, подвел его к запертой калитке, перекинул через нес, потом перелез сам и налег на педали. При этом не услышал за спиной ни возгласов "Держи вора!", ни чего-нибудь в этом роде. Уже много лет не доводилось мне сидеть на велосипеде, а кроме того я был не в лучшей спортивной форме, чтобы снова ощутить, как некогда, прекрасное, беззаботное упоение. Тем не менее старые навыки восстановились довольно быстро. Хотя езда и не доставляла наслаждения, она была все же лучше, пешего марша, к тому же приводила в движение некоторое количество моих красных кровяных телец. Я оставил велосипед на маленькой деревенской площади, где по-прежнему стояло полицейское такси, поглядел в раздумье на телефонную будку, а потом на часы, сделал вывод, что звонить еще рано, сел в машину и отправился в путь. В полумиле на пути от деревни к Амстердаму показался старый овин, стоящий поодаль от хозяйского дома. Поставив машину так, чтобы овин оказался между ней и тем, кто мог ненароком выглянуть из дома, я открыл багажник, достал серый бумажный сверток, забрался в овин, который, естественно, не запирался, и переоделся в сухое. Это не преобразило меня, да и озноб никак не проходил, но все же без сковывающей движения ледяной оболочки сразу стало легче. Еще через полмили я наткнулся на придорожное строение, вроде маленького бунгало, вывеска которого зазывающе гласила, что это- мотель. Мотель или не мотель, он был по крайней мере открыт, а ничего другого мне и не требовалось. Пухлая хозяйка предложила позавтракать, но я дал ей понять, что нуждаюсь совсем в другом. В Голландии есть прелестный обычай-наполнять стаканчик виски по самые края. Правда, хозяйка с удивлением и явной тревогой наблюдала, как мои дрожащие пальцы пытались поднести напиток к губам. На стойку пролилось не больше половины, сущий пустяк, тем не менее женщина, судя по выражению лица, раздумывала, не вызвать ли полицию или скорую помощь, чтобы кто-нибудь из специалистов занялся тяжелым алкоголиком в разгаре запоя либо - возможно - наркоманом, потерявшим свой шприц. Однако у нее хватило благородства принести мне вторую порцию виски, из которой я расплескал всего четверть, а из третьей - ни капли, зато отчетливо почувствовал, как уцелевшие кровяные тельца приходят в себя и энергично берутся за дело. Я воспользовался электробритвой, а потом проглотил гигантский завтрак, состоявший из яиц, мяса, ветчины, сыров, четырех сортов хлеба и примерно галлона кофе. Еда была отменной. Вероятно, этот мотель совсем недавно родился, но у него было будущее. Затем я получил доступ к телефону. До отеля "Тауринг" удалось дозвониться за несколько секунд, зато куда больше времени пришлось ждать отклика из номера Мэгги и Белинды. Наконец, отозвался заспанный голос Мэгги. - Алло! Кто говорит? Воображение легко нарисовало ее - сонную и позевывающую.. - Нагулялись вчера вечером? - спросил я сурово. - Что? - она еще не пришла в себя. - Не слишком ли вы крепко спите до полудня? - Стрелка часов только-только подбиралась к восьми. - Ни дать, ни взять, пара ленивиц в мини-юбках. - Это... это вы? - А кто же еще, как не хозяин и повелитель? - Несколько порции виски подействовали, хотя и с опозданием. - Белинда! Он вернулся! - Я так рада! - голос Белинды. -Я так рада! Ведь мы... - Твоя радость - мелочь в сравнении с моей. Можешь возвращаться обратно в постель. А завтра утром постарайся встать до прихода молочника. - Мы не выходили из номера, - она ужасно смутилась. - Разговаривали, почти не сомкнули глаз и думали... - Извини, что перебиваю. Мэгги, оденься. Не трать времени на ванну и завтрак... - Без завтрака? Держу пари, что вы завтракали! - Нет, все-таки Белинда дурно влияла на эту девушку. - Да. - И провели ночь в роскошном отеле? - Таковы привилегии начальства. Возьми такси, оставь его на окраине города, вызови по телефону другое и поезжай в сторону Хейлера. - Туда, где делают эти куклы? - Именно. Встретишь меня, я еду тебе навстречу в желто-красном такси, - я назвал номер. - Вели шоферу остановиться. И ради бога, поспеши. Я положил трубку, расплатился и тронулся в путь. Я радовался, что жив. Да, радовался. Минувшая ночь была из тех, которые не сулят утра. Но я был жив и радовался этому. И девушки тоже радовались. Мне было сухо и тепло. Еда вернула силы. Виски разгоняло мою кровь. Цветные нити сплетались в прекрасный узор, и к концу дня все уже должно быть позади. Еще никогда я не чувствовал себя так хорошо. И уже никогда не суждено мне было чувствовать себя так хорошо. Неподалеку от предместья из какого-то желтого такси мне дали знак остановиться. Я перешел на другую сторону шоссе в тот момент, когда Мэгги выходила из машины. На ней был темно-синий костюм и белая блузка. Если она и провела бессонную ночь, по ней этого не скажешь. Выглядела она прекрасно, впрочем, она так выглядела всегда, но в это утро было в ней что-то особенное. -Ну и ну, - сказала она, - что это за призрак! Он выглядит совершенно здоровым. Можно вас поцеловать? -Разумеется нет, - заважничал я, - Отношения между начальником и подчиненной... Перестань, Поль, - она поцеловала меня без разрешения. - Что я должна делать? - Поехать на Хейлер. Близ порта есть множество кафе, где сможешь позавтракать. Есть также некое место, за которым ты должна наблюдать прилежно, но с перерывами, иначе это бросится в глаза. - Я описал ей заинтересовавшее меня строение и его расположение. - Постарайся разобраться, кто входит в этот дом и выходит оттуда и что там происходит. - И не забывай: ты-туристка. Все время держись других людей, как можно ближе к ним. Белинда еще у себя? - Да, -улыбнулась Мэгги. - Ей звонили, когда я одевалась. Кажется, добрая весть. - Кого же это Белинда знает в Амстердаме? - спросил я резко. - Кто звонил? - Астрид Лимэй. - Что ты бормочешь, черт побери! Астрид сбежала за границу. У меня есть доказательства. - Ясное дело, сбежала, - Мэгги явно забавлялась. - Сбежала, потому что ты дал ей очень важное задание, а она не могла его выполнить: за каждым ее шагом следили. Вот она и вырвалась, вышла в Париже, получила деньги за свой билет до Афин и прилетела обратно. Теперь живет с Георгом под Амстердамом у друзей, которым можно доверять. Велела тебе передать, что последовала твоим указаниям, что была в Кастель Линден и... - О боже! - выкрикнул я - Боже!.. Она стояла передо мной с улыбкой, медленно угасающей на губах, и в какой-то миг мне захотелось яростно броситься на нее - за легкомыслие, за глупость, за это улыбающееся лицо, за пустую. болтовню о доброй вести, но я тут же устыдился этого припадка ярости, ведь вина-то была не, ее, а моя. Я обнял ее за плечи и сказал: - Мэгги, я должен сейчас же, немедленно тебя покинуть. Она снова улыбнулась, на этот раз слабо и неуверенно. - Извини, я не понимаю... - Мэгги... - Да, Поль? - Как ты думаешь, откуда Астрид Лимэй узнала телефонный номер вашего нового отеля? - Боже мой! - Теперь и она поняла. Я бросился к своей машине, не оглядываясь, и с места выжал полный газ, как сумасшедший, которым, пожалуй, и впрямь стал в эти минуты. Включил полицейскую мигалку, а заодно и сирену, потом натянул наушники и начал отчаянно манипулировать кнопки рации. Никто не показал мне, как ими пользоваться, а сейчас не было времени учиться. Машину наполнил пронзительный рык надрывающегося двигателя, вой сирены, треск и помехи в наушниках и наконец то, что казалось мне самым громким - мои хриплые, бешеные и бесплодные проклятья, сопровождающие попытки запустить это чертово радио. Внезапно в наушниках стихло, и секундой позже я услышал чей-то спокойный, твердый голос. - Комиссариат полиции? - крикнул я. - Дайте мне полковника де Графа! Неважно, кто я! Быстрее, слышите, быстрее! Наступила долгая, доводящая до бешенства тишина, во время которой я успел буквально продраться через утреннюю пробку на перекрестке, затем голос в наушниках произнес: - Полковника де Графа еще нет на месте. - Так разыщите его дома! Наконец, его нашли дома. - Полковник де Граф? Да, да, да. Не будем об этом. Та кукла, которую мы видели вчера. Я уже раньше видел такую девушку. Астрид Лимэй... - Из де Графа так и посыпались вопросы, на я прервал его: - Бога ради, все это неважно. Магазин... думаю, она в смертельной опасности. Мы имеем дело с убийцей-маньяком. Поспешите, ради бога! Я сбросил наушники и сосредоточился на дороге и проклятиях, которыми теперь осыпал себя. Если кто-нибудь ищет человека, которого легче всего оставить в дураках, думал я в бешенстве, то Шерман как раз тот, кто ему нужен. И в то же время я отдавал себе отчет, что я несправедлив к себе. Я имел дело с превосходно налаженной преступной организацией, но с организацией, в которой был невычислимый психопатический элемент, делавший нормальное предвидение почти невозможным. Ясно, Астрид выдала Джимми Дуклоса, ей пришлось выбирать между ним и Георгом. Георг был ее братом. Потом ее послали следить за мной, ведь самой ей неоткуда было знать, что я остановлюсь в отеле "Рембрандт", а она вместо того, чтобы обеспечить себе мою помощь и сочувствие, в последнюю минуту струсила. Тем временем я приказал за ней следить - и именно тогда начались сложности, когда из приманки она превратилась в обузу. Начала встречаться со мной - либо я с ней - без ведома тех, кто желал знать о каждом ее шаге. Возможно, за мной следили, когда я тащил Георга от этой паршивой шарманки на Рембрандтплейн либо из церкви, вероятно, меня дожидались и те двое пьяниц перед ее жилищем, которые вовсе не были пьяницами... В конце концов те пришли к выводу, что лучше ее убрать, но, так, чтобы я не подумал, что с ней произошло что-то плохое. Они полагали - и вполне справедливо, что если я допущу, будто она увезена насильно и находится в опасности, - брошу все надежды достигнуть моей конечной цели и сделаю то, что - как они теперь знали - было последним из всего, что мне хотелось бы сделать: пойду в полицию и открою все, что знаю, а у них были основания подозревать, что знаю я очень много. Как ни забавно, тут наши желания совпадали - для них это тоже было последним среди желаний: хотя, раскрываясь полиции, я отказался бы от главной задачи, я мог так серьезно повредить их организации, что понадобились бы месяцы, а то и годы, чтобы ее восстановить. Поэтому Даррел и Марсель, рискуя головой, точно сыграли свои роли вчера утром в "Новом Бали", в то время как я явно переиграл свою, и убедили меня, что Астрид и Георг улетели в Афины. И они действительно улетели, но в Париже их заставили покинуть самолет и вернуться в Амстердам. Когда Астрид разговаривала с Белиндой, к ее виску был приставлен пистолет. А теперь, конечно, она уже стала для них бесполезна. Она перешла на сторону врага, а такие заслуживают только одного. Ну и, естественно, нечего было опасаться какой-либо реакции с моей стороны - ведь я утонул в два часа ночи в транспортном порту. Сейчас у меня был ключ ко всему происходящему, я знал, почему они выжидали. Но знал также, что ключ этот нашел слишком поздно, чтобы спасти Астрид. Я ни во что не врезался и никого не задавил в этой гонке через Амстердам-но лишь потому, что у его жителей прекрасная реакция. Углубившись в старый квартал и не снижая скорости, я приближался к магазину ведущей туда узкой улочкой, как вдруг увидел полицейский заслон, полицейскую машину, перегородившую дорогу, и вооруженных полицейских по обе ее стороны. Тормоза еще визжали, когда я выскочил из машины. Рядом тут же возник полицейский. - Полиция,-сообщил он на случай, если бы его приняли за страхового агента или кого-нибудь в том же роде. - Не узнаете собственной машины? - гаркнул я. - Прочь с дороги! - Проезд запрещен. Прошу вернуться. - Все в порядке. - Из-за угла появился де Граф, и если полицейской машины было недостаточно, выражение его лица не оставляло сомнений. - Там не очень-то приятное зрелище, господин майор. Не говоря ни слова, я миновал его, свернул за угол и глянул вверх. С такого расстояния похожая на куклу фигура, медленно раскачивающаяся у конца подъемной балки на фасаде магазина Моргенштерна и Муггенталера, казалась немногим больше куклы, которую я видел вчера утром, но ту я разглядывал вблизи, так что эта была больше, намного больше. Точно такяя же традиционная одежда, что и на кукле, которая качалась там еще так недавно, и не надо было подходить ближе, чтобы понять, что лицо вчерашней куклы было точной копией этого лица... Я вернулся за угол, де Граф за мной. - Почему вы ее не снимете?-Собственный голос слышался мне как бы издалека, холодный, спокойный и совершенно бесцветный. - Наш врач только что приехал. Он пошел наверх. - Конечно, - кивнул я невпопад и добавил: - Она, пожалуй, не может быть там давно. Жила еще неполный час тому назад. Наверно, магазин был открыт задолго до... - Сегодня суббота. По субботам он не работает. - Конечно,-повторил я машинально. Другая мысль пришла мне в голову, мысль, - пронзившая меня еще большим страхом и холодом. Астрид, с пистолетом, приставленным к голове, позвонила в отель "Тауринг". Но позвонила, чтобы передать мне известие, которое не имело значения, не могло, не должно было иметь значения - ведь я-то лежал на дне порта. Оно имело бы смысл, если б мне его передали. То есть в том единственном случае, если бы те, кто приставлял пистолет к голове Астрид, знали, что я по-прежнему жив. А откуда они могли знать, что я жив? Кто мог им это сообщить? Меня никто не видел, за исключением трех матрон на острове Хейлер. А с чего бы они стали заниматься чем-нибудь подобным? Но было и еще кое-что. Почему Астрид приказали позвонить, а потом подвергали риску самих себя и свои планы, убивая ее, если совсем недавно так усиленно старались убедить меня, что она жива, здорова и невредима? Внезапно мне явился точный ответ. Они о чем-то забыли. Я - тоже. Они забыли о том, о чем забыла Мэгги: что Астрид не знала номера телефона нового отеля девушек. А я забыл, что ни Мэгги, ни Белинда никогда не разговаривали с Астрид и не слышали ее голоса. Я вернулся в переулок. Цепь и крюк под крышей магазина по-прежнему раскачивались, но уже избавленные от груза. - Позовите доктора, - попросил я де Графа. Тот явился через несколько минут, молодой, наверно, только что получивший диплом, и, полагаю, бледнее, чем обычно. Я резко спросил: - Она мертва уже несколько часов, не правда ли? Он кивнул: - Четыре-пять часов, более точно я смогу сказать позже. - Благодарю, - я отошел в обществе де Графа. На его лице читалось множество вопросов, но у меня не было охоты на них отвечать. - Это я ее убил, - сказал я. - Думаю, что, возможно, убил еще кое-кого. - Не понимаю, - де Граф и впрямь выглядел растерянным. - Видимо, я послал Мэгги на смерть - Мэгги? - Извините, я вам не говорил. У меня были с собой две девушки, обе из Интерпола. Одна из них - Мэгги. Вторая сейчас в отеле "Тауринг", - я дал ему фамилию и номер телефона Белинды. - Свяжитесь с ней от моего имени, хорошо? Скажите ей, чтобы заперлась в номере на ключ и никуда не выходила, пока я ей не скажу, и чтобы не реагировала ни на какие звонки и письменные вести, которые не будут содержать слова "Бирмингем". Сделаете это лично? - Разумеется. Я кивнул на его машину: - Вы можете связаться по радиотелефону с Хейлером? Он покачал головой: - Только с полицейским управлением. Пока де Граф давал водителю указания, из-за угла показался мрачный ван Гельдер. В руке была дамская сумочка. - Это сумка Астрид Лимэй? -спросил я, он кивнул. - Дайте ее мне. - Не могу. В случае убийства... - Отдайте ее майору, - распорядился де Граф. - Спасибо, - поблагодарил я его и начал диктовать: - Рост пять футов четыре дюйма, длинные черные волосы, голубые глаза, очень красива, синий костюм, белая блузка и белая сумка. Должна быть в окрестностях... - Минуточку! - Де Граф наклонился к водителю и почти сразу же выпрямился: - Связь с Хейлером мертва. Положительно, смерть ходит за вами по пятам майор. - Позвоню вам позже! - и я бросился к своей машине. - Я поеду с вами, - быстро вставил ван Гельдер. - У вас и тут полно работы. Там, куда я еду, не понадобятся никакие полицейские. Ван Гельдер кивнул: - Это означает, что вы выходите за рамки закона. - Какие тут рамки! Астрид Лимэй мертва. Джимми Дуклос мертв. Мэгги, возможно, тоже. Я хочу побеседовать с людьми, которые отнимают жизнь у других. - Думаю, вы должны отдать нам оружие, - спокойно сказал ван Гельдер. - А что, по-вашему, у меня должно быть в руке, когда я буду с ними разговаривать? Библия? Чтобы помолиться за их души? Можете забрать у меня оружие, но сперва вам придется меня убить. - У вас есть какая-то информация и вы скрываете ее от нас? - спросил де Граф. - Да. - Это и невежливо, и неумно, и незаконно. - Что до ума, то его вы оцените позже. А вежливость и законность меня не касаются. Я запустил мотор, и в этот момент ван Гельдер двинулся ко мне, но послышался голос де Графа: - Оставьте его, инспектор- Оставьте его... ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Надо сказать, что по пути в Хейлер друзей у меня не прибавилось, а впрочем, я к этому и не стремился. В обычных условиях такое безумное и совершенно безответственное вождение вызвало бы, по меньшей мере, с полдюжины катастроф, причем тяжелых, но полицейские мигалка и сирена обладали магической силой расчищать дорогу. И встречные, и попутные машины тормозили еще за полмили до моего приближения и прижимались к обочинам. Правда, некоторое время за мной гналась какая-то полицейская машина, у водителя которой было больше осмотрительности, но значительно меньше причин для спешки, чем у меня, так что, в конце концов, он рассудил, что нет никакого смысла погибать, если в лучшем случае он может заработать на этих гонках недельное жалование, - и отстал. Я не сомневался, что он немедленно поднял тревогу по радио, но ни заграждения, ни прочие подобные неприятности мне не грозили: едва в комиссариате узнают номер машины, меня оставят в покое. Конечно, я предпочел бы проделать этот путь на другой машине или на автобусе. Желто-красному такси не хватало одного качества, а именно - неприметности, но скорость теперь была важнее, чем тайна. В виде компромисса я проехал последний отрезок шоссе по дамбе с относительно умеренной скоростью, потому что вид желто-красного такси, приближающегося к городку со скоростью сто миль в час, дал бы повод к некоторым догадкам даже отменно нелюбопытным голландцам. Я запарковал машину на быстро заполняющейся стоянке, снял пиджак, подмышечную кобуру и галстук, закатал рукава и вышел из машины, неся пиджак небрежно переброшенным через левую руку и держа под ним пистолет с навинченным глушителем. Щедрая на капризы голландская погода заметно изменилась к лучшему. Еще когда я выезжал из Амстердама, начало проясняться, и сейчас редкие пухлые облака лениво проползали по безмятежному небу, а в жарком солнце слегка дымились дома и прилегающие к городку поля. Неторопливо, но и не слишком медленно я направился, к зданию, наблюдение за которым поручил Мэгги. Двери его были распахнуты, и можно было видеть движущихся, внутри людей - одни женщины все в тех же традиционных костюмах. Время от времени одна из них выходила и направлялась в город, а изредка выныривал какой-нибудь мужчина с большой картонной коробкой и, поставив ее на тележку, двигался в том же направлении. Вероятно, тут располагался какой-то крестьянский промысел, но извне трудно было определить-какой. Впрочем, наверняка совершенно безобидный: проходящих мимо туристов иногда с улыбкой приглашали внутрь - посмотреть. Кто входил, неизменно выходил оттуда, так что зловещим это место не назовешь. К северу от дома раскинулось широкое пространство лугов, и в отдалении группка все так же одетых женщин ворошила сено, чтобы высушить его под утренним солнцем. Мне подумалось, что мужчины Хейлера сумели, видимо, недурно устроиться: судя по всему, ни один из них вообще не работал. Нигде не было ни следа Мэгги. Я отправился в сторону порта и по дороге купил дымчатые очки, такие темные, что вместо того, чтобы способствовать маскировке, они скорее обращали на себя внимание, в чем, верно, и заключается секрет их популярности, а также соломенную шляпу с обвислыми полями, в которой даже будучи мертвым я не рискнул бы показаться нигде, кроме Хейлера. Это нельзя было назвать совершенным преображением, ничто, кроме грима, не могло скрыть белых шрамов на моем лице, но все же некоторой анонимности я как будто достиг и питал надежду, что не так уж сильно отличаюсь от десятков других туристов, фланирующих по городку. Хейлер- очень маленький город. Но когда ищешь взглядом кого-нибудь, не имея понятия, где он находится, да еще когда этот кто-нибудь прогуливается туда-сюда одновременно с тобой, тогда даже самый маленький городок становится удивительно пространным. Так быстро, как только мог, не рискуя привлечь к себе внимания, я промерил шагами все улицы Хейлера и нигде не нашел Мэгги. Было от чего прийти в отчаяние, тем более что внутренний голос настойчиво и уверенно бубнил, что я явился слишком поздно. К тому же поиски приходилось вести, ничем не выдавая их поспешности. Я начал по очереди обходить все магазины и кафе, хотя, если иметь в виду задание, которое я ей дал, и если Мэгги еще была жива и невредима, этот обход едва ли мог принести плоды. Но я боялся упустить хотя бы минимальную возможность. Как и следовало ожидать, магазины и кафе близ порта ничего мне не дали. Тогда я стал очерчивать все более широкие концентрические круги, если можно приложить такой геометрический термин к хаотическому лабиринту улочек, каким был Хейлер. И вот на последнем из этих виражей обнаружил Мэгги-живую и здоровую. Испытанное в тот миг облегчение можно сравнить разве что с пришедшим чуть позже сознанием собственной глупости: я нашел ее именно там, где должен был искать с самого начала, если бы поработал головой так, как это сделала она. Ей было приказано держать под наблюдением дом, но в то же время держаться других людей, что она и делала. В большом и людном магазине сувениров она стояла у прилавка, изредка брала в руки разные выставленные на продажу безделушки, но почти не глядела на них, зато упорно всматривалась в здание, расположенное ярдах в тридцати отсюда- так упорно, что даже не заметила меня. Я шагнул внутрь, чтобы с ней заговорить, но тут увидел нечто, заставившее меня остановиться как вкопанного и заглядеться почти так же неотрывно, как Мэгги, хотя и в другом направлении. По улице приближались Труди и Герта. Труди в розовом платьице без рукавов и длинных белых перчатках шла по-детски вприпрыжку, с развевающимися светлыми волосами и безмятежной улыбкой на лице. Герта в своем обычном причудливом одеянии важно семенила рядом с большой кожаной сумкой в руках. Все это я разглядел почти мгновенно, - затем быстро вошел в магазин, однако направился не к Мэгги - что бы ни произошло, я не хотел, чтобы те двое видели, что разговариваю с ней, - а занял стратегически удобную позицию за высокой вертушкой с открытками - в ожидании, пока они пройдут. И не дождался. Парадные двери они миновали, но дальше не двинулись, потому что Труди вдруг остановилась, глянула в витрину, за которой стояла Мэгги, и схватила Герту за руку. Потом она потащила явно упирающуюся Герту в магазин и, оставив ее на месте, грозную, как вулкан накануне извержения, подбежала к Мэггн и взяла ее под руку. - Я тебя знаю! - сказала она радостно. - Знаю тебя! Мэгги обернулась и улыбнулась: - Я тоже тебя знаю. Добрый день, Труди. - А это Герта, - Труди повернулась к Герте, которая очевидно не одобряла происходящего.- Герта, это моя подружка Мэгги. Герта приняла это к сведению, ничем не выразив своих чувств. А Труди продолжала: - Майор Шерман - мой друг. - Я знаю, - улыбнулась Мэгги. - А ты моя подружка, Мэгги? - Конечно, Труди. - У меня очень много подружек, - Труди была в восторге. - Хочешь их увидеть? - она чуть ли не потащила Мэгги к выходу и показала рукой. Показывала на север, так что речь могла идти только о женщинах, работавших на другом конце поля. Смотри. Вот они. - Наверно, они очень милые, - любезно заметила Мэгги. Какой-то любитель открыток придвинулся ко мне, давая понять, что не мешало бы уступить ему место у вертушки. Не знаю, какой взгляд я ему послал, наверняка достаточно решительный, потому что удалился он весьма поспешно. - Да, они очень, очень милые, - прощебетала Труди и кивнула на Герту и ее сумку. - Когда мы с Гертой приезжаем сюда утром, всегда привозим им кофе и еду, - и вдруг предложила:- Пойдем я вас познакомлю, - и, видя, что Мэгги колеблется, тревожно спросила: - Ведь ты моя подружка, правда? - Конечно, но... - Они такие хорошие, - тон Труди стал умоляющим. -Такие веселые. И так хорошо играют. Если мы им понравимся, может, они станцуют для нас танец сена. - Танец сена? - Да, Мэгги. Танец сена. Я тебя очень прошу. Вы все-мои подружки. Пойдем со мной. Ты ведь сделаешь это для меня, а, Мэгги? - Ну, хорошо, - Мэгги произнесла это с улыбкой, но без энтузиазма. - Только для тебя. Но я не смогу оставаться долго. - Я тебя люблю, Мэгги! - Труди сжала ей руку. - Я тебя очень люблю! Они ушли. Некоторое время я выжидал, потом выглянул из магазина. Они уже миновали здание, за которым Мэгги должна была, по моей просьбе, наблюдать, и шли через луг. От работавших женщин их отделяло по меньшей мере шестьсот ярдов, а те укладывали первую копну сена близ чего-то, в чем даже с такого расстояния можно было признать старую и ветхую ригу. До меня, доносился щебет, который могла издавать только Труди, она снова, по обыкновению, проказничала, как овечка весной. Труди, наверно, не умела ходить спокойно-только вприпрыжку. Я последовал за ними, но без всяких прыжков. По краю поля тянулась живая изгородь, прячась за которой можно было держаться в тридцати-сорока ярдах от них. Думаю, мой способ передвижения выглядел не менее странным, чем тот, каким пользовалась Труди: высота изгороди не достигала и пяти футов, так что большую часть тех шестисот ярдов я ковылял скрючившись, совсем как семидесятилетний старец, мучающийся прострелом. Неторопливо достигли они старой риги и устроились под западной ее стеной, прячась в тени от все более распалявшегося солнца. Когда рига оказалась между мной и ними, а также убиравшими сено женщинами, я бегом пересек оставшееся пространство и через боковую дверку проник внутрь. Первое впечатление не обмануло. Это строение насчитывало самое меньшее-сто лет и было ужасно дряхлым. Пол кое-где провалился, деревянные стены выщерблены чуть ли не всюду, где только возможно, доски, разделенные щелями для воздуха, перекосились, и щели превратились и дыры, сквозь которые можно было просунуть голову. Почти под крышей риги был деревянный ярус, настил которого грозил рухнуть в любую секунду - настолько он прогнил, растрескался и был источен короедом. Вообще-то даже английскому посреднику в торговле недвижимостью нелегко было бы сбыть это строение, ссылаясь на его античность. Сомнительно, чтобы настил мог выдержать тяжесть мыши средней величины, не то что мою, но, во-первых, нынешний мой наблюдательный пункт мало соответствовал даже минимальным требованиям, а во-вторых, мне вовсе не улыбалось выглядывать через одну из щелей затем, чтобы убедиться, что в двух дюймах от меня кто-то заглядывает внутрь- через соседнюю. Так что я ступил, пусть и неохотно, на ведшие наверх расшатанные деревянные ступеньки. Восточная часть этой, с позволения сказать, антресоли была до половины заполнена прошлогодним сеном, а пол ее оказался именно таким опасным, каким выглядел, но я ступал осторожно и без приключений добрался до западной стены, которая предлагала еще больший выбор щелей, чем внизу. Одна из них - шестифутовой ширины - обеспечивала идеальную видимость и вполне меня устроила. Прямо подо мной виднелись головы Мэгги, Труди и Герты, а чуть поодаль - несколько женщин быстро и ловко укладывали копну, сверкая на солнце длинными трезубцами своих вил, видна была даже часть городка, включая почти всю автомобильную стоянку. Я испытывал тревогу и не мог понять ее причины. Сцена уборки сена, разыгравшаяся на лугу, была так идиллична, что даже наиболее буколически настроенный зритель не пожелал бы лучшей. Думается, это странное чувство тревоги происходило из самого неожиданного источника, а именно - из самих этих женщин, работавших на лугу: здесь, в естественном окружении, эти стелющиеся по земле полосатые юбки, эти пышно вышитые блузки и снежно-белые чепцы казались, как бы это сказать, слегка бутафорскими. Да, во всем этом было нечто театральное, какая-то атмосфера нереальности. И возникало ощущение, что я созерцаю представление, специально для меня предназначенное, а вовсе не подглядываю за ничего не подозревающими людьми. Прошло с полчаса. Женщины работали непрерывно, а троица, сидящая подо мной, лишь изредка обменивалась репликами - в такой теплый и тихий день всякий разговор кажется излишним. Блаженную тишину почти не нарушали ни шелест сена, ни отдаленное жужжание... Поколебавшись, я решился на сигарету: достал из кармана пачку и спички, положил пиджак на пол, сверху - пистолет с глушителем и закурил, следя, чтобы дым не выползал в щели между досками. Некоторое время спустя Герта взглянула на свои наручные часы размером примерно с кухонный будильник и что-то сказала Труди, та встала и дала Мэгги руку, чтобы помочь подняться. Вдвоем они направились к работавшим женщинам, вероятно, чтобы уговорить их сделать перерыв на завтрак. Герта тем временем расстелила на земле яркую салфетку, достала чашки и развернула еду. Голос за моей спиной произнес: - Не пытайтесь хвататься за пистолет. Вы умрете прежде, чем его коснетесь. Я верил этому голосу. И не пытался даже взглянуть на пистолет. - Повернитесь. Только помедленней. Я повернулся так медленно, как только мог. Уж такой это был голос. - Три шага от пистолета. Влево. Никого не было видно, но слышно прекрасно. Я сделал три шага. Влево. Сено у противоположной стены зашевелилось и из него вынырнули две фигуры: преподобный Таддеуш Гудбоди и Марсель, тот самый ужеподобный денди, которого я вчера избил и засадил в сейф в "Новом Бали". В руках у Гудбоди не было оружия, впрочем, оно ему и не требовалось - пушка, которую сжимал Марсель, была размерами в два обычных пистолета, и, судя по блеску в его узких черных немигающих глазах, он настойчиво искал хотя бы тени ослушания, чтобы ею воспользоваться. Не добавило мне оптимизма и то, что на ствол этого огнестрельного чудовища навинчен глушитель, делавший для них безразличным, сколько раз в меня стрелять, все равно никто ничего не услышит. - Тут дьявольски душно, - пожаловался Гудбоди. - И щекотно, - он улыбнулся улыбкой, из-за которой малые дети, верно, потянулись бы к нему ручонками. - Надо сказать, дорогой майор, профессия приводит вас в самые неожиданные места. - Профессия? - Если мне не изменяет память, когда мы виделись в последний раз, вы выдавали себя за шофера такси. - Ах, это... Держу пари, что несмотря на все вы не заявили на меня в полицию. - Раздумал, - великодушно признал Гудбоди. Он подошел к месту, где лежал мой пистолет, поднял его и с отвращением сунул в сено. - Примитивное, неприятное оружие. - В сущности, да, - согласился я. - В свои убийства вы предпочитаете вносить элемент утонченности. - Что я и намерен вскоре продемонстрировать. Гудбоди даже не давал себе труда понизить голос, в чем, правда, и не было нужды, потому что женщины из Хейлера как раз уселись за свой утренний кофе и даже с набитыми ртами ухитрялись говорить все разом. Гудбоди вытащил из сена брезентовый мешок и достал из него веревку. - Будь внимателен, мой дорогой Марсель. Если господни Шерман сделает малейшее движение, хотя бы с виду безобидное, стреляй. Но не так, чтобы убить. В бедро. Марсель провел кончиком языка по губам. Я от души надеялся, что вызванное учащенным сердцебиением колыхание моей рубашки он не сочтет чем-то таким, к чему надо отнестись подозрительно. Гудбоди легко подошел ко мне сзади, ловко затянул веревку на моем правом запястье, перебросил ее через потолочную балку, потом невероятно долго что-то там приспосабливал и наконец завязал узел на левом запястье. Мои ладони теперь были на уровне ушей. Затем он взял в руки второй кусок веревки. - От присутствующего здесь моего приятеля Марселя, - произнес он доверительно, - я узнал, что вы довольно ловко пользуетесь руками. И, представляете, мне пришло в голову, что, возможно, вы не менее талантливы, если говорить о ногах, - он наклонился и связал мне щиколотки со старательностью, которая плохо отразилась на кровообращении в моих ступнях. - Кроме того, мне подумалось, что вы захотите вслух прокомментировать сцену, свидетелем которой вскоре станете. Мы бы предпочли обойтись без этих комментариев, - он затолкал мне в рот далекий от стерильности платок и обвязал его вторым, - Марсель, ты как считаешь, этого достаточно? Глаза Марселя блеснули: - У меня поручение к господину Шерману от господина Даррела. - Ну-ну, мои дорогой, к чему такая спешка? Успеется. Пока мне бы хотелось, чтобы наш приятель обладал всем необходимым для восприятия - незамутненным взором, неослабленным слухом и острой мыслью, иначе ему трудно будет оценить все эстетические нюансы зрелища, которое мы для него приготовили. - Разумеется, - послушно согласился Марсель и снова облизнул губы. -Но потом... - Потом, - великодушно пообещал Гудбоди, - можешь передать ему столько поручений, сколько тебе понравится. Но помни: я хочу, чтобы он был еще жив, когда сегодня вечером рига заполыхает. Жаль, что мы не сможем наблюдать этого вблизи,- он и впрямь казался огорченным. - Вы и эта очаровательная молодая дама - вон там... Когда люди обнаружат на пожарище ваши обугленные останки, они легко сделают некоторые выводы насчет легкомысленных любовных утех. Курить в риге, как вы это только что делали, в высшей степени неосторожно. В высшей степени. Ну, я прощаюсь с вами и не говорю до свиданья. Хочу подойти поближе, чтобы лучше видеть танец сена. Это такой - красивый старинный обычай, надеюсь, вы со мной согласитесь. Он ушел, оставив облизывающего губы Марселя. Не скажу, что мне было приятно оставаться с ним с глазу на глаз, но в данный момент это не имело значения. Я повернул голову и выглянул в щель между досок. Женщины закончили трапезу и одна за другой поднимались на ноги. Труди и Мэгги находились прямо подо мной. - Правда, пирожные были вкусные, Мэгги? - спросила Труди. - И кофе тоже. - Все хорошо, Труди, просто прекрасно. Но я уже слишком долго тут сижу. У меня дела. Мне пора, - Мэгги вдруг замолкла и подняла глаза: - Что это? Откуда-то тихо и спокойно зазвучали два аккордеона. Я не видел музыкантов. Похоже, звуки доносились из-за копны, которую женщины закончили укладывать перед завтраком. Труди возбужденно вскочила и потянула за собой Мэгги. - Танец сена! - выкрикнула она, как ребенок, получивший подарок в день рожденья. - Танец сена! Они будут его танцевать! Они делают это для тебя. Теперь ты - их подружка. Женщины, все средних лет или старше, с лицами, пугающе лишенными всякого выражения, начали двигаться с какой-то медлительной точностью. Закинув вилы на плечи, как винтовки, они выстроились прямой шеренгой и, тяжело притопывая, начали раскачиваться то в одну, то в другую сторону, а их перевязанные лентами косы колыхались, в то время как музыка набирала силу. Они с серьезным видом выполнили пируэт, после чего вернулись к ритмичному раскачиванию туда и обратно. Я заметил, что шеренга постепенно изгибается, принимая форму полумесяца. - Никогда в жизни не видел такого танца, - в голосе Марселя звучало удивление. Я тоже никогда такого не видел и с леденящей уверенностью знал, что никогда не захочу увидеть. Правда, все указывало на то, что у меня больше не будет возможности выражать какие бы то ни было желания. Слова Труди зазвучали как эхо моих мыслей, но их зловещий смысл не дошел до Мэгги: - Ты больше никогда не увидишь такого танца, Мэгги, - сказала она. - Он только начинается. Ах, смотри, ты им очень понравилась, они тебя приглашают! - Меня? - Да. Ты им нравишься. Иногда они приглашают меня. А сегодня - тебя. - Мне уже пора. - Ну я тебя очень прошу, Мэгги! Только на минутку. Тебе не придется ничего делать. Попросту постоишь напротив них. Ну, пожалуйста. Пели ты откажешься, они обидятся. Мэгги покорно рассмеялась: - Ну ладно... Несколькими мгновениями позже, тревожно озираясь, она уже стояла в центре полукруга, а образующие его женщины то приближались, то отдалялись от нее. Постепенно рисунок и темп танца изменялись и ускорялись, а танцующие образовали в конце концов замкнутый круг с Мэгги посредине. Круг этот сжимался и расширялся, сжимался и расширялся, женщины бесстрастно наклонялись, когда были всего ближе к Мэгги, и откидывали назад головы и косы, когда отодвигались от нее. В поле моего зрения появился Гудбоди, весело улыбающийся и словцн бы косвенно участвующий в этом красивом старом танце. Он остановился рядом с Труди и положил ей руку на плечо, а она восторженно ему улыбнулась. Я почувствовал прилив дурноты и хотел отвести взгляд, но тогда оставил бы Мэгги совсем одну. Не мог я ее оставить, хотя, бог свидетель, был не в состоянии хоть чем-нибудь ей помочь. На лице ее застыла смесь удивления и тревоги. Она неуверенно взглянула на Труди в просвет между двумя женщинами, а Труди широко улыбнулась и ободряюще помахала рукой. Вдруг музыка стала иной. До сих пор это была мягкая, напевная танцевальная мелодия, может быть, чуть смахивающая на марш, а теперь быстро переходила в нечто совершенно иное, нарушающее маршевый ритм, - резкое, примитивное, дикое и оглушительное. Женщины, до предела расширив круг, начали снова его сжимать. Сверху я все еще мог видеть Мэгги: глаза ее широко раскрылись, в них появился страх, она качнулась вбок, чтобы найти взглядом Труди. Но в Труди не было спасения. Улыбка исчезла с ее лица, она с силой сцепила руки в белых перчатках и медленно облизывала губы. Я глянул на Марселя, который делал то же самое, но оружие было по-прежнему нацелено в меня, и следил он за мной по-прежнему внимательно-так же, как я за разыгравшейся снаружи сценой. Ничего нельзя было сделать. Теперь женщины стягивались к центру. Их луноподобныс лица утратили бесстрастность и стали безжалостны и неумолимы, а лицо Мэгги исказилось ужасом, в то время как музыка звучала все громче, все дисгармоничней. Потом внезапно с военной точностью вилы, лежавшие на плечах, опустились, нацеливаясь прямо на Мэгги. Она кричала и кричала, но эти крики едва можно было расслышать в безумном крещендо аккордеонов. А потом она упала, и, к счастью, я уже видел только спины женщин, когда их вилы раз за разом высоко поднимались и вонзались во что-то, что неподвижно лежало на земле. Я не мог дольше смотреть, отвел взгляд и увидел Труди, руки которой сжимались и разжимались, и загипнотизированный, завороженный взгляд, казалось, принадлежал какому-то мерзкому зверю. Рядом с ней стоял преподобный Гудбоди, как всегда с добродушным и кротки