егодняшнем вашем выступлении в Чикаго не было столько же страсти и убежденности! - заметил я. Роудбуш усмехнулся. - Во всяком случае, я наверняка произвел бы гораздо большее впечатление. А так мне все время казалось, что восемьдесят тысяч человек вот-вот заснут. - Это все чертово солнце, - утешил я его. Но про себя подумал: сегодня президент многих разочаровал. Его речь была "общим обзором": в экономике медленный, но неуклонный подъем; международный престиж США растет; вооруженные силы Америки за последние три года не сделали за границей ни одного выстрела, и так далее и тому подобное. В общем, утешительно, но не слишком вдохновляюще. Шихан оставил нас, чтобы перед приземлением занять свое место в переднем салоне. Там летели помощники президента и секретарши Белого дома, агенты секретной охраны, два репортера телеграфных агентств, представители радио, телевидения и вообще прессы, один сенатор и пять конгрессменов из Иллинойса. - Вы что-нибудь уже слышали о речи Уолкотта? - спросил Роудбуш. Я протянул ему копию телеграфного отчета, которую мне кто-то передал на приеме. Президент бегло просмотрел ее. Ничего нового там не было - обычные призывы вернуть власть народу, ограничить права федерального правительства, обещания более мягкой налоговой политики и прочие посулы избирателям. - Стэн пока не выдумал пороха, - заметил Роудбуш с явным облегчением. - Однако, господин президент, - сказал я, радуясь возможности вернуться к знакомым темам, - самой большой сенсацией в завтрашних газетах будут не речи Роудбуша или Уолкотта, а выступления некоего Калпа из Луизвилля. - Калп? - он был искренне удивлен. - Хиллари Калп, - объяснил я, - председатель избирательного комитета Уолкотта в Кентукки. Телеграф передал полный текст. Он разворошил осиное гнездо. Сегодня вечером меня засыплют вопросами о Грире. Вам стоит познакомиться с этим опусом, пока мы не вернулись домой. Я подал президенту копию телетайпной ленты, которую получил от корреспондента ЮПИ перед самым отлетом из Чикаго. Роудбуш достал очки из верхнего кармана пиджака, висевшего на спинке его кресла. - Вступление можете пропустить, - предупредил я. - Самое интересное начинается с пятого параграфа. Роудбуш мельком взглянул на вступление и начал читать с того места, которое я отметил. Суть выступления Калпа заключалась в том, что он категорически отрицал, будто Стивен Грир мог бесследно исчезнуть "в стране с самой сложной и изощренной системой связи, в стране, где каждый человек с ног до головы занумерован и зарегистрирован всяческими способами, начиная от страховых полисов и кредитных карточек и кончая отпечатками пальцев, в стране, где самая многочисленная полиция, самые надежные компьютеры и прочие приборы, которые ищут, находят и опознают". Калп поносил президента за то, что тот "одиннадцать долгих дней" не дает никакого объяснения американскому народу. Он намекал, что Белый дом утаивает информацию, собранную специальными агентами ФБР, и далее заявлял: "До нас дошел из Вашингтона слух, циркулирующий среди приближенных Роудбуша, будто расследование установило, что мистер Грир каким-то образом связан с таинственным "доктором X", неким университетским профессором, и что этот "доктор X" так же бесследно исчез. Однако за одиннадцать долгих дней Белый дом не проронил ни слова об этом странном совпадении". Роудбуш оторвался от чтения, когда стюард заглянул в кабину и предупредил: - Прошу застегнуть ремни! Самолет резко снижался, и линия побережья Мэриленда уже осталась позади. Роудбуш отложил тонкую ленту телеграммы, застегнул ремни, ворот рубашки и начал подтягивать узел галстука. - Калп откуда-то разузнал о докторе Любине, - заметил он. - Это его выступление - ядовитая штука. - Дальше будет хуже, - предупредил я. Тяжелый лайнер вздрагивал: пилот выравнивал его, выводя на последнюю прямую. - Я дочитаю в вертолете, - сказал Роудбуш. - Но что за этим кроется? - Единственное, что я знаю, - ответил я, - так это, что Калп учился в одном колледже с Мэтти Силкуортом, главным распорядителем комитета Уолкотта. По слухам, они остались близкими друзьями. Последовал легкий толчок. Мы были уже на земле и катились со скоростью ста шестидесяти миль в час. Затем раздался визг реверсирующих двигателей, и самолет резко снизил скорость. Пожарные и санитарные машины, обычно встречающие президента, быстро отстали. Лайнер еще раз изменил направление и уже не спеша покатился к площадке, где нас ожидали три вертолета. Впереди справа я увидел несколько грузовиков и дымящиеся обломки истребителя. Дон Шихан просунул голову в кабину. - С летчиком все в порядке, господин президент, - сказал он. - Садился на брюхо. Успел выбраться до того, как истребитель загорелся. - Пусть его разыщут, Дон, - сказал Роудбуш. - Я хочу с ним поговорить. Четверо журналистов с нашего самолета уже дожидались нас у подножия трапа. Самолет с представителями печати, приземлившийся чуть раньше, изверг еще человек семьдесят корреспондентов; некоторые бежали к нам со всех ног. Когда президент ступил на землю, вокруг него образовалась целая толпа. Первый вопрос прокричал кто-то из задних рядов: - Господин президент, председатель уолкоттовского комитета в Кентукки обвиняет... Роудбуш успокаивающим жестом поднял обе руки. - Пожалуйста, сейчас никаких вопросов. Юджин будет в вашем распоряжении, как только мы вернемся в Белый дом. А сейчас я хочу увидеть пилота истребителя. Начальник аэропорта генерал-лейтенант ВВС в сопровождении трех полковников браво приветствовал президента. - Что с летчиком? - спросил Роудбуш. - Ни одной царапины, сэр. Он в санчасти. Просил передать вам свои извинения за задержку посадки. - Попросите его зайти ко мне в вертолет, - приказал Роудбуш. - Хочу поговорить с ним. Летчик, молоденький младший лейтенант с порванным рукавом комбинезона, вскоре поднялся в вертолет президента. Роудбуш встретил его широкой радостной улыбкой, поздравил со вторым рождением, затем начал расспрашивать о жизни, о службе. Я делал записи для печати, но мысли мои по-прежнему целиком занимал Стив Грир. Вертолет поднялся с таким треском и дребезжанием, что у меня залязгали зубы. Президент снова принялся за речь Калпа и читал не отрываясь, пока мы тарахтели над автострадой к Анакостин-ривер, а затем уже по прямой вдоль Потомака. Где-то в середине своей речи Калп выдвинул обычную версию всех политиканов, будто он выступает не как председатель комитета Уолкотта, а как "американский гражданин, которому по закону и по традиции дано право требовать отчета у тех, кто стоит у кормила власти в течение четырех лет". Посему он задает ряд прямых вопросов президенту Роудбушу относительно Стивена Грира. Он спрашивает, правда ли, что, по сведениям ФБР, Грир скрывается в Бразилии и какую еще "жизненно важную информацию" скрывает от народа президент. В заключение своей речи, проговорившись о "надежном источнике в Вашингтоне", Калп обрушил на Роудбуша залп вопросов: "Господин президент, правда ли, что федеральные агенты проследили мистера Грира до аэропорта за пределами США? Господин президент, если мистер Грир действительно за границей, обратились ли вы к всесильной сети ЦРУ, чтобы выяснить, где он и зачем? Господин президент, кто этот таинственный "доктор X", каковы его отношения со Стивеном Гриром и где он сейчас? Господин президент, располагал ли мистер Грир какими-либо секретными данными государственной важности, когда исчез в ночь на 26 августа? Господин президент, что скрывает ваше правительство от народа и почему? Господин президент, почему Белый дом молчит вот уже одиннадцать долгих дней? Я гражданин свободного демократического общества, господин президент, и от имени моих сограждан-американцев я прошу ответить на мои вопросы". Роудбуш свернул копию телеграммы и сунул во внутренний карман пиджака. - Очень ловкий гражданин, - заметил он. - Что ж, политика есть политика. Он взглянул через окно на автостраду Линкольна, сверкавшую под вечерним солнцем. Мы уже снижались, чтобы сесть на газоне за Белым домом. Было ясно, что президент решил выбросить из головы и Калпа и Кентукки, но я не мог этого себе позволить, потому что меня ждала толпа разъяренных корреспондентов. - Надо что-нибудь подготовить для прессы, - сказал я. - Мы не сунемся в эту ловушку, - твердо ответил Роудбуш. - Я не намерен отвечать на так называемые "вопросы гражданина Калпа". Оставьте это мне. Я что-нибудь набросаю. Позвоню вам примерно через полчаса. И едва мы опустились на газон, президент выскочил из вертолета. Жара была опаляющая, последний заряд лета. Роудбуш сразу скинул пиджак на руку и на ходу распустил галстук. Дон Шихан и майор ВВС следовали за ним по пятам; майор нервозно теребил ворот рубашки. Я вспомнил сцену в золотистом салоне лайнера и размышления президента об атомной бомбе. Господи, какая ответственность! Но тут дело Грира снова возникло передо мной, и я бросился к себе в кабинет. Джилл встретила меня, размахивая пачкой листков с записями о тех, кто мне звонил. Жаждущих было множество, среди них корреспонденты лондонских газет, гамбургского "Ди вельт", "Таймс оф Индия" и токийской "Асахи Шимбун". Дело Грира превратилось в мировую сенсацию. Джилл казалась просто оскорбительно спокойной и свежей среди хаоса моего кабинета и живо напомнила мне, что сам я далеко не в форме. Трехчасовой сон прошлой ночью был явно недостаточен, я не был готов к встрече со жгучим солнцем Чикаго. Вся кожа моя зудела, голову стискивала упорная глухая боль, и я лишь с трудом разбирал машинописный текст. Меня злил спокойный, свеженький вид Джилл - наверное, поспала прошлой ночью досыта - часиков девять. Казалось вопиющей несправедливостью, что мы так неравно расплачиваемся за часы любви. Она подлетела с приветственным поцелуем, но я лишь коснулся ее губ. Почему эти женщины со своими интимностями не могут дождаться темноты? - Выбрось записи о звонках из Лондона и Токио в мусорную корзину! - рявкнул я. - Пусть звонят своим вашингтонским корреспондентам. У "Асахи" их тут полдюжины. - Прошу тебя, бэби, не злись. - Перестань называть меня "бэби"! - На ней была какая-то розовая цилиндрическая штуковина, которая свисала с плеч, намного не доходя до колен. - И бога ради, одевайся на работе прилично. Это все-таки Белый дом, а не пляж в Монтего Бей. - Ты раздражен. Почему? - Хочу спать. По буквам: эс, пе, а, те, мягкий знак. Я еще могу выговорить это слово, хотя уже забыл, что оно означает. А теперь, пожалуйста, пошевели сама мозгами и расположи все звонки по степени важности, вместо того чтобы подсовывать мне идиотскую мешанину. Я говорил не всю правду. Меня все еще терзала мысль о том телефонном звонке прошлой ночью. А что, если Джилл соврала мне, будто какой-то Ник, или как его там, имеет обыкновение звонить по ночам Баттер Найгаард, а не ей самой? Джилл скрестила руки на груди и окинула меня внимательным взглядом, словно я вдруг предстал перед ней в новом освещении. Вот он, истинный мистер Каллиган! - Надо было укусить тебя посильнее, - сказала она. - По крайней мере осталась бы память о твоей последней ночи в моей постели. Она круто повернулась, простучала каблуками до своего стола и принялась яростно сортировать записи. Я обхватил голову руками, пытаясь унять пульсирующую боль и сосредоточиться на копии выступления Калпа. Надо было предусмотреть тысячу и один вопрос, которые оно вызовет. Минут пять спустя раздался нежный голосок: - Джи-и-ин! Я поднял голову и увидел, что она сидит напротив, невинная и мудрая, как мадонна. - Это из-за Калпа, да? - спросила она. - Ты думаешь, что-то просочилось отсюда? - Просочилось! - я чуть не взвыл. - Да отсюда утекает целая река секретной информации, которая несет Уолкотта к победе! - Надеюсь, ты не подозреваешь меня? - Она была очень серьезна и собранна. Я удивился. - Тебя? С какой стати? - Ты так себя вел... Я подумала... - О, прости бога ради! Она еще подулась с минуту. - Джин, знаешь, что я думаю?.. Я думаю, Артур Ингрем что-то сказал кому-то, а этот кто-то поговорил с этим Калпом из Кентукки. - Возможно, - кивнул я. - Но откуда Ингрем узнал о Любине, а главное, о том, что Стив якобы улетел в Рио? - От своих агентов, - ответила она. И гордо заулыбалась, словно этот ответ разрешил все проблемы. - Потрясающая логика, мисс Холмс! Зазвонил телефон прямой связи с президентом. Он сказал, что ждет меня. Роудбуш сидел, склонившись над столом. Он протянул мне лист желтой бумаги, на котором было написано карандашом: "Белый дом отказывается комментировать речь мистера Калпа, полную неприличных нападок и совершенно безосновательных инсинуаций, типичных для политиканов. ФБР продолжает расследование по делу об исчезновении мистера Грира. Когда расследование закончится и Белый дом получит окончательный доклад, общественность об этом уведомят". Я чуть не упал. После тридцатиминутного ожидания мне вручили ничего не говорящий набор слов. Хуже того, в последней фразе чувствовался вызов, который неминуемо раздразнит наших противников, а число их и злость и без того росли с каждым часом. - Это не поможет делу, господин президент, - сказал я. - Если я оглашу такое, меня распнут вопросами, как на кресте! - Постарайтесь как-нибудь выстоять, Джин, - ответил он. - Я не хочу от имени Белого дома отвечать на каждую инсинуацию или опровергать каждую выдумку из серии охотничьих рассказов. Я взглянул на него, не веря своим ушам. Наверное, даже самый прозорливый и умный человек со временем теряет связь с жизнью, замуровавшись в стенах своего кабинета. Я уже представлял себе завтрашние истеричные заголовки и слышал праведные вопли приспешников Уолкотта. Неужели Роудбуш не понимает, чем оборачивается для него дело Грира? - Господин президент, я считаю, пора сообщить прессе, что именно выяснило ФБР. Нам нечего скрывать. Мы ничего не потеряем, если скажем всю правду, а выиграем очень многое. А это... - я постучал пальцем по листу бумаги, - это запальный шнур. Завтра произойдет взрыв, и тогда... прости-прощай. Он подумал с минуту, снова склонившись над столом, затем покачал головой. - Нет, Джин, сведений ФБР мы не можем сообщить. Это будет нечестно по отношению к Стиву, к его семье, к ФБР, ко всем остальным. Надо подождать. И если нам будет жарко, ничего не поделаешь... придется потерпеть. Ну да, подумал я, меня же первого освежуют и поджарят! - Да, конечно, - сказал я. - Сделаю все, что могу. Но как ваш пресс-секретарь считаю долгом предупредить: из этого ничего хорошего не выйдет... И еще одно. Последняя фраза имеет привкус, что, мол, на "общественность" нам наплевать. Нельзя ли ее смягчить? - Напишите, пожалуйста, что-нибудь сами. Я зачеркнул последнюю фразу, подумал немного и написал свой вариант. Прочитав его, Роудбуш изменил два слова. - Да, - сказал он, - так лучше. Благодарю. Надеюсь, теперь гражданин Калп отвяжется от меня... Вот, возьмите текст. Я сунул листок в нагрудный карман рубашки. - Кто, по-вашему, осведомляет Калпа? - спросил я. Он грустно усмехнулся. - У меня свой список подозреваемых. - Калп и Силкуорт старые приятели. С Силкуортом говорил осведомленный человек. Может быть, это наш приятель с того берега? - Я кивнул в сторону Лэнгли, но президент не подхватил намека. - Такого следовало ожидать, особенно перед выборами, - сказал он. - Я-то переживу, но меня тревожат Сью Грир и Гретхен. Некоторые догадочки мистера Калпа дурно пахнут. - Он передернул плечами. - Что ж, я думаю, вам пора кормить своих зверей. Человек семьдесят пять корреспондентов - рекордное количество для периода летних каникул - столпились в моем кабинете. Это были самые тяжкие полчаса в моей жизни с момента исчезновения Грира из "Неопалимой купины". Наше заявление только подлило масла в огонь. Кто такой "доктор X"? Правда ли, что Грир, как сообщалось, перед побегом захватил из сейфа в своем кабинете все наличные? Занимается ли ЦРУ этим делом? Я отвечал одно и то же: "Мне нечего добавить к официальному заявлению". Мне пришлось повторять это столько раз, что я уже чувствовал себя магнитофоном службы времени. Постепенно неминуемое назревало и наконец разразилось. Корреспонденты обрушились на меня, как на злоумышленника. Что я скрываю? Какие доклады ФБР я видел сам? Репортер из балтиморской "Сан" ловко воткнул мне нож в спину, процитировав мое собственное выступление трехгодичной давности перед Американским обществом газетных издательств о свободе информации и печати. Не изменились ли мои взгляды? Разумеется, не изменились, ответил я, но в деле Грира пока нет доступной для печати информации. Меня приветствовали ехидный смех и ядовитые шуточки. Я чувствовал себя, как побитая собака, и даже ободряющие жесты Джилл, показывавшей со своего поста у двери, что я держусь "на большой", мне больше не помогали. - Значит, не будет ничего нового до завтрашнего утра? - спросил кто-то. - До вторника второго ноября [первый вторник после первого понедельника в ноябре - день выборов президента США], - прорычал другой корреспондент. Старейшина постоянной группы аккредитованных журналистов, репортер Ассошиэйтед Пресс повернулся к выходу даже без традиционного "благодарим вас", и все стадо потянулось следом. Джилл не пришлось закрывать за ними дверь: последний корреспондент захлопнул ее сам. Добил меня телефонный звонок, прозвучавший через несколько минут, когда я сидел, тупо глядя на пачку сигарет на углу стола - горькое напоминание о слабости моей воли. - Это Дэйв Полик, - сказала Джилл. - Из Рио-де-Жанейро. Я схватил трубку. - Джин? - голос еле пробивался сквозь ритмичный гул. - Да, это я, Дэйв! - Какого дьявола... - в трубке трещало и хрюкало, - ...паспорт... - поток неразборчивых слов, - ...зафрахтовал корабль... - шум то нарастал, то слабел. - Я американский гражданин... Голос оборвался. Одно к одному. Расчудесный, праздничный День Труда. Сначала "атомный связной", затем гражданин Калп, а теперь - гражданин Полик. Вторник оказался не лучше понедельника. Обстановка накалялась по мере того, как читатели поглощали все новые слухи о Стивене Грире, канувшем с поля для гольфа в небытие. Телевизионная программа новостей посвятила Гриру целый час. Она включала основные отрывки речи Хиллари Калпа в Луизвилле, показывала сцены буйства подростков на стадионе и закончилась опросом "людей с улицы" по всей стране. Вывод напрашивался сам собой: Роудбуш прикрывает Грира, опасаясь, что разоблачение его приятеля поможет Уолкотту стать президентом. Один разговорчивый торгаш даже откопал где-то на свалке выраженьице времен Линдона Джонсона: "вакуум доверия". Несколько часов спустя, в половине двенадцатого, Американская фондовая биржа приостановила прием акций "Учебных микрофильмов" после того, как их курс упал на шесть пунктов под напором распоряжений о срочной распродаже. Наше воскресное ночное заявление, видимо, не достигло цели. Тревога биржевиков еще более усилилась, когда в полдень Особая фондовая комиссия объявила о начале расследования в связи со слухами об "Уч-микро". Мигель Лумис позвонил мне вскоре после полудня. Миссис Грир, по его словам, была на грани истерики из-за грязных намеков радио и телевидения об отношениях между Стивом и "доктором X". Один из комментаторов к тому же усомнился в благонадежности Грира, заподозрив, что он сбежал по политическим мотивам. К середине дня Ассошиэйтед Пресс опубликовало выдержку из заявления президента Американской торговой палаты. Он сказал, что доверие бизнесменов поколеблено и может повториться "грировская паника", если президент США в ближайшие часы не внесет ясность в "дело Грира". К закрытию биржи курс акций упал, как никогда, за время президентства Роудбуша. Эта пресс-конференция была самой дикой в моей жизни. Мне вручили петицию с подписями двадцати двух аккредитованных при Белом доме представителей прессы, в которой они требовали беседы с Роудбушем, ссылаясь на то, что он не встречался с ними с начала августа. Корреспонденты настаивали также на встрече с Питером Десковичем. Директор ФБР отказался от пресс-конференции. Один из журналистов обвинил меня во лжи. Я сорвался и приказал очистить помещение. Джилл сказала, что я не умею владеть собой. Тогда я обрушился на нее. Она заревела и сказала, что ноги ее больше здесь не будет. Пока я пытался ее успокоить, мне позвонил полномочный представитель избирательного комитета Роудбуша и сообщил, что их заваливают письмами со всех концов страны. Лидеры в панике: молчание Белого дома относительно Грира подрывает доверие избирателей. Многие умоляют президента выступить по телевидению и рассказать народу правду о Грире. И наконец позвонила Гретхен Грир. Она сказала, что президент должен поговорить с ее матерью как можно скорее, это необходимо. Миссис Грир на грани помешательства из-за всех этих жутких слухов. Я передал ее слова президенту. Он ответил, что очень сожалеет и немедленно сам позвонит миссис Грир, чтобы пригласить ее к себе в Белый дом на обед завтра вечером, - раньше он не сможет, все время у него расписано. И как раз когда мы уже собрались закрывать наш кабак для умалишенных, Джилл принесла мне копию передовой завтрашнего выпуска кливлендской "Плейн Дилер". В этой передовой требовали моего увольнения на основании "некомпетентности, неспособности, дерзкого поведения с прессой и явного пренебрежения к неотъемлемому праву народа знать истину". Единственное утешение - Джилл была так возмущена передовицей, что поклялась не уходить с работы, пока я сам не откажусь от места пресс-секретаря. Вечером в пять минут восьмого я исполнил последний свой долг: зашел в клинику Белого дома к дежурному врачу и вышел от него с кучей снотворных таблеток. 11 Мигель Лумис и Гретхен Грир нашли свободные табуреты в дальнем конце длинной стойки бара. Было всего девять часов, немножко рановато для "Диалога", - лишь позднее музыка, отдельные голоса и пьяный шум сольются в едином лихорадочном ритме. Бар обсели худосочные юнцы и девицы из джорджтаунского инкубатора: брючки в обтяжку, пиджачки в обтяжку, узкие галстуки, кислые улыбочки, отрывистый разговор, короткие приветствия. Почти все женщины, сидевшие на высоких табуретах, были в свитерах и юбках. На большой черной доске за стойкой расхваливались закуски: сандвичи, чилийский соус и тушеная говядина. На сцене в глубине зала трое гитаристов и трубач пытались освоить новый сентиментальный мотив. - Я здесь впервые после колледжа, - сказала Гретхен. Ей было жарко в легком зеленом пальто, поэтому она сразу сложила его на коленях. - Ничего не изменилось, даже меню! - Меня в это заведение привел Юджин Каллиган, - сказал Мигель. Он открыто любовался своей высокой серьезной спутницей. Было в ней какое-то необычное, уверенное спокойствие. Она ухитрилась рассеять страхи матери, взяла в свои руки хозяйство в доме и ни разу не приходила в отчаяние со дня исчезновения отца. - Развеселье здесь начнется примерно с полуночи, - добавил он. - Этого нам не дождаться, - сказала она, - я не хочу оставлять мать одну. Машина Белого дома приехала за Сусанной Грир в начале вечера. Условились, что она пообедает с Роудбушами, а потом президент собирался поговорить с ней наедине. - Спасибо, Майк, что вытащили меня, - сказала Гретхен. - Я только сейчас вспомнила: я ведь не выходила из дому почти две недели, - разве что в то утро, в контору отца. Бармен с черным галстуком-бабочкой, трепетавшим под огромным кадыком, поставил перед ними два коктейля - виски с мятным ликером и льдом. Они чокнулись. - За ваш выходной вечер! - сказал Мигель. Две недели, подумала Гретхен, и Мигель стал своим человеком. Она была ему благодарна за сдержанность, даже за некоторую резкость с ней. Если бы он вел себя как многие из этих обтянутых юнцов, для которых внезапная физическая близость была панацеей от всех бед, она бы, наверное, не вынесла. Но Мигель умело выдерживал дистанцию, хотя это и не мешало их искренней дружбе. И он нравился ей, такой симпатичный! Волосы черные как смоль, нос тонкий и длинный, кожа темно-золотистая. Короче, с Мигелем ей было хорошо. Они проговорили целый час за обедом "У Франсуа" и почувствовали, что исчезновение Стивена Грира связало их незримыми, но прочными узами. Барни Лумис, вне себя от падения акций "Учебных микрофильмов", звонил в тот день дважды, и Гретхен получила от него свою порцию крепких выражений только потому, что первой подошла к телефону. Затем они заговорили о таинственном "докторе X", упомянутом в выступлении некоего политикана из Кентукки. Оба вдруг вспомнили, что на прошлой неделе их порознь расспрашивал агент ФБР о каком-то математике по имени Филип Любин. И оба они раньше никогда о нем не слышали. Мигель рассказал ей, что за последним завтраком перед исчезновением Грир был очень беспокоен и явно торопился. Когда Гретхен спросила, о чем шел разговор, Мигель, взяв с нее слово молчать, рассказал о том, как ЦРУ подкупало молодых физиков. Благодаря ее отцу и Каллигану, сказал он, вербовка ученых через фонд Поощрения теперь прекращена. Гретхен, в свою очередь, поделилась своей тайной: она нашла в личном сейфе отца десять тысяч долларов. И показала Мигелю записку Грира, засунутую под резинку, которая стягивала пачку банкнотов: "Гретхен, дорогая! Позаботься о матери. Я люблю вас. Папа". За обедом они проанализировали каждое слово, пытаясь найти скрытый смысл. Было ли это написано, когда Грир уже знал, что исчезнет с поля "Неопалимой купины"? Или деньги лежали просто на всякий случай, помимо формального завещания? Гретхен показала записку Мигелю, но скрыла ее от матери. Стивен Грир все перепутал в жизни и отношениях близких людей. - Странно, что отец так поступил с нами, - сказала Гретхен. - Я соврала маме насчет записки. Боялась... ну... оскорбить ее, что ли. Мне кажется, отец не хотел, чтобы она знала, что он считает меня самой сильной в семье, а ее слишком слабой... Но дело не только в записке. Матери, наверно, особенно неприятно другое. Я все думаю об этом докторе Любине... - Но, если агенты говорили о нем с нами, они, наверное, расспрашивали и ее, - сказал Мигель. - Наверное, - согласилась Гретхен. - Но об этом даже подумать страшно. Представьте себя на ее месте... О господи! Все это дикие сплетни и ни слова правды!.. - Однако радио и телевидение только и болтают, что о "докторе X", - не отступал Мигель. - Не верю, чтобы вы об этом не говорили с вашей матерью. - С ней едва не была истерика, - сказала Гретхен. - Она расплакалась. Единственное, что мне оставалось, - попытаться успокоить ее. И все же, мой отец... Стивен Грир! Какая нелепость! - Конечно, нелепость, - согласился Мигель. - Тем более, почему бы вам не объясниться с матерью? Она, наверное, места себе не находит: ей очень важно знать, расспрашивали вас о Любине или нет и что вы об этом думаете. - И все этот мерзкий тип из Кентукки, Кипп, или Капп, или как его там еще. Я бы ногтями изодрала его пухлую рожу. - Политика, - пробормотал Мигель. Но он знал, что это слабое утешение. Гитаристы и трубач заиграли новую печальную мелодию, и некоторое время они слушали молча. Вдруг Гретхен подтолкнула Мигеля локтем и шепнула, глядя в сторону: - Сейчас не оборачивайтесь, но тут кое-кто вами заинтересовался. Мигель осторожно покосился в дальний конец стойки. Там сидела женщина и улыбалась ему. У нее были лоснящиеся черные волосы, зачесанные наверх, широкий рот, обведенный кровавой помадой, она была уже достаточно пьяна. Груди ее мягкими холмами колыхались под свитером, и Мигель подумал, что она, наверное, не носит бюстгальтера. Все в ней было какое-то расплывчатое, зыбкое, даже улыбка. - Смотри-ка! - в глазах у женщины мелькнуло торжество, она его узнала. Мигель нахмурился недоумевая. Она снова ему улыбнулась и передвинула к нему свой стакан по стойке. Потом слезла с табурета и последовала за стаканом. Усевшись рядом с Мигелем, она положила локти на стойку. - Ну, точно, он самый, - сказала она. - Вы мистер Лумис. Я видела ваши фото в газетах, вас снимали в доме того удравшего адвоката, в Мэриленде или где-то еще. Правильно? - Дайте человеку спокойно выпить, - сухо ответил Мигель и придвинулся к Гретхен. - Ладно, можете не признаваться, но я-то все равно вас знаю. - По этому поводу она выпила. "У нее, наверное, неразбавленное виски", - подумал Мигель. - Но тогда и я вам не скажу, как меня зовут. Мигель решил, что легко отделался, и ничего не ответил. Гретхен наклонилась вперед, чтобы разглядеть их новую соседку. - Кто ваша знакомая? - спросила женщина. - Никто. Просто знакомая. - Так я и поверила! Ну ладно, не обращайте внимания. Я всегда говорю: живи и давай жить другим. Если не хотите говорить о вашей благоверной или кем она вам приходится, мне наплевать. - Она слегка пошатнулась на табурете. - А жаль, вы в моем вкусе. Жгучий южный мужчина. Не то что ваш приятель-адвокат, этот Грир, если вы понимаете, что я хочу сказать. - Я не понимаю, что вы хотите сказать, - отрезал Мигель, надеясь прекратить разговор. - Что, за живое задело, да? - В ней вдруг вспыхнула пьяная злоба. - Если вы так хорошо знаете вашего Грир а, скажите, что он был за человек? - Хороший человек, - ответил Мигель, надеясь, что так ему удастся избежать скандала. - Хороший человек! - повторила она. - Значит, вы думаете, у него все как у всех, да? - Вот именно, - сказал он, глядя в свой стакан. - Может, с виду и так, но поверь мне, приятель, таких двуличных типов не сразу раскусишь. Гретхен насторожилась. Мигель углубился в карту коктейлей. Однако женщина не отставала: - О чем, по-вашему, болтал недавно этот кентуккский политикан? Он говорил "доктор X". Это же умереть со смеху! - Что здесь смешного? - холодно спросил Мигель. - Если тот сморчок, который встречался с Гриром в одной квартире, доктор, тогда я - мать-настоятельница. Мигель повернулся к ней: - В какой квартире? - В доме Уилмарт на Р-стрит, где я живу. Где же еще? - Вы городите чушь. - Да-а-а? Так разрешите вам сказать, пай-мальчик мистер Лумис: мне начхать на деньги вашего папаши, но я... - Вы пьяны, - прервал он ее. - И вас никто не просил... Гретхен тронула его за рукав. - Нет, Майк, пусть говорит. Женщина насмешливо поклонилась. - Спасибо, дорогуша. - Затем повернулась к Мигелю. - Значит, вас зовут Майк, да? Так вот, Майк, если с вашим Гриром было все чисто, скажите, чем он занимался столько ночей со своим очкариком в квартире 4-Д? - Откуда вы это взяли? - спросил Мигель. - Я ниоткуда это не взяла, золотко, я это видела. А как я это видела? Да очень просто. Потому что живу напротив в том же коридоре, в квартире 4-С, вот как! Она с вызовом уставилась на Мигеля. Помада расползлась в углах ее рта. - Когда все это было? - спросил он. - Я их застала три раза, - ответила она с торжеством. - Один раз у них в 4-Д, я туда заскочила, потому что они скандалили, будто мой проигрыватель орет слишком громко. Они хотели, чтобы им было тихо и уютно... О, мне этот Грир даже малость нравился. Если бы не его четырехглазый ублюдок, мы бы, наверное, познакомились поближе. У него хорошая улыбка, понимаете, что я хочу сказать? Вот поэтому я и подумала, что он двуличный. - Как звали второго человека? - все еще холодно спросил Мигель. - Не знаю, хоть убей! - Она откинула назад крашеные черные волосы наманикюренными малиновыми ногтями. - Когда приходят и начинают задавать вопросы, я умолкаю. - Вас допрашивали? ФБР? - Нет, так не пойдет. Я не сказала, кто ко мне приходил. Кроме всего прочего, меня просили не говорить... Но вы-то не старайтесь задурить мне голову с вашим Гриром, потому что я знаю то, что знаю. Понятно? Она выпила еще, затем приложила палец к губам. - Только между нами, ладно? Меня просили помалкивать, и я бы ничего не сказала, только очень уж вы воображаете... Мигель взглянул на Гретхен. Она пристально изучала лицо женщины. Мигель позвал бармена и заплатил по счету. - Нам пора, - сказал он. - До скорого! - сказала женщина. - Только не болтайте об этом, ладно? Мигель и Гретхен быстро вышли. Уже на улице Гретхен почувствовала, что ее бьет дрожь, и уцепилась за руку Мигеля. - Бабьи сплетни, - сказал он, когда они шли к стоянке. - Майк, я думаю, вам надо взглянуть на эту квартиру, - сказала она решительно. В телефонной будке на стоянке он отыскал по справочнику адрес дома Уилмарт на Р-стрит. Гретхен хотела ехать туда немедленно. В подъезде Мигель нажал кнопку под почтовым ящиком с номером 4-Д. Имени владельца на табличке ящика не было. Никто на звонок не ответил. Тогда Мигель отыскал управляющего. У человека, который открыл ему дверь, было серое лицо и бородавка на щеке. Мигель спросил Филипа Любина из квартиры 4-Д. Квартира не занята, ответил управляющий, а этого имени он не знает. - Там живет такой коротышка в очках, - сказал Мигель. - Был такой жилец, до первого числа этого месяца, - согласился управляющий. - Но его фамилия Клингман. - Вы знаете его адрес? - спросил Мигель. - Где-то на Чарлз-стрит, в Балтиморе. Но в чем дело? Ходят, выспрашивают... Я уже рассказал все, что знал. Гретхен дожидалась Мигеля в затемненной машине за углом. Мигель рассказал, что ему удалось узнать. - Но почему вы спросили про коротышку в очках? - удивилась она. - По словам той дамы в "Диалоге", он примерно так выглядит, - ответил он. Затем добавил: - Кроме того, агент ФБР показал мне фотографию доктора Любина. - И мне тоже, - проговорила Гретхен тихим, напряженным голосом. - Майк, я... - Она умолкла, пытаясь овладеть собой. Наконец это ей удалось. - Майк, лучше нам поскорее вернуться домой. Я хочу быть там до прихода матери... Майк, мне придется ей все рассказать. Он развернул машину и погнал по дороге на Кенвуд. Ночь была прохладной - первая весточка осени. Гретхен поплотней запахнула пальто. Они ехали в тревожном молчании. Сусанна Грир видела со своего места ажурную решетку балкона и широкую аллею, ведущую к Капитолию и памятнику Вашингтону. Она сидела за кофейным столиком напротив президента в овальной гостиной на втором этаже. Высокое окно было открыто, кондиционер выключен, и Сью наслаждалась ночной свежестью. К счастью, Элен Роудбуш извинилась и оставила их. Зато обед был настоящей пыткой: Элен болтала о всяческих пустяках, словно Стива вообще не существовало. Пол Роудбуш рассказал несколько милых анекдотов, но его обычная приветливость казалась в тот вечер несколько деланной. Элен все время испытующе поглядывала на Сью, стараясь определить ее настроение и самочувствие, словно Сусанна только поправлялась после тяжкой болезни. Лишь когда они остались с президентом вдвоем и поднялись на внутреннем лифте на второй этаж, Сью вздохнула с облегчением. Роудбуш провел ее через просторный холл, кивнув дежурному агенту охраны, и усадил в овальной гостиной, выдержанной в мягких желтоватых тонах. Дворецкий принес кофе в серебряном кофейнике, и президент сам наполнил маленькие чашечки. - Благодарю вас, господин президент, - сказала она. - Пожалуйста, Сью, для вас я просто Пол. - Право, я не могу вас так называть, вы же знаете! - Она рассмеялась в первый раз за весь вечер. Почему ей стало вдруг так легко, когда Элен ушла? - Когда я думаю, я называю вас "Пол", но сказать вслух не смею... Пожалуйста, поблагодарите еще раз Элен от меня. Она такая заботливая. - Иногда Элен... - Мысль осталась невысказанной. Он помешал кофе серебряной ложечкой. - Сью, мне очень жаль, что мы не пригласили вас раньше. Представляю, чего вы натерпелись. - Это были тяжкие недели, - сказала она. - Теперь, положа руку на сердце, я, наверное, смогу вынести все, кроме неопределенности. Пусть в этом замешана женщина. Пусть это какое-нибудь умственное расстройство. Пусть даже злостное банкротство, как там говорят на Уолл-стрит. Все, все, что угодно, только не эта страшная неизвестность. Это самое худшее. - Она чувствовала, как невольно торопится высказать все свои страхи. - Пусть даже то, о чем люди думают после этой ужасной речи в Кентукки. Сначала я была вне себя, но теперь... - Вы говорите об этой грязной сплетне про "доктора X"? - спросил он. - Да. Но даже с этим я могу теперь примириться. Это может показаться странным, но это так. Ничего не знать гораздо хуже. Видите ли... Но как объяснить? Как рассказать о своих мыслях, когда она лежала прошлой ночью без сна и вспоминала, вспоминала... любовь Стива, его нежность, его теплый взгляд... Она действительно знала: даже если на суде докажут, что Стив был физически близок с мужчиной, она не поверит доказательствам. Никакие так называемые факты не поколеблют ее интуиции. Что бы там ни говорили люди, ей лучше знать. И если это нелогично, значит, логика противоречит истине. Роудбуш терпеливо ждал, затем наклонился к ней. - Сью, я хотел вас видеть сегодня главным образом из-за этой речи. Даже если бы Гретхен не позвонила, я все равно просил бы вас отобедать с нами... Вы знаете, какая жестокая вещь политика? Самое обычное оружие политиков - лживые обвинения, которые трудно опровергнуть. А что касается инсинуаций гражданина Калпа относительно "доктора X", то это вообще сплошная ложь, могу вас уверить. - Меня не надо уверять, - сказала она. - Я слишком давно и слишком хорошо знаю Стива. - А мне кажется, надо, - медленно начал он. - Независимо от ваших чувств к Стиву неуверенность будет разъедать вам душу. Маленькие, пустяковые сомненьица, крохотные подозреньица отравят вас. Такова человеческая натура, Сью... Поэтому давайте поговорим откровенно. Я скажу вам все, что могу. Видите ли, я ознакомился с донесениями ФБР и хочу рассказать по секрету о том, о чем пока нельзя говорить всей стране. Она сразу воспрянула в предчувствии добрых вестей, отпила немного кофе и вся превратилась в слух. - Во-первых, - начал Роудбуш, - доктор Х существует, хотя непонятно, как об этом узнал мистер Калп. Это доктор Филип Дж.Любин, профессор математики в университете Джона Хопкинса. Она кивнула. - Об этом я догадалась. Агенты ФБР показали мне фотокарточку и спросили, не знаю ли я этого человека под именем доктора Любина или Дэвида Клингмана. Но я его никогда в жизни не видела. - Да, разумеется... - он сочувственно улыбнулся. - Во-вторых, Стив и доктор Любин действительно регулярно встречались около года. Почти каждую среду по вечерам. - По средам? - она почувствовала себя обманутой, преданной. - Но Стив говорил мне, что у него по средам какие-то заседания. Он называл это Потомакским клубом. - Да, - сказал президент. - Посторонним это нелегко понять, но мы с вами достаточно хорошо знаем Стива, чтобы поверить: он действительно изучал с доктором Любиным определенные проблемы. - Какие проблемы? - Она снова ожила. - Но почему в такой тайне? Почему он не мог мне сказать? Роудбуш пожал плечами и улыбнулся. - Вы знаете Стива лучше, чем я. И вы знаете, как он иной раз действует. Помните, он вдруг увез всю семью на целый год в Харвард для изучения... кстати, чем он тогда увлекся, Сью? - Восточным искусством, - сказала она слабым голосом. - Это было так давно! Но теперь-то? ФБР узнало, что они изучали и для чего? - Филип Любин в своей области знаменитость, - ответил президент. - Поэтому следует предположить, что Стив изучал с ним высшую математику. - Несколько лет назад он уже пробовал разобраться по книгам Гретхен в какой-то новой математике, - сказала Сью. - Вообразил, будто домашние счета надо вести по другой системе, кажется, на основе восьмеричного счета.