пает, мало уделяя времени отдыху, но она понимает, что доктор Грегори наверстывал время, которое провел на дне рождения ее дочери - единственное развлечение за многие недели труда. Доктор Грегори не пытался скрыть, что доволен. - Очень благодарен почтенному фильму, показанному в тот вечер, а также вам, миссис Уитхорн. - Затем улыбнулся мне: - Ваши сомнения рассеялись, мистер Кэвел? - У меня их и не было, доктор, но работа полицейского состоит в проверке самых мелких фактов. Доктор Грегори проводил меня до парадной двери. Было еще темно, холодно и очень сыро, однако уже можно было разглядеть, как на гудронированном шоссе плясал дождь. Я подумал, как лучше ответить ему о ходе расследования, и Грегори действительно спросил об этом: - Я не прошу вас раскрывать профессиональные тайны, мистер Кэвел, но, гм... полагаете, вам удастся поймать этого дьявола? Есть ли какие успехи? - За последние полсуток их оказалось больше, чем требуется. Расследование вывело меня на верный след. Я бы сказал, вывело вплотную... если не учитывать, что я вновь наткнулся на глухую стену. - Через стену можно перелезть, мистер Кэвел. - Конечно. Я перелезу через нее, - и, помолчав, добавил: - Не знаю, следовало ли мне говорить об этом, но, уверен, вы никому не расскажете. Он стал горячо заверять, что будет нем, как могила, и мы расстались. Проехав с полмили, я остановился, зашел в телефон-автомат и позвонил в Лондон. - Не спали, Кэвел? - вместо приветствия спросил Шеф. - Нет, сэр. - Что поделаешь, я тоже в таком положении. Кажется, нажил себе врагов, вытаскивая из постели людей среди ночи. - Не меньше меня, сэр. - Пожалуй. Есть какие-нибудь результаты? - Ничего особенного. А у вас, сэр? - Чессингем. Нет никаких данных, что он владел гражданскими водительскими правами. Возможно, имеются в другом месте, не в Англии, хотя и маловероятно. Что касается его армейского послужного списка, то он, оказывается, был в королевском армейском батальоне по обслуживанию. - Вот как. Тогда есть шансы обнаружить, что он имел права. Вы обнаружили, сэр? - Мне удалось только установить факт службы Чессингема в армии, - сухо сказал Шеф. - Он действительно служил. Аппарат военного министерства необычайно медленно работает ночью, но оживляется днем. К полудню мы что-нибудь из них выудим. Зато мы получили некоторые довольно любопытные цифры, касающиеся Чессингема, их нам предоставил полчаса назад управляющий банком. Он продиктовал мне цифры и повесил трубку. Я устало залез в машину и поехал к дому Чессингема. Через четверть часа я был там. В полумраке наступавшего рассвета куб дома с его нижним подвальным помещением выглядел неприятнее и мрачнее прежнего. Но мои впечатления сейчас не имели никакого значения. Я взлетел по истертым ступеням и позвонил. Открыла Стелла Чессингем. Она была чисто и привлекательно одета, цветастый халатик ей очень шел, волосы гладко зачесаны, но лицо бледное, а серые глаза усталые. Когда я сказал, что хочу видеть ее брата, она не проявила восторга. - Входите, - нехотя сказала она. - Мама еще в постели. Эрик завтракает. Снова дразнящий запах бекона и яичницы. Снова я почувствовал слабость. Чессингем взволнованно поднялся и нервно поздоровался: - Доброе утро, мистер Кэвел. Отвечать тем же мне не хотелось. Я равнодушно поглядел на него, как смотрят только полицейские и официанты, и сказал: - Мне придется задать вам еще несколько вопросов, Чессингем. Я провел бессонную ночь и не настроен разоблачать ваши увертки. Отвечайте откровенно. Этой ночью мы узнали некоторые любопытные подробности, выводящие на вас. - Я взглянул на его сестру: - Мисс Чессингем, не хочется вас расстраивать без надобности. Лучше бы я побеседовал с вашим братом наедине. Она посмотрела на меня, широко раскрыв глаза, и собиралась было уйти, но голос брата остановил ее: - Останься здесь, Стелла. Мне нечего скрывать. Сестра все обо мне знает, мистер Кэвел. - На вашем месте я не проявлял бы столько уверенности, - холодно произнес я и сурово поглядел на него. - Если хотите остаться, мисс Чессингем, то оставайтесь. Но помните, я просил вас удалиться. Оба они были бледны и чрезвычайно напуганы. Учитывая мою способность запугивать людей, меня бы в любой момент взяли в центральную европейскую секретную полицию, в Интерпол. Я приступил к допросу. - Что вы делали в прошлый вечер, Чессингем? Скажем, около десяти часов? - Вчера вечером? - заморгал он. - Почему я должен был считать каждый свой шаг вчера вечером? - Вопросы задаю я. Пожалуйста, отвечайте. - Я... я был дома. Со Стеллой и матерью. - Весь вечер? - Конечно. - Отнюдь не "конечно". Кто может подтвердить, что вы находились дома? - Только Стелла и мать. - Только мисс Чессингем. В десять часов ваша мать обычно уже в постели. - Да, в постели. Я забыл. - Не удивлен. Вы забыли мне сказать, что служили в королевском армейском батальоне обслуживания. - В батальоне?.. - Он опустился за стол, конечно, не для того, чтобы продолжать завтрак. Едва заметное движение руки подсказало мне, что он сжал ладони. - Да, это правда. Но как вы узнали? - Птичка начирикала мне на ушко. Та же птичка сказала, что вы водили армейский грузовик. - Мне ничего не оставалось, как слегка слукавить. Что делать, время было не на моей стороне. - А вы говорили, что не водите. - Да, я не могу. - Он бросил взгляд на сестру и снова посмотрел на меня. - Это ошибка. Кто-то ошибся. - Вот видите, Чессингем, а вы отказываетесь. А если к вечеру вам будут представлены четыре свидетеля, которые под присягой подтвердят, что видели вас за рулем? - Возможно, один-два раза я и пробовал. Я... я не помню. У меня нет прав. - Надоело! - сказал я с отвращением. - Вы ведете себя по-дурацки. А вы не кретин, Чессингем. Перестаньте увиливать и корчить из себя дурачка. Вы можете водить машину. Признайтесь. Мисс Чессингем, ведь ваш брат может водить, не правда ли? - Оставьте Стеллу в покое! - выкрикнул побледневший Чессингем. - Вы правы, черт вас возьми! Я могу водить... кое-как. - Думаете, поступили очень разумно, оставив "бедфорд" у своего дома два дня назад? Предполагали, что полиции никогда и в голову не придет подозревать кого-то в столь очевидном? - Никогда и близко не был у этой машины! - закричал он. - Клянусь. Клянусь, что не был у этой машины! Я испугался, когда вы вчера пришли к нам, и решил сделать все, чтобы доказать свою невиновность. - Невиновность? - засмеялся я смехом полицейского. - Снимки Юпитера, по вашему утверждению, вы сами делали. Как вы их сняли? Смастерили приспособление для автоматического фотографирования, когда вы здесь отсутствуете, а находитесь в Мортоне? - Ради бога! О чем вы говорите?! - обезумел он. - Приспособление? Какое, к черту, приспособление?! Да переверните вверх дном весь дом и найдите... - Не будьте столь наивным, - перебил я. - Вы могли припрятать его в лесу, где-нибудь за полсотни миль от дома. - Мистер Кэвел! - Возмущенная Стелла встала передо мной со сжатыми кулачками. - Вы совершаете чудовищную ошибку. Эрик ничего не имеет общего с... ни с чем. С этим убийством. Ничего, говорю я вам! Я знаю. - Вы были с ним после десяти тридцати в тот вечер? В его обсерватории? Если не были, милая леди, вы ничего не знаете. - Я знаю Эрика! Знаю, что он совершенно не способен на... - Личные аттестации меня не интересуют, - перебил я. - Если вы столько знаете, то, может быть, объясните, как ваш брат положил за последние четыре месяца тысячу фунтов в банк? Пятьсот фунтов третьего июля и столько же третьего октября. Сможете объяснить? Они испуганно переглянулись, не скрывая этого. Чессингему удалось заговорить не сразу, а когда он заговорил, голос был хриплым и дрожащим. - Это клевета! Кто-то хочет меня оклеветать. - Не кричите и объясните вразумительно, - устало сказал я. - Откуда эти деньги, Чессингем? Прежде чем ответить, он помолчал с минуту. - От дяди Джорджа, - жалким шепотом произнес он, уставившись в потолок. - Очень любезно с его стороны, - мрачно сказал я. - Кто же он такой? - Мамин брат, - все еще шепотом пояснил он. - Проклятье нашей семьи. Он утверждал, что совершенно невиновен в преступлениях, которые ему приписали, но факты были так убедительны, что ему пришлось бежать из Англии. Я пристально поглядел на него. Такой двусмысленный разговор не очень-то был мне по душе, особенно после бессонной ночи в восемь часов утра. - О чем вы говорите? Какие преступления? - Не знаю, - отчаянно сказал он. - Мы никогда не видели его... он два раза звонил в Мортон. Мама никогда о нем не упоминала, мы до недавнего времени даже не подозревали о его существовании. - Вы об этом тоже знали? - спросил я Стеллу. - Конечно, знала. - А ваша мать? - Разумеется, - ответил Чессингем, - ведь я говорил, что она никогда не упоминала о нем и его существовании. Во всяком случае, в чем бы его ни обвиняли, это неприятно. Он сказал, если мама узнает, от кого деньги, то назовет их грязными и откажется от них. Мы... и Стелла... хотим послать ее за границу лечиться. Эти деньги помогут. - Да, они вам помогут взобраться на виселицу в Олд-Бейли, - грубо сказал я. - Где родилась ваша мать? - В Альфингеме, - ответила Стелла, так как Чессингем был не в состоянии отвечать. - А как ее девичья фамилия? - Джей Барклай. - Где у вас телефон? Хочу позвонить. Она сказала где, я вышел из холла и соединился с Шефом. Через четверть часа я вернулся. Оба сидели в тех же позах. - Господи, да вы прекрасная пара, - восхищенно воскликнул я, - конечно, вам и в голову не приходило обратиться в Сомерсет. Что бы получилось? Вы знали, что потеряли бы время. Дядя Джордж никогда не существовал. У вашей матери никогда не было брата. И для вас это не новость. Ну-с, Чессингем, у вас было время придумать более подходящее объяснение. Не уверен, что вы придумаете что-либо более оригинальное о давшем вам тысячу фунтов человеке. - Он и не придумывал. Он безнадежно уставился на меня, затем поглядел на сестру и себе под ноги. Я сказал ободряюще: - Ну, не надо торопиться. У вас будет несколько недель придумать историю получше. Однако хотелось бы повидать вашу маму. - Оставьте ее в покое, черт вас возьми. - Чессингем так стремительно вскочил, что опрокинул стул, на котором сидел. - Моя мать больная старая женщина. Оставьте ее в покое, слышите, Кэвел?! - Пожалуйста, пойдите и скажите вашей маме, что через минуту я поднимусь к ней, - обратился я к Стелле. Чессингем рванулся ко мне, но его сестра встала между нами. - Не надо, Эрик. Пожалуйста, успокойся. - Она посмотрела на меня, будто пригвоздила взглядом к стене, и сказала горько: - Разве ты не видишь, что мистер Кэвел - человек, который все делает по-своему? В этом она была права. Беседа с миссис Чессингем заняла не более десяти минут, не самых приятных в моей жизни. Когда я спустился вниз, они ждали меня в холле. С наполненными слезами глазами Стелла подошла ко мне, бледная и испуганная. - Вы совершаете чудовищную ошибку, мистер Кэвел, чудовищную ошибку. Эрик мой брат. Я знаю его, я знаю его. Клянусь, он абсолютно ни в чем не виновен. - У него будет возможность доказать это. - Иной раз я ненавидел себя, и сейчас настало именно такое время. - Чессингем, благоразумнее для вас было бы собрать чемодан. Запастись, по крайней мере, дня на два. - Вы забираете меня? - отрешенно и безнадежно спросил он. - У меня нет ни ордера, ни права на это. Кто-нибудь другой придет, не беспокойтесь. И не глупите. Даже мышь не пробежит сквозь кордон вокруг этого дома. - К-к-кордон? - захлопал он глазами. - Хотите сказать, что полиция вокруг... - Думаете, мы хотим, чтобы вы улетели из страны первым же рейсом? - спросил я. - Как ваш старый дорогой дядя Джордж? Это под занавес были самые подходящие слова. И я оставил их размышлять над ними. Хартнелл был очередным и последним, кого я хотел посетить перед завтраком в это утро. На полпути к нему я зашел в телефон-автомат и позвонил в "Вогоннер". Вскоре к телефону подошла Мэри. Спросила, как я себя чувствую, я ответил, что великолепно. Она обозвала меня лгуном. После этого я сказал, что вернусь в отель к девяти, и попросил приготовить завтрак, а к нему пригласить, если возможно, Харденджера. Закончив разговор, я вышел из будки. Машина моя стояла невдалеке, и я поспешил к ней, так как все еще шел холодный дождь. Но, полуоткрыв дверцу машины, я замер и уставился на некую направляющуюся в мою сторону личность. Совсем забыв, что спешу, я разглядывал среднего возраста человека, хорошо одетого, в плаще и фетровой шляпе, который вел себя довольно нелепо. Он шел в ста ярдах от меня по полной воды придорожной канаве, размахивая широко раскинутыми руками, и гнал перед собой ногой ржавую консервную банку. С каждым ударом из-под его ноги разлетались веером брызги воды. Некоторое время я наблюдал это представление, пока не почувствовал, что барабанящий по спине дождь проник за шиворот и ноги промокли. Даже если это сбежавший из бедлама сумасшедший, не стоило смотреть на него дольше. Не отрывая взгляда от этого привидения, я скоренько уселся в машину, но, захлопывая за собой дверцу, тотчас почувствовал, что задачей этого типа, гоняющего банку под дождем, вовсе не было показывать уровень ненормальности в деревенском Уилтшире. Он просто отвлек мое внимание от заднего сиденья машины, где кто-то спрятался, скорчившись на полу. Я услышал шорох, хотел повернуться, но было поздно: дубинка уже опускалась. Моя левая нога еще не уперлась в педаль. Кроме того, неизвестный спрятался с левой, точнее - с моей слепой стороны. Дубинка опустилась на мой затылок пониже левого уха, сильно и точно. Я мгновенно потерял сознание, так что не почувствовал даже боли. Нельзя сказать, что я очнулся. Слово "очнулся" означает короткий и быстрый промежуток времени перехода от бессознательного к сознательному состоянию, но со мной было не так. В первое мгновение я ощутил, что лежу на чем-то твердом и мокром, потом это ощущение исчезло. Сколько времени я был без сознания, даже не мог представить. Постепенно сознание возвращалось все чаще и чаще, хотя от этого я лучше себя не чувствовал, ибо не только ощущал резкую тупую боль в голове, шее и правой стороне груди - будто тисками сдавило, но и не мог вообще шевельнуть телом. С трудом открыл я здоровый глаз, скосил его и увидел слабый свет из зарешеченного окна высоко в стене, почти под потолком. Я находился в каком-то подвале, сыром, полузатопленном, примерно как в доме Чессингема, лежал на недоделанном цементном полу среди мелких луж. Руки крепко связаны за спиной. Кисти онемели от тугих веревок - кто-то на славу потрудился, когда приволок меня и бросил здесь. Я попытался привстать, но не мог двинуться. Тогда, извиваясь, попытался сесть, и это после долгих усилий удалось. В глазах закрутились огненные круги. Немного придя в себя, огляделся. Ноги связаны. Рядом стояли высокие, доходящие до окна винные чаны - веревка протянулась от щиколоток к какой-то ржавой скобе. Чаны тянулись вдоль всей стены. Шнур руками развязать было невозможно. Даже горилла не могла бы перегрызть этот пластиковый линь. Потихоньку, стараясь не делать резких движений, ибо у меня от них туманилось в голове, стал осматривать подвал. Окно, закрытая дверь, винные чаны. И я среди них. Впрочем, могло быть и хуже. По крайней мере, никто не залил подвал водой, чтобы утопить меня, никто не пустил удушающий газ, не было змей и зловещих черных тарантулов. Только пустой подвал - и я в нем. И все же положение довольно скверное. Я подтянулся к винным чанам и попытался зацепиться ногой за шнур, которым был к ним привязан, но это только добавило мне боли, уже и так чрезмерной. Затем я попытался освободить руки, заранее зная бесполезность этой затеи. Мелькнула мысль, что я долго буду здесь умирать от голода и жажды. Спокойно, сказал я себе. Обдумай все без спешки, Кэвел. И я принялся обдумывать, но так ничего путного и не придумал, кроме подтверждения безвыходности моего положения. Плачевно. И тогда взгляд мой остановился на "хэкати". Несомненно, из левого отворота пальто торчала его ручка. Я удивился, как это те, приволокшие меня сюда, не обыскали меня. Вероятно, знали, что полицейский в Англии не носит оружия, а меня посчитали полицейским. Я приподнял плечо к голове, одновременно стараясь лицом отогнуть полу у пальто. На третьей попытке мне удалось зажать зубами ручку пистолета, но она выскользнула. Я сделал еще четыре попытки, бесполезных и мучительных. Круги снова завертелись у меня перед глазами, а резкая боль в груди убедила, что одно из ребер наверняка сломано. Пришлось дать себе отдых, прежде чем вновь возобновить попытки вытащить пистолет. Наконец, извиваясь червем, я кое-как встал на колени и изогнулся так, что "хэкати" выскользнул из чехла, но тут же потерял равновесие и упал прямо лицом на пол. Когда в конце концов вновь прояснилось в голове, я принялся доставать валяющийся пистолет. И вот в слабоосвещенном полутемном подвале я стоял на коленях, уставившись на него, размышляя, не могли ли приволокшие меня сюда позабавиться, вытащить обойму, а оружие вновь сунуть в чехол. Но судьба меня пожалела. Пистолет был на боевом взводе, и стрелка показывала цифру "9". Магазин был полон. Извиваясь на полу, я схватил "хэкати" связанными руками, взвел курок и потянул пистолет вправо, насколько позволяло левое плечо. Складки пальто мешали мне, но все же я сунул "хэкати" под себя и стал сгибать колени, пока ноги не оказались в пятнадцати дюймах от дула. Некоторое время я колебался, стрелять ли в шнур, связывающий мне щиколотки: шансов попасть в шнур, а не в ноги почти не было. Связанными за спиной, да к тому же онемевшими руками прицелиться точно я не мог. Скорее всего, результатом выстрела могло быть исполнение желания тех двух лондонских хирургов, которые хотели ампутировать мне ногу. И тогда я решил сосредоточить внимание на четырехжильном шнуре восемнадцати дюймов длиной, которым были привязаны мои ноги к винным чанам. Глубоко вздохнул и нажал на курок. Отдача от выстрела была так сильна, что показалось, будто я сломал большой палец. Гулкий звук выстрела оглушил, ударил мне по барабанным перепонкам, а пуля с визгом пролетела рикошетом всего лишь в полдюйме от головы. Спустя пару секунд я выстрелил вновь. Без колебаний, ибо знал, что если начну думать о пуле, проходящей рикошетом в полдюйме от головы, то никогда не решусь спустить еще раз курок. Грохот выстрела - и шнур перерезало пулей, как бритвой. Лучше сделать трудно. Кое-как я схватил обеими связанными руками стояк, которым крепились чаны, и, извиваясь, попытался встать на дрожащие от напряжения ноги. Потом для устойчивости облокотился локтем о первый попавшийся выступ и уставился в ожидании на дверь. Если кто-то войдет сюда узнать, в чем дело, что за грохот, то будет довольно легкой целью. До двери - футов шесть, а человек - не восемнадцатидюймовая веревка. Целую минуту простоял так на трясущихся, подгибающихся ногах, вслушиваясь и ничего не слыша, ибо оглох от выстрелов. Затем рискнул подобраться к высокому окну. Никого. Тогда допрыгал до двери и локтем нажал на ручку. Заперта. Я повернулся спиной к двери, нащупал дулом "хэкати" замок и нажал на курок. После второго выстрела дверь поддалась. Навалился на нее всем корпусом, и она распахнулась, а я вывалился через порог, тяжело рухнув на цементный пол. Если бы кто-то стоял за дверью, лучшего случая трахнуть меня дубинкой не представлялось. Но никто не стукнул меня, поскольку никого за дверью не было. И снова я кое-как поднялся на ноги. Нашел выключатель и включил свет плечом. Лампочка на коротком шнуре под потолком не зажглась. Наверное, перегорела, но, скорее всего, вообще в доме было отключено электричество. Воздух в подвале спертый, и это вернее всего говорило о заброшенности дома. Марш истертых ступеней лестницы вел во тьму. Я запрыгал по ступеням, балансируя, чтобы не потерять равновесие, но едва успел плюхнуться на ступень, чтобы не покатиться вниз. Мне показалось гораздо безопаснее и благоразумнее ползти вверх спиной, отталкиваясь от каждой ступени пятками. Дверь вверху также была замкнута, но у меня оставалось еще пять патронов. Замок поддался первому же выстрелу, и я оказался в комнате. Прихожая была высокой и узкой. Две двери по сторонам, обе закрытые, стеклянная дверь в дальнем конце, еще одна - рядом со мной, ведущая в заднюю половину дома, лестница вверх и бугристый паркетный пол, густо покрытый пылью, на которой отчетливо проступали отпечатки ног, ведущих от стеклянной двери к месту, где я стоял. На всем лежала печать заброшенности. Стало ясно, что поблизости нет ни единой живой души. Однако сколько времени я провалялся в подвале?.. Нельзя терять ни секунды. Я не хотел затаптывать следы и поэтому направился к боковой двери. Она оказалась открытой. Запрыгал дальше и вскоре оказался в хозяйственной части дома: кладовая, кухня, чулан. Как положено в старинном большом доме. Я прыгал через эти комнаты, открывая шкафы и выдвигая ящики на пол. И зря тратил время. Бывшие хозяева не оставили даже иголочной булавки, а мне нужно было что-то такое, чем можно избавиться от пут. Наружная дверь кухни была не заперта. Открыл ее и оказался под сильным дождем. Огляделся, но вокруг ничего не увидел и не смог ориентироваться. Разросшийся заброшенный сад окружала десятифутовой высоты зеленая изгородь, к которой годами не прикасались ножницы. Шелестели под черным плачущим небом сосны и кипарисы. Неподалеку смутно виднелись два деревянных строения. Большое походило на гараж, другое по размеру вдвое меньше. Я поскакал к последнему просто потому, что оно находилось ближе. Разбитая дверь болталась на ржавых петлях и противно заскрипела, когда я стал ее открывать. Здесь, очевидно, была мастерская. Возле грязного окна стоял верстак с массивными ржавыми тисками. Если бы они не так заржавели и я отыскал бы режущий инструмент, который можно зажать в тиски, то они пригодились бы мне. Но сколько ни глядел, не мог обнаружить ничего подходящего. Как и в доме, уезжавшие захватили с собой все. Стены мастерской совершенно голые. Только одна плетеная коробка, набитая наполовину всяким хламом, стояла посреди мастерской. Мне удалось открыть ее и вывалить содержимое на пол: кусочки дерева, ржавые отвертки, изогнутые куски железа, кривые гвозди. Наконец, попалось старое и ржавое полотно ножовки. Минут десять я закреплял его в тисках бесчувственными, будто парализованными руками. Еще десять минут ушло на распиливание шнуров вокруг запястий. Со связанными за спиной руками быстрее этого не сделать. Нужно было соблюдать осторожность, чтобы не перепилить заодно себе артерию или сухожилие, ибо руки мои ничего не чувствовали. Когда я распилил последний шнур и поднес руки к глазам, чтобы получше их рассмотреть, то увидел вдвое распухшие багрово-синие культяшки с порезанными запястьями и следами шнура. Что ж. Можно только надеяться, что ржавчина от ножовки не вызовет заражения крови. Я сидел на ящике около пяти минут и отчаянно ругался от боли, ожидая, когда спадут багровые пятна и восстановится нормальное кровообращение. Наконец, я почувствовал руками полотно ножовки и перепилил путы на ногах. Потом задрал рубашку, взглянул на правый бок и сразу заткнул ее в брюки, чтобы не расстраиваться. Бок весь был покрыт запекшейся кровью и сплошными синяками. Видать, меня сильно пинали. Тренировались на мне, как на футбольном мяче. Выходя из сарая, я на всякий случай держал "хэкати" наготове, хотя вряд ли кто мог оказаться поблизости. Я не стал проходить мимо дома: знал, что ничего, кроме следов, там не найду, а ими займутся люди Харденджера. От фасада дома петляла среди раскачивающихся сосен дорожка. И я поковылял по ней. Наверняка она вела к какой-то дороге. Пройдя несколько шагов, вдруг додумался своей отчаянно болевшей головой, что приволокшие меня сюда спрятали мою машину где-то поблизости. Проще и логичнее оставить машину Кэвела там же, где и его. Но где? Повернул к гаражу. Машина оказалась там. Забрался в нее, устало откинулся на спинку сиденья, посидел так несколько минут и нехотя вылез под дождь, решив, что машину мою могут узнать и догадаются, что я снова свободен. Я даже не задумывался, насколько это было необходимо, но все же смекнул, что это может оказаться моим преимуществом: преступники будут считать, что Кэвел выведен из игры. Я был настолько измучен, избит и обессилен, что действовал скорее интуитивно - моя голова еще не могла мыслить последовательно. Я был беспомощен, и расследование до сих пор ничего не дало мне нового. Словом, приходилось хвататься за любую соломинку. Поэтому двинулся пешком. Тропинка вывела к дороге, залитой водой и покрытой непролазной грязью. Повернул вправо к крутому холмику и через двадцать минут вышел на проселочную дорогу с указательным знаком "Нитли Комен. 2 мили". Я хорошо знал это место, находящееся в десяти милях от Альфингема, на шоссе Лондон - Альфингем. Значит, я оказался, по крайней мере, в шести милях от той телефонной будки, возле которой меня стукнули. Наверное, это был единственный заброшенный дом поблизости. Две мили до Нитли шел полчаса не только потому, что скверно себя чувствовал, но еще из-за того, что прятался в кустах и за придорожными деревьями при звуке машины или мотоцикла. Нитли Комен я обошел безлюдными в это холодное и ненастное октябрьское утро полями. И вот наконец добрался до главного шоссе, опустился на обочине за реденькими кустами. Я ощущал себя полной развалиной, настолько был измучен, и даже не чувствовал боли в груди. Замерз, как могильная плита, и дрожал мелкой дрожью марионетки в руках сумасшедшего кукольника. Двадцать минут напрасно ожидал попутную машину. Движение в деревенском Уилтшире никогда не сравнится с движением на лондонском Пикадилли, даже в выходной день. За это время прошло только три автомобиля и один автобус, почти полные. А я ожидал грузовик с одним водителем. Впрочем, неизвестно еще, как отнесется ко мне одинокий водитель. Оборванная фигура, смакивающая на арестанта или беглеца из сумасшедшего дома, не может внушать доверия на пустынной дороге. Тут показалась машина с двумя пассажирами, но я сразу разглядел полицейских в форме, даже раньше, чем определил марку большого черного, медленно двигавшегося "уолси". Машина затормозила, из нее вышел большой дородный сержант и участливо помог мне выбраться из кювета. - Мистер Кэвел? - изумился он, разглядев меня. - Ну да, мистер Кэвел! Я утвердительно кивнул. - Благодарение богу. Полдюжины полицейских машин и бог знает сколько военных ищут вас эти два часа. - Он помог мне усесться на заднее сиденье. - Теперь все в порядке, сэр. - Да, теперь мне только и остается, что не беспокоиться, - ответил я, поудобнее устраиваясь на сиденье. - Такого удобного и мягкого сиденья никогда больше в жизни не встречу, сержант. - Не переживайте, сэр, найдем еще машины с такими же сиденьями, - весело ответил он, уселся рядом с констеблем-водителем и, едва тронулась машина, взялся за радиотелефон. - Ваша жена ждет вас в полицейском участке вместе с инспектором Вилли. - Минуту, - остановил я его, - никакой суматохи относительно воскресшего Кэвела, сержант. Спокойно. Не хочу ехать туда, где меня узнают. Нужно такое местечко, где я мог бы остановиться незаметно. - Не понимаю, - тихо сказал он, повернувшись ко мне и недоуменно уставившись в угол, куда забился я. Мне хотелось сказать, что ничего не изменится от того, поймет ли он, но это было бы неблагодарно с моей стороны. Я сдержался и объяснил. - Это очень важно, сержант. Во всяком случае, я так думаю. Знаете какое-нибудь убежище? - Да, - заколебался он. - Это трудно, мистер Кэвел... - Мой коттедж подойдет, сержант? - предложил водитель. - Вы же знаете, Джина уехала к матери. Мистер Кэвел может побыть там. - Нужно тихое место с телефоном, близ Альфингема, - сказал я. - Точно такое, как вы хотите, сэр. - Отлично. Премного благодарен. Сержант, поговорите с инспектором по секрету. Попросите его приехать вместе с моей женой в этот коттедж. И побыстрее. Захватите и мистера Харденджера, старшего инспектора, если найдете. И еще. Есть ли у вас в альфингемской полиции надежный доктор? Такой, что лишнего не болтает? - Имеется. - Он вгляделся в меня. - Доктор... Я кивнул и распахнул куртку. Дождь в то утро промочил меня насквозь, и кровь окрасила всю мокрую рубашку на груди в ржавый цвет. Сержант мельком взглянул, повернулся к водителю и тихо сказал: - Ну, давай, Ролли, мальчик. Ты ведь всегда хотел показать класс езды, сейчас можешь отличиться. Только убери руку с этой дурацкой сирены, - затем достал микрофон и стал тихо говорить, но торопливо и серьезно. Через полчаса доктор оказал мне первую помощь, уложил в постель, а сержант доставил в коттедж Мэри и Харденджера. Прощаясь, доктор сказал побледневшей от переживаний Мэри, которая сидела у постели: - Проверяйте дыхание, пульс, температуру каждый час. В случае каких-либо изменений или затрудненного дыхания, пожалуйста, сразу свяжитесь со мной. Номер моего телефона у вас есть. Далее, обязан предупредить вас и находящихся здесь джентльменов также, - он кивнул в сторону Харденджера и Вилли, - если мистер Кэвел встанет с постели в ближайшие трое суток, я не смогу считать себя ответственным за его здоровье. Он подхватил чемоданчик и пошел. Едва доктор закрыл за собой дверь, я спустил ноги с кровати и стал натягивать рубашку. Ни Мэри, ни Харденджер ничего не сказали, но Вилли, видя, что они не собираются этого делать, произнес: - Вы хотите себя убить, Кэвел? Слышали, что говорил доктор Айлтоу? Почему вы не остановите его, старший инспектор? - Он сумасшедший, - объяснил Харденджер, - замечаете, инспектор, что даже жена не пытается остановить его? В некоторых случаях бесполезно убеждать, напрасная трата времени. Один из таких случаев - требовать благоразумия от Кэвела. - Он посмотрел на меня. - Итак, вы вели себя чересчур умно, как одинокий волк? Видите, что из этого получилось? Посмотрите, в каком вы состоянии. О господи! Когда вы, наконец, поймете, что мы добьемся успеха только совместной работой? К черту методы д'Артаньяна, Кэвел! Система, метод, привычные способы, кооперация - вот единственный путь раскрытия больших преступлений. Вы очень хорошо знаете это. - Знаю, - согласился я. - Терпеливые опытные люди, работающие на совесть под опытным терпеливым руководством. Конечно, я с ними. Но только не в этом случае. Для терпеливого, кропотливого расследования у нас нет времени. Кропотливым нужно время, мы его не имеем. Вы распорядились поставить вооруженную охрану в доме моего заточения и направить экспертов для изучения отпечатков? Он кивнул. - Расскажите, как все случилось. И давайте не терять времени на споры. - Хорошо, расскажу, но сначала объясните, почему вы не ругаете меня за трату своего драгоценного полицейского времени на мои поиски? Почему на заставите меня лежать в постели? Волнуетесь, старший инспектор? - В газетах уже напечатано о взломе с убийством, о краже дьявольского микроба, - спокойно сказал он. - Но это еще не все. Уже начинается паника. Кричащие заголовки в каждой газете. - Он указал на кипу газет на полу. - Хотите посмотреть? - И терять еще больше времени? Догадываюсь, чего там понаписали. Но меня беспокоит другое. - Конечно, Шеф спрашивал о вас по телефону полчаса назад. Еще шесть копий писем послано сегодня утром крупнейшим газетным объединениям на Флит-стрит. Этот тип пишет, что первое его предупреждение проигнорировали: не было сообщения по Би-би-си в девять утра в новостях, стены Мортона еще стоят и тому подобное в том же духе. Пишет также, что в ближайшие несколько часов он продемонстрирует следующее: а) что вирусы у него, б) он их использует. - Газеты об этом напечатают? - Напечатают. Редакторы собрались вместе и сделали запрос в особый отдел Скотланд-ярда. Помощник уполномоченного связался с министром внутренних дел, и, как полагаю, было собрано секретное совещание. Во всяком случае, правительство распорядилось не печатать, а Флит-стрит, по моим предположениям, посоветовал правительству заниматься своими делами и не вмешиваться в дела прессы, и прибавил также, что пресса должна информировать народ, а не наоборот, и что если нации угрожает опасность, то люди имеют право знать о ней. Представители печати также напомнили правительству, что если оно хоть чуточку ошибется, то к утру окажется несостоятельным. Сейчас на улицах должны уже появиться лондонские вечерние выпуски газет. Готов поклясться, что их заголовки будут гораздо крупнее, чем в день победы в Европе. - Да, хорошенькая карусель, - согласился я, наблюдая за невозмутимым лицом Мэри, которая старалась не смотреть на меня, когда продевала запонки в рукава моей рубашки. Обе мои кисти были перевязаны, пальцы едва двигались. Я продолжал: - Конечно, теперь нашей публике будет о чем поговорить, кроме футбола, - о последнем сообщении по телевидению, о последних новостях. И начнется сенсация. Я рассказал о случившемся прошлой ночью, умолчав только о моей поездке в Лондон к Шефу. Под конец Харденджер серьезно сказал: - Очень и очень любопытно. Собираетесь меня убедить, что проснулись среди ночи и, ни слова не говоря Мэри, затеяли телефонные разговоры и расследование в Уилтшире? - Я же вам объясняю: старые полицейские методы, да и вы с ними согласны, требуют застать подозреваемых врасплох и - будешь на полпути. Вообще-то я и не собирался спать. Пошел один, потому что вы возразили бы против моих приемов и, не колеблясь, воспрепятствовали бы мне вести расследование. - Да, вы правы, но если бы я остановил вас, то ваши ребра остались целыми. Все до единого, - холодно возразил он. - Конечно, но тогда не отпало бы сразу столько подозреваемых. Осталось пятеро. Я каждому намекнул, что мы скоро раскроем это дело, и один из них, довольно нервный, решил меня остановить. - Это только предположение. - Черт возьми, но предположение толковое. У вас имеется что-либо получше?.. Сначала я сразу же принялся за Чессингема. У него довольно много грешков и... - Я забыл спросить, - перебил меня Харденджер, - вчера ночью вы звонили Шефу?.. - Да, - без тени смущения ответил я. - Добивался разрешения действовать своими методами: знал, что вы не согласитесь. - Вы дьявольски хитры, не правда ли? - Если он и догадался, что я обманываю, то на лице это не отразилось. - Просили узнать об этом Чессингеме, о его службе, о том, водил ли он машину в армии? - Да. Хотите его арестовать? - Намереваюсь. А как его сестра? - Ее нельзя ни в чем обвинить. Мать также вне подозрений. Это точно. - Итак. Остается четверо, с кем вы утром общались. Можете утверждать, что они вне подозрений? - Нет, не могу. Возьмите хотя бы полковника Уйбриджа. У него доступ к секретным папкам, он мог бы легко шантажировать и привлечь к соучастию доктора Хартнелла... - Вчера вечером вы считали Хартнелла невиновным. - Да, но у меня имелись на него особые виды. Вовторых, почему наш храбрый полковник, как подобает храброму офицеру, не вызвался войти в лабораторию номер один вместо меня? Не потому ли, что знал о выпущенном там вирусе ботулинуса? В-третьих, он единственный, не имеющий алиби на ночь убийства. - Боже! Кэвел, не предлагаете ли вы арестовать полковника Уйбриджа?! Должен сказать вам, что мы не очень красиво поступили, когда потребовали отпечатки пальцев у Кливдена и Уйбриджа сегодня утром у них дома. Кливден сразу же после этого позвонил помощнику специального уполномоченного. - И тот схватился за голову? - Как положено воспитанному человеку. Он на нас сейчас зол чертовски. - Это еще ничего. Результаты исследования отпечатков пальцев в этих домах дали что-нибудь? - Для этого нужно время. Ведь еще не полдень. Будут готовы только через два часа. Да и вообще, я не могу арестовать Уйбриджа: военный министр в сутки снимет с меня голову. - Если этот тип пустит в действие дьявольский микроб, то военное министерство тоже через сутки перестанет существовать. И тогда вряд ли ваша судьба кого-нибудь заинтересует. Кроме того, вам не обязательно сажать его в тюрьму. Посадите его под домашний арест или как-нибудь в этом духе изолируйте. Назовите это как угодно. Что нового дали последние часы? - Тысячу версий, и все пустые, - удрученно ответил Харденджер. - Молоток и кусачки действительно использовались при налете. Но это и так ясно. Абсолютно ничего о "бедфорде" и телефонной будке, из которой звонили вчера вечером в Рейтер. Упрятали вашего Тариэла и его партнера. Ими теперь занимается комиссия по коррупциям и взяткам, будут сидеть, пока об их бизнесе мы не будем знать лучше их самих. Посидят не меньше недели, но я об этом не грущу. Во всяком случае, доктор Хартнелл является их единственным клиентом из лаборатории номер один. Лондонская полиция пытается напасть на след человека, который посылал письма на Флит-стрит. Если мы зря тратим время здесь, то они делают то же самое. Инспектор Мартин все утро допрашивал работающих в лаборатории номер один, выяснял их связи друг с другом. Ему удалось только установить, что доктор Хартнелл и Чессингем обменивались визитами. Но это всем известно. Сейчас мы проверяем каждого, кто в течение года имел хоть какой-то промах. Наряды наших людей проверяют обитателей каждого дома в радиусе трех миль от Мортона. Выясняют, не случилось ли чего странного или необычного в ночь убийства. Авось что-то и наклюнется. Если широко забрасывать сеть, всегда что-то поймается. - Разумеется. Через пару недель. Или через пару месяцев. А наш общий приятель с дьявольским микробом начнет действовать через несколько часов. Черт возьми, старший инспектор, мы не можем сидеть и ждать, когда что-то наклюнется! Методичность даже в самом большом масштабе не поможет. Другой метод - курение пеньковой трубки в стиле Шерлока Холмса - нас также далеко не уведет. Нужно спровоцировать действие. - Вы уже это сделали, - кисло сказал Харденджер, - видите, куда это вас привело. Хотите еще больших реакций? Так? - Первым делом нужно проследить всякую финансовую операцию и каждый денежный взнос любого работающего в лаборатории номер один, каждый прошлогодний взнос в банк. Не забудьте при этом Уйбриджа и Кливдена. Пусть подозреваемые об этом знают. Пошлите наряды полицейских в их дома. Переверните там все вверх дном. Составляйте список мельчайших вещей, какие там обнаружатся. Это не только обеспокоит человека, которого мы ищем, это может дать реальный результат. - Если мы зайдем так далеко, - вставил инспектор Вилли, - то можем посадить кучу невинных людей. Это единственный способ заодно вывести из игры того, кого мы ищем? - Бессмысленно, инспектор. Возможно, мы имеем дело с маньяком, но весьма талантливым. Такую вероятность он предусмотрел еще несколько месяцев назад. У него должны быть сообщники: никто из Мортона не смог бы отправить эти письма в Лондон сегодня утром, спокойно спорьте на вашу будущую пенсию, что сразу после кражи бактериологических культур он, должно быть, избавился от сообщников. - Хорошо, тогда мы поторопимся, - неохотно сказ