ался в понедельник улететь в Ниццу. Ты тогда был в Берлине. Я еще хотел угостить тебя выпивкой, но "мамочки" сказали, что ты занят, а пока я отмечался в Транспортном отделе, ты уже успел уехать в Берлин. - Да, правильно, - спокойно сказал Смайли. - Хозяин меня отправил туда. Чтобы я ему не мозолил глаза, чуть не добавил он. Это чувство не давало ему покоя едва ли не по сей день. - Я порыскал в поисках Билла, но Билл тоже куда-то запропастился. Хозяин услал его в какую-то глушь, - откликнулся Сэм, избегая взгляда Смайли. - За жар-птицей в тридевятое царство, - пробормотал Смайли. - А он возьми да и вернись. Сэм бросил на него колкий недоуменный взгляд, но Смайли не стал углубляться в подробности путешествия Билла Хейдона. - Казалось, вокруг все повымерло. Чуть не вернулся в аэропорт и не улетел первым же рейсом обратно во Вьентьян, к чертям собачьим. - Так оно и было, натурально все повымерло, - подтвердил Смайли и подумал: за исключением всего, что касалось "Черной магии". - А Хозяин выглядел так, будто у него уже пятый день лихорадка, - продолжал Сэм. - Он просто-таки утопал в куче папок, кожа на лице вся желтая, и говорить подолгу не мог, все время вытирал лоб носовым платком. Он почти не стал утруждать себя принятыми после долгой разлуки церемониями, - сказал Коллинз. - Не поздравил меня с возвращением после трех лет удачной оперативной работы за рубежом, не стал с притворным участием осведомляться о моей личной жизни, которая в то время складывалась у меня довольно бурно. Он просто предложил мне заступить в выходные на дежурство вместо Мэри Мастерман: "Не слишком трудно тебе будет это сделать, Сэм?" "Разумеется нет, - ответил я Хозяину. - Если нужно, чтобы я подежурил, какие могут быть вопросы!" Он сказал, что все остальное объяснит мне в субботу. А я тем временем не должен никому ничего говорить. Не должен даже намекать никому в этом здании, что он меня об этом попросил. Ему нужно, чтобы за распределительным щитом находился кто-нибудь надежный на тот случай, если произойдет ЧП. Но весь фокус состоял в том, что этот человек должен быть либо не из Цирка, либо кто-то вроде меня - кто долгое время был в отлучке. И кроме того, он должен быть докой в своем деле. И вот Сэм идет к Мэри Мастерман и вкручивает ей, в какое неудобное положение он попал, что не успевает за два дня выселить арендатора из своей квартиры, а в понедельник, мол, все равно улетает в отпуск; так не уступит ли она ему свое дежурство, чтобы он сэкономил на гостинице? Итак, в девять утра в субботу он заступил на вахту, притащив с собой зубную щетку и шесть банок пива в портфеле, на котором до сих пор остались багажные наклейки с пальмами. В воскресенье вечером его по графику должен был сменить Джефф Эйгат. Сэм еще раз поразился тому, каким вымершим казалось все вокруг. В старые добрые времена субботы почти не отличались от обычных рабочих дней. В большинстве региональных отделений на выходные назначались ответственные; в некоторых из них назначались даже ночные дежурные, и если бы сюда попал кто-нибудь посторонний, у него появилось бы ощущение, что здесь работает куча народу. Но в то субботнее утро всех будто эвакуировали из здания, сказал Сэм, что, в известном смысле, так и было - по приказу Хозяина Несколько "пастухов" на втором этаже трудились в поте лица, да еще в шифровальных комнатах и на узле связи кипела работа, но эти ребята всегда пашут круглые сутки. А так - мертвая тишина. Сэм уселся на свое место и стал ждать, когда позвонит Хозяин, но телефон молчал. Тогда он решил выделить часок-другой на то, чтобы погонять вахтеров, которых он всегда считал самыми наглыми бездельниками во всем Цирке. Он проверил составленные ими списки присутствующих и обнаружил, что две машинистки и один офицер, значащиеся там, на самом деле отсутствовали; после чего он записал старшего вахтера - новичка по имени Меллоуз - в свой рапорт. В конце концов Коллинз не выдержал и поднялся наверх, чтобы посмотреть, здесь ли Хозяин. - Он сидел там совсем один, если не считать Макфейдина. Ни "мамочек", ни тебя, лишь старый Мак топчется вокруг него с жасминовым чаем и выражением сочувствия на физиономии. Я не слишком подробно? - Нет-нет, продолжай, пожалуйста. Чем больше ты вспомнишь деталей, тем лучше. - Итак, Хозяин снял еще одну завесу. Вернее, приоткрыл. Он сказал, что один человек в эти минуты выполняет его специальное задание. Оно имеет величайшую важность для всей Службы. Он так и сказал:для Службы. Не для Уайтхолла, не для укрепления фунта стерлингов на мировой бирже, не для изменения цен на рыбу, но исключительно для нас. Даже когда это все кончится, я не должен проронить об этом ни слова. Даже тебе. Как, впрочем, и Биллу, и Бланду - кому бы то ни было. - Даже Аллелайну? - Он ни разу не упоминал Перси. - Это точно, - согласился Смайли. - Под конец он уже вряд ли был на это способен. - Он сказал, что на время моего дежурства я должен считать его начальником Оперативного отдела. А свою роль видеть в том, чтобы быть для него постоянным источником информации о том, что происходит во всем здании. Что бы ко мне ни поступило - радиосообщение, телефонный звонок, какими бы банальными они ни казались, я должен хорошенько посмотреть по сторонам, чтобы никто не видел, а затем со всех ног примчаться наверх и доложить ему об этом. О том, что за всем стоит Хозяин, не должна знать ни одна душа, ни сейчас, ни потом. И ни в коем случае я не должен ему звонить или передавать записки: даже внутренний телефон в этот вечер для меня - табу. Я не преувеличиваю, Джордж, - сказал Сэм, протянув руку за сандвичем. - О да, я ничуть не сомневаюсь, - воскликнул Смайли. Если нужно будет отправить телеграмму, Сэм опять-таки должен действовать с ведома Хозяина. До вечера вряд ли что-нибудь случится, да и потом, скорее всего, ничего особенного не произойдет. Что касается вахтеров и прочего сброда, как назвал их Хозяин, то Сэму следует из кожи вон лезть, но вести себя как можно естественнее и изображать занятость. На этом инструктаж был окончен. Коллинз вернулся в дежурную комнату, послал за вечерней газетой, открыл банку пива, переключил селектор на наружный телефон и принялся "болеть": по телевизору показывали кемптонские скачки, которые он не видел уже несколько лег. Ближе к вечеру он предпринял очередной "обход территории" и проверил исправность щитков для включения сирены на этаже общей канцелярии. Три из пятнадцати не работали. К этому времени вахтеры уже тихо ненавидели его. Затем он приготовил себе яичницу и, перекусив, прогулялся наверх, чтобы содрать со старого Мака фунт и угостить его пивом. - Он перед этим попросил меня поставить на какую-нибудь клячонку с тремя левыми ногами. Я поболтал с ним минут десять, вернулся в свою берлогу, написал пару писем, посмотрел какой-то дрянной фильмец по телику и завалился на боковую. Первый звонок раздался, когда я уже засыпал. В одиннадцать двадцать, как сейчас помню. И затем следующие десять часов телефоны не замолкали. Мне казалось, что распределительный щиток вот-вот разорвется у меня перед носом... - У Аркадия минус пять, - раздался голос в переговорном устройстве. - Прошу прощения, - сказал Сэм, усмехнувшись, по своему обыкновению, и, оставив Смайли наедине с музыкой, выскользнул за дверь, чтобы разобраться на месте. Сидя в одиночестве, Смайли наблюдал, как в пепельнице медленно догорает коричневая сигарета Сэма. Он ждал, а Коллинз все не возвращался; он подумал, не загасить ли ему окурок. Не разрешают здесь курить во время работы, подумал он; такие правила, что поделать. - Все в порядке, - появился Сэм. Первый звонок был от постоянного секретаря МИД - по прямому проводу, сказал Сэм. В негласном соперничестве с другими министерствами МИД на сей раз переплюнул всех. - Директор агентства Рейтер в Лондоне как раз перед этим позвонил ему и рассказал об убийстве в Праге. Мол, оперативниками русской Службы безопасности застрелен британский шпион, и сейчас ведутся поиски его сообщников: интересует ли МИД подобная информация? Дежурный секретарь перезвонил нам за разъяснениями. Я сказал, что это похоже на чепуху, и повесил трубку, но тут ко мне влетел Майк Микин из "пастухов" и сообщил, что в чешском эфире началась какая-то вакханалия: половина передач зашифрована, но остальные идут открытым текстом. Он продолжает получать одно за другим разноречивые сообщения о стрельбе в Брно. "В Праге или в Брно? - спросил я. - Или и там, и там?" - "Только в Брно". Я приказал ему продолжать прослушивание, а тем временем уже все пять аппаратов трезвонили наперебой. Я как раз выходил из комнаты, и тут снова звонит секретарь МИДа по прямому проводу: тот человек из Рейтера перезвонил и уточнил, что стреляли не в Праге, а в Брно. Я закрыл дверь, и это было похоже на то, как если бы оставить у себя в гостиной осиное гнездо. Когда я вошел к Хозяину, он стоял у стола Он услышал, как я поднимался но лестнице. Кстати, Аллелайн не постелил еще дорожку на тех ступеньках? - Нет, - ответил Смайли. Он выглядел довольно безучастным. "Джордж похож на стрижа, - сказала как-то Энн Хейдону в присутствии Смайли. - Он способен понижать температуру тела, пока она не сравняется с температурой окружающей среды. И после этого он уже не тратит лишней энергии ни на что постороннее". - Ты знаешь, как быстро он умел окидывать человека взглядом, - продолжал Сэм. - Тогда он посмотрел на мои руки: нет ли в них телеграммы для него. В ту минуту мне хотелось, чтобы я хоть что-то держал в руках, но они были пустыми. "Боюсь, поднялась небольшая паника", - сказал я. Я вкратце передал ему суть происходящего, и он взглянул на свои часы; полагаю, он пытался вычислить, что должно было происходить в этот момент, если бы все шло гладко. Я спросил: "Могу ли я получить инструкции?" Он сел за стол. Я не мог как следует разглядеть его:на столе стояла лишь эта его зеленая лампа с низким абажуром. Я повторил: "Мне нужны инструкции. Вы хотите, чтобы я опроверг все это? Почему я не должен никого посвящать?" Никакой реакции. Между прочим, никто потом и не интересовался, но я-то этого еще не знал. "Я должен иметь инструкции, что мне делать и говорить". Снизу были слышны шаги; я знал, что это радисты пытаются меня найти. "Может, вы хотите спуститься вниз и взять руководство на себя?" - спросил я. Я обошел стол с другой стороны, переступая через папки; все они лежали раскрытыми в разных местах; можно было подумать, что он составляет энциклопедию. Некоторые из этих досье, должно быть, относились еще к довоенным временам. Он сидел вот так. Сэм собрал пальцы в пучок, уперся кончиками в лоб и уставился на стол. Другая рука лежала на столе ладонью кверху, держа воображаемые карманные часы Хозяина. - "Скажи Макфейдину, пусть возьмет мне такси, потом найди Смайли". - А что насчет операции?" - спрашиваю я. Ответа, видимо, мне предстояло ждать всю ночь. "Можно опровергнуть, - говорит он. - У обоих были иностранные документы. Никто пока еще не может знать, что они англичане". - "Речь шла только об одном человеке, - сказал я. Затем добавил: - Смайли сейчас в Берлине". Да, именно так я и сказал. После этого он снова на пару минут замолчал. "Сойдет кто угодно, разницы нет", - выдал он наконец. Мне, пожалуй, стоило пожалеть его, но в тот момент трудно было проявить великодушие. Черт возьми, он свалил все на меня, так хоть бы рассказал, что происходит. Макфейдина поблизости не было, и я решил, что Хозяин сам найдет себе такси. К тому моменту, когда я спустился вниз, я, наверное, был похож на Гордона в Хартуме. Эта старая карга, что дежурила на радиоперехвате, замахала мне сводками, будто сигнальными флажками, вахтеры заорали, увидев меня, радист сжимал в руке целую кипу донесений, телефоны продолжали звонить: не только мой, но и штук шесть по всему четвертому этажу. Я прямиком направился в дежурную комнату и отсоединил все провода, пытаясь собраться с мыслями. Эта баба с радиоперехвата - как ее, черт побери, зовут? - та, что все время играла в бридж с Акулой? - Перселл. Молли Перселл. - Да, точно. Ее рассказ меня, мягко говоря, слегка ошарашил. Пражское радио обещало в течение получаса передать чрезвычайное сообщение. Это было пятнадцать минут назад. В сообщении якобы должны быть представлены подробности акта грубой провокации со стороны западных властей, который является не чем иным, кроме как посягательством на суверенитет Чехословакии и оскорблением чувств свободолюбивых народов всего мира. Если не считать этого, - продолжал угрюмо Сэм, - вся история от начала до конца больше походила на какой-то розыгрыш. Я, разумеется, позвонил на Байуотер-стрит, потом послал запрос в Берлин, передав им приказ разыскать тебя и завтрашним же рейсом отправить домой. Я дал Меллоузу основные номера телефонов и послал его, чтобы он нашел наружный телефон и поймал кого-нибудь из начальства. Перси на выходные уехал в Шотландию и был в это время у кого-то на званом ужине. Его повар дал Меллоузу номер телефона, он позвонил туда и переговорил с хозяином. Тот сказал, что Перси только что ушел. - Прошу прощения, - перебил Смайли. - Позвонил на Байуотер-стрит - для чего? - Он схватил верхнюю губу большим и указательным пальцами, оттянул ее вниз и отрешенно уставился в пространство перед собой, сделавшись похожим на редкостного урода. - На всякий случай: вдруг ты уже вернулся из Берлина, - сказал Сэм. - И что - вернулся я? - Нет. - И с кем же ты разговаривал? - С Энн. - Энн сейчас нет дома, - сказал Смайли. - Ты не мог бы вспомнить, как происходила ваша беседа? - Я спросил о тебе, и она сказала, что ты в Берлине. - И это все? - Момент был критический, Джордж, ты же понимаешь, - предостерегающим тоном заметил Сэм. - Ну и?.. - Я спросил ее, не знает ли она случайно, где сейчас может быть Билл Хейдон. Это было крайне необходимо. Я предположил, что хотя он и в отъезде, но, может быть, где-то недалеко. Мне кто-то однажды сказал, что они родственники. - Он помолчал и добавил: - Кроме того, я так понял, он друг вашей семьи. - Да. Так и есть. И что она ответила? - Бросила сердито "нет" и повесила трубку. Прости, Джордж. На войне как на войне. - Какой у нее был голос? - спросил Смайли после некоторого молчания, пока он переваривал значение этого афоризма. - Я же сказал: сердитый. Рой был в Лидсе, где занимался поиском талантов в тамошнем университете, - сказал Сэм. - Достать его было невозможно. А в промежутках между звонками на Сэма сыпались шишки со всех сторон. Можно подумать, что он, по крайней мере, оккупировал Кубу. - Военные орали о передвижении чешских танковых колонн вдоль австрийской границы, "пастухи" не слышали самих себя, судя по интенсивности радиообмена в районе Брно, а что касается МИДа, то у их постоянного секретаря, казалось, началась истерика. Сначала Лейкон, а затем Министр вылили по ушату помоев. И в половине первого мы наконец получили долгожданное сообщение чешского радио; правда, минут на двадцать позже, чем было обещано, но ожидания оказались не напрасны. Британский шпион по имени Джим Эллис, путешествующий с фальшивыми чешскими документами, с помощью чешских контрреволюционеров пытался похитить в лесу неподалеку от Брно чешского генерала, имя которого не называлось, а затем тайно переправить его через австрийскую границу. В Эллиса стреляли, но убит он или жив, они не сказали. В ближайшее время будут произведены аресты. Я поискал имя "Эллис" в справочнике оперативных псевдонимов и обнаружил, что это Джим Придо. И я подумал, точно так же, как, наверное, подумал и Хозяин: если Джима застрелили и нашли при нем только чешские документы, то какой дьявол назвал им его имя и откуда они узнали, что он англичанин? Потом приехал Билл Хейдон, белый как полотно. Известие обо всей этой истории якобы пришло на телетайп в его клубе. Он тут же сорвался и приехал в Цирк. - В котором часу точно это произошло? - спросил Смайли, едва заметно нахмурив брови. - Ведь было уже, наверное, довольно поздно. Сэм посмотрел на него так, будто заранее просил прощения. - В час пятнадцать, - сказал он. - Довольно поздновато для чтения телетайпных лент, правда? - Вопрос не ко мне, старина. - Билл ведь состоит в клубе "Сэвил", если не ошибаюсь? - Не знаю, - упрямо повторил Сэм. Он отпил немного кофе. - На него любо-дорого было посмотреть, это все, что я могу тебе сказать. Я привык думать, будто он дьявольски неуравновешенный тип. Но в ту ночь это был совсем другой человек, поверь мне. Да, конечно, поначалу он был потрясен. А кто бы не был на его месте? Он приехал, зная только, что произошла какая-то безобразно-скандальная заварушка со стрельбой, вот, пожалуй, и все. Но когда я сказал ему, что стреляли не в кого-нибудь, а в Джима, он уставился на меня, как сумасшедший. Я думал, он сейчас набросится на меня с кулаками. "Застрелили? Как застрелили? Насмерть?!" Я сунул ему в руку все сводки, и он просмотрел их все одну за другой... - А он разве еще не знал этого из телетайпного сообщения? - как бы про себя спросил Смайли вполголоса. - Я думал, все новости тогда с этого и начинались: "Эллис застрелен" - и так далее. Это ведь чуть ли не во всех заголовках было, разве не так? - Ну, наверное, это зависит от того, какая из сводок первой попалась ему на глаза, - отмахнулся Сэм. - Так или иначе, но он принял дежурство на коммутаторе и к утру постарался собрать воедино всю информацию на тот час, представляя собой чуть ли не воплощение спокойствия. Он позвонил в МИД и сказал им, чтобы они твердо стояли на своем и не поддавались на провокации; он связался с Тоби Эстерхейзи и отправил его притащить парочку чешских агентов, студентов Лондонской школы экономики. До сих порон их не трогал и наблюдал, как они копошатся, намереваясь когда-нибудь перевербовать их и запустить обратно в Чехословакию. "Фонарщики" Тоби сцапали эту парочку и упрятали под замок в Саррате. Затем Билл позвонил главному чешскому резиденту в Лондоне и довольно грубо пригрозил, что разденет его догола и выставит на посмешище перед всем шпионским миром, если хотя бы один волос упал с головы Джима Придо. Еще он посоветовал ему передать все это своим хозяевам. У меня было такое чувство, будто я в толпе зевак наблюдаю за аварией на улице, а Билл - это доктор, единственный из всех, кто знает, что нужно делать. Он позвонил также какому-то знакомому газетчику, поставлявшему ему информацию, и передал строго конфиденциальную версию о том, что Эллис чешский наемник, работающий по контракту с американцами; Билл сказал, что при изложении этой версии не стоит ни на кого официально ссылаться. Фактически эта история и была использована в вечерних выпусках газет. Как только у Хейдона выдалась свободная минута, он убежал к Джиму на квартиру, чтобы удостовериться, не осталось ли там чего-нибудь, на что могут натолкнуться журналисты, если вообще найдется такой умный журналист, который сможет обнаружить связь между Эллисом и Придо. Я подозреваю, что он проделал тщательную работу по заметанию следов. Подчиненные и все такое прочее. - У него не было подчиненных, - сказал Смайли. - Кроме, я полагаю, Билла, - добавил он еле слышно. Рассказ Сэма подходил к концу: - В восемь часов появился Перси Аллелайн, он выклянчил у военных специальный самолет. Все время ухмылялся. Не думаю, что это выглядело очень умно с его стороны, если принять во внимание чувства Билла, но - что было, то было. Он принялся допытываться, почему я оказался на дежурстве, и я выдал ему ту же историю, что и Мэри Мастсрман; негде, мол, спать. Он позвонил с моего телефона Министру, чтобы договориться с ним о встрече, и все еще продолжал беседовать, когда пришел Рой Бланд, весь на взводе и с перепоя, пытаясь дознаться, кто посмел совать свой нос на его территорию, и фактически обвиняя меня. Я сказал: "Бог ты мой, парень, да ты знаешь, что со стариной Джимом? Ты бы хоть пожалел его, если уж на то пошло", но наш Рой - он ведь парень простой, живых он любит больше, чем мертвых. Я с радостью уступил ему свое место, спустился позавтракать в "Савой" и почитать воскресные газеты. Большинство из них передали сообщения Пражского радио и насквозь фальшивые опровержения нашего МИДа. Под конец Смайли спросил; - И после всего этого ты улетел на юг Франции? - Да, и провел там два чудесных месяца. - Кто-нибудь спрашивал тебя снова - например, о Хозяине? - Пока я не вернулся - нет. Ты все время тогда был не в себе, Хозяин лежал в больнице. - Сэм слегка понизил голос: - Он ведь не наделал никаких глупостей, скажи честно? - Он просто умер. А что было дальше? - Перси исполнял обязанности начальника. Он позвал меня и снова стал расспрашивать, почему это я дежурил вместо Мастерман и что за разговор состоялся у меня с Хозяином. Я не отступал от своей истории, и Перси назвал меня вруном. - Так они что, за это тебя и выгнали - за вранье? - За пьянство. Вахтеры-таки отыгрались на мне. Они насчитали в мусорной корзине дежурной комнаты пять банок из-под пива и доложили администрации. Есть, оказывается, инструкция: никаких пьянок в помещении. Через некоторое время дисциплинарная комиссия под каким-то глупым предлогом признала меня виновным, так что пришлось податься в букмекеры. А что произошло с тобой? - Ах, да почти все то же самое. Я, кажется, таки не смог убедить их, что не был во всем этом замешан. - В общем, если тебе потребуется кому-нибудь перерезать глотку, - сказал Сэм, тихонько выведя его через боковую дверь в уютный внутренний дворик, - звякни мне. - Смайли погрузился в задумчивость. - А если как-нибудь захочешь сделать ставочку, - продолжал Сэм, - приведи с собой пару этих умников, дружков Энн. - Послушай-ка, Сэм. В ту ночь Билл занимался любовью с Энн. Погоди, не перебивай. Ты позвонил ей, и она сказала, что Билла у нее нет. А как только повесила трубку, тут же выпихнула его из кровати, и через час он уже появился в Цирке, зная о стрельбе в Чехословакии. Если бы ты мне рассказывал все без утайки - скажем, в письме, - ты бы примерно так все и выложил, да? - Если честно, то да. - Но о Чехословакии ты по телефону ей ничего не... - Он заехал в свой клуб по дороге в Цирк. - Если только он был открыт. Очень хорошо: почему тогда он не знал, что в Джима Придо стреляли? При дневном свете Сэм вдруг резко постарел, хотя усмешка по-прежнему не сходила с его лица. Он, казалось, хотел что-то сказать, но затем передумал. Было похоже, что он сначала рассердился, потом хотел что-то возразить, и в конце концов лицо его снова перестало выражать что-либо. - Пока, - сказал он. - Береги себя. - И он удалился в вечный полумрак избранного им ремесла. Глава 27 Когда Смайли в то утро вышел из "Айли" и направился к Гроувенор-сквер, небо было голубым и улицы заливал такой яркий солнечный свет, что глазам делалось больно. Сейчас же, когда он проезжал мимо унылых фасадов Эдгвар-роуд на шикарном "ровере", взятом напрокат, ветер затих, небо почернело, явно намекая на дождь, а все, что осталось от солнца, - это тусклые красноватые отблески на асфальте. Джордж припарковался на Сент-Джонс-Вуд-роуд, во дворе перед новым высотным зданием со стеклянным подъездом, однако через главный вход не вошел. Обогнув большую скульптуру, изображавшую, как ему показалось, какой-то бессмысленный вселенский хаос, под мелким ледяным дождиком он направился к наружной лестнице, ведущей вниз. Там висела табличка "Только для выхода". Первый пролет был выложен кафелем "терраццо", а перила сделаны из африканского тика. Однако на этом щедрость подрядчика, видимо, закончилась. На смену роскошной отделке пришли грубо оштукатуренные стены, а воздух переполняло зловоние разбросанного повсюду мусора. Движения Смайли можно было назвать скорее осторожными, чем крадущимися, но когда он достиг Железной двери, то постоял несколько секунд в нерешительности, прежде чем положил обе руки на Длинную ручку и внутренне собрался, как перед тяжелым испытанием. Дверь приоткрылась не более чем на полметра и с глухим стуком во что-то уперлась; в ответ на это послышался свирепый окрик, многократно повторенный эхом, как в плавательном бассейне: - Эй, почему не можно выглянул сначала? Смайли бочком проскользнул через проем. Дверь, как оказалось, уперлась в бампер сверкающего полировкой автомобиля, но Смайли на него даже не взглянул. В дальнем конце гаража двое мужчин в комбинезонах поливали из шланга "роллс-ройс", загнанный в клетку. Оба смотрели прямо на Смайли. - Почему ты не приходил другая дорога? - допытывался все тот же сердитый голос. - Ты жилец этот дом? Почему ты не пользуешь лифт для жилец? Эта лестница для пожар. Невозможно было понять, кто из них говорит, но, кто бы это ни был, говорил он с сильным славянским акцентом. Свет шел у них из-за спин. Тот, что пониже, держал в руках шланг. Смайли прошел вперед, держа руки подчеркнуто подальше от карманов. Мужчина со шлангом снова приступил к работе, но тот, что повыше, продолжал стоять и смотреть на Смайли в полумраке. На нем был белый комбинезон, а уголки воротничка приподняты, что придавало ему ухарский вид. Черные волосы были зачесаны назад. - К сожалению, я не жилец этого дома, - признался Смайли. - Но я хотел бы знать, могу ли я поговорить с кем-нибудь на предмет аренды моста для моей машины. Меня зовут К а р м а й к л , - пояснил он, слегка повысив голос. - Я недавно купил квартиру на этой улице. Он сделал жест, словно пытаясь достать визитную карточку, будто документы могли представить его в более выгодном свете, нежели его невзрачная внешность. - Я заплачу вперед, - пообещал он. - Я бы мог подписать контракт или что там еще нужно, не сомневайтесь. Разумеется, я хочу, чтобы все было по-честному. Я могу дать вам рекомендацию моего банка, могу заплатить задаток - все, что в пределах разумного. Все, как полагается. У меня "ровер". Совсем новый. Я бы не хотел делать что-то за спиной вашей фирмы, потому что мало ли какие потом могут возникнуть неприятности. Но я сделаю все, что угодно, в пределах разумного. Мне бы, наверное, стоило подъехать на машине прямо сюда, ноя не хотел сразу показаться слишком назойливым. И еще, знаете, наверное, это звучит глупо, но мне не понравился въезд. Машина еще такая новая, понимаете. Все время, пока шел этот затянувшийся монолог с объяснениями, который Смайли преподнес с суетливой озабоченностью, он продолжал стоять в луче яркого света, падающего из-под стропил; просящая, чуть ли не подобострастная фигура, как это казалось со стороны, ясно различимая и оттого беззащитная. И эта его жалобная поза возымела свое действие. Выйдя из клетки, человек в белом шагнул по направлению к застекленной будке, встроенной между двумя железными стойками, и, кивнув своей красивой головой, пригласил Смайли следовать за ним. На ходу он стянул с рук перчатки. Это были кожаные перчатки ручной работы, довольно дорогие. - Вперед ты должен следил за себя, как ты открывал дверь, - предупредил мужчина все так же громко. - Ты должен пользовать лифт, знаешь, а то можешь платил пару фунтов. Пользовай лифт и не будешь имел неприятность. - Макс, мне нужно поговорить с тобой, - сказал Смайли, как только они оказались одни в будке. - С глазу на глаз. Не здесь. Макс был широкоплечим и сильным мужчиной с бледным мальчишеским лицом, покрытым морщинами, как у старика. Он был довольно красив, глаза его все время оставались очень спокойными. Да и вся его фигура производила впечатление какого-то неживого спокойствия. - Прямо теперь? Ты хочешь говорил теперь? - В машине. Она там стоит, снаружи. Если подняться наверх по пандусу, то прямо на нее и наткнешься. Приложив руку ко рту. Макс заорал через весь гараж. Он был на полголовы выше Смайли, его голосище гремел, как иерихонская труба. Смайли не сумел уловить смысла слов. Скорее всего, он орал на чешском. Ответа не последовало, но Макс уже начал расстегивать свой комбинезон. - Это насчет Джима Придо, - сказал Смайли. - Понятно, - ответил Макс. Они доехали до Хэмпстеда и теперь сидели внутри шикарного "ровера", наблюдая, как ребятишки ломают лед в пруду. Дождь в конце концов перестал: наверное, стало слишком холодно. Когда Макс вылез из своего подвала, он оказался одет в синий костюм и синюю рубашку. Галстук тоже синий, но цвет его был тщательно подобран так, чтобы отличаться от всего остального: Максу стоило больших хлопот отыскать нужный оттенок. Он носил несколько колец на руках, а на ногах у него были летные ботинки на "молнии". - Я уже там больше не служу. Они тебе не говорили? - спросил Смайли. Макс пожал плечами. - Я думал, они тебе скажут. Макс сидел выпрямившись, не облокачиваясь на спинку: он был слишком горд для этого. На Смайли он не смотрел; взгляд его был прикован к пруду и ребятишкам, которые дурачились и съезжали на лыжах в камыши. - Они мне не рассказывал ничего, - сказал он. - Меня вытурили, - сказал Смайли. - Я думаю, приблизительно тогда же, когда и тебя. Макс, казалось, слегка напрягся, потом снова расслабился. - Очень плохо, Джордж. Что ты делал: украл деньги? - Я не хочу, чтобы они что-нибудь узнали, Макс. - Ты тайный, я тоже тайный, - сказал Макси, открыв золотой портсигар, предложил Смайли сигарету, от которой тот отказался. - Я хочу услышать от тебя, что произошло, - продолжал Смайли. - Я хотел выяснить это перед тем, как меня вытурили, но не успел. - Из-за это они тебя вытурили? - Может быть. - Ты не знаешь очень много, а? - сказал Макс, по-прежнему равнодушно наблюдая за детишками. Смайли выражался очень просто и понятно, и все время на всякий случай следил за Максом, если тот чего-нибудь не поймет. Они могли бы говорить по-немецки, но Макс не захотел бы, и Смайли это знал. Приходилось говорить по-английски и все время следить за выражением лица Макса. - Я ничего не знаю, Макс, Я не принимал в этом никакого участия. Когда это все случилось, я сидел в Берлине и ничего не знал ни о том, что там было запланировано, ни о том, что за этим стояло. Они вызвали меня радиограммой, но, когда я вернулся в Лондон, было уже слишком поздно, - Запланировано, - повторил Макс. - Было много что-нибудь запланировано. - Его скулы и щеки неожиданно покрылись целой сеткой морщин, а глаза сузились, и трудно было понять, гримаса это или улыбка. - Так ты, Джордж, имеешь теперь много время, а? Господи, там было много запланировано. - Джим должен был провести специальную операцию. Он попросил тебя в помощники. - Конечно. Джим просил Макс был "нянька". - Как он заполучил тебя? Он появился в Эктоне и говорил с Тоби Эстерхейзи? Он сказал: "Тоби, я хочу Макса"? Или как? Как он заполучил тебя? Руки Макса расслабленно лежали на коленях. У него были ухоженные и довольно изящные руки, если не считать слишком крупных костяшек. При упоминании об Эстерхейзи он повернул ладони внутрь и сложил их в некое подобие клетки, будто поймал бабочку. - Какого черта? - спросил Макс. - Ну а как тогда? - Было тайно, - сказал Макс. - Джим тайно, я тайно. Как сейчас. - Ну, давай, расскажи, - сказал Смайли, - Пожалуйста. Макс рассказывал так, будто речь шла о каких-то жизненных неурядицах: то ли семейных, то ли деловых, то ли любовных. Это произошло вечером в понедельник, в середине октября, да. точно, шестнадцатого. Тогда наступил какой-то застой, он не выезжал за границу уже которую неделю, и это ему порядком надоело. Он провел целый день, наблюдая за одним домом в Блумсбери, где, по некоторым сведениям, жила парочка китайских студентов; "фонарщики" подумывали о том, чтобы организовать ночью в их квартире кражу со взломом. Макс уже как раз собирался вернуться в "прачечную" Эктона и написать отчет, когда Джим, вроде бы случайно наткнувшись на него на улице, подобрал и отвез его к Кристал-Паласу, где они поговорили, сидя в машине, как сейчас; только тогда они говорили на чешском. Джим сказал, что намечается одна специальная работа, что-то настолько грандиозное и настолько секретное, что никому в Цирке, даже Тоби Эстерхейзи, не положено об этом знать. Руководство осуществляется с самой верхушки пирамиды, а само дельце обещает быть очень опасным. Не интересуется ли Макс? - Я говорю: Конечно, Джим. Макс интересуется". Потом он просил мне: "Возьми отпуск. Ты идешь к Тоби и говоришь: Тоби, моя мать болела, я хочу брать немного отпуск". У меня нет никакой мать. "Хорошо, - говорю я. - Я беру отпуск. Насколько день, Джим?" Вся операция не должна продлиться больше, чем выходные, сказал Джим. Они должны приехать туда в субботу и уехать оттуда в воскресенье. Затем он спросил Макса, есть ли у него сейчас возможность достать готовые документы, лучше всего австрийские: какой-нибудь мелкооптовый торговец, еще лучше, если с водительским удостоверением. Если Макс ничего подходящего в Эктоне не найдет, Джим достанет все сразу в Брикстоне. - Конечно, - говорю я. - У меня есть Хартман Руди, из Линца, судетский эмигрант. Итак, Макс попотчевал Тоби байкой о том, что у его девушки в Брэдфорде проблемы со здоровьем, а Тоби попотчевал Макса десятиминутной лекцией о сексуальных нравах англичан; и вот в четверг Джим с Максом встретились на конспиративной квартире, которая в те дни была закреплена за "головорезами", в одном шумном квартале Ламбета. Джим принес ключи. Трехдневная вылазка, повторил Джим, секретная встреча в пригороде Брно. Придо притащил с собой большую карту, и они стали ее изучать. Джим будет передвигаться под видом чеха, Макс - австрийца. До Брно они должны добираться разными маршрутами: Джим прилетит на самолете из Парижа в Прагу, затем из Праги поездом. Он не сказал, какие у него у самого будут документы, но Макс предположил, что чешские, потому что Джим говорил на чешском, как на родном языке, Макс сам видел как-то раз, как он этим воспользовался. Стало быть. Макс - Руди Хартман, торговец стеклянной и керамической посудой. Ему предстояло пересечь австрийскую границу на автофургоне в районе Микулова, затем двигаться на север по направлению к Брно, имея в запасе кучу времени, чтобы успеть на рандеву с Джимом, которое должно состояться в субботу в шесть тридцать вечера в одном из переулков у футбольного стадиона. В тот вечер в семь часов был большой футбольный матч. Джим должен будет вместе с толпой идти по этому переулку и, проходя мимо, забраться в фургон. Они условились о времени, о запасных вариантах, обо всех возможных случайных обстоятельствах; кроме того, сказал Макс, они хорошо знали почерк друг друга. После того как они бы выбрались нз Брно, им предстояло ехать вместе по трассе на Биловице до Крштины, а затем свернуть на восток в сторону Рачице. Где-то по дороге на Рачице они должны были встретить на левой обочине припаркованную черную машину, скорее всего "фиат". Первые две цифры номера должны быть девять-девять. Водитель должен был читать газету. Им нужно было вылезти, Макс подойдет к нему и спросит, все ли в порядке. Мужчина за рулем должен был ответить, что его доктор запретил ему водить машину дольше трех часов подряд. Максу следовало сказать, что долгие поездки и вправду большая нагрузка на сердце. После чего водитель должен был показать им, где поставить фургон, и пригласить в свою машину для беседы. - С кем вы встречались. Макс? Джим тебе это тоже говорил? Нет, больше Джим ничего не сказал. Вплоть до самого Брно все шло почти по плану, продолжал Макс. После того как он проехал Микулов, за ним какое-то время следовали двое мотоциклистов в штатском, которые менялись между собой каждые десять минут, но он списал это на счет своих австрийских номеров и особо не беспокоился. К полудню он с комфортом добрался до Брно и, чтобы не вызывать лишнего подозрения, поселился в гостинице, а затем зашел в ресторан выпить пару чашек кофе. Там к нему привязался какой-то местный актеришка, и Макс поведал ему обо всех превратностях торговли стеклянной посудой, а также о своей девушке из Линца, которая сбежала от него с каким-то американцем. Джим на первую встречу не явился, но часом позже у них был запланирован запасной вариант. Макс сначала подумал, что поезд опоздал, но Джим сказал только: "Поезжай потихоньку", и он понял, что возникли какие-то проблемы. Все случилось, как он и предполагал, сказал Джим. План изменился. Максу не стоит глубоко в это влезать. Он должен поскорее подбросить Джима к месту встречи, а затем затаиться в Брно до утра понедельника. Ему ни в коем случае нельзя вступать в контакт ни с кем из тех, кто связан с Цирком: ни с людьми из сети "Скорпион", ни с людьми из сети "Платон", ни тем более с пражской резидентурой. Если Джим не объявится в отеле к восьми утра в понедельник. Макс должен выбираться любым способом, каким сможет. Если же Джим объявится, у Макса будет поручение: передать Хозяину послание Джима. Послание может быть очень простым, возможно, оно будет состоять всего Из одного слова. Когда он доберется до Лондона, он должен лично прийти к Хозяину, договориться с Макфейдином о приеме и передать сообщение. Все ли ему понятно? Если Джим так и не покажется больше, Максу следует вернуться к своим делам" которые он оставил, и на все расспросы, как внутри Цирка, так и за его пределами, отвечать отрицательно. - А Джим не сказал, почему план изменился? - Джим волновал. - Значит, что-то произошло с ним по дороге перед встречей с тобой? - Может быть. Я говорю Джиму: "Слушай, Джим, я приезжал вместе. Ты волновал, я был "нянька", я еду за тебя, стреляю за тебя, что за черт?" Джим разозлил, как черт, о'кей? - О'кей, - сказал Смайли. Они двинулись по дороге на Рачице и в конце концов нашли автомобиль с выключенными фарами, развернутый по направлению к проселочной дороге, уходившей в поле. "Фиат", две девятки на номерах, черного цвета. Макс остановил свой фургон и выпустил Джима. Когда Джим подошел к "фиату", водитель слегка приоткрыл дверцу, для того чтобы загорелся свет. На руле перед ним лежала раскрытая газета. - Ты не рассмотрел его лица? - Была тень. Макс подождал; по-видимому, они обменялись паролями, Джим сел в машину, и они уехали по проселочной дороге, так и не включив фары. Макс вернулся в Брно. Он сидел в ресторане за шнапсом, когда во всем городе вдруг поднялся грохот. Вначале он подумал, что этот звук идет со стороны футбольного стадиона, но затем сообразил, что это грузовики: целая колонна их двигалась по дороге. Он спросил официантку, что происходит, и она сказала, что в лесу была какая-то стрельба и в этом якобы замешаны контрреволюционеры. Он вышел на улицу, залез в свой фургон, включил радио и поймал сводку новостей из Праги. Так он впервые услышал о генерале. Он подумал, что кругом уже стоят кордоны, да и все равно, по инструкции Джима, он должен был залечь на дно в гостинице и ждать до утра понедельника. - Может быть, Джим посылал мне сообщение. А может, какой-нибудь парень из Сопротивления мог приходил ко мне. - С этим одним словом, - тихо уточнил Смайли. - Конечно. - Он не сказал, какого рода это слово? - Ты сходил с ума, - сказал Макс. Это было что-то среднее между утверждением и вопросом. - Чешское слово или английское? А может, немецкое? Никто так и не пришел, сказал Макс, не утруждая себя ответами на глупые вопросы. В понедельник он сжег свой паспорт, по которому въехал, поменял номерные таблички на своем фургоне и воспользо