой к рулю. Раздался пронзительный вопль с обочины: кто-то из участников засады оказался жертвой перекрестного огня. Они проскочили опасную зону, салон машины был весь продырявлен, сиденья - в крошеве стекла. - Вы в порядке? - Кэнфилд не располагал временем, чтобы более обстоятельно выразить ей свое сочувствие. - Да. Долго еще? - Нет. Если не будет продолжения, конечно. И если не придется остановиться. Они задели одну шину. - Но ехать, надеюсь, можно? - Не волнуйтесь! Я не собираюсь сейчас менять колесо! Наконец показались ворота "Фальке-хаус", и Кэнфилд резко сбросил скорость. Подъездной путь вел к огромному овалу перед вымощенным плитами порталом. Весь портал равномерно, на расстоянии нескольких футов друг от друга, был уставлен статуями. К парадному входу, снабженному громадной деревянной дверью, вела лестница. Кэнфилд не мог подъехать к ней