ла весьма шаткой, а теперь рухнула окончательно. Если предположить, будто Грир сбежал с какой-то дамой, опять-таки - зачем ему тогда эти ученые? Чепуха! Финансовый скандал? Нет, еще невероятнее. Предположим, запутался Грир. Возможно. Но Любин и Киссич? Ни тот, ни другой никогда не интересовались деньгами, а ведь в дело впутаны все трое. Нет, его догадка была куда сенсационнее! Впервые она мелькнула у него в Кейптауне всего несколько дней назад. Молодой матрос, который не раз плавал на "Мэри Л.", рассказал ему, что в прошлом году "Мэри Л." снабжала водой и топливом русский траулер, который промышлял омаров на отмелях в Южной Атлантике. Это замечание заставило Полика насторожиться. Он сразу вспомнил, что, судя по портовым записям, сделанным в начале месяца, другой краболов, "Каза Алегре" из Рио, дважды доставлял свежее мясо и овощи на русский траулер, облавливавший те же отмели. И родилась версия: Грир, Киссич и Любин, все трое, имели доступ к секретным сведениям, касающимся безопасности страны, и теперь все трое находятся на борту советского корабля где-то в Южной Атлантике. Конечно, это было всего лишь смутной догадкой, но картина вырисовывалась захватывающая. В одном Полик был совершенно уверен: ФБР знало все, что знал он, и гораздо больше. Это означало, что дело Грира может в любой день взорваться, как бомба, разумеется, если Роудбуш не сумеет замять его из политических соображений. Учитывая конкуренцию, Полик, отчаянный игрок и борец, должен был опубликовать свою сенсацию раньше других газет. А его "Досье" выйдет самое раннее во вторник. Полик уже решил на следующей неделя вместо обычных восьми страниц выпустить шестнадцать и все их посвятить Гриру. Но прежде надо было сдержать обещание, данное Каллигану. Во вторник после его возвращения из Кейптауна пресс-секретарь наконец дозвонился до Полина и передал просьбу президента: поговорить с ним, прежде чем Полик что-либо напечатает. Согласен ли он? Господи, он ухватился обеими руками за такую возможность выложить Роудбушу все свои сведения и выводы. Хотя бы ради того, чтобы посмотреть, какая у него при этом будет физиономия! И что бы Роудбуш ни сказал и ни сделал, это будет материалом для статьи, ибо ни один президент не посмеет указывать Полику, что ему печатать, а что не печатать в его "Досье". Таково было его решение. Он не мог больше замораживать материал. Прав ли он или не прав в своих заключениях, собранных им фактов было достаточно для потрясающей статьи, самой сенсационной за всю его карьеру. Итак, завтра Каллиган и Роудбуш. 14 Утром в пятницу я допивал свой кофе и, как обычно, просматривал три газеты у себя на Кафедрал-авеню, когда меня начали настойчиво вызывать через междугородный из Принстона. Оказалось, звонил Ларри Сторм, негр, агент ФБР, который расспрашивал меня о Филе Любине месяц назад. Сторм напомнил мне о той встрече, и хотя он не назвал имени Любина, однако сказал, что хотел бы встретиться со мной по тому же поводу. Он подчеркнул, что дело срочное, и поэтому он немедленно возвращается в Вашингтон, однако говорил осторожно я завуалированно. Я ответил, что поскольку мое бюро все равно уже превратилось в филиал сумасшедшего дома, то я для него выкрою время. Он сказал, что предпочитает не появляться в Белом доме, тогда я предложил встретиться где-нибудь накоротке за ленчем. Сторм ответил, что это его не устраивает. Его дело касается безопасности страны, поэтому требует осторожности. Не можем ли мы встретиться у него или у меня после полудня? Разговор займет не один час. Я сказал ему, думая о том, сколько на меня посыплется дел сегодня из-за Грира, что это невозможно. Вместо этого я предложил встретиться у меня на квартире вечером. Мы чего-нибудь выпьем и закажем ужин из китайского ресторана. Ему не хотелось откладывать все до вечера, но в конце концов он согласился приехать ко мне в половине девятого. Очевидно, нервы его были на пределе, - не я один сходил с ума. Когда я прибыл в свое бюро, Джилл уже погрузилась в хаос телефонных переговоров. Студенты Американского университета собирались выставить с десяти утра свои пикеты под лозунгом "Где Грир?", - правда, без неприличных карикатур, как сообщалось ранее. Мигель Лумис сообщил, что Сусанна Грир намерена подать в суд на одну из радиокомпаний за клевету. Они установили, что Фил Любин и есть таинственный "доктор X", и сочинили о нем и Грире целую историю, полную грязных намеков. Майк пытается ее отговорить. У агентства Рейтер тоже была своя версия о "докторе X", которым оказался Любин. Английское телеграфное агентство вспомнило, что Любин когда-то работал над секретным проектом по заданию ЦРУ, и намекало, что исчезновение Грира может даже посоперничать со старым скандалом Профьюмо, тоже связанным с вопросами безопасности. Вторая волна грировских сенсаций быстро нарастала, и часам к одиннадцати у меня уже раскалывалась голова. Дэйв Полик по своему обыкновению с шумом и громом ворвался около полудня. Я его ожидал. Мы договорились провести его через внутренний коридор, чтобы он не появлялся в холле, где засели репортеры. Обычная самоуверенность этого верзилы сегодня действовала на меня особенно угнетающе. Он загорел, был бодр и задирист. Я знал, что Полик побывал в Рио и бог знает где еще. - Прибыл, как обещал, - сказал он, когда Джилл закрыла за ним дверь. - Могли бы предупредить хотя бы часа за два, - буркнул я. Его задиристость действовала мне на нервы. - Не мог, - отрезал он. - Я только что из Трентона. - Его распирало от гордости, словно он получил исключительное право на репортаж о втором пришествии Христа. - Трентон? Что там случилось, в Трентоне? - Насколько я понимаю, мне назначена встреча с президентом, - ответил он с покровительственной улыбкой. - Правильно, - сказал я. - Но вы могли бы по крайней мере объяснить мне свой дурацкий звонок из Рио-де-Жанейро. У нас было впечатление, что вы нажрались мыла и пускаете пузыри... Он мотнул головой в сторону кабинета Роудбуша. - Сначала поговорю с ним. Это главное. - Хорошо. Я позвонил Грейс Лаллей по прямому телефону и попросил уведомить президента, что его превосходительство Дэвид Полик ожидает аудиенции. Я надеялся, что Дэйву придется поскучать хотя бы с полчасика, но, к моему изумлению, - мне то и дело приходилось изумляться в последние дни - не прошло и минуты, как Грейс сказала, чтобы я проводил Полика к президенту. Мы прошли через заднюю дверь и внутренний коридор в кабинет президента. Приветственная улыбка Роудбуша впервые показалась мне тусклой. Полик затмил ее: он весь светился торжеством гладиатора, который только что сразил всех львов и христиан. Он возвышался над президентом на целых четыре дюйма и держал себя так, словно обладал здесь не только физическим превосходством. - Джин, - после небольшого вступления сказал президент, - мне кажется, нам лучше поговорить с мистером Поликом наедине. Снова перед моим носом захлопнули дверь. На сей раз я не мог даже пожаловаться. Я этого заслужил, после того как президент выторговал у меня десятидневную отсрочку. И все же удар пришелся по больному месту, и ухмылка, которой проводил меня Полик, отнюдь его не смягчила. Господи, до чего же он сегодня самодоволен! Как я ни был занят в тот день, я время от времени поглядывал на часы. Беседа Полика с президентом затянулась на час и все еще продолжалась. Я позавтракал у себя за столом сандвичем с латуком, беконом и помидорами и чашкой горячего шоколада. Прошло два часа, прежде чем Полик вернулся в пресс-бюро. Его словно подменили. Джилл заметила это одновременно со мной и, едва посмотрев на Полика, бросила на меня удивленный взгляд. Полик медленно подошел к моему столу и остановился, неловко переминаясь. Он был хмур и жалок, словно только что навестил старого больного друга перед опасной операцией. - Итак? - спросил я. - Когда "Досье" порадует мир сенсацией? Он покачал головой. - Сенсаций не будет. - Что? Почему это? - Спросите у него, - он кивнул в сторону кабинета президента. Я ничего не понимал. - Вы хотите сказать, что не будете писать о Грире... хотя потратили на розыски так много времени? - Совершенно верно. Впервые я видел его таким потрясенным, почти раздавленным. Наконец-то и он испил свою чашу! Мне было трудно скрыть чувство удовлетворения. Галерка всегда радуется унижению сильных мира сего. - Я не буду вас больше беспокоить, - сказал Дэйв. - "Досье" пока займется мой помощник. А мне нужен отдых. - Отдых? - В разгар самого сенсационного дела за многие годы? Это было нелепо и невероятно. - Дэйв, что с вами случилось, черт возьми? - Спросите своего босса, - сказал он вяло. - Увидимся через две недели... Я уйду через черный ход. С этими словами Полик повернулся и вышел, даже не попрощавшись с Джилл своим обычным насмешливым жестом. Она сидела онемев и смотрела ему вслед, пораженная не меньше меня. - Ну, - сказал я, - как тебе это нравится? - Чем дальше, тем интереснее. - Она удивленно покачала головой. - Сначала великий мужественный пресс-секретарь отказывается от своего решения подать в отставку. Затем мистер Борец за свободу печати перестает бороться за самую большую, по его словам, сенсацию века. Наверное, у Пола Роудбуша есть тайная моральная дыба, чтобы так выкручивать людям души. - Нас нельзя сравнивать! Я работаю на Роудбуша, а Полик работает только на Полика. - А если содрать с вас это "нас мужчин нельзя", что останется? Глина, нет? - "Глина, да", а не "глина, нет". - У меня в голове мутилось. - Перестань, бога ради, переворачивать фразы, как миксер! Она уже хотела ответить, но загудел зуммер прямого телефона. - Слушаю, милая, - сказал я Грейс, но это была не Грейс, а сам президент. - Прошу вас немедленно ко мне, - сказал он. И голос его исключал всяких "милых". Опять неприятности. Я добежал до его кабинета в рекордное время. Он стоял у балконного окна. Когда я вошел, он круто повернулся и пошел мне навстречу. Его лицо без улыбки казалось каменным. Таким я его видел редко, но понял: Роудбуш был в ярости. - Не понимаю, что стряслось с Поляком... - начал я. Он отмахнулся. - Об этом потом, - сказал он. - Я хочу поговорить о вас. - Обо мне? Что я такого сделал... особенно в последнее время? Он стоял перед мной, глядя мне прямо в глаза. И вовсе не собирался вежливо предложить мне сесть. - Джин, - сказал он, - мне казалось, мы достигли соглашения. Договорились - во всяком случае, я так думал, - что все останется по-прежнему до девятого октября. - Так и есть, сэр. - В таком случае не будете ли вы любезны объяснить, каким образом люди Уолкотта узнали о нашей частной беседе? - спросил он тихо, еле сдерживаясь, и взгляд его был суров. - Господин президент, извините, но я не представляю себе, о чем идет речь. Все наваливалось на меня сразу. В каком еще преступлении обвинит меня Полик? - Звонил Дэнни Каваног, - сказал Роудбуш. - Если бы здесь не было Полика, мы бы с вами разобрались на месте. - Но, господин президент! Ей-богу, не понимаю, чего вы хотите. - Дэнни, - продолжал он, не обращая внимания на мои слова, - получил сведения из своего источника в штабе Уолкотта, что Калп, их штатный палач из Луизвилла, готовит речь, в которой собирается рассказать о самых конфиденциальных подробностях нашего стратегического совещания, состоявшегося в эту среду. Он выступит через несколько дней. Мои мысли помчались наперегонки. Дэнни, как я знал, устроил в штабе Уолкотта своего человека, который сообщал нам о тактике и стратегии противника. Дэнни не промах. Но, видимо, и Мэтти Силкуорт тоже не дурак. Кто-то из самых близких к Роудбушу людей продавал нас. Но кто? - На совещании было девять человек, - сказал я, - но, если исключить вас, меня и Дэнни, останется шестеро, которые могли... - Дело совсем не в этом, Юджин, - сказал он, и это официальное "Юджин" сразило меня. - Калп собирается также рассказать о вашей угрозе уйти в отставку и о нашем десятидневном соглашении. Мало того, он приводит все подробности разговора. До меня дошло. Ведь во время того разговора в кабинете нас было только двое. Я вдруг почувствовал себя голым и беззащитным. - Господин президент, - начал я, заливаясь краской, - я не знаю, что сказать. Я понимаю... - Я тоже, - отрезал он. - Теперь ясно, почему вы так хотели уволиться. Он обрушился на меня сразу с двух сторон, как из засады. Я смешался и на мгновение оцепенел. Только стоял и смотрел на него, и вид у меня, наверное, был преглупый. - Господин президент, - сказал я наконец, - это не в моих правилах. Я так не поступаю. - Это вы мне достаточно ясно дали понять в тот раз, когда клялись в верности. Но тут одна загвоздка, Юджин. Если вы помните, мы тогда разговаривали наедине. Остальные уже ушли. - Знаю, сэр, - я уже оправился и лихорадочно искал объяснения. - И еще одно, - сказал он. Голос его был холоден, как сталь в мороз. - Теперь я припоминаю, что многие подробности в первой речи Калпа тоже, несомненно, просочились отсюда. Например... первая - об исчезновении "доктора X", как он его называет. Вы узнали, что ФБР заинтересовалось доктором Любиным, и я вам это подтвердил. И вторая - сообщение о том, что Стив улетел в Бразилию. Об этом вы тоже знали, от Полика, насколько я помню. Он бросил мне в лицо эти фразы, каждая из которых была обвинением в измене, а затем умолк, ожидая ответа. Я вернулся мысленно к первой неделе после исчезновения Грира - казалось, с тех пор прошли годы! - и начал выискивать, вспоминать, перебирать факты. - Господин президент, обо всем этом я не говорил ни с кем, - сказал я - И о нашей беседе во вторник тоже. Это все, что я могу сказать. - Ни с кем? Это заведомая ложь. И тут меня осенило. Господи, ведь ей я рассказывал почти обо всем! Я был так потрясен, что имя вырвалось у меня само собой. - Джилл! - простонал я. Он вопросительно взглянул на меня. - Джилл Николс? - Да, сэр... Я... мне и в голову не приходило. Она знает многое из того, что здесь происходит... Мы с ней... Но я не могу поверить! Можно было больше ничего не говорить. Я знал, что он уже давно догадывался о нашей близости. А теперь узнал лишь то, насколько мы близки. - Я считаю, нужно ее позвать, - сказал он. - Прошу вас, не надо! - слабо запротестовал я. - Учитывая все обстоятельства, лучше я поговорю с ней сам. Он посмотрел на меня без малейшего сочувствия. Лицо его было по-прежнему сурово. - Нет, - отрезал он. - Мы поговорим с нею оба. - И добавил, не скрывая сарказма: - Учитывая все обстоятельства, я в этом деле лицо самое заинтересованное. Не очень-то вежливо было с его стороны так явно выказывать мне недоверие. Но я был беспомощен: президент уже принял решение. Он опустил тумблер интерфона: - Грейс, попросите Джилл Николс сейчас же зайти ко мне. Джилл вошла, как школьница на очень интересный урок. Ей не хватало только учебника под мышкой. Она очаровательно улыбалась, и длинные волосы ее раскачивались в такт скользящей походке. Затем она заметила, как смотрит на нее президент - сурово, укоризненно, и с удивлением окинула взглядом нас обоих. Президент указал ей на кресло. - Прошу вас, мисс Николс. - Он кивнул мне на другое кресло, обошел стол. Мы чинно уселись. - Мисс Николс, - заговорил Роудбуш, - произошла значительная утечка секретной информации из Белого дома. Судя по всему, в этом могут быть повинны только три человека. Один из них я. Поскольку разглашение этих фактов может сильно повредить именно мне, меня следует сразу исключить. Значит, остается Джин... и вы. - Да, сэр, - ее дрожащий голосок еле доходил, словно откуда-то издалека. Я смотрел на нее с жалостью и презрением. Меня обвинили напрасно, значит виновата Джилл. Я никому не говорил обо всем этом, кроме нее. Неужели наши свидания... Ее невинный вид маленькой феи... Я так ей доверял! Предательство имя твое, любовь!.. Я смотрел на нее как завороженный и думал: что же она изобретет, чтобы оправдаться? Президент спокойно изложил ей суть сообщения Дэнни Каванога. Глаза Джилл расширились. - Мне кажется, это нечестно, господин президент, - сказала она. - Если мы не хотим, чтобы люди Уолкотта шпионили за нами, мы не должны шпионить за ними. Я был ошеломлен. Ее обвиняли в измене, но она считала себя морально выше своего обвинителя. Либо она была изумительной актрисой, либо ее наивность не имела границ. Президент тоже был поражен. - Мы говорим сейчас не об этической стороне предвыборной кампании, мисс Николс, - наконец сказал он, - речь идет о лояльности двух моих сотрудников. Он напомнил ей о первой речи Калпа месяц назад и указал на подробности, о которых уже говорил мне. Утечка информации, настаивал он, могла произойти по вине только двух людей, Юджина Каллигана или Джилл Николс. - Джин сказал, что не говорил об этих делах ни с кем, кроме вас. Джилл метнула в меня змеиный взгляд. - Я не разглашаю секретных сведений, господин президент, - ответила она негромко, но с удивительной твердостью. - Я слышу здесь много всяких тайн: о подводных лодках с атомными ракетами, о радарной сети и тому подобное, - но я храню их про себя. Конечно, история с мистером Гриром это другое дело, но и о ней я не рассказывала никому, даже то немногое, что сама знала. - Вы ни с кем не говорили о мистере Грире и связанных с его исчезновением подробностях? - настаивал президент. - Нет, сэр, - она спокойно смотрела ему в глаза. - Один из вас мне солгал, - сказал Роудбуш. - Вы уверены, что это не вы, мисс Николс? Она покачала головой. - Я не говорила о мистере Грире ни с кем, - сказала она и тут же добавила: - Разумеется, если не считать Баттер. Я с ней о многом говорю, даже о Джине. Едва Джилл назвала имя Баттер, ее широко открытые глаза начали медленно темнеть. А в моей памяти сразу возникла та ночная сцена... Телефонный звонок. Мужской голос. Джилл в ванной. Ее уверения, которым я так до конца и не поверил, будто какой-то "Ник" иногда звонит Баттер Найгаард. - А кто такая, скажите на милость, эта Баттер? Президент был явно сбит с толку. - Баттер Найгаард, - быстро ответила Джилл, словно одного этого имени было достаточно. Но, уловив непонимающий взгляд президента, добавила: - Мы живем с нею вместе. - Понятно, - сказал Роудбуш. - И вы обсуждаете с мисс Найгаард все секреты Белого дома? - О нет, сэр. Я никогда не говорю о государственных секретах: о бомбах, самолетах и прочем. Но Стивен Грир - это другое. С ним все было так непонятно. Вся страна говорила о мистере Грире... Я и не думала, что мы не должны даже упоминать его имя. - Ну и ну! - сказал Роудбуш. Он чувствовал себя одураченным, как человек, который замахивался на врага и вдруг увидел, что колошматит подушку. - Но, если бы мне сказали, что Баттер что-то передает кому-то из людей губернатора Уолкотта, - заторопилась Джилл, - я бы не поверила. Баттер совершенно не интересуется государственными делами, а от политики ее тошнит. Она страшно аполитична, господин президент. - Или хорошо скрывает свои политические взгляды, - проговорил Роудбуш. - Нет, честное слово, сэр. Единственное, что ее по-настоящему интересует, это искусство, музыка и экзистенциализм. Подумайте сами: Баттер делает из железа скульптурные композиции! И вообще она не от мира сего... Иногда она курит зелье. - Курильщица зелья? - на лице Роудбуша впервые за все время появилась слабая улыбка. - Да, сэр. Это марихуана, вы знаете? Он усмехнулся. - Не беспокойтесь, Джилл, я не такой уж отсталый человек. Я знаю, что такое зелье. - Баттер называет его "травкой", - добавила Джилл. - В дни моей юности это называлось "чаек", - президент немного оттаял. Он смотрел на Джилл, то хмурясь, то улыбаясь, и наконец расхохотался. Напряжение сразу разрядилось. Мы с Джилл присоединились к президенту, правда, не совсем уверенно. Как бы там ни было, мы хохотали все трое. - Подумать только - сесть в лужу из-за курильщицы марихуаны! - сказал Роудбуш с грустной усмешкой и вытер глаза. - Что за мир! Я всегда не любил это зелье. Надо приказать Бюро по борьбе с наркотиками, чтобы они там построже... Он умолк, глядя на Джилл с недоумением и симпатией. Этим человеком нельзя было не восхищаться. Даже в минуту грозной политической опасности он мог смеяться над самим собой. Любой другой президент, наверное, тут же уволил бы Джилл. Однако, когда Роудбуш заговорил, он был снова серьезен. - Отныне, юная леди, - сказал он, - вы не будете обсуждать дела Белого дома ни с кем, кроме работников нашего аппарата. Абсолютно ни с кем! - Да, господин президент. - Она снова приуныла. - Джилл, вы говорили мисс Найгаард о нашем недавнем стратегическом совещании? - спросил он. - Да, сэр. - Она вспыхнула. - Понимаете, заговорили о Грире, и я сказала, что в Белом доме относятся к этому очень серьезно, и как-то обмолвилась про совещание и про ваш разговор с Джином... - Это было с вашей стороны крайне неосторожно, - сурово укорил он ее. - Если бы вы только высказывали свои предположения о Грире, это еще можно понять, но сообщать постороннему человеку о секретном совещании в Белом доме... На мой взгляд, это непростительно, говорю вам честно. - Теперь я это вижу, сэр, - сказала она. - Это все потому, что я думала, Баттер ничего не смыслит в политике и ничего не станет никому пересказывать. И еще мне казалось, что она понимает: разговоры о Белом доме не должны выходить за стены нашей квартиры. Даже сейчас трудно в это поверить... Если бы вы ее знали, господин президент, вы бы меня поняли. На какое-то время он задумался. - Джилл, - спросил он, - чем эта мисс Баттер зарабатывает на жизнь? - и едко добавил: - Торгует вразнос марихуаной? Или продает свои скульптуры? Джилл покачала головой. - Нет, она получает жалованье, служит секретаршей, кажется, в МСКО. - МСКО? - спросил президент. - Да, сэр. Международная служба культурных обменов. Это частная организация. Они приглашают артистов и музыкантов к нам, а наших посылают за границу. Роудбуш нахмурился. - И давно мисс Найгаард живет с вами? - Вернее сказать, я живу у нее, - ответила Джилл. - Это ее квартира. Я к ней переехала, ну, наверное, года два назад, когда моя знакомая, с которой мы вместе жили, вышла замуж. Разговор пошел легче, хотя президент ни на секунду не позволял нам забывать, что он в этом деле потерпевшая сторона и страдает по нашей вине. Под конец Роудбуш сказал, что, учитывая положение Джилл в Белом доме и нарастающее напряжение предвыборной кампании, ей благоразумнее сразу же переехать. Джилл поспешно согласилась. - Арендный договор на имя Баттер, - сказала она. - Я заплачу свою долю за месяц вперед и завтра же переберусь, если мой босс даст мне выходной день. Я живо согласился. Затем мы заговорили о мисс Найгаард. Несомненно, она все передавала людям Уолкотта либо сама, либо через какого-то посредника. Нам было все равно, как она это делала. Главное - предотвратить утечку информации. В отношении самой мисс Найгаард президент ничего не хотел предпринимать. Случившегося не поправишь, а больше она нам вредить не сможет. Однако я настаивал: надо побольше узнать о Баттер. Сама мысль, что эта дилетантка с тяжелым подбородком - Баттер никогда не вызывала у меня теплых чувств - подложила нам с Джилл такую свинью, приводила меня в ярость. В конце концов президент разрешил мне произвести расследование, если только оно не отнимет слишком много времени. Его больше волновала предстоящая речь Калпа. Точное описание нашего "кризисного" совещания покажет всем, что в нашем лагере царит разброд и уныние. А сообщение о моей угрозе уйти в отставку только подольет масла в огонь. - Придется вам с этим повозиться, Джин, - сказал Роудбуш. - Ничего, я уже знаю, что буду делать, - ответил я. - Калп не пользуется доверием в нашем лагере. Его корыстные и злоумышленные намерения очевидны. Мы не собираемся комментировать политические нападки оппозиции, какими бы нелепыми они ни были. Точка. - Надеюсь, все обойдется, - сказал президент, но в голосе его звучало сомнение. Он встал, обошел стол и пожал мне руку. - Извините меня, Джин. - Это моя вина, господин президент! Джилл тоже робко протянула руку. Президент пожал ее и потрепал Джилл по плечу. - Отныне никаких Баттер, договорились? И не болтайте больше. - Отныне и во веки веков, - сказала она. - Я не разговариваю даже во сне. Едва мы вернулись в пресс-бюро, Джилл задала мне жару: - Ну, мой честный преданный рыцарь, что скажете? Едва его прижали, он сразу закричал, что это я виновата! А почему ты решил, что все разболтала именно я? Ты сам ни с кем больше не говорил об этом? - Я говорю о подобных вещах только с теми, кому верю, - ответил я. - Чего не скажешь о тебе, болтушка... Выбрать Баттер Найгаард в наперсницы!.. Господи, Джилл, неужели ты здесь ничему не научилась? - Кое-чему научилась. Я узнала тебя, Джин Каллиган. По-видимому, ты легко теряешь веру в своих друзей. Логика у нее была чудовищная, но я не дал сбить себя с толку. - А когда ты выболтала ей последние новости? Прошлой ночью? Она скрестила руки и обожгла меня взглядом. - Я могла бы не отвечать, но отвечу. Мы говорили с ней позапрошлой ночью, после совещания и твоего заявления о том, что ты уходишь в отставку. А прошлой ночью, к твоему сведению, Баттер не было в городе. Я подумал, что в таком случае Джилл могла бы позвонить и пригласить меня к себе. Эта мысль разозлила меня не меньше, чем ее остроумное заявление, будто во всем виноват я, а не она. - А куда она отправилась? - спросил я. - Понятия не имею. - Ладно, позвони-ка этой Баттер-таттер на работу. Я хочу поговорить с ней по телефону. Она бросила на меня уничтожающий взгляд, однако села за свой стол и принялась названивать. - Она еще не вернулась, - сказала Джилл через некоторое время. - Из ее конторы отвечают, что она должна прибыть на Национальный аэродром в шесть тридцать восточным рейсом номер семьсот два из Чарльстона, Западная Виргиния. Былой полицейский азарт пробудился во мне. - Узнай, откуда прибывает в Чарльстон рейс семьсот два. Вскоре она ответила: - Из Хантингтона, а туда - из Луизвилла. - Луизвилл, - повторил я. Поймав многозначительный взгляд Джилл, я понял, что ей пришла в голову та же самая мысль. - Интересный завязывается узелок. - Баттер Найгаард, - сказала она шепотом, но в ее шепоте прошелестели отравленные стрелы. Некоторое время мы работали молча, затем Джилл подошла к моему столу. - Я хочу попросить прощения, - сказала она. - Мне бы сходить к психиатру, должно быть, я тронулась, если могла так довериться Баттер... Я-то думала, что могу с ней говорить, как с тобой! Этого никогда больше не будет. Джин. - Хорошо, - сказал я, подавив желание прочесть ей нотацию. Упреков президента было, пожалуй, вполне достаточно для одного дня. - Забудем сейчас об этом. Я хочу послушать, что скажет сама Баттер. Я решил встретить курильщицу зелья в аэропорту. Послеполуденная пресс-конференция прошла как и в предыдущие дни - я отделался обычными синяками и шишками, - а затем я отправился за своей машиной на стоянку в западном служебном секторе. Хотя мне в Белом доме полагалась машина с шофером, я редко ею пользовался. Делал вид, будто мне нравится самому сидеть за рулем. Но в действительности, принося эту небольшую жертву, я чувствовал себя скромным и добродетельным, а этими качествами я, право же, не был обременен. Я пересек Потомак, наслаждаясь запахами догорающей осени и свежим ветром, который порывами налетал на реку. В запасе у меня было несколько минут. Я остановился перед утиным садком возле въезда в Национальный аэропорт и залюбовался синекрылыми чирками, красными утками и кряквами, которые плескались в водоеме. Предвечернее солнце зажигало пурпурные и розовато-лиловые блики на глянцевых зеленых головках селезней, и эта сверкающая их пестрота и безмятежность дня постепенно заставили меня позабыть шум и гам пресс-конференции. Стоя за решеткой у входа N_12, я делал вид, что просматриваю последний выпуск "Стар". Баттер появилась на трапе где-то в середине цепочки спускающихся пассажиров. Волосы ее были гладко зачесаны назад по моде "конский хвост". На губах, как всегда, ни следа помады, пористая кожа лица напоминала бетонное покрытие дорог. На ней был грязный плащ, на ногах - растоптанные мокасины. Баттер относилась к тем женщинам, которые стараются выглядеть как можно непривлекательнее, словно бросают вызов мужчинам: полюби, мол, меня за одну мою душу! Я двинулся вперед, но тут заметил, что Баттер остановилась у подножия трапа и оглядывается. Вскоре к ней присоединился мужчина. Пожилой толстяк с багровым лицом без единой морщинки. Я видел его в Вашингтоне десятки раз. Это был сенатор от Небраски Оуэн Моффат, лидер оппозиции и главный стратег Уолкотта. Я сразу отвернулся, поднялся по лестнице и спрятался в нише в конце длинного зала, в котором пассажиры получали багаж. Баттер и Моффат вошли вместе, подхватили чемоданы и направились к веренице такси. Держались они запросто, словно дедушка с внучкой. Я скользнул за руль своей машины, оставленной на разлинованной внутренней стоянке, и, заметив такси с Моффатом и Баттер, последовал за ними на приличном расстоянии. Так мы проехали мост 14-й стрит, пересекли вашингтонский мемориальный комплекс и выехали на 15-ю стрит. Такси свернуло прямо на Джи-стрит, и здесь Баттер вылезла перед старым зданием Олби-билдинг. Она помахала на прощание рукой сенатору и прошла - или, вернее, я бы сказал, проковыляла в своих мокасинах - внутрь здания. Я обогнул квартал, поставил машину на стоянку на Ф-стрит и вернулся пешком к Олби-билдинг. Международную службу культурных обменов я отыскал в указателе на стене холла и поднялся в лифте на пятый этаж. Я не очень-то старался остаться незамеченным, поскольку в старом Олби было множество редакций газет, все работники которых знали меня в лицо. Рассчитывать можно было только на удачу. Повезло мне гораздо больше, чем я надеялся. Разыскивая N_513, я пошел не по той стороне коридора и вместо этого набрел на N_512. На маленькой табличке под этим номером, на металлической пластинке величиной не больше спичечного коробка было выгравировано "Фонд Поощрения". Меня бросило в жар. На двери не было звонка, и я попробовал ее открыть. Она была заперта, очевидно, рабочий день уже кончился. Сколько я ни стучал, мне никто не ответил. N_513 я нашел на другой стороне коридора. Дверь украшала большая пластинка полированной меди с полным названием "Международная служба культурных обменов". С минуту я смотрел на нее, думая о "Поощрении"... Мигель и его приятели-физики... Операция "Мухоловка"... ЦРУ. Но Мигель говорил, что фонд Поощрения находится в Нью-Йорке. Предстоящая встреча с мисс Найгаард приобретала все больший интерес. На двери "культурных обменов" был звонок. Я нажал его дважды. Дверь открылась, и передо мной предстала Баттер в розовой блузке и вельветовой юбке, которая на дюйм не доходила до колен. - Что, попали не к той девушке? - спросила она. Улыбка у нее была хитрая, понимающая, словно мы с ней вдвоем знали какую-то тайну. Я всегда подозревал, что наша связь с Джилл приводила Баттер в состояние нездорового возбуждения. - Входите, - сказала она довольно радушно. - Мне кажется, вы еще не видели мою контору. Она провела меня через комнату с двумя пустыми письменными столами во внутреннее помещение, оклеенное обоями со странным рисунком - пурпурные бамбуковые заросли и среди них - розовые голубки. Одну стену от пола до потолка занимал книжный шкаф, напоминавший ступенчатую пирамиду. На полке у окна стоял ряд статуэток доколумбовой эпохи из красноватой глины. Некоторые из них плотоядно таращились, словно при виде какого-то соблазнительного зрелища. Стол Баттер был завален проспектами, письмами и газетами. Напротив ее стола стояло несколько предметов из гнутого железа: низкая скамеечка, два стула и стеклянный столик, крышка которого держалась на одном железном пруте. Мы сели, и Баттер закурила сигарету. - Так что у вас случилось, Джин? - спросила она. - Семейные неурядицы, и вы пришли поплакаться к старшей сестре? (К старшей! Баттер было всего двадцать шесть лет!) - Нет, никаких сердечных травм, - ответил я. - Речь совсем о другом. Найдется у вас несколько минут? - Разумеется. - Она заинтересовалась. - Ну что ж, в таком случае... - я оглянулся. - А у вас тут уютное гнездышко. Вы давно здесь работаете? - Почти три года, - ответила она. - Да, здесь неплохо. Куда лучше, чем служить в каком-нибудь затхлом правительственном склепе. - Да, конечно. Вы ведь были на государственной службе. Только в каком департаменте? Я, по-моему, знал, да забыл. Она отмахнулась. - Вспоминать противно, такая была тощища? Я работала при комиссии, что-то вроде ИКК [Интерстейт коммерс каммишн - Комиссия по регулированию торговли между штатами]. Нет, здесь мне по-настоящему нравится. К нам такие типы заходят сюда! Не соскучишься. - А откуда ваша контора берет средства? - спросил я. - Частные пожертвования? - В какой-то мере, - ответила она. - Но в основном деньги мы получаем от разных фондов. - От фонда Поощрения? - спросил я как можно небрежнее. Она нахмурилась и сделала быструю затяжку. - Да, а в чем дело? Откуда вы знаете? - Нет ничего проще: я видел название на двери N_512, через коридор. - О-о-о! - равнодушно протянула Баттер, но я почувствовал, как она насторожилась. - А я думал, фонд Поощрения находится в Нью-Йорке. Это ее удивило. - Находился раньше, но в прошлом месяце они перебрались сюда. - Я почти ничего не знаю об этом фонде, - сказал я. - Что это такое? Какое-нибудь семейное заведение? Чье-нибудь наследство? - Нет, - она сильно затянулась. - Главным образом это деньги бизнесменов, которые хотят благотворительностью облегчить свою совесть. Директор у них мистер Мори Риммель, человек бывалый. Но его здесь нечасто застанешь. Со всем справляется одна секретарша. - Как же, знаю, Мори Риммель, тот самый парень с лицом, как луна, который искал Грира в первую ночь в "Неопалимой купине". Она кивнула. - Он самый, - сказала она. - Честно говоря, Риммель не в моем вкусе, но он поддерживает наши планы и не брюзжит. - Кстати. Баттер, я как раз хотел с вами поговорить о Стивене Грире. Это возымело действие. Лицо ее окаменело, и она сделала две быстрые затяжки. - Вот как? Я решил рискнуть: - Вы не можете мне сказать, что вы делали в Луизвилле вчера и сегодня? Она вспыхнула. - Кто вам сказал, что я была в Луизвилле? - Неважно. Я спросил: чем вы там занимались? - Вам нет никакого дела до того, где я была и чем занималась. - Она жадно затянулась, отбросила сигарету и с вызовом посмотрела на меня. - Что все эта значит, Каллиган? - Вы одна путешествовали? - Хватает же у вас наглости! - Голос ее стал пронзительным. - Если это допрос, то знайте, - Маккарти, слава богу, давно умер! Я уже думал, что сейчас меня выставят, но, очевидно, вирус любопытства оказался сильнее ее злости. - Баттер, - твердо сказал я, - как вам известно, у нас в разгаре предвыборная кампания, а я получил сведения, что вы в сговоре с приближенными людьми сенатора Уолкотта. - Это просто смешно! - она фыркнула. - Мне наплевать на политику. Никогда не интересовалась ею я не собираюсь... Впрочем, это тоже не ваше дело. - Я вам не верю. Полагаю, ваша поза богемной, аполитичной художницы-дилетантки - сплошная фальшь. А в Луизвилле вы были в компании одного маститого сенатора, чтобы передать свой маленький пузырек с ядом лично мистеру Хиллари Калпу. Я думаю... - Довольно! - Она вскочила и скрестила руки на розовой блузке. Вот когда она решилась выставить меня. - Вам лучше уйти! Я медленно поднялся. - Вы можете спать с моей подругой, на это вас еще хватает, - сказала она, - но запугать мена - это уж вам не по зубам. - Сказано вежливо и ясно. Вступать в словесную дуэль с женщиной? Нет, я не стал и пытаться. - Должен сказать вам только одно, Баттер. Завтра Джилл уезжает от вас. Она больше не хочет, чтобы ее доверительные разговоры о Белом доме вы передавали Оуэну Моффату, Хиллари Калпу и Мэтти Силкуорту. - Джилл Николс и сама может сказать мне о своих планах. - Она стояла, все так же скрестив руки, только теперь склонила набок голову. - А что касается ваших намеков, то это клевета. На вашем месте я бы поостереглась. Еще одно подобное обвинение, и я обнародую кое-какие факты о пресс-секретаре Белого дома и его Лолите [Лолита - героиня одноименного романа В.Набокова]. - Вот уж это меня меньше всего пугает, - сказал я. - А на вас весьма похоже: распускать сплетни обо всем, что вы узнаете. - Каллиган, - сказала она, - вы подлец. - Ну, Баттер, вы могли бы придумать что-нибудь позабористее! Откуда у хиппи такие старомодные выражения? - Убирайтесь отсюда! - Яда в ее голосе хватило бы на дюжину гремучих змей. - Я ухожу. - Но в дверях я обернулся и спросил: - Кто такой Ник? Она была поражена, потом вдруг так внезапно пришла в ярость, что, окажись у нее что-нибудь под рукой, она, наверное, запустила бы мне это в голову. Баттер пробормотала что-то невнятное, - я разобрал только "что б ты..." и какие-то непристойности. Я посмотрел на нее. Бугристое лицо ее было искажено злобой. Затем я прошел через переднюю комнату и захлопнул за собой дверь. Казалось бы, эта стычка должна была принести мне облегчение, но я его не испытывал. Когда я вернулся в Белый дом, в западном крыле не оставалось никого, кроме ночных агентов охраны и полицейских. Джилл, все служащие и пресса удалились на покой, наша лавочка опустела. Я дозвонился до президента: он был в спальне и переодевался к обеду. Роудбуш выслушал меня, не перебивая. - Таким образом, - закончил я, - очевидно, что мисс Найгаард все время информировала обо всем штаб Уолкотта, а сегодня, наверное, также и Калпа в Луизвилле. Весьма вероятно, что она осведомительница ЦРУ, оплачиваемая через Поощрение, а может быть, и по ведомости. - Это просто невероятно, - сказал он. - Артур дал мне слово закрыть фонд Поощрения. - Не совсем так, сэр, - поправил я. - Насколько я знаю, это обещание касалось только субсидий физикам. Вспоминаете? Ингрем сказал: "Поощрение" больше не будет финансировать молодых ученых". Мне не пришло тогда в голову, что они начнут работать в других кругах. - Да, вы правы. Артур ловко изворачивается. И только тогда до меня дошла вся чудовищность ситуации: одна из наших секретных служб через своего рода живой подслушивающий аппарат шпионила за самим президентом Соединенных Штатов Америки! - Может быть, я ничего не понял, - сказал я. - Все слишком запутано. Наверное, надо было проверить, где мисс Найгаард работала раньше. По-моему, она связана непосредственно с ЦРУ. Разрешите мне навести справки? С минуту он молчал. - Нет, Джин. Я займусь этим лично. - Он вздохнул. - Похоже, после выборов нам придется здесь многое основательно перетряхнуть. Он сказал это так, словно не сомневался в благополучном исходе выборов. Я не разделял его уверенности. На прощание мы обменялись банальными любезностями, и он положил трубку. Я сидел за столом и думал о парадоксальности нашей правительственной системы... Президент США под наблюдением агента ЦРУ, и агент этот к тому же Баттер Найгаард. Джилл два года жила с ней в одной квартире. Сколько же интимных подробностей, не говоря уже о секретных сведениях, накопилось за это время в электронной памяти компьютера ЦРУ? Чем больше я думал об этом, тем злее становил