епкого и умеющего постоять за себя, что выглядело даже немного устрашающе. Но она к нам вернулась. О да. Ее комната в этом доме всегда ждет ее, она рядом с моей. Лиззи может прийти в любой момент, когда захочет. Она всегда найдет меня здесь. О да. Мы помогли ей преодолеть этот барьер - правда, Сесс? И потом, в один прекрасный день я сказал ей... - Она пришла с очень славным кудрявым молодым человеком, - перебила его жена. - Учитель, англичанин. Его звали Эндрю. - Шотландец, - автоматически поправил ее мистер Пеллинг. - Эндрю был очень милый мальчик, но с Нанком, конечно, не сравнить. Правда, дорогой? - Он был ей не пара. Все толковал про эту самую йогу. Несерьезно все это, я вам скажу, - глупости и выкрутасы. И тогда как-то раз я ей сказал: "Лиззи, арабы - вот где ты сможешь построить свое будущее". - Он щелкнул пальцами, словно разговаривая с воображаемой дочерью. - "Нефть. Деньги. Власть. Поезжай. Собери чемодан: возьми только самое необходимое. Купи билет. И с Богом". - Ее дорогу оплатил ночной клуб, - сказала миссис Пеллинг. - И между прочим, они ее здорово надули. - Ничего такого не было! - резко вскинулся мистер Пеллинг, он даже набычился и принял бойцовскую стойку, чтобы погромче прикрикнуть на нее, но миссис Пеллинг продолжала рассказ, как будто его здесь и не было. - Понимаете, она позвонила по объявлению. Говорила с этой женщиной из Брэдфорда, которая расписывала все, не жалея красок, и чего только не обещала. Содержательница публичного дома. "Нужны платные партнерши для клиентов ночного клуба, но это не то, что вы подумали", - сказала она. Они купили ей билет на самолет, а когда он приземлился в Бахрейне, ее заставили подписать контракт, по которому она должна была отдавать все, что заработает, за квартиру, которую для нее сняли. И с того самого дня она была у них в руках - разве нет? Она никуда не могла обратиться. Посольство не могло ей помочь, никто не мог. Понимаете, она очень красивая. - Ах ты, старая карга! Мы здесь разговариваем о ее карьере! Ты что, не любишь ее совсем? Ты ей не мать! Боже мой! - Она уже сделала карьеру, - с чрезвычайно гордым видом сказала миссис Пеллинг. - Самую лучшую карьеру в мире. Мистер Пеллинг в отчаянии повернулся к Смайли: - Запишите: "работала по приему гостей и изучала язык" - и еще запишите... - А не могли бы вы сказать мне, - мягко прервал его Смайли, послюнявив большой палец и перевернув страницу, - может быть, так будет лучше это сделать, - не было ли у нее опыта в организации перевозок? - И еще запишите... - Мистер Пеллинг крепко сжал кулаки и сначала посмотрел на свою жену, потом на Смайли, и, казалось, он никак не может решиться, продолжать ему или нет. - Запишите: "работала на английскую Секретную службу, занимала ответственный пост". В качестве тайного агента. Ну, что же вы остановились? Пишите! Вот. Теперь вы знаете. - Он повернулся и сказал, обращаясь к жене: - Он сам из службы, занимающейся безопасностью, он так сказал. Он имеет право знать, и она имеет право, чтобы о ней это знали. Моя дочь не будет неизвестным героем. Или неоцененным. Помяните мои слова: она еще получит медаль Георгия (Военная медаль, которой награждаются отличившиеся во время войны гражданские лица), прежде чем закончит свой земной путь! - Все это глупости, - устало сказала миссис Пеллинг. - Это просто одна из тех и с т о р и й, которые она выдумывала. И ты это прекрасно знаешь. - Погодите: если можно, давайте сначала закончим с одним, а потом уже перейдем к другому, - терпеливо и деликатно попросил Смайли. - Мы говорили, если не ошибаюсь, о том, был ли у нее опыт в организации перевозок. Мистер Пеллинг положил подбородок на руку, между указательным и большим пальцами, и принял чрезвычайно умный вид. - Ее первый опыт к о м м е р ч е с к о й деятельности, - начал он задумчиво, - то есть когда она сама стала себе полной хозяйкой, - вы понимаете, о чем я говорю, - когда все устроилось и выкристаллизовалось и действительно начало приносить доход, - разумеется, помимо разведывательной работы, о которой я упоминал, - когда она стала набирать служащих и иметь дело с большими суммами денег и когда она заняла ответственное положение, соответствующее ее способностям, - все это началось в... Как он называется, этот город? - Ви-ен-ти-ан, - четко, по слогам произнесла его жена, придав названию английское звучание. - Столица Ла-оса, - сказал мистер Пеллинг, с ударением на первом слоге, как в слове "хаос". - А как называлась компания, скажите, пожалуйста? - спросил Смайли, держа карандаш наготове у соответствующей строчки. - Компания по производству виски, - ответил мистер Пеллинг с важным видом, - Моя дочь Элизабет владела и управляла одной из основных иностранных компаний по производству спиртных напитков в этой измученной войной стране. - А как она называлась? - Она продавала неочищенное виски в бочках американцам, которые там болтались, - сказала миссис Пеллинг, стоя у окна, спиной к ним. - И получала за это комиссионные, двадцать процентов. Они покупали эти бочки и оставляли их для выдержки в Шотландии, считая, что потом с м о г у т их продать и вложенные в это деньги принесут им неплохую прибыль. - Простите, кого вы имеете в виду, когда говорите "они"?.. - спросил Смайли. - А потом ее любовник сбежал и прикарманил денежки, - сказала миссис Пеллинг. - Провернул дельце. Очень неплохо. - Все это чистейший вздор! - выкрикнул мистер Пеллинг. - Эта женщина сошла с ума! Не слушайте ее! - Скажите, пожалуйста, а где она жила в это время? - спросил Смайли. - Запишите: "она была представителем", - говорил тем временем мистер Пеллинг, в отчаянии потрясая головой, как будто все полностью вышло из-под контроля, - "представителем компании по производству виски и секретным агентом". - Она жила с пилотом, - сказала миссис Пеллинг. - Она называла его Малыш. Если бы не Малыш, она бы подохла с голоду. Он был великолепен, но война его всего перекорежила. Конечно, а как же могло быть иначе? То же самое было и с нашими мальчиками, разве не так? Вылеты на задания, день за днем и ночь за ночью. - Откинув голову назад, она вдруг громко прокричала, словно давая команду: "По машинам! Боевая тревога!" - Она совершенно не в себе, - снова объяснил мистер Пеллинг. - В восемнадцать их нервы ни к черту не годились, по крайней мере, у половины из них. Но они все выдержали. Понимаете, они любили Черчилля, Им нравилось, что он н е т р у с и т. Совершенно спятила, - повторил мистер Пеллинг. - Кричит ни с того ни с сего. Совсем крыша поехала. - Извините, - сказал Смайли, торопливо записывая. - А как звали Малыша? Пилота? Как его фамилия? - Рикардо. Малыш Рикардо. Он л а п о ч к а. Знаете, он умер, - сказала она, обращаясь прямо к мужу. - Сердце Лиззи было совершенно р а з б и т о - правда, Нанк? Но все равно, пожалуй, так было лучше. - Она н и с к е м не жила, человекообразная ты обезьяна! Это все было специально так устроено. Она работала на английскую Секретную службу! - О Боже мой, - с усталой безнадежностью вздохнула миссис Пеллинг. - Нет, не твой Боже. А м о й Меллон. Запишите это, Оутс. Дайте-ка я посмотрю, правильно ли вы записали. Меллон. Имя ее непосредственного начальника в английской Секретной службе было М-Е-Л-Л-О-Н, два "л". Меллон. Он изображал простого торговца. И неплохо справлялся с торговлей. Естественно, он же умный человек. Но на самом деле... - Мистер Пеллинг с силой ударил кулаком одной руки по ладони другой, звук получился неожиданно громкий. - Но на самом деле под маской приветливого и услужливого английского предпринимателя этот самый Меллон (два л) вел в одиночку тайную войну против врагов Ее Величества, и моя Лиззи помогала ему в этом. Торговцы наркотиками, китайцы, гомосексуалисты - эти иностранные шпионы, которые всеми силами пытаются подорвать мощь нашего славного государства... Моя бесстрашная дочь Лиззи и ее друг полковник Меллон вдвоем отважно вели войну, чтобы помешать их коварному наступлению! И это - чистейшая правда. - Т е п е р ь - т о я в и ж у, от кого у нее эта страсть к сочинительству, - сказала миссис Пеллинг и, оставив дверь открытой, удалилась по коридору, ворча что-то себе под нос. Посмотрев ей вслед, Смайли увидел, что она остановилась на мгновение и наклоном головы пригласила его заглянуть к ней. Потом она исчезла в темном коридоре. Вдалеке хлопнула дверь. - Это правда, - продолжал Пеллинг, все так же настойчиво, но немного спокойнее. - Да-да-да, все так и было. В английской разведывательной службе мою дочь уважали и ценили как отличного оперативного работника. Сначала Смайли не отвечал: он был слишком сосредоточен на том, что писал. Поэтому какое-то время не было ничего слышно, кроме неторопливого поскрипывания ручки по бумаге и изредка шороха переворачиваемой страницы. - Хорошо. Так, а теперь давайте я запишу и эти детали, если не возражаете. Разумеется, это будет держаться в строжайшей тайне. Должен сказать вам, что мы в нашей работе не так уж редко встречаемся с подобными вещами. - Хорошо, - сказал мистер Пеллинг, и, с решительным видом усевшись на дерматиновое кресло, вынул из бумажника одинарный листок бумаги и протянул его Смайли. Это было письмо длиной в полторы страницы, написанное от руки. Почерк был одновременно и претенциозно-затейливый, и детский. Больше других букв привлекала внимание буква "Я", когда речь шла об авторе письма, затейливо украшенная завитушками, а все остальные буквы выглядели поскромнее. Письмо начиналось с обращения "Мой дорогой и милый папочка" и заканчивалось подписью "Твоя любящая дочь Элизабет", а между ними - текст, который Смайли сумел почти полностью запомнить наизусть. " Я п р и е х а л а в о В ь е н т ь я н, Э т о г о р о д с м а л е н ь к и м и д о м и к а м и, в ч е м - т о п о х о ж и й н а ф р а н ц у з с к и е г о р о д а, а в ч е м - т о - н е м н о г о д и к и й, н о н е б е с п о к о й с я о б о м н е ; у м е н я е с т ь в а ж н ы е н о в о с т и д л я т е б я, к о т о р ы е я д о л ж н а с о о б щ и т ь н е м е д л е н н о. В п о л н е в о з м о ж н о, ч т о д о в о л ь н о д о л г о т ы н е б у д е ш ь и м е т ь о т м е н я н и к а к и х и з в е с т и й, н о н е в о л н у й с я, д а ж е е с л и у с л ы ш и ш ь ч т о - н и б у д ь н е х о р о ш е е. У м е н я в с е в п о р я д к е, о б о м н е з а б о т я т с я, и я д е л а ю в с е э т о р а д и П р а в о г о Д е л а, к о т о р ы м т ы м о ж е ш ь г о р д и т ь с я. К а к т о л ь к о я п р и б ы л а с ю д а, я о б р а т и л а с ь к а н г л и й с к о м у т о р г о в о м у п р е д с т а в и т е л ю з д е с ь м и с т е р у М а к е р в у р у ( о н а н г л и ч а н и н), и о н н а п р а в и л м е н я р а б о т а т ь к М е л л о н у. Я н е и м е ю п р а в а р а с с к а з а т ь т е б е, п о э т о м у т ы д о л ж е н в е р и т ь м н е ; е г о з о в у т М е л л о н, и о н з а н и м а е т с я т о р г о в л е й, и п р е у с п е в а е т в э т о м, н о э т о т о л ь к о п о л о в и н а д е л а. М е л л о н о т п р а в л я е т м е н я с з а д а н и е м в Г о н к о н г, я д о л ж н а в ы я с н и т ь к о е - ч т о о з о л о т ы х с л и т к а х и н а р к о т и к а х, н е п о д а в а я в и д у, ч т о м н е э т о и н т е р е с н о. П о в с ю д у м е н я б у д у т с о п р о в о ж д а т ь л ю д и, к о т о р ы е н е д а д у т м е н я в о б и д у, а е г о н а с т о я щ е е и м я - н е М е л л о н. М а к е р в у р о б о в с е м з н а е т, н о н е п о д а е т в и д у. Е с л и с о м н о й ч т о - н и б у д ь с л у ч и т с я, я н и о ч е м н е п о ж а л е ю, п о т о м у ч т о и т ы, и я з н а е м, ч т о и н т е р е с ы С т р а н ы, в а ж н е е, и ч т о з н а ч и т о д и н ч е л о в е к з д е с ь, в А з и и, г д е с т о л ь к о л ю д е й и г д е ж и з н ь в о о б щ е н и в о ч т о н е с т а в и т с я ? Э т о - х о р о ш а я Р а б о т а, п а п а, т а к а я, о к о т о р о й м ы с т о б о й м е ч т а л и, о с о б е н н о т ы, к о г д а в о е в а л, з а щ и щ а я с в о ю с е м ь ю и т е х, к о г о л ю б и л. М о л и с ь з а м е н я и п о з а б о т ь с я о м а м е. Я в с е г д а б у д у л ю б и т ь т е б я, д а ж е е с л и о к а ж у с ь в т ю р ь м е. Смайли вернул письмо. - Там нет даты, - бесстрастно заметил он. - Вы не могли бы сказать мне, когда оно было написано, мистер Пеллинг? Хотя бы приблизительно? Пеллинг назвал ему не приблизительную, а точную дату. То, что он провел всю свою трудовую жизнь в Королевском почтовом ведомстве, не прошло даром. - С тех пор она мне ни разу не писала, - с гордостью сказал мистер Пеллинг, складывая письмо и пряча его назад в бумажник. - И с того самого дня до сегодняшнего - ни единого слова, ни единого звука. Да это и не нужно. Совершенно не нужно. Мы - одно целое. Однажды это было сказано, а потом ни я, ни она больше не упоминали об этом. Она мне только намекнула. И я понял. И она знала, что я знаю. Лучшего взаимопонимания между отцом и дочерью просто быть не может. И все, что за этим последовало: Рикардо Как-Там-Его, живой или мертвый, - какая разница? Какой-то китаец, о котором она долдонит, - это тоже неважно: забудьте про него. Друзья-мужчины, друзья-женщины, коммерция - не обращайте внимания ни на что, о чем вам говорят! Это все - абсолютно все - прикрытие. Она не принадлежит сама себе, она полностью подчиняется им. Она работает на Меллона, и она любит своего отца. Точка. - Вы были очень добры, - поблагодарил Смайли, складывая свои бумаги. - Пожалуйста, не беспокойтесь: не надо провожать меня, я сам найду дорогу. - Ищите, что хотите, - откликнулся мистер Пеллинг, снова возвращаясь к своим прежним шуточкам. Когда Смайли закрывал за собой дверь, мистер Пеллинг уже снова сидел в своем кресле, делая вид, что полностью поглощен поиском места, на котором прервал чтение "Дейли телеграф". Запах алкоголя в темном коридоре ощущался сильнее. Прежде чем хлопнула дверь, Смайли насчитал девять шагов - значит, это должна быть последняя дверь слева, самая дальняя от комнаты мистера Пеллинга. Это могла быть уборная, но на уборной висела табличка "Букннгемский дворец, Черный ход". Смайли очень тихо позвал миссис Пеллинг и услышал громкое "Убирайтесь!*. Он вошел в комнату - и оказался в ее спальне. Женщина, развалившись, лежала на кровати со стаканом в руке, перебирая ворох открыток с видами. Сама комната, как и комната ее мужа, была оборудована всем, чтобы существовать, не покидая ее: газовая горелка, раковина с грудой немытых тарелок... Стены увешаны фотографиями высокой молодой женщины, очень хорошенькой, на некоторых она была с мужчинами, на других - одна. Почти все они были сделаны на фоне восточных пейзажей. Пахло джином и кошкой. - Он никак не желает оставить ее в покое, - сказала миссис Пеллинг. - Это я про Нанка. Так было всегда. Он пытался это изменить, но так и не смог. Понимаете, она ведь очень красивая. - Мать второй раз за день повторила эти слова в качестве объяснения и перекатилась на спину, держа одну из открыток у себя над головой, чтобы прочитать. - Он может сюда войти? - Даже если бы вы попытались затащить его сюда силой, у вас это не получится, дорогой мой. Смайли закрыл дверь, сел на стул и сразу же вынул свою тетрадь. - У нее есть очень милый и славный китаец, - сказала она, все еще глядя на открытку, которую держала вверх ногами. - Она пошла к нему, чтобы спасти Рикардо, а потом влюбилась. Он стал для нее настоящим отцом, первым настоящим отцом за всю жизнь. В конце концов все закончилось благополучно. Все неприятности. Они позади. Он называет ее Лиза, - сказала она. - Он считает, это ей больше подходит. Забавно, правда? Мы не любим немцев. Мы - патриоты. А теперь он ей подкинул отличную работенку - правда ведь? - Насколько я понимаю, она предпочитает называть себя Уэрд, а не Уэрдингтон. Вы не знаете, у нее есть какие-нибудь причины для этого? - Полагаю, она хотела сократить фамилию этого зануды учителишки до минимума, как и его роль в своей жизни. - Когда вы сказали, что она пошла на это, чтобы спасти Рикардо, вы, конечно, имели в виду, что... Миссис Пеллинг театрально застонала, как будто ей причинили боль. - Ох уж эти мне мужчины. Когда? С кем? Почему? Как? В кустах, дорогой мой. В будке телефона-автомата, милый мой. Она купила жизнь Рикардо, заплатив единственной валютой, которая у нее была. Она оказала ему эту честь и потом ушла от него. А что, собственно, вам не нравится? По правде сказать, он был совершенно никчемный человек. - Она взяла еще одну открытку и стала внимательно разглядывать пальмы на пустом берегу. - Моя малышка Лиззи переспала с половиной Азии, прежде чем она нашла своего Дрейка. Но она его нашла. - Вдруг женщина встрепенулась и села, как будто услышала какой-то шум, и очень внимательно посмотрела на Смайли, одновременно приводя в порядок волосы. - Я думаю, вам лучше уйти, дорогой мой, - сказала она все так же тихо и повернулась к зеркалу. - По правде сказать, мне как-то уж очень не по себе от общения с вами. Я плохо выношу, когда вижу вокруг себя честные и достойные лица. Извините, дорогуша, вы ведь понимаете, что я хочу сказать? В Цирке Смайли потребовалась всего пара минут, чтобы удостовериться в том, что он и так знал. Фамилия Меллон (с двумя "л") - в точности, как говорил мистер Пеллинг, - была официальным оперативным псевдонимом Сэма Коллинза. ШАНХАЙСКИЙ ЭКСПРЕСС В воспоминаниях, которые сейчас услужливо подсовывает память участникам тех событии и где не все запечатлелось так, как происходило на самом деле; а так, как удобнее помнить, в связи с этим моментом возникает обманчивое впечатление, что дальше время словно сжалось и события следовали одно за другим почти беспрерывно. Для Джерри пришло и прошло Рождество, отмеченное чередой бесцельных вечеров в клубе иностранных корреспондентов, с большим количеством выпитого. В последний момент он решил отправить Кэт несколько посылок, которые в самые немыслимые ночные часы пришлось завертывать в праздничную оберточную бумагу с рождественскими рисунками. Дополненный и исправленный запрос о розыске Рикардо был официально передан Кузенам, и Смайли сам отвез его во Флигель, чтобы как можно лучше объяснить все Мартелло. Но из-за рождественской суеты запрос где-то застрял, не говоря о других причинах - приближающемся падении правительств Вьетнама и Камбоджи, и завершил прохождение по инстанциям американских департаментов уже после наступления Нового года (как свидетельствуют даты в досье по "делу Дельфина"). А р е ш а ю щ а я в с т р е ч а с Мартелло и его друзьями из ведомства контроля за наркотиками, и подавно, состоялась только в начале февраля. Разумом в Цирке понимали, в каком напряжении из-за этих долгих проволочек живет Джерри, но в атмосфере кризиса, которая по-прежнему преобладала, никто не почувствовал, что это для него значит. И уж тем более никто ничего не сделал, чтобы облегчить это бремя. В этом некоторые тоже могут обвинить Смайли (в зависимости от того, какую позицию они занимают), хотя трудно представить себе, что еще он мог бы сделать, только что не отозвать Джерри в Англию. Тем более что Кро продолжал слать радужные донесения о его самочувствии и настроении. На шестом этаже все работали на износ, и Рождество прошло почти незамеченным, если не считать не слишком удавшегося праздника в полдень двадцать пятого и небольшого перерыва чуть позже, когда Конни и "мамаши" через все громкоговорители по случаю Рождества включили речь королевы, чтобы устыдить еретиков вроде Гиллема и Молли Микин, которых речь привела в состояние буйного веселья (потом они в коридоре не очень успешно пытались изображать королеву). Официальное возвращение Сэма Коллинза в не очень внушительные ряды сотрудников Цирка произошло в по-настоящему морозный день в середине января. В этом событии присутствовали и забавная, и смутно тревожная сторона. Забавная состояла в том, что его арестовали. Он прибыл ровно в десять утра в понедельник на этот раз не в смокинге, а в элегантном сером пальто, с розой в петлице. Он выглядел неправдоподобно молодо. Но Смайли и Гиллема не было, они уехали на совещание с Кузенами, и ни охранникам на входе, ни "домоправителям" никто не оставил никаких инструкций, поэтому они заперли Сэма в подвале и он просидел там три часа, дрожа от холода и кипя от злости, пока не вернулся Смайли и не подтвердил, что теперь он работает здесь. Кроме того, с комнатой, которую ему отвели, тоже вышла комедия. Смайли распорядился выделить ему кабинет на пятом этаже, рядом с Конни и ди Салисом, но Сэм и слышать об этом не желал - он хотел сидеть на шестом. Он считал, что это больше соответствует его нынешнему статусу "координатора". И бедным охранникам, словно китайским кули, пришлось на своем горбу таскать мебель вниз и вверх по лестницам. То что составляло смутно тревожащую сторону, объяснить было труднее, хотя некоторые пытались это сделать. Конни заключила, что Сэм - " х о л о д н о - о т ч у ж д е н н ы й ", выбор этих прилагательных внушал тревогу. Гиллем охарактеризовал его как и з г о л о д а в ш е г о с я, "мамаши" - как человека "переменчивого", а по мнению "копателей", он был с л и ш к о м у ж л о в к и й. Самым странным для тех, кто не знал начала всей этой истории, была его самодостаточность. Он не заказывал никаких досье, не просил разрешения сделать то или другое, он почти не звонил по телефону, кроме как для того, чтобы сделать ставки на скачках или проверить, как идут дела в его клубе. И еще: куда бы он ни шел, на лице постоянно играла улыбка. Машинистки утверждали, что он и спит с улыбкой, а по выходным стирает ее вручную в теплой воде, чтобы к понедельнику снова была как новенькая. Смайли беседовал с ним за закрытыми дверями, и постепенно о результатах этих бесед узнавали другие члены команды. Да, девушка объявилась во Вьентьяне с парой хиппи, которые направлялись в Катманду, но сбились с пути. Да, когда они ее бросили, она попросила Макелвора подыскать ей работу. И Макелвор направил ее к Сэму, подумав, что, если у нее, кроме красивой внешности, нет ничего за душой, ее можно использовать. Все это (если читать и между строчек) почти полностью совпадало с тем, что девушка описала в письме домой. У Сэма в тот момент были на примете пара дел с наркотиками, которые давно дожидались своей очереди, - ничего серьезного; а во всех остальных отношениях в его работе, благодаря Хейдону, стоял полный штиль, поэтому он подумал, что может пристроить ее к пилотам и посмотреть, что из этого получится. Он не сообщал о ней в Лондон, потому что Лондон в тот момент не давал разрешения ни на что. Он сам, единолично, решил испытать ее и платил ей из денег на административные расходы. В результате объявился Рикардо. И еще он разрешил ей проработать информацию по незаконной торговле золотыми слитками в Гонконге, но все это было до того, как он понял, что она совершенно не справляется с делом. Было большим облегчением, когда Рикардо устроил ее работать в "Индочартер" и избавил от нее Сэма. - И что же еще он знает? - в негодовании добивался Гиллем. - Пока он не открыл нам ничего такого, что давало бы ему право претендовать на участие в наших совещаниях. - Он з н а е т е е, - терпеливо объяснял Смайли и возвращался к изучению папки с материалами Джерри Уэстерби, которые в последнее время стали его главным чтением, - Мы сами не гнушаемся прибегать время от времени к небольшому шантажу, - добавил он с терпимостью, которая могла свести с ума. - И вполне резонно, что время от времени мы сами должны уступать. А Конни, обычно не употреблявшая грубых слов, удивила всех, процитировав довольно откровенное высказывание - кажется, президента Джонсона, - который когда-то сказал это о Дж. Эдгаре Гувере. "Джордж предпочитает, чтобы Сэм Коллинз был в палатке, а по малой нужде выходил из нее, нежели чтобы он всегда был снаружи, а по нужде приходил сюда", - объявила она и хихикнула, как школьница, удивляясь своей смелости. Самое главное, что только в середине января, продолжая свои исследования относительно прошлого Ко и докапываясь до мельчайших деталей, Док ди Салис объявил о потрясающем открытии: оказывается, еще жив некто мистер Хибберт, миссионер-баптист, работавший в Китае, которого Ко упомянул как человека, который может поручиться за него, когда просил разрешить ему изучать право в Лондоне. Так что все события на самом деле были растянуты на более продолжительный период, чем утверждают те, кто сегодня предается воспоминаниям, подсознательно подгоняемым под то, что им удобнее. Поэтому и напряжение, в котором пребывал Джерри, выносить было гораздо труднее. - Видите ли, существует возможность того, что его произведут в рыцарское звание, - сказала Конни Сейшес. Она уже говорила это по телефону. Все выглядело в высшей степени внушительно. Конни немного распушила волосы. Она была в темно-коричневом костюме и такой же темно-коричневой шляпе, в руках у нее была темно-коричневая сумочка (чтобы было куда положить радиомикрофон). А снаружи, на подъездной дорожке, ведущей к дому, в синем такси, с включенным мотором и работающим обогревателем, Тоби Эстерхейзи, венгр по происхождению и великолепный мастер по ведению слежки, делал вид, что дремлет, а на самом деле принимал и записывал разговор в доме с помощью аппаратуры, спрятанной под сиденьем. Вместе с необычным для нее внешним обликом Конни приобрела и новую манеру поведения - она стала воплощением четкости и дисциплины: держала наготове записную книжку из тех, которыми издательство Ее Величества снабжает все государственные учреждения, а в руке, изуродованной артритом, сжимала такую же казенную шариковую ручку. Что касается ди Салиса, державшегося немного в стороне, то над ним тоже потрудились, чтобы придать ему чуть более современный вид. Невзирая на протесты, его заставили надеть одну из рубашек Гиллема - в полоску, с подходящим по тону темным галстуком. Что удивительно, результат получился вполне убедительным. - Это в в ы с ш е й с т е п е н и конфиденциально, - громко и четко сказала Конни, обращаясь к мистеру Хибберту. Это она тоже уже говорила ему по телефону. - Абсолютно конфиденциально, - подтвердил ди Салиси взмахнул руками, после чего один локоть опустился на бугристое колено и остался там, хотя опора была не слишком удобной, а узловатая ладонь обхватила и почесала подбородок. Губернатор представил его к рыцарскому званию, сказала она, и теперь Совет должен решить, поддерживают ли они эту кандидатуру и будут ли рекомендовать ее Букингемскому дворцу. При слове "дворец" она бросила взгляд на ди Салиса, в котором сквозило с трудом сдерживаемое раздражение. Тот сразу же расцвел лучезарной, но скромной улыбкой - как какая-нибудь знаменитость, приглашенная на телепередачу. Его седые волосы были напомажены и причесаны, и голова выглядела так (как сказала потом Конни), словно ее смазали жиром, чтобы поставить в духовку запекаться. - Поэтому вы, к о н е ч н о ж е, поймете, - вещала Конни с интонацией, очень сильно напоминающей интонации женщин-дикторов на радио и телевидении, - что для того, чтобы не поставить наши высшие органы власти в неловкое положение, уберечь их от этого, необходимо провести самую тщательную проверку. - Букингемский дворец, - эхом откликнулся мистер Хибберт, подмигнув ди Салису. - Да подумать только! Королевский дворец - слышишь, Дорис? Он был очень стар. По документам ему было восемьдесят один. Он достиг такого возраста, когда черты лица перестают меняться и только становятся все более безмятежными. На нем был высокий жесткий воротничок, какие носят баптистские священники, и бежевый шерстяной жакет, застегивающийся впереди на пуговицы, с кожаными заплатками на локтях. На плечи была наброшена шаль. Он сидел перед ними спиной к окну, и на фоне светло-серого моря казалось, что его седую голову окружает сияние. - Сэр Дрейк Ко, - произнес он. - Вот уж этого я никогда не предполагал, прямо вам скажу. - Характерный акцент северных графств в его речи был настолько заметен, что, как и белоснежно-белые волосы, мог показаться нарочитым. - Сэр Дрейк, - повторил он. - Подумать только! А, Дорис? В комнате была и его дочь, которой могло быть от тридцати до сорока: светловолосая, в желтом платье; напудренная, но с ненакрашенными губами. Казалось, с самой юности ее лицо не изменилось, только мечты и надежды постепенно развеялись и перестали оживлять его. Когда она что-нибудь говорила, щеки заливал румянец, но говорила она редко. Она испекла печенье, сделала бутерброды - тонкие, как бумажный лист, и купила кекс с тмином, который лежал на салфетке. Наливая чай, она процеживала его через кусочек муслина, по краям обшитый бисером. Над столом висел зубчатый бумажный абажур в форме звезды. Вдоль одной из стен стояло пианино с открытыми нотами религиозного гимна "Веди нас, чистый свет". Красиво переписанные несколько строчек из стихотворения Киплинга "Если" висели на стене, над решеткой камина, в котором не было дров, и по обе стороны окна с видом на море висели бархатные драпировки - такие плотные, словно они предназначались для того, чтобы отгородиться от несуществующего для обитателей этого дома. В комнате не было книг - не было даже Библии. Зато сиял огромный цветной телевизор, а под потолком была протянута длинная веревочка, на которой сгибом, сторонами вниз, висело множество рождественских открыток. Они напоминали подстреленных птиц, которые вот-вот упадут на землю. В комнате не было ничего, что напоминало бы о китайском прибрежном городе, если не считать зимнего моря за окном. День был спокойный и безветренный. В саду кактусы и кустарники замерли в ожидании, когда же закончатся холода. По набережной торопливо шагали прохожие. - Они хотели бы, если можно, записать кое-что из рассказанного, - добавила Конни: одним из неписаных правил Цирка является то, что, если вы без разрешения записываете беседу на магнитофон, надо кое-что записать и вручную. Во-первых, чтобы подстраховаться на случай отключения аппаратуры, а во-вторых, чтобы не заподозрили, что ведется магнитофонная запись. - О, ради Бога, записывайте, сколько угодно: не все мы можем похвастаться феноменальной памятью - не так ли, Дорис? Дорис-то, кстати, может: у нее великолепная память - как в свое время у ее матери. - Первым делом, если можно, мы хотели бы сделать то, что всегда делаем, когда наводим у кого-то справки о других лицах, - сказала Конни, стараясь не слишком торопиться, чтобы не навязывать старику непосильный для него темп, - мы хотели бы точно установить, как долго вы знали мистера Ко, при каких обстоятельствах вы встретились и каковы были ваши отношения с ним. Если перевести это на профессиональный язык, вопрос звучал так: "Опишите, насколько тесно вы были связаны с Дельфином". Говоря о других, старые люди говорят о себе, словно вглядываясь в отражение в уже не существующих зеркалах. - То, что я стану священником, было предопределено с самого моего рождения, - говорил мистер Хибберт. - Священниками были мой дед и мой отец. У отца был большой, о ч е н ь б о л ь ш о й приход в Маклсфилде. Его брат умер в двенадцать лет, но и он уже дал обет служения Богу - правда ведь, Дорис? А я в двадцать поступил в школу подготовки миссионеров. И в двадцать четыре отправился морем в Шанхай, чтобы работать в Миссии Жизни Господней. Я плыл на "Эмпайр Куин", и там было больше стюардов, чем пассажиров, - во всяком случае, мне так запомнилось. О, Боже мой. Он собирался пробыть несколько лет в Шанхае, преподавая в миссионерской школе и занимаясь китайским языком, а потом, если удастся, перевестись в миссию во Внутреннем Китае и переехать туда с побережья. - Мне очень этого хотелось. Мне хотелось попробовать себя в самом трудном деле. Мне всегда нравились китайцы. В Миссии Жизни Господней не все было совершенно, но пользу мы приносили. А миссионерские школы католиков - они больше походили на монастыри со всем, что этому сопутствует, - сказал мистер Хибберт. Ди Салис, который когда-то был иезуитом, неопределенно улыбнулся. - А мы подбирали детей на улицах, - сказал мистер Хибберт. - Шанхай - удивительное место, где все перемешано самым невероятным образом, уж можете мне поверить. Кого и чего там только не было! Банды, коррупция, проституция - махровым цветом; политические интриги, деньги, алчность и нищета Все, что только существует в человеческой жизни, можно было там найти. Правда ведь, Дорис? Она, конечно, не может по-настоящему это помнить. Мы снова поехали туда после войны, - правда, Дорис? - но вскоре они выставили нас. Дорис тогда было не больше одиннадцати, так ведь? К тому времени уже не осталось мест вроде этого - таких, как Шанхай, поэтому мы вернулись сюда Но нам здесь н р а ви т с я - правда, Дорис? - сказал мистер Хибберт, ни на минуту не забывая, что говорит от имени обоих. - Нам здесь нравится в о з д у х. Вот что нам особенно нравится. - Да, очень, - ответила Дорис и откашлялась, поднеся большую руку, сжатую в кулак, к губам. - Мы их кормили всем, что могли достать, - вот до чего дошло. - Мистер Хибберт возобновил свой рассказ: - У нас там была уже немолодая женщина - мисс Фонг. Помнишь Дейзи Фонг, Дорис? Конечно же помнишь - Дейзи и ее колокольчик? Да нет, вряд ли. Но до чего же быстро летит время! Можно сказать, что Дейзи была Дудочником в пестром костюме (Герой поэмы Браунинга, который, играя на дудочке, собрал всех детей и увел их из города) - только у нее была не дудочка, а колокольчик, и она была не мальчиком, а пожилой женщиной. Она делала богоугодное дело, даже если потом и взяла грех на душу. Мисс Фонг была самой лучшей христианкой из всех, кого мне удалось обратить в христианскую веру, и так продолжалось до тех самых пор, пока не пришли японцы. Она ходила по улицам, старая добрая Дейзи, и звонила что есть мочи в колокольчик. Иногда с ней ходил старина Чарли Вэн, иногда я. Мы обычно выбирали улицы рядом с доками или район ночных клубов - дальше по берегу, за пристанью, - эту улицу мы называли "Кровавым переулком". Помнишь, Дорис? Да нет, конечно. И старушка Дейзи звонила в колокольчик - динь-дннь-динь! - Он рассмеялся при этом воспоминании: Хибберт ясно видел ее перед собой, и даже рука бессознательно повторяла движения, как будто и он изо всех сил звонит в колокольчик. Ди Салис и Конни вежливо посмеялись вместе с ним, но Дорис только нахмурилась. - Рю де Джефф - это было самое страшное место. Там было много французов - неудивительно, рядом больше всего домов блуда. Ну, вообще-то их везде предостаточно, а в Шанхае их было видимо-невидимо. Его называли Городом Греха. И были абсолютно правы. Когда вокруг Дейзи собиралось несколько ребятишек, она их спрашивала: "Есть ли среди вас такие, у кого нет мамы?" И всегда находились один-два. Не сразу, конечно: здесь один, там один. Некоторые нарочно так говорили - ну, чтобы посмотреть, что из этого получится, чтобы им дали рису на ужин. Потом таких отправляли домой с провожатым. Но всегда находилось несколько настоящих сирот - правда, Дорис? Мало-помалу у нас начала работатьшкола, и к концу у нас их было сорок четыре. Некоторые и жили в миссии, но не все. У нас были уроки Закона Божьего, мы учили их читать, писать и считать, немного географии и истории. Это все, что мы могли сделать. Стараясь сдержать свое нетерпение, ди Салис устремил неотрывный взгляд на серое море за окном. А Конни сумела изобразить на лице постоянную восхищенную улыбку и не отводила глаз от лица старика. - Точно так же Дейзи нашла и братьев Ко, - продолжалон, не замечая, что перескакивает с одного на другое. - Рядом с доками, - правда, Дорис? - они искали там свою мать. Они приехали из Сватоу, оба мальчика. Когда же это было? Должно быть, в одна тысяча тридцать шестом году. Дрейку было десять или двенадцать, а его брату Нельсону восемь. Они были худенькие, словно тростинки: уже несколько недель толком не ели. Рис обратил их в христианство мгновенно, можете мне поверить! Конечно, имен у них в те дни не было - по крайней мере английских. Они были из Чиу-Чау - людей, живших на воде, на своих лодках. Нам так никогда и не удалось узнать наверняка о судьбе их матери - правда, Дорис? "Ее убили из ружья, - сказали нам мальчики. - Убили из ружья". Это могли сделать и японцы, и гоминьдановцы. Мы так никогда и не узнали, да и не все ли равно? Всевышний взял ее к себе, и остальное не имело значения. Смерть ставит точку, а мы должны продолжать жить дальше. У маленького Нельсона одна рука была в страшном состоянии - сплошное месиво. Выглядело просто ужасно. Сквозь рукав торчала сломанная кость - наверное, это сделали те же, кто убил их мать. А Дрейк держал Нельсона за здоровую руку, и первое время никакими уговорами нельзя было заставить его отпустить брата хоть на минуту, даже для того, чтобы бедняга Нельсон мог поесть. Мы говорили между собой, что у них на двоих одна действующая рука, - помнишь, Дорис? Дрейк обычно сидел за столом, одной рукой придерживая Нельсона, а другой старательно запихивал рис ему в рот. Мы вызвали доктора, но и он не смог их разделить. И нам пришлось смириться. "Тебя будут звать Дрейк, - сказал я ему. - А ты будешь Нельсон, потому что вы оба - храбрые моряки, согласны?" Это твоя мать придумала - помнишь, Дорис? Ей всегда очень хотелось иметь сыновей. Дорис посмотрела на отца, открыла рот, чтобы сказать что-то, но передумала. - Им нравилось гладить ее волосы, они часто это делали, - сказал старик немного удивленно. - Они любили гладить твою мать по голове и звонить в колокольчик старой Дейзи, вот что они любили. Они раньше никогда не видели светлых волос. Дорис, а как насчет свеженького со? Мой уже совсем остыл, и у них наверняка тоже. "Со" - это так в Шанхае называют чай, - пояснил он. - В Кантоне его называют "ча". Мы используем некоторые словечки с того самого времени, уж сам не знаю почему. Дорис почти выбежала из комнаты, издавая при этом какое-то раздраженное шипение, а Конни использовала паузу, чтобы задать вопрос. - Видите ли, мистер Хибберт, в наших бумагах ни словом не упоминается о брате, - сказала она с легкой укоризной в голосе. - Вы говорили, что он был моложе. На два года? Или на три? - Не упоминается о Нельсоне? - Старик был потрясен. - Ну как же, он так его любил! Это же была вся его жизнь - Нельсон! Ради него он был готов на все. Как же это может быть, что не упоминается о Нельсоне, - а, Дорис? Но Дорис готовила "со" в кухне. Сверившись со своими записями, Конни строго улыбнулась. - Боюсь, это наша вина, мистер Хибберт: я вижу, что в канцелярии губернатора оставили пропуск в строчке для перечисления б р а т ь е в и с е с т е р. Уж я прослежу, чтобы в ближайшие же дни в Гонконге кое-кому стало очень стыдно. Вы, конечно, вряд ли помните дату рождения Нельсона? Просто чтобы не терять времени на все эти запросы? - Ну конечно же нет. Дейзи Фонг наверняка вспомнила бы, но ее уже давным-давно нет на свете. Она для каждого из них придумывала день рождения, даже когда они сами не знали его. Ди Салис потянул себя за мочку уха, от чего его голова немного склонилась. - А может быть, вы могли бы вспомнить их китайские имена? - неожиданно выпалил он своим тонким голосом, - Они могли бы оказаться полезными, если придется что-то уточнять. Мистер Хибберт покачал головой. - Ну надо же! Никакого упоминания о Нельсоне! Как же это может быть? Да нельзя даже подумать о Дрейке, не представив тотчас же маленького Нельсона рядом с ним. Они всегда были вместе, как нитка с иголкой, - так мы про них говорили.