- А м-р Джерри? Он тоже был хорошим другом?
     - Очень хороший друг.
     - Хватит валять дурака, Сэм. Ты всех нас ненавидишь, ведь так?
     Йоган  бессмысленно  осклабился,  и  голова   его   стала   похожа   на
улыбающийся желтый череп.
     Остервельт повысил голос:
     - А ну-ка, кончай лыбиться, оскалился, словно мертвец. Тебе не  удастся
нас одурачить. Тебе не нравлюсь  я,  не  нравится  семья  Холлманов.  Какого
черта ты тогда вернулся сюда, не пойму.
     - Мне нравится место, - сказал Сэм Йоган.
     - Ну конечно, тебе нравится  место.  Ты  думал,  что  сможешь  обдурить
сенатора и вернуть свою ферму?
     Старый японец не ответил. Он выглядел так, словно ему стало стыдно,  но
не за себя. Я понял, что он - один из тех фермеров-японцев, которых  сенатор
выселил во время войны, скупив предварительно их земли.  Еще  я  понял,  что
Остервельт нервничает, словно присутствие японца кого-то в чем-то  обвиняет.
Обвинение требовалось переадресовать.
     - А ты случаем не сам застрелил м-ра Джерри Холлмана?
     Улыбка Йогана стала презрительной.
     Остервельт  подошел  к  рабочему  столу  и  взял  в   руки   револьвер,
отделанный перламутром. - Подойди-ка, Сэм.
     Йоган не шелохнулся.
     - Подойди, я сказал. Я не причиню тебе вреда. Мне следовало  бы  выбить
твои большие белые зубы и затолкать их в твою грязную желтую  глотку,  но  я
не стану этого делать. Подойди.
     - Вы  слышали,  что  сказал  шериф?  -  спросил  Кармайкл   и   толкнул
маленького человечка в спину.
     Йоган  сделал  шаг  вперед  и  застыл  в  неподвижности.  Из-за  своего
упорства его тщедушная фигура стала центром внимания. За неимением  лучшего,
я подошел к нему и встал рядом. От него слабо пахло рыбой и  землей.  Так  и
не дождавшись, шериф подошел к японцу сам.
     - Узнаешь револьвер, Сэм?
     Йоган с еле слышным свистом втянул в легкие воздух -  он  удивился.  Он
взял в руки револьвер и стал внимательно изучать оружие, разглядывая  его  с
разных сторон.
     - Смотри, не проглоти. - Остервельт выхватил у него  револьвер.  -  Это
тот самый револьвер, что был в руках у Карла?
     - Да, сэр. Я так думаю.
     - Он наставлял его на тебя? Угрожал им?
     - Нет, сэр.
     - Тогда как же ты мог его разглядеть?
     - Мне показал его м-р Карл.
     - Вот так запросто подошел к тебе и показал оружие?
     - Да, сэр.
     - Он что-нибудь сказал?
     - Да, сэр. Он сказал: "Привет, Сэм, как поживаешь,  рад  тебя  видеть".
Очень вежливо. Ах да, он еще сказал: "Где мой брат?"  Я  ответил,  что  брат
поехал в город.
     - Да не про то, про оружие что-нибудь говорил?
     - Спросил, узнаю ли я револьвер. Я сказал, что да.
     - Вы узнали его?
     - Да, сэр. Это револьвер миссис Холлман.
     - Которой миссис Холлман?
     - Старой леди, жены сенатора.
     - Револьвер принадлежал ей?
     - Да, сэр. Она, бывало, выходила с ним  на  задний  двор  пострелять  в
черных дроздов. Я говорил ей, что лучше приобрести  дробовик.  Нет,  сказала
она, она не хочет попадать в птиц. Пусть живут.
     - Наверное, это было давно.
     - Да, сэр, лет десять-двенадцать назад. Когда я  вернулся  на  ранчо  и
разбил для нее сад.
     - Что стало с револьвером?
     - Не знаю.
     - Карл говорил, как он раздобыл его.
     - Нет, сэр. Я не спрашивал.
     Слова из тебя не вытянешь, сукин  ты  сын,  Сэм.  Ты  знаешь,  что  это
такое?
     - Да, сэр.
     - Почему ты мне не рассказал все это сегодня утром?
     - Вы не спрашивали.
     Шериф возвел глаза к стеклянной  крыше,  словно  моля  о  милосердии  и
помощи в постигшем его несчастьи. Единственным  видимым  результатом  явился
приход  круглолицего  молодого  человека  в  сверкающих  очках  без  оправы,
одетого в синий лоснящийся костюм.  Мне  не  потребовалась  интуиция,  чтобы
распознать в нем помощника следователя по особо важным делам.  Он  имел  при
себе черную медицинскую сумку  и  осторожное  хорошее  настроение  человека,
профессией которого является смерть.
     Оценив с  порога  ситуацию,  он  поднял  руку,  приветствуя  шерифа,  и
прямиком направился к телу. Следом  поспешил  еще  один  помощник  шерифа  с
фотоаппаратом на треноге. К ним  присоединился  и  сам  Остервельт,  отдавая
нескончаемый поток распоряжений.
     Морща лоб, Сэм Йоган слегка поклонился мне. Глаза у него  были  добрые.
Он взял лейку для полива, наполнил ее водой в жестяной  раковине  в  углу  и
двинулся к орхидеям. Он не обращал внимания  на  вспышки  магния,  напоминая
образцового садовника с картинки, самозабвенно ухаживающего за цветами.


                                 Глава XIII

     Я вышел к фасаду дома  и  постучал  в  раздвижную  дверь.  Мне  открыла
Зинни.  Она  успела  переодеться  в  черное  строгое  платье   безо   всяких
украшений. Стоя в  дверном  проеме,  она  выглядела,  словно  исполненный  с
натуры портрет  молодой  вдовы,  аккуратно  выписанный  в  двух  плоскостях.
Третье измерение находилось в ее глазах, в  глубине  которых  горел  зеленый
огонь.
     - Вы еще не ушли?
     - Вроде бы.
     - Заходите, если хотите.
     Я прошел за ней в гостиную, отметив про себя,  что  ее  движения  стали
скованными. Комната также изменилась, хотя ни один предмет  не  сдвинулся  с
места.  Убийство  в  оранжерее  уничтожило  в  доме  нечто,  не  поддающееся
определению. Светлая мебель  выглядела  дешевой  и  неуместной  в  старинной
комнате, словно кто-то попытался  оборудовать  современное  жилье  в  пещере
предков.
     - Садитесь, если хотите.
     - Я уже загостился?
     - Не вы один, - все, - сказала она немного туманно. - Я сама не  ощущаю
себя здесь дома. А если задуматься, то,  наверное,  никогда  и  не  ощущала.
Впрочем, об этом поздно говорить.
     - Или рано. Уверен, что вы продадите ранчо.
     - Джерри  собирался  заняться  этим   сам.   Все   бумаги   практически
подготовлены.
     - Весьма кстати.
     Стоя передо  мной  рядом  с  незажженным  камином,  она  сверлила  меня
взглядом не меньше минуты. Я отвечал ей тем же и не могу  сказать,  что  мне
было  неприятно.  Недавние  переживания  или  другие  причины  стерли  некую
грубость в  ее  красивой  внешности,  и  она  стала  просто  неотразимой.  Я
высказал  про  себя  надежду,  что  превращение  не  связано  с   мыслью   о
свалившемся на нее состоянии.
     - Я вам не понравилась, - сказала она наконец.
     - Мы едва знакомы.
     - Не волнуйтесь, на этом наше знакомство и закончится.
     - Сейчас он лопнет, этот сверкающий мыльный пузырь.
     - А вы  мне  тоже  не  понравились.  Слишком  напыщенный  для  дешевого
частного детектива. Вы откуда, из Лос-Анджелеса?
     - Ага. А почему вы решили, что я дешевый?
     - Милдред не смогла бы нанять вас, если бы это было не так.
     - В отличие от вас, а? Я мог бы поднять расценки.
     - Не сомневаюсь. Я все гадала, когда же вы начнете  об  этом  разговор.
Ждать пришлось недолго.
     - Начну разговор... о чем?
     - О том, чего жаждет каждый. О деньгах.  Вторая  вещь,  которую  жаждут
все.  -  Она  переменила  позу   небрежным,   вызывающим   движением   тела,
расшифровывая, что подразумевает под  первой  вещью.  -  Почему  бы  нам  не
присесть и не обсудить это?
     - С удовольствием.
     Я сел на краешек белого продолговатого предмета, обитого тканью  букле,
а она примостилась на другом краю, закинув ногу на ногу.
     - Мне следовало  бы  приказать  Ости  вышвырнуть  вас  отсюда  ко  всем
чертям.
     - На то есть конкретная причина или это просто дело принципа?
     - Причина есть. Попытка шантажа. Разве не так?
     - И в голову никогда не приходило. По крайней мере, до сих пор.
     - Не  разыгрывайте  меня.  Я  знаю  ваш   тип   людей.   Возможно,   вы
предпочитаете   иную   словесную   упаковку.   Допустим,   я    плачу    вам
предварительный гонорар, чтобы вы защищали мои  интересы  или  что-нибудь  в
этом роде. Все равно шантаж, независимо от словесной упаковки.
     - Или чепуха, как бы вы это не пытались  преподнести.  Но  продолжайте.
Мне давно никто не предлагал наличных. Или это мне только привиделось?
     Она скривилась, чего и следовало ожидать.  -  Как  вы  смеете  острить,
когда тело моего мужа еще не остыло в могиле?
     - Он пока еще не в могиле. Банальный прием,  Зинни.  Могли  бы  сказать
что-нибудь пооригинальнее. Ну-ка, попробуйте.
     - Неужели в вас нет уважения к чувствам женщины - к чему-либо вообще?
     - Покажите мне настоящие чувства. У вас они есть.
     - Откуда вы знаете?
     - Нужно быть слепым и глухим, чтобы не заметить. Вы  их  выстреливаете,
словно фейерверк.
     Она молчала. Ее  лицо  было  неестественно  спокойным,  за  исключением
глубины глаз. - Вы несомненно имеете в виду ту сцену  на  переднем  крыльце.
Это ничего не значит. Ничего. - Она говорила,  словно  ребенок,  повторяющий
заученный урок. - Я была напугана и расстроена, а  д-р  Грантленд  -  старый
друг семьи. Естественно, в беде я обратилась  к  нему.  Я  полагала,  что  и
Джерри поймет это. Но он всегда был безрассудно  ревнив.  Не  позволял  даже
смотреть в сторону другого мужчины.
     Она взглянула на меня украдкой, проверяя, поверил ли я ей.  Наши  глаза
встретились.
     - Сейчас уже можно.
     - Говорю вам, меня совершенно не  интересует  д-р  Грантленд.  И  никто
другой.
     - Вы слишком молоды, чтобы подавать в отставку.
     Ее глаза хищно сузились, словно у кошки. Как и кошка,  она  была  умна,
но  слишком  самонадеянна,  чтобы  быть  по-настоящему  умной.  -  Вы  жутко
циничны, не так ли? Ненавижу циников.
     - Давайте перестанем хитрить, Зинни. Вы по уши влюблены  в  Грантленда.
Он без ума от вас. Надеюсь.
     - Что значит  -  "надеюсь"?  -  спросила  она,  рассеяв  мои  последние
сомнения.
     - Я надеюсь, что Чарли без ума от вас.
     - Это так. Я хочу сказать, это было бы так,  если  бы  я  позволила.  А
почему вы сомневаетесь?
     - Откуда вы взяли?
     Она махнула рукой и состроила гримаску. Даже сейчас,  гримасничая,  она
не могла выглядеть некрасивой.
     - Переливаем из пустого в порожнее, - сказала  она.  -  Мысли  начинают
путаться. Давайте говорить по существу. Эта сцена на крыльце...  Я  понимаю,
получилось некрасиво. Вы что-нибудь расслышали?
     Я  придал  лицу  загадочное  выражение.   Она   продолжала   наступать,
испытывая страх, который лишил ее осторожности.
     - Что бы вы ни слышали, это не означает, будто я  рада  смерти  Джерри.
Мне жаль, что он умер. - В голосе ее прозвучало удивление. - Да,  я  ощущала
жалость к бедняге, когда он лежал там. Не его вина, что он не  сумел...  что
наша семейная жизнь не склеилась... Как бы то ни было, я  не  имею  никакого
отношения к его смерти. И Чарли тоже.
     - А кто утверждает обратное?
     - Нашлись бы, если бы узнали о той дурацкой возне на  крыльце.  Милдред
могла бы сказать.
     - Кстати, где сейчас Милдред?
     - Прилегла. Я уговорила ее немного отдохнуть перед обратной  дорогой  в
город. Она эмоционально истощена.
     - Хорошо, что вы о ней позаботились.
     - Не такая уж я окончательная сука. И я не  виню  Милдред  за  то,  что
сделал ее муж.
     - Если это сделал он, - уточнил я, чтобы посмотреть на  ее  реакцию,  и
надеясь получить зацепку.
     Она  восприняла  мои  слова  как  оскорбление.  -  Разве   могут   быть
какие-нибудь сомнения в том, что это его рук дело?
     - Сомнения остаются до тех пор, пока вина не доказана в суде.
     - Но ведь он ненавидел Джерри. У него  было  оружие.  Он  пришел  сюда,
чтобы убить Джерри, и мы знаем, что он здесь был.
     - Да, мы действительно знаем, что он здесь  был.  Может,  он  и  сейчас
здесь. Остальное же - лишь ваша версия. Мне хотелось бы выслушать  и  версию
Карла до того, как мы установим его виновность и казним на месте.
     - Кто говорил о казни? Сумасшедших не казнят.
     - Да нет, казнят. Более половины людей, которых  отправляют  в  газовую
камеру  в  нашем  штате,  имеют  отклонения  в  психике  -   ненормальны   в
медицинском смысле, если не в юридическом.
     - Но Карла не признали бы виновным. Возьмите последний случай.
     - И что же произошло в последний раз?
     Зинни прикрыла рот ладонью и посмотрела на меня.
     - Вы имеете  в  виду  смерть  сенатора,  не  так  ли?  -  Я  откровенно
забрасывал удочку, забрасывал удочку в зеленую глубину ее глаз.
     Она  не  смогла   противостоять   искушению   насладиться   театральным
эффектом. - Я имею в виду убийство сенатора. Его убил Карл. Это  все  знают,
но с ним ровным счетом ничего не сделали, а лишь отправили в больницу.
     - А мне рассказывали, что это был несчастный случай.
     - Значит, вам неправильно рассказывали. Карл навалился на него в  ванне
и держал под водой, пока тот не захлебнулся.
     - Откуда вы знаете?
     - На следующий же день он признался.
     - Кому?
     - Остервельту.
     - И шериф рассказал вам?
     - Мне рассказал Джерри. Он  уговорил  шерифа  не  возбуждать  дела.  Он
хотел защитить доброе имя семьи.
     - И это все, что он пытался защитить?
     - Не понимаю, куда вы клоните.  Кстати,  почему  Милдред  привезла  вас
сюда?
     - Чтобы прокатить меня на машине. Моя главная цель заключалась  в  том,
чтобы получить обратно свой "форд".
     - Когда вы его получите, вы будете удовлетворены?
     - Сомневаюсь. Пока я никогда не был ничем удовлетворен.
     - Вы имеете в виду, что собираетесь повсюду совать свой  нос,  искажать
истину и попытаетесь доказать, что Карл не совершал того, что он совершил?
     - Меня интересуют только факты, о чем я и говорил д-ру Грантленду.
     - А он-то какое отношение имеет ко всему этому?
     - Вот я и хотел бы узнать, какое. Может, вы сможете мне рассказать.
     - Я знаю, что не он застрелил Джерри. Абсурдная мысль.
     - Возможно. Но я повторяю вашу фразу. Давайте  помусолим  ее  немножко.
Если Йоган говорит  правду,  что  у  Карла  был  револьвер  с  перламутровой
рукояткой или что-то в этом роде. Мы не знаем наверняка, что именно из  него
убили вашего мужа. И не узнаем, пока не  получим  результаты  баллистической
экспертизы.
     - Но ведь Чарли нашел его в оранжерее, прямо рядом с... бедным Джерри.
     - Чарли мог подбросить револьвер.  Или  сам  выстрелить  из  него.  Это
позволило бы ему без труда потом найти оружие.
     - Вы это выдумали.
     Однако она испугалась. Казалось, Зинни не была уверена в том,  что  все
не произошло именно так.
     - Револьвер вам показал Остервельт?
     - Я сама увидела его.
     - А раньше когда-нибудь видели?
     - Нет. - Ее ответ прозвучал уверенно и быстро.
     - Вы знали, что оружие принадлежало вашей свекрови?
     - Нет. -  Однако  Зинни  не  стала  задавать  вопросов  и  не  выказала
удивления, приняв мои слова на веру.
     - Но вы знали, что у нее есть оружие?
     - Нет. Да. Думаю, что знала. Но никогда не видела.
     - Я слышал,  что  ваша  свекровь  покончила  жизнь  самоубийством.  Это
правда?
     - Да, бедная Алисия утопилась в океане года три назад.
     - Почему она наложила на себя руки?
     - У нее было много разных болезней.
     - Психических?
     - Думаю, можно сказать и так. Она  очень  сложно  перенесла  менопаузу.
Окончательно так и  не  оправилась.  Последние  несколько  лет  она  провела
затворницей, жила в восточном  крыле  в  одиночестве.  Приглядывала  за  ней
миссис Хатчинсон. Подобные вещи, похоже, случались в семье и раньше.
     - Кажется, вы правы. Вам известно, что стало с ее револьвером?
     - Очевидно, Карлу каким-то образом  удалось  завладеть  им.  А,  может,
перед смертью она сама отдала.
     - И он все эти годы держал его при себе?
     - Он  мог  спрятать  револьвер  прямо  здесь,  на  ранчо.   Почему   вы
спрашиваете у меня? Я ничего об этом не знаю.
     - Как и о том, кто стрелял в оранжерее?
     - Вам известно, что я об этом думаю. Что я знаю.
     - Помнится, вы сказали, что слышали выстрелы?
     - Да, слышала.
     - Где вы находились в тот момент?
     - В  своей  ванной.  Я  только  что  закончила  принимать  душ.   -   С
неистребимой  эротичностью  она   попыталась   прибегнуть   к   отвлекающему
маневру. - Если вам нужны доказательства, обследуйте меня. Я чистая.
     - Как-нибудь в другой раз. Оставайтесь чистой до того времени.  Это  та
самая ванная, в которой был убит ваш свекр?
     - Нет. У него была своя, которая соединялась со  спальней.  Мне  бы  не
хотелось,  чтобы  вы  употребляли  слово   "убийство".   Я   не   собиралась
рассказывать вам об этом. Я сказала по секрету, доверительно.
     - А, я недопонял. Вы не могли бы показать мне ту  ванную?  Хотелось  бы
взглянуть, как все было проделано.
     - Я не знаю, как.
     - Минуту назад еще знали.
     Зинни взяла тайм-аут, чтобы подумать. Это занятие,  казалось,  давалось
ей с трудом. - Я знаю только то, что говорят люди, - произнесла она.
     - А кто вам сказал, что Карл толкнул отца под воду?
     - Чарли, а уж он-то должен был знать. Он лечил старика.
     - Он обследовал сенатора после смерти?
     - Да.
     - Тогда он  должен  был  знать,  что  сенатор  умер  не  от  сердечного
приступа.
     - Я вам уже говорила. Его убил Карл.
     - И Грантленд это знал?
     - Разумеется.
     - Вы осознаете то, что сейчас  сказали,  миссис  Холлман?  Ваши  добрые
друзья шериф Остервельт и д-р Грантленд вступили  в  заговор,  чтобы  замять
убийство.
     - Нет! - Она отмахнулась от этой мысли обеими руками. - Я не то  хотела
сказать.
     - А что?
     - Я ничего не знаю обо всем этом. Я лгала.
     - Но теперь вы говорите правду.
     - Вы меня окончательно запутали. Забудьте, что я говорила, а?
     - Как я могу забыть?
     - Чего вы добиваетесь? Денег? Хотите новую машину?
     - Я в некотором роде привязался к старой.  Мы  с  вами  поладим  лучше,
если вы перестанете воображать, что меня можно купить. Это  пытались  делать
профессионально.
     Она поднялась,  стоя  надо  мной  и  глядя  сверху  вниз  со  смешанным
чувством страха и ненависти. Большим конвульсивным усилием она подавила  это
чувство. Тем же усилием она переменила тактику и практически  изменила  свою
внешность. Опустила плечи и  грудь,  выставила  вперед  живот  и  приподняла
бедро. Даже ее глаза приняли выражение тающего айсберга.
     - Мы могли бы поладить и очень даже неплохо.
     - Правда?
     - Вы  же  не   захотите,   чтобы   у   маленькой   старушки   появились
неприятности. Почему бы нам вместо этого не приготовить шейкер с мартини?  А
там обсудим?
     - Чарли это не понравилось бы. А потом тело вашего мужа еще  не  остыло
в могиле, вспоминаете?
     В комнате запахло оранжереей, цветами, землей, и тепличной  атмосферой.
Я  встал,  глядя  Зинни  в  глаза.  Она  положила  руки  мне  на   плечи   и
придвинулась, слегка касаясь меня своим телом. Тело ее искусно поигрывало.
     - Ну же. В чем дело? Боитесь? А я  нет.  И  у  меня  это  очень  хорошо
получается, даже если я давно не практиковалась.
     В  каком-то  смысле  я  действительно  боялся.  Она  была   безжалостно
красивой блондинкой,  сражавшейся  с  миром  двумя  оружиями  -  деньгами  и
сексом. Оба эти оружия  поранили  и  ее  саму,  оставив  шрамы.  Шрамы  были
невидимы, но я чувствовал рубцы. Я не хотел от нее ничего.
     Она взорвалась от моей неуступчивости, шипя, словно разъяренная  кошка,
и бросилась через комнату к одному из глубоких окон. Ее пальцы, сведенные  в
кулак,  спазматически   затеребили   занавеску,   словно   посылали   сигнал
машинисту, чтобы тот остановил поезд.
     За  моей  спиной  раздался  шорох  чьих-то  шагов.  Это  была  Милдред,
маленькая и словно беспризорная, появившаяся в одних чулках без туфель.
     - Что тут происходит?
     Зинни свирепо глядела на нее из своего угла. Лицо ее стало  белым,  как
мел, за исключением красных  губ  и  зеленых  глаз.  Зинни  со  свойственной
женщинам быстротой  переключилась  на  свояченицу,  выплеснув  на  нее  свою
ярость:
     - Опять ты за свое! Хватит шпионить за  мной.  Меня  тошнит  от  твоего
шпионства, от сплетен за моей спиной,  от  того,  что  ты  поливаешь  грязью
Чарли Грантленда только из-за того, что не смогла заполучить его сама...
     - Какие глупости, - тихо возразила Милдред. - Никогда  я  за  тобой  не
шпионила. А что касается д-ра Грантленда, то мы едва знакомы.
     - Да, но ты хотела бы познакомиться  поближе,  не  так  ли?  Но  только
знаешь, что он тебе не достанется.  Потому-то  ты  и  стараешься  уничтожить
его, скажешь, нет? Ты наняла этого человека, чтобы уничтожить его.
     - Ничего подобного. Ты расстроена, Зинни. Тебе следовало бы  прилечь  и
отдохнуть.
     - Ах мне? Чтобы ты смогла продолжить свои махинации  без  вмешательства
со стороны?
     Зинни метнулась к Милдред, но я встал между ними.
     - Милдред не нанимала меня, - сказал я. - Никаких  инструкций  она  мне
не давала. Вы ошибаетесь, миссис Холлман.
     - Лжете! - Она закричала на Милдред: - Грязная сплетница, вон из  моего
дома! Забери своего  мужа-маньяка,  чтобы  духу  его  здесь  не  было,  или,
клянусь Богом, я прикажу его пристрелить. Захвати с собой  своего  сутенера.
Давай-давай, пошли вон, оба.
     - С радостью.
     Милдред направилась к двери с усталой покорностью, и я вышел  вслед  за
ней. Перемирие, как я и ожидал, продолжалось недолго.


                                 Глава XIV

     Я ждал Милдред снаружи на веранде.  На  подъездной  дорожке  находилось
еще несколько автомобилей. Одним из них был мой "форд"  с  откидным  верхом,
посеревший от пыли, но в остальном точно такой же, как и  прежде.  Он  стоял
за грузовиком с черной обшивкой, с местным номерным знаком.
     Помощник шерифа, которого я раньше  не  видел,  находился  на  переднем
сидении другой окружной машины, крутя настройку включенного  радиоприемника.
Остальные люди шерифа все еще оставались в оранжерее. За ее  полупрозрачными
стенами двигались их тени.
     - Внимание  всех  подразделений,  -  раздался  по  радио   громогласный
голос. - Объявляется розыск следующей личности,  подозреваемой  в  убийстве,
которое произошло на ранчо Холлмана в долине Буэна Виста приблизительно  час
назад: Карл Холлман, белый, мужского пола, двадцать четыре года, рост  шесть
футов три дюйма, вес двести фунтов,  волосы  светлые,  глаза  голубые,  цвет
лица бледный, одет в синие хлопчатобумажные брюки и  рубашку.  Подозреваемый
может иметь при  себе  оружие  и  считается  опасным.  Когда  его  видели  в
последний раз, он передвигался пешком.
     Вышла Милдред, подтянутая, со свежей косметикой  на  лице,  выглядевшая
вполне оживленной,  несмотря  на  глаза,  напоминавшие  увядшие  фиалки.  Ее
голова слегка качнулась в знак  облегчения,  когда  за  спиной  захлопнулась
входная дверь.
     - Куда теперь? - спросил я.
     - Домой. На работу возвращаться уже поздно. Да и пора к маме.
     - Туда может прийти ваш муж. Вы подумали о такой возможности?
     - Естественно. Надеюсь, что он объявится.
     - Если он придет, вы дадите мне знать?
     Она посмотрела на  меня  прозрачным  холодным  взглядом.  -  Это  будет
зависеть от обстоятельств.
     - Я понимаю, что вы имеете в виду. Возможно, лучше сразу же  объяснить,
что я на стороне вашего мужа. Мне бы хотелось свидеться с ним до  того,  как
это сделает шериф. Остервельт,  кажется,  составил  определенное  мнение  об
этом деле. Я же нет. Полагаю, что требуется дальнейшее расследование.
     - Вы хотите, чтобы я вам заплатила, вы на это намекаете?
     - Забудьте об этом на время. Скажем так, мне нравится старомодная  идея
презумпции невиновности.
     Она сделала шажок в мою сторону, и глаза ее оживились. - Вы  ведь  тоже
не верите, что он застрелил Джерри.
     - Не хочу обнадеживать вас, не имея  достаточных  на  то  оснований.  Я
составлю свое мнение, когда  мы  будем  располагать  новой  информацией.  Вы
слышали выстрелы?
     - Да.
     - Где вы были в это время. И где находились остальные?
     - Насчет остальных не знаю. Я была  с  Мартой  за  домом.  Девочка  как
будто почувствовала, что произошло, и мне пришлось долго ее  успокаивать.  Я
не заметила, чем были заняты остальные.
     - Остервельт находился в тот момент возле дома?
     - Если да, то я его не видела.
     - А Карл?
     - В последний раз я видела Карла вон в той роще.
     - В какую сторону он отправился, когда вы расстались?
     - В сторону города, во всяком случае в том направлении.
     - Как он вел себя, когда вы с ним говорили?
     - Он  был  расстроен.  Я  уговаривала  его  сдаться,  но  он   выглядел
испуганным.
     - Эмоционально подавленным?
     - Трудно сказать. Я видала его и в гораздо более худшем состоянии.
     - Вы не уловили никаких признаков того, что он опасен?
     - По отношению ко мне - конечно, нет. Такого никогда не  было.  Он  был
несколько груб, когда я пыталась удержать его, вот и все.
     - С ним часто случались приступы буйства?
     - Нет. Я и не говорила, что он вел себя  буйно.  Просто  он  не  хотел,
чтобы его удерживали. Он оттолкнул меня.
     - Он не сказал, почему?
     - Он сказал что-то о том, что ему надо идти своей дорогой.  У  меня  не
хватило времени спросить, что он хочет этим сказать.
     - А вы сами-то понимаете, что он имел в виду?
     - Нет. - Но глаза ее расширились и потемнели от догадки. -  Впрочем,  я
уверена, что он вовсе не имел в виду убийство своего брата.
     - Есть еще один вопрос, который требует  ответа,  -  сказал  я.  -  Мне
крайне не хочется задавать его вам сейчас.
     Она подняла хрупкие плечи. - Спрашивайте. Если смогу - отвечу.
     - Мне сказали, что ваш муж убил своего отца.  Умышленно  утопил  его  в
ванне. Вы слышали об этом?
     - Да, слышала.
     - От Карла?
     - Не от него, нет.
     - А вы верите этому?
     Она ответила не сразу. - Не знаю. Это стало известно сразу после  того,
как  Карла  госпитализировали  -  в  тот  же  день.  Когда  в   твою   жизнь
вклинивается подобная трагедия, не знаешь, чему и верить. Кажется,  что  мир
вокруг тебя рушится. Я еще могла распознавать обломки,  но  все  узоры,  ими
образованные, были незнакомыми, смыл был уже не  тот.  И  так  до  сих  пор.
Ужасно сознаваться в этом, но я не знаю, чему  верить.  Я  жду.  Я  прождала
шесть месяцев, чтобы понять, где мое место в мире, на  какую  жизнь  я  могу
рассчитывать.
     - Вы так и не ответили на мой вопрос.
     - Ответила бы, если бы могла. Я попыталась объяснить, почему  не  могу.
Обстоятельства были такие подозрительные и ужасные. -  Воспоминания  о  них,
какими бы они ни были, изменили ее выражение лица - оно  словно  застыло  от
холода.
     - Кто сообщил вам об этом так называемом признании?
     - Шериф Остервельт. Тогда я считала,  что  он  лжет  по  причинам,  мне
неизвестным. Возможно, я пыталась найти разумное объяснение  просто  оттого,
что не могла смотреть правде в глаза - не знаю.
     До того,  как  она  пустилась  излагать  свои  дальнейшие  сомнения,  я
сказал:
     - Какие у него могли быть причины лгать вам?
     - Могу назвать одну. Не очень скромно  об  этом  говорить,  но  он  уже
долгое  время  интересуется  мной.  Он  всегда  околачивался  на  ранчо,   -
теоретически, чтобы повидаться с сенатором, но выискивал  поводы  поговорить
со мной. Я знала, чего он  добивается,  он  такой  же  тонкий  стратег,  как
старая свинья. В тот день, когда мы отвезли Карла  в  лечебницу,  Остервельт
очень недвусмысленно заявил об этом,  и  очень  грязно.  -  Она  на  секунду
закрыла глаза. На веках и висках у нее  выступила  легкая  испарина.  -  Так
мерзко, что боюсь, не смогу об этом рассказать.
     - Общую идею я уловил.
     Однако  она  продолжала  свой  рассказ,  войдя  в  транс  воспоминаний,
которые, казалось, отрицали время и  место:  -  Он  должен  был  в  то  утро
отвезти Карла на машине в больницу, и я, конечно, хотела поехать с  ними.  Я
хотела быть вместе с Карлом до той самой  последней  минуты,  когда  за  ним
закроются двери. Вы не знаете, что ощущает женщина, когда  от  нее  вот  так
забирают мужа, возможно, навсегда. Я боялась, что навсегда. В  течение  всей
поездки Карл не сказал ни слова.  До  этого  он  целыми  днями  говорил  без
остановки - обо всем на свете: о  своих  планах  относительно  ранчо,  нашей
совместной жизни, философии, социальной справедливости, а также  о  братстве
людей. Вдруг все оборвалось. Все. Он сидел в машине между  мной  и  шерифом,
неподвижный, словно мертвец.
     Он даже не поцеловал меня на прощание у двери  приемного  отделения.  Я
никогда не  забуду,  что  он  сделал  вместо  этого.  Возле  ступенек  росло
маленькое дерево. Карл сорвал листочек, зажал его в руке и взял  с  собой  в
больницу.
     Я не стала заходить туда. Не могла заставить  себя  в  тот  день,  хотя
потом часто бывала там. Я ждала снаружи, в машине  шерифа.  Помнится,  я  не
могла отвязаться от мысли, что это - предел, что  со  мной  никогда  уже  не
произойдет ничего худшего. Я ошибалась.
     На  обратной  дороге  Остервельт  повел  себя   так,   словно   я   ему
принадлежала. Я его ничем не поощряла, ни тогда,  ни  когда-либо  раньше.  В
общем, я высказала ему все, что о нем думаю.
     Тогда он стал невыносим. Он сказал мне, чтобы я думала, о  чем  говорю.
Что Карл сознался в убийстве отца, и он, Остервельт,  единственный,  кто  об
этом знает. Он не станет болтать, если я  буду  добра  с  ним.  В  противном
случае не миновать судебного  процесса,  так  он  сказал.  Даже  если  Карла
оправдают, дело получит такую  огласку,  от  которой  люди  не  в  состоянии
оправиться. - Ее голос  в  отчаянии  понизился.  -  Огласку,  подобную  той,
которую мы должны пережить теперь.
     Милдред  оглянулась,  обозревая  зеленый  ландшафт,  словно  это   была
пустыня.
     - Я не поддалась. Но я боялась отказать  ему  со  всей  решительностью,
которую он заслуживал. Я отделалась от него  неопределенным  обещанием,  что
когда-нибудь в будущем мы сможем прийти к соглашению.  Разумеется,  обещание
я не сдержала и никогда  не  сдержу.  -  Она  произнесла  эти  слова  вполне
спокойно, однако плечи ее задрожали. Краешек уха, который я разглядел  между
шелковистыми прядками волос, покраснел либо от стыда, либо от гнева. -  Этот
мерзкий старик не простил мне. Последние шесть месяцев я прожила  в  страхе,
что он возбудит дело против Карла - вытащит его и привлечет к суду.
     - И тем не менее, он этого не сделал, - сказал я, -  значит,  признание
Карла было ложным. Скажите-ка мне вот что - могло ли это произойти так,  как
утверждает  Остервельт?  Я  хочу  спросить,  у  вашего   мужа   была   такая
возможность?
     - Боюсь, что да. После ссоры с отцом он большую часть  ночи  бродил  по
дому. Я не могла заставить его прилечь.
     - Вы спрашивали его об этом потом?
     - В больнице?  Нет,  не  спрашивала.  Меня  предупредили,  чтобы  я  не
заговаривала на опасные темы. Да и сама я была рада  не  ворошить  прошлого.
Если это было правдой, то я чувствовала, что  лучше  не  знать,  чем  знать.
Существуют границы знания, переступив которые человек может сломаться.
     Она содрогнулась от холодка воспоминаний.
     Неожиданно входная дверь оранжереи распахнулась.  Спиной  вперед  вышел
Кармайкл,  наклонившийся  над  ручками  прикрытых  носилок.  Под  покрывалом
угадывались очертания мертвого тела.  С  другого  края  носилки  поддерживал
заместитель  следователя.  Они  неуклюже  двинулись  по  вымощенной  плитами
дорожке к черному крытому  грузовику.  На  фоне  бескрайней  долины  и  гор,
возвышающихся на солнце, словно памятники, те двое,  что  несли  носилки,  и
тот, кто на них лежал, казались  в  равной  мере  маленькими  и  случайными.
Живые задвинули мертвого в грузовик и захлопнули двойные двери. От их  стука
Милдред подскочила.
     - У меня пошаливают нервы, мне бы лучше  уехать  отсюда.  Не  следовало
начинать...  этот  разговор.  Вы  -   единственный   человек,   которому   я
рассказала.
     - Со мной безопасно.
     - Спасибо. То есть, спасибо за все. Вы - единственный, кто дал мне  луч
надежды.
     Она подняла в знак прощания руку и  стала  спускаться  по  ступеням  на
солнечный свет, позолотивший ее голову.  Можно  было  легко  понять  страсть
стареющего  Остервельта.  И  дело  не  только  в  том,  что  она  молодая  и
хорошенькая и с округлостями там, где им положено быть.  В  ней  было  нечто
более волнующее,  нежели  женственность:  напряженная  печальная  невинность
серьезного ребенка и одиночество, от которого она казалась более ранимой.
     Я проводил "бьюик" взглядом, пока он не скрылся из вида, и поймал  себя
на внезапной мысли, от которой меня бросило в  жар.  Муж  Милдред  вовсе  не
вечен. Его шансы дожить до конца дня были примерно равные. Если ее  мужу  не
удастся уцелеть, то Милдред понадобится человек, чтобы заботиться о ней.
     Мысленно я ударил себя в зубы. Подобные  рассуждения  ставили  меня  на
одну  ногу  с  Остервельтом.  Из-за  чего  я  еще   больше   разозлился   на
Остервельта.


                                  Глава XV

     Заместитель следователя зажег сигару и, прислонившись к  борту  крытого
грузовика, задымил ею. Я приблизился и осмотрел свою  машину.  Все  было  на
месте. Даже ключ зажигания. На спидометре, насколько я мог  судить,  набежал
километраж, примерно равный расстоянию от больницы до Пуриссимы и оттуда  до
ранчо.
     - Хороший день, - сказал заместитель следователя.
     - Неплохой.
     - Жаль, что м-р Холлман уже не сможет им насладиться. Судя  по  беглому
осмотру, он был в хорошей форме. Интересно, что поведают его органы.
     - Не считаете же вы, что он умер от естественных причин.
     - Нет, конечно. Это всего-навсего маленькая игра,  в  которую  я  играю
сам с собой для поддержания интереса. - Он усмехнулся, и солнце заиграло  на
его очках с холодным весельем. -  Не  каждому  врачу  удается  взглянуть  на
своих пациентов изнутри.
     - Вы - следователь, не так ли?
     - Заместитель следователя. Следователь - Остервельт, он сидит  на  двух
стульях. Кстати, я тоже. Я по совместительству  являюсь  патологоанатомом  в
больнице в Пуриссиме. Моя фамилия Лоусон.
     - Арчер. - Мы пожали друг другу руки.
     - Вы случаем не из  лос-анджелесской  газеты?  Я  только  что  закончил
беседу с газетчиком.
     - Я  -  частный  детектив,  нанятый  членом  семьи.   Меня   интересуют
полученные вами сведения.
     - Пока никаких сведений нет. Все, что я знаю -  это  то,  что  в  трупе
сидят две пули, поскольку они вошли и не вышли. Я извлеку их на вскрытии.
     - Когда?
     - Сегодня  вечером.  Остервельт  хочет,  чтобы  я  поспешил.  Я  должен
закруглиться к полуночи, может, получится и раньше.
     - Что будет с пулями после того, как вы их извлечете?
     - Передам их шерифскому баллистику.
     - Он хорошо разбирается в этом?
     - О  да,  Дэркин  прекрасный  специалист.  Если  дело  осложнится,   мы
отправим пули на экспертизу в полицейскую лабораторию в Лос-Анджелесе или  в
Сакраменто. Однако это не тот случай, когда медицинское свидетельство  много
значит. Нам хорошо известно, кто это сделал. И когда его поймают,  будет  не
трудно заставить  его  заговорить.  Остервельт,  может,  вообще  не  захочет
суетиться  из-за  пуль.  Он  весьма  беспечный  малый.  Не  мудрено,   когда
проработаешь в этой должности двадцать пять или тридцать лет.
     - Давно вы с ним работаете?
     - Четыре-пять лет.  Пять.  -  Он  добавил,  словно  оправдываясь:  -  В
Пуриссиме живется хорошо. Жена ни за что не уедет отсюда. Кто  может  винить
ее?
     - Только не я. Я и сам готов поселиться здесь.
     - Поговорите с Остервельтом,  почему  бы  и  нет.  У  него  не  хватает
людей - всегда ищет. Вы имеете опыт работы в полиции?
     - Имел, до недавнего времени. Устал  жить  на  жалование  полицейского.
Помимо прочих вещей.
     - Объяснения всегда найдутся.
     Не зная, с каким умыслом он мне это сказал, я посмотрел  ему  в  глаза.
Он также посмотрел на меня испытующе. Я ответил:
     - Это была одна из причин, от которых я устал. Но вряд ли у  вас  здесь
дело обстоит лучше.
     - Лучше, чем вам кажется, брат,  лучше,  чем  вам  кажется.  Однако  не
будем об этом. - Он откусил кончик  сигары  и  выплюнул  его  на  гравий.  -
Значит, говорите, что работаете на семью Холлманов?
     Я кивнул.
     - Когда-нибудь раньше бывали в Пуриссиме?
     - Да, правда, давно.
     Он посмотрел на меня с любопытством. - Вы  не  из  тех  ли  детективов,
которых сенатор пригласил, когда утонула его жена?
     - Нет.
     - Я спросил просто так. С одним из них мне довелось провести  несколько
часов - расторопный старый бульдог по фамилии Скотт. Вы случаем  не  знакомы
с ним? Он из Лос-Анджелеса. Гленн Скотт?
     - Скотта я знаю. Он один из лучших  мастеров  своего  дела.  Во  всяком
случае, был им, пока не вышел на пенсию.
     - И я точно так же считаю. Он знал о патологии  больше,  чем  некоторые
студенты  медицинского  отделения.  У  нас  с  ним   произошел   чрезвычайно
интересный разговор.
     - О чем?
     - Об утопленниках и причинах их смерти, в  частности,  асфиксии  и  так
далее, - ответил он, воодушевляясь.  -  К  счастью,  я  произвел  тщательное
вскрытие. Я смог установить, что она утонула; в бронхах обнаружился песок  и
частички водорослей, а в легких - характерная соленая жидкость.
     - Никаких сомнений не возникало, так?
     - После  завершения  вскрытия  -  уже   нет.   Скотт   был   совершенно
удовлетворен. Конечно, я не мог полностью  исключить  вероятность  убийства,
но положительных показаний не было. Ушибы же почти наверняка  были  нанесены
после смерти.
     - Ушибы? - переспросил я  вкрадчиво,  надеясь  получить  дополнительную
информацию.
     - Да, ушибы на спине и на голове. Они, как правило, образуются на  теле
во время прибоя. Берег-то скалистый. Мне доводилось  видеть  трупы,  которые
были  абсолютно  истерзаны,  бедняги.  Во  всяком  случае,  миссис   Холлман
обнаружили до того, как  это  с  ней  произошло.  Но  и  она  выглядела  уже
скверно. В газетах следовало бы напечатать парочку моих  фотоснимков.  Тогда
число самоубийц, выбравших этот способ распрощаться  с  жизнью,  поубавилось
бы.  По  крайней  мере,  часть  женщин,  возможно,  подумала  бы,   а   ведь
большинство из них - женщины.
     - И миссис Холлман решилась именно на это - войти в воду?
     - Вероятно.  Либо  же  она  бросилась  с  пирса.   Разумеется,   нельзя
исключать того обстоятельства, что она могла упасть,  отсюда  и  ушибы.  Суд
присяжных объявил это несчастным случаем, но  главным  образом  из-за  того,
чтобы пощадить чувства семьи. Пожилые женщины обычно ведь не ходят по  ночам
к океану и случайно не падают в воду.
     - Но они же обычно и не кончают жизнь самоубийством.
     - Тоже верно, только миссис  Холлман  вряд  ли  можно  назвать  обычным
случаем.  Скотт  переговорил  с  ее  лечащим  врачом  после  того,  как  это
произошло, и он сказал, что у нее были эмоциональные нарушения. Нынче  не  в
моде  говорить  о  наследственном  помешательстве,  но  нельзя  не  заметить
определенных семейных совпадений. Как, например, в семье Холлманов. Ведь  не
случайно    женщина,    подверженная     депрессии,     имеет     сына     с
маниакально-депрессивным психозом.
     - У матери были синие гены, а?
     - Угу.
     - И кто был ее лечащим врачом?
     - Городской врач по фамилии Грантленд.
     - Я слегка знаком с ним, - сказал я. - Сегодня  он  приезжал  сюда.  Он
производит впечатление порядочного человека.
     - Ага. - В свете врачебного  кодекса,  который  не  позволяет  докторам
критиковать коллег, односложный ответ прозвучал весьма красноречиво.
     - Вы так не считаете?
     - Черт, не мне строить догадки о другом враче. Я не из тех  медицинских
светил,  которые  имеют  большой  доход  и  обладают  манерами  сиделок.   Я
всего-навсего лабораторная крыса. Правда, признаюсь, тогда я думал, что  ему
следовало бы направить миссис Холлман к психиатру. Это могло  бы  спасти  ей
жизнь. Кому как не ему было знать, что у нее склонность к самоубийству.
     - А вам откуда это известно?
     - Он сам рассказал Скотту. До тех пор Скотт  считал,  что  могло  иметь
место убийство, несмотря на медицинское заключение -  ну,  в  общем,  случай
укладывался в типичные рамки.
     - А когда она попыталась застрелиться?
     - Кажется, за неделю или две до того, как утопилась. -  Лоусон  заметно
напрягся,  словно  сознавая,  что  говорил  очень  вольно.  -  Поймите  меня
правильно, я не обвиняю Грантленда в халатности  или  в  чем-либо  подобном.
Врач должен полагаться на  собственные  суждения.  Лично  я  растерялся  бы,
доведись мне иметь дело с одним из этих...
     Он заметил, что я не слушаю, и впился в  мое  лицо  с  профессиональной
участливостью. - В чем дело, приятель? У вас спазмы?
     - Да нет, все в порядке. - Во всяком случае, мне не  хотелось  облекать
в слова то, что меня тревожило и что отнюдь не было в порядке.  А  тревожила
меня   семья   Холлманов:   отец   и   мать   умерли   при    подозрительных
обстоятельствах,  один  сын  застрелен,  другой  в  розыске.  И   в   каждой
кульминационной точке всплывало имя Грантленда. Я сказал:
     - Вам известно, что стало с пистолетом?
     - Каким пистолетом?
     - Из которого она пыталась застрелиться.
     - Боюсь, что не знаю. Может, Грантленд знает.
     - Может быть.
     Лоусон стряхнул пальцем наросший пепел с сигары, упавший  беззвучно  на
гравий между