м всегда везет. -- Удача отворачивается от усталого человека, -- заметил Андреа.-- А мы действительно очень устали. -- Устали или нет, а мне не найти другой команды в Южной Европе, способной конкурировать с вами в профессиональной подготовке и опыте.-- Дженсен опять улыбнулся.-- И везении. Мне приходится быть жестоким, Андреа. Мне это не по душе, но я вынужден. Я понимаю, что вы устали. Поэтому я и решил дать вам подкрепление. Меллори посмотрел на трех молодых солдат, стоящих у камина, потом перевел взгляд на Дженсена. Тот утвердительно кивнул. -- Они молоды, полны сил и желания их применить. Коммандос -- самые квалифицированные солдаты на сегодняшний день. Очень многое умеют, уверяю вас. Возьмите, например, Рейнольдса,-- Дженсен кивнул в сторону высокого, темноволосого сержанта лет тридцати, смуглого, с крупными чертами лица.-- Умеет делать все, от подводных взрывных работ до управления самолетом. Кстати, сегодня он будет сидеть за штурвалом. Кроме того, сами видите, он может пригодиться, когда нужно будет поднести что-нибудь тяжелое. Меллори сухо заметил: -- Мне всегда казалось, что лучшего носильщика, чем Андреа, не найти. Дженсен обернулся к Рейнольдсу: -- У них возникли сомнения. Продемонстрируйте свои способности. Рейнольдс помедлил, потом наклонился и взял в руки массивную бронзовую кочергу, стоящую у камина. Согнуть ее было совсем не просто. Лицо его побагровело, на шее вздулись желваки, руки подрагивали от напряжения. И все же медленно, но неумолимо кочерга сгибалась, превращаясь в гигантскую подкову. С виноватой улыбкой Рейнольдс передал кочергу Андреа. Тот нехотя принял ее. Согнул плечи, напрягся так, что костяшки пальцев, сжимающих кочергу, на глазах побелели. Однако металл не поддавался. Кочерга упрямо не желала принимать первоначальную форму. Андреа смерил Рейнольдса оценивающим взглядом и медленно положил кочергу на прежнее место. -- Это я и имел в виду,-- произнес Дженсен.-- Усталость. А вот сержант Гроувс. Прибыл к нам из Лондона через Ближний Восток. В прошлом -- авиационный штурман. Знаком с последними новинками в области диверсий, взрывных работ и электроники. Специалист по подслушивающим устройствам, бомбамсюрпризам, часовым механизмам. Человекминоискатель. И, наконец, сержант Саундерс --радист высочайшего класса. -- А ты -- старый, беззубый лев, по которому живодерня плачет,-- обращаясь к Меллори, мрачно процедил Миллер. -- Не говорите глупостей, капрал! -- резко сказал Дженсен.-- Шесть -- идеальное число. Вас подстрахуют со всех сторон. Парни знают свое дело. Без них вам не обойтись. Если это задевает ваше самолюбие, то хочу заметить, что они должны были идти не с вами, а после вас, в том случае, если... Ну, сами понимаете. -- Понимаем,-- в тоне Миллера не было и намека на уверенность. -- Все ясно? -- Не совсем,-- сказал Меллори.-- Кто назначается старшим? Дженсен искренне удивился: -- Конечно, вы, что за вопрос! -- Тогда так,-- Меллори говорил спокойно и доброжелательно.-- Насколько мне известно, сегодня в военной подготовке, особенно у коммандос, упор делается на инициативу, независимость, способность самостоятельно принимать решения. Это прекрасно, особенно если нашим друзьям представится возможность действовать в одиночку. -- Он выдавил из себя улыбку. Видно было, что ему не по себе. -- Во всех других случаях я буду требовать строгого и безоговорочного подчинения приказам. Моим приказам. Мгновенно и беспрекословно. -- В противном случае? -- спросил Рейнольдс. -- Излишний вопрос, сержант. Вам хорошо известно, что бывает за неподчинение боевому приказу в военное время. -- На ваших друзей тоже распространяется это требование? -- Нет. Рейнольдс повернулся к Дженсену: -- Мне это не нравится, сэр. Меллори устало опустился в кресло, закурил сигарету и кивнул в сторону Рейнольдса: -- Замените его. -- Что? -- Дженсен был не готов к такому повороту событий. -- Я сказал, что его нужно заменить. Мы еще не вышли отсюда, а он уже подвергает сомнению мою точку зрения. Что же будет потом? Он опасен. Все равно что взять с собой бомбу замедленного действия. -- Но послушайте, Меллори... -- Либо он, либо я. -- И я,-- тихо произнес Андреа. -- И я тоже,-- присоединился Миллер. В комнате воцарилось напряженное молчание. Рейнольдс подошел к Меллори. -- Сэр. Меллори неодобрительно посмотрел в его сторону. -- Простите меня,-- продолжал Рейнольдс.-- Я был не прав. Это больше никогда не повторится. Я очень хочу работать с вами, сэр. Меллори перевел взгляд на Андреа и Миллера. На лице Миллера застыло неподдельное удивление. Энтузиазм Рейнольдса был ему непонятен. Невозмутимый, как всегда, Андреа еле заметно кивнул головой. Меллори улыбнулся. -- Уверен, что капитан Дженсен в вас не ошибся, сержант Рейнольдс. -- Вот и договорились. -- Дженсен сделал вид, будто ничего не случилось. -- Теперь -- спать. Но прежде мне хотелось бы услышать краткий отчет о событиях на Навароне. -- Он посмотрел в сторону морских пехотинцев. -- Вам придется оставить нас одних. -- Слушаюсь, сэр,-- Рейнольдс вновь обрел уверенность.-- Разрешите пройти на летное поле, проверить готовность самолета и снаряжение. Дженсен утвердительно кивнул. Как только дверь за десантниками закрылась, Дженсен подошел к боковой двери и приоткрыл ее: -- Заходите, генерал. Вошедший был очень высок и худ. Вероятно, ему было лет тридцать пять, но выглядел он существенно старше. Переутомление, усталость, лишения, годы отчаянной борьбы за существование не прошли для него даром. Преждевременная седина, глубокие морщины на смуглом лице -- бесстрастные свидетели перенесенных страданий. Темные, блестящие глаза горели внутренним огнем. Такие глаза бывают у человека, фанатически преданного прекрасной, но пока недостижимой идее. На нем была форма британского офицера без погон и знаков различия. Дженсен заговорил: -- Познакомьтесь, джентльмены. Генерал Вукалович. Заместитель командующего партизанскими соединениями Боснии и Герцеговины. Вчера доставлен самолетом из Югославии под видом врача для организации поставок медикаментов партизанам. Его настоящее имя знаем только мы с вами. Генерал, это -- ваши люди. Вукалович оглядел их изучающим взглядом. Лицо его было непроницаемым. -- Эти люди устали, капитан Дженсен. Слишком многое поставлено на карту... Они не справятся. -- Он абсолютно прав,-- с готовностью поддержал Миллер. -- Они, конечно, немного устали с дороги, -- мягко произнес Дженсен.-- От Наварена путь неблизкий... Тем не менее... -- Наварон? -- перебил его Вукалович.-- Эти трое -- те самые люди?.. -- Трудно в это поверить, я согласен. -- Наверное, я был к ним несправедлив. -- Абсолютно справедливы, генерал, -- вступил снова Миллер. -- Мы истощены. Мы совершенно ни на что не способны. -- Прекратить разговоры, -- Дженсена трудно было сбить с толку. -- Капитан Меллори, кроме генерала и еще двух человек, в Боснии никому не будет известно, кто вы и какова истинная цель вашей экспедиции. Представит ли вам генерал этих двух, его дело. Кстати, генерал Вукалович одновременно с вами полетит в Югославию. Только на другом самолете. -- Почему на другом? -- спросил Меллори. -- Потому, что его самолет должен вернуться, а ваш -- нет. -- Ясно, -- сказал Меллори. В наступившей тишине он, Андреа и Миллер пытались вникнуть в смысл последней фразы Дженсена. Погруженный в мысли, Андреа машинально подбросил дров в догорающий камин и оглянулся в поисках кочерги. Единственная кочерга в комнате, согнутая Рейнольдсом в подкову, сиротливо валялась у камина. Андреа поднял ее, рассеянно покрутил в руках, без видимых усилий разогнул, поворошил дрова и поставил на место, продолжая сосредоточенно хмуриться. Вукалович наблюдал за этой сценой, не отрываясь. Дженсен продолжал: -- Ваш самолет, капитан Меллори, не вернется потому, что им можно пожертвовать в интересах достоверности легенды. -- Нами тоже придется пожертвовать? -- поинтересовался Миллер. -- Вам не удастся ничего сделать, пока вы не окажетесь на земле, капрал Миллер. Там, куда вам надо попасть, ни один самолет не сядет. Поэтому вы -- прыгаете, а самолет -- разбивается. -- Звучит очень достоверно,-- пробурчал Миллер. Дженсен пропустил это замечание мимо ушей. -- Действительность на войне порой слишком сурова. Поэтому я и отослал троих молодых людей. Не хотелось остужать их энтузиазм. -- А мой уже совсем остыл,-- скорбно заметил Миллер. -- Помолчите же, наконец. Было бы все же неплохо узнать, почему восемьдесят процентов наших поставок попадает в руки фашистов. Хорошо также, если вам удастся обнаружить и освободить наших связных, захваченных немцами. Но это не самое главное. Этими грузами и даже связными можно пожертвовать в интересах дела. Но мы никак не можем пожертвовать жизнями семи тысяч людей, находящихся под командованием генерала Вукаловича. Семь тысяч партизан окружены гитлеровцами в горах Боснии, без боеприпасов, без продовольствия, без будущего. -- И мы должны им помочь? -- мрачно спросил Андреа.-- Вшестером? -- Во всяком случае, попытаться,-- откровенно ответил Дженсен. -- Но у вас есть хотя бы план? -- Пока нет. Только наметки. Общие идеи, не больше.-- Дженсен устало приложил руку ко лбу.-- Я сам всего шесть часов назад прилетел из Александрии.-- Он помедлил, потом пожал плечами.-- До вечера далеко. Кто знает, все еще может измениться. Несколько часов сна способны сотворить чудо. Но прежде всего -- отчет о наваронской операции. Вам троим не имеет смысла здесь оставаться, джентльмены. Думаю, что капитан Меллори один сможет удовлетворить мое любопытство. Спальные комнаты в противоположном конце коридора. Меллори дождался, пока дверь за Вукаловичем, Андреа и Миллером закрылась, после чего спросил: -- Как доложить, сэр? -- Что именно? -- О Навароне, естественно. -- К черту Наварон. Дело кончено, о нем можно забыть. -- Он взял со стола указку и подошел к карте. -- Итак, начнем. -- Значит, план все-таки существует? -- осторожно спросил Меллори. -- Конечно, существует,-- бесстрастно подтвердил Дженсен и повернулся к карте.-- В десяти милях отсюда проходит линия Густава. Пересекает Италию вдоль рек Сангро и Лири. По этой линии немцы построили самые мощные на сегодняшний день оборонительные сооружения. Здесь, у Монте-Кассино, безуспешно пытались прорваться лучшие дивизии союзников. А здесь, в Анцио, пятьдесят тысяч американцев стоят не на жизнь, а на смерть. Вот уже пять долгих месяцев мы, словно головой стену, пробиваем эту проклятую линию Густава. Наши потери в живой силе и технике невозможно сосчитать. И пока мы не продвинулись ни на дюйм. -- Вы, кажется, что-то говорили о Югославии, сэр,-- неуверенно напомнил Меллори. -- Я подхожу к этому,-- успокоил его Дженсен.-- Прорвать линию Густава можно, только ослабив немецкую оборону. А достичь этого можно, только убедив немцев оттянуть часть своих дивизий с линии фронта. Приходится использовать тактику Алленби. -- Ясно. -- Ничего вам не ясно. Генерал Алленби во время войны с турками в Палестине, в 1918 году, безуспешно пытался прорваться сквозь массированную линию обороны противника, протянувшуюся с запада на восток от Иордании до Средиземного моря. Тогда он пустился на хитрость. Собираясь прорываться на западном, убедил турков, что готовит атаку на восточном фланге обороны. Для этого он велел разбить огромный палаточный лагерь, в котором находилось всего несколько сот человек. В их задачу входило создавать впечатление кипучей активности во время разведывательных полетов противника. Разведке предоставлялась возможность наблюдать нескончаемое движение армейских грузовиков на востоке в течение всего дня. Конечно, туркам было невдомек, что та же колонна всю ночь двигалась в обратном направлении. Пришлось даже изготовить пятнадцать тысяч лошадей из брезента. Мы действуем в том же духе. -- Шьете лошадиные чучела? -- Весьма остроумно.-- Дженсен опять повернулся к карте.-- Все аэродромы между Термоли и Бари заполнены макетами бомбардировщиков и истребителей. Рядом с Фоей разбит гигантский военный лагерь, в котором всего двести человек контингента. Гавани Бари и Таранто буквально забиты десантными кораблями. Фанерными, разумеется. С утра до позднего вечера колонны танков и грузовиков движутся в направлении адриатического побережья. Будь вы, Меллори, в составе германского командования, какие бы выводы вы сделали из этого? -- Я предположил бы подготовку воздушного и морского десанта в Югославию. С некоторой долей сомнения, разумеется. -- Именно так отреагировали немцы,-- с удовлетворением заметил Дженсен.-- Они очень обеспокоены. Обеспокоены до такой степени, что уже перевели две дивизии из Италии в Югославию для отражения возможной атаки. -- Но их мучают сомнения? -- Уже почти нет.-- Дженсен откашлялся.-- Видите ли, у всех четверых наших связных, схваченных гитлеровцами, была на руках информация о готовящемся вторжении на территорию Югославии в начале мая. -- Информация была у них на руках...-- Меллори запнулся, пристально посмотрел на Дженсена и продолжил: -- А как немцам удалось схватить всех четверых? -- Мы их предупредили. -- Что?! -- Мы никого не принуждали. Они шли добровольно,-- быстро пробормотал Дженсен. Очевидно, что даже ему было неприятно останавливаться на суровых реальностях войны.-- Ваша задача, мой мальчик, состоит в том, чтобы превратить сомнения в твердую уверенность.-- Подчеркнуто игнорируя замешательство Меллори, Дженсен развернулся к карте и ткнул указкой приблизительно в центр Югославии.-- Долина реки Неретвы,-- произнес он,-- Жизненно важный участок на пути с севера на юг Югославии. Тот, кто контролирует эту долину, держит контроль над всей страной, и немцам это известно не хуже нашего. Если готовится наступление, то главный удар должен быть нанесен именно здесь. Вопрос о вторжении в Югославию -- дело ближайшего будущего, и они понимают это. Больше всего их страшит возможность объединения сил союзников с русскими, наступающими с востока. Такая встреча, если ей суждено случиться, возможна только в этой долине. Они уже сосредоточили по берегам Неретвы две бронетанковые дивизии. В случае вторжения эти две дивизии не продержатся и сутки. Отсюда, с севера, немцы пытаются перебросить в долину Неретвы целый армейский корпус, но для этого им нужно миновать перевал -- Клеть Зеницы. Другого пути нет. Именно здесь сосредоточены семь тысяч партизан генерала Вукаловича. -- Вукалович в курсе дела? -- спросил Меллори.-- Он знает, что вы задумали? -- Да. Так же, как и другие представители командования. Им понятна степень сложности и риска предстоящей акции. Они согласны. -- У вас есть фотографии? -- Прошу.-- Дженсен достал из ящика стопку фотографий, отобрал одну и положил на стол перед Меллори.-- Вот это -- так называемая Клеть Зеницы. Очень точное название: настоящая клетка, идеальная западня. С севера и запада -- непроходимые горы. С востока -- Неретвинское водохранилище и каньон. С юга -- река Неретва. К северу от Клети, на перевале Зеницы, пытается пробиться одиннадцатый корпус германской армии. С запада, через ущелье, в Клеть Зеницы так же отчаянно рвутся отдельные части гитлеровцев. С юга, за рекой, под прикрытием леса расположились две бронетанковые дивизии генерала Циммермана. -- А это что? -- Меллори обратил внимание на темную полоску, пересекающую русло реки чуть севернее места расположения немецких танковых дивизий. -- Это,-- многозначительно произнес Дженсен,-- мост через Неретву. Вблизи мост через Неретву выглядел куда более внушительно, чем на фотографии, сделанной с самолета. Массивная стальная громадина, увенчанная сверху темной полосой бетонной эстакады, возносилась над стремительными серо-зелеными валами бурной Неретвы. На южном берегу за узкой полоской прибрежного луга темнел густой сосновый лес. Под надежным его прикрытием притаились в напряженном ожидании две бронетанковые дивизии генерала Циммермана. Искусно замаскированная командирская дивизионная радиостанция располагалась недалеко от реки, на опушке леса. Громоздкий длинный грузовик был неразличим уже с двадцати шагов. Именно на этом грузовике в данный момент находились генерал Циммерман и его адъютант, капитан Варбург. Их настроение было под стать вечным сумеркам окружающего леса. Высокий лоб, орлиный профиль, благородные черты лица Циммермана никак не вязались с его беспокойством. Он с явным нетерпением сорвал с головы фуражку, судорожно пригладил седеющую шевелюру и обратился к сидящему за передатчиком радисту: -- Неужели ничего до сих пор? -- Никак нет, господин генерал. -- Вы поддерживаете связь с лагерем капитана Нойфельда? -- Да, ваша честь. -- Его радисты продолжают наблюдение? -- Постоянно. Никаких известий. Ничего нового. Циммерман повернулся и вышел. Варбург -- за ним. Отойдя на подобающее расстояние от станции, генерал в сердцах выругался: -- Проклятье! Черт бы их всех побрал! -- Вы уверены, господин генерал,-- Варбург был высоким, светловолосым приятным молодым человеком лет тридцати. Было видно, что он тоже искренне переживает,-- что они готовят наступление? -- Я это нутром чувствую, мой мальчик. Развязка неминуемо приближается. -- Но вы не можете знать наверняка, господин генерал! -- возразил Варбург. -- Это верно,-- Циммерман тяжело вздохнул.-- Я знаю только, что если они действительно окажутся здесь и одиннадцатая армия так и не сможет прорваться на севере, а нам не удастся перебить этих проклятых партизан, то... Варбург ждал окончания фразы, но Циммерман вдруг замолчал, угрюмо погрузившись в свои размышления. Неожиданно у Варбурга вырвалось: -- Я бы так хотел снова увидеть Германию, господин генерал! Хотя бы еще один раз! -- Нам всем этого хочется, мой мальчик.-- Циммерман медленно дошел до опушки леса и остановился. Долго и пристально смотрел он в сторону моста через Неретву. Покачал головой, повернулся и усталой походкой зашагал обратно. Через мгновение он скрылся во мраке леса. Камин в роскошной гостиной дворца в Термоли догорал. Дженсен подбросил дров, выпрямился, подошел к столу и наполнил две рюмки. Протянул одну Меллори и произнес: -- Что скажете? -- Это и есть план? -- Непроницаемое лицо Меллори надежно скрывало раздирающие его сомнения.-- Это все? -- Да. -- Ваше здоровье.-- Меллори поднял рюмку.-- И мое тоже.-- Вторая пауза была более продолжительной: -- Любопытно будет посмотреть на реакцию Дасти Миллера, когда он все узнает. Как и думал Меллори, реакция Миллера была любопытной, хотя и вполне предсказуемой. Спустя шесть часов облаченный в британскую форму, так же как Меллори и Андреа, Миллер с нескрываемым ужасом слушал рассказ Дженсена о том, что, по его мнению, предлагалось им совершить в ближайшие двадцать четыре часа. Закончив, Дженсен посмотрел прямо на Миллера и спросил: -- Ну как? Выполнимо? -- Выполнимо? -- Миллер был потрясен.-- Это самоубийство. -- Андреа? Андреа пожал плечами, развел руки и промолчал. Дженсен кивнул и добавил: -- Извините, но выбора у меня нет. Пора идти. Остальные уже на летном поле. Андреа и Миллер вышли из комнаты и побрели по коридору. Меллори задержался в дверях и нерешительно повернулся к Дженсену. Тот вопросительно поднял брови. Меллори тихо произнес: -- Разрешите хотя бы Андреа сказать. Дженсен пристально посмотрел на него и, отрицательно покачав головой, решительно направился к двери. Через двадцать минут в полном молчании они прибыли на аэродром Термоли, где их ждали Вукалович и двое сержантов. Третий, Рейнольдс, уже сидел в кабине одного из двух "Веллингтонов", стоящих на взлетной полосе, и разогревал двигатели. Через десять минут они уже были в воздухе. В одном самолете Вукалович, в другом Меллори, Миллер, Андреа и трое сержантов. Самолеты взяли курс в разных направлениях. Дженсен, оставшись в одиночестве на поле аэродрома, еще долго смотрел вслед набиравшим высоту самолетам, пока они не исчезли в темном безлунном небе. Затем, совсем как генерал Циммерман незадолго до этого, сокрушенно покачал головой, медленно повернулся и тяжело зашагал прочь. ГЛАВА 3. ПЯТНИЦА. 00.30--02.00 Сержант Рейнольдс, отметил про себя Меллори, действительно умел обращаться с самолетом. Хотя глаза его выдавали постоянное напряжение, внешне он был спокоен и уверен в себе. Движения точны и продуманны. Такое же впечатление оставляла работа Гроувса, который привычно обосновался в штурманском кресле. Тусклый свет и стесненные условия не слишком его удручали. Меллори взглянул в иллюминатор и увидел белые буруны Адриатического моря в какой-нибудь сотне футов под ними. Он повернулся к Гроувсу. -- Мы по плану должны лететь так низко? -- Да. У немцев радарные установки на одном из островов вблизи побережья. Начнем набирать высоту, когда подлетим к Далмадии. Меллори кивнул и обратился к Рейнольдсу. В его взгляде сквозило любопытство: -- Капитан Дженсен был прав, когда говорил, что вы прекрасный пилот. Как удалось морскому десантнику научиться так водить эту штуку? -- Опыта мне не занимать,--ответил Рейнольдс.-- Три года службы в ВВС, из них два года -- в качестве пилота в полку бомбардировщиков. Однажды в Египте я решил полетать без разрешения на новом самолете. Такое случалось нередко и раньше, но мне чертовски не повезло. У машины оказался неисправный расходомер. -- Вам пришлось приземлиться? -- Да. И с очень большой скоростью,-- он усмехнулся.-- Никто не возражал, когда я подал рапорт о переводе. Видимо, они решили, что я не вполне соответствую требуемому образу военного летчика. Меллори перевел глаза на Гроувса: -- А вы? Гроувс широко улыбнулся и кивнул в сторону Рейнольдса: -- Я был его штурманом в тот день. Нас выгнали одновременно. -- Ну что ж, я думаю, это неплохо,-- задумчиво произнес Меллори. -- Что неплохо? -- переспросил Рейнольдс. -- То, что вам доводилось бывать в немилости. Тем лучше вы сыграете свою роль, когда наступит время. Если оно наступит, конечно. -- Я не совсем понимаю,-- начал было Рейнольдс. Но Меллори перебил его: -- Перед началом операции я хочу, чтобы вы все, без исключения, сорвали знаки различия и нашивки.-- Он кивнул в сторону Андреа и Миллера, давая понять, что к ним это тоже относится, и снова взглянул на Рейнольдса.-- Сержантские нашивки, значки, награды. Все. -- С какой стати, черт возьми, я должен это делать! -- У Рейнольдса, заметил Меллори, была весьма низкая температура кипения. Ничего приятного это не сулило.-- Я, между прочим, заслужил эти нашивки, эти награды и знаки различия! Какого черта, спрашивается... Меллори улыбнулся: -- Неподчинение старшему по званию в боевой обстановке? -- Бросьте придираться! -- возмутился Рейнольдс. -- Не "бросьте придираться", а "бросьте придираться, сэр"! -- Бросьте придираться, сэр,-- Рейнольдс неожиданно улыбнулся.-- Ладно уж, давайте ножницы. -- Видите ли,-- пояснил Меллори,-- мне меньше всего хочется попасть в лапы фашистов. -- Аминь,-- не удержался Миллер. -- Но для того, чтобы добыть необходимую информацию, нам придется действовать в непосредственной близости, а возможно, даже и за линией фронта. Нас могут схватить. На этот случай у нас есть легенда. -- А можно узнать, что это за легенда, сэр? -- вежливо поинтересовался Гроувс. -- Разумеется,-- с раздражением произнес Меллори. Потом продолжил уже спокойнее: -- Неужели вы не понимаете, что в нашем деле успех определяется одним условием -- полным взаимным доверием? Как только у нас возникнут секреты друг от друга -- нам конец! В сумраке кабины невозможно было заметить, как сидящие в дальнем углу Андреа и Миллер при этих словах многозначительно переглянулись и обменялись кривыми ухмылками. Выходя из пилотской кабины, Меллори незаметно тронул Миллера за плечо. Минуты через две после этого Миллер зевнул, потянулся, потом встал и пошел следом за Меллори. Тот ждал его в дальнем конце грузового отсека. В руках у него были два сложенных листка бумаги. Он развернул один из них и показал Миллеру, осветив его карманным фонариком. Миллер внимательно изучил бумагу и вопросительно посмотрел на Меллори. -- Что это такое? -- Пусковой механизм подводной мины. На полторы тысячи фунтов. Запомни наизусть. Миллер долго рассматривал листок, потом кивнул в сторону другой бумаги в руке Меллори. -- А здесь что? Меллори развернул бумагу. Это была крупномасштабная карта, в центре которой изображен причудливо изогнутый контур водохранилища, вытянутого сначала с востока на запад, а затем под прямым углом поворачивающего на юг до плотины. Южнее плотины по дну извилистого ущелья текла река. -- Эти бумаги надо показать Андреа, после чего уничтожить. Меллори оставил Миллера учить уроки в одиночестве и, вернувшись в пилотскую кабину, наклонился над столом штурмана. -- Следуем намеченным курсом? -- спросил он Гроувса. -- Так точно, сэр. В данный момент огибаем южную оконечность острова Хвар. Впереди уже виден берег, можете убедиться. Меллори посмотрел в направлении, указанном Гроувсом, и различил впереди несколько едва заметных огоньков. Но тут ему пришлось схватиться рукой за спинку кресла Гроувса, чтобы не потерять равновесие. Самолет начал резко набирать высоту. Меллори взглянул на Рейнольдса. -- Поднимаемся, сэр. Впереди высокая горка. Посадочные огни партизан должны показаться через полчаса. -- Через тридцать три минуты,-- уточнил Гроувс.-- Ровно в час двадцать. Еще около получаса Меллори провел в пилотской кабине, примостившись на откидном стуле. Андреа вышел и больше не появлялся. Миллер тоже отсутствовал. Гроувс склонился над приборами, Рейнольдс не выпускал из рук штурвал, Саундерс приник к своему передатчику. Все молчали. В час пятнадцать Меллори поднялся, велел Саундерсу упаковывать аппаратуру и вышел из кабины. Он обнаружил Андреа и все-таки жалобно выглядящего Миллера полностью экипированными, уже пристегнувшими парашютные кольца к страховочному шнуру. Андреа отдраил люк и методично бросал обрывки бумаги в зияющую пустоту. Меллори поежился от холода. Андреа ухмыльнулся, жестом подозвал его к себе и кивнул в сторону распахнутого люка. -- Внизу полно снега,-- прокричал он. Внизу было действительно много снега. Теперь Меллори стало ясно, почему Дженсен не допускал мысли о посадке самолета в этих местах. Земля внизу была гористая, крутые склоны чередовались с глубокими ущельями. Долины и подножия гор, поросшие густым сосновым лесом, были покрыты плотным снежным ковром. Меллори отошел в глубь отсека, подальше от двери, и взглянул на часы. -- Час шестнадцать! -- ему тоже приходилось кричать. -- У тебя, наверное, часы спешат,-- недовольно проорал Миллер. Меллори отрицательно покачал головой. Миллер уныло опустил глаза. Прозвенел звонок, и Меллори направился в кабину, пропустив вышедшего оттуда Саундерса. Когда он вошел, Рейнольдс обернулся, затем показал взглядом вперед. Меллори посмотрел туда и понимающе кивнул. Три огня, образовав букву "Л", отчетливо виднелись прямо по курсу самолета всего в нескольких милях. Меллори повернулся, тронул Гроувса за плечо и кивнул в сторону выхода. Гроувс вышел. Меллори спросил у Рейнольдса: -- Как подается сигнал готовности к прыжку? Рейнольдс показал на зеленую и красную кнопки. -- Объявите предварительную готовность. Сколько осталось? -- Около тридцати секунд. Меллори опять посмотрел в иллюминатор. Огни были уже совсем близко. Он повернулся к Рейнольдсу: -- Включите автопилот. Перекройте кран подачи топлива. -- Как же так? У нас достаточно горючего, чтобы... -- Перекройте этот чертов кран! И выходите. Даю пять секунд. Рейнольдс выполнил приказ. Меллори последний раз взглянул на приближающиеся огни, нажал на зеленую кнопку, поднялся и быстро вышел из кабины. Когда он подошел к открытому люку, в самолете уже никого не осталось. Меллори закрепил кольцо на страховочном шнуре, ухватился руками за края люка и резким движением вытолкнул себя в черноту суровой боснийской ночи. Сильный неожиданный рывок заставил Меллори посмотреть наверх. Вид раскрывшегося парашюта его успокоил. Он взглянул вниз и увидел еще пять таких же куполов, два из которых раскачивались так же, как и его собственный, упрямо не желая сохранять равновесие. Ему с Андреа и Миллером еще есть чему поучиться, отметил про себя Меллори. Обращаться с парашютом, к примеру. Меллори посмотрел на восток, пытаясь разглядеть покинутый ими самолет, но тот уже скрылся из виду. Внезапно еще различимый шум двигателей прекратился. Несколько долгих секунд он слышал только свист ветра в ушах. Вслед за этим раздался мощный глухой звук от удара врезавшегося в землю самолета. Вспышки не было, во всяком случае, он ее не видел. Только взрыв, затем тишина. Впервые за эту ночь на небе появилась луна. Андреа, грузно приземлившись, не удержался на ногах, прокатился по снегу и попробовал быстро встать. Обнаружив, что руки и ноги целы, отстегнул парашют и инстинктивно -- сработала внутренняя система самосохранения -- повернулся на 360 . Ничего подозрительного вокруг. Теперь он уже более внимательно осмотрел место приземления. Им чертовски повезло. Окажись они сотней футов южнее, пришлось бы провести остаток ночи, а может быть, и подождать окончания войны, болтаясь на верхушках высоченных сосен. Приземлиться на узком клочке земли между лесом и скалистой горной стеной -- вот уж действительно удача! Впрочем, не все так легко отделались. Метрах в пятнадцати от места приземления Андреа стояло одинокое дерево. В его ветвях запутался парашют. Андреа в изумлении поднял глаза и сорвался с места. Парашютист повис на стропах, зацепившись за мощный сук вековой сосны. Пальцы его рук были судорожно сжаты в кулаки, колени подтянуты, локти прижаты к туловищу в классической позе для приземления. Однако до земли оставалось чуть более полуметра. Глаза его были крепко зажмурены. Очевидно, происходящее не доставляло Миллеру удовольствие. Андреа подошел и слегка тронул его за плечо. Миллер раскрыл глаза и посмотрел вниз. Затем медленно разогнул колени. До земли оставалось сантиметров десять. Андреа вытащил нож, полоснул по стропам, и Миллер благополучно завершил свой затянувшийся прыжок. Спокойно одернул куртку и вопросительно посмотрел на Андреа. Андреа также невозмутимо кивнул в сторону поляны. Трое из оставшихся благополучно приземлились, четвертый, Меллори, вот-вот должен был коснуться земли. Через пару минут, когда все шестеро подходили к догорающему сигнальному костру, послышался крик, и они увидели фигуру бегущего к ним человека. Сначала они машинально схватились за автоматы, но тут же опустили их, поняв, что в этом нет необходимости -- бегущий держал автомат в левой руке, дулом вниз, а правой приветственно размахивал над головой. Он был облачен в выцветшие лохмотья, некогда бывшие военной формой незнакомой армии. Длинные волосы до плеч, всклокоченная рыжая борода и косящий правый глаз довершали живописную картину. То, что он их приветствовал, не вызывало сомнений. Бормоча что-то непонятное, он по очереди пожал всем руки и безобразно осклабился, выражая таким образом свою радость. Вскоре к нему присоединилось еще человек десять. Все бородатые, все в непонятной форме самой разнообразной принадлежности, и все в праздничном настроении. Вдруг, словно по сигналу, они замолкли и почтительно расступились, пропуская появившегося из леса человека, очевидно, их командира. Он был совсем не похож на своих подчиненных. В первую очередь тем, что был гладко выбрит и облачен в форму британского солдата. Кроме того, он не улыбался. По угрюмому выражению его лица трудно было предположить, что он вообще способен улыбаться. Он выделялся среди остальных, помимо прочего, гигантским ростом под два метра и хищным орлиным профилем. На поясе -- четыре зловеще изогнутых кинжала. Подобные излишества могли показаться нелепыми и даже смешными, но, глядя на него, почему-то смеяться не хотелось. Он заговорил по-английски немного напыщенно, но правильно строя фразы. -- Добрый вечер. Я -- капитан Дрошный. Меллори сделал шаг вперед: -- Капитан Меллори. -- Добро пожаловать, капитан Меллори, к партизанам Югославии.-- Дрошный кивнул в сторону догорающих костров и скривил лицо, пытаясь изобразить улыбку. Он так и не протянул руку Меллори.--Как видите, мы вас ждали. -- Ваши костры нам очень помогли,-- отметил Меллори. -- Я рад.-- Дрошный посмотрел на восток, потом перевел взгляд на Меллори и покачал головой.-- Приходится сожалеть о самолете. -- На войне потери неизбежны. Дрошный кивнул. -- Пойдемте. Наш штаб расположен неподалеку. Больше не было сказано ни слова. Дрошный повернулся и направился в глубь леса. Идя за ним, Меллори обратил внимание на следы ботинок Дрошного, отчетливо видимые на снегу в ярком свете взошедшей луны. Они показались Меллори весьма любопытными. Рисунок ребристой подошвы отпечатывался в виде трех расположенных друг под другом уголков. При этом на правой подметке верхний уголок был наполовину стерт. Эту особенность Меллори подсознательно отметил. Он не смог бы объяснить, зачем ему это нужно. Просто люди, подобные Меллори, всегда стараются отметить и запомнить все необычное. Это помогает им выжить. Склон становился круче, снег -- глубже. Бледный свет луны с трудом пробивался сквозь покрытые снегом густые ветки сосен. Дул слабый ветерок, было очень холодно. Минут десять они шли в тишине. Потом послышался твердый, властный голос Дрошного: -- Не двигаться,-- он театральным жестом вскинул руку вверх.-- Стойте! Слушайте! Они остановились, посмотрели вверх и прислушались. Во всяком случае, так поступили Меллори и его товарищи, тогда как югославы повели себя по-другому. Быстро, умело, без дополнительной команды они взяли в кольцо шестерых парашютистов, упершись дулами винтовок в их бока и спины с решительностью, не оставляющей сомнений в серьезности их намерений. Реакцию Меллори и его спутников легко было предугадать. Менее привыкшие к превратностям судьбы, Рейнольдс, Гроувс и Саундерс буквально оторопели от столь неожиданного поворота событий. Меллори посерьезнел. Миллер вопросительно поднял брови. А вот Андреа, как и можно было предвидеть, даже бровью не повел, он отреагировал на попытку применить насилие по-своему. Правая рука его, медленно поднимаясь вверх в знак капитуляции, неожиданно рванулась в сторону. Он крепко обхватил пальцами ствол винтовки одного из своих сторожей и выхватил ее. В то же время локтем левой руки он нанес сильнейший удар в солнечное сплетение второму, который, скорчившись от боли, опустился на снег. Взявшись за ствол обеими руками, Андреа размахнулся винтовкой и со всего маху опустил ее на голову стоящего справа. Все произошло так стремительно, что тот не успел увернуться и рухнул, словно подкошенный. Второй конвойный с трудом приподнялся на колено и вскинул винтовку, но не успел спустить курок. Штык винтовки Андреа вонзился ему в горло. Он захрипел и повалился в снег. Трех секунд, в течение которых это произошло, хватило остальным югославам, чтобы прийти в себя от неожиданности. Полдюжины солдат набросились на Андреа, повалив его на землю. Клубок тел покатился по снегу. Сначала Андреа в привычном стиле крушил нападавших, но силы были неравны. Когда один из югославов начал бить его рукояткой пистолета по голове, Андреа понял, что сопротивление бесполезно. Под дулами винтовок его с трудом поставили на ноги. Но и нападавшие были в плачевном виде. Дрошный, сверкая глазами, медленно подошел, выхватил из-за пояса один из своих кинжалов и приставил клинок к горлу Андреа, поранив кожу. Тонкая струйка крови поползла по блестящему лезвию. Казалось, что Дрошный вот-вот вонзит кинжал по самую рукоятку, но он перевел взгляд на лежащих на снегу. -- Как там они? Молодой югослав присел на корточки. Сначала осмотрел того, кому досталось прикладом по голове. Пощупал его голову и перешел к следующему. Затем поднялся на ноги. В свете луны его лицо казалось неестественно бледным. -- Иосиф мертв. У него проломлен череп. Его брат еще дышит... Боюсь, что и его дело плохо. Дрошный перевел глаза на Андреа, губы расползлись в зловещей улыбке. Он слегка надавил на кинжал. -- Надо бы убить тебя сейчас, но я сделаю это позже.-- Он убрал нож и поднес руки к лицу Андреа, растопырив крючковатые пальцы: -- Вот этими самыми руками! -- Этими руками.-- Андреа с серьезным видом осмотрел четыре пары рук, вцепившихся в него с двух сторон, и презрительно взглянул на Дрошного: -- Ваша смелость меня потрясает. На мгновение воцарилась тишина. Трое юных сержантов наблюдали за происходящим с нескрываемым удивлением. Меллори и Миллер сохраняли спокойствие. Сначала показалось, что смысл сказанного не дошел до Дрошного. Вдруг его лицо перекосила злобная гримаса, и он с размаху ударил Андреа по лицу тыльной стороной ладони. В уголке рта Андреа появилась кровь, но сам он не шелохнулся. Лицо его сохраняло бесстрастное выражение, а затем он снова еле заметно улыбнулся. Дрошный злобно сощурился и еще раз ударил, на этот раз другой рукой. Эффект был тот же самый, за исключением того, что кровь появилась в другом уголке рта. Андреа опять улыбнулся, но от взгляда его повеяло могильным холодом. Дрошный повернулся и пошел прочь. Перед Меллори он остановился. -- Вы командуете этими людьми, капитан Меллори? -- Так точно, я. -- Впервые встречаю такого молчаливого командира! -- Что я могу сказать человеку, который обращает оружие против своих друзей и союзников? -- хладнокровно заметил Меллори.-- Я буду говорить с вашим командиром. Нет смысла разговаривать с сумасшедшим. Дрошный побагровел. Он сделал шаг вперед и размахнулся. Быстрым уверенным движением, не обращая внимания на два дула винтовок, упершиеся ему в спину, Меллори выхватил парабеллум и направил на Дрошного. Щелчок предохранителя отчетливо прозвучал в наступившей неестественной тишине. И партизаны, и парашютисты застыли в оцепенении. Трое сержантов, как и большинство партизан, выглядели растерянными. Конвоиры Меллори вопросительно смотрели на Дрошного, Дрошный смотрел на Меллори как на безумца. Андреа ни на кого не смотрел. Миллер принял свойственное только ему выражение полного безразличия к происходящему. Но именно Миллер, единственный из всех, сделал едва заметное движение, положив палец на спусковой крючок своего "шмайссера". Однако мгновение спустя убрал его, решив, что время "шмайссеров" пока не наступило. Дрошный медленно опустил руку и сделал два шага назад. Его лицо потемнело от злобы, в глазах светилась ненависть. Но он держал себя в руках. -- Разве вы не понимаете