х утром, в день их отъезда из Греции. Беккер нес на плече сумку Чарли, а в руке - свой черный баул. Чарли - в греческом одеянии - несла гитару. Беккер был в красном пиджаке, шелковой рубашке и туфлях от Гуччи. Он протягивал затянутую в перчатку руку к дверце "Мерседеса" со стороны водителя. И у него была голова Мишеля. - Эта фотография, шеф, по счастливому стечению обстоятельств была сделана за две недели до этой истории со взрывом под Мюнхеном, когда, как вы совершенно верно заметили, двое террористов имели несчастье погибнуть от собственного взрыва. Рыжая девица на переднем плане - британская подданная. Ее спутник звал ее Иоанной. Она звала его Мишелем, хотя у него в паспорте другое имя. Атмосфера в комнате изменилась, словно вдруг упала температура. Главный инспектор с усмешкой посмотрел на Малкольма, Малкольм вроде бы улыбнулся в ответ, но постепенно стало ясно, что улыбка Малкольма не имела ничего общего с весельем. А в центре сцены находилась неподвижная туша Пиктона, который, казалось, не желал воспринимать никакой информации, кроме лежавшей перед ним фотографии. Ибо Курц, упомянув про британскую подданную, вторгся как бы ненароком в святая святых Пиктона, а это уже было опасно. Прочистив горло, серая мышь - главный инспектор со свойственным валлийцам благодушием решил вмешаться: - Что ж, сэр, даже если она действительно англичанка, что мне представляется весьма гипотетическим, здесь, в нашей стране, нет такого закона, который запрещал бы спать с палестинцем, верно? Мы не можем объявить по стране охоту за дамочкой на одном этом основании! Бог ты мой, да если б мы... - У него еще кое-что есть, - заметил Пиктон, вновь обращая взгляд на Курца. - Куда более существенное. Тон же, каким это было произнесено, подразумевал: "У них всегда кое-что припрятано в рукаве". Неизменно любезным и добродушным тоном Курц предложил собравшимся внимательно посмотреть на "Мерседес" в правом углу фотографии. Судя по всем этим деталям - и многим другим, невидимым глазу, - сказал он, этот "Мерседес" в точности соответствует тому, что случайно взорвался неподалеку от Мюнхена: передняя часть его почти вся чудом уцелела. У Малкольма вдруг родилась приемлемая версия. - Но, сэр, в таком случае эта девушка - та, которую считают англичанкой, - не голландская ли это девица? Одна рыжая, другая блондинка - это же ровным счетом ничего не значит. А по-английски они обе говорят. - Помолчите, - приказал Пиктон и закурил сигарету, не предложив никому последовать его примеру. - Пусть продолжает, - сказал он. И заглотнул дым, так его и не выпустив. Голос Курца зазвучал весомее, и сам он стал выглядеть как-то весомее. Он положил крепко сжатые кулаки по обе стороны досье. - К нам также поступила информация из другого источника, - с нажимом объявил Курц, - что этот "Мерседес" вела из Греции через Югославию молодая женщина с британским паспортом. Любовник не сопровождал ее, а вылетел в Зальцбург на самолете Австрийской авиакомпании. Эта же компания зарезервировала ему в Зальцбурге престижный номер люкс в отеле "Остеррайхишер Хоф", где, мы выяснили, эта пара была записана как мсье и мадам Ласерр, хотя дама говорит только по-английски и ни слова по-французски. Дама эта запомнилась своим необычным видом - рыжая, без обручального кольца, с гитарой, что немало всех позабавило; запомнилась она также и тем, что, уехав из отеля рано утром вместе с мужем, через некоторое время вернулась, чтобы воспользоваться туалетом. Старший носильщик припоминает, что вызывал для мадам Ласерр такси для поездки в Зальцбургский аэропорт; он помнит, что заказывал машину на два часа дня - перед тем, как уйти с дежурства. Он еще предложил мадам Ласерр позвонить в авиакомпанию для подтверждения и выяснить, не задерживается ли вылет самолета, но она отказалась от его услуг, по всей вероятности, потому, что путешествовала под другим именем. Из Зальцбурга в это время вылетало три самолета, один из них - самолет Австрийской авиакомпании, летевший в Лондон. Сотрудница Австрийской авиакомпании отчетливо помнит рыжеволосую англичанку, которая предъявила неиспользованный чартерный билет из Салоник в Лондон; она просила переписать билет, но это было невозможно. Так что ей пришлось купить новый билет в один конец за полную стоимость; она заплатила за него американскими долларами - преимущественно двадцатидолларовыми бумажками. - Не будьте таким чертовски скрытным, - буркнул Пиктон. - Как ее фамилия? - И он резко ткнул сигаретой в пепельницу. В ответ на его вопрос Литвак раздал фотокопии списка пассажиров. Он был бледен и как будто нездоров. Обойдя стол, он налил себе из графина воды, хотя за все утро едва ли произнес слово. - К нашему огорчению, никакой Иоанны или Джоан среди них не было, - признался Курц, когда перед каждым уже лежал список пассажиров. - Ближе всего подходит имя Чармиан. Ее фамилия у вас перед глазами. Сотрудница Австрийской авиакомпании подтвердила соответствие одной из пассажирок нашему описанию - по списку номер тридцать восемь. Сотрудница даже помнит, что при пассажирке была гитара. Последний экспонат Курца тоже появился из чемоданчика Литвака. - Парижский аэропорт Шарля де Голля, тридцать шесть часов тому назад, - коротко объявил Курц. - Бергер и Местербайн перед отлетом из Парижа в Эксетер через Гэтвик. - Жаль, у вас нет снимков их прилета в Эксетер, - не без ехидства заметил Пиктон. - Вы же прекрасно знаете, шеф, что мы не могли их сделать, - уважительным тоном сказал Курц. - В самом деле? - сказал Пиктон. - Ах да. - Между нашими начальниками существует ведь деловое соглашение, сэр. Никакой ловли рыбы в водах друг друга без предварительного письменного согласия. Валлиец снова прибег к дипломатии. - Она ведь родом из Эксетера, так, сэр? - спросил он Курца. - Девонширская девчонка? Трудно представить себе, чтобы деревенская девушка занялась террором, обычно так не бывает, верно? Но у берегов Англии поток информации Курца, казалось, замер. Они услышали звук шагов на большой лестнице и поскрипывание замшевых ботинок Малкольма. Однако валлиец не оставлял своих попыток. - Должен признаться, я что-то никогда не связывал рыжих с Девоном, - посетовал он. - Ну и уж, честно говоря, тем более Чармиан. Бесс, Роза - пожалуй. Но не Чармиан, не в Девоншире. На севере, пожалуй, да, - можно найти Чармиан. Скорее всего, в Лондоне. Малкольм осторожно вошел в кабинет, неслышно переставляя ноги. Он нес гору папок - плоды общения Чарли с воинствующими леваками. Самые нижние были изрядно потрепаны за давностью лет. Из них торчали газетные вырезки и размноженные на ротаторе брошюры. - Ну, скажу я вам, сэр, - заметил Малкольм и облегченно вздохнул, опуская свою ношу на стол, - если даже это не та девица, ею все равно следует заняться!... - Обедать! - объявил Пиктон и, выстрелив пулеметной очередью приказаний в адрес своих двух подчиненных, повел гостей в просторную столовую, где пахло капустой и полиролем. В парке, если не считать неизменных часовых, было так же пусто, как на школьной спортивной площадке в первый день каникул, и Пиктон, словно страдающий причудами землевладелец, шагал по дорожкам, раздраженно посматривая на ограду, тыкая палкой во все, что ему не нравилось. Курц этаким веселым маленьким воробышком подпрыгивал рядом с ним. Издали их можно было принять за пленника и тюремщика, хотя трудно сказать, кто кем был. За ними тащился Шимон Литвак с двумя чемоданчиками, а за Литваком - миссис О'Флаэрти, знаменитая эльзасская сука Пиктона. - Это очень благородно с вашей стороны - приехать в такую даль, просто чтобы сообщить нам о девчонке, - несколько вызывающе начал разговор Пиктон. - Мой шеф напишет несколько слов старине Мише - сущий черт. - Мише это, безусловно, будет приятно, - сказал Курц, не пытаясь выяснить, кого Пиктон имел в виду под чертом. - И все-таки это смешно. Чтоб вы, ребята, сообщали нам о наших собственных террористах. В мое время дело обстояло как раз наоборот. Курц попытался его успокоить, сославшись на колесо истории, но Пиктон не понимал поэтических образов. - Конечно, это ваша операция, - сказал Пиктон. - Ваши источники - вам и кукарекать. Мой шеф непреклонен в таких вопросах. А наше дело - сидеть и ждать, что нам, черт бы их подрал, прикажут, - добавил он и искоса взглянул на собеседника. Курц сказал, что нынче без сотрудничества - ни шагу, и на секунду возникло впечатление, что Пиктон сейчас взорвется. Его желтые глаза широко раскрылись, подбородок уперся в шею и застрял там. Но он - наверное, чтобы успокоиться - лишь стал закуривать, повернувшись спиной к ветру и прикрыв пламя крупной рукой ловца. - А пока что я вас удивлю: ваша информация подтвердилась, - произнес Пиктон со всей иронией, на какую был способен, и затушил спичку. - Бергер и Местербайн вылетели из Парижа в Эксетер с обратным билетом, по прибытии в Эксетерский аэропорт наняли машину и проделали четыреста с лишним миль. Местербайн расплачивается кредитной карточкой "Америкэн экспресс", выписанной на его имя. Не знаю, где они провели ночь, но вы, конечно, в должное время поставите нас об этом в известность. Курц хранил целомудренное молчание. - Что же до нашей героини, - продолжал Пиктон с той же деланной игривостью, - вы наверняка не меньше удивитесь, узнав, что она сейчас выступает в одной пьесе на полуострове Корнуолл, в глубинке. Она там в труппе, играющей классику, называется труппа "Еретики", что мне нравится, но вам, конечно, и это неизвестно, верно? В гостинице, где она остановилась, сказали, что мужчина, отвечающий описанию Местербайна, заехал за ней после спектакля, и назад она вернулась только утром. Похоже, наша юная леди - большая любительница поскакать из кроватки в кроватку. - Он многозначительно умолк, но Курц никак на это не реагировал. - Кстати, должен вас информировать, что мой шеф - офицер и джентльмен и он готов оказать вам любую помощь. Он очень вам признателен, мой шеф. Признателен и тронут. Он питает слабость к евреям, и он считает, что вы поступили красиво, побеспокоившись и наведя нас на след девицы. - Он со злостью посмотрел на Курца. - Мой шеф, видите ли, человек молодой. Он большой поклонник вашей прекрасной новорожденной страны, если не считать отдельных неприятных случаев, и не склонен прислушиваться ко всяким безобразным подозрениям, которые могут возникнуть у меня. Они остановились перед большим зеленым сараем, и Пиктон постучал палкой по железной двери. Юноша в спортивных туфлях и синем тренировочном костюме впустил их в пустой спортивный зал. - Суббота, - сказал Пиктон, видимо, чтобы объяснить пустоту, и ринулся в обход помещения, проверяя состояние раздевалок и проводя толстым пальцем по шведской стенке-а вдруг там пыль. - Я слышал, вы опять бомбили эти лагеря палестинцев, - осуждающим тоном добавил он. - Это идея Миши, верно? Миша никогда не любил пользоваться рапирой, если есть мушкет. Курц пустился было в пояснения, что, откровенно говоря, он никогда не понимал, как принимаются решения в высших сферах израильского общества, но у Пиктона не было времени слушать столь пространный ответ. - Ну Мише это с рук не сойдет. Передайте ему это от меня. Эти палестинцы будут преследовать вас до скончания века. На сей раз Курц лишь улыбнулся и пожал плечами - в мире-де бывают всякие чудеса. - Миша Гаврон - он из иргунов [Иргуны - члены правой израильской военизированной националистической организации Иргун цвай леуми]? - спросил Пиктон из чистого любопытства. - Хагана [Хагана - организация, созданная в эпоху Британского мандата для защиты еврейских поселений в Палестине. После возникновения Израиля стала ядром израильской армии.], - поправил его Курц. - А вы из каких будете? - спросил Пиктон. Курц изобразил скорбную униженность. - К счастью или к несчастью, шеф, мы, Рафаэли, прибыли в Израиль слишком поздно и уже не могли создать сложности для англичан, - сказал он. - Не пудрите мне мозги, - сказал Пиктон. - Я-то знаю, откуда Миша Гаврон набирает своих дружков. Ведь это благодаря мне он получил свое место. - Он мне говорил об этом, шеф, - сказал Курц со своей нестираемой улыбочкой. - Ну хорошо, так что же вам от нас нужно? - спросил Пиктон тоном человека, вынужденного идти на компромисс. - И не говорите, что вы приехали сюда, только чтобы привезти мне привет от моего старого приятеля Миши Грача, потому что я все равно вам не поверю. Вообще сомневаюсь, чтобы я вам поверил. Вашему брату трудновато в чем-либо меня убедить. Курц улыбнулся и покачал головой, показывая, что оценил английское остроумие Пиктона. - Видите ли, сэр, Миша Грач полагает, что обычный арест в данном случае исключен. Естественно, из-за уязвимости наших источников, - пояснил Курц тоном человека, лишь передающего поручение. - И даже если Миша согласился бы на арест, он неминуемо задался бы вопросом: а какие обвинения можно предъявить дамочке и в каком суде? Кто докажет, что взрывчатка была в машине, когда она ее вела? Все это очень шатко. - Очень, - согласился Пиктон. - А кроме того, согласно Мише, встает вопрос о том, чего стоит девица. Чего она стоит для нас - и для вас - в том виде, как сейчас. В своем, назовем это так, состоянии невинности. Что она знает? Что она может выдать? Возьмите случай с мисс Ларсен... Она тоже водила машины и выполняла поручения для своего палестинского дружка. Кстати, того же самого. Мисс Ларсен даже подкладывала по его просьбам бомбы. Дважды. А может быть, трижды. На бумаге мисс Ларсен была девицей весьма причастной к преступным действиям. - Курц помотал головой. - Но с точки зрения разведки, шеф, это была пустая скорлупа. - И, невзирая на присутствие грозного Пиктона, Курц широко развел руки, показывая, насколько пустой была скорлупа. - Просто девчонка, которой нравилось принадлежать к какой-то группе, нравились их сборища, нравилось быть среди мальчишек и подвергаться опасности, нравилось чувствовать себя при деле. А говорить - ей не говорили ничего. Ни адресов, ни фамилий, ни планов она не знала. - Как вы это узнали? - осуждающе спросил Пиктон. - Мы провели с ней небольшую беседу. - И через пять минут, по-видимому, взорвали, - заметил Пиктон, не спуская своих желтых глаз с Курца. Но улыбка ни на секунду не сходила у Курца с лица. - Если бы это было так просто, шеф, - со вздохом произнес он. - Я спрашивал, что же вам от нас нужно, господин Рафаэль? - Мы бы хотели, чтобы девица проявила себя в действии. - Я так и думал. - Мы бы хотели, чтобы вы немножко подпалили ей пятки, но не арестовывали. Мы бы хотели, чтоб она заметалась, как испуганный заяц, - испугалась бы настолько, что была бы вынуждена вступить в дальнейший контакт со своими людьми или они с ней. Мы бы хотели все это время вести ее. Чтобы она, так сказать, послужила для нас невольным агентом. Мы, естественно, будем делиться с вами плодами ее деятельности, а когда операция закончится, можете забирать и девчонку, и славу. - Но она ведь уже вступала в контакт, - возразил Пиктон. - Они приезжали к ней в Корнуолл и привезли ей целый букет цветов, так? - По нашим предположениям, шеф, эта встреча была своего рода разведкой. Если сейчас на этом поставить точку, боюсь, эта встреча ничего нам не даст. - Откуда, черт подери, вы это-то знаете? - В голосе Пиктона послышались изумление и гнев. - Так я скажу вам откуда. Подслушивали у замочной скважины! Да за кого вы меня принимаете, мистер Рафаэль? За обезьяну, слезшую с дерева? Эта девчонка - ваша, господин Рафаэль, я знаю, что это так! Знаю я вас, израильтян, знаю этого ядовитого карлика Мишу и начинаю узнавать вас! - Голос его поднялся до угрожающего визга. Он убыстрил шаг, стараясь взять себя в руки. Затем остановился и подождал, пока Курц нагонит его. - У меня в голове сложился сейчас премилый сценарий, господин Рафаэль, и мне хотелось бы рассказать его вам. Можно? - Это будет большая для меня честь, - любезно сказал Курц. - Благодарю вас. Обычно такое проделывают с мертвяком. Находят симпатичненький труп, одевают его как надо и подбрасывают в таком месте, где противник непременно на него наткнется. "Эге, - говорит противник, - это еще что такое? Покойник с чемоданчиком? А ну-ка заглянем внутрь". Заглядывают и обнаруживают маленькую записочку. "Эге, - говорят они, - да ведь это, видно, курьер! Прочтем-ка записочку". И - прямиком в ловушку. Все срабатывает. А мы получаем медали. В свое время мы называли это "дезинформацией" с целью провести противника, и притом достаточно мягко. - Сарказм Пиктона был столь же грозен, как и его гнев. - Но для вас с Мишей это слишком просто. Будучи сверхобразованными фанатиками, вы пошли дальше. "Никаких мертвяков, о нет, - это не для нас! Мы используем живое мясо. Арабское мясо. Голландское". Так вы и поступили. И взорвали это мясо в пресимпатичном "Мерседесе". Их "Мерседесе". Чего я не знаю - и, конечно, никогда не узнаю, потому что вы с Мишей и на смертном одре будете все отрицать, верно ведь? - это куда вы подбросили свою дезинформацию. А вы ее подбросили, и наживка проглочена. Иначе зачем бы им привозить девчонке такие красивые цветы, верно? Горестно покачав головой в знак восхищения фантазией Пиктона, Курц повернулся было и пошел от него прочь, но Пиктон со свойственной полицейским мгновенной реакцией легонько ухватил его за локоть и задержал. - Передайте это своему Кровавому Мяснику Гаврону. Если я прав и ваша братия завербовала нашу соотечественницу без нашего согласия, я лично приеду в вашу проклятую страну и отрежу у Миши все, что у него есть. Ясно? - Внезапно лицо Пиктона, словно помимо воли, расплылось в поистине нежной улыбке: он что-то вспомнил. - Как это старый черт любил говорить? - спросил он. - Что-то насчет тигров, верно? Вы-то уж знаете. Курц и сам употреблял это выражение. И часто. И со своей пиратской усмешкой он сказал: - Если хочешь поймать льва, сначала хорошо привяжи козленка. Момент родства душ двух противников прошел, и лицо у Пиктона снова стало каменное. - Ну а если вернуться на официальные позиции, мистер Рафаэль, то ваша служба не только заслужила комплименты моего шефа, но и прибавила себе очков, - резко бросил он. Повернулся на каблуках и решительно зашагал к дому, предоставив Курцу и миссис О'Флаэрти трусить за ним. - И еще скажите Мише следующее, - добавил Пиктон, наставив на Курца палку и как бы утверждая свое главенство представителя колониальной державы: - Пусть он будет так любезен и перестанет пользоваться нашими паспортами. Другие же обходятся без них, пусть обходится и Грач, черт бы его подрал. На обратном пути в Лондон Курц посадил Литвака на переднее сиденье: пусть учится вести себя как англичанин. У Медоуза прорезался голос, и он жаждал обсуждать проблему Западного берега. "Ну как ее разрешишь, сэр, когда с арабами, конечно же, надо поступить по справедливости?" Курц отключился от их бесполезных разглагольствований и предался воспоминаниям, которым до сих пор не давал ходу. В Иерусалиме есть виселица, где никого уже не вешают. Курц прекрасно ее знал: она стоит рядом с бывшим русским кварталом, с левой стороны, если ехать вниз по еще не оконченной дороге и остановиться перед старыми воротами, ведущими к бывшей центральной иерусалимской тюрьме. На указателе написано: "К МУЗЕЮ", но также и "К ЗАЛУ ГЕРОЕВ"; у входа там вечно можно увидеть морщинистого старика, который, сорвав с головы черную плоскую шляпу, с поклонами приглашает тебя зайти. За вход платят пятнадцать шекелей, но цена возрастает. Тут англичане, когда это была мандатная территория, вешали евреев на кожаной петле. Собственно, евреев они повесили лишь горстку, арабов же - несметное множество, но среди повешенных оказались и двое друзей Курца, друзей той поры, когда они с Мишей Гавроном находились в рядах Хаганы. Его дважды сажали в тюрьму и четырежды допрашивали, и неприятности, которые у Курца бывают с зубами, дантист до сих пор приписывает тому, что его избивал милый молодой офицер безопасности, которого уже нет в живых и которого манерами - но не внешностью - напомнил ему Пиктон. "Тем не менее славный малый этот Пиктон", - подумал Курц и внутренне усмехнулся. Глава 19 Снова Лондон, и снова ожидание. В течение двух мокрых осенних недель - с тех пор как Хельга сообщила Чарли страшную весть - придуманная Чарли жила в атмосфере угрызений совести и мести, в аду и в одиночестве горела в нем. "Теперь будешь обходиться без няньки, - с натянутой улыбкой сказал ей Иосиф. - Ходить по телефонным будкам тебе уже нельзя". Их встречи в этот промежуток времени были редкими и деловыми: обычно, заранее условившись, он в определенном месте сажал ее к себе в машину. Иногда он ездил с ней в дальние рестораны, на окраину Лондона, один раз они гуляли по пляжам в Бернеме, один раз ходили в зоопарк. Но где бы они ни были, он говорил об ее моральном состоянии и наставлял, как вести себя в различных, неожиданно возникших обстоятельствах, не раскрывая до конца, что это могут быть за обстоятельства. - Что они теперь предпримут? - спрашивала она. - Они тебя проверяют. Ведут за тобой наблюдение, думают, как с тобой быть. Порою Чарли пугалась возникавших у нее - не по сценарию - всплесков враждебности к Иосифу, но, как хороший доктор, он спешил заверить ее, что это вполне нормально. - Я же для тебя олицетворение врага, бог ты мой! Я убил Мишеля и, подвернись мне случай, убил бы тебя. Ты должна смотреть на меня с большой опаской, а то как же? "Спасибо за отпущение грехов", - подумала она, удивляясь в душе бесконечному множеству оттенков их шизофренических отношений: ведь понять - это значит простить. Наконец наступил день, когда Гади объявил, что они временно должны прекратить всякие встречи, если только не возникнет крайней необходимости. Казалось, он знал: что-то должно произойти, но не говорил ей, что именно, из опасения, что она может отреагировать несообразно роли. Или не отреагировать вообще. Он сказал ей, что ежедневно, всегда будет поблизости, поблизости, но не рядом. И, доведя таким образом - возможно, преднамеренно - ее чувство незащищенности почти до предела, он отослал ее назад, в ту одинокую жизнь, которую придумал для нее, только на сей раз в этой ее жизни главной темой была смерть любимого. Ее квартирка, которую она когда-то так любила, а сейчас намеренно забросила, превратилась в святилище, загроможденное вещами, напоминавшими о Мишеле, - нечто вроде тихой грязной часовни. Она редко выходила во внешний мир, но однажды вечером, как бы стремясь доказать самой себе, что готова вместо Мишеля нести в битву его знамя, если только сумеет найти поле сражения, она отправилась на собрание, которое проводили товарищи в комнате над кабачком на улице Святого Панкратия. Она сидела среди "самых отпетых" - большинство из них уже накурились до того, что ничего не соображали еще до прихода туда. Но она вытерпела до конца и перепугала их и себя отчаянно пьяным выступлением против сионизма, что вызвало истерические жалобы со стороны представителей радикально настроенных евреев-леваков и немало позабавило другую половину ее "я". А то она устраивала спектакль и принималась донимать Квили по поводу ролей для себя: "Что случилось с кинопробой? Черт побери, Нед, мне нужна работа!" Но, по правде говоря, ее стремление выступать на театральной сцене убывало. Она уже посвятила себя - пока это будет длиться и невзирая на возраставший риск - театру жизни. Затем появились тревожные сигналы - так начинает скрипеть судно в преддверии наступающей бури. Первым сигналом был звонок от бедняги Квили много раньше обычного времени - якобы в ответ на ее звонок накануне. Но Чарли понимала, что это Марджори заставила его позвонить ей, как только он явился в свою контору, а то ведь забудет, или ему не захочется, или он доведет себя до кипения. Нет, у него ничего для нее нет, но он хочет отменить их сегодняшнюю встречу, сказал Квили. Никаких проблем, сказала она, стараясь за вежливостью скрыть разочарование, так как они собирались за обедом отметить окончание ее турне и поговорить о будущем. Она действительно с нетерпением ждала этой встречи, считая, что вполне может разрешить себе такое невинное развлечение. - Все в порядке, - продолжала она, ожидая, что он извинится. А он вместо этого ударился в противоположное: взял и глупо нагрубил ей. - Я просто думаю, что сейчас неподходящее для этого время, - выспренно объявил он. - А что происходит, Нед? Сейчас же не пост. Что на тебя нашло? Наигранно беспечный тон, каким она это произнесла, чтобы облегчить ему дело, вызвал с его стороны лишь еще большую напыщенность. - Чарли, я, право, не понимаю, что ты натворила, - изрек он словно с высоты алтаря. - Я сам был молод и вовсе не был таким узколобым, как ты, возможно, думаешь, но если хотя бы половина из того, что мне известно, правда, я не могу не считать, что нам с тобою лучше... так будет лучше для обеих сторон... - Но, будучи ее любимцем Недом, он не мог заставить себя нанести ей последний удар и потому сказал: -...отложить нашу встречу до тех пор, пока ты не возьмешься за ум. - Тут, по сценарию Марджори, он должен был повесить трубку, что после нескольких фальшивых реверансов и не без помощи со стороны Чарли он и сделал. Она тотчас перезвонила, и на звонок ответила миссис Эллис, а этого Чарли и хотела. - В чем дело, Фиб? Почему я вдруг получила от ворот поворот? - Ох, Чарли, что ты натворила? - еле слышно произнесла миссис Эллис, опасаясь, что телефон прослушивается. - Полиция все утро торчала у нас - целых три полисмена, они расспрашивали про тебя, и нам всем запретили об этом рассказывать. - Ну и черт с ними, - мужественно объявила Чарли. "Обычная проверка, которую они проводят раз в сезон", сказала она себе. Так называемое "дознание втихую", которое проводит бригада в подкованных сапогах, чтобы пополнить к Рождеству ее досье. Они периодически ее проверяют с тех пор, как она стала посещать семинар. Только на сей раз это почему-то не было похоже на обычную проверку. Чтобы целое утро и три полисмена... Такое бывает только в отношении особо важных птиц. Следующей была парикмахерша. Чарли договорилась, что придет в парикмахерскую к одиннадцати, она никогда не пропускала назначенной встречи. Хозяйку-итальянку, добрейшую душу, звали Биби. Увидев Чарли, она насупилась и сказала, что сегодня сама займется ею. - Опять у вас роман с женатым? - пронзительным голосом произнесла она, втирая шампунь в волосы Чарли. - Плохо вы, знаете ли, выглядите. Опять набедокурили: увели чужого мужа. Чем вы занимаетесь, Чарли? Приходили трое, в ответ на вопрос Чарли сказала Биби. Вчера. Сказались налоговыми инспекторами, попросили показать журнал, где Биби записывает клиенток, и ее счета. Но интересовала их только Чарли. - "Вот тут сказано - Чарли. Это кто? - спросили они меня. - Вы хорошо ее знаете, Биби?" - "Конечно, - сказала я им, - Чарли, славная девушка, постоянная клиентка". - "Значит, постоянная, да? Рассказывает вам про своих дружков? Кто они у нее? С кем она сейчас спит?" И потом все про ваш отпуск, с кем вы ездили, куда поехали после Греции. Я-то им ничего не сказала. Биби - человек верный. - Но когда Чарли уже расплатилась, Биби впервые повела себя по-сволочному. - Не приходите к нам какое-то время, хорошо? Я не люблю неприятностей. Не люблю полицию. Я тоже, Биб. Поверь, я тоже. А уж этих трех красавчиков - меньше всего. "Чем быстрее власти узнают о тебе, тем быстрее мы вынудим противника действовать", - обещал ей Иосиф. Но он ведь не говорил, что будет вот так. Затем, меньше чем через два часа, появился красавчик. Вполне возможно, это было совпадение, но, оглянувшись с задней площадки отходящего автобуса, она увидела мужчину, быстро вскочившего в такси ярдах в пятидесяти позади. И мысленно прокручивая потом эту сценку в уме, она вспомнила, что флажок у такси был опущен еще до того, как мужчина остановил его. "Держись логики легенды, - снова и снова повторял ей Иосиф. - Распустишь нюни - провалишь операцию. Держись легенды, а когда все будет позади, мы поправим нанесенный ущерб". На грани паники она подумала было заскочить к портнихе и немедленно вызвать Иосифа. Но верность ему удержала ее. Она любила его бесстыдно и безнадежно. В мире, где она теперь жила и где он поставил все с ног на голову, он оставался для нее единственным, что не менялось - ни в легенде, ни в реальной жизни. Тогда она решила пойти в кино, и там красавчик попытался подцепить ее, и она едва не пошла с ним. Он был высокий, плутоватый, в новом длинном кожаном пальто и в золотых "бабушкиных" очках с маленькими круглыми стеклами, и когда во время антракта он стал пробираться по ряду к ней, она почему-то по глупости решила, что знает его, но только не может вспомнить ни его имени, ни кто он. И потому она улыбнулась ему в ответ. - Привет, как поживаем? - воскликнул он, садясь с ней рядом. - Чармиан, да? Господи, до чего же вы были хороши в "Альфа-Бета" в прошлом году! Ну просто поразительны! Кушайте кукурузу. Все вдруг разъехалось: игривая улыбка никак не сочеталась с квадратной челюстью, "бабушкины" модные очки не сочетались с крысиными глазками, сладкая кукуруза не сочеталась с до блеска начищенными туфлями, а сухое кожаное пальто не сочеталось с погодой. Когда она кинулась за помощью в фойе, там все слиняли, точно снег летом, - все, кроме чернокожей девчонки, сидевшей за кассой и сделавшей вид, будто она так занята подсчетом денег, что и глаз не может поднять. Возвращение домой потребовало от Чарли куда большего мужества, чем то, каким она обладала, - большего, чем имел право требовать от нее Иосиф, - и она всю дорогу молилась: вот бы сломать ногу, или чтоб ее переехал автобус, или чтоб она вдруг упала в обморок. Было семь часов вечера, и индейское кафе пустовало. Шеф, по обыкновению, широко улыбнулся ей, а его мордастый дружок, как всегда, взмахом руки указал ей дорогу, точно без него она не найдет. Войдя к себе в квартиру, она не стала зажигать свет и задергивать занавески, а опустилась на кровать и увидела в зеркале двух мужчин на противоположном тротуаре - они стояли рядом, но не разговаривали друг с другом и ни разу не взглянули в сторону ее дома. Письма Мишеля по-прежнему лежали у нее под половицей - как и ее паспорт, и то, что осталось от денег на борьбу. "Твой паспорт стал теперь опасным документом, - предупредил ее Иосиф, поучая, как надо вести себя в ее новом положении, после смерти Мишеля. - Мишель не должен был разрешать тебе им пользоваться во время поездки. Паспорт надо хранить вместе с остальными твоими тайнами". "Синди", - подумала Чарли. Синди была девчонка с Вест-Индских островов, работавшая вечерами внизу. Ее любовник, тоже туземец с островов, сидел в тюрьме за нанесение увечий, и Чарли, чтобы девчонка не скучала, бесплатно обучала ее иногда игре на гитаре. "Синди, - написала она ей. - Дарю тебе это ко дню рождения, хоть и не знаю, когда он у тебя. Забирай гитару и упражняйся на ней дома до упаду. У тебя есть способности, так что не бросай. Забирай и папку с нотами, только я, как идиотка, оставила у мамы ключ от замка. В следующий раз, как поеду к ней, - привезу. Во всяком случае ноты пока что тебе еще не нужны. Целую. Чэс". Папка для нот у нее была отцовская, времен короля Эдуарда, вся прошитая, с крепкими замками. Чарли положила туда письма Мишеля, деньги, паспорт и кучу нот и спустилась вниз с папкой и гитарой. - Это для Синди, - сказала она хозяину. Хозяин захихикал и положил папку и гитару в дамскую уборную - туда, где хранились стаканчики для питья. Чарли поднялась к себе, включила свет, задернула занавески и раскрасилась по-боевому, так как в этот вечер ей надлежало быть в Пекэме, и никакие шпики на свете и даже все ее мертвые любовники не остановят ее: она должна репетировать пантомиму. К себе она вернулась вскоре после одиннадцати; путь был свободен: на тротуаре никто не топтался, и Синди забрала нотную папку вместе с гитарой. Чарли позвонила Алу: ей вдруг отчаянно захотелось иметь рядом мужчину. К телефону никто не подошел. Мерзавец опять с кем-то трахается. Она попыталась позвонить парочке старых дружков, но безуспешно. Звук у телефона был какой-то странный, но это вполне могло быть и от шума в ушах. Прежде чем лечь, она в последний раз выглянула в окно: два ее ангела-хранителя снова были на тротуаре. На другой день у нее не было репетиций, и она собиралась съездить навестить мать, но потом почувствовала, что у нее не лежит к этому душа; она позвонила и отменила ветречу - это-то, по всей вероятности, и заставило полицию действовать, потому что когда вечером она подъехала к своему кафе, у тротуара стоял полицейский фургон, а в открытых дверях маячил сержант в форме и рядом, смущенно осклабясь, стоял повар. "Началось, - спокойно подумала она. - Пора бы уж. Наконец-то они ожили". У сержанта были злющие глаза и короткая стрижка - он был из тех, кто ненавидит весь мир, а особенно индейцев и хорошеньких женщин. Возможно, эта ненависть и ослепила его, не позволив в решающий момент драмы понять, кто такая Чарли. - Кафе временно закрыто, - рявкнул он. - Поищите себе другое. У несчастья своя реакция. - Кто-нибудь умер? - со страхом спросила Чарли. - Если и умер, то мне об этом не сказали. Просто есть подозрение, что тут бродит один ворюга. Наши офицеры ведут расследование. А теперь давай двигай. Возможно, он слишком долго находился на дежурстве и от усталости голова у него не работала. А возможно, не знал, как быстро смекалистая девчонка может сообразить и прошмыгнуть мимо. Так или иначе Чарли в мгновение ока очутилась в кафе и, с треском захлопнув за собою дверь, помчалась дальше. В кафе было пусто, и машины были отключены. Дверь в ее квартирку была закрыта, но она услышала за ней мужские голоса. Внизу сержант орал и молотил кулаками в дверь. Чарли услышала: "Эй, ты! Прекрати! Выходи же!" Но крики доносились приглушенно. Она подумала: "ключ" - и открыла сумочку. Увидев белую косынку, накинула ее на голову и мгновенно преобразилась. Затем нажала на звонок - два быстрых уверенных звонка. Затем приоткрыла крышку почтового ящика в двери. - Чэс? Ты дома? Это я, Сэнди. Голоса замерли, она услышала шаги и шепот: "Гарри, быстро!" Дверь распахнулась, и она увидела перед собой седовласого разъяренного человека в сером костюме. В комнате за его спиной повсюду валялись ее реликвии - память о Мишеле; кровать была поставлена на попа, все плакаты сорваны, ковер свернут, и половицы подняты. Чарли увидела фотоаппарат на треножнике, нацеленный вниз, и второго мужчину, смотревшего в видоискатель, а под аппаратом - несколько писем ее матери. Она увидела стамески, плоскогубцы и парня в старомодных очках, заговаривавшего с ней в кино и стоявшего сейчас на коленях среди вороха ее новых дорогих вещей; Чарли сразу поняла, что это не обыск, - они просто вломились к ней без разрешения. - Я ищу свою сестру Чармиан, - сказала она. - А вы, черт подери, кто такие? - Ее тут нет, - ответил седовласый, и Чарли уловила в его голосе легкий валлийский акцент. Не отводя от нее взгляда, он рявкнул: - Сержант Мэллис! Сержант Мэллис, уберите отсюда эту дамочку и запишите ее данные! Дверь перед ней захлопнулась. Она слышала, как внизу продолжал орать злополучный сержант. Тихонько спустившись по лестнице, - но только до площадки, - она протиснулась между наваленными там коробками к двери во двор. Дверь была закрыта на засов, но не заперта. Во дворе была конюшня, а из конюшни можно было попасть на улицу, где жила мисс Даббер. Проходя мимо ее окна, Чарли постучала по стеклу и весело помахала в знак приветствия. Как она сообразила это сделать, Чарли сама не знала. Она шла не останавливаясь, но позади не слышно было ни поспешных шагов, ни разъяренных окриков, ни одна машина с визгом не затормозила рядом с ней. Так она дошла до главной улицы и по пути натянула на руку кожаную перчатку, как велел сделать Иосиф, если и когда ее вспугнут. Она увидела свободное такси и остановила его. "Ну что ж, - подумала она, - теперь мы хоть все вместе". Только гораздо, гораздо позже в своей многоликой жизни она поймет, что они намеренно отпустили ее. Иосиф запретил ей пользоваться "Фиатом", и она нехотя вынуждена была признать, что он прав. Так она продвигалась от одной стадии к другой не спеша. И уговорами убеждала себя спускаться все ниже. После такси садимся на автобус, сказала она себе, потом немножко пешком, потом - на метро. "Я в бегах. Они гонятся за мной. Господи, Хельга, что же мне делать?" "По этому номеру, Чарли, позвонишь только в случае крайней необходимости. Если позвонишь попусту, мы очень рассердимся, ты меня слышишь?" "Да, Хельга, я тебя слышу". Она зашла в кабачок и выпила немного водки - той, что любил Мишель, стараясь при этом вспомнить, какой еще совет давала ей Хельга, пока Местербайн сидел с мрачным видом в машине. "Удостоверься, что за тобой не следят. Не пользуйся телефонами друзей или родственников. Не пользуйся телефоном через дорогу или на той же улице, где живешь. Ни в коем случае, ты меня слышишь? Это чрезвычайно опасно. Эти свиньи способны в одну секунду засечь телефон, уж ты мне поверь. И никогда не пользуйся дважды одним и тем же телефоном. Ты меня слышишь, Чарли?" "Я отлично слышу тебя, Хельга". Чарли вышла на улицу и увидела мужчину, стоявшего у неосвещенной витрины, и другого, поспешно отошедшего от него и направившегося к машине с антенной. Вот теперь ею овладел ужас - ей стало так страшно, что захотелось броситься на тротуар лицом вниз и завыть, и во всем признаться, и просить нормальный мир взять ее обратно. Люди, шагавшие впереди, так же пугали ее, как и те, что шагали сзади; призрачные края тротуара вели куда-то, где все исчезает и она сама перестанет существовать. "Хельга, - взмолилась она, - ох, Хельга, вызволи меня из этого". Она села в автобус, шедший не в том направлении, выждала немного, пересела на другой и снова пошла пешком, но не поехала на метро, так как одна мысль очутиться под землей пугала ее. Уступив слабости, она снова села в такси и стала смотреть в заднее окно. Никто за ней не ехал. Улица была пуста. К черту ходьбу пешком, к черту метро и автобусы. - Пекэм, - сказала она шоферу и с шиком подъехала к самому входу. Зал, где они репетировали, находился за церковью - этакое подобие сарая рядом со спортивной площадкой, которую мальчишки давно разбили вдрызг. Идти туда надо было по аллее, обсаженной тисами. Света в помещении не было, тем не менее Чарли нажала на звонок - из-за Лофти, бывшего боксера. Лофти работал там ночным сторожем, но с тех пор как репетиции прервались, он приходил самое большее раза три в неделю, и сейчас на звонок Чарли - к ее облегчению - не послышалось в ответ его шагов. Она отперла дверь и вошла - воздух был такой же холодный, как в той корнуоллской церкви, куда она зашла после того, как положила венок на могилу неизвестного революционера. Она закрыла за собой дверь и чиркнула спичкой - пламя осветило зеленые кафельные плиты и высокий деревянный потолок викторианского дома. Для бодрости духа Чарли весело окликнула: "Лофти!" Спичка сразу погасла, но Чарл