- добродушно успокаивает его старик. - Она должна была меня дождаться - дело у нас одно намечено. - Что за дела в такую рань? Кралев замолкает. Потом говорит, снизив тон: - Хотели сходить в мэрию - мы решили сегодня пожениться. - Скажи пожалуйста!.. А отца никто и не спрашивает... Я, разумеется, ничего не имею против, даже, сказать по правде, рад этому, но все же есть такой обычай... - Обычаи меняются, ты знаешь... Главное теперь найти Лиду. - А что в этом хитрого? Пойдем позвоним еще разок. На худой конец, к обеду вернется. Разговор утихает. Шаги удаляются к кабинету Младенова. Я достаю из кармана "Фигаро" и раскрываю на зарубежных новостях, так как информация о курсе акций и о ценах на молоко меня не особенно интересует. Минут через десять в комнату без стука входит Кралев. Судя по выражению лица, ему не удалось разыскать Лиду. - Что с очередным номером? - хмуро спрашивает он. - И вообще долго ты собираешься тянуть с этим делом? В данный момент я почти сожалею, что он не нашел своей зазнобы - занятый ею, он едва ли не забыл о моем существовании. - Номер выходит завтра, - сухо отвечаю я и снова погружаюсь в чтение. - Наконец-то. Значит, и ты выходишь завтра. Как мы условились. - Приготовьте для меня расчет, - говорю я, нахально глядя на него из-за газетной полосы. - Не бойся. Получишь, что тебе причитается! - подчеркнуто заявляет Кралев. Ничего не ответив, я снова возвращаюсь к новостям, отлично зная, что этим наверняка приведу его в бешенство, да и препираться с дураками у меня нет никакого желания. Несколько секунд Кралев сверлит меня глазами, но, так как я не нахожу нужным даже взглянуть на него, уходит разъяренный. В коридоре слышится голос Димова. Шеф только что прибыл и велит Ворону приготовить для него кофе. Дождавшись, пока Димов скроется в кабинете, я выскальзываю из помещения. Мой "ягуар" стоит в двух шагах от Центра. Отпираю отделение, которое здесь принято называть перчаточным ящиком, хотя перчаток никто в нем не держит. Лично я поставил туда доставленный мне на дом аппарат, напоминающий по виду автомобильный радиоприемник. Вращаю ручку. Слышится легкий треск, потом шум открывающейся двери и голос Димова: "Что нового?", и ответ Кралева: "Ничего особенного". Они обмениваются еще кое-какими малозначительными репликами, после чего Кралев, очевидно, покидает комнату. Моя машина стоит на очень видном и неудобном месте, так как я не нашел более подходящего, а аппарат действует всего метров на пятнадцать. К тому же маловероятно, что сегодня явится кто-нибудь из американских посетителеей - обычно они приходят по субботам, и едва ли я услышу что-нибудь важное. Значит, не стоит рисковать напрасно. Заперев перчаточный ящик, я старательно прячу секретный ключ. Потом завожу мотор и трогаюсь. После долгих и бесцельных на первый взгляд разъездов ставлю около часа дня "ягуар" в небольшой улочке близ Мадлены, в девяти метрах от дома, второй этаж которого занимает Димов. Улочка эта довольно оживленная, так что, если бы даже меня обнаружили, я без труда придумал бы с пяток правдоподобных объяснений. Никто меня не обнаружил, но и мне не удается узнать ничего мало-мальски существенного, кроме того, что отношения между Димовым и Мери Ламур сведены до ледяного молчания, за исключением деловых замечаний хозяйственного характера. Чтобы умерить риск, я перегоняю машину в соседний переулок и веду наблюдение то из пассажа поблизости, то из кафе напротив, то от витрин на углу Фобур Сент-Оноре. Время тянется до бешенства медленно и скучно. Порой у меня мелькает неприятная мысль, что Димов выбрался из дома через черный ход, а его "ситроен" стоит перед фасадом лишь для отвода глаз. Только в восьмом часу, когда уже начинает смеркаться, я замечаю сквозь витрину кафе, как из парадной двери выходит Димов, оглядывается с безразличным видом и садится в свой "ситроен". Я расплачиваюсь за недопитый кофе, не знаю уже который по счету, и тороплюсь к "ягуару". Димов едет медленно и осторожно, как это свойственно людям старше среднего возраста, выезжает на площадь Мадлены и, объехав ее, снова возвращается к исходному пункту, потом катит по бульварам. Перед Оперой он неожиданно сворачивает на Рю де ля Пе, а достигнув Вандомской площади, опять без всякой надобности объезжает ее всю. Человек, очевидно, решил проверить, не следят ли за ним, даже не находя нужным этого скрывать. Я, конечно, держусь от него на почтительном расстоянии, потому что движение сейчас не столь оживленное и потому еще, что мой драндулет, хоть он и выкрашен в черный цвет, легко узнать. На Вандомскую площадь я предпочитаю не высовываться и, выждав немного на Рю де ля Пе, медленно следую за "ситроеном", когда тот сворачивает в направлении Риволи. На углу Риволи и Рю Руайяль, возле самого светофора, машина на минуту задерживается, и в нее садится мужчина, очень похожий на Кралева. Снова проследовав в нескольких шагах от собственного дома, Димов пересекает Конкорд, поворачивает на Елисейские поля, доезжает до Триумфальной арки, делает круг и попадает на авеню Виктора Гюго. Все это время я стараюсь держаться возможно подальше, одинаково опасаясь потерять из виду "ситроен" и обнаружить себя. На авеню Виктора Гюго движение заметно тише, и я позволяю Димову уйти далеко вперед. Моя осторожность оказывается вполне уместной, потому что "ситроен" неожиданно прижимается к правому тротуару и останавливается. Кстати, я как раз у перекрестка, и это дает мне возможность быстро свернуть вправо, объехать группу домов и снова выкатить на авеню. Когда же я бросаю взгляд вперед, то обнаруживаю, что "ситроен" исчез. Значит, и они сумели воспользоваться маневром. Теперь одна надежда на то, что номер с внезапной остановкой применен недалеко от места назначения. После продолжительного маневрирования по окрестным улицам и переулкам я нахожу наконец "ситроен", оставленный перед внушительным двухэтажным зданием в глубине сада за высокой железной оградой. Здание угловое. Я загоняю свою колымагу на соседнюю улицу и ставлю ее подальше от светящегося на углу фонаря. На тротуарах безлюдно. В машинах напротив тоже. Отпираю перчаточный ящик и вращаю ручку. Слышу чей-то кашель, как потом догадываюсь - смех Кралева. Он смеется хрипло и неуверенно, будто впервые в жизни пробует, как это делается. Затем звучит чей-то голос, не знакомый мне, но с весьма характерным акцентом: "Да, да. Смертность в вашем Центре приобретает устрашающие размеры". И опять кашель-смех Кралева, на сей раз сопровождаемый мягким хихиканьем Димова. "Тони Тенев, если не ошибаюсь, был ваш человек, господин Кралев..." "Он с таким же успехом мог быть и не нашим, - возражает Кралев. - Имея один порок, нашим ремеслом еще можно заниматься, но у Тони их было два". "Чудесно. В таком случае вы только выигрываете, освобождаясь от этих троих". "От третьего мы еще не освободились", - напоминает Кралев. "Не беспокойтесь. Это наше дело, - прерывает его человек с акцентом. - Достаточно того, что он от вас уходит". "Поскольку мы уже начали освобождаться от двуличных элементов..." - снова заводит Кралев. "Это наше дело, - опять сухо прерывают его. - Ваша задача подыскать новых людей, более надежных и более полезных, чем прежние. Разумеется, без нашего согласия никаких назначений вы делать не будете". "А что известно по другому вопросу?" - впервые подает голос Димов. "Что касается другого вопроса, то я могу вас поздравить с успехом. План ваш принят. Признаю, что он вполне соответствует духу избранной нами тактики - с помощью сильных и эффективных ударов вызывать в жизни стран восточного блока недовольство и хаос..." Голос с акцентом произносит еще несколько высокопарных политических фраз, затем следует нечто более существенное: "Для операции "Незабудка" выработан препарат, в состав которого входят органические вещества, дабы создалось впечатление, что отравление воды в водохранилище произошло в результате загрязнения и виновными оказались власти... В сущности, это тоже ваша идея, господин Димов. Довольно хитроумная идея, или, как вы выразились, одним выстрелом двух зайцев..." "Идея отчасти и Кралева", - тактично напоминает Димов. "Да, да. Но сейчас мы собрались не для того, чтоб делить лавры. В связи с лаврами должен вам заметить, что вы держите слишком далеко в стороне господина Младенова. Мы очень рассчитываем на господина Младенова, на его политический авторитет". "Младенов тесно связан с Бобевым", - рычит Кралев. "Не беда. Мы его отвяжем. Такого человека, как Младенов, нельзя отстранять, если он не работает против нас". "Этого-то мы и боимся", - замечает Димов. "Бойтесь, только сами не толкайте его на это", - довольно язвительно замечает человек с акцентом. Несколько малозначительных реплик под звон бокалов. "Мы сами будем руководить операцией?" - вдруг спрашивает Димов. "Один из вас. Кто именно, пока не знаю. Тот, на кого эта задача будет возложена, в ближайшие дни получит подробные инструкции с указанием фамилий. Руководить операцией будут, разумеется, из пункта где-то близ границы. Действия такого порядка..." От угла улицы на меня падает длинная тень. Между фонарем и моим "ягуаром" кто-то идет. Я выключаю аппарат, запираю ящик и, не поднимая глаз, начинаю шарить по карманам в поисках сигарет. Слышу едва уловимые, крадущиеся шаги, и у меня под носом чиркает зажигалка. Спокойно поднимаю глаза. Передо мною Ворон, обнаживший в усмешке все свои желтые зубы. Я закуриваю от огонька и киваю в смысле "мерси". - Ждешь кого-нибудь? - спрашивает Ворон, слегка разочарованный тем, что испуга не получилось. - Да, только не тебя, а кого-нибудь в юбке. - Скажи пожалуйста! Как это тебя аж вон куда занесло? - Почему "вон куда"? Ворон умолкает, силясь родить ответ. Выходит, допускает, что я остановился здесь случайно. Значит, он не следил за мной, а только сейчас обнаружил. - Не слишком ли далеко ты забрался от своего квартала? - выдает он наконец. - Зато близко к моей приятельнице. - Знаю я, где она живет, твоя приятельница. - Ты знаешь одну, а это другая. - Тогда будем ждать вместе. Новая длинная тень падает на машину. Появляется Уж. Он медленно приближается и останавливается возле Ворона. - А этому что здесь нужно? - без дипломатии спрашивает Уж. - И я вот тоже интересуюсь, - отвечает Ворон. - А он мне твердит, будто ждет приятельницу. Поскольку они беседуют между собой, я не считаю нужным вмешиваться в разговор. - Слушай, Уж, - продолжает Ворон. - Местечко тут тихое. Давай-ка пристукнем его, а? Разделаемся с ним, и дело с концом! Уж смотрит в землю и переступает с ноги на ногу - мозги у него поворачиваются туго. - А я согласен с тобой, ежели хочешь знать. Только как его пристукнешь, раз нам велено подождать. На что мне сдались неприятности... - Какие там неприятности! Только спасибо скажут... Впереди на перекрестке смутно вырисовывается женская фигура. - Вот и моя приятельница, - бормочу я и, в тот же миг включив мотор, рывком трогаюсь с места. На перекрестке сворачиваю влево, потом вправо и, очутившись на авеню Фош, ныряю в поток машин, идущих к площади Звезды. Лишь теперь я чувствую, что еще не ужинал, и, чтоб сочетать приятное с полезным, устремляюсь на Монмартр: в знакомом мне дешевом ресторанчике в глухом закутке меня едва ли кто найдет. Однако когда я к полуночи выхожу из ресторанчика, то обнаруживаю, что "пежо" Ворона вплотную приставлен к моему "ягуару". Видимо, эти типы настигли меня уже на площади Звезды или попросту стали там на прикол, рассуждая примитивно, но верно, что рано или поздно водоворот пригонит меня к арке. Вполне возможно и то, что они уже успели связаться по телефону со своими шефами и получили указание следить за мной, но не трогать - не зря же они сидят в машине и только нахально наблюдают за моими действиями. Эту встречу, хотя и несколько неожиданную, я предвидел и потому делаю то, что заранее решил сделать в подобных обстоятельствах: тихо и мирно еду домой, потому что пускаться во все тяжкие при наличии аппаратуры в машине опасно. Эти двое, осатанев, могут задержать меня насильно, а тогда дело примет и вовсе скверный оборот. Подъехав к дому, я выключаю мотор, беру с сиденья плащ с заблаговременно сунутым под него аппаратом и неторопливо направляюсь к входу. Беглый взгляд, брошенный назад от самой двери, убеждает меня, что обитатели "пежо" ведут себя смирно. Значит, им действительно приказали лишь наблюдать за мной, за что, вероятно, следует благодарить человека с неприятным акцентом. Войдя в "студию", я первым делом прячу аппарат в тайничке под газовой плитой, специально для него подготовленном. Следуя советам, данным мне еще на виллле в Фонтенбло, я ставлю едва заметную меточку на тот случай, если в мое отсутствие плита будет сдвинута с места. Теперь можно и закурить. Одна задача этого вечера выполнена, но это затрудняет выполнение второй. Надо во что бы то ни стало позвонить Мери Ламур, хотя те, внизу, наверняка еще караулят. Включаю приемник и ловлю Монте-Карло - музыка звучит достаточно громко, чтобы за дверью мог ее слышать тот, кто захотел бы подслушивать. Зажигаю все имеющиеся в "студии" лампы - пусть эта иллюминация будет хорошо видна тому, кто вознамерится вести наблюдение с улицы. После всего этого бесшумно отпираю небольшую дверку на кухне, спускаюсь по запасной лестнице во двор, перелезаю через ограду в соседний двор и через черный ход и парадную дверь соседнего дома попадаю на противоположную улицу. До Мадлены всего десять минут ходу. Достигнув площади, ныряю в соседнее еще не закрывшееся кафе и занимаю телефонную кабину. Набираю номер и через мгновенье слышу голос актрисы, только вместо ожидаемого пароля она произносит какое-то глупое "алло, кто это?". - Мери, - спрашиваю, - все в порядке? Вместо ответа звучит непонятное междометие. - Мери, - настаиваю я, пытаясь напомнить ей пароль. - Все ли в порядке? Надо ли мне приходить завтра? - Какое там завтра! - раздается наконец голос актрисы. - Приходи немедленно! Случилось нечто ужасное! Я вешаю трубку и раздумываю еще с минуту. При других обстоятельствах на подобное сомнительное приглашение следовало бы махнуть рукой. Но если принять во внимание, как Мери рассудительна... Выскакиваю из кафе, окидываю беглым взглядом ночную улицу и мгновенно сворачиваю в первый переулок. Вокруг ни души. Однако видимость бывает обманчива. На всякий случай вхожу в дом, черный выход из которого мне хорошо знаком, и тоже на всякий случай проникаю в дом Димова тем же способом, каким выскользнул из своего, то есть через разделяющую дворы ограду. На мой тихий стук тут же распахивается дверь, и передо мной возникает испуганное лицо Мери, которая именно неподдельностью испуга успокаивает меня. - Что случилось? - спрашиваю, закрыв за собою дверь. - Димов умер... - От четырех таблеток? - Не от таблеток... От хрустальной пепельницы... Тут Мери внезапно всхлипывает, не столько от горя, сколько от нервного потрясения, с почти сухими глазами, которые глядят на меня с отчаянием, но и с какой-то смутной надеждой. - А кто его ударил пепельницей? Ты, что ли? Она молчит. Впрочем, ответ ясен. - Где он? Женщина взглядом указывает на дверь соседней комнаты. Вхожу, внутри темно. Она погасила свет, должно быть, в глупой надежде, что мрак сотрет случившееся и все пройдет, как дурной сон. - Где выключатель? - Возле двери. Мои пальцы шарят по стене, щелкает выключатель. Димов лежит на полу возле большого полированного стола. Я склоняюсь над трупом. Смерть и в самом деле вызвана тяжелой хрустальной пепельницей, валяющейся рядом на ковре. Острый угол пепельницы глубоко врезался в правый висок. В момент, когда был брошен тяжелый предмет, Димов, видимо, инстинктивно откинул голову в сторону, уклоняясь от удара, и как раз поэтому удар оказался смертельным. - Иди сюда и расскажи мне все, - говорю я, распрямляя спину. Женщина продолжает стоять за дверью, потупя взор, словно боится взглянуть на труп. - Хорошо, пойдем туда... Все так же, с поникшей головой, Мери пересекает холл и приводит меня в одну из соседних комнат. Здесь стоит туалетный столик с большим зеркалом, а перед ним валяется разорванная и скомканная свадебная фата. Рассказ вроде бы уже и не нужен, за исключением разве кое-каких подробностей. - Сказал, вернется поздно... - всхлипывая, начинает Мери, и я с трудом понимаю, что она говорит. - Послушай, Мери, - прерываю я ее. - Ты должна понять, что сейчас не до слез. В нашем распоряжении считанные минуты. Если ты хочешь, чтоб я тебя спас, успокойся и расскажи вкратце и точно все, как было. Мери глубоко вздыхает и, прижав руки к груди, пробует успокоиться. - Сказал, что вернется поздно... а мне стало скучно, я вынула фату и надела ее... - На кой черт понадобилось тебе надевать? - невольно вырывается у меня. - Ну просто так... Представила себе, что я венчаюсь, только не в мэрии и не с Младеновым, а в огромной церкви, где играет музыка и... В общем, представила себе... Дома я была одна и не боялась, что меня кто-нибудь застанет: сразу, думаю, услышу, как только наружная дверь откроется. Стою я перед зеркалом с фатой на голове и вдруг вижу Димова... в зеркале... позади меня. И закричала от страха. Мери закрывает глаза и умолкает на минуту. - Потом разгорается скандал, как обычно, только еще страшнее, чем обычно. Для Тони, кричит, туалет приготовила или теперь уже перед другим выпяливаешься? Да ни перед кем, говорю, просто так я надела, шутки ради... Ага, шутки ради... А чего же ты закричала, увидев меня в зеркале? И куда это ты пропала сегодня ни свет ни заря? Даже не можешь рассвета дождаться - так тебе не терпится скорее уйти шляться! Да разве для тебя эта белая фата, для таких шлюх, как ты! И вдруг как кинется на меня, сорвал фату, разодрал ее в клочья и давай меня самыми грязными cловами обзывать. Прекрати, говорю, эти мерзости. Как не стыдно тебе, пожилому человеку?! Ах, мерзости, кричит, да? А про те мерзости, что вы с Тони болтали, уже забыла? Или за дурака меня принимаешь? Может, прокрутить пленку да напомнить? И тебя, говорит, следовало бы отправить к Тони, только не жди от меня такой милости. Ты у меня годами будешь мучиться. Можешь сказать тому, с кем вы разные там планы строите, что не видать ему моих денег. Завтра же, кричит, аннулирую завещание, а тебя представлю какому-нибудь сутенеру, ошивающемуся у рынка, может, хоть часть верну из того, что потрачено на тебя. А главное, заставлю тебя торговать собой прямо на тротуаре, потому что это и есть твое настоящее ремесло. Завтра же прогоню тебя туда и каждый день буду приходить смотреть, как ты и по виду все больше становишься похожей на шлюху, какой ты, по существу, всегда и была. Не раз вспомнишь о пожилом человеке, когда начнешь переходить от грузчика к мяснику. И еще кучу всяких гадостей наговорил, пока я не вышла из терпения. А тут уж выложила все: что он, негодяй и форменная старая развалина, по ночам тешится тем, что заставляет меня голой танцевать перед ним, а ведь я не деревяшка и не могу жить одними танцами. Настоящий, говорю, ты выжатый лимон, и хоть не одного, а пятерых убей, лучше от этого не станешь... Он вскочил, схватил стул - я прямо испугалась, что он разобьет мне голову, и тут, видно мне подвернулась пепельница... и... - И ты разбила ему голову, - заканчиваю я, так как пауза становится слишком тягостной. - Найди мне перчатки Димова или лучше всего резиновые, если есть. Мери поднимает глаза, полные недоумения, она, кажется, все еще не может прийти в себя, потом бросается в соседнюю комнату за перчатками. - И тряпку какую-нибудь или полотенце! - кричу ей вслед. Она приносит резиновые перчатки оранжевого цвета, в каких женщины обычно моют посуду, и зеленую косынку. Я иду к покойнику и, натянув перчатки, бысто обыскиваю его. Из всего найденного оставляю у себя только красную записную книжечку. Записная книжка убитого вещь опасная, поскольку она может служить неопровержимой уликой, но эта хранит столько данных и имен, что я никак не могу бросить ее на произвол судьбы. Потом заменяю брелок и прячу скорпиона в свой карман. Найденным в жилетном кармашке Димова секретным ключом отпираю его кабинет и здесь тоже произвожу обыск, но без особых результатов, так как многое из того, что я нахожу, мне уже знакомо. Поднимаю валявшуюся на полу в холле пепельницу и возвращаюсь в комнату с зеркалом. В сущности, мне бы следовало просто-напросто уйти, предоставив женщину ее судьбе, но я не в силах так поступить. - Утром, когда ты вернулась, тебя кто-нибудь видел? - спрашиваю. - Портье меня видел. - Это не очень хорошо. А потом ты выходила? - Никуда не выходила. - А к тебе или к Димову приходил кто-нибудь? - Никто. - Соседи, инкассаторы - никто? - Ни души. А ты звонила кому-нибудь по телефону или сюда кто звонил? - Только ты. - Ладно, - говорю я. - В таком случае запомни хорошенько эту версию и, если тебя начнут спрашивать, тверди одно и тоже: сегодня утром ты обвенчалась с Младеновым. Это легко доказать. Потом ты пришла сюда - забрать кое-что из своих вещей, к обеду вернулась к Младенову и больше сегодня от него не выходила. Ясно, да? Она кивает с искрой надежды в усталых, испуганных глазах. - А сейчас сложи в чемоданчик кое-какие самые необходимые вещи. Мери открывает спальню и начинает рыться в гардеробе. - Но ведь мне все это необходимо... - "Все это" никуда не денется. Нам важно инсценировать переселение к Младенову. Возьми одно платье и немного белья и сунь все вон в тот чемоданчик. Пока Мери снаряжает чемодан, я обхожу комнаты и тщательно протираю тряпкой выключатели и дверные ручки, к которым мы прикасались. Потом беру пепельницу, заворачиваю ее в остатки злополучной фаты, чтоб причина и следствие были вместе, и тоже запихиваю в чемодан. - Значит, пошли, - говорю. Больше ты ни до чего не дотрагивайся. Я сам буду открывать двери и гасить свет. И моли бога, чтоб нам кого-нибудь не встретить, по крайней мере тут, поблизости. Когда придем к Младенову, я все ему объясню, а ты вымой как следует пепельницу и сожги фату всю без остатка. Потом ложись и обо всем забудь. Я беру чемоданчик и иду, сопровождаемый женщиной. Свет выключен везде, кроме холла и прихожей. Квартира заперта, и я стаскиваю резиновые перчатки с чувством облегчения, испытываемого хирургом после только что законченной тяжелой операции, и прячу их в карман. - Пошли, - повторяю я. - И старайся не стучать своими высокими каблуками. Ухожу от Младенова довольно поздно, это моя вторая бессонная ночь, но я не могу лечь, не исполнив своей третьей - и последней - задачи. Придется все же заглянуть домой да взять "ягуара". Ночь тихая, если пропускать мимо ушей гул моторов, все еще доносящийся со стороны бульваров. Ночь свежая, если не обращать внимания на запах бензина, которым пропитаны воздух и стены зданий. Ночь принадлежит мне, если не считать того, что я не имею возможности погрузиться в сон. Огибаю угловой ортопедический магазин с одиноко светящейся во мраке витриной, предлагающей прохожим свои скрипучие пыльные протезы. Но когда я бросаю взгляд в сторону своего дома, я испытываю такое мучительное ощущение, словно кто-то грубыми пальцами стиснул мне внутренности. "Ягуар" исчез. 8 Откинувшись в бледно-розовом кресле, я таращу глаза на висящую напротив картину, стараясь не закрывать их, так как знаю, что тут же усну. Передо мной ренуаровская "Купальщица", репродукция конечно. Я подозреваю, что Франсуаз выбрала ее только потому, что своим розовым цветом она соответствует общему тону интерьера. Купальщица, как это обычно бывает на картинах, не купается, а только делает вид, что вытирает свои крупные красноватые телеса. Фигура написана по-ренуаровски расплывчато и туманно, но мне она представляется еще более туманной, каким-то смутно-розовым пятном на благородном сером фоне обоев. - Да ты спишь! - внезапно раздается позади женский голос. - Господи, таким я тебя увидела в первый раз, таким, вероятно, увижу и в последний... - Надеюсь, последний будет не сегодня, - сонно бормочу я, с трудом открывая глаза. Франсуаз в белом купальном халате, ее черные волосы тоже завязаны белым платком. И хотя белизна эта никакой не цвет, а скорее отсутствие цвета, но и в белом она кажется просто очаровательной. Этой женщине идут все цвета. Здесь, в этой серо-розовой "студии", я пребываю в таком полудремотном состоянии уже около часа, но мы с Франсуаз обменялись всего лишь несколькими репликами, с ее стороны преимущественно ругательными - не может она простить мне мои визиты в самое необычное время суток. В конце концов, чтоб меня наказать или желая использовать ранний подъем, Франсуаз решила принять ванну, а я должен был, дожидаясь ее, развлекаться с "Купальщицей" Ренуара. - Что ты мне предложишь выпить? - спрашиваю я, видя, что хозяйка направляется на кухню. - Витриол. Когда пьешь, он немножко неприятен, зато потом спасает от всех адских мук, которые тебя ждут. - Никто не знает, что его ждет, - беззаботно отвечаю я. Из кухни доносится неприятный шум электрической мельницы для кофе, напоминающий скрежет зубоврачебного сверла. Потом слышится плеск льющейся из крана воды и шипенье мокрой посудины на горячей плите. Наконец Франсуаз снова показывается в дверях. - У тебя, должно быть, смутное представление о правилах игры, - замечает она. - Учти: мы с тобой, пока ты преуспеваешь, а если же окажешься в западне - считай, что мы никогда не были знакомы. - Знаю. Только эта твоя верность будет меня поддерживать в трудные минуты до самой могилы. Впрочем, зачем они, эти пояснения? - Затем, что ты, как мне кажется, допустил промах. Иначе ты бы не пришел и не стал меня будить ни свет ни заря. - Верно. И еще какой промах! С вечера... - Извини, - прерывает она меня, - но не надо об этом перед кофе. Не могу слушать глупости и неприятности, не выпив кофе. Она снова исчезает на кухне, а я снова переношу взгляд на "Купальщицу" и, чтоб не уснуть, пытаюсь пуститься в рассуждения по проблемам живописи. Собственно говоря, у женщины может быть такое красное тело лишь в том случае, если ее предварительно окунули в кипяток, чему обычно подвергаются не женщины, а раки. И все же этот румянец производит приятное впечатление, действует успокаивающе, особенно если начинаешь смотреть на это только как на расплывчатое пятно... - Бедняжка! Опять уснул!.. - Разве? - недовольно бормочу я, открывая глаза. - Вольно тебе говорить "опять", когда я вот уже две ночи глаз не сомкнул. - Должна сказать, что из-за тебя и я стала скверно спать в последнее время... Ну-ка ешь! Завтрак уже готов и доставлен из кухни на маленьком столике на колесах. Вообще в этой "студии" все оборудовано превосходно, если не считать того обстоятельства, что возле столика нет кровати. Ем как во сне, не разбирая, что ем, не чувствуя ничего, кроме горячего бодрящего кофе. Кофе как будто и в самом деле отпугивает от меня сон, потому что я снова вспоминаю о своем промахе и начинаю рассказывать Франсуаз о вчерашней досадной встрече с Вороном и Ужом под сенью богатого особняка. - Ты все еще остаешься дебютантом в своем деле, - вздыхает Франсуаз, закуривая сигарету. - Как ты мог не заметить, что они следуют за тобой? - Они не следовали за мной. Они там дожидались, шастая вокруг. - Догадались, что ты подслушиваешь? - Не допускаю. - Запросто могли догадаться. - Я включил аппарат совсем тихо. - Запросто могли догадаться, - повторяет Франсуаз. - Пока ты ужинал в ресторане. - Перчаточный ящик был заперт секретным ключом. - Секретным ключом!.. - Она презрительно кривит губы. - Да им ничего не стоило и машину угнать... - А они так и сделали... - Ах, вот оно что? - Женщина бросает на меня уничтожающий взгляд. - Только я уже успел убрать аппаратуру. - Где она сейчас? - Дома. Под паркетом. - А то, другое? - Другое, к сожалению, осталось в машине. Но едва ли они сумеют его обнаружить. - Едва ли... Больше полагайся на свой скепсис. - Извини, но не мог же я вертеться возле машины на глазах этих типов, рискуя раскрыться до конца. - Ты уже достаточно раскрылся. Куда ты сунул пистолет? - В новую банку из-под масла "шелл". - Ага, в масло! Поскольку тебе известно, что оружие должно быть всегда хорошо смазано. Ты и в самом деле не в меру сообразителен для твоей профессии. - Довольно этих пресных острот, - бросаю я. - В банке нет масла, там ветошь. - А как ты объясняешь, что они не угнали машину еще у ресторана, а сделали это чуть позже, перед твоим домом? - Вначале им не было приказано. Потом они получили указание и угнали. - Но ведь новое указание, вероятно, чем-то вызвано. Что могло случиться? - Не знаю. Кое-что, правда, случилось, но не имеет никакого отношения к моей машине... Закуривая свои "зеленые", я мысленно шлю Мери Ламур пожелание удачи, потому что в противном случае... - Ты опять тянешь мне душу! - Франсуаз, Димов убит. Женщина смотрит на меня таким взглядом, который, я это чувствую, пронзает меня насквозь. - Ты его убил? - Не говори глупостей. - А кто? Кратко рассказываю и эту историю, не пропуская и того, как я помог скрыться убийце. - Полиция, сказал я себе, не должна напасть на след артистки... - Потому что она тоже из числа твоих любовниц... - Ну вот, опять глупости! Потому, что мы заинтересованы в том, чтобы подозрение - если таковое возникнет - пало на людей из Центра, а не на случайные жертвы, вроде Мери. Это приведет цепную реакцию к концу... - Боюсь, как бы тебе в этой цепной реакции не оказаться четвертым звеном... - Это не исключено, если ты не поможешь мне разыскать мою машину. Без нее я как без рук... Франсуаз встает и уходит в спальню, где стоит телефон, но, прежде чем звонить, плотно закрывает за собою дверь. Ужасная женщина. Груба и подозрительна, как налоговый агент. Меня смущает то, что в спальне она остается слишком долго. Когда же наконец выходит, все становится ясно. Франсуаз сняла белый платок и освободила свои роскошные волосы, а вместо халата надела красивый шелковый пеньюар с голубыми и белыми цветами. - Дорогая моя, ты просто ослепительна в этом пеньаре, - бормочу я. И тут же спрашиваю: - Получится что-нибудь с машиной? - Не торопись. Делается. Она усаживается напротив, кладет ногу на ногу и задумчиво смотрит мне в лицо. - В сущности, ты должен быть доволен нынешним положением вещей. Твои противники один за другим выходят из строя. Значит, ты должен быть доволен. - Не совсем. Димова можно было скомпрометировать, предав гласности кое-какие документы. Всю свою ярость Димов должен был направить против Кралева и уничтожить его. А вышло, что ликвидирован Димов, а Кралев преспокойно здравствует. - Ну, ничего. Кралев уничтожит тебя, и на этом история закончится. Идеал потому и остается идеалом, что его никогда полностью не достичь. - Видишь ли, Франсуаз, твой милый реквием меня, конечно, глубоко трогает, но это несколько преждевременное оплакивание не должно затмевать твой рассудок. Я не вижу способа сделать больше в условиях, при каких мне приходится работать. Я почти изолирован, один против целой банды. Я уже раскрыт и почти все время нахожусь под наблюдением. Я... - Довольно, - обрывает меня брюнетка. - О себе ты мне можешь не рассказывать. - Важно другое, - заявляю я. - То, что дела в общем идут к намеченному концу. Близок день, когда Центр в теперешнем составе будет ликвидирован полностью. Во главе с Младеновым сформируется новый Центр, именно такой, каким вы желаете его видеть, - полностью подчиненный вам. - А тебе не приходит в голову, что, когда Младенов возьмет власть, ты можешь показаться ему лишним? - Младенов человек совершенно беспомощный, и он это прекрасно сознает, оставаясь наедине с собой. Пока что он волен выбирать себе помощника - либо меня, либо Кралева. Но когда помощник останется один, выбор решится сам по себе. - Ладно, - кивает Франсуаз, - подождем, пока помощник останется один. Она снова закуривает и пускает в мою сторону густую струю дыма. - Ты, конечно, соответствующим образом осмотрел квартиру Димова. Что любопытного удалось обнаружить? - Ничего такого, о чем бы мы не знали. Для более тщательного обследования у меня не было времени. - Неважно. Этим займутся наши люди. А теперь расскажи, о чем именно говорили те трое. Хотя к этому вопросу мы подошли только в конце разговора, я ждал его с самого начала и соответственно подготовился: почти дословно воспроизвожу услышанные реплики, исключая те, в которых речь шла об операции "Незабудка". Вернее, памятуя о своих обязательствах, я упоминаю и про операцию, но очень кратко и туманно: - Речь шла и о том, что следует продумать какую-то операцию, но ничего определенного услышать не удалось, потому что как раз в этот момент подошли те... Не могу себе позволить сказать больше, потому что, узнав преждевременно подробности операции, шефы Франсуаз и Леконта могут грубо вмешаться в это дело и провалить мой план. Ни к чему, в самом конце, создавать ситуацию, при которой Кралев мог бы ускользнуть. Не кто-нибудь, а я должен свести счеты с этим человеком. К моему удивлению, Франсуаз не проявляет особого интереса к упомянутой операции. - Ладно, - тихо говорит она и пускает мне в лицо еще одну струю дыма. - Посмотрим, что будет дальше. Я излагаю на скорую руку план ближайших действий. Франсуаз кивает или делает короткие замечания. Под конец она снова насквозь пронзает меня взглядом. - Хорошо. И помни, что я тебе говорила: в случае провала ты сам по себе. Если попытаешься сослаться на нас, то этим только усугубишь тяжесть своего положения. Она гасит сигарету и встает. - Если что, звони мне. До обеда я дома. После семи вечера тоже, если буду нужна тебе по делу. - Ты мне нужна, - бормочу я, тоже вставая. - Ты мне ужасно нужна. И обнимаю ее плечи, прикрытые шелковым пеньюаром. Она ловит мою руку и деловито смотрит на мои часы. - Пожалуй, я могла бы позабавить тебя часок. Хоть ты с разными своими интрижками этого не заслуживаешь. Но что поделаешь, такова уж я: не могу жить без дебютантов. И я жить не могу без таких вот пленительных женщин. Поэтому сильнее стискиваю ее в объятиях, рассеянно думая о том, что людей нашего сорта даже в постели не оставляют одних. Может быть, именно поэтому Франсуаз никогда не произносит нежных слов, ничуть не сомневаясь, что где-то рядом вращается магнитофон, готовый навеки запечатлеть уходящее мгновенье. "Остановись, мгновенье!" - как сказал Фауст или кто-то другой. Когда кто-нибудь идет за тобой по пятам, ты, естественно, стремишься как можно скорее ускользнуть от него. Но иногда проще пойти ему навстречу и сказать: "Здорово, как делишки?" Нечто подобное случилось и со мной. После того как накануне вечером меня поймали на месте преступления, после того как за мною следили по всему городу, наконец, после того как люди из Центра угнали мою машину, я прихожу к десяти часам в этот самый Центр, звоню, нахально прохожу мимо открывшего мне Ворона, от изумления разинувшего рот, и спокойно направляюсь в свою комнату. Свалив на стол стопку экземпляров журнала, только что взятых из типографии, сажусь на стул и, следуя высшим образцам американского воспитания, кладу ноги на письменный стол. Через непродолжительное время в комнату входит Младенов. Весть об убийстве Димова, очевидно, уже дошла до Центра, потому что костлявая фигура заметно выправилась, да и в походке чувствуется достоинство настоящего шефа. Он с явным укором смотрит на мои покоящиеся на столе ноги, но, поскольку я не нахожу нужным переменить позу, приступает к делу: - Эмиль, мы ведь договорились: твое дальнейшее пребывание в Центре нежелательно. - Судя по всему, ты уже посвящен в шефы, - отвечаю я, не приходя в трепет от его важного вида. - Что-то в этом роде. Сегодня утром тут имел место разговор с ответственными лицами, и руководство было возложено на меня. Между прочим, мне было сделано напоминание, что тебя следует незамедлительно удалить из Центра. Должен тебе сказать, что со стороны кое-кого, - старик подчеркнул местоимение, - мне довелось услышать обидные намеки, будто я нахожусь под твоим влиянием. Это тем более обязывает меня ускорить твой уход. Мне бы следовало ответить ему: "Значит, я обеспечил тебе хорошее наследство, сделал шефом, а теперь ты воротишь от меня нос, да? Погоди, старик, так дело не пойдет". Но к чему это ребячество, и потом, как можно говорить то, что думаешь, в комнате, где все подслушивается? Поэтому я довольствуюсь тем, что бормочу: - Всю жизнь мечтал о вашем Центре. Принес вот экземпляры последнего номера, как было условлено. Об остальном не волнуйся. Можешь считать, что мы не знакомы. Младенов пытается выразить какой-то лицемерный протест, но расчетливость берет в нем верх, и он сухо замечает: - Так будет лучше всего. Впрочем, если ты не торопишься, подожди минут десять. Кралев хотел с тобой поговорить. Новый шеф слегка кивает мне и уходит. На сей раз осанка его выправилась заметней, поскольку с плеч свалилось бремя дружбы, чреватой многими неприятностями. "Почему бы нет, подожду, - рассуждаю про себя. - Человек никогда не знает, как может обернуться предстоящий разговор". Кралев, очевидно, где-то в бегах. Однако он не заставляет меня долго ждать. Спустя всего лишь несколько минут он врывается в комнату и останавливается перед моим столом, угрожающе заложив руки за спину. Черные глазки его налились кровью от злобы, прядка жирных редких волос съехала на лоб. Этот устрашающий вид не повергает меня в трепет, поскольку другого я и не ждал. Более неожиданной представляется его реплика: - Где девушка? Ну и ну! Я готов был услышать "где ты был вчера вечером?" или "кто убил Димова?", только не "где девушка?". - Вышла замуж, - холодно говорю в ответ. - За кого? - спрашивает Кралев и делает шаг вперед. - За Младенова. - Ты что, идиот?! - взрывается Кралев, который уже явно не в состоянии владеть собой. - Как может дочь выйти замуж за своего отца? - А, ты о дочке спрашиваешь? А я подумал, что ты интересуешься Мери Ламур. - Слушай, - рычит черномазый сквозь зубы. - Не морочь мне голову! Где девушка? - Если речь о Лиде, не имею понятия. - Лжешь! - Я лгу только в случае крайней нужды, - спокойно уточняю я, доставая сигареты. - А сейчас такой нужды нет. Может быть, я и знал бы что-нибудь о ней, если бы твои болваны не совались куда не следует. - О чем ты болтаешь? - А о том же самом! Сижу вчера вечером в "Колизее" с одной приятельницей, гляжу - Лида. Зная, что я после обеда буду в "Колизее", пришла туда - у нее ко мне серьезный разговор. Не могу же, говорю ей, бросить свою приятельницу ради беседы с тобой. Но Лида очень настаивала, и вид у нее был до крайности встревоженный, и я пообещал заехать к ним позже. "Нет, - говорит, - я больше с папой не живу, перебралась пока что в отель близ площади Звезды". - "Хорошо, я приду в отель". - "Не хочу, - говорит, - чтоб ты приходил в отель". - "Тогда скажи, что ты хоче